Текст книги "Спящая невеста"

Автор книги: Дороти Иден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Неизвестно почему, она почувствовала себя неловко и неуютно. У нее создавалось впечатление, словно он хочет ей что-то сказать. Но он ничего не говорил, предоставив ей начать короткий натянутый разговор.

– Вы не только садовник мистера Виллетта, но и его шофер?

– Иногда, мадам.

Лидия поняла, что ей хотелось услышать его голос. Но короткий ответ почти ничего ей не сказал. Интонация была нейтральной и корректной. Показалось или у него в самом деле легкий иностранный акцент?

– Думаю, он хороший шеф. Он так добр к своим старым теткам.

– Да, мадам.

Серьезная, корректная интонация никак не вязалась с холодным, упорным, почти наглым взглядом голубых глаз. Лидия внезапно рассердилась. Она его не допрашивала – просто хотела, чтобы он заговорил. Но он явно не собирался разговаривать, да к тому же они почти уже доехали до вокзала.

Спустя несколько секунд Жюль припарковал машину и выскочил из кабины.

– До вашего поезда осталось семь минут, мадам.

– Благодарю вас, Жюль. Я пройду на платформу. Не ждите поезда. До свидания.

Он стоял очень прямо. Глаза его были устремлены на какую-то точку позади ее головы. Прямо ей в глаза он смотрел только в зеркале. Трудно было воспринимать его как реального человека – скорее некий образ, отраженный в стекле.

До него, подумала Лидия, ей дела еще меньше, чем до мисс Уилберфорс и той страшной старой женщины в постели. Она обрадовалась, увидев, что машина уехала.

Если бы поезд не опаздывал на десять минут, ей никогда не пришла бы в голову совершенно безумная идея. Однако, пока она беспокойно ожидала поезда на залитой солнцем платформе, вдыхая сельские ароматы деревьев, опушенных первой листвой, и лугов, устланных толстым ковром трав, у нее было время проанализировать свой визит в «Гринхилл» и поразмышлять о том, сколь неудовлетворительные результаты он дал.

Арманд не отходил от нее ни на шаг, если не считать ее кратковременного пребывания в ванной комнате, а позднее – того момента, когда мисс Уилберфорс повела ее наверх познакомиться с сестрой. Ни одного слуги, кроме садовника, она не видела, между тем в таком ухоженном доме наверняка имеется несколько слуг. Правда, Арманд сказал, что у кухарки выходной, но ведь не кухарка подметает все эти комнаты и полирует мебель. Наверняка за столом мог бы кто-то прислуживать. Просто Арманд хотел, чтобы она встретилась с возможно меньшим числом людей. Он пытался даже помешать ей увидеться с его теткой Бландиной.

В то же самое время он не имел ничего против того, чтобы садовник выполнил роль шофера и отвез ее на вокзал. Конечно, это могло объясняться тем, что ему надо было заняться каким-то другим неотложным делом.

Допустим, но в чем оно заключалось?

По правде сказать, она абсолютно ничего не достигла и отнюдь не могла быть уверена, что так уж хорошо оставлять мисс Уилберфорс, старую, беспомощную женщину, доверчивую и немножечко не в своем уме, в этом совершенно чужом для нее доме. Пусть даже с ее родной сестрой, которая в конце-то концов всю жизнь проявляла к ней враждебное отношение и ограничивалась холодной «филантропией».

Мисс Уилберфорс, очутившаяся у ее порога как какое-то бездомное старое дитя, совершенно ее не касается, – твердо говорила себе Лидия. Но все же почему ей не позволили увидеть другие помещения в доме? Почему не видно было никого из прислуги? Зачем Арманд угостил ее слишком крепким коктейлем? Почему старая дама в постели глазела на нее, как какая-то старая враждебная птица?

По платформе навстречу ей шел носильщик и, повинуясь внезапному порыву, Лидия спросила его, когда отправляется следующий поезд.

– В семь пятнадцать, мисс.

– Благодарю вас, – сказала Лидия и, улыбнувшись, добавила: – Это меня вполне устраивает.

Значит, в ее распоряжении три часа. За это время она может вернуться пешком в «Гринхилл», порыскать в сумерках вокруг дома, а затем вернуться на станцию, к поезду. Очень даже удачно все складывается.

Лидия выпила в деревне чаю. Затем она разыскала почтовое отделение и поболтала с заведующей, словоохотливой старой девой, которая пообещала уделить особое внимание мисс Уилберфорс и проследить за тем, чтобы ее корреспонденция доставлялась по назначению.

– Хорошо, – сказала она, – что в «Гринхилле» снова кто-то живет, а то он долгое время пустовал. Насколько можно судить, у мистера Виллетта большая практика в Лондоне, и ему некогда приезжать сюда, если только в доме не живет какая-нибудь из его тетушек. В этих случаях он приезжает часто. Жалко, что у дома нет хозяйки, но в какой-то мере ее заменяют престарелые тетки. Такой порядок, по-видимому, вполне устраивает мистера Виллетта.

– А садовник у них – из местных? Из деревни? – спросила Лидия.

– Этого я, дорогая, не знаю. Когда мистер Виллетт приезжает, он обычно привозит с собой всю свою прислугу, – конечно, если собирается пробыть достаточно долго. Так что, думаю, и садовник из Лондона.

– А многие из тетушек мистера Виллетта умерли здесь? – как бы между прочим спросила Лидия.

– Умерли?! Что вы, дорогая! Вовсе нет. С чего вы это взяли?! Насколько мне известно, ни одна не умерла, а я здесь живу давно – на Троицу могу отметить одиннадцатую годовщину. Раз уж мы об этом заговорили, по-моему, в «Гринхилле» вообще не было ни одного случая смерти, по крайней мере при мистере Виллетте. До него, правда, умирали – я имею в виду предыдущего хозяина дома, вот тогда-то мистер Виллетт и купил этот дом. Бог ты мой, старые дамы гостят здесь, а потом возвращаются к себе домой – по крайней мере я всегда так думала.

– Разве что у них нет собственного дома, – заметила Лидия. – В этом случае им пришлось бы остаться? Чтобы умереть здесь?

– Ну что ж, наверное. Но такое может быть только плодом болезненной фантазии, – вы согласны?

К этому времени – после чая и беседы с почтмейстершей – начали опускаться ранние сумерки. Лидия покинула деревню и быстрым шагом направилась по узкой деревенской дороге к дому, покинутому ею некоторое время назад.

Большие ворота все еще были открыты. Она зашагала по подъездной дорожке, держась как можно ближе к кустарнику, чтобы при необходимости было где спрятаться. Эта тактика оказалась чрезвычайно благоразумной, так как на последнем повороте дороги внезапно послышался шум движущейся машины, и у Лидии еле хватило времени броситься за куст рододендрона, как появился большой «ягуар». Он медленно пробирался по узкой дорожке.

Внутри машины горел яркий свет, и поэтому Лидия могла совершенно отчетливо разглядеть, кто в ней находится.

За рулем был Арманд Виллетт, а рядом с ним сидел Жюль – садовник. Двое мужчин о чем-то серьезно разговаривали. Арманд слегка наклонил голову в сторону Жюля. Лидия заметила, что Жюль одет так, словно собирается в город: на нем темный костюм, волосы гладко причесаны. Высокомерная посадка головы, замеченная Лидией ранее, теперь еще больше бросалась в глаза.

Когда автомобиль скрылся из вида, Лидия почувствовала, что ее трясет. Как неожиданно он появился! Она еле успела спрятаться. Однако сейчас, к счастью, путь свободен и можно сколь угодно близко подойти к дому, не натолкнувшись на работающего в саду Жюля или на Арманда.

Хотя было еще довольно светло, в большом доме зажегся свет. Освещены были окна гостиной и еще два наверху, в комнатах, расположенных недалеко одна от другой. Одна, решила Лидия, – это комната мисс Уилберфорс, а другая – Бландины.

Но нет. Она ошиблась. Держась в тени кустов, она приблизилась к дому и… увидела женскую фигуру, движущуюся в гостиной. Женщина была высокая и передвигалась медленно, но властно.

Кто же это? Кухарка? В этаком вот длинном темном халате? Или кто-нибудь из служанок, которых она ранее не видела?

Лидия подавила чуть вырвавшийся возглас удивления. Это была Бландина. Сомнений быть не могло, ибо у нее на глазах женщина подошла к окну и выглянула наружу. Это ее длинный нос и пронизывающие черные глаза. С минуту она стояла совершенно неподвижно, Седые волосы аккуратно уложены на затылке. Лицо мрачно-задумчивое.

Потом она резко подняла сильную костлявую руку – эти руки еще так недавно Лидия видела бессильно лежащими поверх одеяла – и задернула шторы. Свет остался внутри дома, и Бландина, уже не находившаяся на смертном одре, тоже оказалась там, внутри, там, где светло.

А Лидия находилась снаружи, в темноте.

XII

Когда она прошла барьер, Филип схватил ее за руку.

– Бога ради! Что случилось? Почему вы не приехали предыдущим поездом?

– Филип! Неужели вы три часа здесь прождали?!

Она впервые увидела его по-настоящему сердитым. От гнева лицо его было непривычно оживленным – оно буквально светилось. Усталость, смутная тревога, недоумение, – все это разом оставило ее. В эту минуту не существовало ничего, кроме его руки, до боли сильно сжавшей ее плечо, и его глаз, потемневших от негодования и напряжения, свирепо глядевших на нее.

Пожалуй, впервые после того как Аврора ушла от него, он производил впечатление по-настоящему живого человека. Ее охватило такое волнующее ощущение счастья, что трудно было выдерживать надлежащую интонацию и каяться за свое импульсивное, непродуманное поведение.

– Я не потратил три часа просто на ожидание, – нетерпеливо сказал он. – Я уходил, а потом вернулся. Я действительно думал, что вы могли опоздать на предыдущий поезд, но я представлял себе и другие варианты.

– Какие? – с интересом спросила Лидия. – Что Арманд меня где-то запер или что-нибудь в этом роде? Он не посмел бы это сделать, зная, что вы будете меня ждать. Ну в общем, он не хотел ничего такого. Уверяю вас. Он хотел как можно скорее от меня отделаться.

– Почему?

– Не знаю. Может, потому что Бландина вовсе не так больна, как прикидывалась. Как только Арманд уехал, она тут же начала расхаживать по дому. Я вам по дороге расскажу. С вашей стороны очень мило меня встретить.

– Вы этого не заслуживаете.

– Я знаю. Я становлюсь такой же легкомысленной, как Аврора.

– Она вовсе не легкомысленная, как раз наоборот. Очень себе на уме и весьма коварна.

– Если она себе на уме, коварна и к тому же меркантильна, – медленно произнесла Лидия, – она вернется не только за золотым фермуаром, но и за своим Моне.

– Дело в том, что фермуар не особенно ценная вещь.

– О! Вы это выяснили?

Он кивнул:

– Конечно, Аврора, может быть, и не знает его истинной стоимости. Но я более склонен думать, что он дорог ей по другим причинам. По каким – неизвестно.

– Может быть, тут играют роль чувства?

– К Арманду Виллетту? – скептически отозвался Филип. – А кроме всего прочего, она не вступала с ним в контакт – во всяком случае, так она говорит нам. Ну ладно, расскажите мне, что случилось сегодня?

Выслушав ее рассказ, Филип сказал, что, если на них и лежала какая-то ответственность, теперь ее больше нет. Лидия совершила поездку с мисс Уилберфорс, чтобы убедиться – существует ли в действительности Бландина, и, как она могла убедиться, – да, существует. Теперь Бландина взяла на себя заботу о своей сестре, – и это правильно, а преувеличивала она свою болезнь или нет, – их не касается.

– Наверное, – нехотя согласилась Лидия. – Арманд очень ясно дал мне это понять. И в конце концов, как вы творите, мисс Уилберфорс находится со своей сестрой. Но если она напишет и сообщит, что ей плохо, я обязательно предприму что-нибудь по этому поводу. Я вернусь туда и потребую дать мне возможность с ней увидеться. Одобряете вы это или нет?

– Вы действительно это сделаете? – спросил Филип. – Впрочем, действительно вернетесь. Вы, как видно, столь же безрассудны, как и ваша сестра. – Он задумчиво посмотрел на нее, а потом, когда они очутились на сравнительно темной улице, неожиданно схватил в объятия и поцеловал.

Поцелуй был свирепый и, надо думать, выражал не только страсть к Лидии, сколько раздражение и обиду на Аврору. Оправившись от неожиданности и минутного восторга, Лидия высвободилась из его рук.

– Это – я, – с некоторым возмущением напомнила она ему.

– Можете не сообщать. Красивая младшая сестра. Я прекрасно знаю.

Лидия недоверчиво пожала плечами. Но его лицо находилось в двух дюймах от ее лица, и она поняла, что вся предыдущая жизнь неуклонно вела к этому мигу. Она никогда не думала, что это свершится в холодные весенние сумерки на довольно невзрачной улице, в двух кварталах от вокзала Ватерлоо, и что участвовать в этом будет человек, незадолго до этого собиравшийся жениться на ее сестре и до сих пор закрывающий глаза во время поцелуя, чтобы вообразить, будто он целует губы Авроры. Казалось бы, ситуация далеко не райская, и тем не менее ей чудилось, что рай совсем рядом.

Филип поднял голову:

– Вы голодны? Пойдемте ко мне. Я зажгу камин, и мы выпьем немного вина. Давайте остановим вон то такси.

Медленно проезжавшее мимо такси остановилось, и Лидия забралась в темную кабину. Она заметила, что снова дрожит. «Безмозглая дуреха! – обращалась она мысленно к себе самой. – Ты всего лишь младшая сестра. Просто ты оказалась тут, под руками». Но дрожь не унималась, и, когда он обнял ее за плечи, она прильнула к нему, пытаясь успокоиться и всячески надеясь, что он не заметит ее волнения.

Как оно бывает, когда один любит, а другой – нет? Все равно лучше, чем жалкая история с месье Бертраном, где любви не было ни с одной стороны. Воспоминание о длинном путаном дне умирало. Жили только эта прохладная темнота, массивная спина таксиста, загораживавшая свет мелькающих фонарей, и ощущение руки Филипа на ее руке.

Квартира его помещалась под крышей высокого здания в Челси и состояла из двух комнат – спальни и большой, почти голой студии. Лидия, видевшая все сквозь дымку восторга, нашла ее изумительной и восхитительной после роскоши «Гринхилла». Интересно, сравнивала ли эти два места Аврора, подумала Лидия и пришла к выводу, что квартира Филипа определенно приятнее.

Но Авроре сегодня здесь было не место. Пока Филип зажигал камин, Лидия беспокойно ходила по комнате. Когда он ушел в маленькую кухоньку, чтобы принести бутылку вина и рюмки, она погляделась в маленькое круглое зеркальце пудреницы и увидела, что глаза у нее стали темно-зелеными и сияющими. Она тщательно пригладила волосы щеткой, после чего они засверкали. Может ли Филипу понравиться это худое, заостренное, нетерпеливо ждущее чего-то лицо? Или же он опять закроет глаза и будет мысленно себе внушать, что перед ним лицо Авроры, и худое напряженное тело, по которому движутся его руки, – тоже тело Авроры.

А возможно, он больше и не прикоснется к ней, потому что он не может знать, как страстно она ждет прикосновений, – разве что ему скажут об этом потемневшие глаза.

– Горит огонь? – крикнул он из кухни.

– Да, замечательно.

– Почему вы не сядете?

– Не хочу.

– Тогда пойдите сюда и помогите мне. Вы умеете готовить?

Лидия остановилась посреди крохотной кухни и стала наблюдать за тем, как он режет белый батон.

– Немножко. Изысканные блюда стряпать не умею, – призналась она.

– Это уже больше того, что умела Аврора. Бог его знает, чем она питалась, когда жила одна. Сигареты и китайский чай – вот и все.

– Вы, значит, мало что о ней знали?

– Да. О простых житейских вещах не знал ничего. Например, как она причесывается, как выглядит, когда просыпается утром, или как себя чувствует в погожий солнечный день.

– Но ведь вам предстояло все это узнать, – пробормотала Лидия.

– Да, возможно. Сегодня глаза у вас зеленые.

– Да?

– Давайте переместимся поближе к камину. Можно и попозже поесть.

– Филип, я не Аврора, – снова сказала она.

– Нет, не Аврора. – Глаза его сузились, превратившись в две поблескивающие щелки. – Но вы – девушка, заставившая меня ждать три часа. Это кое-что значит, – не так ли?

– Я не допущу, чтобы вы воспользовались мною, как наркотиком, который поможет вам забыть, – сердито сказала она, ожидая, чтобы он подошел и поцеловал ее.

– Вы сама по себе наркотик, – уверяю вас.

Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза.

– Я говорю совершенно серьезно, Лидия, – сказал он чуть погрубевшим голосом.

Но когда он наконец заключил ее в объятия, – в тот самый миг, когда она почти уже поверила в его искренность и в то, что ему действительно необходимо немедля излить свою страсть, зазвонил телефон. Освещенная пламенем камина тишина была разорвана. Лидия отскочила в сторону, как если бы они вдруг оказались не наедине.

– Проклятие! – воскликнул Филип и, сняв трубку, отрывисто сказал: – Алло! Алло!

Затем очень медленно произнес:

– Аврора! – и замолчал, словно не веря собственным ушам.

Лидия готова была разрыдаться. Но глаза ее были совершенно сухи. Подобная боль проявляет себя не слезами – для этого она слишком остра.

Аврора! Казалось, она следит за ними, выжидая, в какой момент вернее всего сокрушить их мечту. Или мечту одной Лидии, не Филипа. Он просто сам себя дурачил и едва в этом не преуспел.

– Где вы?.. Куда вы хотите, чтобы я пришел?.. Не слышу. Да! Вы… Что вы говорите?.. О! Ну, теперь уже поздно для этого, – вы не находите? Да, конечно, со мной все в порядке, если вас может интересовать подобная мелочь. – Голос его стал бесцеремонным и высокомерным. – Что?.. Да, конечно, милочка, я желаю вам всего самого доброго. Не желаете ли вы сообщить мне, где вы находитесь и с кем?.. Я ничего не выпытываю, но ваша матушка и сестра… В чем дело? Я вас не слышу! С телефоном что-то не в порядке. Аврора! Вы тут? О господи, нас разъединили.

Он положил трубку и, не поворачиваясь, сказал:

– Ей не дали продолжать разговор. Все время было множество помех. Не имею представления, откуда она звонила.

Лидия подавила свое тайное и сугубо личное разочарование.

– Что она сказала?

– Я плохо ее слышал. Сначала что-то о том, не приду ли я и не заберу ли ее, дела пошли плохо. Затем она начала смеяться и заявила, что это она дурачилась, чтобы проверить, как я буду реагировать. Все обстоит отлично, но она сожалеет о том, что сыграла со мной такую скверную шутку. Она просто хотела сообщить мне именно об этом. А потом нас разъединили.

– А какой у нее был голос?

– Надо признать, довольно странный. Как если бы она была слегка пьяна. Или в полусне.

Пьяна? Что ж – возможно, подумала Лидия, вспомнив припрятанную бутылку джина. Но упоминание о полусне – состоянии, также характерном для странно-беспутного поведения Авроры, – снова оживило в ее сознании фантастическую картину: Аврора, покоящаяся в своей всеми забытой постели, заросшей кустами крапивы и затянутой паутиной. Спящая царевна, ждущая спасения…

– Филип, вы уверены, что это была она?

Теперь он повернулся, и она увидела, что лицо его заострилось и на нем застыло жесткое выражение.

– Абсолютно уверен.

– Что мы можем сделать?

– Нечего тут делать. Она просто принесла запоздалые извинения за свое поведение.

– Но эти посторонние голоса в трубке…

– Я вам сказал, что слышимость была скверной. Я думаю, что мы присоединились к какому-то другому разговору. По правде сказать, меня не слишком интересуют номера, которые выкидывает Аврора. А вас? Давайте поедим, – согласны?

Внезапно он, как бы извиняясь, дотронулся до ее волос. Лицо у него было печальное, но Лидия ясно сознавала: их миг миновал. Аврора вернулась. Ее колдовская красота и окутывавшая ее тайна – орудие куда более мощное, чем полыхнувшее гневом зеленое пламя в глазах Лидии.

Во время еды, которой не хотел теперь ни один из них, они ждали, чтобы телефон снова зазвонил и Аврора закончила бы прерванный разговор. Филип вынул из кармана золотой фермуар и бросил его на стол. Он лежал между ними, служа столь же надежной преградой, какою могли бы быть леса дремучей крапивы вокруг воображаемой постели Авроры.

– Вам, пожалуй, следует позвонить утром Арманду Виллетту и сказать ему, что эта штука у нас, – сказал Филип. – Спросите его, получил ли он от Авроры какие-либо указания, как этой вещицей распорядиться. Между прочим, он уволил свою секретаршу.

– По-вашему, это существенный факт? Может, она была для него просто обузой. В наше время с новыми секретарями это бывает часто.

– Да. В особенности по сравнению с Авророй, которая была хотя бы декоративной, если даже профессионально не слишком умелой.

Честность Лидии заставила ее высказать то, что ее тревожило:

– Филип, а вы не считаете, что Аврора, может, и на самом деле звонила, чтобы попросить о помощи?

– Хотела, чтобы ее спасли от плохого человека, которого выбрала по ошибке? Думаю, что в этом ей надо разобраться самостоятельно. – В голосе его звучала горечь и некоторый сарказм, но при всем том Лидия почувствовала, что на душе у него тревожно. А что, если Аврора не просто провоцирует и демонстрирует переменчивость своего нрава, с величайшей самоуверенностью маня пальчиком отвергнутого любовника в расчете, что он обязательно к ней вернется? Вдруг она и в самом деле попала в какую-то очень странную опасную ситуацию, а сказать об этом что-нибудь внятное ей не позволяют?

– Пожалуй, я пойду домой, – устало сказала Лидия. – День был какой-то бесконечно длинный.

– Я вас отвезу.

– Не надо. Пожалуйста, просто добудьте мне такси.

– Я вас отвезу, – повторил он.

– Но ведь телефон опять может зазвонить.

– Что ж поделаешь? Пусть. Наденьте пальто.

На этот раз он даже не попытался до нее дотронуться. Голос его был усталым, и в нем звучало нетерпение, а сама она сознавала, что ей безразлично, что дальше произойдет. Если бы он попытался вступить с ней в интимную связь, она бы подчинилась, если нет – не важно. Переизбыток эмоций и усталость сделали свое дело – все стало каким-то нейтральным, тусклым, грустным.

XIII

Девушка, лежавшая на громадной кровати, подняла тяжелые веки, чтобы увидеть, кто ее будит.

– Значит, вы мне не верите, деточка! Оказывается, вы все-таки меня не любите.

Она видела блеск его глаз, его слегка улыбающиеся губы, все морщинки и впадинки на его обожаемом лице. В ее усталом теле слабо плеснулось ощущение удовольствия. Сознание ее было как-то странно затуманено, и она не сразу припомнила все, что произошло.

– Нет, я вас люблю, – настойчиво произнесла она. – Люблю.

– Тогда почему же вы попытались убежать назад, к вашему художнику?

– О! Вам уже рассказали!

– Конечно, рассказали. А вы чего ожидали? – Кончиками пальцев он провел по ее лбу и щекам. Ощущение было изумительное: такая она сонная, такая теплая…

– Вы думали, он может дать вам больше счастья, чем я?

– Нет, не счастья. Нет. – Ее рассудок пытался совладать с толпившимися в мозгу образами. Что-то проснулось – какое-то напряжение, ощущение ужаса. – Безопасность, – закончила она и отшатнулась, увидев презрение в его взгляде. Впрочем, он все еще улыбался.

– А кому нужна безопасность? Вам бы она не показалась скучноватой? Особенно без меня?

Ей хотелось, чтобы он обнял ее и крепко прижал к себе. Но в то же время по какой-то смутной причине, которую никак было не вспомнить, она страшилась его прикосновения. От этих взаимоисключающих эмоций она смертельно устала.

– Да, – покорно сказала она. – Наверное, показалось бы. Очень-очень скучной.

– Тогда будьте умницей. – Он наклонился и легонько поцеловал ее. – Больше таких вещей не делайте.

Он говорил слишком несерьезно и ласково, чтобы расслышать в его голосе угрозу. Но угроза была. Теперь ей это было ясно. За всем – за ощущением удовольствия, за ласками, за комфортом, в котором она жила, – всегда присутствовала угроза. Иногда это не слишком ее тревожило – ей казалось, что компенсирующие моменты преобладают, однако иной раз ее охватывал леденящий ужас и ей хотелось позвать на помощь кого угодно, даже незнакомого прохожего.

Но это случалось лишь тогда, когда она бывала одна, не спала и оттого испытывала напряжение – такое, что малейший шорох в доме и даже крик совы в саду наполнял ее душу страхом. Но когда она была во власти тяжелой дремоты, как, например, сейчас, ничто не имело значения. Она забывала, чего, собственно, боится, и хотела только одного – спать.

XIV

Утром Лидии пришлось звонить трижды, прежде чем в конторе Арманда Виллетта кто-то подошел к телефону. Она узнала низкий, довольно раздраженный голос.

– Алло! Кто говорит?

– Это Лидия Диринг, мистер Виллетт. Я хотела узнать, как обживается на новом месте ваша тетушка. Понимаете, я очень к ней привязалась. Мне в самом деле интересно знать, как она там.

– О, все в полнейшем порядке! – Ворчливое нетерпение в его голосе сменилось добродушной интонацией. – Я думаю, она вам написала. У нее некий пунктик насчет писем, – не правда ли? Одно она написала себе самой, и мне пришлось опустить его в ящик. Ну что ж, безобидная эксцентричность. Я думаю, теперь вы можете сделать для себя окончательный вывод: она в хороших руках, мисс Диринг. Сестра ее в восторге от того, что мисс Уилберфорс с ней. Что прошло, то прошло и быльем поросло. Так что не волнуйтесь больше по этому поводу. Собственно говоря, я сам собирался вам позвонить. У меня в данный момент нет секретаря, и дела находятся в довольно хаотичном состоянии.

– А почему вы собирались мне звонить?

– Просто чтобы поблагодарить вас за доброе участие к тете Кларе и сказать, что теперь вы можете больше о ней не думать. А у вас самой какие планы на ближайшее будущее?

– О, вероятно, вернусь в Париж, – с удивлением услышала собственный голос Лидия. – Я там работала в тот момент, когда мне пришлось поехать домой на свадьбу Авроры.

– Это интересно. Желаю вам всего доброго. – Показалось ей или в самом деле в его голосе прозвучало облегчение? Уверенности у нее не было. – Между прочим, у вас, я полагаю, больше не было никаких вестей от вашей сестры?

Лидия не стала говорить об издевательском и неуместном вчерашнем звонке Филипу. Небрежным тоном она ответила:

– Нет, она звонила только насчет фермуара, который вы ей подарили. Вчера я забыла вам об этом сказать. Она просила меня вернуть его вам, чтобы вы хранили для нее эту вещицу. Вы знали об этом?

– Нет. Конечно, не знал. В таком случае, быть может, вы заглянете ко мне в контору? Я буду тут весь день.

– А знаете, я решила хранить его у себя до тех пор, пока Аврора сама за ним не явится, – сказала Лидия. – Я полагаю, хотя бы это она обязана сделать. По крайней мере такой долг у нее есть по отношению к Филипу. Больно уж небрежничала она все время.

Наступило очень короткое молчание.

– Но если вы едете в Париж, мисс Диринг…

– Ах, это не важно, я договорюсь с матерью или Филипом – пусть фермуар хранится у них.

– Вы хотите взять на себя ответственность!

– Да господи боже мой, конечно! Он на самом деле не такой уж дорогой.

Уже потом она сообразила, что фермуар был подарком Арманда к свадьбе Авроры, а она не больно лестно о нем отозвалась. Поняла она и еще две вещи: Арманд Виллетт был счастлив, услыхав, что она покидает Лондон, и ему хотелось бы заполучить фермуар.

Ну что ж, и в том, и в другом он обманется.

Но почему все-таки это для нее важно?

По правде говоря, ей бы хотелось уехать. Менее недели тому назад она так радостно кинулась домой, и что вышло? Аврора исчезла и оставила Филипа, околдованного ею, а она, Лидия, в свою очередь, оказалась такой дурой, что позволила Филипу себя околдовать, стать буквально одержимой им.

Неудивительно, что она чувствовала себя опустошенной, усталой и разочарованной. Она начала всерьез думать о возвращении в Париж, не к Бертранам, а в какую-нибудь другую, более приятную семью. А если Филип решит, что он хоть немножко ее любит, он может последовать за ней.

Лидия села перед зеркалом Авроры и, уткнувшись подбородком в ладони, мрачно уставилась на свое отражение. Мимолетное зеленоглазое сияние, которое она видела перед собой вчера вечером, исчезло. Глаза ее были бесцветны, волосы какие-то слишком прямые, на щеках виднелись еле заметные впадины. Зеркало, которое так часто отражало изысканное лицо Авроры, теперь показывало некое бледное существо, похожее на мальчишку. И тем не менее она надеялась вытеснить этим лицом образ Авроры в сознании Филипа.

Когда раздался телефонный звонок, она виновато вскочила, боясь, что звонит Филип и он может каким-то образом не только услышать, но и увидеть, в каком меланхоличном она настроении.

Это была Миллисент, ежедневно с тревогой справлявшаяся о том, нет ли каких новостей. Лидия мрачно слушала ее высокий, звенящий надеждой голос, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы рассказать о вчерашнем звонке Авроры.

Миллисент слушала в молчании, прерывавшемся сдержанными восклицаниями неодобрения.

Затем она сказала:

– Я не могу ее понять, Лидия. Она прямо-таки дразнит нас. Словно кошка, играющая с мышью. (Мышью, правда, был Филип, в чем Авроре еще предстояло убедиться.)

– Ты считаешь, ее кто-то заставляет это делать? Кто? – резко спросила Лидия.

– Деточка, откуда мне знать? Это так не похоже на Аврору. Она, быть может, взбалмошна, но не жестока.

– Вчера вечером она не была особенно жестокой. Она извинялась.

– Все это прекрасно, но, если бы она в самом деле раскаивалась, она оставила бы Филипа в покое. Для него это, должно быть, просто непереносимо. Ты не согласна?

– Вероятно, – беспомощно ответила Лидия.

– Деточка, что случилось? У тебя такой мрачный голос. Почему ты не возвращаешься домой? Больше нет смысла оставаться в этой кошмарной пустой квартире.

Лидии и самой не хотелось ни часа дольше оставаться в квартире Авроры, но что-то вынуждало ее поступать так. Тут дело было вовсе не в том, что мог позвонить Филип. Ей нечего было ему сказать. В квартире было жутко пусто и одиноко. Когда Джун Берч пригласила ее к себе выпить кофе, она согласилась чуть не с радостью.

Впрочем, особого смысла в этом не было. Джун с ее волосами цвета расплавленного золота и назойливо любопытными глазами была человеком, которого при нормальных условиях следовало бы избегать.

– Вы ужас как притихли там, наверху, лапонька. Ничего не происходит?

– А что может теперь произойти?

– О! Что-нибудь обязательно произойдет. Аврора не сказала своего последнего слова – поверьте, особа, так любящая драматические трюки, непременно еще даст о себе знать. Так или иначе, она ведь вернется забрать вещи. И вообще окончательно завершить свои дела. – Джун громко засмеялась. – Это звучит немножко жутковато, да? Я имею в виду – прекратить договор об аренде и тому подобные дела.

– Но вы ждете не Аврору, – не правда ли? – медленно произнесла Лидия. – Должен появиться человек, имеющий ключ от ее квартиры.

Джун вежливо кивнула:

– Готова вам признаться, что я уже шею себе вывернула – так мне хочется увидать эту птицу.

– Конечно, это тот самый человек, за которого она вышла замуж.

– Возможно, но я не верю, что такой ночной светлячок даст себя оженить. Его нелегко будет поймать. Что ж, вполне возможно, она просто живет с ним, – вы согласны? Вам сахар в кофе положить, лапонька? Вы немножко осунулись. В чем дело? Бессонница?