Текст книги "Цена счастья"
Автор книги: Дороти Иден
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Сердце Эммы сильно забилось. Ее вновь зазнобило. Она решила, что наконец-то объявилась Жозефина.
Стараясь не выдать волнения, Эмма спросила:
– Но кто была эта женщина, Луиза? Она назвала свое имя?
– Только имя, но не фамилию, миссис Корт. Она сказала, что ее зовут Сильвией.
Глава 10
Эмма была замужем всего четыре дня. Рановато завелись у нее секреты от Барнаби. Но Луиза придавала такое важное значение условиям, предъявленным Сильвией, что казалось, они требуют беспрекословного выполнения.
Эмме не терпелось скорее увидеть девушку, к счастью, оказавшейся живой и здоровой. Но Эмме стало неприятно, когда она поймала себя на страшной мысли… вызванной ревностью. Господи! Нет, она не способна желать людям зла.
Наконец-то она узнает, почему Сильвия покинула Кортландс столь внезапно и были ли у девочек основания утверждать, что их прежняя гувернантка была чем-то сильно напугана.
Могло ли это неожиданное свидание в кафедральном соборе означать, что у нее появились тайны от Барнаби? Эмма убеждала себя: это не так; впоследствии она расскажет ему всю правду. А пока она выполнит просьбу Сильвии и будет молчать.
Миссис Корт непринужденно объявила за завтраком, что, так как она никогда не видела знаменитого Кентерберийского собора, ей захотелось ненадолго съездить сегодня в Кентербери на автобусе. Она знала, что Барнаби собирается весь день провести в своем рабочем кабинете и что только исключительные обстоятельства помешали бы ему осуществить свой замысел. Тем не менее, она обрадовалась, когда муж одобрил ее желание, заметив:
– Отличная идея. Почему бы тебе не взять с собой Луизу и детей? Пора приобщать дикарок к искусству прекрасного.
Но Луиза вмешалась в разговор супругов:
– Ах, если не возражаете, миссис Корт, у меня сегодня совсем другие планы. Я хотела воспользоваться хорошей погодой и прогуляться с детьми по лесу, а потом, возможно, попить чай в деревне. И мне кажется, что Мегги и Дина слишком малы, чтобы оценить достоинства собора.
Она лжет без зазрения совести, брезгливо подумала Эмма. Девица совсем не так простодушна.
– Ну, как хотите. – Барнаби был огорчен.
Руперт, поднимаясь из-за стола, счел нужным извиниться:
– Я бы с удовольствием подвез вас, Эмма, но мне должны позвонить из Шотландии. И мне необходимо остаться дома в ожидании этого важного звонка. Приходится нести свой крест политика; надеюсь, вы меня понимаете?
– Разумеется, – усмехнулась Эмма. – Все равно спасибо.
И туг Дадли чуть не разрушил ее конспирацию, неожиданно заявив:
– Так уж получилось, что я как раз тоже еду в Кентербери. Я подвезу нас. Эмма.
– Ах, вы очень добры ко мне, Дадли. Но вообще-то я уже посмотрела расписание автобусов и…
Эмма почувствовала, что ее отговорка звучит фальшиво. Дадли покраснел и опустил глаза.
– Конечно. Если вы твердо решили ехать на автобусе… у меня в Кентербери дела по хозяйству. Но раз вы предпочитаете автобус…
– Он и в самом деле может тебя подбросить, – предложил Барнаби, не поднимая головы.
– Автобус меня вполне устраивает. – Эмма не хотела обидеть Дадли своим отказом. – Я с удовольствием поехала бы с вами, Дадли, если была бы уверена, что вам необходимо быть сегодня в Кентербери.
Она не без удовольствия заметила: Луиза обескуражена. Гувернантка надеялась, что Дадли будет сопровождать ее во время прогулки по лесу.
Но Дадли – будь благословенно его простодушное сердце! – пребывал в полном восторге от того, что Эмма, хотя и не сразу, все же приняла его предложение.
– Сказать по правде, я знаю об этом соборе много интересного. Я буду рад показать вам его, если у меня останется время.
Луиза злорадствовала, что Эмме не удалось улизнуть из дома одной. Но вероломная гувернантка перемигнулась с Эммой, как преданная сообщница, и приложила палец к губам в знак молчания.
Сколько противных ужимок и театральных жестов, подумала Эмма, глядя на лицо мисс Пиннер. И почему этой Сильвии не прийти сюда открыто, чтобы чистосердечно объяснить всем, какой бес попутал ее в прошлое Рождество? Зачем ломать всю эту комедию?
– Она велела сохранить ваше свидание в тайне, – возбужденно прошептала Луиза, когда они с Эммой остались одни. – Это большой секрет.
– Но я, кажется, не проболталась, не так ли? – сухо заметила Эмма. – Честно говоря, меня уже тошнит от всей этой глупой истории. Боюсь, каша заварилась из-за сущей ерунды.
– А вот Сильвия, по-моему, другого мнения. Она сказала, что дело очень важное. У меня создалось впечатление, что… – Луиза замолчала, заметно смутившись.
– Какое впечатление у вас создалось?
– Я не собиралась говорить вам это, миссис Корт. Но я думаю, что дело касается первой жены вашего мужа.
Эмма насторожилась:
– Если Сильвии известно что-нибудь о матери девочек, к чему вся эта секретность?
– Не знаю, миссис Корт, – призналась Луиза. – Вам придется ехать. Или вы передумали?
Эмме казался подозрительным горячий интерес, светившийся в глазах гувернантки. Она прекратила неприятный разговор, выйдя из комнаты. В холле Эмма едва не натолкнулась на миссис Фейтфул, стиравшую пыль с мраморного прадедушки Корта.
Позднее ей пришло в голову, что она никогда не замечала, чтобы экономка вытирала пыль. Эти обязанности были возложены на громогласную Ангелину, которая, не переставая напевать, расхаживала по комнатам и протирала все, что попадалось ей под руку.
Миссис Фейтфул, как обычно, что-то бессвязно бормотала себе под нос. Эмма прислушалась.
– Ты не сердишься на меня за то, что я позволяла тебе пачкать лицо, когда ты был маленьким мальчиком? Ты правда не сердишься? Ты всегда был не таким как все. – Очевидно, она спутала холодную мраморную физиономию прадедушки Корта с пухлым румяным лицом своего любимого Дадли. Бедняжка совсем выжила из ума. Эмма помедлила и услышала любопытные наставления старухи: – Дорогой, остерегайся женщин, иначе тебя будет мучить раскаяние. Мерзкие, вероломные существа…
Тут Эмма поняла, что экономка подслушала разговор в гостиной, возможно преднамеренно. Старуха продолжала:
– Ты попадешь в ловушку, как простофиля Барнаби…
Эмма, поднимавшаяся по лестнице, повернулась и сбежала вниз.
– Миссис Фейтфул, что вы имели в виду, упомянув о ловушке и Барнаби?
– Упомянув что? – Выцветшие близорукие глаза старухи оставались непроницаемыми.
– Что Барнаби попал в чью-то ловушку.
– Разве я сказала что-нибудь о Барнаби? – Миссис Фейтфул бодро взмахнула тряпкой. – Дорогая, вы не должны обращать внимание на то, что я бормочу.
– Миссис Фейтфул, вы совершенно отчетливо произнесли, что Барнаби попал в ловушку какой-то женщины.
Маленький ввалившийся рот старухи слегка передернулся. Она медленно опустила сморщенные веки.
– Он выбрал меньшее из зол, дорогая, и избежал трагедии.
– Миссис Фейтфул…
Старая леди уже ковыляла прочь, продолжала что-то нашептывать; кажется, она распекала Барнаби за какую-то детскую шалость. Она всю жизнь верой и правдой прослужила своим господам. Но теперь лишилась рассудка. Об этом нельзя забывать. Однако старуха оказалась вполне разумной, чтобы затаиться возле гостиной и подслушать происходивший там разговор…
* * *
Что собиралась сказать ей Сильвия? Угнетенная дурными предчувствиями и страхом, Эмма была не в состоянии вести непринужденную беседу с Дадли; он уверенно вел машину по ухоженной прямой дороге, ведущей в Кентербери. Дадли, которою при всем желании никак не назовешь легким собеседником, пытался хоть как-то поддерживать разговор. Он выглядел почти комично в своей видавшей виды кепке, лихо приспущенной на один глаз, и в просторном поношенном плаще, надетом поверх твидового костюма. Он напоминал простодушного мальчика-переростка, но взиравшего на мир с большим опасением. Жизнь казалась ему змеей-искусительницей, а сам он напоминал неопытного пловца, пробующего ступней, не слишком ли холодна вода. Трудно представить себе более разных людей, чем эти трое братьев Корт.
Дадли рассказывал Эмме скучные подробности ведения хозяйства на ферме, даже предпринял отчаянную попытку обсудить с ней международное положение. Его собеседница вдруг рассмеялась, а Дадли покраснел и, видимо, обиделся.
Она тронула его за рукав.
– Вы очень милы. Я смеялась не над вами, а над собой: оказалось, что я совсем не способна вести беседу. Извините, бога ради, я вымоталась за последние дни.
– Вы были погружены в свои мысли, но думали вовсе не о кафедральном соборе. – Дадли попал в цель.
– Пожалуй, вы правы.
– Многие считают, – продолжал Дадли, – что у меня ленивый ум, потому что я больше молчу. Но я не такой уж отъявленный тугодум – не больше, чем любой из моих братьев. – Дадли немного замешкался, прижав к груди пухлый подбородок. Затем глубокомысленно изрек: – Вы находитесь в таком тяжелом душевном состоянии, когда не особенно интересуются соборами.
Теперь покраснела Эмма. Но ей удалось сохранить спокойствие:
– Если вы имеете в виду, что молодожены не рвутся в музеи и соборы, чтобы насладиться произведениями живописи и зодчества, то вы правы. Но требуется время, чтобы в полной мере оценить прелести семейной жизни.
– Мой брат, – сокрушался Дадли, – не всегда откровенен. Но вам это известно лучше, чем мне.
– Я знакома с Барнаби всего четыре недели. Но если вы думаете, что я сожалею о своем замужестве, то глубоко ошибаетесь. – Эмма держалась вызывающе.
Дадли озарил Эмму своей доброй улыбкой. Его глаза излучали ласковый свет. Неудивительно, что он так понравился Луизе. Он производил впечатление гуманного человека, способного защитить слабого; женщины умеют ценить благородные свойства характера.
– Вам еще многое предстоит узнать, – пророчил Дадли, – но вы, по крайней мере, не вторая Жозефина, у которой ветер гуляет в голове, словно в открытом поле. Не легкомысленный мотылек, летящий на огонь.
– Дадли, по-моему, вы знаете о женщинах гораздо больше, чем это кажется на первый взгляд.
Он усмехнулся:
– Я хорошо вижу то, что обычно хотят скрыть, смотрю на грешных людей со стороны. Где вас высадить?
Что же имел в виду проницательный Дадли, говоря о «сокровенном»? Намеки кузена волновали Эмму. Прошлое Барнаби было его прошлым. Разве она не убедила себя в этом?
– Возле собора. Не буду лукавить: я приехала сюда не любоваться старинной архитектурой. У меня назначена встреча. Не могу сказать вам с кем. Но мне ничто не грозит, так что будьте спокойны.
Дадли придержал ее за локоть:
– Разумеется, все обойдется хорошо. Я никогда в этом не сомневался.
Явный намек, огорчилась Эмма. С некоторых пор таинственные недомолвки сопровождали ее повсюду. Она слышала их от миссис Фейтфул, от Дадли, от развязной женщины, которую они с Барнаби встретили в ресторане – дама еще приняла Эмму за Жозефину, – даже от Луизы… Ее опять охватило предчувствие надвигающейся бури, которая вот-вот может разразиться…
В соборе было прохладно и тихо. Часы едва пробили три раза, а Эмма уже стояла в массивных дверях и осматривала грандиозное внутреннее пространство собора, рассеченное колоннадами. Сильвия – яркая блондинка. Ее нетрудно будет узнать. Эмма просто должна быть внимательна.
По залу собора двигались небольшие группы людей, попадались держащиеся за руки пары, а также одинокие пожилые женщины; многие из присутствующих собрались вокруг гида, вещавшего о чем-то громким, натренированным голосом. Ни одна из девушек, появившихся в соборе, не была природной блондинкой, к тому же хорошенькой. Какая-то темная фигура мелькнула в дальнем конце бокового придела – и исчезла из виду. Вероятно, кто-то случайно откололся от группы туристов.
Эмма металась из конца в конец бокового придела, не зная, желает ли она встречи с Сильвией. Через несколько минут она, наверное, узнает нечто такое, что вселит в ее душу неизбывную тревогу. Но почему ей мерещится худшее? Что серьезного поведает ей недалекая кокетка Сильвия, кроме истории своего флирта с Барнаби, который окончился ничем? Пусть эта история канет в лету…
Как быстро летит время, уже десять минут четвертого. За окнами собора медленно догорал день. Каждый шаг Эммы по каменному полу отдавался гулким эхом. Послышался звонкий мальчишеский голос:
– Проходите сюда. Здесь сохранились следы пролитой крови.
Изорванные и полуистлевшие штандарты обвисли. Большой орган молчал.
Двадцать минут четвертого. Показался церковный служка, и Эмма подошла к нему.
– Вы не замечали молодой белокурой девушки – она должна была ждать меня в соборе в три часа? Мы с ней назначили здесь встречу. Я опоздала на одну-две минуты.
– В соборе бывает так много народа, каждого не запомнишь, – ответил пожилой служка.
– Я понимаю. Эта девушка блондинка, очень хорошенькая. Не знаю, как она одета. Ее трудно не заметить, святой отец.
– Если не ошибаюсь, несколько минут назад одна молодая особа спустилась в склеп. Блондинка… но, кажется, она никого не ждала и не искала.
– Ах, может быть, она решила, что мы встретимся в склепе. Большое спасибо. Я спущусь вниз.
Эмма заторопилась к лестнице и стала осторожно спускаться по высоким каменным ступеням. Перед ней неожиданно вырос целый лес колонн; склеп был мрачный, тенистый и необычайно тихий. Кто-то говорил ей, что здесь обитают призраки…
Мужчина в пальто показался из-за колонны и стал подниматься по лестнице. На мгновение Эмме показалось, что она оказалась в склепе одна. Было почти совсем темно. Она бродила среди колонн, мягко ступая по надписям над могилами. Шарканье нот и пронзительный голос гида возвестили о том, что туристы добрались до склепа. Эмма еще немного постояла в тени одной колонн. Неожиданно чьи-то шаги послышались за ее спиной. Она быстро обернулась. И никого не увидела. Или все же какая-то тень мелькнула за дальней колонной?
* * *
Не наблюдает ли за ней кто-нибудь?
– Сильвия! – со страстной мольбой прошептала Эмма.
Туристы продолжали свой путь, поднимаясь наверх. Теперь она осталась совершенно одна. И тут ее охватил ужас. За ней наблюдают! Она уверена в этом! Неосмотрительно спустившись в склеп, она попала в ловушку.
Эмма готова была бежать со всех ног, вверх по каменным ступеням, молнией пересечь длинный боковой придел и выбежать на улицу, где она вдохнет влажный свежий воздух и почувствует себя в безопасности.
* * *
Но кафедральный собор не то место, где разрешается бегать. Взяв себя в руки, Эмма степенно поднялась по лестнице и пересекла боковой придел неспешным шагом туристки, осматривающей красоту росписей собора. Она даже не оглянулась, чтобы убедиться, не преследуют ли ее. К чему? И так ясно, что человек, следивший за ней, давно скрылся.
Знакомый церковный служка подошел к ней
– Вы встретились со своей подругой, мисс?
– Нет. Боюсь, что мы с ней разминулись. И я не могу больше ждать.
– Может быть, передать ей записку?
– Вы очень любезны, но я сама толком не знаю, как она выглядит.
Старик был удивлен легкомыслием женщины. Эмма порылась в сумочке и опустила монету в ящик, стоящий у двери. Церковный служка признательно склонил голову. Тяжелая дверь отворилась, и Эмма вышла наружу.
Дадли еще не появился, и у нее оставалось время выпить горячего чая: как ни смешно в этом сознаться, она никак не могла унять дрожь. Ей не хотелось, чтобы Дадли увидел ее такой напуганной и возбужденной. Раньше она думала, что затворник не замечает подобных пустяков, но теперь Эмма узнала, что это совсем не так. Увидев ее расстроенной, Дадли заподозрит, что она переживает из-за Барнаби. Но ее муж и не ведает о ее несостоявшемся свидании с Сильвией; тем более о том мерзком ощущении, когда ей показалось, что за ней следят, причем не из любопытства, а с неведомой, но явно зловещей целью.
Какой-то бред, абсурд. Она все выдумала, нафантазировала. Просто Сильвия, подтвердив свою репутацию легкомысленной особы, не явилась на встречу. И это к лучшему, если рассуждать здраво. Что могла она рассказать, кроме тривиальной истории со слезами и поцелуем, которая никого больше не интересовала?
Вылив чаю, Эмма вновь обрела уверенность. Она лишь рассердилась на себя за то, что легковерно поддалась дешевому розыгрышу. Когда к собору подошел Дадли, она, как ни в чем не бывало, весело обратилась к нему:
– Надеюсь, вы провели вечер с большей пользой, чем я. Встреча не состоялась, и я только понапрасну дрогла в холодном соборе. Моя подруга не явилась на свидание.
– Какая неприятность! Вы расстроены?
– Не особенно. Мы не так уж близки. Лучше расскажите-ка, чем занимались вы.
Садясь в машину, Дадли начал рассказывать о деловых операциях, которые ему удалось провернуть за день. Он клял непомерные цены, его возмущала необязательность владельцев магазинов; он утверждал, что только сумасшедший готов посвятить себя такому хлопотному и невыгодному делу, как ведение фермерского хозяйства. Теперь, когда Эмма снова очутилась в спокойной обстановке, тревожные часы, проведенные в соборе, казались ей кошмарным сном. Она и не подозревала, что так чувствительна к пропитанной седой стариной атмосфере, царившей в кафедральном соборе. Вот ей и пригрезились всякие страсти.
Вернувшись в Кортландс, она застала Луизу в слезах.
– Ах, миссис Корт, дети совсем отбились от рук. Признаюсь, я просто отчаялась справиться с ними.
– Где они сейчас? – строго спросила Эмма.
– Боюсь, я заперла их в комнате. Мне очень жаль, что я вынуждена прибегнуть к столь крайним мерам, но иначе они бы вырвались из детской и затеяли свои дикие игры.
– Где их отец?
Луиза всхлипнула и вытерла покрасневшие глаза.
– Он куда-то уехал на своей машине сразу после вас. Честно говоря, мне показалось, что он решил вас проводить. Я даже испугалась: что бы вы стали делать, если бы он зашел за вами в собор и увидел там вас наедине с Сильвией?
Эмма невольно вспомнила о мелькнувшей тени, и уверенность в том, что в соборе за ней следили, окрепла. Может быть, Барнаби знал, что Сильвия собиралась сообщить Эмме какую-то важную подробность, и перехватил девушку на пути в собор, а потом, притаившись, наблюдал за своей женой…
– Если бы он и увидел нас, это не имело бы ни малейшего значения, – не дрогнув, заметила Эмма, – напротив, было бы даже лучше. Он помог бы мне разоблачить эту ничтожную интриганку с ее дешевыми трюками. Зачем ей понадобилось вовлекать меня в погоню за химерами?
– Вы хотите сказать, что она не пришла? – изумилась Луиза. – Как это странно! Вчера она говорила с таким отчаянием в голосе, словно речь шла о жизни и смерти.
– Сильвия притворялась, – разозлилась Эмма. – Если она опять позвонит, я сама с ней поговорю. А теперь дайте мне ключ: я загляну к детям.
Когда Эмма подошла к двери детской, из комнаты не доносилось ни звука. В голову лезли мрачные мысли: а что если дети, связав простыни, вылезли из окна и сбежали? Но, открыв дверь, она увидела, что девочки спокойно сидят на полу, обложившись книжками, карандашами и бумагой.
Правда, Мегги гордо вскинула голову, но, узнав Эмму, сказала презрительно: «Ах, это вы» – и продолжила заниматься своим делом. Однако секунду спустя девочка вскочила на ноги и кинулась к Эмме.
– Она была там? Вы ее видели? Она к нам приедет?
Дина стала рядом с сестрой, и теперь уже две пары детских испытующих глаз всматривались в лицо мачехи, затаив робкую надежду; гнев Эммы мгновенно улетучился.
– Но, дорогие мои, я не собиралась встречаться с вашей мамой. Откуда взялась эта выдумка?
Оживленные лица девочек тотчас потускнели, стали непроницаемыми. Дети словно застыли – так остро было разочарование.
– Мисс Пиннер тоже сказала, что вы не собирались с ней встречаться, но мы ей не поверили. – Мегги задумчиво водила по ковру кончиком туфельки. – Нельзя доверять ни одному ее слову, – заявила рассерженная девочка. – «Я и моя дорогая маленькая собачка!» – передразнила она гувернантку, сопроводив эту фразу уморительным жестом.
Дина засмеялась. Эмма сурово спросила:
– Значит, так вы и кривлялись весь вечер? Неудивительно, что мисс Пиннер очень расстроена.
– Она расстроена по другой причине.
– По какой же?
В глазах Мегги вспыхнул дьявольский огонь, а Дина, слегка испуганная, объяснила Эмме:
– Это была всего лишь свеча. Мы воткнул в нее булавку и сказали…
– Я сказала, – великодушно поправила сестру Мегги. – Нечего брать вину на себя.
– Ну и что же ты сказала? – допытывалась Эмма.
– Я сказала, что в одну прекрасную ночь она обнаружит горящую свечу в своей комнате, и, когда свеча догорит до того места, куда я воткнула булавку, в эту самую минуту она умрет.
– Мегги, это недопустимо жестоко! Кто научил тебя этой «ворожбе»? Неудивительно, что бедная мисс Пиннер…
– Дело совсем не в жестокости. – Мегги душила ярость. – Только колдовство может восстановить справедливость.
– Мегги, опомнись!
Девочка равнодушно пожала плечами:
– Можете не беспокоиться, все в порядке. Мы еще не зажгли свечу. Но сделаем это, если слезливая гувернантка не уймется.
Дина робко предположила:
– Может быть, это папа поехал повидать маму. Он отправился куда-то на своей машине.
– Верно! – вскрикнула Мегги. – Он уехал как ошпаренный, словно торопясь встречать поезд. Он привезет маму с собой. А у нее для нас подарки. Интересно, что она подарит на этот раз?
– Белую меховую муфту, – размечталась Дина. – Нет, дурочка, она привозила ее в прошлый. Это будут золотые часы, или серьги с брильянтами, или…
– Перестаньте городить небылицы, – вмешать Эмма, крепко обхватив обеих девочек за плечи. – Вы неисправимые фантазерки. Всего два дня назад вы уверяли меня, что ваша мать мертва.
Сказав это, Эмма тут же раскаялась: как жестоко она поступает, лишая детей хрупкой, еле теплившейся надежды. Их потухшие мордашки напоминали лица опустившихся с неба на землю; близнецы показались Эмме особенно беззащитными, словно птенчики, выпавшие из гнезда.
– Мы ничего не можем с собой поделать, – призналась Мегги. – Когда мама долго не появляется и не пишет, нам кажется, что она умерла. Иногда я думаю, что это случилось уже давно.
– Я так не думаю, – прошептала Дина. – Я так не думаю.
– Ну, ты известная трусиха! – презрительно обронила Мегги, но вдруг радостно вскинула голову, прислушиваясь к шуму машины, подъезжавшей к дому.
– Папа! – завопила она. – Бежим! Посмотрим, привез ли он маму.
Когда девочки кубарем скатились вниз по лестнице, дверь отворилась и Барнаби с помощью Вилли стал затаскивать в дом нечто длинное, тяжелое и неподвижное, обмотанное белой материей.
Луиза, тоже спустившаяся в холл в сопровождении Дадли, крепко схватила Эмму за руку
– Труп, – беззвучно прошептала она. Эмма невольно раскрыла объятия, чтобы прижать к себе детей. Она ощутила, как дрожат их маленькие тела; девочки будто потеряли речи…
Тут Барнаби бодро скомандовал:
– Подавай сюда! Дедушка вернулся домой после чистки.
Громкий смех Дадли рассеял все страхи:
– Ха! Ха! Ха! А нам показалось, что ты привез домой мертвое тело, старина.
