Текст книги "Александр I"

Автор книги: Джанет М. Хартли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

К середине марта 1801 года Павел стал опасаться, что заговор уже созрел, и сильно подозревал Палена (Панин был разжалован в конце 1800 года и сослан в свои владения). Хотя, видимо, не опасаясь какой-либо прямой угрозы со стороны сына, Павел стал более подозрительным. Когда он увидел, что Александр оставил экземпляр вольтеровского «Брута» открытой на странице, описывающей убийство Цезаря, он приказал, чтобы его сыну был представлен экземпляр истории Петра Великого, открытый на странице, описывающей смерть царевича Алексея за измену. 21 марта Павел послал гонца за Аракчеевым, которого он выгнал со службы и выселил из Санкт-Петербурга; но гонец был перехвачен Паленом, он заменил письмо и заявил, что у гонца была подделка. Павел был слишком напуган, чтобы возражать, и только настаивал на доставке этой бумаги. Понятно, что Палену пришлось действовать быстро, пока Павел не разобрался, в чем дело, и заговорщики решили действовать 22 марта вечером, когда Семеновский полк примет караул. Александра уверили, что его отцу не будет нанесено никакого вреда. И все же он колебался. Группа офицеров во главе с Беннигсеном вошла в спальню Павла. В последовавшей драке Николай Зубов ударил Павла, и один из офицеров наконец задушил его. Когда Александру рассказали о жестоком убийстве, совершенном группой во главе с братьями Зубовыми и Беннигсеном, он в конец растерялся от отчаяния и стыда. «Я не смогу жить с этим, у меня нет сил править. Пусть кто-нибудь еще возьмется за это», – было первым, что он сказал <sup>[29]29
  Palmer, op. cit., p. 45.


[Закрыть]</sup> . Мария Федоровна, жена Павла и мать Александра, вначале отказалась говорить с сыном и даже намеревалась сама подняться на трон. Только решимость жены Александра Елизаветы и настойчивость графа Палена («Хватит строить из себя ребенка; иди и правь!»), убедили его принять присягу гвардейских полков, не проявлявших, впрочем, особенного энтузиазма.

Воспоминания о несчастных событиях, в результате которых он поднялся на трон, преследовали Александра все время его правления и, возможно, стали еще более мучительными после смерти его собственных детей. (Елизавета родила двух дочерей: Марию в 1799 году и Елизавету в 1806, обе они умерли в конвульсиях в четырнадцать и восемнадцать месяцев соответственно; его любовница Мария Нарышкина родила ему трех дочерей, все они умерли: две в детстве, а самая младшая, София, в восемнадцать лет от чахотки). «Я самый несчастный человек на земле», – признался Александр графу Карлу Стедингку, шведскому послу, в первый день своего правления <sup>[30]30
  N. Ia. Eidel’man, Gran’ vekov. Politicheskaia bor’ba v Rossii konets XVIII – nackalo XIX stoletiia,Moscow, 1982, p. 259.


[Закрыть]</sup> .

ГЛАВА 3
НЕРЕШИТЕЛЬНЫЙ РЕФОРМАТОР: 1801–1807

Вопрос о конституции

Вступление Александра на престол с огромным энтузиазмом было встречено жителями Санкт-Петербурга. Французский историк Ж. X. Шнитцлер писал: «… вступление Александра на престол было встречено всеобщей радостью и удовольствием». Его внешность и манеры очаровывали всех: «Принц имел величественную фигуру и яркую красоту: его слова и манеры были обворожительны» <sup>[31]31
  J. H. Schnitzler, Secret History of the Court and Government of Russia under the Emperors Alexander and Nicholas, 2vols, London, 1847,1, pp. 40, 39.


[Закрыть]</sup> . Даже в последние годы Александр был способен производить такое впечатление, особенно на женщин. Мадам де Шуазель-Гуфье, графиня Тизенгаузен, родом из аристократической семьи Вильны, так живописала Александра, которому в тот момент было 35 лет:

Несмотря на тонкость и красоту его черт, яркость и свежесть его внешности, его красота была менее обворожительной, на первый взгляд, чем то ощущение благожелательности и доброты, которое пленяло все сердила и мгновенно внушало доверие. Его высокая, благородная и величественная фигура, которая, несмотря на некоторую сутулость, производила впечатление античной статуи, была совершенна. Глаза его были голубыми, яркими и выразительными; он был немного близорук. Нос его был прямым и правильным, рот – маленьким и приятным. Округлые очертания лица, так же, как и его профиль, придавали ему сходство с его августейшей матерью. Лоб его был немного лысоват, но это придавало его лицу открытое и спокойное выражение, а его золотистые волосы, аккуратно уложенные, как на античной камее, казалось, были готовы принять тройную корону из лавра, мирта и оливы. Тонкость его манер и поведения была бесконечно разнообразна. К людям, стоящим ниже его на общественной лестнице, он обращался с достоинством, но приветливо. К людям из своей свиты – с оттенком доброты: почти фамильярно; к женщинам в возрасте – с уважением, а к молодым людям – дружелюбно, в привлекательной манере и с выражением лица, полным доброты <sup>[32]32
  Madame la Comtesse de Choiseul-Gouffier, Historical Memoirs of the Emperor Alexander I and the Court of Russia,translated by Mary Berenice Patterson, London, 1904, p. 82.


[Закрыть]</sup> .

Александру всегда удавалось очаровывать окружающих его женщин, и галантность его никогда не ослабевала, даже под влиянием переживаний, вызванных войной с Наполеоном. Александр начал свое правление в манере, далекой от политики и методов Павла; она как бы воскрешала манеру Екатерины II. Вступая на престол, он обещал править «в соответствии с духом и законом» его бабушки – формула, которая звучала довольно неясно. Поведение того Александра, который во время последних лет правления своей бабушки открыто не одобрял дух этого правления и руководства, было забыто. Его первые указы подтверждали законы Екатерины и изменяли некоторые пункты указов его отца, оскорблявшие российскую знать. Александр подтвердил дворянские привилегии, установленные в 1875 году. Сохранялось крепостное право, подтверждалось получение титулов, званий и имущества только законным путем, дворяне освобождались от обязательной службы, уплаты налогов, телесных наказаний и сохраняли право свободного выезда за границу. (Последние два права на практике были игнорированы Павлом). Александр также вновь подтвердил екатерининские привилегии для городов (провозглашенные в 1785 году), которые сами создавали структуру своих представительных органов, заведующих городскими делами, хотя это не противоречило указам Павла, упрощавшим екатерининскую структуру управления. Он восстановил старую военную форму, что очень понравилось офицерству, и отменил ограничения на экспорт и импорт, что сильно повысило вывоз зерна из богатых поместий и повлияло на жизненный стиль богатой знати в Санкт-Петербурге и Москве, которая могла теперь ввозить предметы роскоши из-за границы. Более того, он предпринял меры, показывающие, что произвол и жестокость, ассоциировавшиеся с правлением Павла, закончились. Ненавистная Тайная экспедиция была упразднена, а в полиции были запрещены пытки. Он освободил примерно 12 000 заключенных, содержащихся под арестом, и амнистировал беглецов, скрывавшихся за границей, кроме тех, чьи преступления были связаны с убийством. В июне 1801 года он назначил комиссию, чтобы выработать новый свод законов. В эту комиссию он включил радикала Александра Радищева, который был отправлен Павлом в ссылку в собственное имение.

В первые несколько лет правления Александра на первом плане были внутренние реформы. Основные пункты здесь остались прежними, важнейшим был вопрос о Конституции и отмене крепостного права. В первые годы правления Александра оба положения обсуждались очень подробно, и предложения, которые призывали к умалению царской власти и противопоставлялись некоторым аспектам состояния крестьянства, были отложены в сторону. С одной стороны, эти предложения были выдвинуты заговорщиками (Паленом и Зубовым) и старшим чиновничеством, служившим еще при Екатерине, что придавало центральным правительственным учреждениям больше авторитета внутри государства. С другой стороны, Негласный комитет «молодых друзей» Александра (Адама Чарторыского, Николая Новосильцева, графа Павла Александровича Строганова и Виктора Кочубея) обсуждал положения будущей Конституции России. Но в отношениях между центральными правительственными учреждениями и царем или между крепостными и хозяевами не было никакой перемены, и Конституция не была представлена. Однако это не означает, что те годы не интересны для рассмотрения. Напротив, период между 1801 и 1803 годами был критическим, он высветил различные черты характера российского реформаторства и отношение Александра к реформам и принципам, которые, как ему казалось, должны были быть приняты в управлении страной.

Александра часто изображали непостоянным и неискренним в его отношении к реформам. Это правда, что он мог продекларировать неопределенные прожекты относительно прав и свобод. В августе 1805 года он написал Томасу Джефферсону, выражая свое восхищение Соединенными Штатами, их свободой и Конституцией, которые обеспечивали счастье всем и каждому <sup>[33]33
  N. Hans, ʽTsar Alexander I and Jefferson: Unpublished Correspondence’, Slavonic and East European Review,vol. 32, no. 78, 1953, p. 222.


[Закрыть]</sup> . 18 апреля 1806 года Джефферсон написал Ловетту Харрису, консулу Соединенных Штатов в Санкт-Петербурге:

… Император высказал желание узнать что-нибудь о нашей Конституции. Поэтому я выбрал 2 лучшие работы, имеющиеся у нас по данному вопросу, для которых я прошу тебя найти место в его библиотеке <sup>[34]34
  Max M. Laserson, The American Impact on Russia – Diplomatic and Ideological 1784–1917,New York,1950, p. 80.


[Закрыть]</sup> .

Александр любил продумывать свой имидж, который понравился бы его окружению, но, выражая небрежно свои мысли, он не был ни слабым, ни лицемерным, когда дело шло о фундаментальных вопросах правления. Есть много свидетельств его упорства в обсуждениях и настойчивости в проведении реформ. Например, последнее слово при дебатах в Негласном комитете он оставлял за собой. Его нельзя было переубедить. Обсуждения в Негласном комитете обычно заканчивались разногласиями. Например, он «энергично» сопротивлялся предложению Кочубея о замене кабинетом министров всех коллегий (бывшие органы центральной администрации) и вместо этого хотел сохранить некоторые коллегии на какое-то время. Несмотря на мнение Новосильцева и Строганова о невозможности этого в связи с тем, что такая форма будет мешать работе министерств, Александр отказался уступить и сам принял решение по данному вопросу без дальнейших обсуждений.

Александр всегда враждебно принимал всякие попытки любых лиц и учреждений утвердить свои права или независимость суждений, но это не значит, что он не понимал концепции реформы или что он был по своему существу реакционером. В ранние годы правления он часто заявлял, что правитель не должен стоять выше закона, и выражал отвращение к произволу и деспотии, что, по его мнению, было обычным для Павла. Тайная экспедиция была распущена 14 апреля 1801 года, потому что, в соответствии с указом Александра, «в хорошо управляемом государстве все проступки должны быть поняты, обсуждены и наказаны силой закона». В тот же год была создана Комиссия для подготовки свода законов, ибо «при счастливых обстоятельствах любые меры могут успешно применяться в государстве, но только Закон может учредить их навсегда». Александр всегда придерживался буквы закона. Когда Д. П. Трощинский (статс-секретарь при Екатерине, Павле и Александре) начал предложенный Александром манифест о Сенате словами «Декрет нашего Сената (т. е. царского Сената)» Александр возразил: «Сенат не наш – это Сенат империи». Он также настаивал на том, что его подданные должны значиться как «россияне», а не как «его» подданные <sup>[35]35
  A. N. Pypin, Obshchestvennoe dvizhenie v Rossii pri Aleksandre I,Petrograd, 1918, pp. 69, 72, 75, 112.


[Закрыть]</sup> .

Нельзя сказать, что Александр был неточен или лицемерен в своем понимании слова «конституция». По существу он понимал конституцию в обновленном старорежимном смысле, подразумевая систему приказов правительства, основанную на законе. Он в принципе не исключал представительные учреждения, но любое преобразование должно совершаться по инициативе правителя, а не под давлением общественного мнения. Он был против установления охраняемых, неотъемлемых прав и принципов. Процветание всегда было на первом месте, и, по мнению Александра, правитель лучше всех понимал, что нужно стране. Приняв этот образ мышления, было бы уместно дать конституцию только тем народам, которые достигли достаточного уровня развития и поэтому были бы способны использовать конституцию мудро. Таким образом, это не полностью противоречило готовности Александра поощрять введение Конституции в любом месте Европы, даже в некоторых нерусских частях его собственной империи, в то же время не вводя таковую в собственно России. Правда, в иные моменты своего правления он принимал такую возможность и для России, но никогда не был уверен, что его страна достигла необходимого для этого уровня развития. И лишь в конце своего правления, наконец, оставил конституционные планы.

Руководители заговора, приведшие Александра на трон, главенствовали в ранние месяцы его правления. Как вспоминал Вигель, Пален «царствовал в России в первые три месяца после убийства Павла» <sup>[36]36
  F. F. Vigel’, Zapiski, 2vols, Cambridge, 1974 (original; Moscow, 1928), I, p. 126.


[Закрыть]</sup> . Пален и в меньшей степени братья Зубовы, казалось, намеревались ограничить власть Александра. Баварский дипломат Олри писал: «…Пален и Зубов, как лидеры конспирации, ограничили высшую власть Александра и довольно свободно обращались со словом „конституция“» <sup>[37]37
  Allen McConnell, ʽAlexander l’s Hundred Days: The Politics of a Paternalist Reformer’, Slavic Review,vol. 28, no. 3, 1969, p. 378.


[Закрыть]</sup> . Ходили слухи, что во время убийства Павла у Платона Зубова имелась бумага, содержащая текст соглашения между царем и народом. А фон Коцебу, директор немецкого театра в Санкт-Петербурге, писал в своих воспоминаниях, что «Пален, без сомнения, имел добрым намерением представить рабочий проект конституции; у графа Зубова было такое же стремление» <sup>[38]38
  M. M. Safonov, Problema reform v pravitel’stvennoi politike Rossii na rubezhe XVIII i XIX vv.,Leningrad, 1988, p. 78.


[Закрыть]</sup> , и заметил, что Александр сказал сестре Екатерине в первый день своего правления о просьбе, с которой он обратился к заговорщикам: «Завершите все оставшееся, определите права и обязанности подданных; без этого трон перестанет меня привлекать» <sup>[39]39
  A. McConnell, Alexander I: The Paternalistic Reformer,New York, 1970, p. 27.


[Закрыть]</sup> . Даже если верить сказанному, это говорит в большей степени о панике, охватившей Александра после смерти отца, чем о серьезном намерении ввести конституцию. Воспоминания Чарторыского также свидетельствуют о влиянии Палена и других заговорщиков, но, по его мнению, это больше соответствовало состоянию ума и психологической неспособности противодействовать убийцам отца, чем действительным планам Александра:

Несколько месяцев он был уверен в их милости, но главным образом совесть и чувство справедливости удерживали его от того, чтобы отдать под суд наиболее виновных заговорщиков… Все прокламации, вышедшие в то время, были подписаны им (Паленом); ничто не могло пройти мимо него и быть сделано без его согласия; он имел влияние на молодого Императора и бранил его, когда тот делал не то, что Пален желал или даже приказывал. Александр, измученный печалью и отчаянием, похоже, находился под властью заговорщиков; он решил, что необходимо отнестись к ним с пониманием и перейти на их сторону <sup>[40]40
  Memoirs of Prince Adam Czartoryski and his Correspondence with Alexander I,edited by Adam Gielgud, 2 vols, London, 1888,1, pp. 247, 249.


[Закрыть]</sup> .

Нельзя с точностью сказать, что было на уме у Палена, если у него на самом деле был какой-то план, но вряд ли он связывал смысл слова «конституция» с понятием документа французско-революционного или американского стиля. Напротив, как представители бюрократии и знати, заговорщики искали способ увеличить власть центральных правительственных учреждений в противовес власти царя, учреждений, в которых они, конечно, служили и потому имели влияние. Пален и братья Зубовы являлись членами так называемого Непременного совета, образованного Александром 11 апреля 1801 года, «чтобы рассматривать и обсуждать государственные дела и указы». Этот Совет был наиболее важным учреждением в первые годы его правления и занимался обсуждением таких вопросов, как новое подтверждение Жалованной грамоты, роспуск Тайной экспедиции и вопрос о отношениях с Британией. Александром был приготовлен Наказ для провозглашения при учреждении нового Совета, который заменил бы Непременный совет и стал бы во главе центральной администрации. Есть несколько набросков этого Наказа, которые различались по определению компетенции Совета и его отношения к царю; один отводил Совету только консультативную функцию, в другом добавлялось право издавать законы. Так как даты различных планов не могут быть с точностью установлены, невозможно с уверенностью сказать, были ли эти различия отражением меняющегося баланса власти между Александром и заговорщиками. В любом случае, новый Совет не был создан до 1810 года.

Как бы там ни было, Непременный совет показал, что он мог занять независимую позицию в политике и был готов к разногласиям с царем. Это стало ясным, когда в апреле Александр поставил вопрос о присоединении Грузии к России. Грузия вошла в военный союз с Россией, и Павел объявил декрет о присоединении страны 30 января 1801 года. Анонимное решение Совета выражалось в согласии с этим. Недавняя публикация русского историка Сафонова, основанная на записях Совета, показывает, что Александр не разделял этого взгляда, но Совет отказался менять свое решение. В августе рапорт главнокомандующего русских войск в Грузии генерала Б. Ф. Кнорринга с комментариями графа Александра Романовича Воронцова и Кочубея, не согласных с присоединением, был представлен на рассмотрение Совету для дальнейшего обсуждения, но Совет своего мнения не изменил. Платон Зубов приготовил дальнейший меморандум для Александра о свободе присоединения, но и Новосильцев, и Строганов отклонили его аргументы. Несмотря на это, Александр («неохотно», как писал Сафонов) принял точку зрения Совета и утвердил манифест о присоединении Грузии 24 сентября 1801 года.

Отношения между Александром и Советом в первой половине 1801 года показывают, что последний не был готов безоговорочно разделять взгляды царя. Однако непохоже, что Александр в вопросе о Грузии испытывал свое влияние на Совет или что он серьезно его боялся. Зубов с уверенностью отстаивал свои взгляды, но к тому времени, когда Александр утвердил манифест о присоединении, Пален, самый могущественный из заговорщиков, ушел из Совета. Строганов заметил на встрече Негласного комитета 25 августа 1801 года, что Александр не уверен в будущем Грузии, так что, возможно, его действия просто означают, что он изменил свое решение. К концу июня 1801 года Александр в достаточной степени почувствовал свою силу и поддержку войск, чтобы открыто противостоять Палену и победить его. Уход Палена повлек за собой ссылку Панина, а затем изгнание братьев Зубовых. Генерал Беннигсен был также изгнан, но в отличие от остальных заговорщиков в 1806 году вернулся на службу.

Американский историк Мак-Коннелл в изгнании Палена видел поворот в правлении Александра. Согласно его интерпретации, большинство ранних либеральных указов и обещаний Александра были ему навязаны. После падения Палена поток либеральных указов замедлился и шаги к конституционным и легальным реформам прекратились. Более того, Мак-Коннелл утверждает, что печальный опыт Палена научил Александра осторожности в применении своей огромной власти в течение всего царствования. Хотя Пален действительно имел немалое влияние, Александр, по-своему понимая конституционную перемену и поставленные вопросы, поддержанные другими советниками, превратил весь процесс реформирована в единый комплекс, в котором Пален играл лишь незначительную роль. Изгнание Палена «наделало много шуму в Санкт-Петербурге» <sup>[41]41
  Ibid., p. 250.


[Закрыть]</sup> , но не привело к оппозиции Александру или к попыткам поднять павшего министра. В самом деле, процесс арендной реформы не остановился внезапно; «Права русского народа» (рассмотренные ниже), например, были представлены на рассмотрение Негласному комитету в августе и Непременному совету в сентябре, что было уже после падения Палена.

Каковыми бы ни были намерения Палена и его друзей-заговорщиков, их шансы произвести фундаментальную конституционную перемену против воли Александра были малы. Пален и братья Зубовы не пользовались особым влиянием среди русской бюрократии. В самом деле, они не были популярными, и влиятельные братья Воронцовы – графы Александр Романович и Семен Романович – не любили кажущегося всемогущим Палена и советовали Александру не допускать ни малейших попыток умалить власть. Разногласия между лидерами заговора и бюрократии ослабляли давление на царя. Представители чиновничества, которые служили еще при Екатерине II, считали, что Сенат должен играть более позитивную и определенную роль в правительственном аппарате, а также добивались легализации прав знати как класса, после опыта, полученного при правлении Павла. Эта свободная группа людей, охарактеризованная историками как сенатская партия, хотя никогда не существовало такой формальной организации, возглавлялась братьями Воронцовыми. Существовали предположения, что граф Александр Воронцов был главным составителем «Прав народов России» – документа, написанного для того, чтобы он был прочитан на коронации Александра. Под влиянием правительственной практики Англии и французской «Декларации прав человека и гражданина», этот документ предусматривал защиту собственности и личности, право свободы голоса и защиту от произвольного ареста (что было воплощением английского предписания «о представлении арестованного в суд для рассмотрения законности ареста») и поддерживал привилегии, данные знати в 1785 году. Воронцов хотел, чтобы теперь российская знать не находилась «под царем», а стояла «рядом с ним». Хотя «Права» не угрожали прямо власти царя, они укрепляли власть знати. Они также должны были поднять статус Сената, утверждая, что все новые законы должны быть ратифицированы. Первый проект «Прав» был подготовлен в июне 1801 года; в августе Александр передал его для рассмотрения в Негласный комитет; последняя исправленная версия была представлена царю 25 августа и после небольших изменений принята. За шесть дней до коронации (21 сентября) она была одобрена Непременным советом, но Александр ее не поддержал и отложил в сторону.

По инициативе Александра, предложения по реформам, исходившие от сенаторов, были рассмотрены П. Б. Завадовским (бывшим любовником Екатерины II). Предполагалось, что Александр сделал это неохотно, что показывало его изначальную незаинтересованность во власти, но для него, в принципе, не было никакой причины противостоять Сенату после провозглашения последнего защитником от произвола правителя. Другие предложения предусматривали такие права Сената, как введение налогов, выдвижение кандидатов на пост генерал-губернаторов и глав различных коллегий, представление на рассмотрение царю «нужд народа», право вето, если закон или декрет был «противоположным ранее принятым законам или декретам, вредным или неясным». В своих заявлениях Александру братья Воронцовы, Трощинский, Завадовский и братья Зубовы пытались убедить его «восстановить» Сенат в позиции верховной власти, стоящей над всеми остальными правительственными органами. Граф Александр Воронцов даже довольно наивно надеялся, что Александр не станет возражать против сенатского права запрета: «Я осмеливаюсь надеяться о жаловании права запрета, так как случай этот редкий, и царь никогда не будет обременен им» <sup>[42]42
  N. V. Minaeva, Pravitel’stvennyi konstitutsionalizm i peredovoe obshchestvennoe mnenie Rossii v nachale XIX veka,Saratov, 1982, p. 56.


[Закрыть]</sup> . В сентябре 1802 года указ подтвердил привилегии Сената, более или менее совпадающие с предложениями сенаторов. Его право принимать законы и следить за действиями исполнительных органов в государстве были поддержаны, кроме того было формально установлено право возвращения закона царю на досмотрение, если совет сенаторов сочтет его «неподходящим».

Потенциальное влияние заговорщиков и придворного чиновничества было уменьшено существованием соперничающего органа реформаторов – Негласного комитета или «Комитета всеобщей безопасности», как Александр шутливо называл его, включающего «молодых друзей» Александра: Чарторыского, Новосильцева, Строганова и Кочубея. Чарторыский, Новосильцев и Кочубей были вынуждены покинуть Россию во время правления Павла, но теперь вернулись по приглашению Александра. Эти молодые люди были больше знакомы с событиями и жизнью за границей, чем сам Александр; Новосильцев жил в Англии, Строганов посещал Якобинский клуб в Париже. По словам поэта Г. Р. Державина, они оба были «наполнены французским и польским конституционным духом» <sup>[43]43
  Pypin, op. cit., p. 82.


[Закрыть]</sup> . В Комитете шло много оптимистических разговоров о «правах человека» и введении конституции в России (предположительно, по инициативе самого Александра), но практических результатов было немного. Как сказал Чарторыский, Комитет походил на «масонскую ложу, из которой человек вышел в реальный мир» <sup>[44]44
  Memoirs of Prince Adam Czartoryski,p. 260.


[Закрыть]</sup> .

На самом деле, несмотря на энтузиазм, с каким «молодые друзья» рассуждали о конституции, они были довольно осторожны на деле <sup>[45]45
  Pypin, op. cit., p. 66.


[Закрыть]</sup> . Они сходились на том, что прежде чем вводить конституцию, надо создать правильную административную структуру. Вот рассуждения Строганова:

Можно разделить конституцию на три части: установление прав, их принятие и их гарантии. В нашем случае, первые две части существуют (в рассмотрении прав дворянства, городов и Сената), но отсутствие третьей полностью их отменяет… Конституция – это основной закон, регулирующий метод, который должен быть применен при составлении административных законов, что являет собой необходимость одобрения модификаций, объяснений и так далее, должен подчинять эти изменения в той манере, которая известна, зафиксирована, неизменна, которая закрывает дверь всякому произволу и, в заключение, уменьшает вред, который может появиться из-за различия положения глав государства. Вот как я понимаю значение слова «конституция» <sup>[46]46
  Nikolai Mikhailovich, Graf Pavel Aleksandrovich Stroganov (1774–1817). Istoricheskoe izsledovanie epokhi imperatora Aleksandra I,3 vols, St Petersburg,1903, II, pp. 40–41.


[Закрыть]</sup> .

Это не утверждение прав человека и всего народа; это скорее традиционный взгляд на государство, строго управляемое в соответствии с законом; на правовое государство. Это было то, чего не было при правлении Павла; конечно, Александр полностью разделял такие взгляды.

«Молодые друзья» не соглашались с некоторыми предложениями, выдвинутыми сенатской партией. Новосильцев сказал в разговоре с Александром, что принимать принцип представления арестованного в суд для рассмотрения законности ареста (предложение графа Александра Воронцова) было бы опасно; что лучше не принимать того, что в будущем может быть отменено. Этот взгляд разделял и царь: «Его Величество ответил, что это именно то замечание, которое он уже сделал графу Воронцову» <sup>[47]47
  Ibid., p. 77.


[Закрыть]</sup> . Александр хотел учредить комиссию для подготовки свода законов, но на практике не был готов сделать это, боясь ограничения царской власти. В этом он нашел поддержку у своих «молодых друзей». Новосильцев предупреждал, что повышение власти Сената по предложению Завадовского и других «свяжет Вам руки и сделает невозможным все, что было запланировано для всеобщего блага» <sup>[48]48
  M. V. Dovnar-Zapol’skii, Iz istorii obshchestvennykh techenii v Rossii,Kiev, 1910, p. II.


[Закрыть]</sup> . По мнению Новосильцева, Сенат должен подчиняться всем декретам императора. Этот взгляд на Сенат был поддержан Чарторыским, который со злостью писал: «…он был ничем, кроме имени; он был составлен из людей, которые большей частью были неспособными и лишенными энергии, избранными из-за своей незначительности… это вместилище для ленивых и престарелых» <sup>[49]49
  Memoirs of Prince Adam Czartoryski,pp. 291, 294.


[Закрыть]</sup> . «Молодые друзья» верили, что лучшая гарантия успешного проведения реформы – вверение ее самому царю. Этому было несколько исторических оправданий: Петр Великий сам проводил реформы и преобразования в упрямой, неподдающейся стране, Екатерина давала привилегии знати и городским жителям. Нельзя верить придворной бюрократии, которая думала только о своих интересах. Учитель Александра Лагарп, снова приглашенный в Россию, также был против повышения сенатской власти. Александр дал на рассмотрения Негласному комитету все предложения сенаторов о реформе для внимательного исследования и обсуждения. В результате выявились не только разногласия, но и вражда между двумя группами реформаторов.

Реформы, предложенные Александром в первые годы правления, иллюстрируют как его методы обхождения с потенциально опасными советниками, так и его отношение к государственным переменам. Очевидно, что он испытывал сильное давление со стороны Палена и братьев Зубовых в первые несколько месяцев, но свидетели утверждают, что его власть никогда не была серьезно ущемлена, даже перед уходом Палена. Никогда не существовало угрозы фундаментального реформаторского сдвига. Личные отношения, такие, как неприязнь Воронцовых к Палену, и, в свою очередь, «молодых друзей» к Воронцовым и Зубовым, предотвращали любое их согласованное действие. Противопоставление участников Негласного комитета Сенату укрепляло влияние Александра. Иногда утверждалось, что Александр умышленно натравливал одну сторону на другую, хотя на самом деле ему не было нужды быть столь нечестным. В конце концов, было понятно, что реформа не пройдет против его воли. Он принял «Права народов России», но никогда не осуществил их, и никто не мог его заставить сделать это. Его нельзя было принудить принять предложения Сената; они принимались по его инициативе, и декрет о Сенате 20 сентября 1802 года не был уступкой, выпрошенной у него.

В самом деле, Александр показал, насколько точно он осознавал свое влияние на Сенат в ранние годы своего царствования. В тот же самый день, когда были установлены права Сената, другой декрет установил восемь министерств в правительственной администрации: внутренние дела, финансы, правосудие, иностранные дела, война, флот, образование и коммерция. С самого начала возникли противоречия между министерствами и Сенатом, выявилось также частичное совпадение функций. Главы министерств назначались царем и несли ответственность перед ним; иначе говоря, они не были под контролем Сената, несмотря на провозглашение его власти над исполнительными органами во всем государстве. Министры имели прямой доступ к царю и могли представлять ему на рассмотрение проекты новых законов или исправления уже существующих; Сенату эти проекты представлялись уже после царского одобрения. Кроме того, министры должны были представлять в Первый департамент Сената ежегодный отчет о своих действиях, и их могли просить представить «объяснения» по вопросам, вызывавшим сомнение, а Сенат, в свою очередь, докладывал царю о деятельности министров. Но ситуация усложнялась тем, что министры зачастую были членами Первого департамента Сената. В 1809 году, например, из девятнадцати членов Первого департамента шесть были министрами, три – были бывшими министрами, один – помощником министра. Кроме того, министры стали членами Непременного совета. Этот факт заставил американского историка Ледонна говорить о «министерском деспотизме» <sup>[50]50
  John P. LeDonne, Absolutism and Ruling Class: The Formation of the Russian Political Order 1700–1825,New York, Oxford, 1991, p. 107.


[Закрыть]</sup> . Но министерства не имели полной независимости или власти, и, конечно, не более, чем Сенат, могли контролировать царя. По секрету Александр написал Лагарпу в конце 1802 года, что дела проходили через министерства с большей частотой и методичностью, хотя на практике центральное правительство не было более действенным или более независимым [51]51
  Correspondance de Frédéric-César de la Harpe et Alexandre Ier,3 vols, Neuchâtel, 1978, I (1785–1802), p. 676.


[Закрыть].

Александр определил свои отношения с Сенатом во время инцидента, происшедшего через год после выхода указа о Сенате. В 1803 году сенатор граф Северин Осипович Потоцкий попытался применить право Сената о представлении «неподходящих законов», приобретенное в 1802 году, по отношению к закону, утверждающему отставку гвардейских офицеров. Закон, как он считал, противоречил более ранним указам. Группа сенаторов, включая Потоцкого, хотела вернуть его Александру для перерассмотрения. Державин, который заседал в Сенате, рекомендовал Александру запретить дальнейшее обсуждение этого вопроса в Сенате. Царь, однако, решил, что Сенат может обсудить его. Все было должным образом сделано и большинство сенаторов заявило, что закон действительно надо возвратить царю на перерассмотрение. Так как Державин отказался сделать это, делегация, возглавленная Потоцким, сама представила петицию. Александр пришел в ярость от дерзости Сената, встретил делегацию холодно и, полагая, что «дьявольское намерение руководило Сенатом», издал указ, который практически делал это правило бессмысленным, ограничивая Сенат правом комментировать лишь законы, вышедшие после 1802 года, не ссылаясь на более ранние. Сам вопрос был представлен на рассмотрение Негласному комитету; понимание им сенатских прав совпадало с мнением Александра, хотя выражалось в более взвешенной форме. «Молодые друзья», конечно, относились враждебно к любой попытке Сената увеличить свою власть за счет власти царя, так что не удивительно, что они разделили взгляд Александра.