Текст книги "Александр I"
Автор книги: Джанет М. Хартли
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
Восстания и конгрессы начала 20-х годов XIX века
В течение двух лет самоуверенность Александра самым печальным образом была развеяна. В марте 1819 года Август Коцебу, немецкий драматург, чьими работами Александр восхищался и который долгое время трудился во благо русской интеллигенции, был убит студентом в Мангейме. Меттерних использовал это как предлог для введения летом того же года репрессивного Карлсбадского декрета, целью которого было искоренение того, что рассматривалось как упадок в немецких университетах, и усиление цензуры в прессе. Карлсбадские меры в то же время призваны были противостоять влиянию Александра как самозванного защитника конституций в германских государствах, основанных в 1815 году. Первая половина 20-х годов была знаменательна вспыхнувшими восстаниями на Пиренейском и Апеннинском полуостровах. В марте король Испании Фердинанд VII был вынужден восстановить либеральную конституцию 1812 года. В июле восстание разразилось в Неаполе, особо обеспокоив Меттерниха, так как оно угрожало итальянским провинциям Австрии и ее господствующему положению на полуострове, приобретенному в 1815 году.
Меттерних в Экс-ля-Шапели уже предупреждал Александра об угрозе революций. Теперь он стремился извлечь пользу из возвышенных заявлений царя о единстве интересов великих держав, сделанных в 1818 году, обратившись к этому содружеству для поддержки в подавлении революций. Хотя в 1815 году Австрия опиралась на поддержку Британии в противодействии русскому влиянию, но теперь, когда Кестльри ясно дал понять, что Британия не собирается позволять использовать Четверной союз для подавления революций, Меттерних был вынужден обратиться за помощью к России. Хотя Меттерних мог бы воззвать непосредственно к принципам Александра по поводу совместной деятельности великих держав, в его намерения входило манипулирование чувствами, выраженными царем в Экс-ля-Шапели, в двух важных направлениях. Во-первых, ему необходимо было утвердить не принцип совместной деятельности великих держав против маленьких государств, а общего одобрения односторонних действий Австрии в тех областях, которые представляли для нее угрозу. Во-вторых, нужно было убедить Александра (который публично одобрял умеренные конституции, по крайней мере вне России), что подобные конституционные уступки, особенно в Неаполе, сами по себе являлись гибельными и угрожали порядку в Европе. Короче, Александр должен был понять, что Европа стоит перед лицом революционной угрозы, и Меттерних лично предпринял энергичную попытку убедить царя в этом.
К тому времени Александр с большей восприимчивостью относился к аргументам Меттерниха. Он был шокирован убийством Коцебу и начал подозревать, что источником революционных идей снова является Франция. В результате его дружеское отношение к этой стране, так же, как и вера в то, что французская «мудрая конституция» гарантирует стабильность, уменьшились. Французский посол Огюст де ля Феррон заметил, что события за границей после февраля 1820 года (т. е. до введения конституции в Испании и Неаполе) вызвали перемену в настроениях Александра. В результате поуменьшилось намерение царя ввести конституцию в России, выраженное при открытии польского сейма:
…то, что случилось в Германии, вечные волнения, которые имели место во Франции, чрезмерные злоупотребления свободой прессы – все это послужило причиной перемены его взглядов относительно либеральных идей и убедило императора полностью отменить все проекты, представленные ему, для воплощения в жизнь которых требовалось ограничение его власти [178]178
Nicolas Mikhailowitch, op. cit., II p. 289.
[Закрыть] .
Растущее разочарование Александра в конституционном правлении усугубилось поведением депутатов во время второго польского Сейма, созванного в сентябре 1820 года. Депутаты, особенно братья Немоёвские, вовсе не собираясь благодарить Александра за дарованную им конституцию, осмелились критиковать правительство в присутствии царя. Сейм опрометчиво отменил правительственные предложения расширить прерогативы общественного обвинителя, назначил закрытое слушание в суде, а также ввел Устав Сената. Немоёвские особенно нападали на то, что они считали неконституционным поведением правительства. Когда Новосильцев недвусмысленно представил позицию Александра в отношении конституции резкими словами: «Имейте в виду, господа, что вам как даровали конституцию, так могут и отобрать ее», В. Немоёвский ответил: «Тогда мы станем революционерами». Слова царя не увеличивали любви поляков к нему. Его речь, которая закрыла это бурное собрание, по своему тону очень отличалась от его обращения в 1818 году и содержала явную угрозу правительству, обязанному пресекать революционные беспорядки. Он сказал депутатам:
В этой атмосфере, так отличной от той, что была два года назад, великое противостояние усилилось. Вопрос о праве вмешательства во внутренние дела государства для подавления революций был главным на конгрессе в Троппау (с октября по декабрь 1820 года), Лайбахе (с января по май 1821 года) и Вероне (с октября по декабрь 1822 года). Александр представил два предложения на конгрессе в Троппау, оба составленные Каподистрией, который в это время разделял ответственность в решении внешнеполитических вопросов с Нессельроде. Первое предложение отстаивало основные принципы права вмешательства всех пяти держав во внутренние дела всех государств. Это не понравилось Британии и увеличило ее разногласия с Австрией. Второе предложение Александра позволяло маленьким государствам самим проводить внутренние реформы при согласии этих пяти держав. Это, следовательно, было неприемлемо для Меттерниха. Александр, однако, не без задней мысли, чуть не единственный отстаивал мнение о том, что умеренные конституции для них обеспечат стабильность. Когда дошли слухи о восстании в Мадриде, Александр посоветовал Фердинанду VII обратиться к восставшим с предложением конституции [180]180
Kenneth R. Whiting, Aleksei Andreevich Arakcheev,unpublished Ph.D. thesis. Harvard University, 1951, p. 238.
[Закрыть] . Это была испанская конституция 1812 года, а не радикальная французская конституция 1791 года, которую Александр считал главной причиной его конфликта с Наполеоном. Он также инициировал предложение Каподистрии Неаполю о принятии «национальной конституции». Меттерних, однако, не был намерен делать уступки Неаполю и предлагал союзникам принять обязательства об интервенции на Апеннинский полуостров.
Меттерних постоянно намекал Александру о тайных обществах, подтачивающих общественный и политический порядок. Когда в ноябре Александр узнал о так называемом мятеже Семеновского гвардейского полка, он усмотрел в этом признак общеевропейского революционного заговора. 4 ноября он писал княгине Софье Мещерской:
Тревога Александра по этому поводу вылилась в подписанном 19 ноября 1820 года в Троппау протоколе о совместных действиях правительств Австрии, Пруссии и России на случай беспорядков. Это позволяло Австрии произвести интервенцию в Неаполь. Неофициальное австро-британское и франко-российское дружелюбие заменяло союз трех восточных государей и изолировало Британию и Францию.
Конгресс переместился из Троппау в Лайбах (Любляна, в настоящее время – в Словении) в начале января 1821 года. В следующем месяце вспыхнули восстания в Пьемонте, и, все еще потрясенный восстанием Семеновского полка, Александр написал Голицыну о «враге», который угрожает христианской религии. Ученик Лагарпа добавил: «Словом, это лишь применение на практике доктрин, проповедуемых Вольтером, Мирабо, Кондорсе и всеми мнимыми философами, известными под названием энциклопедисты» [182]182
Nicolas Mikhailowitch, op. cit., I, p. 222.
[Закрыть] . В результате всего этого Александр радикально изменил свои взгляды. Томас Джефферсон, президент Соединенных Штатов, писал своему послу в Санкт-Петербурге Левитту Харрису в 1821:
Я боюсь, что наш Александр отклонился от истинной веры. Он стал членом Священного союза и признал его антинациональные принципы. Его становление проводником принципов, угнетающих человечество с варварских времен, будет пятном на его репутации, которое нелегко будет смыть [183]183
Nikolai N. Bolkhovitinov, The Beginnings of Russian-American Relations, 1775–1815,translated by Elena Levin, Cambridge, Mass, and London, 1975, p. 144.
[Закрыть] .
Однако Александр все еще защищал учреждение конституций, хотя теперь он предполагал, что возможно не все нации готовы к этому. Он высказал свое предположение французскому послу ля Феррону, указывая на события в Испании и Италии:
Я люблю конституционные учреждения и думаю, что каждый добропорядочный гражданин должен любить их, но могут ли они быть утверждены во всех странах без исключения? Не все народы готовы в одинаковой степени для их принятия. Конечно, свобода и закон, которыми может наслаждаться ваша просвещенная нация, не подходят народам обоих полуостровов [184]184
S. M. Solov’ev, Imperator Aleksandr pervyi: politika i diplomatiia,St Petersburg, 1877,p. 457.
[Закрыть] .
Александр редко высказывал свои соображения относительно конституций настолько ясно; анализ готовности стран для получения этого блага имел значение не только для формирования его мнения о конституционных изменениях за границей, но также для развития конституции внутри России.
Греческий вопрос
В марте 1821 года возникла непосредственная угроза российским интересам, когда Александр Ипсиланти, грек, служивший в российской армии, поднял восстание против турок в княжествах Молдавии и Валахии. До этого царь балансировал между раздражением, вызванным невыполнением турками условий Бухарестского соглашения (1812 год), и другими целями внешней политики. Русские обвиняли турок в невыполнении условий, гарантировавших полную автономию Княжеств, и возмущались их территориальными претензиями на Кавказе. Но до 1821 года ближневосточные интересы были подчинены более важным европейским; в 1817 году граф Г. А. Строганов, российский посол в Константинополе, не должен был позволить дискуссиям по вопросу о Бухарестском соглашении перерасти в войну, потому что Александр «подчинял успех переговоров в Константинополе достижениям в европейском союзе» [185]185
Eberhard Schütz, Die Europäische Allianz politik Alexanders I. und der Griechische Unabhängigkeitskampf 1820–1830,Wiesbaden, 1975, p. 28.
[Закрыть] . Александр желал пользовать конгресс в Экс-ля-Шапели для создания общеевропейской гарантии русско-турецкого урегулирования, но пожертвовал этой целью в пользу поддержки союза с западными странами. Переговоры между Россией и Оттоманской империей продолжались безуспешно с 1819 по 1820 год. Русские требовали, чтобы Бухарестское соглашение было основой для переговоров. Следовательно, напряженность возросла еще до греческого восстания. Ипсиланти осложнил ситуацию для Александра тем, что обратился к нему как защитник греческой православной веры («…Sauvez nous, Sire; sauvez la religion de ses persécuteurs») [186]186
Спаситель наш. Государь; спасите веру от ее притеснителей (фр.). – Ред.
[Закрыть]. Александр, однако, остался верен позиции Меттерниха относительно мятежников, которую он принял в Троппау, и сообщил Ипсиланти, что никогда не одобрит попытку получить свободу с помощью вооруженной силы. Если Ипсиланти искренне надеялся получить одобрение Александра, то для последнего его восстание не было своевременным. Почти в истерическом припадке царь выразил негодование по поводу восстания своему другу Голицыну:
Нет никакого сомнения, что импульс этого повстанческого движения был дан центральным комитетом, управляемым из Парижа, с целью помочь Неаполю и помешать нам разрушить одну из синагог Сатаны, основанную исключительно для того, чтобы распространять антихристианскую доктрину.
Секретные общества, добавил он, имеют своей целью «парализовать христианские принципы в Священном союзе» [187]187
Ley, op. cit., pp. 261–2.
[Закрыть] . В то время Александр был убежден, что восстания являлись частью общеевропейского плана, исходящего от Франции. Он сообщил квакеру Вильяму Аллену:
Меттерних считал, что Александр должен поддержать его мнение, и верил, что России нельзя вмешиваться во внутренние дела на Балканах, как это сделала Австрия на Апеннинском полуострове. Точно так же, как при попытке ограничить российское продвижение в Центральную Европу в 1815 году, Меттерних теперь стремился ограничить русскую экспансию на Балканы. Англия разделяла опасения Австрии относительно российского продвижения в этой области, и обе страны боялись, что российское вмешательство на Балканах подтолкнет Францию к организации вооруженной интервенции для подавления восстания в Испании. Англо-австрийское соглашение, нарушенное совсем недавно, снова было подписано. На конгрессе в Лайбахе (с января по май 1821 года) австрийцы и русские достигли согласия, признав греков мятежниками, но не стали помогать туркам в подавлении восстания. Мятеж Ипсиланти не имел шансов на успех без российской поддержки, к 7 июня он был подавлен, а сам Ипсиланти был вынужден искать прибежища на австрийской территории; вследствие этого он провел следующие семь лет в австрийской тюрьме. Тем временем второе восстание началось на Морейском полуострове, быстро распространившись по греческим островам, и вскоре превратилось в угрозу турецкому господству над этой областью. Отношение турок к мятежникам очень интересовало Россию. Она имела законное право защитить единоверцев от турецкого беспредела, выражавшегося в диких нападениях на греческих христиан: в апреле греческий патриарх Григорий был повешен в Константинополе, а в следующем году свыше 20 000 греков убиты на острове Хиос. Много сочувствия было выражено при дворе в Петербурге и среди армейских офицеров по поводу греческой трагедии. Каподистрия, остававшийся одним из наиболее влиятельных советников Александра, убеждал начать действия против турок от имени греков. Нападения на русские корабли в Черном море и постоянное нанесение ущерба российской торговле зерном (объем товаров, экспортируемых морским путем из Одессы, упал от 4 739 000 серебряных рублей в 1820 до 3 745 000 в 1822 году) обостряли отношения между двумя странами.
Проблема для Александра, однако, состояла в том, что законная власть, которой он должен был бросить вызов, принадлежала оттоманскому правительству. Летом 1821 года он рассмотрел возможность российских односторонних военных действий против турок. Он также обратился к Франции с предварительными предложениями о союзе, который привел бы к разделу европейцами Турции. Но в то же самое время он уверял ля Феррона: «Я не имею и никогда не имел других намерений, кроме сохранения и поддержания мира: это мой лозунг, во имя которого я готов жертвовать всей славой» [189]189
Nicolas Mikhailowitch, op. cit., II, p. 376.
[Закрыть] . Прошлым летом Александр окончательно отказался действовать в одиночку и начал поиски возможности коллективных действий («Это очень сложное дело и, я повторяю, Европе удастся выпутаться только в том случае, если она останется объединенной», – писал он ля Феррону) [190]190
Ibid., p. 391.
[Закрыть] . Это свидетельствовало об ослаблении влияния Каподистрии при дворе; он отметил с некоторой горечью, что Александр пожертвовал российскими интересами ради укрепления европейского союза.
В действительности же Александр никогда не впадал в отчаяние от этой дилеммы. Он никогда не проявлял особую преданность движению православных христиан на Балканах или большого интереса к православной религии в России. В то время он глубоко интересовался работой протестанте кого Библейского общества в России и выражал свои собственные симпатии к квакеризму. Он избегал участия в какой бы то ни было военной кампании, особенно без поддержки других стран. Война с Наполеоном привела к большим людским и финансовым потерям. Хотя много лет прошло с того времени, когда Оттоманская империя могла быть страшна России, она оставалась серьезным противником. Царь не был готов подвергать опасности свои отношения с остальными державами, ставя под угрозу идею коллективного действия, которой он придерживался начиная с конгресса в Вене. Следовательно, и на практическом, и на принципиальном основаниях Александр искал мирное коллективное решение восточного кризиса, и только в самом конце своего правления он отклонился от этого курса. Он оказался более последовательным в своих принципах относительно восстания и придерживался более искреннего «европейского» взгляда на обязательства великих держав в этом вопросе, чем Меттерних, чье отношение всегда определялось интересами Австрии.
Конгресс в Вероне (с октября по декабрь 1822 года) был озабочен последствиями Испанского восстания 1820 года. Александр, помня о греческом вопросе, поддерживал принцип коллективного действия и предложил послать 150 000 солдат, чтобы помочь Франции в подавлении восстания. Его щедрое предложение неожиданно было встречено без энтузиазма как Меттернихом, так и самой Францией. Александр в течение всего своего правления выражал свои взгляды относительно многих дел в европейских государствах, которые практически не имели стратегического значения для России, но теперь он не только имел реальную возможность вмешаться в эти дела, но даже мог оправдать такое вмешательство ссылками на принципы, установленные в Троппау. Другие державы не имели никакого желания снова видеть российские войска в Европе, но ответ Меттерниха раскрыл его двуличную позицию: вооруженное подавление восстаний, угрожающих Австрии, но отказ от односторонних или коллективных военных действий в Греции и Испании. Меттерних пытался сохранить видимость единства великих держав, предлагая всем монархам одновременно послать ноты протеста конституционному правительству в Испании (Фердинанд VII принял конституцию), считая, что это должно восстановить абсолютизм. Но он не смог договориться о сотрудничестве с Англией, и когда в апреле 1823 года Франция послала 100 000 солдат в Испанию, чтобы подавить восстание, Австрия и Британия не смогли ничего сделать, чтобы предотвратить это.
Не много было сделано в Вероне относительно греческого вопроса. В августе 1822 года дипломатические отношения между Россией и Оттоманской империей были разорваны, и задача представления турецкой стороне российских требований легла на британского посла Стренгфорда, который в этом вопросе поддерживал Турцию. Он представил султану требования российской стороны, которые не оспаривались другими державами: гарантии будущего свободного правительства в Греции; уменьшение турецкого влияния в Княжествах; возобновление свободной торговли в Черном море. К концу сентября Стренгфорд получил согласие с третьим требованием. Остальные державы сошлись на мнении, что Россия имеет некоторые права защищать единоверцев на Балканах. Это не имело большого значения для Александра, но его заявление на конгрессе французскому министру иностранных дел виконту Шатобриану было не только одобрением принципов коллективного действия, но также попыткой заверить другие державы в том, что Россия не имеет никаких личных интересов в этой области:
Невозможно более придерживаться английской, французской, русской, прусской или австрийской политики; сейчас возможна только одна общая стратегия, которая для всеобщего блага должна быть принята как народами, так и правителями. Я первый утвердил принципы, на которых был основан союз… Что я должен сделать для увеличения моей империи? Провидение не дало мне восемьсот тысяч солдат, чтобы удовлетворить мои стремления защищать религию, этику и правосудие и гарантировать господство принципов порядка, на которых построено человеческое общество [191]191
Schütz, op. cit., p. 96.
[Закрыть] .
Несмотря на ораторское искусство Александра и его дипломатическую активность, переговоры с турками не продвигались. Кестльри покончил жизнь самоубийством в августе 1822 года, и в марте 1823 года его преемник, министр иностранных дел Джордж Каннинг, объявил греков противниками. Это было провокацией по отношению как к Австрии, так и к России. В январе 1824 года Россией был предложен план создания трех автономных княжеств в Греции, подобных княжествам Молдавии и Валахии. Грандиозные планы Александра относительно разрешения греческого вопроса были выражены буз излишней скромности, что вообще было характерно для его заявлений после 1815 года:
Гарантировать права человека без кровопролития, устанавливать правила для долгосрочных отношений… чтобы парализовать влияние революционеров во всей Греции, обеспечивать мир во всем мире – вот в чем заключается работа союза [192]192
Édouard Driault and Michel L’Héritier, Histoire diplomatique de la Grèce de 1821 à nos jours,5 vols, Paris,1925,E. Driault, I, L’Insurrection et l’indépendance (1821–1830),p. 224.
[Закрыть] .
К несчастью, Британия не смогла оценить пользу для человечества и славу, которую приобрели бы союзники, если бы план Александра был принят (Каннинг прокомментировал: «Когда план состоит из множества сложных частей, он является глупым и не приносит никакой пользы») [193]193
Wendy Hinde, George Canning,London, 1973, p. 387.
[Закрыть] , а вместо этого боялась, что он увеличит влияние России в Греции. Каннинг, следовательно, не одобрял план, в чем нашел поддержку Австрии.
Следующая конференция держав в Санкт-Петербурге в июне 1824 года состояла всего из двух встреч, так как ни греки, ни турки не были подготовлены к принятию предложения об автономии княжеств; греки потому, что это давало им слишком мало, а турки потому, что это давало им слишком много. Отношение Британии и Австрии к идее коллективной стратегии заставило Александра признать ее недостатки, хотя он все же придерживался своих принципов. Он писал ля Феррону: «… Я снова доказал, что не желаю действовать кроме как в согласии с моими союзниками… Без них я не взялся бы за оружие или, по крайней мере, не стал бы действовать без их согласия» [194]194
Schütz, op. cit., p. 109.
[Закрыть] . Разрыв отношений с Англией был неизбежен, и Каннинг отозвал английского посла, сэра Чарльза Бэгота, из Санкт-Петербурга. Александр дал понять, что раздражен этим. Каннинг писал 17 января 1825 года:
Император России в ярости…. На сегодняшний день он довольствуется тем, что приказывает графу Ливену послать мне депешу, смысл которой состоит в следующем: царь будет проклят, если когда-либо вновь заговорит с нами о Греции [195]195
Some Official Correspondence of George Canning,edited by Edward J. Stapleton, 2 vols, London, 1887, I, pp. 232, 234.
[Закрыть] .
Вторая санкт-петербургская конференция в 1825 году проходила без участия Британии. В ходе конференции не удалось достигнуть консенсуса ни в одном из рассматриваемых вопросов. Франция и Австрия выступили против любого типа вмешательства, будь оно коллективным или односторонним. Меттерних пытался создать такую ситуацию, выйти из которой можно было только признав независимость Греции. Александр добился относительного успеха, создав в апреле протокол, который установил то коллективное вмешательство, которое последует, если Оттоманская империя откажется пойти на уступки. Но нежелание Меттерниха согласиться на любое военное вмешательство сделало этот проект бессмысленным. К концу конференции Александр начал отказываться от своих принципов коллективного действия, которые он поддерживал еще с восстания Ипсиланти, разочаровавшись в действиях союзников и, в частности, Меттерниха.
Каннинг надеялся использовать безвыходное положение Греции, чтобы перегруппировать великие державы и, в частности, заставить Александра порвать с Австрией. Он пользовался услугами графини Доротеи Ливен (жены российского посла в Лондоне, в 1818 году ставшей любовницей Меттерниха), которая ездила в Санкт-Петербург и стала неофициальным посредником между ним и Нессельроде (Нессельроде полностью отвечал за иностранные дела после отставки Каподистрии летом 1822 года). Накануне отъезда Доротеи из Санкт-Петербурга в Англию, в конце августа, Нессельроде сообщил ей о разговоре с Александром, который состоялся прошлым вечером. Царь высказал свое мнение:
Турецкая держава разрушается; сколько бы агония ни длилась, она завершится смертью. Я все еще здесь, вооруженный властью и принципами умеренности и бескорыстности. Как это может не радовать меня, принимая во внимание мое отвращение к любому завоеванию ради решения вопроса, который постоянно волнует Европу?.. Мои люди жаждут войны, мои армии полны желания вступить в бой, возможно, я не смогу больше сдерживать их. Мои союзники отказались от меня. Сравните мою политику с их политикой. Все имеют свои интересы в Греции. Я один остался чистым. Я отбросил все сомнения так далеко, что даже не имею в Греции ни одного агента, и я еще должен довольствоваться теми объедками, которые падают со стола моих союзников. Пусть Англия задумается над этим. Если они обменяются с нами рукопожатием, мы сможем управлять событиями на Востоке и установить там порядок, соответствующий интересам Европы, законам религии и гуманности. Это должно лечь в основу для наставления мадам Ливен [196]196
Harold Temperley, The Foreign Policy of Canning 1822–1827: England, the Neo-Holy Alliance, and the New World,2nd edn, London, 1966, pp. 345–6.
[Закрыть] .
Александр энергично, даже довольно раздраженно, защищал собственную невиновность и резко обвинял своих союзников в предательстве, но он также все еще говорил о возможности совместных действий великих держав для блага Европы. Коллективное действие доказало свою несостоятельность, и теперь он, как и в 1804 году, обратился к Англии как к державе, наиболее подходящей России для поддержания благосостояния Европы.
Однако на этой стадии Александр, казалось, был готов к вооруженному выступлению против турок следующей весной, если бы они отказались уйти из Княжеств. Во время его последней поездки на юг, в Крым в сентябре 1825 года, русские войска начали стягиваться к границам Молдавии и Валахии. Только смерть Александра в Таганроге в декабре остановила дальнейшие действия.
