Текст книги "Цена счастья"
Автор книги: Дороти Иден
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
– Она была здесь? Значит, я об этом не знаю.
– Барнаби, не говори глупости! Как это может быть, чтобы твоя жена… – Эмма замолкла на полуслове, обнаружив, что словосочетание «твоя жена» по отношению к другой женщине причиняет ей острую боль. Но она пересилила себя и закончила фразу: – …чтобы твоя жена была здесь, а ты об этом не знал?
– Жозефина могла побывать в Кортландсе после того, как мы расстались. По крайней мере, мне она ничего об этом не говорила. До развода она всегда отказывалась посещать наше родовое поместье. Она ненавидела деревню. Да, кажется, дети находились в Кортландсе, пока в Лондоне шел бракоразводный процесс.
– Какая неестественная семейная жизнь! – воскликнула Эмма.
– Полностью согласен. Я и сам говорил тебе, что, по существу, семьи-то и не было.
– Бедный, тебе, наверное, пришлось нелегко.
– К концу нашего брака мне стало легче. Мы больше не любили друг друга. Наше супружество явилось роковой ошибкой, вследствие которой больше всех пострадали ни в чем не повинные маленькие дети.
– Мы должны найти для них хорошенькую добрую гувернантку, – потребовала Эмма. – Дети обожают красивые лица.
Барнаби от удивления приподнял брови:
– Значит, ты после всех потрясений доверяешь мне?
– Нисколько. Убеждена: ты разобьешь мое сердце.
Барнаби нежно погладил Эмму по щеке:
– Я счастлив. Наконец-то твое бесконечно милое лицо всегда будет передо мной. Почему ты вздрогнула?
– Не знаю. Наверное, от ветра.
– Северный ветер обычно свирепствует в это время года. Но в постели очень тепло.
Эмма посмотрела на огромную кровать. В камине треснула головешка. По потолку плясали тени. Ей почему-то снова представился длинный ледяной нос прадедушки Корта.
– Девочки говорят, что им страшно по ночам.
– Правда? Кажется, иногда старый дом поскрипывает. Ты оставила им свет?
– Да, и я пыталась их успокоить. Дети слишком нервны. Кстати, почему сбежала та девушка, Сильвия?
Барнаби нагнулся, чтобы раздуть огонь в камине:
– Бог ее знает. Возможно, ей было здесь одиноко. Я не понимаю только одного – почему она не оставила записку. Уж эту-то малость она могла бы сделать!
– Дети говорят, что Сильвия была напугана.
Барнаби рассердился:
– Тогда почему она никому об этом не сказала? Если что-то произошло…
– А что могло произойти? – непроизвольно сорвалось у насторожившейся Эммы.
– Не имею об этом ни малейшего понятия; разве что ее мог смутить дом, поскрипывающий ночью под шквальными порывами ветра. Женщины вообще легко впадают в истерику; кроме того, им свойственны и другие странности. Посмотри на миссис Фейтфул: она разговаривает сама с собой, сколько я ее помню. Или возьмем… – Он вдруг замолчал.
– Что ты хотел сказать?
– Неважно. Забудь об этом.
– … или возьмем Жозефину? – невозмутимо продолжила фразу мужа Эмма, и утонченное лицо красавицы-брюнетки снова возникло перед ее мысленным взором. – Барнаби, почему Мегги говорит, что Жозефина мертва?
– Мертва? – Теперь муж слушал ее очень внимательно.
– Она, так или иначе, лелеяла эту дикую мысль весь день. И довела себя, а особенно свою сестру до полуобморочного состояния.
– Это чудовищный бред! – вознегодовал Барнаби. – Мегги заядлая сочинительница. То, что мать не забрала их из школы, дало простор ее богатому воображению. Ей бы писать романы ужасов в стиле мадам Радклиф!
– А почему все-таки Жозефина не забрала их из школы?
– Дорогая, если бы я мог связаться с ней, я бы это сделал. Но ни посыльные с телеграммами, ни даже почтальоны не способны достигнуть верховьев Амазонки.
– Почему она не написала детям хоть несколько строк?
– Жозефина не охотница писать письма, даже если бы она и смогла добраться до почтового отделения. Ее излюбленное средство связи – телефон; но пока нет возможности звонить с другого конца Земли.
– Я считаю ее поведение непростительным для матери двоих детей! – разгневалась Эмма. – Она великая грешница.
– Согласен. Но ты не знаешь Жозефину. Она никому не желает зла. Просто эгоцентрична до мозга костей. Жить для нее – значит испытывать постоянное наслаждение. Она типичная гедонистка. У нее очередной любовник, и Жозефина во власти нового захватывающего приключения. В таких случаях она теряет представление о времени.
– Значит, Мегги сочинила легенду о смерти Жозефины, чтобы скрыть свои истинные чувства: обиду, оскорбленную гордость, наконец, тоску по материнской любви.
– Бесспорно. Я думал, что ты давно об этом догадалась.
– Бедняжка! – В глазах Эммы стояли слезы
– Моя дорогая, если тебе удастся смягчить ожесточенное сердечко Мегги, это будет настоящим чудом.
Эмма неуверенно покачала головой:
– Мне кажется, именно Мегги была причиной того, что Сильвия сбежала.
– Я склоняюсь к той же мысли, дорогая.
– Тогда, бога ради, предупреди гувернантку, что Мегги трудный, необычный ребенок. Если она будет предупреждена…
Барнаби обнял жену:
– Ну что, призраки исчезли, моя милая?
– Как ты узнал, что здесь были… призраки?
Он склонился лицом к ее мягким пушистым волосам, и угнетающий стон ветра прекратился.
– Почему мы тратим столько времени на разговоры?..
Глава 6
Мисс Джеймс с большим сомнением смотрела на девушку, сидевшую по ту сторону ее стола. Правда, мистер Корт ясно сказал: «Больше не присылайте мне привлекательных блондинок. На них нельзя положиться». Но эта девушка представляла собой другую крайность. Претендентку нельзя было сравнить даже с увертливой мышкой. Скорее она напоминала маленького тощего терьера, трепетно желавшего услужить хозяину, забитого щенка, который был плохо обучен, но пытался снискать расположение хозяина безмерной преданностью и был готов терпеть пинки и зуботычины.
– Вы не возражаете, если вам придется поехать в деревню, мисс Пиннер? – спросила мисс Джеймс. Луиза Пиннер. Ну и имечко. Любая другая на ее месте, имея такую фамилию, отсекла бы от имени букву «а». Но только не это забитое существо. Она сохранила имя, данное ей при крещении: то ли из религиозных соображений, то ли просто не задумываясь о благозвучии имени и фамилии.
– Ни в коей мере. Я люблю деревню. – Девушка была в восторге. – Сказать по правде, я устала от жизни в Лондоне. Здесь не удается ни подышать полной грудью, ни хоть немного поправиться.
Да, поправиться ей бы не мешало, подумала мисс Джеймс, глядя на ее впалую грудь. Мистер Корт не сможет упрекнуть ее в том, что она прислала ему слишком привлекательную особу.
Привлекательную для кого?
Сильвия Лестер поступила скверно, сбежав незаметно, без всяких объяснений. Мисс Джеймс очень сердилась, когда рекомендованные ею девушки подводили ее; она тут же вычеркивала их из своих гроссбухов. Но крайне удивительно было то, что она так и не узнала причину, которая заставила Сильвию, хорошо зарекомендовавшую себя, предать мисс Джеймс, точнее, повредить ее безупречной репутации. От Сильвии пришло только одно загадочное письмо, и то вначале, после первой недели службы в Кортландсе. Собственно говоря, загадочным было не письмо, в котором девушка уточняла вопрос о вознаграждении, а постскриптум к нему, содержащий таинственную фразу: «Здесь водятся волки!» И это все.
Припомнив это взволновавшее ее сообщение Сильвии, мисс Джеймс снова с сомнением посмотрела на Луизу Пиннер. Но о чем тут было беспокоиться? Самые лютые волки, если таковые обитали в Кортландсе или его окрестностях, не польстятся на эту замухрышку. Так что нападение хищников Луизе не грозит.
– Ваша миссия состоит в том, чтобы присмотреть за восьмилетними девочками-близнецами во время их школьных каникул, – объяснила мисс Джеймс. – Им не надо давать уроков, но девочки обязательно должны быть заняты чем-нибудь полезным. Вы будете ходить с ними на экскурсии, следить, чтобы они были сыты и одеты и чувствовали себя в безопасности.
– Звучит просто божественно! – воскликнула Луиза и захлопала в ладоши. Имея столь невзрачную наружность, она была экзальтированной и склонной к преувеличениям молодой жеманницей. – Это именно то, о чем я мечтала. Обожаю детей, особенно маленьких девочек. Тем более близняшек! Как это очаровательно.
– Я хочу предостеречь вас от излишней восторженности, – сказала мисс Джеймс. – Если верить их отцу, с этими шалуньями забот не оберешься.
– Злой старик! Я полагаю, у него просто нет для детей времени. Чем он занимается? – Луизу переполняло негодование.
– Пишет детективные романы.
– Ах, как это замечательно. Мне все больше нравится ваше предложение, мисс Джеймс. Жаль, что гувернантка нужна им только на месяц.
– Этот месяц может показаться вам бесконечным. Я поступила бы нечестно, если бы не сообщила вам, что последняя гувернантка от них сбежала.
– Наверное, она была из тех, кто легко пасует перед трудностями. Или не любила деревню зимой. Обещаю вам, что не сделаю ничего подобного.
Мисс Джеймс с раздражением смотрела в ясные карие глаза мисс Пиннер, на ее изнуренное лицо и вздернутый нос. Даже если Барнаби Корт и будет удовлетворен тем, что ему прислали честную и надежную гувернантку, то как воспримут это огородное чучело дети?
– Хочу посоветоваться с вами по поводу одной деликатной частности, мисс Джеймс, – продолжала Луиза, не переводя дыхания. – Как вы думаете, позволят ли хозяева, чтобы я взяла с собой Скромницу?
– Скромницу?!
– Это моя маленькая собачка. Такая маленькая, что с ней не будет никаких хлопот. Вот я и подумала: если это большое поместье, для моей Скромницы найдется там укромное местечко. Никто ее даже не заметит… – Луиза умолкла; по-видимому, ее смутило испуганное выражение лица мисс Джеймс, которая всерьез засомневалась, но не из-за собачонки, почтенную даму забеспокоила ее хозяйка. Действительно ли она направляла в Кортландс удачную кандидатуру? Ей хотелось угодить мистеру Корту. Она много лет подбирала для него секретарш, и, кроме досадной промашки с Сильвией, он всегда оставался довольным ее выбором. Но это малохольное создание… Однако пора на что-то решаться. Мистер Корт высказал пожелание, чтобы будущая гувернантка была не слишком привлекательной (интересно, повлияла ли на его просьбу недавняя женитьба?); к тому же в ее картотеке больше не было молодых девушек, которые согласились бы поехать на месяц в деревню до конца зимы.
– Кортландс не выглядит большим поместьем, мисс Пиннер. Это ферма со старинным домом. Сама я никогда там не была, но, насколько мне известно, у Кортов почти нет слуг, так что на особую роскошь не надейтесь.
– Ах, я нисколько не уповаю на роскошь, мисс Джеймс. Просто мне захотелось узнать, могу ли я…
– Что касается вашего пса, то я думаю, вы поступите разумно, если сначала поедете туда без него. Затем, если никто не будет возражать, вы сможете послать за собачкой. – Мисс Джеймс редко колебалась, но сейчас она пребывала в нерешительности. Ей захотелось немедленно повидаться с Сильвией Лестер, чтобы узнать, что же произошло с ней в Кортландсе.
– Скромница – девочка, мисс Джеймс. Она просто чудесная, можете мне поверить. Никогда не причиняет неприятностей. Но я понимаю, что вы имеете в виду, – ворковала Луиза. – Я должна прощупать почву. А моя домохозяйка тем временем присмотрит за собачкой. Я права? Когда мне следует отправиться в Кортландс?
– Сегодня, если сможете. Давайте посмотрим расписание поездов, я позвоню в Кортландс, и встретят. Вы согласны?
– О да, мисс Джеймс. Я просто вне себя от радости. Деревенский воздух, маленькие девочки и… Кто еще там живет?
– Мистер Барнаби Корт с женой и два его брата.
– И жены братьев? – спросила мисс Пиннер, проявляя неуместное любопытство.
– Мистер Дадли и мистер Руперт не женаты, – ответила мисс Джеймс, не вдаваясь в подробности.
– Неужели?
– Руперт недавно обручился, а Дадли – настоящий отшельник и убежденный холостяк.
– Ах, как это интересно, – восхитилась мисс Луиза Пиннер.
Глава 7
Утром приехал Руперт. Он был худ и черноволос, его лицо украшали роскошные холеные усы; манеры Руперта отличались той подчеркнутой и слегка наигранной сердечностью, которую приобретают со временем политические деятели. Его живой взгляд и веселый нрав напоминал Барнаби, но на этом сходство между братьями исчерпывалось.
Руперт крепко пожал руку Эммы.
– Сожалею, что не смог приехать на вашу свадьбу. – Он окинул молодую женщину восхищенным взглядом. – Да, везунчика Барнаби можно поздравить.
– Так же, как и тебя, не правда ли? – ответствовал Барнаби.
– Да, ты попал в самое яблочко, старина. Мне не на что пожаловаться. Джин чертовски мила, а ее старик способен оказать мне неоценимую помощь. С женитьбой мы не торопимся. Сперва я намерен завоевать место в палате общин. Но боюсь, что для победы мне придется изрядно потрудиться. Я слышал, что вы опять привезли сюда детей. Кем мы заменим Сильвию на этот раз?
– Я усиленно занимаюсь этим сам.
– Вот и славно. Я нечасто бываю дома, но Дадли свято оберегает свой покой. Тебе необходимо быть уверенным, что новая гувернантка не выкинет какого-нибудь номера и не пустится наутек… Кстати, каким образом ты довел Сильвию до того, что ей пришлось бежать? Я давно разочаровался в ней. Но признаю, что юная блондинка была милашкой, как выражалась наша мать. Потерпи немного, и я познакомлю тебя с моей шотландской избранницей. Ну что ж, Эмма, пора откланяться: у меня безотлагательные дела. Увидимся за обедом.
Это было мучительное утро. Мегги и Дина превзошли самих себя в изощренных выходках. Сначала они с благословения Дадли вырядились в неподобающие случаю уродливые джинсы; потом стали вихрем носиться по комнатам и лестнице, оглашая дом воплями и диким хохотом.
Барнаби уединился в своем маленьком кабинете на первом этаже, строго предупредив, что ему надо поработать. Дадли, выглядевший неуклюжим и по-особенному домашним в своем поношенном твиде, быстро и как-то воровато пересек холл и вышел наружу, надеясь, что его никто не заметит. Руперт тоже исчез. И старый особняк оказался во власти женщин.
Гомон резвящихся близнецов сливался с зычным смехом Ангелины, пышнотелой, добродушной служанки, которая бесшумно разгуливала в мягких тапочках и непрестанно улыбалась.
Эмма услышала ее слова, обращенные к миссис Фейтфул:
– У нас опять весело, как под Рождество. Должна вам сказать, я люблю, когда собирается вся семья, играют дети. Суета меня совсем не тяготит. Она правда его жена?
Раздался негодующий возглас миссис Фейтфул, но гнев экономки не смутил Ангелину, которая продолжала свою болтовню:
– Да вы не волнуйтесь, я просто вспомнила о той красотке, которая была с нами в прошлое Рождество; кажется, ее звали Сильвией. Как она заботилась о детях! Такие симпатичные гувернантки встречаются нечасто. Одному мистеру Дадли было не по себе: он не привык к общению с женщинами, да еще с такими хорошенькими. Но может быть, в эти праздники они развлекут его. Я всегда говорила, что он просто робеет, и больше ничего. Миссис Фейтфул, вы неловко повернулись и разбили салатницу. А она была фарфоровая, из дорогих. Ничего, милочка, это не ваша вина: ведь вы не видите даже того, что находится у вас под носом, не так ли? – Снова послышался зычный хохот. – Дорогие женщины, дорогой фарфор… В этом доме небрежно обращаются с ценностями. Только ваш почтенный возраст и моя молодая сила защищают нас, правда? Иначе нам тоже пришлось бы упаковать чемоданы и бежать куда глаза глядят. – Ангелина, довольная своим, как ей показалось, остроумием разразилась громоподобным смехом.
«Я пообещала Барнаби не ворошить прошлое», вспомнила Эмма. Бессвязные речи Ангелины – всего лишь сплетни, которыми тешатся слуги. Она же должна быть выше кухонной болтовни. Ангелина была такой же сочинительницей, как и Мегги, но ее «легенды» воспринимать в комическом свете. Она тоже любила преувеличивать… В конце концов, какое это имеет значение, если в прошлое Рождество Барнаби флиртовал с хорошенькой девушкой по имени Сильвия?
Эмма не сомневалась – ее ожидает нелегкий месяц. Погода дождливая; придется сидеть дома, смотреть на поблекшие гравюры с батальными сценами, урезонивать девочек; против своей воли выслушивать сплетни слуг; быть сдержанной, чтобы не смутить целомудренного Дадли: не дай Бог, показаться ему слишком развязной или соблазнительно женственной. А тут еще Руперт со своей «сердечностью» заядлого политика.
Да! Ну и медовый месяц!
Бедный Барнаби… Бедная Эмма…
Перед самым обедом, когда объявились запропастившиеся мужчины, раздался телефонный звонок. Барнаби поговорил несколько минут, заслонил трубку ладонью и сообщил новость.
– Это мисс Джеймс из лондонского агентства по найму. Она посылает нам молодую женщину, Которая прибудет послеобеденным поездом. – Он выглядел довольным. – Я же говорил вам, что, как только появится гувернантка, все уляжется само собой.
Раздался легкий стук: это Дадли уронил свою трубку. Он нагнулся, чтобы ее поднять. Его лицо покраснело.
– Надеюсь, старина, что к нам едет не вторая Сильвия…
– Можешь не беспокоиться, брат. Я дал мисс Джеймс четкие указания. – Дальнейшие слова Барнаби проговорил уже в трубку: – Как она выглядит, мисс Джеймс? Да… да… Ну и отлично. Очень мило с вашей стороны. Луиза… как? Пиннер. Хорошо. Мы встретим ее на станции. Да, уверяю вас, судя по вашему описанию, это как раз то, что требуется. Благодарю вас от всего сердца. До свиданья.
Барнаби повесил трубку. Он улыбался. У него было шаловливо-ребяческое настроение. В этом состоянии муж нравился Эмме, хотя и по-прежнему не вызывал у нее особого доверия.
– То, что я сейчас скажу, принесет тебе облегчение, Дадли. – Мисс Луиза Пиннер, девица двадцати восьми лет, не блещет красотой, благоразумная. Обожает деревню и детей. Мечтает о длительных прогулках под дождем и любит комнаты с камином, в котором потрескивают дрова. Из музыкальных инструментов предпочитает фисгармонию…
– Барнаби! – Эмма пыталась унять буйную фантазию мужа, но не выдержала и рассмеялась.
– Не понимаю, какое мне до всего этого дело, – смутился Дадли. – Женщины меня не интересуют.
– Но она будет жить в одном доме с тобой. – Теперь Барнаби был серьезен. – Наш привычный быт осложнится, если она будет вести себя легкомысленно. Но я уверен, что этого не произойдет. Мисс Джеймс сообщила мне, что девица посвятила всю свою неотразимую любовь маленькой собачке по имени Скромница.
– Повторяю, что это не мое дело, – прорычал Дадли и вышел из комнаты.
– Бедный старый Дадли. Сильвия и в самом деле его допекла. Бывают женщины, которые холостяков воспринимают как свою добычу.
– Ты хочешь сказать, что она преследовала Дадли?
– Он три недели бегал от нее. Потом сбежала она, то ли от обиды, то ли от тоски, а может быть, в приступе гнева. А ты что подумала, дорогая?
– У меня совсем другая версия, – лукаво сказала Эмма, разрешив Барнаби себя поцеловать. Затем вернулась к прерванной беседе: – Дорогой, в прошлое Рождество ты ведь тоже был вожделенным для одиноких женщин холостяком, не так ли?
– Только еще более неприступным, чем Дадли.
– Мне трудно в это поверить. – Эмма снова разрешила Барнаби поцеловать себя и прошептала: – Как странно.
– Что?
– То, что мир становится устойчивее, когда ты меня целуешь.
– А до этого он колебался?
– Немного.
– Не тревожься, родная. Мисс Луиза Пиннер развяжет нам руки. Через несколько дней, когда она освоится, мы поедем в Испанию.
– И покинем Дадли на произвол судьбы?
– Старый броненосец. Пускай он укрывается под своим воображаемым панцирем.
– Но почему он так любит этот мифический панцирь?
– А Господь знает. Так уж он создан.
– Попробую-ка я поощрить мисс Пиннер к тому, чтобы она вытащила нашего затворника на свет божий.
Брови Барнаби удивленно приподнялись.
– Ты коварная маленькая интриганка.
– А почему бы и нет? Ведь надо же чем-то заняться в дождливую погоду.
– Можно было бы придумать что-нибудь поинтереснее.
– Для нас да, а как быть с Дадли? Я думаю, что в глубине души он страдает от одиночества. Мы с Луизой рискнем перевоспитать его.
– Не пренебрегай своим мужем.
– Что за беда! Ты всегда можешь найти какую-нибудь очередную Сильвию. И если не хочешь, чтобы я прожужжала тебе все уши расспросами о беглянке, ты должен заставить Ангелину прекратить сочинять басни о Сильвии.
* * *
Услышав телефон, дети подумали, что наконец-то звонит их мать. Это показалось истосковавшейся Дине, но было ясно, что и Мегги, скрываясь под маской скептицизма, тоже лелеет надежду увидеть мать живой и невредимой. Они ворвались в столовую, неряшливо одетые, с растрепанными волосами, спрашивая взрослых почти сквозь слезы:
– Когда она к нам вернется? Сегодня?
– Сегодня приезжает мисс Пиннер, в этом я уверен, – заявил отец.
– Не мама? Это была не мама?
По щекам Дины потекли слезы, но глаза Мегги метали молнии.
– Перестаньте ныть, – пригрозил Барнаби, но тут же переменил тон. – Ах, вы подумали, что по телефону… Извините, малышки, но это была всего лишь новая гувернантка. Очень милая особа по имени мисс Пиннер.
– Плевать мы хотели на ее дурацкое имя, – вспылила Мегги; она стояла в воинственной позе, черные глаза девочки яростно пылали.
– Мегги!
– Правда, нам плевать, Дина? Мы будем обращаться с ней еще хуже, чем с Сильвией. Мы будем ее щипать, подбрасывать ей в постель всякую гадость, мы отравим ей чай и наконец убьем ее.
Услышав страшные угрозы из уст сестры, Дина в ужасе замерла. Слезы словно застыли на ее бледных щечках.
– Мегги, отправляйся в свою комнату!
Эмма впервые видела Барнаби таким разгневанным; его темные брови вытянулись в прямую линию, ноздри раздулись.
Мегги гордо вскинула голову и топнула ногой.
– Мы поиграем в заколдованную свечу. Ты знаешь, Дина, это та игра, о которой говорила нам Ангелина… И когда булавка выпадет из свечи, мисс Пиннер умрет! – Мегги, не зная, смеяться ей над невольным каламбуром [1]1
Непереводимая игра слов. Фамилия Пиннер образована от слова Pin, что означает: булавка.
[Закрыть]или разыграть какую-нибудь мелодраму, еще раз топнула ножкой, вызывающе глядя на отца.
Барнаби взял ее за плечи и вывел из комнаты.
– Вон! – кричал он. – Марш в детскую комнату! Останешься без обеда! Мне очень жаль, но твое поведение становится нестерпимым.
Мегги – сама воплощенная ненависть – снова распахнула дверь.
– А мне плевать! Могу и не есть. Меня тошнит от вашей еды! – с этими словами она бросилась наверх.
Дина сделала робкую попытку последовать за сестрой.
– Погоди, – обратился к ней Барнаби. – Ты можешь остаться и пообедать с нами, как воспитанная и послушная девочка. И перестань плакать.
– Барнаби, – проговорила Эмма, взяв мужа за руку, – не забывай, дети подумали, что звонит их мать… Я хочу сказать, что они испытали глубокое разочарование.
– А с какой стати они решили, что звонит их мать, если она не соизволила забрать их из школы? Они просто валяют дурака.
Эмме показалось, что глаза мужа стали ледяными. «Он разочарован, как и дети, – подумала она. – Барнаби втайне надеялся, что Жозефина приедет». И Эмма, терзаемая противоречивыми чувствами, ощутила себя одинокой.
Теплившаяся в сердцах детей надежда, что мама вернется, опровергала легенду о ее смерти. Жозефина, скрывавшаяся где-то в неведомой дали, может быть даже в Южной Америке, жива; ей достаточно было, повинуясь минутной прихоти, лишь поманить почти любого из семейства Кортов изящным пальчиком – и все они сломя голову помчались бы к ней.
Грядущий приезд мисс Луизы Пиннер был на время позабыт. Обед проходил в тягостной обстановке; Дина роняла слезы в тарелку с супом, Барнаби ел молча, нахмурив брови; Руперт углубился в чтение газеты, а Дадли, склонив голову над столом, тайком присматривался к Эмме, будто стараясь привыкнуть к присутствию этой молодой зеленоглазой женщины в ореоле рыжеватых волос.
Жалобы Дины на боль в животе прервали угнетающее всех молчание. Эмма собралась отвести ребенка наверх в ванную. Внезапно появилась вездесущая Мегги и разоблачила сестру.
– Напрасно беспокоитесь. Ничего у нее не болит. Ей только кажется, что ее тошнит.
Эмма, глядя на бледное заплаканное личико Дины, подумала, что ее детское оружие – слезы – действуют сильнее, чем вызывающая наглость Мегги.
– Я думаю, что вы обе перевозбуждены, – спокойно заметила она. – Ваш отец прав: небольшой отдых в постели пойдет вам только на пользу. А потом вы нарядно оденетесь, и мы поедем на станцию встречать мисс Пиннер.
* * *
Через два часа, сидя на вокзальной скамейке, Эмма размышляла о том, что Луизу едва ли ждет теплая встреча обитателей Кортландса. Хорошо еще, если она, увидев мрачные враждебные лица Мегги и Дины, тотчас не обратится в бегство и не вернется в Лондон следующим же поездом. Хотя Барнаби подавил гнев и делал все возможное, чтобы заставить дочерей хотя бы улыбнуться, его отцовские усилия пропадали даром.
Эмма, испытывая жалость к Барнаби и к детям, пребывала в смятении; она ожидала чуда: вот, вместо жалкой гувернантки, веселая и улыбающаяся, выйдет из поезда Жозефина. Закутанная в меха, сверкающая бриллиантами; у нее в руке клетка с экзотическими колибри. Сказочная фея, озарившая своим блеском унылый пейзаж пригородной станции.
Какое это было бы счастье – увидеть девочек счастливыми, веселыми, а не угнетенными и не по-детски молчаливыми. Хотя молчание и тихая грусть лучше, чем вспышки безнадежного отчаяния. Эмма чувствовала себя пока бессильной вернуть девочкам душевное равновесие, и она сомневалась, что Луиза Пиннер хоть как-то справится с этой гримасой судьбы.
Однако ее опасения оказались преждевременными. Ибо когда поезд остановился, будущая гувернантка так и не появилась на перроне. Мисс Пиннер не приехала.
Мегги обуяло неудержимое веселье.
– Я думаю, она испугалась! – Девочка была безумно рада, что услуги Луизы Пиннер больше им не угрожают.
– Что же могло ее испугать? – раздумывал Барнаби. Он снова был зол, его массивный форсайтовский подбородок выдался вперед. – Что происходит с людьми в наше время? Теперь уже ни на кого нельзя положиться.
– Думаю, она просто опоздала на поезд, что может с каждым случиться, – заверила Эмма.
– Человек с такой «остроконечной» фамилией? Ну уж нет, все Пиннеры этого мира приходят на вокзал как минимум за полчаса до отправления поезда. Это фанатики точности. Суетливые и беспокойные. Вскоре сама убедишься.
Вы принесли нам много бед.
Мисс Пиннер, стынет ваш обед,
– продекламировала Мегги и разразилась истерическим смехом.
Барнаби вздохнул:
– Нам предстоит веселенькая обратная дорога. Хорошо, что по крайней мере Дадли сможет на время успокоиться.
Эмма ласково улыбнулась двум злорадно усмехающимся девочкам.
– Я думаю, мы все можем теперь успокоиться. Ведь никто из нас не возлагал слишком больших надежд на мисс Пиннер. – Эмма вспомнила о тяжелом предчувствии, овладевшем ею в ожидании приезда этой, скорее всего, тусклой и невзрачной молодой особы, и неожиданно для себя воспрянула духом. – Давайте вернемся домой, и приготовим вафли к чаю. Кто любит вафли?
– Я обожаю это лакомство с детства. – Барнаби хотелось сказать жене что-то приятное. Никто из детей не проронил ни слова, но, глядя на девочек, Эмма заметила, что их откровенная враждебность сменилась безразличием к происходящему. Видимо, даже маленьким комедианткам оказалось не под силу злиться и шутить в одно и то же время. Теперь Мегги усердно сочиняла вариации нового юмористического стишка о мисс Пиннер, а Дине отводилась роль восхищенной поклонницы таланта своей сестры.
По возвращении дом показался им пустым. Дадли, желая отложить столь тяжкое испытание, как встреча с новой юной женщиной, потихоньку улизнул из дома. Руперт отправился в деревенскую пивную, которую по каким-то политическим соображениям неукоснительно посещал. Ангелина удалилась в коттедж, а миссис Фейтфул проводила большую часть вечера в своей комнате. Холл принадлежал дедушке Корту с его высокомерным носом и слепым взглядом, гостиная – мебели в стиле чиппендейл, батальным сценам, мерно тикающим часам и фисгармонии, безмолвно стоявшей в углу. Вся обстановка была в строго выдержанном викторианском духе. Эмма подумала, что они овладели старинной семейной крепостью, как современные узурпаторы. Она сама, ее муж и девочки нарушали привычный уклад, а Дадли с его затворническими повадками гармонично вписывался в него. Под стать кортландскому отшельнику была и миссис Фейтфул: сгорбленная фигура, полуслепой взгляд и бессвязное бормотание почтенной экономки нарушали покой дома не больше, чем шуршание мышки. Они же были пришельцами из другого, динамичного мира, равно как и Жозефина, хорошенькая Сильвия и кто-то, испугавший детей в ночь под Рождество…
Эмма почувствовала себя спокойнее, оказавшись в большой кухне и занявшись поисками посуды и продуктов, необходимых для приготовления вафель. Барнаби пошел звонить мисс Джеймс в агентство по найму, девочки остались с Эммой. Она показала им, как отмеривать и смешивать все, что полагалось для выпечки. Темнело, и Дина подошла к окну, намереваясь спустить занавески.
– Пока еще можно обойтись дневным светом, – заметила Эмма.
Мегги, смягчившись, оторвалась от увлекшей ее работы с миксером и объяснила, чем вызван поступок сестры:
– Она не любит, когда темнеет. Это ее пугает.
Дина смущенно оправдывалась:
– Иногда случалось, что кто-то стучал в окна.
– Кто? – насторожилась Эмма. – Мы не знаем. Никто не знает.
– Когда же это происходило? – Эмма не удивилась надуманным страхам девочки. Дина была нервным ребенком, и старинный уединении дом был для нее не самым надежным местом, где бы она чувствовала себя в полной безопасности, а своего рода пугалом.
– Когда здесь была Сильвия. Она тоже боялась. Она говорила, что кто-то стучался к ней, и если бы она вышла на улицу, то попала бы им в руки.
– Что за бред! – воскликнула Эмма. – Она просто тебя пугала. И это было дурно с ее стороны.
Мегги окунула маленький пальчик в приготовленную сладкую смесь и облизнула его.
– Но ведь она исчезла, не так ли? Значит, она попала кому-то в руки.
В эту минуту вошел Барнаби. Появление на кухне мужа, сильного, уверенного в себе человека, далекого от всякой мистики, внесло умиротворение в душу Эммы.
– Не могу дозвониться, – пожаловался он. – Кажется, агентство закрыто. Значит, нам придется обойтись без мисс Пиннер еще одну ночь. Может, это и к лучшему.
– Твои дочери учатся готовить, – похвасталась Эмма.
Барнаби обнял жену за талию:
– Ты умеешь преодолевать препятствия; тебя не смущает ни Босуэлл, занимающий большую часть моего кабинета, ни сыгранная наспех из-за моего нетерпения свадьба, ни кукушка Жозефина, оказавшаяся за тридевять земель, ни две маленькие разбойницы, ни дом, напоминающий викторианский музей, ни загадочная мисс Пиннер, которая почему-то не приехала…
Эмма осторожно высвободилась из объятий мужа. Она заметила ревность, снова вспыхнувшую во взгляде Мегги. Эти дети походили на пугливых диких птичек. Приютившись в теплой кухне, они на время забыли о Жозефине и своем недавнем разочаровании. Теперь опять все в них всколыхнулось.
