Текст книги "Весы"

Автор книги: Дон Делилло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

В Мехико

Открытка № 6. Мехико. Город древний и современный. Беспорядочный и в то же время уютный. Город контрастов. Леон стоит в своем номере «Отеля дель Комерсио», пересчитывает песо. У него есть карта города, где четко отмечены сегодняшние маршруты. При нем документы и вырезки. Испанско-английский словарь за тридцать пять пенсов с изображением кенгуру. (Новый, краткий. Nuevo, conciso.) Ему нравится путешествовать за границу, прямо как президенту.

Он прошел пешком две мили от гостиницы до кубинского посольства. Сказал там девушке, что едет в Россию и хочет ненадолго остановиться на Кубе. Проще получить транзитную визу, потому что кубинцы настороженно относятся к американцам. И в том, кто едет в Россию, сомневаются.

Женщина изучила его старый советский пропуск на работу, свидетельство о браке с русской гражданкой, свидетельство о том, что он является руководителем комитета «Справедливость для Кубы», газетную заметку о его аресте и множество других документов.

Не сказала «да». Не сказала «нет».

Она отправила его фотографироваться на визу. Пройдя несколько кварталов, он остановился у советского посольства. Такая близость вселяла надежду. Посольство представляло собой большую серую виллу с колоннами у входа и причудливыми слуховыми окнами. Там стояли вооруженные часовые и высокая остроконечная железная ограда. Леону подумалось, что, наверное, когда он заходил внутрь, его снимала скрытая камера.

Чиновник просмотрел его документы. Было бы неплохо, сказал он, если бы Леон пришел с кубинской транзитной визой на руках.

Ладно. Он сфотографировался и вернулся в кубинское посольство. Женщина сказала, что сначала он должен получить советскую визу, а потом уже транзитную кубинскую.

Ладно. Он вернулся на виллу. Чиновник сказал, что советскую визу он получит не раньше чем через четыре месяца, если вообще получит. Леон ответил, что в Финляндии ему сделали визу за два дня. Чиновник ответил: «Но тут же Мехико». И Леон ожидал, что он добавит: «Колыбель махинаций».

Он поел суп, рис и мясо. Это стоило сорок два цента. Он переводил меню со словарем, заказывал блюдо, потом переводил дальше.

На следующий день он пришел в кубинское посольство и потребовал консула. Стоял там и кричал на него. Они громко и ожесточенно спорили. Он знает свои права. Он друг революции.

Затем отправился в советское посольство и попросил связаться с посольством в Вашингтоне. Там хранится подшивка писем. У него русская жена. Они поженились в тот день, когда Кастро наградили орденом Ленина.

Леону пришло в голову, что этот чиновник – из КГБ. Поэтому он упомянул Кириленко. Правильно ли он поступил? Во всяком случае, имя – уже какая-то связь. Еще Леону подумалось, что его фотографировали не только советские скрытые камеры, но и камеры ЦРУ, спрятанные в здании на той стороне улицы, или в припаркованной машине, или – что вполне вероятно – висящие на спутнике в небе.

Номер его комнаты – восемнадцать. Скоро октябрь, а он родился восемнадцатого. Дэвид Ферри родился восемнадцатого марта. Они как-то сидели и обсуждали это. Год рождения Ферри – 1918-й.

В воскресенье он сходил в кино днем, а потом еще раз вечером.

На следующий день появился в кубинском посольстве, позвонил в советское посольство, затем отправился туда.

Куба и Россия. С Россией еще не все потеряно. Он может туда и вернуться, если Марине дадут визу. Может просто съездить или остаться насовсем. Они снова будут жить семьей.

Леон спросил советского чиновника, пришел ли из Вашингтона ответ на телеграмму. Сказал, что в благодарность за оплату поездки в СССР предоставит информацию. Снова упомянул Кириленко.

Вечером ознакомился с номером «Эста Семана», который взял в холле. События и места на английском и испанском. Все напечатано дважды, и он постоянно переводил глаза с одного языка на другой.

На следующий день в обоих посольствах ему сообщили, что новостей нет. Он опять показал свои документы и почту. Документы придают материальность требованиям и желаниям. Человек с документами материален.

Но здесь просто бюрократическая ловушка на двух, трех языках, и ничто не помогает. Ему отказали, дело застопорили. Трудно поверить, что представители новой Кубы так с ним обошлись. Какое глубокое разочарование. Такое чувство, будто он живет в пустоте. Хочется ощутить структуру, в которую он включен, четкое определение, где его место. Но система проходит мимо него, мимо всего подряд, даже мимо революции. Он в этой системе – никто.

Третий или четвертый раз он обедал в ресторанчике рядом с отелем. Подумалось, что агентства в Штатах сейчас общаются между собой насчет этой прослушки и снимков скрыли камерой.

До сих пор он был единственным североамериканцем и в отеле, и в ресторане. Но вдруг осознал, что на него смотрят – человек за столиком у кухни, и Леон ясно видел, что это не мексиканец. Вроде бы он мельком заметил, как входил этот человек. Но смотреть в ту сторону не хотелось. Он чувствовал такое, чего лучше бы не знать. Из радио на полке доносилась музыка – может, и фанданго. Он передвинулся так, чтобы оказаться спиной к тому углу, где сидел человек. Потому что самое интересное в этом, самое странное, удивительное и необычное – Леон уверен, что это Ти-Джей Мэкки. Он осторожно пьет воду. По спине поднимается жар. С первого взгляда ясно, что этот человек не мексиканец, Широкоплечий, с короткой стрижкой. Леон вынул из кармана словарь, просто так, чтобы что-то сделать, пролистал его. Это был просто взгляд мельком, размытое пятно. Он медленно пил воду, почти для проформы, следя за собой, держался прямо и серьезно, как человек, знающий, что за ним наблюдают.

Переходя площадь, он услышал чей-то оклик: «Леон!» Но имя произнесли скорее на испанский манер, чем на английский, поэтому он решил, что обратились не к нему.

На следующий день в девять тридцать утра он сел в автобус на двенадцатое место, которое забронировал на имя Х.О.Ли. И лишь когда через семнадцать часов они подъехали к мосту между Мексикой и США, Леон осознал, что забыл посетить дом Троцкого, дом-крепость в Мехико, где Троцкий провел последние годы изгнания. От досады перехватило дыхание, он обмяк, но тут же взял себя в руки, сказав: «Ну и ладно».

Он вез два банана в бумажном пакете, и прежде чем автобус подъехал к таможне, вынул их и проглотил. Он думал, что фрукты запрещено везти через границу, а сейчас ему меньше всего нужна очередная перепалка с властями.

4 октября

Мэри Фрэнсис возила пылесос по гостиной. Она казалась себе оплывшей и какой-то гормональной. Нужно прилагать усилия, чтобы просто жить, переставлять тяжелые ноги. Пятница, уроки закончились, и она пылесосила вокруг Сюзанны, которая сидела на полу и смотрела мультфильмы про кроликов. Пропылесосила порожек между гостиной и столовой. Пропылесосила вокруг стола и под дубовым сервантом. Сегодня все тело как будто свинцовое, борешься за каждое движение.

Уин прошел мимо дверей с ножом в руке.

Она снова оттащила в гостиную пылесос, купленный пять лет назад «хувер» с корпусом в виде космического спутника. Забавно, она с пылесосом перед экраном, а Сюзанна даже не жалуется. Девочка будто смотрит сквозь нее. Слышит мультяшные голоса через вой «хувера».

После обеда Уин спустился в подвал, разобраться, что там шумит. Он видел со стороны, как идет по деревянной лестнице, слегка опустив голову и распрямив пальцы правой руки. Дома порождают шум, сказала Мэри Фрэнсис. Он ощутил запах скипидара и понял, почему человек может подсесть на скипидар, жить этим летучим, вязким, смолистым запахом. Мэри Фрэнсис говорит, что дома все время ворочаются и оседают.

Спасибо. Но за этим стоит что-то еще.

Он вернулся в гостиную и сел рядом с женой, послушать радио. Ей нравились проповедники «возрожденцев», эти люди обладают зловещим красноречием.

– Неважно себя чувствуешь? – спросил он.

– Нет, нормально.

– Хочу, чтобы тебе было хорошо.

– Все нормально.

– Иначе было бы ужасно. Тебе не должно быть плохо, понимаешь? Я этого просто не вынесу.

На коленях у нее лежал каталог «Сиэрс». Она заказывала покупки по каталогу, когда их поселяли где-нибудь в глуши. ТРОПИК ИЗОЛЯЦИИ. Что, черт побери, случилось с Мэкки?

– Не будь таким мрачным, – сказала Мэри Фрэнсис.

– Разве ты не любишь, когда о тебе заботятся?

– Но не так же.

– Домохозяйке никогда времени на себя не хватает. Но ей же должно нравиться внимание?

– Не такого же. У тебя настолько убитый вид. Просто мороз по коже.

Он рассмеялся. Было слышно, как Сюзанна прошла по кухне, напевая стишок, любимый здешними детьми. Мэкки обошел все попытки Парментера выследить его. В чем дело? Ларри сказал, что он, скорее всего, вышел из игры. Не хочет участвовать. Хочет сменить род деятельности. Все кончено. Мы сделали попытку.

 
Горошек – музыкальный фрукт:
Чем больше ешь, тем громче пук.
 

Сам Парментер находился в Буэнос-Айресе, где ему показывали место новой работы. Это будущее Управления, сообщил он Эверетту. Следить за денежным обращением в мире. Перемещать и прятать деньги. Создавать денежные запасы. Финансировать крупные операции с помощью разветвленных денежных сетей.

Улан едет в Техас.

– Заметил, какой у нее небрежный тон? – спросила Мэри Френсис.

– Это же детская песенка. А что с тоном?

– Нет, дело в том, что она как бы репетирует небрежность. Чтобы мы не догадались, что поется это для нас.

– Просто небрежный тон и все.

– Где нож для мяса, которым ты отскребал краску? Все ножи куда-то деваются.

Предчувствие. Неделю назад в «Рекорд-Кроникл» появилась заметка о путешествии президента. После турне по Флориде – короткая поездка в Техас в ноябре. Остановки в Хьюстоне, Сан-Антонио, Форт-Уорте и Далласе. Три-четыре строчки, затерянные среди страниц, их заметит лишь человек, живо интересующийся местонахождением президента. Есть нечто зловещее в том, что президент Джек направляется именно сюда, подумал Уин. Объект заговора приближается к заговорщику. При условии, что из Майами он уедет. Парментер мог ошибиться. Возможно, кое-что до сих пор в силе, происходит некое движение по определенной логике.

– Я не нашел скребок, – ответил он.

– Не нужно брать ножи.

– Что-то странное с этим скребком. Точно знаешь, где он лежит. Смотришь прямо на него. Но не видишь, он сливается с общим фоном. Ничего не поделаешь, фон сбивает с толку.

Он хотел найти способ избавиться от страха и мук совести. Не настолько он силен, чтобы спокойно отнестись к тому вреду, что может причинить операция, если ей снова дали ход. Он почти молился, чтобы все раскрылось. Если его обвинят, посадят на полиграф, детектор лжи, заставят сказать правду это будет избавлением. Он верил в эту правду. Боялся и надеялся, что его проверят на полиграфе. В Управлении безопасности есть модели, которые помещаются в чемодан. Можно сидеть дома и дрожать. К тебе приедут с небольшим порожным чемоданом «Самсонит», все распакуют, с серьезным видом зададут попутно несколько контрольных вопросов. Остальное сделает его тело, беспомощно выдав все, что знает. Машина вклинивается между человеком и его тайнами. В детекторе лжи есть нечто глубоко личное. Он проверяет состояние кожи и видит, как ты волнуешься. Когда лжешь, ускоряется биение сердца. Кровь стучит в висках. Причудливая старомодная теория, но он видел, как хороша она в действии. Провалил один тест. Сломался в начале второго. Полиграф. Чисто техническое слово из лексикона специалиста, но все же традиционное, понятное, происходящее из греческого языка.

– Где она? – позвал Уин. – Где моя девочка?

– У себя в комнате, – ответила Мэри Френсис.

– Но мы хотим, чтобы она спустилась сюда, – кричал Уин. – Нас нужно как следует развеселить.

– Раз уж она у себя, вопрос исчерпан. День определенно закончен.

– У меня не было своей комнаты, – произнес он.

– У меня, слава богу, была.

– Думаю, ты обратишь внимание на то, что крупные исторические фигуры редко имели отдельную комнату.

– Я любила свою комнату – сказала она.

– Хочешь сказать, что с той поры тебе никогда не было так хорошо? – Уин снова позвал: – Иди сюда, поговори с нами, а то нам будет очень пло-о-о-хо!

Он вышел на крыльцо, посмотреть, что за шум. Постоял там, покурил. Доносились слабые звуки радио. Старый знакомый голос, голос радио из другой эпохи возвращает все. Этот дом лелеет воспоминания. Изогнутое крыльцо. Дубовые столбы, увитые лианами.

Уин знал все изобретенные способы обмануть детектор, но также понимал, что не хватит сил ими воспользоваться. Он верил в полиграф. Был согласен взаимодействовать с ним, чтобы всем показать, как хорошо работает машина. Приборы делают нас уступчивыми. Нам хочется ублажить их. Детектор лжи – единственная надежда на избавление после всего, что он натворил, что выпустил в массы. Способ избежать смерти. Потому что придет время, и они вдруг исполнятся сожаления. Увидят, что он действовал во благо своей страны. Он любил свою страну. Любил Кубу, знал язык, читал книги. Он окажется за пределами «да» и «нет». Надо предупредить о том, что заговор по логике стремится к смерти. Ти-Джей где-то далеко, жует жвачку и щурится на свет. Они кивнут и все поймут. Их глаза наполнятся всепрощением. Все-таки они не безжалостные люди. Скажи о своих намерениях Управлению. Управление простит.

Бог живет и здравствует в Техасе.

Уин вернулся в дом и выключил радио. И половины дня не прошло, а уже снова ложиться. Он проверил, заперта ли дверь, и выключил свет на крыльце. В сотый раз прошел по коридору, проверил заднюю дверь, проверил, перекрыт ли газ у плиты. Плита – последний объект проверки на первом этаже. Осталось только погасить свет на кухне. Он щелкнул выключателем и начал подниматься по лестнице.

На последней ступеньке он споткнулся. Всего лишь оступился, ничего страшного, никаких последствий, но Мэри Фрэнсис молча выскочила из спальни, схватила его за локоть и завела в комнату.

Он сел на кровать и принялся разуваться. Жена пытливо всматривалась в его лицо.

– Просто споткнулся, – сказал он.

– Было слышно.

– Всего-навсего оступился.

– У тебя завтра семинар. В корпусе изящных искусств и естественных наук. В десять утра.

– Я хочу, чтоб у тебя все было хорошо, – сказал Уин. – Чтобы все было замечательно. Нельзя допустить, чтобы тебе стало не по себе. Я вообще ничего не смогу, если тебе будет в чем-то плохо. Только ты имеешь для меня значение.

Управление простит. Любой из четырех директоров на высшем уровне прекрасно понимает, насколько рискованна тайная деятельность. Им понравится его желание сотрудничать. Более того, они оценят по достоинству сложность его плана, пусть и не завершенного. В нем мастерство и память. Ответственность и духовная сила. И еще – портрет их собственных преступных желаний. Никогда он не принадлежал Управлению полнее, чем в те первые напряженные дни обдумывания заговора.

Он стоял в пижаме у кровати. Забыл отметить в памяти, перекрыл ли газ. Придется спускаться и проверять. Мэри Фрэнсис лежала в темноте, ее дыхание уже стало сонным, ровным и глубоким. Нужно посмотреть, перекрыт ли газ, и не забыть. Это будет означать, что впереди еще одна безопасная ночь.

Мэкки стоял у холодильника и пил воду из кувшина. На нем был спортивный костюм и бейсболка. Он бегал по вечерам, чтобы не набирать вес.

Снял бейсболку и подул в нее. Затем сел за кухонный стол и очистил апельсин. Дом стоял на краю недостроенной Улицы в полумиле от центра Маленькой Гаваны.

Вошел Раймо.

– Когда вернулся? – спросил он.

– Днем.

– Слышал, что говорят? В Чикаго кто-то задумал то же самое.

– Банистер звонил. Он видел телетайп ФБР. Покушение на жизнь.

– Команда из четырех человек. По крайней мере, один из них – кубинец. Дж. Ф.К. приедет в Чикаго где-то второго ноября.

– Будем ждать своей очереди.

– Если оттуда просочился слух, то же самое может случиться и с нами.

– Я на это и рассчитываю, – ответил Ти-Джей. – В общем-то, я делаю все, чтобы это произошло. Только так у нас может получиться. Выступим быстро и жестко. Молчи об этом. Не говори Фрэнку и Уэйну.

– Значит, Майами отпадает?

– Верно.

– То есть Леона мы не привозим.

– Верно.

– Где он?

– Сел на автобус до Ларедо. Наверняка поплывет оттуда на корабле в Техас. Главное, что кубинцы его не приняли. Леону не дали визу. Все начинает оформляться. Нужно сделать все коротко, сымпровизировать. Будто обыкновенное убийство в Техасе.

– Дж. Ф.К.?

– Едет в Даллас в следующем месяце. Много разъезжает этот человек. И везде найдется тот, кто от него что-то хочет. Обливается потом от вожделения и страсти. Не знаю, почему так. Может, он слишком красив для этой жизни.

Он отломал несколько долек апельсина и протянул их Раймо.

– Кто-то должен наблюдать за Леоном.

– Я думаю, что Леон будет скрываться от нас, – произнес Ти-Джей. – Он знает, что мы задумали, и не обязательно с этим согласен. На данный момент у нас имеется собственный Освальд, по образу и подобию. «Альфа» рассылает людей по всему штату. Рано или поздно придется засечь, где подлинник.

– Когда мы везли его в Хьюстон, он мне и двух слов не сказал. Говорил только с Фрэнком.

– О чем?

– Прицепился к нему сразу. Хотел поучиться испанскому.

В темной комнате Сюзанна села в кровати. Они точно уже спят. Когда умолкло радио за стеной, оставалось только досчитать до ста. Оба спят, у них тихо. Если перепрятывать Человечков, то сейчас самое время. Нужен тайник понадежнее. В шкафу много барахла, они в любой день могут там прибраться, а Человечки спрятаны в кармане сумки для обуви, которая висит изнутри на дверце. Как только они обнаружат Человечков, Сюзанне конец. Никто на свете больше не сможет ее защитить.

Здорово, что есть новый хороший тайник.

Девочка выбралась из постели и приподняла штору, впуская в спальню свет уличного фонаря. Затем тихо прошла по комнате в своей ночной рубашке до пола. Вынула из шкафа Человечков и усадила на узкий бортик за старым письменным столом, который когда-то принадлежал бабушке. Бортик выступал где-то в дюйме от низа стола. Кроме Сюзанны, никто не мог просунуть руку между столом и стеной. Замечательное место: Человечки сделаны сидячими, и поэтому прочно там устроились. Это были глиняные мужчина и женщина, которых подарила на день рождения лучшая подруга, Мисси – индейцы, живущие в пуэбло, с черными волосами и в черной одежде, с черными точками вместо глаз и рта.

Девочка снова легла в кровать и натянула одеяло.

Человечки – не игрушки. Она с ними никогда не играет. Человечки для того, чтобы их прятать, пока не понадобятся. Их нужно держать рядом, в целости и сохранности, на случай, если мама и папа на самом деле совсем не те, за кого себя выдают.

В Далласе

За столом на кухне миссис Эд Робертс четыре женщины проводили время за чашкой кофе. На рабочем столе стояла корзина со сложенным бельем. Рут Пэйн снова подняла руку, призывая к тишине. Все замолчали. Затем она стала переводить на своем ломаном русском Марине Освальд, которая слушала и улыбалась, держа чашку пальцем за ручку. Беседа шла о детях, мужьях, врачах, обычная болтовня, но Рут было интересно. Все-таки возможность поговорить по-русски. Миссис Билл Рэндл, сидевшая рядом, кивала, пока Рут переводила. А Дороти Робертс всматривалась в лицо Марины: понимает та или нет. Им не хотелось, чтобы она чувствовала себя не удел.

В соседней комнате шумели дети. Рут Пэйн рассказала соседкам, что мужу Марины не удалось найти работу. Он живет в меблированной комнате на Оук-Клифф, пока не подыщет работу и квартиру для своей семьи. Конечно, Марина ожидает этого со дня на день.

Дороти Робертс упомянула пекарню «Особняк». У них есть служба доставки на дом. Еще «Техасский гипс», кто-то говорил, что там ищут работников.

Рут Пэйн ответила, что муж Марины не умеет водить машину, поэтому все отпадает.

Миссис Билл Рэндл, Линии Мэй, сообщила, что может все-таки отведает кофейного торта. Очень аппетитный.

– Так тепло для октября, – сказала Дороти Робертс. – Или мне кажется?

На той стороне улицы хлопнула дверца фургона.

Затем Линии Мэй рассказала о своем брате. Как-то он упоминал, что на книжном складе, где он работает, нужен человек. Это недалеко от центра Далласа.

Рут перевела это Марине.

Вошла одна из девочек, послюнявила палец и принялась собирать крошки со стола.

Дороти отперла дверь навеса для машины.

– Это на Элм-стрит, – сказала Линии Мэй. – Около автострады Стеммонс.

Через пять минут Рут, Марина, Джун Ли, детишки Рут, Сильвия и Крис, шли по газону к дому Рут, что стоял по соседству – скромному одноэтажному дому с пристроенным гаражом. Рут повернулась к двери и смотрела, как медленно приближается Марина, огромная, полная. Еще одну душу переправляет она через тьму в этот мир, ну или в окрестности Далласа. Семья Освальдов догоняла Пэйнов. Нет, Рут не возражала. Она даже не была против еженедельных визитов Ли. Она развелась с мужем, и на самом деле было кстати, что в доме бывает мужчина и делает кое-какую работу.

Когда они вошли, Марина спросила, можно ли позвонить. Рут поискала в справочнике Техасский склад школьных учебников. Поговорила с человеком по имени Рой Трули, не наймет ли он молодого бывшего военнослужащего, у которого жена ждет ребенка, и у них есть еще маленькая дочка, и он долго ищет работу, жаждет устроиться хоть на полный день, хоть на неполный, есть ли возможность его взять?

Марина стояла рядом и ждала, когда Рут переведет.

Склад оказался семиэтажным кирпичным зданием с надписью «Хёрц» на крыше. Ли заполнял бланки. Брал их из лотка на первом этаже и крепил к своему планшету. Затем поднимался на шестой этаж за книгами. Бланки заполняли в основном негры. По вечерам они устраивали гонки на лифтах. Двери захлопывались, в шахте эхом раздавались голоса, смех, оклики. Он относил все книги вниз к девушкам на упаковочный стол, где товар проверяли и отгружали.

Столько книг. Стопками по десять коробок. Коробки со штампом «Книги». Со штампом «Десять «Самостоятельных Читателей». Стопки выше окон. Коробки такие большие, что управляешься с трудом. Когда вскрываешь их, оттуда пахнет свежей бумагой, книжными страницами и переплетом. И тебя захлестывают воспоминания о школе.

Ему нравилось ходить с планшетом – вполне приличный способ зарабатывать на жизнь. Нет ни безумного лязга машин. Ни грязи и мазута. Только пыль, которую поднимали трое или четверо парней, бегущие к лифтам. Они с грохотом неслись по старому деревянному полу – кто первый спустится вниз. И золотистая пыль повисала среди книг.

Ли сидел в столовой Рут Пэйн и недоумевал – куда подевались женщины. Затем Марина и Рут вошли с тортом и пропели:

– С днем рождения!

Ли опешил. Вскрикнул и рассмеялся. Двадцать четыре года.

В эту пятницу он остался на ночь, и следующим вечером сел на полу смотреть по телевизору кинопрограмму. Марина свернулась рядом, положив голову ему на колени.

Первым показывали «Садденли». [20]20
  «Садденли» (название городка, где происходит действие, от англ.«внезапно») – фильм американского режиссера Льюиса Аллена (1954).


[Закрыть]Фрэнк Синатра играл бывшего фронтовика, который приезжает в маленький город и поселяется в доме, откуда просматривается железнодорожная станция. Он здесь для того, чтобы убить президента. Ли почувствовал, как все вокруг замерло. Возникло жутковатое ощущение, что за его реакцией наблюдают. Президент должен прибыть поездом в тот же день. Он едет рыбачить в горы. По маркам автомобилей и прическам Ли определил, что фильм снят в пятидесятых. То есть президент – Эйзенхауэр, хотя имени не называлось. Он чувствовал, что события, происходящие на экране, связаны с ним. Будто через паутину сигналов и телевизионных антенн, через все информационное поле подаются тайные команды. Марина спала. Их послание проходит сквозь ночь и попадает в поры его кожи. Фрэнк Синатра устанавливает на окне мощную винтовку и ждет поезда. Ли знал, что ему ничего не удастся. Это же кино. Сделают так, что все раскроется и он погибнет.

Вторым фильмом программы шел «Мы были чужими». [21]21
  «Мы были чужими» – фильм американского режиссера Джона Хьюстона (1949).


[Закрыть]Джон Гарфилд – американский революционер на Кубе в тридцатые годы. Он замышляет убить диктатора и развалить все правительство. Ли знал, что речь идет о периоде «железного правления» Мачадо, которого называли «президентом тысячи убийств». На улице темно. В доме тоже темно, лишь мерцает экран. Старая поцарапанная пленка рассказывает о его мечте. Пик негодования, полнота власти – его ночная фантазия. Джон Гарфилд и его соратники копают подземный ход через кладбище. Ли казалось, что он смотрит свое собственное кино. Этот фильм пустили специально для него. Не нужно ничего воображать. Все происходит само по себе, в неровном свете, с дрожащим в углу кадра волоском. Джон Гарфилд героически погибает. Он должен был погибнуть. Этим и живет революция.

После фильма Ли остался сидеть у телевизора, где началась крикливая ночная реклама – ведущие, изливая потоки слов, демонстрировали миксеры, чудо-шампуни, а Марина лежала рядом и ровно дышала во сне.

Что-то странное он ощутил не только из-за кино. Все дело в осени. Он родился в октябре. В этом же месяце записался в морскую пехоту. В октябре же прострелил себе руку в Японии. Октябрь и ноябрь – время серьезных решений и важных событий. В октябре он приехал в Россию. В том же месяце пытался покончить с собой. Последний раз виделся с матерью год назад, в октябре. Ракетный кризис случился в октябре. Марина ушла от него и вернулась в прошлом ноябре. В ноябре они с Дюпаром решили застрелить генерала Уокера. Последний раз он видел брата Роберта в ноябре.

Братьев зовут Робертами.

Ли уложил Марину в постель, сел рядом и долго нашептывал всякую чепуху, чтобы она опять уснула. Он ощущал ее умиротворение, женскую страсть и доверие, ощущал ребенка, которого она носила. Пора начинать копить деньги на стиральную машину и автомобиль. У них будет квартира с балконом, наконец-то собственная мебель, современная, красивая и чистая. Избавиться от одиночества можно и стандартным путем.

Хозяйка разрешила ему хранить консервы и молоко в углу холодильника. Где-то полчаса в неделю он сидел вместе с другими жильцами и смотрел телевизор. Никогда с ними не заговаривал и не смотрел на них прямо. Серые фигуры в старых креслах, не более того. Он зарегистрировался под именем О.Х Ли.

Этот доходный дом располагался в районе Оук-Клифф, который Ли хорошо знал. На той стороне улицы стояла заправочная станция «Галф», где они встречались с Дюпаром. Прачечная самообслуживания, которая теперь называлась «У Рено», находилась в нескольких домах отсюда. Он сходил туда, но Бобби там больше не работал. Днем это место оккупировала дюжина женщин с детьми. Дети ели и играли. Автоматы со стуком выбрасывали бутылки «колы».

Комната у него была восемь на двенадцать футов. Кровать, комод с зеркалом, шкаф. Здесь он часами читал «Активиста» и «Рабочего». Как-то вечером снова поехал в центр на 22-м автобусе. Бродил по улицам, заглядывал в бары. Он прошел всю Саут-Акард и оказался перед «Музыкальным баром Джина». Мимо него внутрь проскочили двое мужчин, и он последовал за ними. Остановился у дверей. Народу было много. Вдоль стен стояли грубые деревянные скамьи. Он легко мог бы очистить комнату, установив «автоматический огонь» на штурмовой винтовке «АР-15», которой пользуется охрана президента. Ли хотел постоять, пока его не заметят, и просто понаблюдать, как эти гомики устраивают свои дела.

– Это меня не касается, но… – сказал кто-то. Ли поискал глазами человека, с которым хотелось бы поговорить, кто выслушал бы его. На него мельком бросали взгляды, потом стали смотреть в открытую. Пора было заходить и что-то себе заказывать, или же удалиться за дверь. Он решил, что сейчас пришел только посмотреть. Потом вернется, когда почувствует себя увереннее, не будет таким пугливым и странным. Хайдел означает «помалкивай». Он вышел на свежий воздух и заметил, что вспотел. Вернувшись к себе в комнату, от корки до корки прочитал «Активиста» за прошлую неделю. Читал и между строк. Всегда можно сказать, чего от тебя ждут ради борьбы. Послание таится в тексте.

Через три дня после рождения Рэчел он отправился на собрание в Мемориальный зал. Основной докладчик – Эдвин А. Уокер. Ли стоял у задней стены и наблюдал, как заходят люди. Тайна, которую он носил в себе, делала его недосягаемым. Он – тот самый, кто стрелял и почти не промахнулся. В этом тайна и власть. И он стоит прямо среди них, бёрчистов и «правых», а револьвер 38-го калибра спрятан под курткой на «молнии».

Набралось около тысячи. Уокер стоял на трибуне в своем «стетсоне» и распинался на тему Объединенных наций. Хяопки. ООН – действующий орган мирового коммунистического заговора. Хлопки. Ли потихоньку занял место где-то в средних рядах. Как ничтожны и озлоблены эти люди. Им хочется повалить кого-то на пол и топтать минут пятнадцать. Ну как, полегчало? Уокер теперь разглагольствовал о каком-то «Аппарате Истинного Контроля». Говорил он нескладно, его бессодержательная речь ни к чему не обязывала. По одну сторону от него стояло знамя «Одинокой звезды», [22]22
  Символ штата Техас.


[Закрыть]по другую – флаг Конфедерации. Ли прошел вперед по залу, пригибаясь, чтобы никому не заслонять вид, и отыскал место рядом со сценой. Уокер – усталый человек. У него лицо актера, загримированного под бессильного старика. Ли представил на рубашке Уокера прямо под сердцем ярко-красное пятно.

На улице люди обступили генерала, стараясь прикоснуться, попасться на глаза. Он медленно двигался к своей машине. Ли протолкался через толпу. Люди лезли в поле зрения Уокера. Взывали к нему, рвались напролом. Ли на мгновение встретился с ним взглядом и улыбнулся, словно говоря: «Спорим, ты не знаешь, кто я». Недосягаемый. Он держал руку под курткой, взявшись за ствол револьвера, – ведь как просто, как удивительно легко сделать так, чтобы твое существование заметили. Ли представил, как толпа раскололась, люди бросаются врассыпную, выкрикивая «нет, нет, нет», а Уокер лежит на мостовой, уже без шляпы. Фотография на первой полосе «Утренних новостей».

Он вернулся домой на автобусе. Сел на кровать с револьвером в руке. Убийство Уокера сейчас ни к чему не приведет. На Кубу все равно никак не попасть. Его не примут, даже если он выстрелит и сможет скрыться. Для Эдвина Уокера ход в историю закрыт. Ли сунул револьвер в ящик шкафа. Сходил на кухню и выпил молока в темноте.

Что же сделать для Фиделя, чтобы ему разрешили счастливо жить на маленькой Кубе?

Ли сидел за рулем микроавтобуса Рут Пэйн. Ветер гонял пыль по гравию большой автостоянки. Было воскресенье, и стоянка оказалась пуста.

Рут Пэйн была высокой стройной женщиной лет за тридцать, с длинным подбородком, волнистыми кукольными волосами и в библиотекарских очках. Она повернулась на сиденье, поглядев назад.

– Помедленнее, помедленнее, – сказала она. – Давай очень медленно.