Текст книги "Пейзаж с бурей и двумя влюбленными"
Автор книги: Доротея Уэбстер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
– Да, мне предлагали место гувернантки в Эксе.
– Но вы предпочли мой замок?
– Да, господин граф.
– Почему же?
– Видите ли, я училась в Кре, и вы с графиней дважды приглашали наш класс сюда в замок. Мне здесь очень понравилось: и замок, и особенно парк. Так что я рассчитываю здесь не только поработать, но и отдохнуть.
– Что ж, я уверен, вы сделали правильный выбор, – с энтузиазмом воскликнул граф. – Мой парк действительно считается одним из лучших на юге Франции, и уж конечно он лучший в Савойе. Доменик, я вижу, уже показал вам его?
– Да... – замялась Женевьева, не зная, что сказать.
– Я показал мадмуазель “цветочные поля”, – пришел ей на помощь Доменик. – Кстати, я обнаружил одну сломанную розу – видимо, виноват вчерашний ветер. Позвольте вручить ее вам, – с легким, едва заметным поклоном он вручил цветок – но не дочери графа, как думала Женевьева, а сидевшей с краю хрупкой девушке с печальным взглядом.
– Позвольте, кстати, познакомить вас с моими гостями, – сказал граф. – Мадмуазель Шарлотта (девушка, только что получившая цветок, улыбнулась Женевьеве), моя дочь Элеонора (напрасно Женевьева искала на красивом лице юной графини какое-то подобие улыбки) и господин Филипп Вернон.
Так вот кто этот загорелый человек с отрешенным взглядом! “Действительно, в таком обществе мне не придется скучать, – подумала Женевьева. – Знаменитый писатель, а теперь еще более знаменитый художник! Интересно, кто же остальные гости?” Между тем прославленный Вернон встал и, поклонившись, пожал ей руку. “Одного этого достаточно, чтобы оправдать мое пребывание здесь, – подумала Женевьева. – Я могу теперь всем рассказывать, что знакома с самим Филиппом Верноном. Да что там знакома! Я буду встречаться с ним – как и с мистером Фуллером – каждый день. Возможно, нам даже найдется о чем поговорить”.
– А вы любите музыку? – вновь обратился к ней граф. – Да? В таком случае вам будет вдвойне интересно. После обеда моя дочь и мистер Брэндшоу обычно играют. Так что милости просим.
– Спасибо, господин граф, – сказала Женевьева, – я...
– Ну, я пошел, – прервал ее Доменик и, не ожидая ни от кого ответа, направился ко входу в замок.
– Извините, – заявила Женевьева графу, – мне надо ему сказать... – и она поспешила за парнем. Ей совершенно нечего было ему говорить, однако она чувствовала, что пора уходить, но не знала, как это сделать – надо ли спрашивать разрешение, ведь она все-таки служанка.
Она догнала Доменика в вестибюле.
– Вы ушли очень вовремя, – сообщила она ему.
– Я всегда ухожу вовремя, – усмехнулся тот. – И никогда не спрашиваю разрешения. Ни на что. Даже на пересадку деревьев. Делаю, что считаю нужным. Например, Эмилия настаивает, чтобы мы, слуги, не ходили через замок, только в обход, а я плюю на это и хожу, где мне удобнее. Так что вы, следуя сейчас за мной, нарушаете священный порядок, установленный еще покойной графиней Элианой и ее отцом.
– Сколько нарушений за один день! – с притворным вздохом сказала Женевьева. – Сломанный цветок, теперь – проход через замок... Но я, может быть, вовсе не такая уж законопослушная, какой кажусь. Как я понимаю, сейчас мы должны накрывать на стол?
– Да, я думаю, Гастон уже начал обряд подготовки к обеду и ждет своих служек. А меня ждет мой обед.
– И вы не придете слушать музыку? – спросила Женевьева.
– Меня же не приглашали, – пожал плечами Доменик. – На моей памяти вы вообще первая из числа слуг, кого пригласили разделить какие-то развлечения гостей графа. Берегитесь: остальным слугам это не понравится.
С этими словами он повернулся и скрылся на кухне. Женевьева поспешила в свою комнату, чтобы сменить порванную юбку. Затем, накинув передник, поспешила на кухню.
Там действительно уже распоряжался Гастон. Катрин бегала с подносом в столовую замка.
– Могла бы прийти пораньше, – бросила она Женевьеве.
Ничего не ответив, девушка взяла свой поднос и принялась за работу. В столовой Эмилия командовала, куда какой прибор поставить. Наконец все было готово. По знаку Гастона девушки скрылись за дверью, слуга пригласил графа и его гостей в столовую. Женевьева слышала звуки отодвигаемых стульев, легкий звон стекла (Гастон разливал вино в бокалы), смех, голоса. Как бы ей хотелось сидеть там, в зале, слышать, что Ричард Фуллер говорит графу, а Филипп Вернон – той печальной девушке. Но, увы – у нее другая роль, и скоро ее выход.
Действительно, в дверях показался Гастон и сделал знак, что пора подавать первое. Катрин и Женевьева вкатили в зал столики с супницами и начали разливать суп. Женевьева во все глаза разглядывала сидящих за столом. Во главе стола сидел граф Руайе, по правую руку от него – мэтр Вернон, по левую – дочь Элеонора. Рядом с художником сидела незнакомая Женевьеве очень яркая, привлекательная девушка, напротив нее – невысокий смуглый мужчина лет сорока. Возле него помещалась девушка, которую Женевьева видела перед замком, а напротив нее развалился на стуле Ричард Фуллер. Увидев Женевьеву, американец приветливо улыбнулся и подмигнул ей.
Собственно, он один и заметил появление девушек. Остальные были увлечены разговором. Как успела понять Женевьева, все внимание было приковано к худому незнакомцу – соседу Элеоноры.
– И что же вы тогда предприняли, Лоуренс? – блестя глазами, спрашивал граф.
– Я дернул за линь два раза, что означало “уходите без меня”, – бесстрастно и как бы нехотя продолжил тот свой рассказ, начатый, видимо, уже давно, – и перерезал шланг, по которому мне подавали воздух. Я рассчитал, что мне хватит запаса воздуха примерно на полчаса, а бандиты за это время уберутся с нашего места. Тогда я смог бы...
Продолжение рассказа Женевьева не слышала – суп был подан, и оставаться в зале не было никаких причин. Какая жалость! Видимо, этот Лоуренс – тоже очень интересный человек. Девушки удалились на кухню, где Франсуа уже приготовил куропатку. Когда их вновь пригласили в столовую, чтобы подать ее на стол, речь шла уже не о бандитах и перерезанном шланге, а о новой выставке месье Вернона. Женевьеве это тоже было интересно, и вновь она была вынуждена уйти. Снова их позвали, когда надо было убирать со стола.
– Теперь, девочки, займемся посудой – и свободны, – сообщила Эмилия – очевидно, скорее для Женевьевы, которая еще не знала порядков в замке.
Когда они доканчивали мытье и уже ставили сухие тарелки обратно на полки, из замка донеслись звуки фортепиано. Как и обещал граф, там играли. Однако никто не спешил позвать ее туда, где рождались эти звуки. Увы! “Однако ты много хочешь от первого дня, – сказала Женевьева самой себе. – Ты познакомилась с такими людьми, говорила с самим Фуллером, беседовала с графом – чего же ты еще хочешь? Если каждый день будет проходить, как этот – это будет просто замечательно. Жаль, конечно, что я не сижу в их кругу, не принимаю участия в их беседе, но... кто знает?” С этими честолюбивыми мыслями она поставила на полку последнюю тарелку, повесила передник на гвоздик и вышла из флигеля. Она пошла по направлению к парку, но во дворе ее окликнули. Возле “бьюика”, небрежно опершись о дверцу, стоял Жерар.
– Ну что, поехали, прокатимся в город? – предложил он, распахивая дверцу.
Женевьева вначале просто хотела отговориться усталостью, но ее разозлила уверенность Жерара. Нет, от этого типа надо отделаться раз и навсегда!
– Я, кажется, сегодня уже успела один раз отказаться от вашего любезного предложения, – заявила она парню. – Сколько раз можно предлагать одно и то же? Я не успела соскучиться по городу, а уж если соскучусь и захочу туда съездить, то, во всяком случае, не с вами! – и, не обращая больше на него внимания, она направилась в парк.
– Подумаешь, тоже мне! – услышала она позади голос обиженного Жерара. – Бакалавр с тряпкой! Найдем и получше!
Женевьеве хотелось вернуться и влепить ему хорошую оплеуху, но она сдержалась. В конце концов, он прав – не надо было хвастаться своим дипломом. Хотя разве она хвасталась? Она просто сказала, ответила на вопрос графа. Интересно, откуда об этом узнал Жерар? Не граф же ему сообщил. Значит, Доменик. А ведь он не производит впечатления болтуна. Что ж, первое впечатление бывает обманчивым.
Размышляя так, она обогнула замок и вышла на посыпанные красным песком дорожки парка. Вечерело, воздух уже стал прохладным; пахло лавром и душистым табаком. Внезапно Женевьева почувствовала, что за искусно постриженным лавровым кустом кто-то есть. Инстинктивно она замедлила шаг, но потом подумала, что один раз она сегодня уже пряталась, и второй раз будет перебор. Стараясь ступать, наоборот, тверже и громче, она пошла дальше.
На лужайке за кустом стояли двое. Женевьева узнала смуглого Лоуренса, рассказывавшего о своих приключениях, и сидевшую напротив него хорошенькую девушку. Они целовались; точнее, девушка, расстегнув рубашку своего спутника, целовала его в шею и грудь. Ее руки обвились вокруг его ягодиц, потом правая рука поползла по бедру и легла на брюки мужчины спереди.
– Может, пойдем в комнату? – сдавленным голосом спросила девушка.
– Нет, неудобно, – голос ее спутника был так же бесстрастен, как во время рассказа – пожалуй, лишь чуть мягче и ласковей. – Они ждут, что я буду играть.
– Ну ее к черту, эту музыку. Ты что, исполнитель?
В этот момент мужчина заметил вышедшую на открытую часть дорожки Женевьеву. И вновь ни один мускул не дрогнул на его смуглом лице. Мягко отстранив девушку, в то же время обняв ее за плечи, он поцеловал ее и увлек ко входу в замок. Женевьева, вся красная от того, что стала невольной свидетельницей интимной сцены, машинально прошла еще несколько шагов и остановилась. Ей уже не хотелось гулять, мечтать, думать о своем. Увиденное, вопреки ее воле, взволновало ее. Перед глазами стояло невозмутимое, словно отлитое из бронзы лицо Лоуренса. Да, обитатели замка живут действительно полной жизнью! А она? Как сложится у нее?
Глава вторая
Время приближалось к десяти часам утра, когда Женевьева постучалась в комнату Ричарда Фуллера. В одной руке у нее была стопка чистого белья, в другой – пакет с тряпками и совком для уборки мусора. Она еще с вечера решила, что начнет именно с комнаты американца. Хотя накануне они перебросились всего несколькими фразами, у девушки возникло впечатление, что они давно знакомы. Во всяком случае, она не испытывала перед ним такой робости, как перед мэтром Верноном.
– Заходите, заведение открыто! – услышала она голос Фуллера и, толкнув дверь, вошла. Комната была пуста.
– Мистер Фуллер! – позвала она.
– Я здесь! – голос американца донесся из-за открытого окна. Женевьева с любопытством подошла к окну. Оно было высокое и почти доходило до пола; одна створка играла роль двери. За ней находилась узенькая терраса, заканчивавшаяся лесенкой, которая вела вверх, на чердак. Террасу ограничивала высокая, почти в рост человека, сплошная балюстрада, делавшая того, кто стоял на террасе, невидимым со двора. Ричард Фуллер стоял в конце террасы и разглядывал окрестности. В одной руке у него был стакан с кубиком льда на дне, в другой – сигарета.
– А, это вы! – воскликнул он, увидев Женевьеву, И сделал приветственный жест. Казалось, он был искренне рад ее видеть – или он так приветствовал всех?
– Мадмуазель Женевьева, я не ошибся? У меня не слишком хорошая память на имена и даты. В моем мозгу застревает только что-то необычное, экзотическое. Если бы вас звали, например, Дагмара, я бы наверняка вас запомнил.
– Но ведь вы запомнили и мое имя, – возразила Женевьева.
– Значит, на то были причины, мне пока неведомые. Я вижу, вы приступили к своим обязанностям. А я вот получаю свою порцию утренних наслаждений. Граф, видимо, не случайно дал мне именно эту комнату. Видите, какой отсюда прекрасный вид на горы? Кроме того, с этой террасы очень удобно наблюдать за обитателями замка. А ведь мне, как писателю, полагается быть наблюдательным, подмечать, сравнивать, запоминать детали... да. А скажите, вы уже посетили кого-нибудь? Где уже восторжествовала чистота?
– Нигде, – покачала головой Женевьева. – Вы первый.
– Вот как! В таком случае к чему спешить? Не присоединитесь ли вы ко мне в моих утренних наблюдениях?
– Не слишком логичное предложение, – заметила Женевьева. – У меня еще ничего не сделано. Если бы вы были последним, тогда это выглядело бы логичным.
– А кто сказал, что наша жизнь подчиняется законам, сформулированным этим напыщенным Аристотелем? – американец погасил сигарету о балюстраду и подошел к Женевьеве. – Разве она не подчиняется нашим желаниям? Чувствам?
С этими словами он обнял девушку за талию. Она почувствовала и оценила твердость его руки. Сквозь тонкую ткань платья она ощущала его бедра, чувствовала исходящее от него желание. Секунду Женевьева оставалась в этих крепких объятиях, с улыбкой изучая оказавшееся так близко лицо, затем мягко освободилась. Фуллер не пытался ее удержать; он наблюдал за ней с изумлением.
– Провалиться мне на этом месте, – заявил он, – если я когда-нибудь видел такую реакцию. Бывало всякое, но такое – впервые. Что это значит, прекрасная Женевьева?
– Это значит, что вы мне нравитесь, – просто ответила Женевьева, – и, может быть, даже нравится, как вы обнимаете. Я не откажусь с вами потанцевать, побеседовать. Но ведь вы на этом не остановитесь, верно?
– Совершенно верно, будь я проклят! – заверил ее Фуллер.
– Ну вот, а дальнейшее я совершенно не представляю без любви. Понимаете, не представляю! Искренне не могу понять, как это можно делать. Видимо, это недостаток моего развития, мистер Фуллер, увы, – с притворным смирением она склонила голову.
– Да, вы интересная девушка! – заявил американец. – Я готов сделать вам предложение.
– Как, уже? – продолжая игру, всплеснула руками Женевьева. – Может, все же немного поухаживаете?
– Именно это я и имел в виду! С вами интересно разговаривать. Вы, помимо всего, умеете слушать, а это важно. Кстати, не зовите меня мистером Фуллером. Слово “Ричард” мне нравится гораздо больше.
– Я попробую, – серьезно пообещала Женевьева. – Пожалуй, я начну уборку, а то, боюсь, мы так проболтаем все утро, а ведь я должна закончить все к десяти часам.
– Ну, а я, с вашего разрешения, побуду здесь. Позвольте ваш мешок – туда должен отправиться вот этот окурок. И эта бутылка тоже.
Женевьева вернулась в комнату, подмела пол, застелила чистую постель, вытерла пыль с мебели. Возле стола она остановилась в нерешительности: там стояла пишущая машинка, окруженная разбросанными в беспорядке листами бумаги с какими-то чертежами, схемами, планами.
– Стол не трогать, как я понимаю? – спросила она в открытую дверь.
– Ни в коем случае, – раздался ответ Фуллера. – Каждая бумажка там знает свое место. Все ненужное – в корзинке.
Женевьева пересыпала содержимое корзинки (множество скомканных и порванных бумаг) в мешок, затем отправилась в ванную.
Она уже заканчивала уборку, когда Фуллер вернулся в комнату.
– Так вы еще ни у кого не были? – спросил он.
– Нет, и не знаю, к кому прежде отправиться, – призналась Женевьева.
– Ну, так я могу сказать, что вы смело можете направиться на мужскую половину – в комнаты месье Вернона и мистера Брэндшоу. Мэтр, как я понимаю, отправился работать на природе; что касается сэра Лоуренса... тут информации еще недостаточно, шеф. Но мы работаем, шеф. Одно могу сказать точно: мистер Брэндшоу отбыл из замка в неизвестном направлении и с неизвестными целями в 6.45. Так что его комната, скорее всего, пуста.
– А почему “скорее всего”? – поинтересовалась Женевьева.
– Если там нет трупа девушки, шеф. Я говорю о мадмуазели Жоржетте, шеф, – Фуллер произносил свое “донесение”, вытянувшись в струнку и пуча на Женевьеву глаза.
– Жоржетта? – переспросила Женевьева. Она вспомнила вчерашнюю парочку, встреченную в парке. – Но, может быть... она... действительно там? Удобно ли будет... – встревожилась Женевьева.
– Да нет, шеф. Труп, по моим наблюдениям, ночью убрали в свою комнату. То есть в комнату трупа. Вот туда, шеф, ходить не советую. Мадмуазель Жоржетта все еще там!
Последнюю фразу Фуллер произнес, дрожа от ужаса и так натурально стуча зубами, что Женевьева не выдержала и расхохоталась. Ей очень хотелось расспросить американца о гостях графа, узнать, кто же такой этот мистер Брэндшоу, кто эта хрупкая девушка, сидевшая рядом с художником, и красивая Жоржетта, но время заставляло ее торопиться. Она вышла в коридор и направилась в комнату художника. Та была пуста. Женевьеву поразил царивший в комнате порядок. Она-то ожидала увидеть в жилище знаменитого художника разбросанные тюбики с краской и вообще беспорядок, а тут все было аккуратно сложено, расставлено по своим местам. Что здесь напоминало о профессии хозяина, так это стоящий посреди комнаты мольберт и картины на стенах. Этих работ Вернона не видел еще никто! Она – одна из первых зрительниц. Эта мысль наполнила ее гордостью. Подметая пол, меняя белье, Женевьева все время разглядывала картины. Ах, как бы ей хотелось здесь задержаться, посидеть вон перед тем полотном в синих тонах! Решено: завтра она начнет уборку с комнаты Вернона и придет пораньше.
Затем она направилась в комнату мистера Брэндшоу. В отличие от комнаты художника, эта была заперта. Видимо, хозяин не любил незваных гостей. Но у Женевьевы были ключи от всех комнат. Войдя в жилище мистера Брэндшоу, девушка застыла на пороге. Такого необычного жилища она еще не видела! В комнате было мало мебели, и оттого она казалась очень просторной. Посередине на низком столике стоял макет старинного корабля. Это был какой-то парусник. Рядом лежала книга тоже весьма старинного вида. Прямо на полу была расстелена огромная карта, изображавшая какую-то часть Атлантического океана. Но самое необычное в этой комнате находилось на ее стенах. Здесь были самые разнообразные маски: деревянные, глиняные, бронзовые, они изображали застывших в отрешенности мудрецов и отшельников или приготовившихся к прыжку демонов, еще какие-то необычайные существа. Разглядывать их можно было часами, но Женевьеве приходилось спешить.
Она уже заканчивала уборку, когда дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошел ее обитатель. Теперь, вблизи, Женевьева могла рассмотреть его внимательнее.
Он был невысок, ниже среднего роста. Нельзя сказать, чтобы он отличался сильно развитой мускулатурой, но его гибкая фигура, вся, казалось, состоявшая из одних сухожилий, говорила о значительной силе. Он был смугл, как бывают люди, много времени проводящие под солнцем. Глубоко посаженные темные глаза смотрели на все с глубокой невозмутимостью, но чувствовалось, что они могут загораться от гнева или иного сильного чувства.
Поздоровавшись с Женевьевой, он, в свою очередь, представился. Видя, с каким интересом она разглядывает маски на стенах, он сказал:
– В этой комнате, несомненно, много интересного. Думаю, за то время, пока вы здесь будете работать, вы сможете полностью удовлетворить свое любопытство. Спрашивайте о том, что вас интересует, я все расскажу. У меня есть лишь одна маленькая просьба.
– Какая? – спросила Женевьева.
– Если вы будете бывать в городе... Мне бы не хотелось, чтобы все знали о том, что вы здесь видите. Не то чтобы у меня были какие-то особые тайны, но излишняя огласка могла бы повредить моим планам. И не только моим, но и хозяина замка. Надеюсь, я не обидел вас своей просьбой?
– Нет, мистер Брэндшоу, – заверила его Женевьева, – я понимаю, что если люди занимаются делом, то об этом не обязательно должны знать все на свете. Вы, наверно, догадываетесь, что я попала на это место не просто так, граф получил обо мне хорошие рекомендации.
– Я очень рад, что мы поняли друг друга, – скупо улыбнулся Брэндшоу. – Вы сейчас к мадмуазели Ласурс?
– Я, к своему стыду, не знаю, как зовут двух дам, чьи комнаты мне предстоит убирать, – призналась Женевьева.
– Комнату напротив моей занимает мадмуазели Жоржетта Ласурс, – сообщил Брэндшоу. – Она здесь самая молодая, ее легко запомнить.
– Я, кажется, поняла, о ком вы говорите, – сказала Женевьева, делая все, чтобы не покраснеть (хотя что тут можно сделать?): она поняла, что девушка, о которой говорит мистер Брэндшоу – та самая, с которой он целовался вчера вечером, когда она их так неловко застала вдвоем. И это их разговор она невольно подслушала в коридоре.
– Мадмуазель любит поспать, – продолжил свою информацию Брэндшоу. – Так что вы напрасно будете сейчас стучаться – она встает не раньше половины одиннадцатого. Вы сможете убрать ее комнату позже – именно так поступала горничная, которая работала до вас. А вот комнату мадмуазель Жерве убирать можно – она, как и господин Вернон, ушла работать.
Женевьева так и поступила. Открыв комнату мадмуазель Жерве (как она поняла, это была та самая хрупкая девушка, которую она видела возле замка вместе с графом), девушка остановилась в удивлении. Много странного досталось ей увидеть в это утро! Жилище мадмуазели Жерве состояло из двух комнат. Первая не представляла собой ничего особенного, но зато вторая... Она была уставлена столами, верстаками, низкими столиками. И повсюду – на столах, прямо на полу – находились странные, причудливые фигуры. Здесь были гномы, феи, лесные волшебники, были и бюсты нормальных людей. Женевьева узнала головы графа и его дочери. Так вот кем была мадмуазель Жерве – скульптором! Кроме скульптур, Женевьева заметила в комнате и картины. Некоторые из них, как видно, принадлежали месье Вернону, другие написала мадмуазель Жерве. Женевьева, как зачарованная, бродила по мастерской, совершенно забыв о том, ради чего пришла сюда. Из оцепенения ее вывел женский голос, спросивший:
– Я вижу, вам понравилось?
Женевьева обернулась и увидела хозяйку мастерской. Она в восхищении смотрела на эту молодую еще девушку, создавшую своими руками этот чудесный мир. Она не знала, что сказать. Наконец она выпалила первое, что пришло в голову:
– Я пришла убираться, но... Это так красиво, так замечательно! Я не могу оторваться. Можно, я еще буду сюда приходить?
– Ну, вам так и так придется сюда приходить каждое утро, – заметила скульптор. Видно было, что мадмуазель Жерве польщена тем впечатлением, которое ее работы произвели на Женевьеву.
– Да, конечно, – поспешно согласилась Женевьева, – но я имела в виду другое: чтобы просто прийти и посмотреть... Эти несколько минут – разве этого хватит? Скажите, – спохватилась она, – я видела в парке, где водопад, там тоже скульптуры – это не ваши?
– Мои, – призналась мадмуазель Жерве. – Я рада, что они вам так понравились. Конечно, вы можете приходить сюда, когда вам захочется. По правде сказать, мало кто еще хвалил мои работы. Месье Вернон, правда – его мнение для меня очень важно. Да, мы еще толком не познакомились. Вас ведь зовут Женевьева, так? А меня Шарлотта, Шарлотта Жерве. Только, умоляю, не называй меня “мадмуазели Жерве”, называй просто Шарлоттой.
В ответ Женевьева могла только с благодарностью улыбнуться. В это время со двора донесся гудок. Женевьева взглянула на часы. Уже одиннадцатый час! Это пришла машина из города, и ее ждут. А она еще и не начинала убираться. Что делать?
Шарлотта заметила ее растерянность и поняла ее причину.
– Я тебе помогу, – решительно сказала она. – Давай быстро соберем постель. Вот так. Теперь давай мне свежее белье, я застелю сама.
– Но я должна... – попыталась протестовать Женевьева. – Мне неудобно...
– Что же тут неудобного? – удивилась Шарлотта. – Немного помочь человеку – по-моему, это всегда удобно. Беги!
Женевьева последовала ее призыву. На лестнице она столкнулась с Эмилией.
– Что, не успела? – спросила домоправительница. К удивлению Женевьевы, голос у нее был совсем не строгий. – Сколько комнат осталось?
– Одна, этой девушки... да, мадмуазель Ласурс. Мне сказали...
– Да, она любит поспать, ее комнату всегда убирают позже. А остальное все успела? Ну, ты молодец. Девушка, которая работала здесь до тебя, успела все убрать лишь на третий день. Ну, беги, сдай белье на машину.
Сдав белье и отнеся свежий комплект к себе в комнату, Женевьева отправилась на кухню. Франсуа уже разливал кофе. На кухне сидели Катрин и Жерар, которые о чем-то переговаривались. При появлении Женевьевы оба насмешливо улыбнулись и замолчали. Женевьева заметила, что Франсуа неодобрительно покачал головой, но не поняла, к чему относится его неодобрение: к тому, что говорили эти двое, или к ее появлению. Поздоровавшись со всеми, Женевьева приняла из рук Франсуа чашку ароматного кофе и тоже села за стол. Смутить ее было трудно – пусть судачат о ней сколько угодно (а она была убеждена, что Катрин с Жераром говорили именно о ней). Однако чувствовала она себя все равно не слишком уютно. Ее так и подмывало встать и уйти пить кофе в свою комнату. Однако она знала, что делать этого нельзя – это значило признать, что насмешка ее ранит, что может дать повод к еще более злым насмешкам. Кроме того, это значило обидеть Франсуа – а она еще не знала, как он к ней относится. Во всяком случае, Женевьева чувствовала себя не в своей тарелке и поэтому очень обрадовалась, когда в кухню вошел Доменик. Он кивнул Катрин и Жерару, поздоровался с Франсуа, взял кофе и сел напротив Женевьевы.
– Доброе утро, – сказал он. – Ну, как первые впечатления? Были в мастерской?
– Вы имеете в виду комнату мадмуазели Жерве? Да, конечно, я была там и в комнате месье Вернона.
– Ну, мэтр обычно работает в специальной мастерской – вон там, за флигелем. И как, понравилось?
– Очень! – призналась Женевьева. – А вам разве не нравится то, что делает мадмуазель?
– Почему же? Нравится. Только... Ладно, поговорим об этом позже. Когда увидите месье Вернона, попросите разрешения осмотреть его мастерскую – он разрешит. Ну, я пошел работать, – с этими словами Доменик встал и направился к двери.
Женевьеве так о многом хотелось с ним поговорить... Однако она не решилась на глазах у всех присутствовавших остановить его, спросить, где он будет работать, что делать. Поблагодарив Франсуа, Женевьева направилась в свою комнату. Теперь до обеда у нее свободное время. Нечего откладывать – надо начать заниматься сегодня же! Она выбрала три книги – Хейзинги, Поппера и Фромма [7]. Нагрузившись таким образом, она вышла в парк. Походив по аллеям, Женевьева выбрала укромное местечко под развесистым платаном и открыла самый толстый и трудный том.
Спустя час, когда ей стала ясна оборотная сторона учения Платона (надо же, в лицее она думала о нем гораздо лучше!) и опасность, которую он нес свободе [8], ей помешали продолжить учебу.
– Какое поучительное зрелище! – услышала она знакомый голос. – Юная леди не предается праздным утехам, а прилежно занимается. Что читаете?
Подняв голову, Женевьева увидела Ричадра Фуллера. Знаменитый писатель был в одних шортах и тяжело переводил дыхание. Видно было, что он бежал и только что остановился. Женевьева протянула ему книгу.
– Ого! – воскликнул Фуллер. – Я-то думал, это будет Стаут или Гарднер, а это сэр Карл! Однако... вы бледны! Да-да, не отпирайтесь – вы бледны. И эта синева... Я имею в виду синеву на губах. Это определенно плохой признак. Я ясно вижу, что вы переутомлены. Принимать такие книги юным леди можно лишь в малых дозах, точно определенных врачом. У вас есть врач?
– Пока что я вижу, мистер Фуллер, что вы хотели бы взять эту роль на себя, – заметила Женевьева.
– Приходится, юная леди, поневоле приходится. Нет, вы явно переутомились. Я должен предписать вам самый строгий режим. Вам надлежит незамедлительно отправиться в бассейн. В противном случае я не отвечаю за последствия. Вам грозят страшные болезни. А вы видели здешний бассейн? Нет? Ну так я вам скажу, что вы ничего тут не видели! Идемте со мной, юная леди, и я открою вам это чудное местечко, в котором вы излечитесь от излишней учености. Идемте, идемте! – воскликнул Фуллер, заметив, что Женевьева колеблется. – В такую прекрасную погоду просто грех разок не окунуться. Успеете еще насидеться за учебниками. К тому же вы сможете оказать помощь ближнему, то есть мне, как то предписывает устав “Ордена Иисуса” – вы ведь верная католичка, не правда ли?
– Во-первых, мистер Фуллер, я окончила вполне светский лицей – хотя я действительно католичка, если это вас интересует. А во-вторых...
– Что же “во-вторых”? Какие-нибудь принципы? Запреты родителей? Непреодолимые табу?
– А во-вторых, у меня нет с собой купальника! – выдержав паузу, трагическим голосом закончила Женевьева.
– Ну так отправляйся за ним, несчастная! – воскликнул Фуллер – не то на манер короля Лира, не то герцога Эгмонта. – А я буду ждать тебя у бассейна.
– А как я его потом найду? – покачала головой Женевьева. – Нет, мистер Фуллер, придется вам меня проводить – если вы действительно намерены показать мне этот чудесный бассейн.
– Нет, – в тон ей, серьезно и важно ответил писатель, – как “мистер Фуллер” я отказываюсь это сделать. Но готов сопровождать вас, юная леди, если стану просто Ричардом.
Женевьева согласилась отныне называть писателя исключительно по имени, и они отправились в замок.
– Скажите, – спросила девушка, пока они шли, – а кто такой этот мистер Брэндшоу? И что он здесь делает?
– О, мистер Брэндшоу – весьма загадочная личность, – покачал головой Фуллер. – С одной стороны, это спортсмен – альпинист, подводник, знаток восточных единоборств. Одним ударом руки он срубает то ли два, то ли три дерева – клянусь, не сойти мне с этого места, если вру! С другой – он знает Восток не только для того, чтобы дробить противнику кости. Он знаток индийской философии, мистики и в душе поэт. По профессии же он кладоискатель.
– Кладоискатель? – удивилась Женевьева. – Разве есть такая профессия?
– Видимо, да. Мистер Брэндшоу ищет сокровища на дне морей и океанов. Насколько мне известно, он нашел несколько римских кораблей в Средиземном море, работая со знаменитым Кусто. Это была, так сказать, разминка. А затем он занялся самостоятельными поисками уже в океанах. Он... впрочем, мы, кажется, уже пришли.
Действительно, они стояли перед флигелем. Женевьева оставила Ричарда Фуллера снаружи, а сама вбежала в свою комнату. На секунду она задумалась. У нее было два купальника: закрытый, который ей купили год назад родители, и открытый, весьма смелый, который она недавно купила сама. Поколебавшись немного, Женевьева взяла открытый и вновь присоединилась к Фуллеру.
– Ну что же, вперед! – воскликнул американец. – Нам предстоит спуститься к самому подножью горы. Заодно у нас будет время поболтать. На чем мы остановились? Ах да, на океанах. Так вот, мистер Брэндшоу начал искать затонувшие в пятнадцатом – шестнадцатом веках испанские суда, которые направлялись с грузом золота и серебра из Америки к берегам Испании – да так до этих берегов и не дошли. На дне Атлантического океана лежат десятки испанских галеонов. А ведь некоторые везли по пять – десять тонн драгоценного груза! Представляете, какое богатство? В этих поисках мистер Брэндшоу пережил разнообразнейшие приключения, подвергался опасностям... и, говорят, кое-что нашел. Сам он о своих находках предпочитает помалкивать.
