Текст книги "Метод инспектора Авраама"

Автор книги: Дрор Мишани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Начиная со вчерашнего дня, Зеев пытался представить себе их реакцию. Они были первыми его читателями. Читали они это письмо вместе или по отдельности? И какова была их реакция? Как жаль, что он не может проследить за выражением их лиц, пока они читают… Видимо, во сне он повернулся спиной к спине Михали. Она была рядом, но ничего не ведала. И жаль, что так.

Сон был короткий и полный сновидений, как всегда.

Авни проснулся перед рассветом и прямо в трусах и майке почапал на балкон. Не почистив зубы и не налив себе чаю. Чернота снаружи стала голубеть, и пока он писал второе письмо, на улице царила тишина.

* * *

Авраам Авраам сидел в своем кабинете. Наконец-то этот день закончился!

Он был уверен, что теперь, через пять дней после начала расследования, что-то наконец сдвинулось с места. В мире и в нем самом. На часах было почти восемь. Полицейский был голоден, и ему хотелось пить. Он набросал для себя дополнительные вопросы, которые хотел задать Рафаэлю и Хане Шараби. Спросить их про Зеева Авни. Разумеется. Про эти частные уроки. Почему они решили их прекратить. Нужно узнать их мнение об Авни и мнение о нем Офера. Эта беседа с учителем вызвала у инспектора сильную тревогу.

Пока он сидел с Авни, Элиягу Маалюль подскочил в участок и оставил у дежурного для Авраама результаты разговоров, проведенных утром в школе, с одноклассниками Офера и с ребятами из школы в Кирьят-Шарете. Инспектор просмотрел их. По опыту совместной работы с Маалюлем, он помнил его тщательность: этот человек записывал каждый заданный вопрос и каждый полученный ответ. На участке прикалывались, что он и разборки с женой фиксирует таким же макаром.

Девочка, с которой пропавший парень собирался в кино, мало что знала. Офер не отменял свидания, назначенного на вечер пятницы. О его исчезновении она узнала от подруги, сестренки его одноклассника.

Шрапштейн отправил ему эсэмэску, написав, что «летит домой», что его направление расследования становится все горячей, и что он надеется, что завтра приведет подозреваемого на дознание. «Инстинкт подсказывает мне, что там дело нечисто», – значилось в сообщении.

Аврааму Аврааму тоже пора было «лететь домой». Там его ничто не ждало. По третьему каналу шел «Закон и порядок», эпизод, который он видел минимум пять раз и уже обнаружил все ошибки, допущенные полицейскими во время расследования. Без особых причин инспектор сел и прочел вторую страницу записей бесполезной беседы Элиягу Маалюля с Литаль Ахарон, ученицей десятого класса из школы в Кирьят-Шарете.

Вопрос: Сколько раз вы разговаривали?

Ответ: Вроде бы два раза.

Вопрос: Когда?

Ответ: Не знаю. Может, в четверг и во вторник. Не в понедельник.

Вопрос: В четверг полторы недели назад?

Ответ: Не в последний четверг, а перед этим.

Вопрос: Это Офер тебе позвонил?

Ответ: Да.

Вопрос: Оба раза?

Ответ: Да.

Вопрос: И о чем вы разговаривали?

Ответ: Он спросил, не хочу ли я завтра сходить с ним в кино.

Вопрос: Это было в первом разговоре? В четверг?

Ответ: Да.

Вопрос: В котором часу он позвонил?

Ответ: Откуда мне помнить? Вроде бы вечером.

Вопрос: И что ты ему сказала?

Ответ: Сказала, что хорошо бы, но у меня семейный ужин и завтра я не смогу.

Вопрос: И что?

Ответ: Он сказал, ничего, может, в другой раз. Я решила, что он подумал, что я вру, и тогда сказала, что можно в субботу. Но вспомнила, что и в субботу не смогу.

Вопрос: Как же вы договорились на следующую пятницу?

Ответ: Я сказала, что можно договориться на следующую пятницу и что было бы прикольно. Он согласился.

Вопрос: Если я правильно понял, он решил, что ты пытаешься ему отказать. Думаешь, он был уверен в том, что вы встретитесь?

Ответ: Да, поэтому он и позвонил в понедельник. Мы решили сходить на «Сумерки», и он позвонил сказать, что вроде в следующую пятницу в «Глобусе Макс» в Ришоне это уже не идет и что мы выберем что-нибудь другое или пойдем в другое место. Это классно, что он специально поэтому позвонил. Типа, подумал про это. Мы решили, что он позвонит в четверг, и тогда мы решим.

Вопрос: Он звонил из своего дома?

Ответ: Откуда мне знать? Наверное. Может, у меня в памяти остался номер… И там, может, видно, в котором часу он звонил.

Вопрос: О’кей, пожалуйста, проверь.

Ответ: -

Вопрос: Сказал ли Офер в одном из разговоров что-то такое, из чего было бы ясно, что он в опасности или в беде?

Ответ: Нет.

Вопрос: Уверена? Попробуй припомнить. Может, он сказал что-то, вызвавшее у тебя ощущение, что он чего-то боится?

Ответ: С чего бы ему говорить? Мы и знакомы-то толком не были.

Вопрос: Неважно. Попробуй вспомнить. Может, Офер сказал, что он не уверен, сможет ли прийти в пятницу? Что может произойти что-то, из-за чего ему придется это отменить?

Ответ: Нет.

Вопрос: У тебя есть бойфренд?

Ответ: По-вашему, если б у меня был бойфренд, я стала бы встречаться с кем-то еще?

Вопрос: А был бойфренд?

Ответ: Настоящий бойфренд?

Вопрос: Ну, приятель, мальчик, с которым ты гуляла…

Ответ: Нет.

Вопрос: Сколько тебе лет?

Ответ: Пятнадцать лет и два месяца.

Вопрос: Почему ты попросила, чтобы Оферу передали твой номер телефона?

Ответ: Что?… Я не просила. Я сказала, что он клевый и с ним было бы неплохо потусоваться. Янив сказал, что он может передать ему мой номер, а я сказала, как хочешь. Типа, буду рада.

Вопрос: Чем он тебе понравился?

Ответ: В смысле?

Вопрос: Почему именно он тебе понравился? Почему ты попросила, чтобы ему передали твой номер телефона?

Ответ: Откуда мне знать? И я вам сказала, что не просила. Он показался мне прикольным, такой скромняга… Я подумала, что было бы неплохо с ним познакомиться и попробовать повстречаться. Не что-то там такое…

Авраам Авраам отложил эти листки в сторону и подивился рациональному подходу Маалюля к дознанию. На этом этапе уже никакого другого расследования и не проводилось. Одни розыски Офера.

И это многое значило.

Инспектор знал, что купит в лавке по дороге домой и что поест на ужин. Потом он перевел компьютер в режим ожидания, выключил в кабинете свет и вышел.

Часть II

9

Что я забыл в Брюсселе?

Этот вопрос он задавал себе всю неделю. С воскресенья до субботы. Вернее, до вечера пятницы, когда все в этой поездке изменилось, и дни, тянувшиеся в дремучей тоске, окрасились новым цветом.

Из терминала в зал для прибывающих в брюссельский аэропорт Авраам Авраам вышел в воскресенье после обеда.

Жан-Марк Каро был типом, которого видишь сразу, а если не увидел, значит, его там нет. Не было также никого, кто держал бы плакат с надписью «Авраам Авраам», или «Абрахам Абрахам», или хотя бы «Брюссельская полиция». Инспектор немного подождал.

На счастье, он сохранил документ, подтверждающий оплату номера в отеле. Поездка в такси заняла меньше получаса и обошлась ему в пятьдесят пять евро, на пять евро больше той суммы на суточные расходы, которую ему выдали в кадрах в конверте и из которой он еще надеялся кое-что сэкономить.

В гостинице «Эспань» его ждала записка от Жан-Марка: «Искренние извинения за то, что не приехал в аэропорт. Прошу срочно с нами связаться». Авраам позвонил из номера 307. Бельгийский флик ответил по-французски и как-то нервно. В трубке слышались крики и полицейские сирены, будто там происходил какой-то переворот или теракт.

Авраам прилетел в самый неподходящий день. В полдень два велосипедиста обнаружили тело Иоганны Гетц, двадцатипятилетней специалистки по ландшафтному дизайну. Обнаружили его на картофельном поле в пригороде Брюсселя. Иоганна пропала ровно неделю назад, и с тех пор велись ее розыски.

Израильского инспектора охватила дрожь.

Но обстоятельства этого дела были совершенно другими. С самого начала, с того момента как любовник Иоганны Гетц, тридцатилетний художник-график, доложил о ее исчезновении, было ясно, что она стала жертвой тяжкого преступления. В воскресенье вечером эта женщина вернулась в квартиру в северной части Брюсселя, где проживала с любовником и с еще одним соседом, и, судя по оставленным следам, ее через несколько минут силой выволокли оттуда. Ее кошелек и сумочка остались на столе в кухне, а в духовке засыхала пицца, которую она поставила подогреть. Бельгийские газеты очень подробно описывали расследование этого дела. В некоторых из них намекалось: пока не выяснится, что случилось с Иоганной, молодым женщинам не рекомендуется ночами разгуливать в одиночку, а может, и оставаться одним дома. Теперь, когда ее тело было найдено в состоянии, о котором СМИ не были оповещены, страх усилился, а с ним и давление на полицию.

Авраам Авраам включил маленький телевизор. На одном из шести каналов, где изображение не раплывалось, он посмотрел то, что именовалось репортажем с поля, на котором было обнаружено тело. Ему не удалось разглядеть Жан-Марка среди запечатленных в кадре многочисленных фликов в перчатках и специальных нейлоновых сапогах, но инспектор предположил, что Каро там, как тот и сказал. «Вся эта программа по обмену опытом выглядит идиотизмом, разве что ко мне приставят переводчика», – подумал он.

Через пару минут, когда Авраам вышел из гостиницы, на него обрушился дождь. На инспекторе были джинсы и рубашка с коротким рукавом. Он шел по длиннющей улице, никуда не ведущей. Плаката со своим именем Авраам так и не нашел. В Брюсселе было темно, и все магазины оказались закрытыми. Вместо какого-нибудь интересного местного бистро он поел в «Сабвее», куда спрятался от дождя. Взяв бутерброд из низкокалорийного хлеба с ветчиной, майонезом и каплей горчицы, полицейский принялся жевать его и смотреть женский волейбол между командами Каунаса и Праги, транслировавшийся по «Евроспорту-2». Когда он вернулся в свой крошечный номер в гостинице «Эспань», на часах было ровно девять. Родители звонили на его мобильник каждые десять минут, хотя он предупредил их, что разговоры здесь дорогие. Отцу надо было удостовериться, что он приземлился, как положено. Как будто если б самолет разбился или был похищен по пути из Тель-Авива в Брюссель, ему не сообщили бы об этом в новостях.

– Я увидел в Интернете, что в Брюсселе дождь, – сказал отец Авраама.

* * *

Пробудившаяся у Авраама Авраама надежда на то, что расследование исчезновения Офера сдвинулось с мертвой точки, умерла еще перед отъездом. Умирала она медленной смертью, сопровождаемая подергиваниями и конвульсиями. След, обнаруженный Шрапштейном, который на пару минут вдохновил всю группу и даже самого Авраама, завел полицию в тупик. Условно освобожденный по имени Токтали был приглашен на дознание, отрицал всякую связь с этим делом и утверждал, что всю неделю, когда исчез Офер, провел в Иерусалиме. Его алиби подтвердилось, и Эяль уныло расстался с подозреваемым в дверях участка. Он пообещал ему, что они еще встретятся, и продолжил искать других известных нарушителей, обитающих в округе.

Авраам Авраам расспрашивал Рафаэля и Хану Шараби еще дважды – один раз вместе и один поодиночке. Он вернулся к ссоре или разборке, которая, возможно, была у них между собой или между ними и Офером во вторник вечером, и они снова заверили его, что никаких таких разборок не было. Авраам опросил соседей, которые могли услышать эту ссору, но жильцы, занимавшие квартиру на третьем этаже напротив семейства Шараби, в тот вечер были на бар-мицве.

Вернулся инспектор и к разговору о Зееве Авни. Рафаэль и Хана сказали, что прекратили уроки по просьбе Офера. Тот почувствовал, что вполне продвинулся, и попросил дополнительных занятий по математике. Родителям нравился этот частный учитель, они ценили его преданность делу, но Офер категорически отказался продолжать с ним занятия. Может, между ними что-то произошло? Может, Авни чем-то задел парня? Нет-нет, это исключено, уверяли родители. Насколько им известно, Офер уверял, что ему больше не нужны дополнительные уроки по английскому, и они согласились с его решением. Авраам Авраам попросил Элиягу Маалюля встретиться с глазу на глаз с директором школы в тот день, когда Авни не работает. Маалюль постарался успокоить директора, заверить его, что у полиции нет никакого компромата на поведение учителя по отношению к своим ученикам. Но эта беседа, конечно, могла нанести Зееву некий урон. Вещь неизбежная. Выяснилось, что против Авни не было ни одной жалобы. Два года назад один ученик донес, что учитель специально завалил его на экзамене, но этот мальчик был хроническим ябедником. За Зеевом не числилось никаких дисциплинарных нарушений, хотя он и не ходил у учеников в любимчиках.

– У меня есть причина для беспокойства? – спросил директор школы у Маалюля. – Вы считаете, что стоит временно отстранить его от работы или взять под контроль?

– Пока что нет, – ответил Элиягу. – Но контроль никогда не помешает.

Количество обращений граждан, желающих что-то сообщить по делу Офера, и без того ничтожное, свелось почти к нулю. Во вторник полиция Тиверии провела поиск после того, как получила информацию о двух подростках, описание одного из которых более или менее подходило под описание Офера, – мол, курили травку и ввязались в драку на восточном берегу Тивериадского озера. В среду, еще до восьми утра, позвонила Илана – передать, что один мальчишка из Холона исчез из дома, и его нет с ночи. Тревога оказалась ложной, и мальчишка, как выяснилось, не был похож на Офера. Это был гот или анархист. Его нашли днем в квартире у подружки – накурившегося, в постели ее родителей; на нем были одни лишь трусы-боксеры и солдатские ботинки.

Дни бежали. И страх за судьбу Офера все рос. Не оставалось ничего другого, как обратиться к СМИ, и в среду после обеда, через неделю после исчезновения подростка они сформулировали обращение. Решение было принято Иланой. Четверг Авраам Авраам провел в телефонных разговорах с корреспондентами и ассистентами телевидения. Эта история никого не вдохновила – она была пресновата, так ему выложили прямо в лицо. Одна из ассистенток спросила, что это, по его мнению, – похищение или убийство, и не хочет ли он как-то намекнуть на это в передаче, а то обращение может не попасть в эфир. В конце концов инспектору выделили три с половиной минуты в предвечерних новостях. Его записали в четверг, но на экран он попал только в воскресенье, когда уже сидел в самолете, и все это время на него, как туча, из которой вот-вот хлынет дождь, давила мысль, что это расследование у него, конечно же, отберут.

* * *

В понедельник утром Жан-Марк приехал в новеньком голубом «Пежо» забрать Авраама из отеля. На нем были серые брюки и тонкий синий свитер, и выглядел он бодрым и свежим, будто проспал весь уик-энд. Он вышел из машины и обнял своего коллегу. Улицы были еще темными, и асфальт блестел от дождя. Жан-Марк Каро летел, как сумасшедший.

Проглотившая их подземная стоянка была забита полицейскими машинами.

В полдевятого прошло срочное заседание в штаб-квартире Division Centrale, главном отделении Брюссельской полиции. Больше пятнадцати инспекторов и других сотрудников раположились вокруг стола в овальном зале заседаний. Каждый держал в руке картонный стаканчик.

Авраам Авраам сидел сзади на стуле, упирающемся спинкой в стену. В окно он видел серое, набухшее от туч небо. На большом стенде в углу зала заседаний были развешаны карты и графики, а ноутбук, подключенный к проектору, показывал на экране картинки и короткие видеосцены, отснятые на картофельном поле, где обнаружили труп. Мертвая Иоганна Гетц была найдена одетой. Внизу живота и на спине – кровоподтеки. Ее задушили.

Через час объявили короткий перерыв. Жан-Марк заговорил с Авраамом по-английски с сильным французским акцентом:

– Ну, ваше мнение?

– Не понял ни слова, – вздохнул израильтянин.

Они решили, что он подождет в кафе напротив, пока Каро выясняет, нельзя ли подключить к нему переводчика и как будет проходить усовершенствование в условиях этого срочного расследования. Вся полиция Брюсселя была мобилизована на это дело.

– Вы приехали в неподходящую неделю, – все повторял Жан-Марк.

Но, по крайней мере, кофе в маленьком кафетерии был чудесным. Авраам сидел у широкого, выходящего на улицу окна. Главное отделение брюссельской полиции находилось по соседству, в пятиэтажном здании, облицованном маленькой бархатисто-коричневой плиткой. На часах было почти десять, а солнце так и не засияло. Длинные, узкие окна просторных, с высокими потолками следственных кабинетов были обрамлены старыми деревянными наличниками. Оттуда пробивался мягкий оранжевый свет. Авраам Авраам думал, что ему трудно представить себе, как вся эта обстановка вяжется с расследованиями деяний убийц, насильников и наркоманов. Снаружи здание смотрелось как библиотека. В окне одного из кабинетов на первом этаже виднелся старинный комод, и на нем – три полицейские фуражки: синяя, белая и черная.

Жан-Марк Каро предпочел бы, чтобы Авраам Авраам сказал: «Да бог с ним, с переводчиком! Дайте мне адреса брюссельских борделей, и как-нибудь на неделе встретимся». Сам он именно это и проделал в Израиле. Заскочил в участок, посетил в сопровождении Авраама Тель-Авивское отделение полиции и встретился там с Иланой, а все остальное время прозагорал на пляже, хотя зима еще не кончилась, да искал «чистые и благоустроенные места, где можно с удовольствием провести время». В один из дней после работы Авраам Авраам взял его в хороший ресторан на Тель-Авивской набережной, и там гость даже не интересовался расследованиями, о которых рассказывал ему его местный коллега. Он лишь выпил две бутылки белого вина и закусил рыбкой.

Через полтора часа сидения в кафетерии терпение израильского полицейского лопнуло, и он вышел пройтись.

Здание Главного отделения брюссельской полиции располагалось на углу двух узеньких живописных улочек, Рю-де-Миди и Рю-Марш-о-Шарбон, в старинной, как показалось Аврааму, части города. Все улицы в этом районе были узкими, ухоженными, и почтенные дома, которые высились по бокам, будто стояли внаклонку, так что их крыши почти соприкасались друг с другом, будто верхушки деревьев, образующих над дорогой арку. Кругом были дорогие бутики, магазины старинной мебели, шоколадные лавки и множество маленьких галерей, выставивших в своих чистейших витринах абстрактные, совершенно невразумительные картины. Будто в Бельгии уже и не помнят, как делают простые рисунки, на которых изображено небо, или дерево, или молодая женщина, раскинувшаяся в картофельном поле. Авраам ошалел, проходя мимо «Гомо эректуса», бара и галереи геев, расположенного прямо напротив Главного отделения брюссельской полиции. И ошалел еще сильней, когда понял, что эта узкая улица ведет его прямо к Гроте-Маркту, единственному месту в Брюсселе, о котором сказано, что он просто обязан его посетить. На интернет-сайтах, которые Авраам просматривал перед отъездом, было сказано, что турист обязан посмотреть эту площадь, однако инспектор так и не понял, за что писатель Виктор Гюго назвал ее самой красивой площадью Европы.

А Элиягу Маалюль все не звонил.

Маалюль, бывший для Авраама гарантом того, что дело не уведут у него из-под носа, пообещал звонить ему каждый божий день и сообщать ему о ежедневной проверке, которую по утрам продолжали проводить в больницах, а также о любой реакции на его телевизионное выступление. В воскресенье утром, перед тем как инспектор отправился в аэропорт, Элиягу сказал:

– Ави, я знаю, отчего ты нервничаешь, но тебе не стоит волноваться. Я здесь, у тебя за спиной.

* * *

Во вторник и в среду Авраам по-прежнему таскался за Жан-Марком без переводчика. С тех пор как вступили в действие законы объединенной Европы и туда хлынули потоки эмигрантов из Восточной Европы и Африки, в Брюсселе понатыкали камер наблюдения. И поэтому в руках полиции оказались снимки Иоганны Гетц, пусть и сделанные под странным углом и зеленоватого оттенка, – как эта женщина пьет пиво в пабе в воскресенье вечером, за несколько часов до того, как была похищена из своей квартиры, и как она по дороге домой покупает в супермаркете коробку с замороженной пиццей, бутылку молока и сигареты. Одна из камер, установленная на улице, где проживала Иоганна, запечатлела ее за считаные секунды до того, как она вошла в дом. Высокая и худая. Волосы белокурые. И пьяной она не выглядела.

«Что все это дает? – думал Авраам. – И так ведь понятно, что она пришла в квартиру!» Конечно, камеры могли заснять человека, который всю дорогу шел за ней следом. Но этого не случилось. Не зафиксировали они и тот момент, когда ее тащили из этой квартиры. Кроме всего прочего, бельгийских сыщиков заводило то, что тело было найдено в одежде, но без обуви, и что один розовый чулок у женщины отсутствовал. Жан-Марк говорил со своим гостем об отсутствующем чулке, как о персонаже из романа Агаты Кристи.

По телевизору рекламировали второй чулок. Может, решили, что убийца взял себе первый в качестве сувенира? «Мы просим общественность сообщить о человеке, у которого в гостиной висит розовый чулок мертвой женщины…» Следователи считали, что тело пролежало на картофельном поле несколько дней. Возможно, чулок с мертвой ноги стянули енот или крыса? Авраам Авраам подумал, что, возможно, это даже хорошо, что на иврите нет такого количества триллеров и что израильские полицейские их не читают.

Тем временем, чтобы успокоить публику, брюссельская полиция поспешила задержать двух подозреваемых: бойфренда Иоганны, который в тот уик-энд, когда она пропала, находился в Антверпене, и хозяина арендуемой ими квартиры, странненького шестидесятидвухлетнего холостяка, проживающего на третьем этаже того же дома. Он был пенсионером, бывшим директором и учителем начальной школы. На снимках этот хозяин выглядел чокнутым, и подобные обстоятельства снова вызвали у Авраама дрожь. Жан-Марк не принимал участия в допросах задержанных, проводимых двумя самыми заслуженными и увешанными орденами следователями центрального управления.

В четверг Каро не явился забрать Авраама из гостиницы: ранним утром он был отозван в другую часть города. В обед бельгиец позвонил, извинился и предложил гостю провести два дня в Брюсселе как туристу. Компенсацией было приглашение на семейный ужин в пятницу к родителям Жан-Марка. Авраам Авраам попытался отмазаться от всего этого, но ужин бельгийский коллега ему не уступил. Его отец и брат – все флики, и беседа с ними по-английски будет своеобразным курсом усовершенствования. А в субботу, в последний день, Жан-Марк пообещал взять израильтянина в лучший рыбный ресторан Брюсселя, где подают мидий.

Дежурная на ресепшне попыталась объяснить Аврааму Аврааму на плохом английском с испанским акцентом, как пройти к центру города. В районе гостиницы смотреть было не на что. Он повернул направо и пошел по авеню Брюгманн, той самой, по которой, видимо, гулял в первый свой вечер, в темноте. Инспектор прошел мимо польской продуктовой лавчонки, тайского ресторанчика, лотка с суши и кафешки, в котором подавали кушанья в стиле Берега Слоновой Кости. В итоге Авраам никуда не пришел. Главные улицы просто куда-то спрятались. Так же, как и дворцы, изображения которых он видел в «Википедии», и сады, которые весной должны были быть в самом цвету.

Ноги ныли от бесконечной ходьбы, брюки промокли. Карту, которую Аврааму дали в гостинице, он почти все время держал вверх ногами. Дождь все лил, но останавливать такси ему не хотелось: он думал, что в аэропорт ему придется добираться за свой счет, и решил сэкономить. После обеда инспектор очутился на круто карабкающейся вверх, узкой и запущенной улочке, переплетавшейся с другими такими же, и пошел мимо каких-то кварталов с общественными постройками, мимо стариков турецкого вида. Сам того не желая, он вышел на улицы красных фонарей, которые, к его удивлению, располагались прямо у подножья сияющих небоскребов, где были расположены учреждения Европейского союза.

Против собственного желания инспектор двигался к Рю-де-ла-Прери. Ну что твой Жан-Марк! В витринах, за грязными, полуоткинутными занавесками сидели черные женщины. Молодые, пухлые, красивые. В черных комбинашках и розовых шарфиках, повязанных вокруг шеи. Они улыбались ему. Из двери одного из домов вышел клиент – мужик лет шестидесяти, подсчитывавший деньги в кошельке.

Авраам Авраам прибавил шагу, чтобы смыться оттуда. Он вышел на улицу, показавшуюся ему главной, и снова оказался у «Сабвея». И тут позвонил Маалюль, сообщивший, что нашелся ранец Офера – ровно через две недели после начала расследования.

Голос Элиягу звучал взволнованно.

– Наконец-то у нас что-то дельное, Ави! – воскликнул он.

Этот черный заплечный ранец принес в тель-авивский полицейский участок строительный подрядчик. Нашел он его в контейнере, куда ссыпа`л строительный мусор из квартиры, которую ремонтировал на проспекте Ха-Хаяль, неподалеку от баскетбольного дворца в Яд Элиягу. Строитель сказал, что не выносит, когда жители улиц бросают в контейнер собственный хлам, потому что это переполняет его, а каждый контейнер стоит денег, и когда он вывозит на свалку мусор, не относящийся к строительным отходам, с него еще берут штраф. Он прилепил к контейнеру картонную полоску, на которой написано тушью «Частное». Однако это не помогло. Наутро среди битого кирпича и пустых мешков из-под цемента подрядчик нашел этот черный заплечный ранец. Он решил выбросить его в мусорку дома, но когда взял в руки, то увидел, что, судя по весу, ранец полный. Не думая дважды, он открыл его и увидел книги с тетрадями, а в одном из отделений нашел паспорт Офера Шараби. Строитель помнил эти имя и фотографию, увиденные по телевизору. Ранец будто бы пролежал в контейнере не больше трех дней – в последний раз последний опорожняли в прошлый понедельник.

Авраам Авраам положил свой бутерброд на стол и выслушал весь рассказ Маалюля, после чего сказал:

– Значит, кто-то выбросил ранец на этой неделе, между понедельником и сегодняшним днем.

– Скорее всего в понедельник или во вторник, – предположил Элиягу. – Он не в лучшем состоянии, и на нем полно песка и пыли. И это еще после того, как подрядчик его вытряс.

– Идиот! – воскликнул Авраам Авраам и добавил: – Может, его выбросил Офер, а может, и кто-то другой.

Ему захотелось взять в руки этот ранец. Перевернуть его. Открыть и поглядеть, что там внутри. Вытащить книжки и тетрадки одну за другой.

– С какой стати Офер? – удивился Маалюль. – Он что, две недели таскался с ранцем, никем не замеченный, и вдруг решил от него избавиться? А до этого он крутился с книжками и тетрадками, будто вернулся в школу?

Авраам слушал своего коллегу, но мысли уже вели его в другом направлении.

– Может, ранец был брошен в другом месте, но кто-то нашел его и сунул в контейнер? – сказал он.

– Может, и так, но я в это не верю. Как ты это себе представляешь – что кто-то подбирает выброшенный на улицу ранец и перебрасывает его в другое место?

Может, Маалюль потерял терпение? Может, ему надоели эти бесконечные доклады главе расследовательской группы, который выслушивает их с другой части суши? Аврааму Аврааму захотелось забрать ранец к себе и в то же время не хотелось, чтобы Элиягу почувствовал, что он его обирает.

– И что вы сделали с этим ранцем? – спросил он.

– За ним поехал Шрапштейн. Отошлем его в Штаб. Хотя неясно, что можно оттуда извлечь, с точки зрения отпечатков пальцев или чего другого. Я его еще не видел. Может, ничего и не вый-дет.

– Даже если мы и получим отпечатки пальцев, это мало что даст.

– Почему?

– Представляешь, сколько там отпечатков пальцев? Офера, его родителей, может, сестры и брата, а может, и всех одноклассников. А нет там пятен крови или еще чего, что вроде как Оферу не принадлежит?

– Там книжки, тетрадки, паспорт, еще какие-то бумажки и ручка. Всё. А, да, две купюры по двадцать шекелей и немного мелочи. Ни ключей, ни кошелька. Ничего другого.

– А пятна?

– Ави, я же сказал тебе, сам я ранца не видел. Но не думаю.

– А родителей ты вызвал – показать им ранец и его содержимое?

– Более срочное дело – послать его в Отдел расследований. Тут нет сомнений – это тот самый ранец. В нем был паспорт, и это точно тот ранец, который мы искали.

В тот вечер, когда в участок пришла мать Офера, Авраам перед уходом со службы оставил дежурной его описание. Это был первый шаг в расследовании. Он вспомнил: заплечный ранец, черный в белую полоску. Имитация «Адидаса». Одно большое отделение. Два боковых отделения и отделение спереди. Закрывается «молнией». Не новый.

Маалюль промолчал.

Авраама давила тоска из-за дурацки разбазаренной недели в Брюсселе. Он здесь уже пять дней. Ни фига не понимая, таскается за следаками, распутывающими убийство девицы, которая никаким боком с ним не связана. А в это время его собственное расследование – все еще его собственное – ведется в Холоне без него. И этот ранец, ускользнувший из его рук… Такого прорыва очень ждали, и инспектор вовсе не собирался отдавать его кому-то другому. Он попытался придать своему голосу твердость и спросил:

– Этого подрядчика пригласили для показаний?

– Да. Через час будет здесь, – ответил Маалюль.

– И вызвали патрульную машину – проверить, нет ли еще чего в этом контейнере?

– Вызвали, Ави, вызвали.

– И ни полслова журналюгам. Договорились? Если надо, потребуйте подписку о неразглашении информации.

Элиягу промолчал.

– Что еще вы будете делать? – продолжил расспрашивать его Авраам.

– Походим из дома в дом, поспрашиваем соседей. Может, кто-то из жителей этой улицы видел того, кто выбросил ранец.

На такое мероприятие требовалась мобилизация следователей. Значит, Илану ввели в курс дела.

– Хорошая мысль, – согласился Авраам. – Может, в районе есть камеры наблюдения?

– Какие камеры наблюдения, Ави? Это тебе что, Герцелия Питуах ?[9]9
  Герцелия Питуах – фешенебельный город-курорт неподалеку от Тель-Авива.


[Закрыть] Это Яд Элиягу!

– Проверьте. Может, есть камеры дорожного движения, – упрямился инспектор.

Маалюль вздохнул.

– Ладно. А ты приободрись! А то звучишь как-то тускло. Постарайся словить кайф. Говорю тебе, все скоро кончится. Этот ранец обязан куда-то нас вывести. Мы над ним поработаем, пока что-нибудь из него не вытрясем. И мы уже близко.

Уже близко? Авраам был у очередного «Сабвея» в Брюсселе. Ближайшее место для связи – телефон в гостинице, в номере 307. Он полагал, что ранец поступит в лабораторию судебно-медицинской экспертизы ближе к вечеру, и небось весь уик-энд к нему даже не прикоснутся. Может, Авраам как раз и надеялся, что им займутся только в воскресенье, когда он уже будет в Израиле?

Он вернулся в гостиницу на такси. Там попытался связаться с Отделом судебно-медицинской экспертизы и убедиться, что ранец возьмут не только в лабораторию для сопоставления отпечатков пальцев, но и в лабораторию волокон и полимеров, чтобы там проверили, нет ли снаружи или внутри каких-то чуждых элементов.