Текст книги "Пейзаж с бурей и двумя влюбленными"
Автор книги: Доротея Уэбстер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
– Почему? – спросила Женевьева.
– Причина простая – деньги. Он искал драгоценности у берегов разных стран, но по законам любой из них большая часть найденных сокровищ (а то и все они) принадлежит казне. Насколько я понимаю, Лоуренс не из тех, кто любит делиться чем-либо. Я вижу, он вас заинтересовал?
– Здесь, в замке, все люди интересны. Эта скульптор, мадмуазель Жерве... Мне так нравится то, что она делает! И сама она такая замечательная! А месье Вернон? Да и вы, мистер...
– Ричард, – поправил ее писатель.
– ...И вы – вы все очень интересные люди. Но и другие, не гости графа, тоже интересны. Тут есть такой садовник, его зовут Доменик – он тоже необычный человек.
– В общем, неинтересных людей нет, не так ли?
– В общем, да.
– Мне кажется, они все же есть, – становясь серьезным, возразил Фуллер. – Да, они, к сожалению, есть – глупые, завистливые, недоброжелательные – и потому неинтересные. Но вы, милая Женевьева, к ним определенно не относитесь. Кстати, в вашем лицее измеряли ай-кью [9]?
– Измеряли.
– И какой он у вас, если не секрет? Бьюсь об заклад, не ниже 100.
– Почему же секрет, – пожала плечами Женевьева. – Все годы он составлял 110-115, – сказав это, она почему-то покраснела.
– Вот видите, я угадал. Поэтому с вами так интересно беседовать. А вот и наш бассейн, полюбуйтесь.
Женевьева остановилась, пораженная. Здесь действительно было чем любоваться! Таких бассейнов она еще не видела. Перед ней лежал неправильной формы водоем длиной не менее 200 метров. Прозрачная вода играла солнечными бликами. Дна не было видно – бассейн был очень глубокий. Посередине из воды поднималось изящное сооружение в виде огромного цветка; на его “лепестках” можно было загорать или использовать их для прыжков в воду. Бассейн окружали теннисные корты и зеленые лужайки.
– А вот и так заинтересовавший вас сэр Лоуренс, – негромко сказал Фуллер.
Женевьева не сразу заметила две неподвижные фигуры на одной из лужаек, а заметив, вначале испугалась: ведь у них не было ног! Затем она поняла, что люди сидят в одной из поз йоги. Это были Лоуренс и мадмуазель Ласурс.
– Надеюсь, мы с мадмуазель Женевьевой не помешаем вашему самоуглублению? – обратился к ним Фуллер. Или, возможно, вы уже настолько отрешились от всего земного, что помешать вам не сможет никто?
– Ах, мистер Фуллер, как вовремя вы пришли, – сказала девушка. – Я просто мечтаю, чтобы кто-то вывел меня из этого состояния. У меня все ноги затекли. О... – она со стоном распрямилась и улеглась на траве. Полежав несколько секунд, она вскочила и заявила, что теперь ей совершенно необходимо погрузиться в воду. Кто из мужчин составит ей компанию?
– Боюсь, освоить йогу по-настоящему тебе никогда не удастся, – заметил Брэндшоу. Легким неуловимым движением он тоже принял нормальную позу и поднялся. – Для этого у тебя слишком живой характер. Тебе необходимо все время двигаться, впитывать впечатления, а йога – это неподвижность и отрешенность. Вы купаться, Фуллер?
– Да, после джина меня всегда тянет в воду, – заявил писатель. – Когда-нибудь я там и останусь. Кроме того, я хочу познакомить мадмуазель Женевьеву с этим чудом замка Виньи.
– Да, Шарль построил хороший бассейн, – согласился Брэндшоу. – Я знаю только один более глубокий, но он находится в Штатах. А если учесть, что здешняя вода специально подсаливается и насыщается йодом, то это делает ее похожей на морскую, а этот водоем – на маленькое море.
– Ну уж нет, – заявила Жоржетта Ласурс. – Какой бы глубокой ни была лужа и какой бы водой ее ни заполняли, она всегда останется лужей. Море – это море. Так вы собираетесь купаться или так и будете разговаривать?
С этими словами она подошла к краю бассейна и, легко оттолкнувшись, почти без всплеска вошла в воду. В прозрачной воде хорошо было видно скользившее над самым дном загорелое тело. Солнечные блики помешали проследить ее дальнейший путь. Женевьева ожидала, что девушка вынырнет возле “лепестка”. Однако секунды шли, а она все не показывалась. Наконец с легким всплеском она возникла из воды у дальнего края бассейна.
– Для Жоржетты этот бассейн все же маловат, – констатировал Брэндшоу. – Для меня, впрочем, тоже.
С этими словами он тоже легко и бесшумно прыгнул в воду. И также вынырнул рядом с Жоржеттой у дальней стенки бассейна.
– Ну, теперь наша очередь, – повернулся Фуллер к Женевьеве. – Идем?
– Мне надо еще переодеться, – возразила она и направилась к одной из кабин. Когда Женевьева вышла оттуда, все остальные, мокрые после купания, лежали на специальном настиле. Проходя мимо к бассейну, она еще раз отметила, как хорошо сложены Лоуренс и Жоржетта. Загорелые, с гармонично развитыми фигурами, они представляли идеальную пару. На их фоне Фуллер проигрывал. Худой, жилистый, плохо загорелый, он казался по сравнению с ними выписавшимся из больницы. “Небось, я в глазах этих двоих выгляжу не лучше, – подумала Женевьева. – Ну да ладно”.
Подойдя к краю бассейна, она остановилась в нерешительности. Она умела плавать, но прыгать в воду... Этого она не умела. Спуститься по лесенке или попробовать нырнуть? Будет спускаться – подумают, что она просто трусиха. А если прыгнет, но неудачно? Она вспомнила, как в Экс-ле-Бен мальчишки прыгали в воду, поджав ноги, и сделала так же. Получилось, конечно, не слишком изящно, с фонтаном брызг. Вода оказалась прохладнее, чем она ожидала. И она действительно пахла морем. Она сразу вспомнила Сен-Тропез, куда несколько раз ездила с родителями. Как это здорово – только что гулять в тени вековых платанов и дубов, и вдруг оказаться в морской воде!
Когда Женевьева вышла из воды, она увидела, что их компания увеличилась: чуть в стороне на скамейке сидела скульптор Шарлотта Жерве. Она о чем-то спорила с Фуллером.
– Вот, – обратился писатель к Женевьеве, ожидая от нее поддержки, – мы уговариваем мадмуазель Шарлотту тоже отдать должное этому прекрасному бассейну, а она отказывается. Вам ведь понравилось?
– Мне – да, – сказала Женевьева, – но не всем нравится плавать.
– А я совсем не люблю воду, даже боюсь ее, – грустно призналась Шарлотта. – Хотя – вот странно – меня тянет смотреть на нее, особенно утром и вечером. Я просто посижу здесь, ладно?
– А я люблю воду, – заявила Жоржетта. – Настолько люблю, что вообще бы из нее не вылезала. Только чтобы поесть...
– И поспать? – закончил за нее Фуллер.
– Нет, спать в воде – это прекрасно, я пробовала, и не раз. И заниматься любовью, если вы имеете в виду это – тоже. Нет, еще бы я вылезала из воды, чтобы подвигаться, поиграть. Кстати, давайте поиграем в волейбол, теннис, бадминтон, во что угодно. А, Лоуренс?
– Нет, мне пора заняться моими бумагами, – заявил Брэндшоу и поднялся. – Ты пойдешь?
– Но Лоуренс! – взмолилась девушка. – Дай мне хоть немного отдохнуть, – и, заметив на его лбу складку, говорившую о недовольстве, тут же поспешно заверила: – Я приду через полчаса, ладно?
Брэндшоу молча кивнул и не спеша удалился.
– А вы? – без особой надежды повернулась Жоржетта к оставшимся. – Вы не составите мне компанию?
– Что касается меня – с удовольствием, – заверил ее Фуллер. – Я бы, конечно, предпочел бейсбол или европейский футбол, но для этого у нас не хватает народу. Остановимся на волейболе. Женевьева, Шарлотта, присоединяйтесь!
Под навесом рядом с бассейном оказался целый склад различного спортинвентаря. Жоржетта отыскала волейбольный мяч. Шарлотта, улыбаясь, покачала головой:
– Играть я тоже не люблю. Я посижу, посмотрю на вас, хорошо?
– О, я знаю – вы будете за нами наблюдать, чтобы затем изваять в облике каких-нибудь сказочных чудищ, – заявил Фуллер. – Что ж, я согласен. Из меня выйдет вполне приличное чудище. А уж девушек сделайте, пожалуйста, посимпатичнее. И обязательно обнаженными! Идет?
Шарлотта молча улыбнулась в ответ. Ей удивительно шла эта улыбка – иногда робкая, беззащитная, а иногда вежливая улыбка человека, умеющего постоять за себя. Видя Шарлотту всего второй раз, Женевьева уже почувствовала в этой хрупкой женщине большую внутреннюю силу.
Началась игра. Женевьева сразу поняла, что партнеры гораздо сильнее ее. Мяч слушался малейшего движения их пальцев. Очень скоро она почувствовала себя лишней и потихоньку отошла в сторону, сев рядом с Шарлоттой. Теперь они вместе наблюдали за играющими. А те, избавившись от неловкого партнера, совсем вошли во вкус. На место вялого перекидывания мяча пришла серия ударов. Американец выдавал мяч, а Жоржетта била. Удары становились все сильнее, резче, но Фуллер отбивал все. Он делал буквально чудеса: вставал то на одно, то на другое колено, то на оба, то отбегал в сторону, но отражал нападение. Минута шла за минутой, а мяч еще не коснулся земли.
– Очень красиво, правда? – полуутвердительно сказала Шарлотта. – Мне так нравится смотреть на них.
– И совсем-совсем не хочется играть самой? – спросила Женевьева.
– Нет, – покачала головой Шарлотта. – Мне вообще не очень нравится двигаться, но я люблю наблюдать, как движется мир вокруг меня. Надо только, чтобы он двигался красиво. К сожалению, вокруг так много безобразных, отвратительных движений. И когда люди едят, и когда занимаются любовью, они так редко бывают красивы! А эти – да, красивы. Жоржетта просто великолепна, не правда ли?
– По-моему, мистер Фуллер ничуть не хуже, – обидевшись за американца, возразила Женевьева. – Ведь защищаться всегда труднее, чем нападать.
– Да, Ричард хорош, – сказала Шарлотта и, как показалось Женевьеве, смутилась. – Но, как у большинства мужчин, его сила не гармонична, она не вполне подчиняется ему. Вот увидишь, он устанет быстрее Жоржетты. Вот если бы Лоуренс играл, это была бы совсем другая картина, другая пластика. Он гибок, как кошка. Когда он делает свою китайскую гимнастику, это совершенно замечательное зрелище. Все его тело – это нечто цельное, оно не ждет приказаний ума, живет само... Однако наш искатель сокровищ презирает все игры, считает их детской забавой. А он – очень серьезный человек!
– А вам... тебе нравится мистер Брэндшоу? – спросила неожиданно для самой себя Женевьева и покраснела – какую глупость она ляпнула! Однако Шарлотта ничуть не удивилась вопросу и не смутилась.
– Нет, – не задумываясь, ответила она. – Он очень занят собой и весьма собой доволен. А мне такие люди не нравятся. Однако это не мешает мне им любоваться.
– Мистер Фуллер говорил мне, что мистер Брэндшоу ищет сокровища на дне океанов...
– Да, – подтвердила Шарлотта. – Он, насколько я знаю, нашел два галеона и стал довольно богатым человеком. Сейчас они вместе с графом и Жоржеттой готовят новую экспедицию.
– Вместе с графом? – удивилась Женевьева.
– Да, Лоуренс его друг, они познакомились довольно давно. А Жоржетта – невеста Лоуренса, они помолвлены... или почти помолвлены – тут есть какая-то недоговоренность, а я не люблю совать нос в чужие дела и знаю только то, что люди сами о себе рассказывают. Так вот, они готовят какую-то новую экспедицию, изучают карты, старинные хроники, заказывают оборудование. В Антибе по их заказу строится батискаф, Лоуренс то и дело уезжает туда.
– А Жоржетта? Какую помощь она оказывает?
– Жоржетта – океанолог. Точнее, будущий океанолог, она заканчивает институт в Марселе. Она действительно хорошо знает море, может говорить о нем часами.
– Расскажи мне о других гостях, – попросила Женевьева. – Вот месье Вернон – он тоже друг графа?
– Мэтр? Пожалуй, нет. Видишь ли, как я понимаю, графу нравится быть меценатом, окружать себя художниками, ему нравится, когда его имя, название замка мелькает в газетах. Поэтому он знакомится со знаменитыми людьми и приглашает их к себе. Вернон гостит у него уже третье лето. Ему здесь хорошо работается. Фуллер здесь, как я понимаю, впервые. Как он сам заявил, он приехал сюда одолеть ящик джина и полазить по горам.
– А ты?
– Я? Я несколько лет занималась в мастерской месье Вернона. Ему нравится то, что я делаю, и он пригласил меня с собой. Он расхвалил мои работы графу, и тот сделал мне заказ на украшение парка моими скульптурами. Так что я здесь, как и ты, не только отдыхаю, но и работаю. Впрочем, здесь работают все – кроме мистера Фуллера и Элеоноры, дочери графа.
Женевьева вспомнила стол писателя, заваленный планами и схемами, смятую бумагу в корзине, раскрытую пишущую машинку, и подумала, что мистер Фуллер, возможно, скорее изображает из себя бездельника, чем является им. Но если ему хочется создать о себе такое впечатление, значит, ему так удобнее – и должна ли она говорить кому-то, хотя бы и Шарлотте, к которой она проникалась все большим доверием, о его трудолюбии?
– Ну вот, как я и говорила, гибкость победила силу, – вывел ее из задумчивости голос Шарлотты.
Действительно, мяч лежал на траве, а Фуллер, стоя на коленях и тяжело дыша, только смотрел на него.
– Может, на сегодня хватит? – взмолился он, обращаясь к Жоржетте.
– Что, устали? – удивилась она. – Ладно, дадим вам передышку. Но с условием – после чая продолжим. Идет?
– Думаю, мы сговоримся, мэм, – изображая глубокое смирение, проговорил писатель. – Как прикажете, мэм.
– А если я прикажу прыгнуть вместе со мной с вышки?
– Если не в горящий бензин, то почему бы не прыгнуть?
Жоржетта уже взбиралась на пятиметровую вышку. Легко оттолкнувшись, она вошла в воду. Фуллер направился за ней к вышке.
– Ричард! – окликнула его Шарлотта. – А вы когда-нибудь раньше прыгали с вышки?
– Будь я трижды проклят, мэм, – с глубокой серьезностью ответил американец, – если я когда-либо занимался этим богопротивным делом. Никогда, мэм, ноги моей там, – он показал на вышку, – не было.
– Зачем же вы сразу лезете на такую высоту? – возмутилась скульптор. – Попробуйте вначале хотя бы с трехметровой! Вы же шею себе сломаете!
– Но сказано, сказано, – торжественно изрек Фуллер, – “пошлю ангела моего, и не преткнется нога твоя о камень”. И еще сказано...
– Не богохульствуйте! – возмутилась Шарлотта. Она искренне испугалась, даже вскочила на ноги. – Зачем этот глупый риск? Скажите же вы ему! – обратилась она к Жоржетте, вынырнувшей из воды и прислушивавшейся к разговору.
– Может быть, лучше и правда не нужно, мистер Фуллер? – спросила девушка. – Я училась этому полгода.
– Когда-нибудь надо и мне начинать, – заявил американец. Он уже стоял на вышке, глядя вниз. Не успела Шарлотта еще раз попробовать остановить его, как Фуллер прыгнул.
Он старался не совершить ошибки начинающих, которые стараются видеть воду, задирают голову и в итоге ломают позвонки. Однако он слишком сильно прогнулся и в результате ударился о воду спиной. Шарлотта и Женевьева подбежали к краю бассейна и с тревогой вглядывались в воду. Их тревога передалась и красивой Жоржетте, которая тоже подплыла поближе, а затем нырнула. Спустя несколько секунд оба вынырнули. Американец плыл самостоятельно и победно улыбался. У девушек одновременно вырвался вздох облегчения.
Однако, выбравшись на берег, Фуллер сразу лег. Видимо, прыжок все же не прошел для него даром.
– Когда я в первый раз упал с лошади, – нарочито слабым голосом (может быть, чтобы скрыть настоящую боль?) заговорил он, – это было, пожалуй, похуже. Так что эта вышка стоит хорошей техасской кобылы. Кобылу я, в конце концов, одолел... ну, не в том смысле, что вы, может быть, подумали... Одолею и эту вышку.
– А встать-то вы можете, мистер ковбой? – спросила Шарлотта.
– Встать? Отчего же... сейчас попробуем, – бодро заявил Фуллер и попробовал подняться, однако скривился от боли.
– Лучше лежите, – сказала Шарлотта. – Сейчас позовем кого-нибудь из мужчин, отнесем вас в замок. А еще лучше сразу отвезти вас в Экс, в госпиталь, сделать рентген.
– Нет, – возразил писатель. – Лучше никуда меня не передвигать, а вырыть прямо здесь могилу – такую маленькую, уютненькую – и закопать меня там. На памятнике я бы хотел написать...
– Вы еще успеете придумать, что написать на своем памятнике, – заявила Жоржетта. Она уже вылезла из воды и теперь встала на колени рядом с Фуллером. – Перевернитесь-ка на живот. Вот так. Я ведь еще и массажист – нас учили, когда мы занимались подводным спортом. Так, дайте я пощупаю ваш позвоночник...
Осмотрев спину американца, девушка заявила, что, кажется, ничего серьезного нет. Она сделала небольшой массаж, после чего с помощью троих девушек писатель поднялся и, поддерживаемый Шарлоттой и Женевьевой, направился в замок. Жоржетта же вспомнила, что уже давно должна была присоединиться к Лоуренсу, и убежала. Всю дорогу Фуллер развлекал их байками о своих приключениях в качестве ковбоя и путешественника. В большинстве историй он выглядел смешно. Шарлотта в тон ему слегка ворчала. Наконец американец вытянулся на своей кровати и заявил, что готов умереть здесь, если такие прекрасные девушки останутся с ним до самого конца. Однако Шарлотта сердито заявила, что ей надо работать, а выхаживать сумасбродов пусть будут такие же, как они. Женевьева вспомнила, что она еще не убрала комнату Жоржетты, и они вместе покинули писателя.
Идя к себе за чистым бельем, Женевьева думала о Шарлотте, о ее отзывчивости, твердости характера, таланте. “В замке полно интересных мужчин, – пришла она к выводу, – но я, кажется, пока что влюбилась в Шарлотту. Какая девушка! Хотела бы я быть похожей на нее. А я какая-то бесчувственная, слишком застенчивая. Мне ведь тоже хотелось остановить Фуллера, хотелось помочь ему, но я ничего этого не решилась сделать. А она решилась”. Весь остальной день она размышляла о Шарлотте, Ричарде Фуллере, Лоуренсе и других обитателях замка.
А вечером, когда девушки убрали со стола и отнесли посу дуна кухню, в распоряжение Франсуа, в комнату Женевьевы вошла Шарлотта.
– Вот ты где обитаешь, – сказала она, разглядывая скромную комнатку, на стены которой Женевьева успела повесить свои любимые репродукции. – Я пришла позвать тебя слушать музыку. Я не сама по себе, а по поручению мистера Фуллера. Оказывается, граф тебя уже приглашал вчера, но ты оказалась весьма стеснительной. Так что мистер Фуллер и я приглашаем тебя повторно. Без тебя не велено возвращаться. Мистер Фуллер пришел бы и сам, но ему трудно передвигаться. Так что пошли.
– Но... – растерялась Женевьева, – я не готова...
Шарлотта понимающе улыбнулась:
– Одевай самое лучшее платье, делай макияж – я подожду. Мне кажется, ты справишься достаточно быстро.
И верно: долго ждать ей не пришлось. Вскоре обе девушки вошли в гостиную. Еще приближаясь к ней, Женевьева услышала звуки рояля. Шарлотта уверенно повела Женевьеву в угол и посадила рядом с собой. За роялем сидела дочь графа. Она играла что-то незнакомое Женевьеве. В этой музыке совсем не было задушевности, мечтательности, к которой привыкла Женевьева, воспитанная в лицее на Шопене и Бетховене. Здесь чувствовалась огромная энергия, сила, ищущая и не находящая выхода. Мрачные торжественные аккорды чередовались с таким мощным напором, что рояль, казалось, сейчас взорвется. Женевьева так и не узнала, кто композитор: закончив эту вещь, Элеонора заиграла другую, гораздо более строгую, гармоничную. Потом зазвучал знакомый девушке Моцарт. Звуки стихли, Элеонора встала и отошла от рояля.
– Довольно, – объявила она. – Пусть поиграет кто-нибудь еще.
– Я вас слушаю второй вечер, – донесся голос из другого угла зала, и Женевьева узнала голос Фуллера, – и слышу один только двадцатый век – вот только сегодня вклинился Моцарт. Вы не любите классиков?
– Я не люблю размазни, соплей и томных вздохов, – заявила Элеонора. – Из всего девятнадцатого века могу играть одного Листа да еще Паганини. Все эти мечты о счастье, томления, разочарования – по-моему, одна только глупость.
– А вы уважаете силу?
– Почему же? Не только силу. Еще ум, волю, целеустремленность.
– А вам не кажется, что это одно и то же? Воля – это сила – недаром говорят “сила воли”; ум – тоже сила...
– Да, милая Элеонора не сыграет нам Шумана или Брамса, – произнес человек, сидевший рядом с роялем. Женевьева узнала в говорившем Филиппа Вернона. – Музыка, которую вы играете, вся темно-синяя, фиолетовая, иногда багровая – но никогда не бывает голубой или оранжевой.
– Потому-то, дорогой Филипп, вы и пишете мою дочь в багровых и фиолетовых тонах? – воскликнул граф. – А я-то все удивлялся: отчего на ваших портретах Элеонора носит платья, каких у нее нет? Ну, а то, что играет Лоуренс – эта музыка какого цвета?
– О, она почти вся синяя – но сколько там оттенков! Я всегда любуюсь их переливами. Кстати, мистер Брэндшоу, вы не сыграете нам сегодня?
– Отчего же, – произнес Лоуренс. Он выпрямился в кресле и поднес к губам какую-то трубку, похожую на кларнет.
Видимо, это был какой-то восточный инструмент, потому что звуки, раздававшиеся в гостиной, были рождены явно не в Европе. Причудливые, резкие, казалось, лишенные мелодии, они тем не менее завораживали.
Когда Лоуренс кончил играть, Ричард Фуллер произнес:
– Великолепно. После такой музыки хочется хорошенько подумать. Пожалуй, я этим и займусь. Позвольте откланяться, – и он с трудом поднялся и направился к лестнице.
– Как вы себя чувствуете, мистер Фуллер? – рискнула подать голос Женевьева. – Вам лучше?
– Милая Жоржетта уверена, что я буду жить, – ответил американец. – Я хотел бы разделить ее оптимизм.
Стали расходиться и другие гости. Переполненная впечатлениями, Женевьева вернулась в свою комнату.
Она попробовала читать, но строчки прыгали перед глазами, смысл ускользал. Она погасила свет и легла.
Перед глазами у нее вставало то задумчивое лицо Шарлотты и ее мастерская, то невозмутимое лицо Лоуренса, то ироничное лицо Ричарда Фуллера, его отчаянный прыжок. Что это – пустая бравада, желание показать свою храбрость или что-то другое, более сложное? И эта его ирония – конечно же, маска. Но что за ней? Как бы она хотела узнать этих людей поближе!
