Текст книги "Цена счастья"

Автор книги: Дороти Иден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 12

В этот же день Эмма обнаружила ботинки Барнаби в довольно неожиданном месте – за статуей прадедушки Корта. Вероятно, муж снял их, когда вернулся с улицы, и забыл убрать. Взяв ботинки, чтобы отнести их наверх, Эмма заметила, что они все еще сырые, с налипшими комьями грязи. Тут ей пришло в голову, что Барнаби сегодня утром не выходил из дома. Вернувшись из кабинета, он посмотрел в окно, поежился и сказал:

– Ненастная погода располагает ко сну, тем более что ночью я славно потрудился.

И сладко заснул, ничуть не встревоженный переполохом из-за летучей мыши.

Ботинки могли валяться за статуей со вчерашнего дня, но дождя накануне не было. Испачкать их можно в любую погоду, тогда почему обувь Барнаби промокла насквозь? – размышляла миссис Корт.

Слегка запыхавшись, Эмма взбежала по лестнице и влетела в спальню Луизы. Теперь, когда кровать была аккуратно застелена, комната выглядела уютно, викторианская мебель придавала ей некую респектабельность. Но Эмму интересовала не спальня гувернантки, а подоконник и вьющийся плющ.

Прошлой ночью при лунном свете он показался Эмме хрупким: только задень – усики отцепятся от стены и вся ветвь рухнет на землю. Однако теперь Эмма обнаружила, что его ствол был довольно толстым и крепким. Старый плющ вился рядом с окном Луизы и доставал до чердака. Обладая известной сноровкой, по нему не трудно было взобраться до самого окна, а потом, когда поднялась тревога, спрятаться на чердаке. Никто не догадался посмотреть наверх.

А злоумышленник, возможно, скрывался там, наслаждаясь поднявшейся суматохой.

Но в этом случае коварный Том-соглядатай, если таковой вообще существовал, явился бы откуда-то извне, поскольку все трое мужчин были дома.

Хотя можно ли быть уверенной, что кто-то из братьев незаметно не отлучился? Для того чтобы сыграть с Луизой злую шутку, не требовалось много времени. Теперь уже трудно припомнить, кто и где находился в тот поздний вечер. Несомненно одно: Барнаби появился последним; ему понадобились минуты, чтобы разуться… Нет, нет, нет! Все это ревнивые домыслы. Как ей в голову могла прийти такая крамольная мысль? Луиза просто истеричка с больным воображением. Разве можно хоть в чем-нибудь верить недалекой, трусливой и мнительной особе?

– Эмма! Солнышко! Где ты?

Барнаби звал жену из комнаты.

– Я здесь. – Эмма медленно пошла по коридору.

– Дорогая! – Он лежал в постели с растрепанными волосами, в его глазах играли веселые искорки. – Ты сердишься на меня?

– За что? – отрешенно спросила жена.

– За то, что я оставил тебя на всю ночь с невыносимой ханжой. Но я вынужден был так поступить. Мне на редкость легко работалось, Писатель не может пренебрегать такой желанной гостьей, как вдохновение. Слава богу, истерика Луизы прекратилась.

– Кажется, ты не обеспокоен истинной примой ее истерики?

Барнаби приподнялся на локте.

– Нет. Совсем не обеспокоен. Это кажется тебе странным?

– Честно говоря, да. Я не привыкла, чтобы женщины кричали по ночам оттого, что к ним в окна заглядывают клоунские лица.

– Одно лицо, дорогая. В единственном числе. Видишь, ты склонна все преувеличивать. Мне пришлось привыкнуть к этим женским причудам, когда здесь жила Сильвия. Она постоянно затевала разговоры о привидениях и прочей дьявольщине, дети наслушались бредовых историй и теперь делятся ими с тобой и Луизой. Вы обе поддались влиянию маленьких хичкоков. Не зря же гувернантке привиделось невесть что. Но от тебя я ожидал большего здравого смысла.

Барнаби хотел заключить жену в объятия. Но Эмма, уклонившись от ласк мужа, спросила ледяным тоном:

– Когда ты в последний раз надевал свои ботинки?

– Мои ботинки? Полагаю, что вчера. Сегодня утром я никуда не выходил.

– Тогда почему они мокрые? Вчера не было дождя.

Барнаби сердито нахмурился. Веселые искорки в его глазах погасли.

– Твои изыскания не кажутся мне особенно забавными. Если это шутка, то не смешная.

– Какие изыскания?

– Полагаю, ты намекаешь на то, что я совершил ночную прогулку и спел серенаду для отразимой мисс Пиннер, взобравшись к ее окну по вьющемуся плющу. – Барнаби был встревожен. – Эмма, ради всего святого, скажи, что ты пошутила. Если ты думаешь, что я способен на такое… но, уверен, ты говорила не всерьез!

– Почему твои ботинки мокрые, ответь!

– А бог их знает. Может быть, я вчера прошел по сырой траве и они еще не высохли.

Эмма изменила тактику.

– Тогда объясни, чем были вызваны мистические россказни Сильвии о привидениях?

– У Сильвии ветер гулял в голове. И она впервые в жизни приехала в деревню. Ее могло напугать блеяние овцы ночью, а если бы сова ухнула в печную трубу, она умерла бы от страха. Кроме того, – суровый взгляд Барнаби невольно смягчился, – она любила, когда ей оказывали внимание. Ей нравился свет рампы.

– Звучит не слишком убедительно, поскольку она сбежала от этого света, – съязвила Эмма и снова задумалась: о чем же хотела сообщить ей Сильвия в соборе. Или все это чья-то провокация?

– Может быть, она сбежала, потому что не добилась успеха? Эта мысль не посетила тебя? Послушай, дорогая, мы устроили много шума из-за сущей ерунды. Иди ко мне, и я тебя поцелую.

Эмма направилась к двери. Ей не хотелось покидать спальню. Ее ноги словно налились свинцом. Она вела себя глупо, противясь желанию проситься в объятия Барнаби и обрести покой.

Вместо этого она задала вопрос:

– Может быть, в этом доме слишком много целуются?

– Ты имеешь в виду поцелуй, которым я одарил мисс Пиннер? – Барнаби закатился смехом. – Но это было лекарственное средство, вроде валерьянки. После него Луиза опомнилась. Мои поцелуи производили такое же воздействие и на Сильвию. Девушки понимают, что психотерапевтические поцелуйчики ничего не значат. Они не вчера родились.

– Мисс Пиннер родилась вчера. По крайней мере, для неизвестного этому феномену проявления нежности.

– Эмма, любимая, неужели ты не доверяешь мне?

Эмма не отвела взгляда от его недоумевающих глаз.

– Сказать по правде, я не уверена, что доверяю тебе.

Это была их первая ссора… Невыносимо! Снизу раздался требовательный голос Мегги:

– Эмма, спускайся к нам. Дядя Дадли согласился поиграть на фисгармонии, и мы будем петь. Спускайся скорее.

Как же это чудесно, что девочки выглядят сегодня счастливыми; как хорошо, что Дадли вылез из своего психологического панциря, проявив чуткость к маленьким детям. Но самое прекрасное – Барнаби, кажется, не придал серьезного значения их ссоре, поскольку тоже спустился вниз и запел от всего сердца вместе со всеми домочадцами, собравшимися вокруг фисгармонии.

– Послушай, Дадли, сегодня не суббота. Никаких гимнов. Споем что-нибудь веселое. Как насчет «Фермера в долине»? В долине фермер задремал, хей-хо, хей-хо, хей-хо…

Они пели эту задорную песенку, когда Вилли яростно заколотил в дверь.

Его обычно румяное лицо поражало мертвенное бледностью, он почти лишился дара речи.

– Скелет, – шептал он заплетающимся языком. – На том поле, которое мы не перепахивали с войны. С вашего позволения, сэр, мой плуг вывернул из земли череп. На нижнем поле, возле рощицы; там не только череп, но и человеческие кости. О боже, сэр, это не к добру.

* * *

Пришлось вызвать полицию. Минула вечность, прежде чем прибыли стражи закона. Спустя еще одну вечность вернулись мужчины, ходившие на нижнее поле, чтобы взглянуть на чудовищный «клад» Вилли.

В столь тревожное время глупо таить обиду на кого бы то ни было, будь то Луиза или Барнаби. Эмма понимала, что среди обитателей Кортландса должен быть человек, сохранивший ясность мысли – это прежде всего она сама. Какую весомую помощь могли оказать трусливая Луиза, оглашенная Ангелина или полубезумная миссис Фейтфул?

Первая ее мысль была о детях. Когда Вилли, запинаясь и тяжело дыша, выложил свою зловещую новость, Эмма возмутилась: опять обсуждают страшные события в присутствии детей. Никто не подумал о том, чтобы уберечь девочек от потрясений.

Близнецы стали похожи на маленьких истуканов: белолицые и молчаливые. Эмма обняла Мэгги и Дину и прижала к груди. Они простояли обнявшись, пока в холле не появились Барнаби и Руперт. Мужчины надевали пальто, а Дадли в полном смятении увязался за братьями.

Когда они ушли, Мегги, запинаясь, прошептала:

– Я думаю, Дину тошнит.

Эмма взглянула на бескровное страдальческое личико Дины.

– Нам лучше подняться наверх.

– Но ее не вытошнит, – предрекла Мегги, еле передвигая ноги, словно последние силы покинули ее маленькое худенькое тельце.

Тем не менее, Дину вырвало, а на пороге ванной появилась фигура Луизы Пиннер.

– Я думаю, со мной случится то же самое, – сочла необходимым предупредить Эмму мнительная плакальщица.

– Ну что ж, валяйте. – Мегги испытывала отвращение к гувернантке и не скрывала этого.

Луизу пошатывало.

– Это так мучительно, – стонала она.

– Когда человека тошнит? – спросила безжалостная Мегги.

– Я имела в виду совсем другое: когда находят останки человека, кому бы они ни принадлежали.

В глазах Эммы зажегся зеленый огонек.

– Мисс Пиннер, пожалуйста, не будем говорить об этом… Я попрошу миссис Фейтфул, чтобы сегодня нам подали чай сюда, наверх. Дети попьют его в постели.

Озорница Мегги подскочила от радости.

Дина, придя в себя, прошептала:

– Я с удовольствием попью чай в постели.

Но проницательная Мегги разгадала маневр Эммы:

– Просто вы решили таким образом удалить нас с первого этажа, чтобы мы ничего не узнали о черепе и костях!

– Нам всем нечего там делать, – спокойно возразила Эмма. – Исполняйте, пожалуйста, свои обязанности, Луиза. Проследите, чтобы девочки переоделись в пижамы, а я тем временем разыщу миссис Фейтфул.

С кухни доносился громоподобный голос Ангелины, смолкший при приближении Эммы. На полу валялись осколки фарфоровой посуды: еще одной чашки и тарелки, выскользнувших из рук миссис Фейтфул. Осколки напоминали Эмме человеческие останки.

– Дети попьют чай в постели. Мы с мисс Пиннер тоже не будем спускаться к чаю. – Голос Эммы звучал по-хозяйски властно.

Ангелина спросила:

– Вы слышали, что нашел мой Вилли, миссис Корт?

– Да, слышала. Но нет смысла бесконечно мусолить это событие, не так ли? Пусть расследованием займется полиция.

Миссис Фейтфул, чья обезьянья мордочка еще более сморщилась, была настроена воинственно:

– А разве страшная находка имеет хоть какое-нибудь касательство к дому? Поле находится в полумиле отсюда, возле шоссе. Там бродят подозрительные люди. Кто мог додуматься – похоронить человека в таком сомнительном месте!

– А вам не кажется, что останки принадлежат молодой женщине, миссис Фейтфул? – спросила Ангелина, вытаращив глаза.

Экономка обернулась к служанке со всем высокомерием, какое только способна была выразить ее тщедушная фигура:

– Что вы хотите этим сказать, Ангелина?

– Я подумала… о той девушке, которая была с нами на Рождество… о той, которая исчезла…

– О Сильвии! – воскликнула Эмма.

Миссис Фейтфул отнюдь не была смущена нелепым предположением Ангелины; она рассмеялась своим каркающим смехом.

– Какие только глупости не приходят в твою пустую голову! Скажешь тоже, Сильвия… Не спорю, смазливая вертихвостка заслужила такой конец, но я не думаю, что это она. Ангелина, поставь чайник. Ты что, не слышала распоряжения миссис Корт?

Сама почтенная леди достала своими скрюченными лапками хлеб, масло и джем. Ничто не могло помешать ей выполнить свои обязанности экономки.

На полу лежали осколки фарфора, – немые свидетели небрежности – или внезапного потрясения миссис Фейтфул.

* * *

Девочки сидели каждая в своей постели, тщательно умытые, притихшие.

– Я читала им одну поучительную историю, доложила Луиза.

Книга дрожала в ее руках. Она страдальчески посмотрела на Эмму. Было ясно: любопытной особе требовались адские усилия, чтобы усидеть на месте; еще труднее было удержаться от дальнейших пересудов находки Вилли. Чьи это бренные останки? Кто был похоронен на пустыре? Связана ли смерть незнакомца или незнакомки с кем-либо из обитателей Кортландса? Эти захватывающие вопросы были словно начертаны в ее близоруких глазах.

Эмма принесла чайный поднос.

– Чай, горячее молоко, хлеб с джемом и немного аспирина, чтобы вы сразу уснули.

– Я не голодна, – отказалась Дина.

– А я проголодалась. Могу съесть тысячу кусков хлеба.

Бравада Мегги говорила о силе воли девочки, вызывающей у Эммы искреннее восхищение. Тем более что сегодняшнее поведение Мегги было чистой бравадой. Она поперхнулась первой же ложкой чая и вдруг жалобно запричитала:

– Это не мама, правда? Я знаю, что это не мама. Не может этого быть. Я говорила, что она умерла, но на самом деле никогда так не думала. Это не она! Правда, Эмма? Правда? Правда?

Луиза приложила пальцы к губам. Но не смогла все же удержаться от трусливого восклицания.

– Мегги! Какой ужас!

Эмма осторожно убрала поднос с постели Мегги, села рядом и бережно обняла худенькое, дрожащее тело девочки.

– Мегги, дорогая, успокойся, это не твоя мама. Папа только сегодня говорил с ее адвокатом, и тот пообещал срочно отправить письмо Жозефине. Через несколько дней она вернется.

Тонкая ручка Мегги обвила Эмму за талию.

– Вы убеждены? Это правда?

– Не сомневайся, правда, детка. (Прости мне Господь мою ложь. Но кто-то должен помочь девочкам перенести эту ночь.)

Дина вымученно заулыбалась:

– Может быть, мы все же поедем в Венецию?

– Надеюсь. – Эмма так хотела, чтобы мечты детей сбылись.

– Чур, я первая поеду в гондоле! – воскликнула Мегги.

– Нет, я! Я!

– Гондолы настолько просторны, что вы поплывете вместе. Лучше скажите, кто первым проглотит аспирин?

– Я! Я! – закричали разом обе девочки. – И без молока. Мы умеем глотать пилюли без молока.

Кажется, кризис миновал. Задернув занавески и уложив девочек, Эмма вышла из комнаты. Луиза ждала ее в коридоре.

– Должна сказать, что вы были неотразимы, миссис Корт, но что будет, если дети узнают, что вы лгали?

Эмма не удостоила обнаглевшую гувернантку ответом.

– Или вы говорили правду? – не могла успокоиться Луиза. – Я хочу сказать… вы думаете, что… что это останки Жо… я имею в виду первую жену мистера Корта.

Эмма побледнела.

– У вас нет сердца, Луиза, а еще – мозгов!

– Не сердитесь. Я подумала… – лицо гувернантки исказила уродливая гримаса. – Ведь, как ни крути, она давно не появлялась, не так ли?

Любящая мать не способна забыть о существовании своих детей.

– Неужели вы не понимаете, – еле сдерживая гнев, ответила Эмма, – что вас не касается личная жизнь семьи Кортов. Буду вам признательна, если в дальнейшем вы будете держать свое мнение при себе.

– Простите, миссис Корт. Я не имела в виду ничего… ничего похожего. – Луиза схватила ее за рукав. – Просто я потрясена.

Эмма усилием воли подавила острое желание вырвать руку и оттолкнуть от себя богом ушибленную гувернантку.

– Мы все потрясены. Я не должна была говорить с вами таким резким тоном. Думаю, нам лучше спуститься вниз и чего-нибудь выпить. Мужчины могут появиться в любую минуту.

Братья вернулись домой, когда было уже темно.

– Полиция еще здесь, – сообщил Барнаби. – Теперь все под наблюдением властей. Боже, как хочется выпить. А вам, девочки?

Барнаби казался бодрым, едва ли не веселым, выглядело странным. Словно он в чем-то твердо убедился. Руперт беззаботно насвистывал, Дадли, обретший вновь здоровый румянец, переминался с ноги на ногу, говоря, что сырой вечер – неподходящее время для раскопок; он был поражен, что опытный Вилли вздумал пахать в такую погоду.

– Вы имеете хоть отдаленное понятие о том, кто жертва? – спросила Эмма, пытаясь не выдать своего смятения.

– Ни малейшего. – Барнаби был краток: – Рост около пяти футов четырех дюймов и копна черных волос. Сержант сказал, что вряд ли удастся восстановить причину смерти: с момента захоронения прошло так много времени. – Барнаби Корт говорил о трагедии минувших лет без каких-либо эмоций. Казалось, автор детективов испытывает к случившемуся сугубо профессиональный интерес, словно в маленьком, возможно прелестном, теле никогда не теплилась жизнь. – Извините, что вдаюсь в эти патологоанатомические подробности, но они меня заинтересовали как писателя: в моем воображении уже зреет захватывающий сюжет. Жаль, что мы так и не узнаем истины. А вы что пригорюнились, красавицы? Нас этот криминальный кошмар не должен беспокоить.

Руперт рассмеялся, как всегда удивляя фальшивой интонацией сердечности.

– Боже милостивый, ведь не думают же власть предержащие, что это прискорбное событие как-то связано с Кортландсом? Среди нас нет Синей Бороды. По крайней мере, я уверен в этом. Полиция, разумеется, обязана «проиграть» и такую абсурдную версию, но через день-другой слуги закона поймут, какой это бред.

– Да, кстати, тебе пока разумнее никуда не отлучаться, Дадли, старина, – посоветовал отшельнику Барнаби. – Что ни говори, ты проводишь в поместье больше времени, чем мы с Рупертом.

– Если преступление свершилось примерно два года назад, любой из нас мог оказаться в Кортландсе, – возразил Дадли.

– Это случилось так давно? – у Эммы отлегло от сердца. (Значит, в могиле не останки Сильвии. Ангелина теперь может успокоиться.)

– Пока нет результатов медицинской экспертизы, время гибели несчастной всего лишь предположение. По правде говоря, я думаю, что сержант грамотно ведет следствие: он вспомнил о том, что в четырех милях отсюда располагался военный лагерь. Боюсь, что какой-то лихой солдат жестоко обошелся со своей подружкой, в один прекрасный день убив ее. Прискорбно, что злодей захоронил труп в наших владениях, и еще весьма сомнительно, удастся ли полиции установить личность погибшей.

Глава 13

Среди ночи Барнаби тихо спросил Эмму:

– Ты не спишь?

Его чувственный голос всегда завораживающе действовал на жену, но на сей раз этого не произошло.

– Нет, – более чем сухо ответила ему Эмма. Барнаби обнял жену:

– Может быть, принести тебе чашку чая или еще что-нибудь успокаивающее?

– Благодарю. Мне хорошо. – Разумеется, это было не так. По ее щекам текли слезы; слава богу, Барнаби не видел их в темноте. Эмму оскорбило, что, невзирая на печальное событие, муж хотел ее ласк.

– Дорогая, ты проявила сегодня завидную выдержку. Я горжусь тобой. Луиза рассказала мне, как ловко ты успокоила детей; ты была просто великолепна!

– Мне удалось вернуть детям покой, только солгав им, – покаялась Эмма. Подумав, она все же сказала: – Девочки решили, что найден прах их матери.

– Жозефины?! – голос изумленного Барнаби дрогнул. – Но конечно… о боже, конечно… – Он не сразу овладел собой. – Но я так и не понял, почему ты солгала детям?

– Мне пришлось сказать близнецам, что их отец связался с адвокатом Жозефины и надеется со дня на день получить от нее весточку. Но ведь ты этого не сделал?

– Нет, не сделал. Извини. Я подумал, что звонить старому мистеру Квантрилу – значит попусту тратить время. Он давно обещал тотчас известить меня, если что-нибудь узнает о Жозефине. – Барнаби бережно сжал ее тонкие запястья; она не в силах была противиться его трепетному прикосновению. – Но клянусь, завтра я свяжусь с ним.

– Не слишком ли поздно? – непроизвольно вырвалось у Эммы.

Она лежала, не шелохнувшись, ужасаясь тому, что столь кощунственная мысль могла возникнуть в ее сознании. В то же время она понимала, рано или поздно выскажет Барнаби свои подозрения. Этот жуткий истлевший скелет, выкопанный из промозглой, сырой земли… черные волосы – и больше ничего, что поддавалось бы исследованиям криминалистов.

Когда-то – теперь уже казалось, что в незапамятные времена – Барнаби подарил ей камею – любимое украшение своей матери – и сказал, что семейная реликвия по праву принадлежит его новой жене. Но у Барнаби имелась до этого другая, первая, жена, которая и должна была наследовать антикварную брошь.

Барнаби отодвинулся на край широкой постели. Эмма ощутила, что он по привычке приподнялся на локте. Она подумала, что его мужественное красивое лицо напоминает сейчас мраморный лик прадедушки Корта, высокомерный, чуждый сочувствию и состраданию.

– Сегодня вечером, – промолвил муж, – полиция допрашивала не только Дадли, Руперта и меня, но и миссис Фейтфул, Ангелину и Вилли. Их интересовало, жила ли в Кортландсе около двух лет назад девушка в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Мы единодушно ответили, что нет. Всю войну и вплоть до последнего времени вела дом миссис Фейтфул, и только год назад, когда ей трудно стало одной справиться с большим хозяйством, появились слуги: Ангелина и Вилли. Дадли, как тебе известно, ярый противник прекрасного пола, особенно молодых и привлекательных девушек. Женская красота приводит его в смятение. Возможно, поэтому он так расположен к мисс Пиннер: уж ее-то привлекательной при всем желании не назовешь.

– Следовательно, единственная женщина, которая обитала в Кортландсе, была твоя законная жена, – раздумчиво сказала Эмма, словно решала сложную логическую задачу. – Жозефина Корт…

– Полиция, – невозмутимо продолжал Барнаби, словно его не прерывали, – убеждена в реальности своей первоначальной версии. Девушка, скорее всего, была случайной знакомой одного из солдат, стоявших в расположенном неподалеку военном лагере; случайная связь привела легковерное юное создание к трагедии. Следствие зайдет в тупик, если специалистам не удастся установить личность погибшей, а это весьма сомнительно, так как улики ничтожные; думаю, наша Марлен или Ширли – вероятнее всего будет похоронена в безымянной могиле. На ней не было драгоценностей, даже грошового колечка, которые помогли бы криминалистам. Последняя надежда – зубы. Медэксперт уже занялся ими.

Барнаби встал с кровати.

– Куда ты собрался?

Он зажег свет на ночном столике:

– Я чувствую, что все равно не засну.

При тусклом свете его лицо показалось Эмме старым, мрачным, изборожденным тонкой сетью морщин. Должно быть, он выглядел именно так, когда Жозефина… – Эмма была не в силах завершить эту чудовищную мысль; ей хотелось распахнуть объятия и прижать мужа к себе.

Но теперь уже было слишком поздно. Между ними стояло – неужели навсегда? – невысказанное подозрение. Но в глубине души Эмма верила в доброту и порядочность Барнаби Корта. И ничто ее не переубедит, какими бы неопровержимыми вдруг ни оказались обстоятельства насильственной смерти молодой женщины.

– Ты зря умалчивал о важных событиях, – в сердцах упрекнула Эмма своего мужа. – О том, что Сильвия провела здесь Рождество, а тут еще это шутовское лицо, которое увидела в окне мисс Пиннер, и другие «чудеса» из области болезненной фантазии.

– Дорогая, писателем надо было стать тебе, а не мне. Только творческой личности дано объединять в одно целое грезы и реальность.

Но бренные останки незнакомки не были фантазией. Об этом не переставала думать Эмма, лежа одна в темной спальне. Бедное доверчивое существо, неоплаканное, не похороненное по обряду. Ей в голову пришли строчки из Катулла, давно умершего великого поэта из Вероны, обращенные к погибшей возлюбленной: «Сном одиноким ты спишь, нескончаемым и непробудным» и еще: «только бы вынести ночь…» Бедная жертва, оставшаяся безымянной в долгой, длиной в два года ночи…

* * *

Утром Луиза, убежденная во всеобщем интересе к своей персоне, объявила, что всю ночь не смыкала глаз; не потому, что в ее комнате, куда она храбро возвратилась, произошло опять нечто загадочное – сердобольная гувернантка была потрясена и опечалена драматической судьбой несчастной девушки, ставшей жертвой неизвестного убийцы. Она едва дотронулась до завтрака. Мегги и Дина, как назло, вовсю разошлись, изощряясь в дерзких шалостях; это была обычная реакция детей на пережитую ими депрессию. Но Луиза, как всегда, не смогла скрыть своего бессилия и отчаяния. Ее глаза наполнились слезами; она скулила, как побитый щенок:

– Я не могу с ними справиться. Правда, не могу.

Барнаби презрительно взглянул на нее, но взял себя в руки, решив вселить хоть толику уверенности в эту размазню.

– Успокойтесь, Луиза, моя дорогая, вы прекрасно поладите с детьми, если постараетесь. Вы могли бы, например, провести с девочками одну из ваших увлекательных экскурсий.

Луиза сразу же растаяла, польщенная неожиданной похвалой Барнаби; слабо улыбнувшись, она пообещала:

– Надеюсь, на свежем воздухе я обрету надлежащую форму.

Дадли вмешался в разговор, укорив в жестокости брата:

– Пойми, Барнаби, женщины испытали вчера тяжелый стресс. Им нужно время, чтобы прийти в себя. Я готов сегодня полностью посвятить себя девочкам. Они могут пойти со мной в деревню. – Он невольно встретился взглядом с Луизой. – При условии, если вы к нам присоединитесь. Ваше присутствие доставит мне истинную радость.

Луиза просияла. Обласканная великодушием братьев Корт, она почувствовала себя героиней; по-видимому, гувернантке казалось, что растерянность и робость говорят о тонкости ее натуры.

– Вы так добры и внимательны, – пролепетала она, глядя на Дадли преданными глазами терьера, которого хозяин пообещал взять на прогулку. – Я с удовольствием пойду с вами.

– Мы даже можем пообедать в трактире, – расщедрился Дадли.

– Прекрасная идея, – одобрил брата Руперт. – Там совсем неплохо готовят. Я бы составил вам компанию, если бы не срочные дела. К тому же необходимо сообщить о «раскопках» Вилли в полицию. Надеюсь, они не думают, что я Синяя Борода. А вы, Луиза, проследите, чтобы Дадли не слишком увлекался ирландским портером. Вашего рыцаря нужно держать в руках.

Луиза жеманно улыбнулась:

– Ах, мистер Корт, вы и скажете!

– Не паясничай, старина, – смутился Дадли. – Я просто хочу помочь Луизе – и только.

Когда они ушли, Барнаби развеселился:

– На моей памяти Дадли впервые приглашает девушку на прогулку. Видимо, в сентиментальной плаксе что-то есть.

– По-моему, Дадли очень добрый и милый человек, – заметила Эмма. – А Луиза не настолько красива, чтобы он ее боялся.

– Ты хочешь сказать, что Дадли боялся Сильвию?

– И Жозефину.

Барнаби окинул жену пристальным взглядом, вскользь обмолвившись:

– Я вспомнил, что должен кое-кому позвонить.

Эмма приблизилась к мужу:

– Барнаби, сегодня ночью… я не имела в виду… то, о чем ты подумал.

– Надеюсь. Но, как бы то ни было, мы должны сделать все возможное, чтобы установить личность погибшей. – Голос мужа был ледяным.

Барнаби ушел, оставив Эмму одну. А ей до боли в сердце хотелось сказать мужу, что она его любит и доверяет ему.

В то утро Вилли начал рубить старый плющ, вьющийся по стене мимо окна Луизы. Выглянув на улицу, Эмма наблюдала, как он подрубает толстые корни плюща, лишая его опоры.

– Вилли, зачем ты это делаешь? – спросила она.

Слуга поднял голову. Остриженный «под горшок», краснолицый и голубоглазый, он напоминал древнего саксонца. Его туповатое лицо отличалось своего рода выразительностью – Вилли был по-детски застенчив. Казалось непостижимым, что, женившись на воинственной и разбитной Ангелине, Вилли так и остался застенчивым и робким.

– Приказ хозяина, мэм, – проворчал Вилли.

Эмма спустилась вниз:

– Барнаби, это ты велел Вилли срубить разросшийся старый вьюн?

– Даже и не думал.

– Но Вилли его уничтожает.

– Не сомневаюсь, он выполняет распоряжение Дадли. Вероятно…

Эмма уловила мелькнувшую тень в светлых глазах Барнаби. Она продолжила мысль, которую не отважился высказать ее муж:

– Дадли уверен, что кто-то мог взобраться по этому живому канату ночью, разыгрывая из себя Тома-соглядатая.

– Возможно, Дадли у нас великий прозорливец.

Эмма резонно возразила:

– Дадли не срубил бы так украшавший дом зеленый плющ ради безопасности Сильвии. Судьба белокурой кокетки его совсем не волновала. Но за покой Луизы он просто трепещет. Не удивлюсь, если новоявленный рыцарь поцелует гувернантку в ее впалые пергаментные щеки!

Барнаби оставался невозмутимым.

– Могу только радоваться, что Дадли под влиянием чар Луизы становится мужчиной.

– А мое терпение иссякло! – вспылила Эмма. – Никто не говорит мне правду. Все уклоняется от честных ответов. Даже ты. Приходится довольствоваться скупыми намеками детей: Сильвия была чем-то напугана, Сильвия плакала, Сильвия внезапно исчезла. Но что произошло? Ты, Дадли, Руперт или даже молчун Вилли должны знать истину. Почему вы делаете из побега тайну? Неужели вас мучают угрызения совести?

– Моя дорогая Эмма, ты становишься мелодраматичной.

– Может быть, склонность к мелодраматизму заставила Сильвию позвонить сюда и попросить меня встретиться с ней – тайно и срочно?

Барнаби насторожился.

– Когда это было? – голос мужа прозвучал взволнованно.

– А ты не знаешь? – Эмма имела в виду его неожиданную поездку в Чатхем.

– Откуда мне знать? – разозлился Барнаби. – Так когда же произошла эта интригующая встреча?

– В тот самый день, когда мы были в Лондоне, Сильвия говорила с Луизой и велела ей сохранить беседу в тайне. Она назначила мне свидание в Кентерберийском соборе на три часа и пообещала сказать нечто важное.

– Я хочу знать все в подробностях! – Теперь его голос звучал настойчиво и властно.

– Она так и не появилась. Ты скажешь, что это еще один миф. Или глупый розыгрыш, наподобие мерзкой дохлятины в постели Луизы. А я думаю, что обо всех этих загадках следует немедленно сообщить в полицию.

– Ты полагаешь, что они как-то связаны с жуткой находкой Вилли? Но это неверно. Тело девушки пролежало в земле два года.

– Так ли? – В тоне Эммы был оттенок угрозы

– Признайся, тебя совсем не беспокоит то, что произошло с Луизой и Сильвией. Ты просто вбила себе в голову, что Вилли откопал останки Жозефины. Разве я не прав?

Откровенная враждебность Барнаби ужаснула Эмму. Она почувствовала дурнотную слабость. Собрав последние силы, Эмма тихо промолвила:

– Ты должен доказать мне, что я ошибаюсь.

Казалось, Дадли, Луиза и девочки никогда не объявятся. Измученная последними событиями, Эмма ждала с нетерпением их возвращения.

Барнаби, сухо сообщив жене, что его попытки установить, в какой точке земного шара находится Жозефина, не увенчались успехом – если верить ее адвокату, она еще не вернулась из экспедиции по Южной Америке и давно не подавала о себе никаких вестей, – уединился в своем кабинете; Эмма осталась совсем одна. Экскурсанты вернулись, когда уже темнело.

Первыми в дом ворвались дети, размахивая леденцами на палочках.

– Мы съели их целую тонну, – похвасталась Мегги. – Дину опять будет тошнить.

– Все обойдется, – успокоила девочку Эмма. – Надеюсь, вы получили удовольствие?

– Нам было не слишком весело. Дядя Дадли обращал внимание только на мисс Пиннер. А мы с Диной путались у них под ногами. – Мегги казалась взрослее, чем когда бы то ни было. – Боже мой, как будет ужасно, если дядя Дадли женится на этой слезливой уродине!

– Ты имеешь в виду фату и белое платье? – уже представила себе Дина гувернантку.

Мегги влетела в столовую, схватила со стола скатерть, завернулась в нее и торжественно прошлась по холлу, напевая: