Текст книги "Реквием в Вене"

Автор книги: Дж. Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Глава вторая

«Климт был прав, – подумал Вертен. – Красавица».

Альма Шиндлер сидела за столом напротив адвоката в его конторе. Жена адвоката, Берта, которая теперь исполняла роль секретаря с неполным рабочим днем, расположилась в углу, за молодой женщиной и справа от мужа, приготовившись вести записи.

Головка фройляйн Шиндлер была увенчана шляпой с перьями, явно из аристократического магазина Хабига на Хауптштрассе [15]15
  Хауптштрассе (нем.) – Главная улица.


[Закрыть]в Виднере, [16]16
  Виднер – один из центральных округов Вены.


[Закрыть]которая скорее более пристала даме зрелых лет, нежели девятнадцатилетней девушке. Когда она сняла шляпу, то явила взору свои густые волосы, причесанные по общепринятой моде того времени: уложенные высоко на голове с изобилием волн и локонов. На девушке было белое платье, украшенное аппликацией, кружевом и вышивкой, с высоким воротником и рукавами-буфами. Поверх него был надет плотно облегающий шелковый жилет кремового цвета с темными полосками. Вертен не особо доверял своей памяти в подобных вопросах, но ему вспомнилось, что он видел подобный туалет в изысканном салоне готового платья Фурнье на Грабене. [17]17
  Грабен – одна из старейших центральных улиц Вены с самыми дорогими магазинами.


[Закрыть]

В общем, барышня производила впечатление элегантно одетой городской дамы. Однако когда это создание открывало рот, то казалось, что разговариваешь с опередившим свое развитие подростком. Ее познания явно были обширны, но она слишком стремилась продемонстрировать их. В общем, девушка выглядела слишком деятельной для эпохи, которая восхваляла в женщинах из общества сдержанность и нечто вроде усталой пресыщенности.

Глядя на фройляйн Шиндлер, а затем на свою жену, Вертен дивился тому, сколь отличаются друг от друга эти две женщины. Берта была всего несколькими годами старше Шиндлер, но в жене адвоката была заложена основательность и оригинальность, которые действовали просто одурманивающим образом. В то время как Альма Шиндлер хотела блистать и торжествовать в отраженном сиянии своей собственной славы, Берта, не разбрасываясь, хранила все внутри себя: уравновешенная, уверенная в себе, спокойная. Только в очертаниях ее красивого рта угадывалась сардоническая усмешка, как будто она всегда находила окружающий ее мир несколько забавным. Берта притягивала не красотой отдельных черт своей внешности, не плотским влечением, но своей общей привлекательностью. Ее красота была спокойной, домашней – теплое излучение женственности, которое не выставлялось напоказ всему свету.

Конечно, не стоило полагаться на Вертена в беспристрастных оценках, касающихся его жены.

– Как любезно с вашей стороны незамедлительно принять меня, адвокат Вертен!

«Что следует произнести в ответ на это кроме общепринятого?» – лихорадочно пронеслось у него в голове.

– Не стоит благодарности.

– Я не знаю, как много Густав… господин Климт успел рассказать вам…

– Очень мало. Просто, что у вас имеется повод для забот, который вы хотели бы обсудить со мной.

– Вы можете подумать, что я – глупая маленькая девочка. – При этих словах лицо ее вспыхнуло.

Вертен отвел глаза, бросив взгляд на Берту. Она была занята стенографированием, не изменив слегка насмешливого выражения своего лица.

Барышня Шиндлер слегка наклонилась над узким столом, чтобы доверительно разговаривать с Вертеном, глядя ему прямо в глаза, на расстоянии какого-то фута. Он чувствовал, как от ее дыхания веет ароматом клубники, первой в этом сезоне.

– Видите ли, дело касается господина Малера, композитора.

– Директора Придворной оперы, – присовокупил Вертен.

– Да, и это тоже, но разве вы не слышали его музыку? Само совершенство. Если бы я могла когда-нибудь так сочинять, то моя жизнь действительно имела бы смысл.

Она очаровательно улыбнулась ему, все еще стараясь вторгнуться на его сторону стола. Верхняя половина лифа ее платья представляла собой простой кусок кружева; адвокат старательно отводил свои глаза от ее декольте.

– Нет, я еще не имел такого удовольствия. Тем не менее за дирижерским пультом он великолепен.

– Ловкость рук изумительная, – заметила она, обходя эту тему. – Но я навестила вас не по этому поводу. Господи, сейчас это звучит так глупо.

– Прошу вас, – вымолвил он, невзирая на все свои усилия, невольно подпадая под ее чары. – Наш разговор не выйдет за пределы этих стен.

– Кто-то пытается повредить ему, возможно, даже убить его. Наконец-то я высказалась по делу.

Девушка откинулась в кресле, прижав руки к груди, как получившее выговор упрямое дитя.

Вертен сделал глубокий вдох. Он не ожидал такого. Берта бросила на него быстрый взгляд.

– Что заставляет вас говорить подобные вещи?

– Несчастные случаи.

– Во множественном числе?

– Именно.

– Естественно, я читал о несчастном случае на прошлой неделе. О смерти молоденькой певицы сопрано.

– Это не было несчастным случаем.

Адвокат вновь бросил взгляд на свою жену; Берта вопросительно выгнула брови.

– Не изволили бы вы более подробно пояснить это?

– Пожарные занавесы не падают случайно. Они подвешены на двойном канате. Противопожарный асбестовый занавес в Придворной опере висит прямо за авансценой и оборудован своей собственной лебедкой. Он опускается только в том случае, если это требуется.

Вертен был потрясен. Девушка тщательно подготовилась, как будто выполняла домашнее задание. Конечно, вся Вена была помешана на театре, он сам знал в нем толк. Противопожарные занавесы были относительно недавней новинкой в театрах, они быстро распространились по всему миру после трагического пожара театра на Рингштрассе [18]18
  Улица-кольцо длиной 4 км, охватывающая центр Вены, так называемый Внутренний город, построенная на месте снесенной средневековой оборонительной городской стены в основном в 1858–1883 гг.


[Закрыть]в австрийской столице в 1881 году. Сотни людей погибли, когда вспыхнувший за сценой огонь распространился по залу; обуглившийся остов театра позже снесли, а на его месте построили жилое здание, подходящим образом окрещенное Домом искупления.

– А что говорит шеф постановочной части, так называемый мастер сцены? – спросил Вертен, возвращаясь к предмету разговора.

Барышня Шиндлер повела себя так, что Вертен нашел это совершенно нетипичным: она сморщила свой хорошенький носик, как будто его осквернил запах конского помета, смердящего под горячим летним солнцем.

– Этот человек – идиот! Он не может дать иного объяснения, кроме того, что каким-то образом развязались канаты. Но ведь это не просто пеньковые бантики, адвокат Вертен, а сложные узлы, которые предназначены для того, чтобы удерживать нагрузку. И не забывайте, их два.

– Вы упоминали о других несчастных случаях.

– Декорация, которая упала подозрительно близко к господину Малеру. Вы представить себе не можете, но Придворная опера все еще оснащена примитивным пеньковым хозяйством.

Употребляя это выражение, она улыбнулась, наверняка ожидая, что Вертен будет изумлен. Вместо этого он понимающе кивнул. У него тоже имелись познания в театральном деле, плоды одного расследования в Граце, [19]19
  Второй по величине город Австрии.


[Закрыть]когда он практиковал в уголовном праве. Оно было связано с процессом против рабочего сцены, обвиненного в вандализме после того, как его уволили из местного Городского театра. В Граце, как и в Вене, были очень сильны традиции; старые способы зачастую считались наилучшими. Так, в Придворной опере большинство декораций все еще поднималось с помощью простой физической силы, несколько человек разворачивали задники, используя канаты из пеньки. Все эти приспособления вкупе именовались – пеньковое хозяйство.

– Насколько я понимаю, сейчас оборудуется подъем с помощью контргруза, – ответил Вертен. – По слухам, господин Малер не является приверженцем традиций.

Теперь на ее губах заиграла улыбка иного рода: горестное принятие осведомленности адвоката, осознание того, что на него не произведут впечатления ее энциклопедические познания.

– «Традиция есть леность». Я сотни раз слышала это выражение от Малера. – Еще одна кокетливая улыбка от собеседницы. Вертен заметил, что девушка называет фамилию дирижера, не предваряя ее неизбежным «господин»; она уже самовольно возвела его в ранг близкого друга. – Видите ли, я взяла за правило посещать репетиции. Конечно, Малер ничего не знает об этом. Друг Карла… моего отчима, устраивает так, что я вхожу через боковой вход и тихо сажусь на четвертом балконе.

Она с минуту помолчала, чтобы дать ему переварить это.

– Его чашку для утреннего ромашкового чая тоже как-то неумышленно использовали для смешивания красок. К счастью, Малер не пил из нее.

– А дирекция оперы не сочла эти случаи достойными расследования?

– Сборище старых матрон.

– А что же сам Малер? Он жаловался по поводу этих инцидентов?

– Он слишком увлечен своей музыкой, чтобы видеть в этом нечто большее, чем совпадение.

– Но, фройляйн Шиндлер, с какой целью кому-то надо навредить Малеру? Ведь он, если верить прессе, совершенно преображает музыкальную сцену в Вене.

– При любом подобном преображении есть выигравшие и проигравшие.

Безусловно, она была права, но все это звучало уж слишком мелодраматично. Убить человека потому, что он хотел отделаться от клаки [20]20
  Группа лиц, нанимаемая для аплодирования артистам или освистывания их, существующая и поныне при каждом известном музыкальном театре.


[Закрыть]или оплаченных аплодисментов? Потому что он гасит лампы в зале и не позволяет опоздавшим входить, пока не объявят антракт?

– И что же, по-вашему, я должен сделать?

– Провести расследование. Выяснить, кто стоит за всеми этими возмутительными случаями. Остановить его… или ее, перед тем как Малер серьезно пострадает. Или еще хуже.

– Вот как, – произнес адвокат бесцветным голосом, безо всякого выражения.

– Я хочу оплатить эти услуги. У меня есть секретный банковский счет от моего отца. То есть от моего настоящего отца.

Вертен отмел это предложение мановением руки.

– Давайте сначала посмотрим, как обстоят дела.

– Значит, вы беретесь за мое дело? – Впервые на ее лице проявилось выражение истинного чувства, детской радости.

– Я поговорю с господином Малером.

– Вы не должны сообщать ему, что именно я поручила вам это.

– Строжайшая тайна, уверяю вас.

Внезапно она встала, протянув ему руку.

– Климт был прав, говоря о вас. Он сказал, что вы удивительный. Я тоже так думаю.

Подхватив ее маленькую руку, адвокат был удивлен силой ее пожатия.

Когда Альма выходила из комнаты, Берта кивнула ей, не выказав своего присутствия никаким иным образом.

Они выждали с минуту, пока не закрылась наружная дверь конторы.

– Итак? – вопросительно промолвил адвокат.

– Она неважно слышит.

– Что?

– Только не говори мне, что ты тоже туговат на ухо.

– Почему ты так считаешь?

– Эта невинная манера нагибаться через стол, как будто быть поближе к тебе. Причина совсем не в этом. У нее посредственно обстоят дела со слухом. У меня была школьная подруга, которая пользовалась такой же уловкой и с таким же воздействием на юношей.

– Я уверяю тебя, – заговорил было он.

– О, не беспокойся, Карл. Она – привлекательная штучка, надо отдать ей должное. И элегантная. Нелегкое сочетание для женщины.

– А что ты думаешь о ее истории?

Берта сложила вместе свою тетрадь для заметок и карандаш.

– Несомненно, воображение у нее чрезвычайно развитое. Но ведь погибшее сопрано действительно было, не так ли?

– Итак, ты полагаешь, этим стоит заняться?

– Разве имеет значение то, что я думаю? Ты же, собственно, пообещал это девушке. И к тому же бесплатно.

Он чувствовал себя дураком.

– Да, похоже, я так и сделал.

Жена прошла через комнату к нему и потрепала его по щеке мягкой теплой ладонью.

– Не беспокойся, Карл. Я уверена, что она уже обвела вокруг своего пальчика и немало других мужчин.

Вертен и его жена сегодня обедали в городе, посетив один из их любимых кабачков, расположенный за пару домов от адвокатской конторы. «Старая кузница» была непритязательным и уютным заведением с меню, меняющимся ежедневно. Сегодня подали суп с фрикадельками из говяжьей печени, за которым последовал пряный гуляш с гарниром из вареного молодого картофеля. За обедом они пили красное вино из Бургенланда; оба предпочли обойтись без десерта. Вместо этого они заказали по маленькой чашке кофе и посидели, обсуждая утренние события и планируя послеобеденное время.

Вертен после ухода фройляйн Шиндлер решил не мешкать и связался по телефону с Придворной оперой, пытаясь поговорить с директором. Ему ответили, что сегодня Малер находится дома по причине жестокой ангины. Он попросил домашний номер телефона Малера и получил его по праву адвоката. На этот звонок ответила женщина, которая оказалась одной из сестер музыканта, Жюстиной Малер. Она была главной домоправительницей и, судя по ее манере дотошно выспрашивать Вертена о цели предстоящей беседы, еще и охранником. Он сослался на важность и конфиденциальность запрашиваемого посещения – и в конце концов смог добиться назначения встречи на два часа пополудни.

– К этому времени Густав уже должен будет проснуться от послеобеденного сна, – сообщил скрипучий голос на другом конце провода. – В противном случае вам придется подождать.

Он попрощался с Бертой, которая отправилась для послеобеденной работы в детском благотворительном заведении в Оттакринге. День выдался для пешей прогулки: легкий ветерок с высоко плывущими облаками в небе цвета яйца малиновки, как будто с вида города, написанного Беллотто. [21]21
  Бернардо Беллотто (1720–1780) – итальянский художник и гравер, прославился своими видами Дрездена, Варшавы и Вены, где он работал при королевских дворах.


[Закрыть]Проходя по тихим мощеным переулкам внутренней части города, Вертен испытывал чувство полной гармонии между собой и окружающим его миром. У него было все, что ему было нужно сегодня: любовь добропорядочной женщины, вкусный обед в животе, идеальный день, чтобы побыть на воздухе, а в конце прогулки возможное дело для расследования.

Квартира Малера располагалась как раз за Рингштрассе, на Ауэнбруггерштрассе, в коротком переулке, ведущем в Реннвег, дипломатический квартал около Бельведера. [22]22
  Бельведер – один из главных дворцовых комплексов Вены (Верхний и Нижний Бельведер), построенный в начале XVIII века для выдающегося полководца, принца Евгения Савойского.


[Закрыть]Направляясь к Шварценбергерплатц, Вертен вспомнил о том утре, когда он и его старый друг, криминалист Ганс Гросс, незваные ночные гости эрцгерцога Франца-Фердинанда, покинули расположенный там дворец. [23]23
  Дворец князей Шварценбергов, один из красивейших в Вене.


[Закрыть]

Квартира Малера фактически располагалась на углу квартала Реннвег, за несколько шагов от Нижнего Бельведера. Дом был построен Отто Вагнером, [24]24
  Отто Вагнер (1841–1918) – известный австрийский архитектор, один из представителей стиля модерн.


[Закрыть]и на этом здании лежала печать раннего стиля архитектора с декоративными панелями в нишах по углам и линиями схожего орнамента фризов, украшающих окна четвертого и пятого этажей.

В соответствии с требованиями современности оно было оборудовано лифтом, на котором Вертен решил подняться, ибо нога давала знать о себе после путешествия сюда. Пока подъемник вез его на пятый этаж к квартире Малера, адвокат растирал свое негнущееся колено. После второго стука дверь открыла копия композитора, но в женском варианте. Ее волосы были такими же всклокоченными и жиденькими, нос – ястребиным, а взгляд глаз – слегка затуманенным и хищным. Она была одета в отнюдь не белоснежную блузку с широким галстуком, на талии белый пояс стягивал широкую юбку, которая выглядела так, как будто ее сшили из парусины.

– Вы, должно быть, господин Вертен, – предположила женщина.

– Да. – Адвокат был не совсем уверен, каким образом обращаться к ней: «Милостивая государыня?» Неписаные правила превращали «фройляйн» в «фрау», если она все еще была не замужем в возрасте тридцати лет или около того. Это «около того» всегда смущало его. Вместо устного приветствия Вертен выбрал рукопожатие.

– Полагаю, вы желаете войти.

С этими словами она повернулась, предоставляя ему самому закрыть за собой дверь. От входа в обоих направлениях ответвлялись короткие темные коридоры с прилегающими к ним несколькими комнатами. Жюстина Малер проследовала через двойные двери из красного дерева, расположенные прямо перед ней. Когда они открылись, Вертен оказался во внутренней прихожей, которая была намного просторнее и лучше освещена и выходила на второй ряд комнат. Финансовые дела директора Придворной оперы явно обстояли неплохо, если он мог позволить такую роскошную квартиру всего лишь для себя и своей сестры.

Он продолжал идти за Жюстиной Малер, когда она повернула налево. Вертен проследовал мимо открытой двери справа и бросил взгляд внутрь. Помещение оказалось парадной столовой с элегантной мебелью – очень современный стол со стульями геометрических форм. Несомненно, они были созданы в «Веркштетте», [25]25
  Werkstiitte (нем.) – мастерские.


[Закрыть]объединении прикладных искусств художников, исповедующих стиль модерн и принадлежащих к авангардистскому течению «Сецессион», группировавшемуся вокруг Климта. Из больших окон, выходивших на улицу, в комнату потоком лился свет.

Женщина открыла двойные двери в следующее помещение, и они вошли в просторную гостиную; на паркете в середине красовался великолепный рояль фирмы «Безендорфер» [26]26
  Первоклассные рояли и фортепиано венской фирмы, созданной еще в 1828 году, и получившей название по имени основателя, Игнаца Безендорфера.


[Закрыть]со сверкающей свеженавощенной полировкой. В дальнем углу адвокат увидел, как ему показалось, груду одеял на кушетке; при ближайшем рассмотрении оказалось, что под эту гору стеганых пуховиков забился сам Малер с белой повязкой вокруг горла и термометром во рту. Вертен был вынужден подавить невольное желание рассмеяться; все это смахивало на карикатуру из «Блохи» или какого-нибудь другого юмористического еженедельного издания.

Рядом с кушеткой разместился небольшой полированный столик, на котором стояла картонная коробка с рахат-лукумом, или «турецким наслаждением», как именовали эту сладость англичане, к которой, если верить прессе, Малер имел чрезвычайную слабость. Вертен прочитал в какой-то журнальной статье, что композитору регулярно поставляла сладость напрямую из Стамбула компания «Али Мухиддин Хачи Бекир»; это невинное человеческое предпочтение представило Малера Вертену в более гуманном свете. Небольшие желейные кубики конфет были обильно обсыпаны сахарной пудрой и испускали сильный запах корицы и мяты.

Жюстина Малер резко остановилась перед кушеткой, наклонилась и извлекла термометр изо рта Малера, прищурившись, уставилась на него, издала хмыкающий звук по поводу результата, затем засунула стеклянную трубочку в карман блузки.

– Прошу вас не утомлять его. Ему еще предстоит подготовить последний оперный спектакль в этом сезоне.

И она оставила их одних. Вертен почувствовал то облегчение, которое ощущает человек, когда ветер уносит грозовые облака. Адвокат подал ему одну из своих новых визитных карточек. Малер взял ее и заодно прихватил кусочек рахат-лукума, воспользовавшись отсутствием сестры.

– Садитесь, садитесь, – проговорил он, бросая конфету в рот и даже не подумав угостить Вертена.

Голос Малера, невзирая на больное горло, был властным и намного ниже, чем можно было ожидать ввиду его небольшого роста. Он протянул руку за пенсне, приладил его на своем остром носике и окинул оценивающим взглядом Вертена, а затем его карточку. Перед тем как что-то сказать, он тщательно прожевал конфету.

– Три специалиста, – проговорил Малер, постукивая пальцем по карточке. – Который из них наносит мне визит сегодня?

– Расследования, – туманно ответил Вертен.

– Итак, какая же жизненно важная информация имеется у вас для меня? – спросил Малер, пока адвокат пододвигал к кушетке довольно неудобное кресло. «Веркштетте» производили прекрасные вещи, но на них лучше было смотреть, нежели сидеть.

Темные глаза музыканта блеснули. На тонких губах заиграла легкая улыбка. Клочья разлохмаченных волос на макушке его головы не казались столь неуместными здесь, в постели больного, какими они выглядели при прогулке Малера по Кертнерштрассе, [27]27
  Одна из самых старых центральных улиц Вены с самыми дорогими магазинами, идущая от здания оперного театра.


[Закрыть]когда его характерная неровная походка вызывала злые насмешки у детей. Даже теперь, будучи погребенным под пуховым одеялом, Малер был не в состоянии укротить свою нервную энергию, отбивая по нему такт пальцами своей левой руки.

Вертен прочистил горло и приступил к делу.

– Насколько я понимаю, в Придворной опере произошло несколько несчастных случаев. Они завершились смертью фройляйн Каспар.

Малер промолчал, не спуская с Вертена своего пристального взгляда.

– Был также случай с упавшей декорацией, с отравляющим веществом в вашей чашке.

– Бог ты мой, господин… – он справился по карточке, – господин Вертен! Если бы вы предупредили меня, что явитесь с новым мелодраматическим либретто, то я бы по такому случаю соответствующим образом оделся.

Вертен покраснел, потом решил отмести в сторону всякую вежливость.

– Мне поручили расследовать попытки покушения на вашу жизнь.

При этом заявлении высокомерная улыбка на губах Малера увяла.

– И кто же поручил вам это?

– Я не вправе разглашать это.

– Да, конечно же. Это наверняка князь Монтенуово. Защищает вложенные средства.

Малер имел в виду внушающего всеобщий страх гофмейстера и главного управляющего Придворной оперой, подотчетного только императору Францу-Иосифу.

– Как я уже упомянул, я не вправе разглашать имя этого лица. Я явился, чтобы удостовериться в том, что вы согласны с таким предположением.

– Что? Что кто-то намерен убить меня? Нелепо. Грету, возможно. Фройляйн Каспар то есть. Вы можете сказать вашему безымянному клиенту, чтобы он лучше бы сам расследовал это дело вместо того, чтобы поручить его вам. Пусть поищут оперных кошек, которые могли выпустить свои когти против молодой певицы. Все знают, что она была моей любовницей. Это был секрет всеобщего достояния. Я уверен, многие из этих кошек не могли простить ей этого.

– Насколько я понимаю, под кошками вы имели в виду прочих певиц женского пола.

– Вы слишком добры; многие из них называют себя певицами. Вскоре я очищу эти авгиевы конюшни от бездарных старых дев, доживающих свой век в ожидании пенсии. До сих пор я мирился с ними.

– Итак, вы не видите никакой угрозы для себя?

– Только для моих ушей, когда я вынужден слушать некоторых из них.

Если кто-то действительно замыслил убить Малера, Вертену показалось, что он вполне может понять его мотив.

– Если говорить серьезно, то, возможно, я и вызвал чье-то недовольство, но у меня нет ни времени, ни терпения гнаться за всеобщей любовью. Главное – музыка. Все заключается в музыке. Те, кто не понимает этого, могут убираться на все четыре стороны. Но чтобы дело доходило до убийства? Я так не думаю.

– А упавшая декорация? Краска в чашке?

– Случайности. По обе стороны авансцены работают более ста человек. Подобных вещей следует ожидать.

– Естественно. – Вертен изобразил на лице непроницаемую маску адвоката, не выдающую никаких чувств. Внезапно он ощутил себя круглым дураком. Малер определенно был прав. Несчастный случай. Совпадение. Возможно, за смертью этой женщины, Каспар, что-то крылось. Но даже если и так, то это было делом полиции. Барышня Шиндлер явно позволила своему живому воображению зайти слишком далеко.

– В таком случае… – Вертен поднялся на ноги, готовый распрощаться.

– На вашей карточке указано: «Завещания и доверительная собственность». Это действительно так?

Вопрос поставил адвоката в тупик.

– Конечно. Я не имею намерения вводить людей в заблуждение относительно своего занятия.

– Успокойтесь. У меня не было намерения обидеть вас. Но мне требуется кто-то для составления моего нового завещания. Следует внести изменения в свете изменившихся обстоятельств. Когда мы можем начать эту работу?

Малер не деликатничал, ведь дело касалось услуг для него. Он слишком привык командовать, когда доходило до этого.

– Вы желаете воспользоваться моими услугами?

Малер уселся на кушетке, оживший и готовый действовать. Он стащил повязку с горла.

– Господин Вертен, вы должны простить мне мою резкость. Это все следствие того, что изо дня в день я вынужден иметь дело с упрямыми певцами. Да, я желаю нанять вас.

Несмотря на его поведение, в Малере было нечто такое, что нравилось Вертену. Этот человек устраивал свою жизнь по своим собственным законам.

– Вы – еврей, – неожиданно заявил Малер. Это была констатация, а не вопрос.

– Я не уверен, что это имеет отношение к данному вопросу.

– Хотя и крещеный. Ассимилированный. Как я.

– Да.

– И происхождением из Моравии, опять-таки как я.

– Вы все узнали обо мне, – поразился Вертен.

– Разве вы бы поступили по-иному на моем месте? Осмотрительный телефонный звонок другу в высших кругах. Не более того.

– И вы удовлетворены тем, что услышали?

– Иначе моя сестра не впустила бы вас в дом. – Легкая улыбка вновь искривила его губы, обнажив неровные, но очень белые зубы. – Итак, что же вы скажете? Стану ли я вашим новым клиентом?

– Конечно. Для меня это будет честью, господин Малер.

Сестра Малера ожидала его за дверью, чтобы спровадить из квартиры. Так точно рассчитала время или подслушивала?

У входной двери она слегка потрепала его по руке, глаза с прищуром уставились на адвоката. У нее был вид женщины, собирающейся признаться в чем-то.

– Густль нуждается в защите. Независимо от того, осознает он это или нет. Я, во всяком случае, рада, что вы пришли.

Прежде чем Вертен успел спросить, что же она имела в виду, Жюстина Малер вежливо, но настойчиво выставила его.