Текст книги "Банковский счет"

Автор книги: Дональд Эдвин Уэстлейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

«Ты можешь повернуться», – сказал Ван и показал ему пистолет. «Или я могу разнести тебе голову».

«Боже мой», – сказал билетер и отступил в двери. Он также прижал руку ко рту и побледнел.

«Вот это я называю белым», – сказал Герман. Его собственный пистолет остался у него в кармане, но он достал маску и надевал ее. Это была простая черная маска, какие носят Одинокие Рейнджеры.

«Повернись кругом», сказал Ван.

«Лучше сделай это», – сказал Герман. «Я нежный, но он злой».

Билетер обернулся. «Чего вы хотите? Вам нужен мой бумажник? Вам не обязательно причинять мне боль. Я не сделаю ничего...».

«О, успокойся», – сказал Ван. «Мы все заходим внутрь, поворачиваем налево и поднимаемся по лестнице. Ты первый. Не будь милым, потому что мы прямо за тобой».

«Я не буду милым. Я не хочу быть...».

«Просто иди», – сказал Ван. Он излучал такую ауру усталого профессионализма, что его жертвы почти всегда из кожи вон лезли, чтобы сделать то, что он хотел; не желая выставлять себя дилетантами в его предвзятых глазах.

Билетер ушел. Ван убрал пистолет и надел маску. Джек и Герман уже были в масках, но случайный наблюдатель, наблюдавший, как они идут по темной задней части театра за билетером, не заметил бы, что на них маски.

Толпа людей на сцене выкрикивала песню: «Свобода означает, что я должен быть, я должен быть, я должен быть, Свобода означает, что я должен быть. Свобода означает, что ты должен быть, ты должен быть…»

Лестница, покрытая темно-красным ковром, изгибалась вправо. Наверху была ложа, и Ван ткнул билетера, чтобы тот прошел направо, за сиденья, через другую дверь и вверх по узкой лестнице, на которой вообще не было ковра.

В помещении находились шесть человек. Две женщины и мужчина считали деньги за столами с арифмометрами. Трое мужчин были одеты в форму частной службы охраны, включая пистолеты в кобурах. Ван подставил ногу под ногу билетера и толкнул его, когда они вошли в зал, так что билетер вскрикнул и растянулся на земле. Это отвлекло всех на достаточное время, чтобы Ван, Джек и Герман выстроились в ряд за дверью с пистолетами в руках и масками на лицах, показывая, что они уже контролируют ситуацию.

«Руки вверх», – сказал Ван. «Это значит, что ты, дедушка», – обращаясь к одному из охранников. «Я не стрелял в пожилых граждан уже три месяца. Не заставляй меня портить мой послужной список».

Иногда Герману казалось, что Ван давит на людей, потому что хотел, чтобы они дали ему повод застрелить их, но большую часть времени он понимал, что Ван ведет более серьезную игру, чем эта. Он сильно наклонялся, чтобы люди подумали, что он пытается подзадорить их, чтобы они подумали, что он крутой убийца, едва контролирующий себя, и в результате они всегда были милы как божий день. Герман не знал всей истории Вана, но он точно знал, что ни на одной работе, которую они выполняли вдвоем, никогда не было стрельбы.

На этот раз ничего подобного не будет. Трое охранников смущенно переглянулись и подняли руки, а Джек обошел их, чтобы отобрать пистолеты. Ван достал из-под куртки две сумки с покупками, и пока он целился в семерых гражданских в зале – билетер подошел, зажимая нос, но крови не было, – Герман и Джек ссыпали наличные деньги в две сумки. Сверху они положили мятую бумагу, и Герман почти с тоской посмотрел на сейф в углу. Он был сторожем – это была его специальность – он мог открывать сейфы лучше, чем Джимми Валентайн. Но этот сейф уже стоял открытым, и в нем все равно не было ничего ценного. На этот раз он был с нами просто как егг, часть команды.

Что ж, это было ради дела. Тем не менее, было бы неплохо, если бы поблизости был сейф, который можно было бы открыть.

Используя галстуки, носки, шнурки и ремни жертв, все семеро были быстро связаны и уложены аккуратным рядом на полу. Затем Джек отсоединил телефон от розетки на стене.

Ван сказал: «Какого черта ты делаешь? Просто выдерни шнур из стены. Ты что, никогда не смотрел фильмов?»

«Мне нужен удлинитель в спальне», – сказал Джек. Он положил телефон поверх скомканных бумаг в одной из сумок для покупок.

Ван покачал головой, но ничего не сказал.

Выйдя, они заперли за собой дверь и побежали вниз по узкой лестнице, чтобы на секунду задержаться у двери, ведущей в ложу. Они могли слышать припев, разрывающий другую песню: «Я ненавижу фанатиков! Копай! Копай!»

«Реплика, которую мы ждем, – сказал Ван, – это «Любите всех, ублюдки».

Герман кивнул, и все трое послушали еще немного. Когда прозвучала очередь, они толкнули дверь, вошли, повернули налево и направились обратно вниз.

Время было выбрано идеально. Когда они подошли к подножию лестницы, занавес Первого акта опустился, и люди потянулись по проходу на перекур. Трое мужчин сняли маски и прошли через двери вестибюля прямо перед зрителями. Они пересекли вестибюль, вышли на тротуар, и «Форд» был в полуквартале слева от них, двигаясь следом за медленно едущим такси.

«Черт возьми», – сказал Ван. «Что не так с выбором времени Филом?»

«Вероятно, он застрял на красный свет», – сказал Герман.

«Форд» проскочил мимо такси и остановился у их ног. Они скользнули внутрь, тротуар позади них был заполнен курильщиками, и Фил небрежно, но твердо увез их оттуда.

Две сумки с покупками были на заднем сиденье вместе с Германом и Джеком – теперь Ван ехал впереди – и каждый раз, когда они переезжали выбоину, звонил чертов телефон, отчего Германа начинало вжимать в стену. Он был заядлым автоответчиком, и не было никакой возможности ответить на этот звонок.

Кроме того, деньги доходили до него. Он был рад поделиться своим опытом с Движением, помочь Движению покрыть свои расходы в проверенной временем манере ИРА, но временами у него чесались руки прибрать к рукам часть наличных, которые он получил для них таким образом. Как он сказал своим гостям чуть раньше сегодня вечером, у него были дорогие вкусы.

Все было бы не так уж плохо, если бы у него были какие-то личные счеты, но прошел почти год с тех пор, как он был замешан в неполитическом ограблении, и деньги от той последней операции почти закончились. Ему срочно что-нибудь понадобилось, иначе он ел бы этот черный хлеб без икры.

Они направлялись по Центральному парку на запад, когда Фил сказал: «Я слышу телефон? Мне все время кажется, что я слышу телефон».

Ван сказал: «Джек украл их телефон».

Герман мог видеть, как Фил хмурился, пока вел машину. «Он украл их телефон? Зачем? Просто чтобы быть злым?»

«Мне нужен удлинитель для моей спальни», – сказал Джек. «Посмотрим, смогу ли я сделать так, чтобы было тихо». Он достал его из сумки и положил себе на колени, и после этого он звенел уже не так сильно.

Джек, переставляя телефон, убрал часть смятой бумаги, и Герман увидел там зеленую бумажку. Сто долларов, подумал он, на расходы. Но в этом не было никакого смысла; сотня долларов не шла ни в какое сравнение с его расходами.

Они высадили его через дорогу от его дома. Они направились в центр города, и Герман перебежал улицу и вошел внутрь. Он подошел к служебному лифту, поднялся на свой этаж и нажал кнопку 1, чтобы снова отправить его вниз, когда выйдет. Он вошел в свою кухню, и миссис Олаффсон сказала: «Все в порядке».

«Хорошо».

«Они напиваются».

«Очень хороший. Вы можете подавать в любое время».

«Да, сэр».

Он прошел через квартиру в гостиную и отметил изменения, произошедшие в его отсутствие. Некоторые из них, но в основном связанные с Джорджем и Линдой Лачин.

Теперь Джордж и Сьюзен сидели вместе, Джордж с довольно глупой улыбкой на лице, пока Сьюзен разговаривала с ним, а Линда стояла в противоположном конце комнаты, пытаясь сделать вид, что восхищается гравюрой У. К. Филдса.

Растус и Диана все еще были вместе, теперь Растус держал руку на ноге Дианы. Зазвонивший телефон и напоминание о его денежных проблемах испортили Герману настроение и заставили его почувствовать, что он не в состоянии справиться со сложностями, которые должен был предложить Растус. Итак, это было гетеросексуальное время; почему бы и нет?

Сначала он должен был сделать несколько общих замечаний для общей группы, которая приветствовала его возвращение комментариями о том, как долго он отсутствовал. «Вы знаете этих людей», – сказал он, пренебрежительно махнув рукой. «Они ничего не могут сделать сами, абсолютно ничего».

«Проблемы?» Спросил Фостер. Он пришел с Дианой, но, казалось, не был заинтересован в том, чтобы уйти с ней.

«Ничего такого, с чем они не могли бы справиться сами», – сказал он и, одарив всех оживленной улыбкой, обогнул кофейный столик и направился к Линде.

Но он туда не попал. Миссис Олаффсон появилась снова, в повторе, с тем же диалогом: «Телефон, сэр».

Герман посмотрел на нее всего секунду, слишком сбитый с толку, чтобы говорить. Он не мог сказать: «Мой звонок с побережья?», потому что теперь все было кончено. Он чуть было не сказал: «Мы сделали эту часть», но вовремя остановил себя. Наконец, в отчаянии он спросил: «Кто это?»

«Он просто сказал, что это был друг, сэр».

«Послушай,». протянул Растус своим голосом южанина, который он любил использовать, когда раздражался,». разве мы никогда не будем есть?»

«Хорошо», – сказал Герман. За Растуса, за миссис Олаффсон, за всех. «Я сделаю это быстро», – мрачно пообещал он, вышел из комнаты, прошел по коридору и больно ударился носом, когда, не останавливаясь, повернул ручку двери кабинета, а дверь, как оказалось, все еще была заперта. «Черт возьми!» – сказал он, чувствуя, как слезятся глаза и щиплет в носу. Зажав нос – он напомнил себе того билетера – он пробежал через кухню в кабинет таким образом. Опустившись в режиссерское кресло, он поднял трубку и сказал: «Да!»

«Алло, Герман?»

«Да, это верно. Кто это?»

«Ламинария».

Настроение Германа внезапно улучшилось. «Ну, привет», – сказал он.

«Давно не виделись».

«Ты говоришь так, словно простудился».

«Нет, я просто ударился носом».

«Что?»

«Неважно», – сказал Герман. «Что происходит?»

«Зависит от обстоятельств», – сказал Келп. «Ты свободен?»

«Лучше не бывает».

«Это все еще возможно».

«Это лучше, чем ничего», – сказал Герман.

«Это правда», – сказал Келп с некоторым удивлением, как будто никогда раньше об этом не думал. «Ты знаешь бар 0. J.?»

«Конечно».

«Завтра вечером, в восемь тридцать».

Герман нахмурился. Был показ, на который его пригласили… Нет. Как он сказал своим гостям, у него дорогие вкусы, и, как он сказал Келпу, «может быть» лучше, чем «ничего». «Я буду там», – сказал он.

«Увидимся».

Герман повесил трубку и потянулся за бумажными салфетками. Улыбаясь, он вытер слезы с глаз, затем осторожно отпер дверь кабинета и вышел в холл, где миссис Олаффсон приветствовала его словами «Ужин готов, сэр».

«И я тоже», – сказал он.

10

Виктор стоял, улыбаясь, в лифте. Это здание на Парк-авеню в семидесятых годах было построено на рубеже веков, но лифт датировался 1926 годом и выглядел соответственно. Виктор видел похожие лифты в старых фильмах – темное дерево, латунные поручни высотой по пояс, дымчатые зеркала, угловые светильники, похожие на перевернутые латунные небоскребы. Виктор почувствовал, что его охватила эпоха целлюлозы, и со счастливой улыбкой оглядывался по сторонам, когда они с дядей поднимались на семнадцатый этаж.

Келп сказал: «Какого черта ты ухмыляешься?»

«Мне очень жаль», – с раскаянием сказал Виктор. «Мне просто понравился внешний вид лифта».

«Мы идем к врачу», – сказал Келп. «Не к психиатру».

«Хорошо», – рассудительно сказал Виктор.

«И не забудь позволить мне говорить».

Виктор искренне сказал: «О, я так и сделаю».

Он находил всю эту операцию захватывающей. Дортмундер был идеален, Марч и его мама были идеальны, задняя комната гриль-бара 0. J. была идеальной, и шаги, предпринятые для организации работы, были идеальными. Даже очевидное нежелание Дортмундера позволять Виктору участвовать было идеальным; было только справедливо, что старый профессионал не захотел работать с заурядным любителем. Но Виктор знал, что к финишу у него была бы возможность продемонстрировать свою ценность. Эта мысль снова заставила его улыбнуться, пока он не почувствовал на себе взгляд Келпа, после чего немедленно стер улыбку.

«Необычно, что я вообще взял тебя с собой», – сказал Келп, когда двери лифта открылись, и они вместе вышли в фойе семнадцатого этажа. Дверь кабинета врача со скромной табличкой с именем была слева. Келп сказал: «Возможно, он даже не захочет говорить при вас».

«О, я надеюсь, что нет», – сказал Виктор, по-мальчишески рассмеявшись.

«Если он это сделает,». сказал Келп,». ты сразу же возвращайся в комнату ожидания. Не спорь с ним».

«О, я бы не стал», – искренне сказал Виктор.

Келп хмыкнул и вошел, Виктор последовал за ним.

Медсестра была за перегородкой справа. Виктор оставался на заднем плане, пока Келп разговаривал с ней, говоря: «У нас назначена встреча. Чарльз Уиллис и Уолтер Маклейн».

«Да, сэр. Если вы только присядете…» Она нажала кнопку звонка, которая впустила их во внутреннюю дверь.

Зал ожидания выглядел как масштабная модель вестибюля отеля Holiday Inn. Полная дама оторвалась от своего экземпляра «Наблюдателей за весом». и бросила на них взгляд анонимной враждебности, с которым люди всегда смотрят друг на друга в приемных врачей. Келп и Виктор перебрали журналы на центральном столе, и Келп сел за довольно свежий выпуск Newsweek. Виктор искал и искал, не нашел ничего интересного и, наконец, остановился на экземпляре Gourmet. Он сел с книгой рядом с Келпом, пролистал и через некоторое время заметил, что слово «благоухающий» появляется на каждой странице. Он боролся со скукой, наблюдая за его повторным появлением.

Но в основном он думал об ограблении и о том, что они с Келпом здесь делали. Ему никогда не приходило в голову, что крупномасштабных грабителей нужно финансировать, как и всех остальных, но, конечно, они это делали. Подготовка ограбления включала в себя всевозможные расходы, и кто-то должен был оплатить счет. Виктор нетерпеливо задал Келпу тысячу вопросов об этом аспекте операции и узнал, что иногда член команды грабителей финансировал ее в обмен на большую долю прибыли, но чаще финансирование осуществляли посторонние, которые вносили деньги за гарантию 100-процентной прибыли, по два доллара за каждого, если ограбление окажется успешным. Если ограбление провалилось, финансист, конечно, ничего не получил.

«В основном, что мы получаем, – сказал Келп, – это незадекларированный доход. Врачи – лучшие, но флористы тоже неплохие. Любой, чья линия позволяет им хранить наличные, о которых они не говорят федералам. Вы были бы удивлены, узнав, сколько зеленых в банковских ячейках по всей стране. Они откладывают деньги на то время, когда выйдут на пенсию. Они не могут потратить их сейчас, опасаясь, что за них заплатят подоходный налог. Они не могут инвестировать их в любое законное место по той же причине. Таким образом, он просто сидит там, не получая никаких процентов, его съедает инфляция, и они ищут вокруг какой-нибудь способ заставить его работать. Они пойдут на высокий риск, если смогут получить шанс на высокую прибыль. И если они смогут быть молчаливым партнером».

«Это потрясающе», – восхищенно сказал Виктор.

«Мне больше всего нравятся врачи», – сказал Келп. «Не знаю почему, просто у меня пунктик по поводу врачей. Я пользуюсь их машинами, я пользуюсь их деньгами. Они еще ни разу меня не подводили. Врачам можно доверять».

Они провели полчаса в приемной этого конкретного врача. Через некоторое время медсестра позвала полную даму и она так и не вернулась. Ни один другой пациент не вышел. Виктор задумался об этом, но позже обнаружил, что у доктора был другой выход, другая дверь, которая вела обратно к лифту.

Наконец медсестра вернулась, сказав: «Доктор сейчас вас примет». Келп последовал за медсестрой, а Виктор за Келпом, и все они прошли по коридору в смотровую комнату – белые шкафы, черный смотровой стол из кожзаменителя. «Доктор сейчас к вам подойдет», – сказала медсестра и, уходя, закрыла за собой дверь.

Келп сел на смотровой стол и свесил ноги. «Теперь позвольте мне говорить».

«О, конечно», – успокаивающе сказал Виктор. Он бродил по комнате, читая карты и этикетки на бутылочках, пока дверь снова не открылась и не вошел доктор.

«Доктор Осбертсон», – сказал Келп, поднимаясь на ноги. «Это мой племянник Виктор. С ним все в порядке».

Виктор улыбнулся доктору Осбертсону. Доктору было за пятьдесят, он выглядел солидно, был хорошо сложен и раздражителен. У него было круглое лицо обиженного ребенка, и он сказал: «Я не уверен, что хочу больше участвовать в подобных вещах».

Келп сказал: «Ну, это тебе решать. Хотя, похоже, неплохой снимок».

«То, каким был рынок…» Он огляделся вокруг, как будто никогда раньше не видел свой собственный смотровой кабинет и ему там не очень понравилось. «Здесь негде сесть», – сказал он. «Пойдем со мной».

Они прошли за ним часть пути назад по тому же коридору и оказались в небольшом кабинете, обшитом деревянными панелями, с двумя темно-бордовыми стульями напротив письменного стола. Все трое сели, и доктор откинулся на спинку своего вращающегося кресла, недовольно нахмурившись. «Я купил пару колосьев на рынке», – сказал он. «Послушай моего совета. Никогда не прислушивайтесь к советам биржевого брокера. Что, если он окажется неправ?»

«Да, думаю, что так», – сказал Келп.

«Потом мою машину угнали».

Виктор посмотрел на Келпа, который стоял лицом к доктору, и на его лице отразился сочувственный интерес. «Это правда?»

«Буквально на днях. Дети развлекались. Каким-то образом умудрились попасть в столкновение сзади».

«Дети, да? Они их достали?»

«Полиция?» Угрюмое детское личико доктора скривилось, как будто у него был газ. «Не смеши меня. Они никогда никого не добивают».

«Будем надеяться, что нет», – сказал Келп. «Но что касается нашего предложения».

«Тогда мне пришлось выкупить несколько писем обратно». Доктор развел руками, как бы преуменьшая то, что он говорил. «Бывший пациент», – сказал он. «Конечно, это ничего не значило, просто утешение в ее горе».

«Жена кассира терминала?»

«Что? Нет, слава Богу, я никогда ничего не писал ей. Это письмо … Ну, это не имеет значения. Расходы были высокими. Этот автомобильный бизнес стал последней каплей».

«Вы оставили в нем ключи?»

«Конечно, нет». Он выпрямился, чтобы показать, насколько он возмущен.

«Но вы застрахованы», – сказал Келп.

«Вы никогда не возместите все свои расходы», – сказал доктор. «Путешествуя на такси, делая телефонные звонки, получая оценки, я занятой человек. У меня нет времени на все это. А теперь еще и вы, люди. Что, если тебя поймают?»

«Мы сделаем все возможное, чтобы избежать этого».

«Но что, если это так? Тогда я выхожу из игры – сколько ты хочешь?»

«Мы считаем, что четыре тысячи».

Доктор поджал губы. Теперь он был похож на младенца, у которого только что отобрали соску. «Много денег», – сказал он.

«Восемь тысяч назад».

«Если это сработает».

«Это хороший снимок», – сказал Келп. «Ты знаешь, я не могу рассказать тебе подробности, но...».

Доктор вскинул руки, как будто защищаясь от лавины. «Не говорите мне. Я не хочу знать! Я не буду соучастником!»

«Конечно», – сказал Келп. «Я понимаю, что ты чувствуешь. В любом случае, мы считаем этот снимок действительно надежным. Можно сказать, деньги в банке».

Доктор положил ладони на свой зеленый блокнот. «Вы говорите, четыре тысячи».

«Возможно, их будет немного больше. Я так не думаю».

«Ты получаешь все это от меня?»

«Если сможем».

«Этот экономический спад…» Он покачал головой. «Люди больше не приходят по каждому пустяку. Когда я вижу пациента в приемной в эти дни, я знаю, что этот пациент болен. Фармацевтические компании тоже становятся немного скупее. Буквально на прошлой неделе им пришлось вложить капитал.».

«Это позор», – сказал Келп.

«Диетические продукты», – сказал врач. «Есть еще одна проблема. Раньше я мог рассчитывать на то, что гастрит от переедания составлял добрых тридцать процентов моего дохода. Сейчас все сидят на диетах. Как, по их мнению, врач сможет сводить концы с концами?»

«Все, конечно, может обернуться плохо», – сказал Келп.

«И теперь они отказываются от сигарет. Легкие были для меня золотой жилой в течение многих лет. Но не больше». Он покачал головой. «Я не знаю, к чему приводит лекарство», – сказал он. «Если бы сегодня мой сын поступил в колледж и он спросил меня, хочу ли я, чтобы он пошел по моим стопам, я бы ответил: ‘Нет, сынок. Я хочу, чтобы ты стал налоговым бухгалтером. Это волна будущего, ты оседлай ее. Для меня уже слишком поздно ’. Вот что я бы сказал ему».

«Хороший совет», – сказал Келп.

Доктор медленно покачал головой. «Четыре тысячи», – сказал он.

«Да, этого должно хватить».

«Хорошо». Он вздохнул и поднялся на ноги. «Подожди здесь. Я принесу это для тебя».

Он вышел из комнаты, и Келп повернулся к Виктору, чтобы сказать: «Он оставил в ней ключи».

11

Дортмундер в кино был как скала на пляже; история захлестывала его волна за волной, но так и не возымела никакого эффекта. Этот фильм под названием «Мадригал Мерфи» рекламировался как трагический фарс и давал зрителям возможность испытать все эмоции, известные человеческому мозгу. Несчастные случаи, дети-калеки, нацисты, обреченные любовники – никогда не знаешь, что произойдет дальше.

А Дортмундер просто сидел там. Рядом с ним Мэй покатывалась со смеху, она рыдала, она рычала от ярости, она схватила его за руку и воскликнула: «О!» А Дортмундер просто сидел там.

Когда они вышли из фильма, было без десяти восемь, так что у них было время найти героя. Они пошли на угощение «Блимпи и Мэй», и когда они сидели вместе за столом с бутербродами под ярким светом, она сказала: «Тебе это не понравилось».

«Конечно, видел», – сказал он. Он пальцем отправил в рот хлеб и квашеную капусту.

«Ты просто сидел там».

«Мне понравилось», – сказал он. Поход в кино был ее идеей; большую часть времени он провел в кинотеатре, думая о мобильном домашнем банке на Лонг-Айленде и о том, как его забрать.

«Расскажи мне, что тебе в нем понравилось».

Он напряженно думал, пытаясь вспомнить что-то, что видел. «Цвет», – сказал он.

«Часть фильма».

Теперь она действительно начинала раздражаться, чего он не хотел. Он боролся и вспомнил. «Немного о лифте», – сказал он. Режиссер фильма обвязал камеру прочной резинкой и опустил камеру в ярко освещенную шахту лифта. Существо отскочило непосредственно перед тем, как ударилось о дно, и довольно долго подпрыгивало вверх-вниз, прежде чем остановиться. В фильме весь эпизод, сорок три секунды, шел без перерыва, и было известно, что зрителей в этот момент массово тошнило. Все согласились, что это было здорово, высшая точка киноискусства на тот момент.

Мэй улыбнулась. «Хорошо», – сказала она. «Это было хорошо, не так ли?»

«Конечно», – сказал он. Он посмотрел на часы.

«У тебя есть время. Половина девятого, верно?»

«Правильно».

«Как это выглядит?»

Он пожал плечами. «Возможно. Безумие, но возможно». Затем, чтобы удержать ее от возвращения к теме фильма и расспросов о нем, он сказал: «Нам еще многое предстоит проработать. Но, возможно, у нас есть локман».

«Это хорошо».

«Нам по-прежнему негде его взять».

«Ты найдешь себе место».

«Он довольно большой», – сказал он.

«Так устроен мир».

Он посмотрел на нее, не уверенный, что она только что сказала что-то разумное, но решил оставить это без внимания. «Есть еще финансирование», – сказал он.

«Это будет проблемой?»

«Я так не думаю. Келп сегодня кое-кого видел». Он знал Мэй не очень долго, так что это был первый раз, когда она наблюдала, как он выполняет какую-то работу, но у него было ощущение, что она просто естественно понимает ситуацию. Он никогда не давал ей подробных пояснений, и она, похоже, в них не нуждалась. Это было очень расслабляюще. Забавным образом Мэй напомнила Дортмундеру его бывшую жену, не потому, что она была похожа, а потому, что она была совсем другой. Это был контраст. До того, как он начал встречаться с Мэй, Дортмундер годами даже не думал о своей бывшей жене, ее исполнительницей в шоу-бизнесе, то она была под профессиональным именем Honeybun Bazoom. Дортмундер женился на ней в Сан-Диего в 1952 году по пути в Корею – единственная полицейская акция, в которой он когда – либо участвовал на стороне полиции, – и снова развелся с ней в Рино в 1954 году по возвращении из армии. Honeybun в основном интересовалась Honeybun, но если что-то вне ее сделало привлек ее внимание, у нее сразу же возникло множество вопросов по этому поводу. Она могла задать больше вопросов, чем ребенок в зоопарке. Дортмундер ответил на первые несколько тысяч, пока не понял, что ни один из ответов никогда не остается в его круглой голове.

Мэй не могла быть более необычной; она никогда не задавала вопросов и всегда держалась за ответы.

Итак, они закончили своих героев и вышли из Блимпи, а на тротуаре Мэй сказала: «Я поеду на метро».

«Возьми такси».

В уголке рта у нее была свежая сигарета, которую она прикурила после того, как закончила есть.». Не-а, – сказала она. «Я поеду на метро. Такси после героя вызывает у меня изжогу».

«Не хочешь пойти с нами в 0. J?»

«Нет, ты продолжай».

«Прошлой ночью Марч привел свою маму».

«Я бы лучше пошла домой».

Дортмундер пожал плечами. «Ладно. Увидимся позже.»

«Увидимся позже».

Она зашлепала прочь по улице, а Дортмундер направился в другую сторону. У него еще было время, поэтому он решил пройтись пешком, что означало пройти через Центральный парк. Он шел по шлаковой дорожке один, и под уличным фонарем из ниоткуда появился коренастый парень с бегающими глазами в черном свитере с черепаховым вырезом и сказал: «Извините».

Дортмундер остановился. «Да?»

«Я провожу опрос», – сказал парень. В его глазах немного плясали огоньки, и казалось, что он ухмыляется и в то же время не улыбается. Такое же выражение лица было у большинства людей в фильме. Он сказал: «Вот ты здесь, ты гражданин, ты гуляешь ночью по парку. Что бы вы сделали, если бы кто-нибудь подошел и ограбил вас?»

Дортмундер посмотрел на него. «Я бы размозжил ему голову», – сказал он. Парень моргнул, и почти ухмылка исчезла. Он выглядел слегка сбитым с толку и сказал: «Что, если бы он… э-э… ну, что, если бы он был…» Затем он покачал головой, помахал обеими руками и отступил, сказав: «Нет, забудь об этом. Не имеет значения, забудь об этом.».

«Хорошо», – сказал Дортмундер. Он прошел через парк, дошел до Амстердама и до 0. J. Когда он вошел, Ролло обсуждал с двумя единственными покупателями, парой грузных комиссионных продавцов автозапчастей, вопрос о том, является ли половой акт после обильной еды с медицинской точки зрения хорошим или с медицинской точки зрения плохим. Они подкрепляли свои аргументы в основном личными анекдотами, и Ролло, очевидно, было трудно оторваться от разговора. Дортмундер ждал в конце стойки, и, наконец, Ролло сказал: «Так, подожди сейчас, подожди секунду. Пока не начинайте этого делать. Я сейчас вернусь». Затем он подошел к стойке, протянул Дортмундеру бутылку под названием Amsterdam Liquor Store Bourbon – «Наш собственный бренд» плюс два стакана и сказал: «Все, что здесь пока есть, – это разливное пиво и соль. Его мать выпустила его одного сегодня вечером.»

«Придут еще», – сказал Дортмундер. «Я не знаю, сколько».

«Чем больше, тем веселее», – кисло сказал Ролло и вернулся к своей дискуссии.

В задней комнате Марч посыпал пиво солью, чтобы восстановить голову. Он поднял глаза на вошедшего Дортмундера и спросил: «Как дела?»

«Отлично», – сказал Дортмундер. Он поставил бутылку и стаканы на стол и сел.

«Сегодня я показал лучшее время», – сказал Марч. «Я попробовал другой маршрут».

«Это правда?» Дортмундер открыл бутылку.

«Я спустился по Флатландс и поднялся по Ремзену», сказал Марч. «Не по Рокуэй-паркуэй, видишь? Затем я пересек Эмпайр-бульвар, поднялся по Бедфорд-авеню до самого Квинса и по Уильямсбургскому мосту въехал на Манхэттен.».

Дортмундер налил. «Это правда?» сказал он. Он просто ждал, когда Марч замолчит, потому что ему было что ему сказать.

«Затем Деланси и Аллен, и прямо по Первой авеню, и через весь город на Семьдесят девятой улице. Сработало как мечта».

«Это правда?» Сказал Дортмундер. Он отхлебнул из своего бокала и сказал: «Знаешь, Ролло немного недоволен тобой».

Марч выглядел удивленным, но стремился угодить. «Почему? Потому что я припарковался у входа?»

«Нет. Клиент, который приходит и потягивает одну кружку пива всю ночь напролет, не слишком много делает для его бизнеса».

Марч опустил взгляд на свое пиво, а затем выглядел очень огорченным. «Я никогда об этом не думал», – сказал он.

«Я просто решил упомянуть об этом».

«Дело в том, что я не люблю пить и садиться за руль. Вот почему я стараюсь избегать этого».

Дортмундеру нечего было на это сказать.

Марч задумался и, наконец, с надеждой сказал: «Что, если я куплю ему выпить? Этого хватит?»

«Могло быть».

«Позвольте мне попробовать», – сказал Марч, и когда он поднялся на ноги, дверь открылась и вошли Келп и Виктор. Комната была очень маленькой и все равно была заполнена столиками, так что потребовалось некоторое время, чтобы привести Келпа и Виктора и вытащить Марча, и все это время Дортмундер мрачно смотрел на Виктора. Ему казалось, что Виктор становится все более и более приемлемой частью этой работы, которая ему не очень нравилась, но он не мог найти способа остановиться. Келп делал это, но он делал это так незаметно, что у Дортмундера так и не было ясного момента, когда он мог бы сказать: «Ладно, прекрати это.» Но как кто-то мог ожидать, что он пойдет грабить банк с каким-то клоуном, который все время улыбается ему?

Марч, наконец, пулей вылетел из комнаты, как комок зубной пасты, выдавленный из тюбика, и Келп сказал: «Я вижу, Германа еще нет».

«Ты разговаривал с ним?»

«Он заинтересован».

Дортмундер еще немного поразмыслил. Сам Келп был в порядке, но он имел тенденцию окружать себя людьми и операциями, которые были немного не в себе. Виктор, например. А теперь привлекли какого-то парня по имени Герман Х. Чего вы могли ожидать от человека по имени Герман Икс? Он когда-нибудь делал что-нибудь в этом роде? Если он собирался стать еще одним улыбчивцем, Дортмундеру просто нужно было проявить твердость. Хватит улыбаться.

Усаживаясь рядом с Дортмундером и потянувшись за бутылкой бурбона, Келп сказал: «Мы договорились о финансировании».

Виктор занял место прямо напротив Дортмундера. Он улыбался. Прикрыв глаза рукой, Дортмундер слегка наклонил голову и спросил Келпа: «У тебя есть все четыре штуки?»

«До последнего пенни. Свет слишком яркий для тебя?»

«Я только что ходил в кино».

«О, да? Что ты видел?»