Текст книги "Бои местного значения (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Зурков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 25–29

Глава 25. До станицы мы добрались часикам к двум пополудни. Могли бы и минут на двадцать раньше, но притормозили за версту якобы последний лоск на одежде и сапогах навести. А на самом деле было у меня очень стойкое ощущение, что смотрят на нас из придорожных кустиков чьи-то любопытные глазки. Не враждебно, а изучающе. Поделился сомнениями с Митяем, мало ли, может это часть сценария торжественной встречи, но он сразу сказал, что – нет, затем признался, что и ему чуйка, как тот дятел, всё темечко по этому же поводу проклевала. Решили ехать дальше спокойно, но наготове, а сотник сразу по прибытии вышлет пару своих пластунов, чтобы поискали следы, а, в идеале, и их обладателя. Въехали неторопливо и, ведомые Митяем, направились представляться «местной власти», сопровождаемые умеренно любопытными взглядами взрослого населения и оживлённым гомоном мальчишек-казачат, которые тут же организовали свою группу «почётного эскорта», мельтеша возле телег и нахально обсуждая внешний вид и оружие прибывших с апломбом, заимствованным у старшего поколения, для которого все остальные жители планеты были людьми в принципе неплохими, но явно не дотягивавшими по совокупности тактико-технических характеристик до казацкого сословия. Несколько минут подобной критики, и мы, оставив справа церковь, останавливаемся на площади у станичного правления – длинного бревенчатого здания с тремя входами. Мелковозрастная щеглота, то ли понимая официальность момента, то ли на всякий случай и во избежание лишних неприятностей отстаёт и незаметно исчезает за заборами и плетнями. И, наверное, правильно. Ибо на крыльце центрального входа появляется станичный атаман Григорий Михайлович Митяев. Ага, а на погонах уже «рельсы» с тремя звёздами, последний раз я его видел есаулом, а теперь уже войсковой старшина. И смотрит этот казачий подполковник на нас, тщетно пытаясь замаскировать дружескую ухмылку в тридцать два до сих пор незнакомых с дантистом зуба вежливой и официальной улыбкой. На шаг позади стоит, как я понимаю, его зам. С есаульскими погонами и незнакомым фейсом. Высокий, черноволосый, не хиляк, держится уверенно, смотрит внимательно, на груди Георгий и Владимир с мечами и бантом. Всеобщего ликования не поддерживает. Ладно, пойдём познакомимся. Тем более, что Буртасов уже на полпути к крыльцу… Официальное представление о том, что горный инженер Буртасов и отставной штабс-капитан Пупкин возглавляют картографическую экспедицию от Русского географического общества, занимает минуту, затем есаул, понимающе улыбнувшись, отправляется размещать народ в казарму, выделенную нам для проживания, а мы проходим в кабинет. И минуту пытаемся с Михалычем, довольно урча, проверить обнимашками у кого рёбра крепче. Митяй откровенно лыбится, глядя на наши костоломные соревнования. Илья же, когда мы расцепились, сразу ушёл в отказ, мотивируя тем, что если господа полковник и подполковник пытаются заняться взаимным членовредительством, то он, как младший по чину, не смеет им мешать, но его собственные кости ему ещё пригодятся, чтобы сайгаком носиться по местной тайге. – У меня обитать будете! – С ходу оповещает Михалыч. – Мне Катька проходу не даёт, когда, да когда дядька Денис её любимый заявится. Приехал, вот и расхлёбывай. – Погоди, Гриша. За предложение – спасибо огромное, но не обижайся, мы лучше с остальными будем. В первую очередь – из конспирации. А видеться и с тобой, и с дочей твоей всё равно постоянно придётся. Скажи лучше, куда пленных деть. – Пленных? – Митяев сначала удивлённо смотрит на меня, затем улыбается. – Ах, ну да! Я ж и забыл, что нашему Командиру в дороге скучновато бывает. К кому на сей раз доколупался, Денис Анатольевич? – То не мы к ним, а они к нам. Только вот рылом не вышли малёхо. Банда Разгуляя. Взяли его и ещё двоих языками, остальных положили. Да только он этой ночью уйти сумел. Сам не знаю как. – Уйти⁈ От твоих⁈ – То моя вина, Григорий Михалыч. – Митяй моментом стирает с лица улыбку. – … Ладно… Опосля погутарим… Пока что их – в холодную. Обшмонать, только подштанники оставить. Караул от второй сотни. Иди распорядись… И глазом мне тут не сверкай! Твои уже накараулили!.. – Проводив суровым взглядом своего подчинённого, Михалыч, остывая, молчит минуту, затем продолжает разговор. – Ушёл Разгуляй… Хреново. Интересно было бы с ним поговорить, ходили тут разные слухи… – Ну так с его пристяжью и поговорим. Пускай даже и знают меньше, но что-то да расскажут. – Ага, и куда мне их потом, опосля разговора деть? – Гриша снова замолкает в задумчивости, затем принимает какое-то решение. – Хотя… Если подтвердят они слухи эти, знаю я кому их отдать… Ладно, потом всё обговорим. Ты, Денис Анатолич, как насчёт лёгкого перекуса, потом – в баньку, а уж после и отметим ваш приезд… Свежий ветерок с реки неожиданно и приятно холодит кожу, в тайге всё же душновато было. Или это после баньки так кажется? Сколько мы… Три раза в парилке друг о друга веники мочалили? А теперь вот сижу на завалинке чистый, до скрипа отдраенный и потому розовый, как та часть младенца, где спина теряет своё благородное значение и превращается в ноги. Квасок попиваю ядрёный, холоднющий, из погреба, и сидящего рядом такого же, как я разомлевшего Михалыча слушаю. Сначала я ему о своей жизни рассказывал, теперь его очередь. – Первая зима самая тяжкая была. Мы-то, донцы, к другим погодам привычны, а тут… Морозами-то нас не удивить, но когда за минус тридцать!.. И снега поболе, чем на Дону, но, всё же не так, как ты про свой Томск рассказывал… Но справились. Баб с ребятишками-то не было, дома пооставались. Вот там вой был при отправке! Как на войну казаков провожали. Но, хоть и на всё готовое приехали, всё одно трудно привыкать было. Земля другая, охота другая, рыбалка – тож. Соседи, особенно буссинские волками на нас смотрели. Ну, это и понятно, деды их сами строились, льгот особых не имели, а тут приехали какие-то залётные, да на всё готовое, и дома стоят, и даже землица кое-где почищена… – И что, не дружите?.. Оп-па. – Дотягиваюсь до кисета и набиваю трубку. – Ну, не так, чтобы очень. Тут мы ещё в прошлом году на летнем учении первые места взяли по фланкировке и стрельбе, так они вообще взбеленились. В драку полезли, да ещё и огребли по самые-самые… И несунов всякого запретного мы почти что всех повывели. Осталось человек пять, да мы с ними приятельствуем. – Видя мою удивлённую физиономию, Михалыч усмехается и объясняет. – Они сюда новости тащат. Кто чего там за речкой не поделил, кто чем заняться решил, кто куда собрался, ну и так далее. А для прикрытия ханшин свой везут. Дрянь, конечно, но дешёвый. – И что, вы эту гадость сами пьёте и другим не мешаете? – Не-а. У меня тут двое германцев обитают, Генрих и Михель… Не-не, не пленные. Погодь… П-ф-ф… Ф-ф-ф-у-у… Хорош табачок, не то, что горлодёр наш. – Михалыч, глядя на меня, тоже соблазняется трубочкой и через несколько секунд с удовольствием выпускает клубы лично ему привезённого «Кэпстена» в атмосферу. – Не ведаю, в курсе ты, или нет, но академик твой, Иван Петрович, не иначе, нам здорово подсобил. На том заводе рядом с его Институтом, где раньше бронеходы делали, сейчас разную другую технику клепают. Вот он и упросил тех американцев, чтоб лесопилку нам купили. Да не сразу, а по частям, как их инженера посчитали. А заводчики эти уже мне, грешному, лично кредит дали аж на десять годков… Ага, знаем мы такое дело, лизинг называется. Только вот Михалычу облизинговывать никого, думаю, не пришлось. Имея в поручителях академика, а, читая между строчек – и Регента. – Вот пилораму и прислали. А ещё небольшой паровик к ней на две с половиной сотни лошадок. И двух германцев, инженеров. Механика, да электрика. А те оказались ребятки грамотные и хваткие. Попробовали разок китайское пойло, отболели наутро своё, а к ужину ко мне прибежали. Мол, надо что-то делать, нельзя такое пить. Я им рассказал, что китайцы ханшин свой подогревают, чтобы вся сивуха испарилась. Они и так попробовали, на следующее утро опять отболели, а потом за ум взялись. Выпросили у меня разрешение самим в течение недели поэспи… Экспе… Короче, науку свою применить. И ведь получилось у них! Через берёзовые угольки пропускают, ещё чего-то там шаманят. Вот сейчас обедать пойдём, сам попробуешь. Смирновской не уступит. Они её в те же бутылки разливают, да паре купчишек оптом сдают. А те уже дальше расторговываются, в самом Благовещенске «на ура» идёт… Всё, давай докуриваем, одеваемся и пошли. Настасья, поди уже по второму разу всё греет, получим сейчас по выговору как сам когда-то говаривал – «в части касающейся». А потом часиков в шесть вся наша станичная интеллигенция соберётся. – Митяев ехидно усмехается. – Обычай у нас такой в станице. Кто новый приезжает, помимо казаков само собой, все собираются и слушают как там житие-бытие на Руси-матушке проистекает. Вот и тебе с Ильёй Алексеичем придётся сегодня с нашим бомондом познакомиться, да за лекторов поработать и про Столицы соловушками поразливаться… Глава 26. Сливки станичного общества, как и было обещано, собрались в начале седьмого, если не считать заранее пришедших помогать хозяйке ещё одной казачки и двух молодых барышень. Первыми появились Илья с Митяем в таком же, как и мы состоянии послебанного блаженства, затем пришёл есаул Тумин, второй зам Михалыча. Затем гурьбой прискакали два немца-инженера и радиотелеграфист, серьёзный такой мужчинка, на лице которого так и читалась принадлежность к носителям высших знаний. Потом прибыли пожилой учитель и молодой доктор, чьей супругой и по совместительству медсестрой была одна из барышень, заканчивавших сервировку стола новомодными алюминиевыми кувертами. Лично у меня тут же возникла набившая когда-то давным-давно оскомину ассоциация с курсантской столовкой, но, судя по выражению лиц присутствующие были или на вершине счастья, или в полушаге от оного. Вторая барышня, своими «нечаянными» взглядами пытавшаяся загнать в состояние перманентной застенчивости господина горного инженера Буртасова, оказалась одновременно и дочерью учителя, и его коллегой, преподававшей у младших казачат. Видя такую явную попытку снизить боеспособность группы, хотел вмешаться, но после фразы вышеупомянутого Ильи Алексеича о том, что он распорядился определить «экспедицию» на постой по знакомым казакам, игнорируя моё единственно правильное мнение, решил оставить всё как есть. Почувствовал себя самостоятельным? Вот в одиночку и отбивайся от попытки ментально-эмоционального доминирования над собой. Тем более, что с приходом станичного батюшки, сходу благословившего и всех присутствующих, и уже полностью накрытый стол, барышня моментально превратилась в застенчивую мадмуазель-смолянку примерного поведения. Несмотря на наличие на столе копчёного, жареного и тушёного мяса, близость реки давала о себе знать выбором блюд. Уха из накануне добытого белого амура, оказавшегося чемпионом в тяжёлом весе и потянувшего на два с половиной пуда, такой же амур, недавно сбежавший из коптильни под видом балыка, гуляш из щуки, котлеты из налима, солёная горбуша, пропутешествовавшая с тихоокеанского побережья, паштет из налимьей печёнки с грибами, местное туземное блюда «тала», представлявшее собой нарезанную соломкой вареную картошку, перемешанную с ломтиками солёной кеты и посыпанную сверху мелко нарезанной черемшой… Дальше продолжать не берусь, рискуя захлебнуться голодной слюной. В течение минут сорока всё это великолепие уничтожалось с обязательным запиванием побочным продуктом деятельности герра Михеля и герра Генриха под разнообразные тосты. Дамы тоже поддерживали веселье, но ягодной наливочкой собственного приготовления. Потом был объявлен перерыв, во время которого пришлось в поте лица потрудиться диктором ещё не существующего Центрального телевидения, рассказывая новости далёкой европейской части Империи в стиле «правду, только правду и ничего, кроме правды». Причём тематика стараниями слушателей непостижимыми зигзагами менялась от внешне– и внутриполитической жизни до последних концертов Шаляпина и «а что и как сейчас носят». После этого банкет продолжился уже с меньшей интенсивностью, но большей избирательностью согласно вкусам и пристрастиям участников. Спустя полчаса действо перешло в формат «а-ля буффет», народ начал кучковаться в группки по интересам, а я решил немного отдохнуть от несколько навязчивого гостеприимства и вышел спокойно подышать вечерним воздухом и свежим никотином во двор. Где меня тут же отловили два немецких инженера и начали, чуть ли не захлёбываясь от счастья, наперебой рассказывать про то, как им повезло оказаться в такой дыре на задворках цивилизации. После окончания войны Германия закономерно свалилась в пропасть инфляции и безработицы, и недавним выпускникам Высшей технической школы «Фридерициана» пришлось очень тяжко. Настолько, что они не брезговали работой чертёжников и демонтажом оборудования на заводах, переезжавших по воле их хозяев и Кайзера в далёкую Россию. На одном из таких предприятий энергичных молодых людей и приметил главный инженер, поспособствовавший попаданию их фамилий в списки «Руссише инженёргрупп фон Абихт». Название звучало по-военному красиво, но обозначало сугубо мирную контору. Мой давний знакомый по Барановичским приключениям организовал «Российское инженерное бюро», занимавшееся проектированием и монтажом новых заводов, приёмкой германского оборудования и, как следствие, обустройством недавно ещё безработных и обнищавших немецких инженеров и высококвалифицированных рабочих на новых местах. Всё делалось в духе негласных договорённостей между двумя венценосцами – пять лет работы, неплохая возможность карьерного роста при продлении контракта, зарплата, половины которой хватало на жизнь, остальное можно было отправлять семье в Рейх, но при этом качественное обучение местного персонала и абсолютная лояльность к российским властям и простым русским мужикам, находившимся в подчинении. По приезду в Москву моих собеседников и ещё нескольких коллег-конкурентов сразу озадачили проектированием маленького лесопильного завода, который должен был работать в условиях полного отсутствия цивилизации. Проект герров Генриха и Михеля выиграл конкурс, за которым последовало предложение, от которого невозможно было отказаться – на деле доказать свою правоту… Далее общение переросло в беседу трёх образованных людей, из которых один делал умное выражение лица, очень стараясь не зевнуть при этом, а остальные двое с немецкой педантичностью и дотошностью рассказывали, что «конструктор» из парового котла с принадлежностями стоимостью в пять тысяч сто сорок рублей, оборудование кочегарки с машинным отделением стоимостью двадцать шесть тысяч семьсот рублей, паровая машина за десятку тысяч, трансмиссия с ремнями за почти тринадцать тысяч, две лесопильные рамы за одиннадцать с половиной тысяч, и это не считая динамо-машины для освещения и прочих мелочей, за год работы окупили себя полностью, а на следующий дали уже прибыль в сто двадцать восемь тысяч девятьсот двадцать два рубля. То бишь Михалычева ссуда на десять лет была уже выплачена полностью. Правда, пару раз возникали трудности в общении с конкурентами, но благодаря мудрым и умелым действиям станичного атамана и его подчинённых они разрешались очень быстро и для господ инженеров безболезненно. А ещё у них появилась идея малой механизации сельхозработ, нашедшая полное одобрение у герра атамана и, если я захочу, завтра же смогу увидеть пятёрку тракторов – три Маминских «Карлика» и два Ланца-«Бульдога». И вся эта великолепная пятёрка работает на банальном скипидаре, которого на оборудовании, изготовленном лично геррами инженерами, из отходов пилорамы выгоняют в более, чем достаточном количестве. В этом году на посевную они не успели, пыхтят пока на транспортировке брёвен, но в запашке под зиму участвовать будут по полной… На мою удачу к нашей компании присоединяется радиотелеграфист, с которого количество съеденного и выпитого немного смыло вальяжность и пробудило неодолимое желание пообщаться. Посему он с очень таинственным видом сообщает сенсационную новость о том, что вот-вот уже скоро привезут радиомаяк, к которому неплохо было бы заранее протянуть дополнительные провода от динамо-машины. После чего с торжественным видом повествует мне, поскольку остальные собеседники давно уже в курсе, что станица Береинская в ближайшее время обзаведётся собственным аэродромом. На который периодически станут садиться два Юнкерса Ю-13, из двадцати шести переданных в качестве репараций. Сам авиаотряд планируют разместить в Благовещенске, но здесь, на месте постоянно будут находиться запасной пилот и два авиамеханика. То есть количество людей, с которыми можно приятно пообщаться увеличится аж на три персоны. Ну, насчёт репараций – это он погорячился, насколько я знаю, эти самолётики собраны на совместном предприятии «Юнкерс-Добролёт». Достаточно надёжные, цельнометаллические, поднимающие четырёх пассажиров средней упитанности с багажом, или около шестисот килограммов другой полезной нагрузки. Двух пулемётчиков, например, с льюисами на вертлюгах и хорошим запасом снаряжённых дисков. Тем более, что происхождение своё «тринадцатый» ведёт от Ю-10, который проектировался, как штурмовик. Ладно, не будем мешать человеку холить и лелеять своё эго, тихонько отойдём в сторонку. Тем более, что на крыльце появляются Михалыч с есаулом Туминым… – Ну и как Вам наш «высший свет», господин полковник? – Атаман сдаёт меня, как стеклотару, после чего цветёт и пахнет, как клумба с флоксами, видя моё замешательство. Неторопливо достаю кисет, набиваю трубку новой порцией табака, прикуриваю, лихорадочно между тем соображая с чего вдруг звучат такие откровения. На идиота, не помнящего про режим секретности, Михалыч совсем не похож. Значит, ему нужен откровенный разговор в присутствии… Кажется, Александром Викторовичем есаул представлялся. А ещё это – толстый такой намёк, что дорожную легенду надо заканчивать. Здесь, на месте всё равно никто не поверит в картографов с пулемётами. Особенно после разгрома банды. Тем более и сыграли мы лиходеев-гастролёров… – Денис Анатолич, то не моя самодеятельность. – Гриша становится серьёзным. – Распоряжение пришло. Через Отдельный Корпус. От кого сам догадаешься, аль подсказать? – Пётр Всеславович? – Он самый. Дальше сам додумаешь? Ну да, Регент поручил Воронцову курировать и создание новой станицы, и наведение порядка в этом районе силами её обитателей, и претворение в жизнь принципа «Граница на замке». И чтобы ключ от этого замка лежал непременно в кармане атамана Митяева. – Я-то в этих краях – Власть, едри её в кочерыжку! Слишком заметный. Вот потому он помимо меня с Корпусом работает. – Михалыч кивает на своего зама. – Ладно, знакомьтесь поближе, основной разговор завтра будет. А я к бомонду пошёл… – Готов ответить на Ваши вопросы, господин полковник. – Тумин закуривает папиросу и внимательно смотрит на меня. – Александр Викторович для простоты и конспирации предлагаю – без чинов. – Почту за честь. – Видя моё удивление, есаул поясняет. – Денис Анатольевич, Вы в определённых кругах фигура очень популярная. Что Вас интересует в первую очередь? – В первую?.. Расскажите, Александр Викторович, о себе. Как Вы сюда попали. – Вопрос несколько личный, но лучше сразу расставить точки над «i»… Думаю, подробности моего детства и юношества будут Вам неинтересны, начну с четырнадцатого года. Воевал на Юго-Западном фронте, в 9-м Донском казачьем генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова полку. Там и получил первое ранение и первый орден. Двигались в арьергарде, прикрывали отход армии к Люблину. Сначала остановили австрияков, затем зашли им в тыл… Месяц провалялся в госпитале, затем вернулся в полк. Потом проделали то же самое в бою у Шиловец, туман здорово помог. Разгромили 42-ю австрийскую дивизию, больше полутора тысяч пленных взяли… Потом был Луцкий прорыв. У Баламутовки, когда полк атаковал в пешем строю, я прорвался со своими разведчиками через колючку, порубали в окопах пулемётчиков в капусту, а вот потом в плечо прилетело, да неудачно – кость вдребезги. Доктора еле-еле обратно сложили… – Георгия за тот бой дали? – Дать-то дали, но к строевой службе признали негодным… – Есаул неловко двигает левой рукой, морщится, затем продолжает. – Взял отпуск по ранению, набрался смелости и написал генералу Келлеру, он 3-м корпусом командовал, куда наша дивизия входила, мне лично Георгия в госпитале вручал. А Фёдор Артурович мало, того, что на письмо ответил, так и пристроил на время отпуска в Институт к академику Павлову на реабилитацию. Ну а там уже познакомился с полковником Воронцовым, много и о многом мы тогда поговорили. Потом, не знаю уж на какие тайные пружины Пётр Всеславович нажал, но предложили мне вакансию курсового офицера в Новочеркасском казачьем училище. Тут же согласился, приехал, дали подготовительный курс. Так и служил дальше. Только в двадцатом, на рождественском балу в Донском Мариинском институте, куда сопровождал отличившихся юнкеров, познакомился с одной барышней. Потом, как и принято, были свидания, театр, синематограф, концерты… Но роковую роль сыграло место службы отца Полины – Донское областное управление Отдельного Корпуса госбезопасности. Вы сами знаете, Денис Анатольевич, каково было отношение армейских офицеров к жандармам, про казаков – вообще умолчу. Я же не придавал этому никакого значения, мой отец тоже отнёсся к сему факту спокойно. Но генерал Максимов, начальник училища очень неодобрительно высказался по поводу моего выбора будущей супруги и офицерское собрание его в том полностью поддержало, соответственно, о женитьбе не могло быть и речи. Будущий тесть даже предложил поспособствовать поступлению на службу в ОКГБ, но я отказался. Мои деды и прадеды казаками были и не мне через это переступать. По счастью отец знал Митяева-старшего по прежней службе, а тут слух прошёл, что на Амур переселенцев набирать будут. Вот с их «благословления» Григорий Михалыч меня и разыскал. Поговорили мы с ним, да и предложил он мне сотником к нему в новую станицу ехать. Я не отказался. – И как Вам здесь? Нравится? – Да. Грех жаловаться, дела идут неплохо. Командую сотней, хоть и не строевой. У меня семьдесят три выростка, да два десятка девок учатся особо. Учу их всему, что казаку потребно, да и не только этому. Атаман наш много чего нового и подсказал, и показал. Между прочим утверждает, что с Вашей подачи, Денис Анатольевич. А в остальном… Главное – супруга рядом, со мной. А то, что живём не в городе… Тут природа суровая, но красивейшая. Моя Полина и раньше рисованием увлекалась, а тут у неё такие акварели стали получаться! Зайдёте в гости, обязательно похвастаюсь… Глава 27. Утро началось с падения чего-то тяжёлого за стенкой, а потом и приглушённо-сердитого монолога хозяйки, устроившей словесное внушение дочери за несанкционированный шум, причём «растопыра» и «раскоряка» были не самыми серьёзными статьями обвинения. Ого! А солнце-то уже высоко!.. И стрелки на часах повергают в душевный раздрай. С одной стороны – охренеть, уже почти десять, с другой – после вагонных и бивуачных ночёвок в ожидании возможного нападения выспаться на нормальной кровати, да в безопасности… Когда ещё такое удовольствие получишь! На правах почти родственника и вообще гражданского шпака считаю достаточным натянуть шаровары и сапоги, после чего выхожу через залу в сенцы, затем спускаюсь с крыльца – «порожка» на утоптанную землю и направляюсь к рукомойнику-мойдодыру, стоящему во дворе. – Доброго утречка, Денис Анатолич! – Пройти удаётся несколько шагов, затем приходится развернуться, дабы хозяйку поприветствовать. – И Вам утро доброе, Настасья Павловна! – Разбудила Вас, всё-таки, коза эта мелкая. Холодненького ничего не желаете? Кваску там, аль рассольчика? – Гришина супруга, улыбаясь, стоит возле приоткрытой двери «низов», которые всякие гении от архитектуры гораздо позже глубокомысленно обзовут цокольным этажом. – Да нет, спасибо. Вчера, вроде бы, не сильно увлекались. – Ну тогда я на стол собирать буду, завтракать пора. Да и сами-то поторопитесь, не то прискачет сейчас Катеринка-то. Да и атаман мой подойти уже должен вскорости… Атаман подошёл, когда я, не торопясь позавтракав, уже почти закончил исправлять свой вчерашний косяк. Привёз в подарок Гришиной дочке складной кукольный домик – чемоданчик, завидев который эта юная леди оглушила присутствующих восторженным ультразвуком и порадовала прыжками почти до потолка. Но потом её ждал жестокий облом – Настасья припахала дочку себе в помощь накрывать на стол. Жёстким приказным тоном. Оная дочка матери перечить не решилась и удалилась на кухню с глазами, полными слёз, и гордо вскинутой головой. Пришлось пообещать страдалице утром собрать и расставить по местам кукольную мебель, благо дело было знакомое – точно такой же домик давно прописался в Машунькиной комнате. – Что, дядька Денис, не успел проснуться как следует, уже припахали? – Гриша добродушно усмехается в усы, глядя, как я осторожно вкручиваю ножки в обеденный столик. – Тонкая работа, не для всяких рук. Задорого брал? – Во-первых, – не дороже денег. А во-вторых, мне по знакомству сделали. – Это што ж за знакомец у тебя такой рукастый, а, Денис Анатолич? – Не у меня, Григорий Михалыч, а у нас. Ты его тоже знаешь… Не догадался ещё?.. Кто у нас в батальоне на все руки мастер был? – Платошка, што ль? – Это раньше он был Платошка. А ныне – Платон Феоктистович Ковригин, резных дел мастер и уважаемый человек. Два года назад ушёл на дембель, домой не поехал, остался в Подмосковье. Сколотил артель столяров, да резчиков. Лавку купил, чтоб шедевры свои продавать. Я ему несколько идей подкинул, до чего другие ещё не дотумкали. Шахматы резные он и раньше мастерил, а тут сподобился сделать русских дружинников княжьих против тевтонских рыцарей, потом чудо-богатыри суворовские у него против турок здорово получились. Теперь очередь на шахматы эти на полгода вперёд расписана. А ещё ему гравюры с видом на Кремль подкинул, так он с их помощью резные картины сделал, да такие, что одну из них градоначальник московский счёл оченно полезным у себя в кабинете на стену повесить – сейчас же патриотом быть модно. Потом к нему архиерей какой-то в гости нагрянул, теперь господин Ковригин один из подмосковных монастырей резьбой своей украшает с его благословления. И, вроде, как из Троице-Сергиевой лавры к нему подкатывали. И поскольку Регент указ подписал о приравнивании резчиков к художникам и стаж срезал, то вскорости господину Ковригину звание почётного гражданина светит. А ты говоришь – Платошка… – Ладно, с Катькой моей вечером понянькаешься, коль желание не пропадёт. Когда Митяй с Туминым освободятся, про другое у нас разговор будет. А пока пойдёмте-ка, Вашскородь, я владения свои покажу, да похвастаюсь… *** Чтобы не бродить в грустном одиночестве, собрались было позвать с собой Буртасова, но оказалось, что он на пару с Митяем уже умотал куда-то по делам. Пришлось, всё же, изображать Шерлока Холмса с доктором Ватсоном, причём роль последнего досталась мне. – Ничего глаз не цепляет, Денис Анатолич? – Митяев с хитрым прищуром смотрит на меня. – Пока, вроде, нет. Разве что дозорных вышек понатыкали слишком часто и брёвен на них не пожалели. С чего бы такая гигантомания в тебе проснулась, Григорий Михалыч? Погоди, они же на два посадочных места рассчитаны, насколько я вижу?.. – В голову приходит интересная мысль, которую тут же и озвучиваю. – Так вот для чего я тебе льюисы через всю Россию тащил! – Угадал. – Атаман расплывается в довольной улыбке. – Каждая под двух номеров рассчитана. Изнутри котельным железом оббита, да щиток ешо на петлях присобачен с прорезями. Подымаешь его, щеколдами к угловым брёвнам крепишь, и в пять секунд такой вот дот на курьих ножках получается… А больше ничего не заметил? – Центральная улица у тебя прямая и слишком широкая. Только не пойму зачем. И хаты ваши расположены непонятно. На Дону у тебя все курени крыльцом на улицу были поставлены, а здесь – кто туда, кто сюда. – Штоб ты знал, Денис, тут умные люди в погонах месяц голову ломали при планировке. – Михалыч становится серьёзным. – Курени ты правильно заметил, строились здесь по нашенскому донскому обычаю. Низы тока не из камня – лиственницей выкладывались. Снаружи дёгтем мазались, изнутри – маслом льняным с воском мешанным, да торцы у брёвен расклёпывали. Строители Богом клялись, что сотню лет простоят, а то и поболее. И у каждого одно, а то и два оконца в этих самых низах амбразурами сделаны. И тоже под пулемёты. И сектора обстрела свои все знают. На случай, ежели кто дурной найдётся, штоб в станицу лихой атакой влететь. – А если снаружи штурмовать будут? Насколько я знаю, банды могут и объединиться. Вот и получится «войско» голов в двести-триста. Что тогда? Крепостных стен у тебя нет, одни плетни, да колючки один ряд, рядом луг, на котором коровы пасутся. Пройдут, как по проспекту. – А на такой случай по три-четыре вышки на каждую директрису смотрят, и в амбарах, да сараях для стрелков места оборудованы, и, как последний козырь… Знаешь, куда из нашего батальона твои железяки подевались? Миномёты надкалиберные? – Ну, уехали они в Царское Село, в Артиллерийскую Школу. Прошли испытания, были признаны условно годными, доработка им, видите ли, понадобилась, каждую заклёпку и каждый болтик по-научному обосновать решили… У тебя они? – Ага. Фёдор Артурыч твой позаботился. И припас к ним – тоже. По две сотни выстрелов на ствол, не считая практических… – Ну, с жилой зоной всё ясно – и с охраной-обороной, и со всем остальным. – Подвожу итог после недолгой прогулки по главной улице, совмещённой с посещением магазинчика и лицезрением не успевшей потемнеть от времени церкви на площади. – А с промтехзоной как? – Во как! Пром… Тех… Зона… Ты, Денис Анатолич, вроде, как и по-русски гутаришь, да только понять тебя иногда трудновато. – Притворно сокрушается Михалыч, продолжая потом свою мысль несколько неожиданно. – Лавка «Продажа разнаго товару», конечно, не «Мюр и Мерилиз», а церковка наша – не Исаакий и не Спас на крови. Ну да мы на столицу и не претендуем. Так что будь проще и люди к тебе потянутся. Сказал бы просто, что хочешь за мостик прогуляться… – Хорошо, как скажешь. Хочу за мостик прогуляться. Веди… Сусанин… – Интересно, кто ему эту фразочку озвучил? Или я сам по дурости когда-то лопухнулся?.. – Сусанин, говоришь? – Митяев многозначительно улыбается. – Не, болотА у нас тут, конечно, есть, как не быть… – Блин, Гриша, показывай своё царство-государство, а потом пойдём беседы беседовать и разговоры разговаривать! – Пойдём уж, нетерпеливый… Мост построили основательный, с мощными «быками» и ледоломами. И по «случайному» совпадению рядом стояла очередная дозорно-пулемётная вышка. Ну, оно и понятно, в самой станице казаки живут, да «бомонд», причём даже не весь. Немцы, как оказалось, обитают в доме «для начальства» рядом со своим детищем, там же ютится и телеграфист поближе к волшебной птице «радива». Скорее всего из-за того, чтобы провода далеко не тянуть. Длинный бревенчатый цех лесопилки тянется вдоль берега, где хранятся штабеля брёвен, потихоньку перетаскиваемых на распиловку «бульдогами». Дальше стоят три вполне приличных на первый взгляд барака – две общаги для нанятых артелей и столовка, как объяснил Михалыч. Ничего из показанного особого интереса не вызвало, чего нельзя было сказать о том, что таилось за высоким забором из массивного горбыля по другую сторону дороги. Прохожу вслед за атаманом через высокую калитку и на мою неподготовленную головушку кирпичом из поднебесья обрушивается дежавю. Такое ощущение, будто в свой родной батальон попал. Таким, каким он был года четыре назад. Полоса препятствий, площадка с песком для рукопашки, «скамейка дружбы», турники, брусья и даже футбольное поле в миниатюре… И, что характерно, ни одно из учебных мест не пустует. – Двадцать восемь!.. Двадцать девять!.. Тридцать!.. – На скамейке, вцепившись в плечи соседей, качает пресс и хоровым рёвом выводит счёт десяток казаков… Нет, для казаков они слишком молоды… – Тумин своих малолетков гоняет. – Гордясь произведённым эффектом, поясняет Григорий свет Михалыч. – По твоей, между прочим, методе. Да вижу, вижу. Загорелые взмокшие тела по форме номер два и на перекладинах, и на брусьях. Чуть подальше десяток хлопцев крутят шашки, фланкировку учат, за ними… Офигеть!!! Не забыл Гриша тот наш Высочайший смотр! Комплекс рукопашного боя с карабинами на шестнадцать счетов в исполнении ещё одного десятка!.. А за ними – следующий десяток, отрабатывающий изготовку к стрельбе. До боли родное «Стоя – с колена – лежа – направо стоя – с колена – лёжа – налево стоя – с колена – лёжа…» – Не туда глядишь, Денис Анатолич. – Митяев показывает правее, на площадку, где, разбившись на пары, подрастающее поколение отрабатывает бой без оружия… Ага, только вот поколение это не мужескаго, а женского пола. Потому в шароварах и нательных рубахах. Но всё равно есть на что посмотреть!.. Такие ладные фигурки никакой одеждой не скроешь… – И что, Александр Викторович сам с ними возится? – Нет, с девками возиться никакого времени не хватит. У них за взводного знаешь кто? – Михалыч хитро прищуривается и, не дождавшись моей версии, сам раскрывает тайну. – Васька. – Кто⁈.. Ты же сюда только семейных отбирал! – Ага, её переспоришь, как же! – Ворчит Гриша. – А то ты эту девку не распознал, когда ко мне в гости ездил. Ну да, ну да! Василиса Андреевна Замятина, сестричка Егорки-Змея. Шаровая молния, бестия в юбке, казачка шестнадцати лет от роду и красоты действительно редкой, но с язычком острым и за словом в карман никогда не лезущая. Причина постоянных раздоров между казачками аж трёх уважаемых донских станиц. С каким, наверное, облегчением вздохнули атаманы, когда эта причина раздоров исчезла! – И ты согласился? – Гласно – нет. – Михалыч снова улыбается. – Егор её втихаря в эшелон запихнул, а на месте всё и вскрылось. Ежели помнишь – от их роду только они вдвоём и остались. Не поднялась рука брата с сестрой разлучить. – Так у неё норов ещё тот. Никого же за авторитет не признавала. – Я её на казачьем кругу перед всеми предупредил. Один залёт – неделя в холодной, второй – гуляй на все четыре стороны. И все казаки меня в том поддержали. – И как? – Как-как… Месяца не прошло, пришлось в поруб сажать. Вот я и посадил. Вместе с братцем. О чём они там промеж собой всю седмицу толковали – не ведаю, но когда выпустили – совсем другим человеком стала. Смог, видать, Егорка по-родственному убедить. Теперь у есаула первой помощницей ходит. И два десятка девок слушаются пуще батьки с мамкой своих. – И что, вы тут каждый день в войнушку играете? – Нет, конечно. Других дел хватает. У нас интендантов нету, никто ничего со складов не притарабанит. Два дня в неделю у них учёба эта. А остальное время – по хозяйству шуршат, особливо девки – у них-то точно дел не перечесть… Ну, што, нагляделся? Или ешо чего показать? А то вон есаул мой идёт, пойдём сейчас секретное совещание учинять… Глава 28. Илья и Митяем уже ждали нас в станичном правлении, попивая чаёк из свежевскипевшего самовара. Кружки нам уже были приготовлены, поэтому на дегустацию ушло не больше пяти минут, затем начался серьёзный разговор. – Зачем вы здесь – все тут сидящие знают, потому сразу переходим к главному вопросу. Золото течёт за кордон ежели не рекой, то ручейками уж точно. Сведения эти – от штаб-ротмистра Полыхаева, куратора нашего из Благовещенского отделения Корпуса. – Ему можно верить? – Павел Андреич перевёлся сюда по рекомендации полковников Воронцова и Бессонова. – Михалыч иносказательно даёт понять, что сей господин служит не только в ОКГБ, но и в «Священной дружине» и ему вполне можно доверять. – Он – наши глаза и уши и в городе, и по всему уезду. И связь с Питером у меня и у Александра Викторыча тоже через него. Так вот, по его словам, интересная картинка получается. Все старатели-одиночки сдают намытое людям Князя, местного бандитского главаря. Есть, конечно, те, кто пытается дойти до Амура и с китайцами договориться. Но тут не так уж много мест, где можно спокойно груз переправить, бандюкам они ведомы и те почти всё время сидят в засадах, маскируясь под таких же золотомойцев, охотников, лесорубов и прочую шушеру. – А что известно об этом самом Князе? Кто таков, откуда взялся? – Сразу пытаюсь «разложить всё по полочкам». – Это, Денис Анатольевич, интересная история. – В разговор вступает Тумин. – Пятнадцать лет назад на железнодорожную станцию под Гродеково хунхузы напали. Большим числом, около полутысячи. Убили начальника полицейского участка, охрану арестантского дома, своих дружков выпустили. Там помимо китаёз и наши урки засветились, числом около полусотни. Они-то того ротмистра и застрелили. Своего вожака звали Князем. Да и до того о нём слава худая шла, местные аж в Гродеково ночевать уезжали из страха. Говорили, что он действительно князь и бывший офицер. Вскоре взяли его, судили. Оказалось, этот Князь с Кавказа приехал. Фадзинов, кажется, фамилия его. Мелкий торговец, когда японца воевали разбогател на поставках мяса в армию. Поселился в Пограничной, открыл винную лавку. А ротмистр тот заведение закрыл. Только на том основании, что, мол, кавказцев не любит. А вскоре лавка сгорела по невыясненным причинам. Тогда Князь открыл ресторан с бильярдом, но ротмистр и его прикрыл, а потом по странной случайности и дом, Фадзиновым купленный, сгорел… – Них… чего себе, страсти какие роковые!.. – Даже абсолютно всегда вежливый Буртасов чуть не даёт эмоциям одержать верх, делясь впечатлениями от услышанного. – На ротмистра этого управы не нашлось? – Напомню, Илья Алексеевич, это был тысяча девятьсот седьмой год. Таким вот ротмистрам тогда многое прощалось, лишь бы народ в узде держали… В-общем, после пожара Князь исчез, подался на ту сторону, там сошёлся с неким Вань Ды и с его помощью стал громить станции и сёла. Правда, через четыре месяца после налёта на Пограничную его взяли. Присудили пятнадцать лет каторги. Прямо на суде Князь заявил, что сидеть он не будет, и где-то через три года сбежал. С тех пор крутится где-то рядом. Сначала грабил переселенцев, потом перекинулся на золото. Дружить с китайцем своим он не перестал, у того личная армия под две тысячи выросла, но сейчас он целиком и полностью занимается грызнёй со своими. У самого Князя по разным данным под рукой до четырёх сотен, почти все – беглые каторжане. – Насколько информация точная? – Сведения получены от штаб-ротмистра Полыхаева, ему с самого приезда Князем заниматься поручили. Агенты говорят разное, но Павел Андреевич старается отделить правду от баек… – Короче говоря, по этим сведениям Князь почти полностью подмял под себя контрабанду золота вправо-влево от нас на добрых полторы сотни вёрст. – В разговор снова вступает Михалыч. – Если раньше он грабил одиночек-старателей и обозы с золотом, то по некоторым слухам есть у него теперь то ли два, то ли три прииска своих, негласных. Но где они – никто из «языков», к нам попадавших, не знает. – У вас и «языки» бывают? – Удивляется Буртасов. – Двое. Были. С год назад тут недалеко как раз засадники те сидели раньше в одном местечке. Под рыбарей маскировались. Мы сходили пару-тройку раз, посмотрели тихонько какую рыбку они ловят. А потом я с Митяем, Гриней, Егоркой и еще парой пластунов хороших решили стариной тряхнуть. Как раньше в пятнадцатом… Там как раз неподалёку малый род тунгусов подкочевал, мужиков-то всего и было – старик и два его сына, остальные – жёны, дочки и совсем детвора. Вот рыбаки эти туда по бабам и стали шастать. Один из сынов ко мне прибежал, мол, помоги. Мы и помогли. Без стрельбы в клинки взяли всех, окромя двоих. Один всё-таки сумел уйти, сволочь, а вот второго разговорили. Потом и остальных, кто на заимке оставался железом приласкали. Месяц тихо было, затем новые гости пожаловали. С тем самым беглецом в качестве проводника. Мы и их положили, только с их главным сначала вдоволь погутарили. Тогда-то и узнали про прииски… Опосля этого где-то с месяц спустя тихое шевеление вокруг станицы началось. Следы там, кострища потухшие. Но нападать не решились. Ушли так же тихо. – Местных не тронули? – Нет. Я их от греха подальше к станице подтянул. Штоб ежели што выстрелы услыхать и на подмогу кинуться. Они-то те следочки и срисовали. – Так… Понятненько… А скажи-ка мне, Григорий Михалыч, ты своего штаб-ротмистра можешь напрячь, чтобы он нужную информацию поискал? – Я – нет. А вот ты, Денис Анатолич – вполне. Есть у тебя такие полномочия, он сам говорил, что депеша получена. Прям через два дня и озадачишь, Полыхаев как раз прибудет. – Значит, время подумать ещё есть. Пока что задумка одна – лишить его золота, лишить продовольствия, лишить возможности жить спокойно, чтобы ходили и оглядывались постоянно. А для этого нужно больше информации… И надо уточнить отношение к нему местных, я имею в виду тунгусов. От этого тоже многое зависит… Ладно, когда с пленными пойдём общаться? – Так уже пообщались, Командир. – Митяй довольно улыбается. – Пока ты отсыпался, да смотрины станице устраивал, мы с Ильёй и пообщались. – А чего молчали, тихушники зловредные? – Так нас никто и не спрашивал. Сейчас вот разговор зашёл, я и докладаю. – Денис Анатолич, оба бандита созрели для откровенного разговора. – Буртасов подаёт голос в поддержку сотника. – Ага, сначала сутки в мороженное мясо превращались, мы когда наружу их вытащили – как огурчики были. Тока не зелёные, а синие, но все в пупырышках. – Митяй продолжает зубоскалить. – Да мы их сразу же согрели, по пять горяченьких выписали для начала. Оба уже рассказывают всё, о чём знают и не знают, но догадываются. – И чего такого важного они вам поведать соизволили? – Обещали показать все свои тайные заимки в окрестностях, рассказали про прииск Разгуляевский, точнее, уже Княжеский, согласны провести нас туда. Но хотят, чтобы их потом отпустили… – Деловито объясняет Буртасов, но потом его голос меняется. – Да, и ещё… Разгуляй со своими несколько стойбищ уничтожил. Способных работать угоняли на прииск, остальных он лично расстреливал… Не жалел никого… – Я его, суку драную, из-под земли достану! – Митяй в сердцах грохает кулаком по столу. – Уймись, сотник. – Михалыч охолаживает подчинённого. – У нас теперь другие дела есть. Поважнее… Разведчиков своих собери, да пусть повспоминают места, где Княжеские по берегам засадничают. Командир вон прогуляться туда хочет, по глазам вижу. – Дак там… – Ну и похрену, што земля уже буссинцев! Как на войне делать! Тихо пришли, тихо ушли, трупы за собой оставив! Зверьё потом заместо вас все косточки порастащит, следы попрячет!.. – Григорий Михалыч, засады выбить – это, конечно, хорошо. Но я бы сначала на прииск наведался. – Определяю очерёдность действий, как я это понимаю. – Я знаю, что мнение бывает командирское и неправильное. – Гриша говорит уже спокойней. – Но я бы дождался приезда Полыхаева, вдруг у него что-то интересное по этому вопросу есть. А береговых разбойничков прошерстить – типа отвлекающего удара будет. – Ладно, возможно, ты и прав, господин атаман. – В конце концов Михалыч в местной обстановке лучше разбирается. – Митяй, значит в шесть вечера приведёшь своих на постановку задач. А до того мы с Денисом Анатоличем съездим кой-куда. Александр Василич, ты за главного пока остаёшься…*** Из станицы мы выехали вдвоём. Пока я под Гришино негромкое ворчание о том, что в тайге без длинного ствола делать нечего, пусть даже на полчаса собрался, менял бергмана на винчестер 1895, мне оседлали смирную «разъездную» кобылку, и мы тронулись. Без полагавшейся в таких случаях атаманской свиты – Михалыч сказал, что там, куда мы едем безопасно, а многолюдства то место не терпит. Заинтриговал, однако… Вскоре свернули с дороги на еле заметную среди сосен тропу и неспешным шагом ехали по ней, пока не очутились на небольшой полянке с полуразвалившейся избушкой в виде местной достопримечательности. Стреножив своё средство передвижения и отпустив в таком виде лакомиться свежей травкой, усаживаюсь на почерневшую и потрескавшуюся от времени завалинку рядом с Митяевым, явно кайфующим с зажмуренными глазами под солнечными лучами. – Гриш, за каким таким овощем мы сюда припёрлись? Других дел нет?.. – Познакомить тебя хочу кое с кем. Посиди вот рядом, да подожди немного. Место уж тут больно хорошее… – Михалыч всем своим видом напоминает сейчас сытого блаженствующего кота, ясно давая понять, что в данный момент продолжения разговора не будет. Ничего не остаётся, как последовать его примеру. Сквозь закрытые веки солнечные лучи, пробиваясь через листву, рисуют абстрактно-фантастические картины различных оттенков красного колера, кто-то пернатый тихонько щебечет и щёлкает в кустах… Идиллия лесная, блин! Если не вспоминать о поставленной задаче и сроках её выполнения… Что-то еле уловимо меняется в окружающей действительности и одновременно с этим ощущением, открывая глаза, слышу Гришин голос: – Бэркэнчэ, хватит уже прятаться, иди сюда!.. Через несколько секунд, раздвигая ветви кустов, на поляну выходит тунгус… Жилистая, крепенькая такая фигура, плавные уверенные движения… Лицо незнакомое, зрительная память у меня, вообще-то неплохая, с этим я ещё не встречался, единственное приметное в его облике – вышитые на одежде узоры, я у охраны старого шамана такие же видел. А первое, что привлекает внимание – колчан со стрелами и лук. Как я понимаю, непростой. Хороший мастер потрудился над этим шедевром. И происхождения, скорее всего, «мэйд ин Чайна». Необычная форма с почти изломанными наружу прямыми кончиками рогов, несколько золотых иероглифов на чёрном фоне, покрытые лаком… – Здравствуй, атаман. – Лучник останавливается перед вставшим Михалычем. – Зачем звал? – И ты здравствуй, Бэркэ. Дело у меня к тебе есть. Даже не у меня, а у моего брата. – Гриша поворачивается ко мне. – Он не похож на тебя, атаман… – В моих жилах течёт его кровь. И мне, и ему этого достаточно. – Надо ставить этого лешего на место, а то как-то неправильно он разговаривает. – Я знаю атамана. Я знаю, что он сделал для моего народа. Тебя я не знаю. – Тунгус невозмутимо смотрит на меня. Чингачгук, блин, амурского розлива! Сейчас ещё поднимет правую ладонь вверх и изречёт «Хау. Я всё сказал» как в том древнем фильме!.. – Бэркэ, помнишь ты мне говорил, что в стойбищах убивали твоих сородичей? У нас есть два бандита, которые это делали. – Михалыч не даёт разгореться конфликту. – Мы отдадим их тебе, но сначала мой брат хочет, чтобы они показали куда увели остальных. Но чтобы они не соврали, нужен опытный проводник. – Только двое? – Тунгус двумя словами пытается выразить максимум иронии. – Их было много. Остальных мы… отдали вашему богу Харги. – Пытаюсь на понятном таёжному жителю языке объяснить дефицит пленных. – Я не могу читать в душах других людей. Приходи сюда через три дня. Если ты не обманул, мы будем говорить. Тунгус разворачивается и идёт к кустам. Михалыч предостерегающе поднимает руку и только когда ровдужная спина скрывается в листве, негромко говорит: – М-дя… Не получилось с налёту. Ну, значит, через три денька продолжим… – Гриша, это что за хрен с таёжного бугра здесь комедию ломал? – На обратном пути пытаюсь в максимально вежливой форме узнать поподробней о недавнем собеседнике. – Этот-то?.. Помнишь, я тебе о тунгусах говорил, которых «рыбаки» Княжеские обижали? Я их прям у себя под боком поселил. И потом ездил к ним пару раз посмотреть на ихнее житьё-бытьё. И там с этим Бэркэ и пересёкся. С виду-то он – простой охотник, да в стойбище ему такое уважение выказывали, иного царедворца завидки возьмут. Он тогда спросил, можно ли ещё двум семьям на моей земле обосноваться. Я добро дал, но торговались мы за место, как те два одессита на Привозе. Силён мужик!.. А зимой они голодать стали. Купцы, твари жадные, их чуть ли не вусмерть спаивали и меха по дешёвке покупали. Вот припасы-то и кончились чуть ли не сразу после Рождества. Я казачий круг собрал, объяснил станичникам что к чему, подсобили мы им. И муки дали, и соли, и патронов отсыпали малость. Потом доктор наш здорово помог, пару ихних девок с того света вытащил, – те под лёд провалились и помёрзли, пока обратно до стойбища добирались. Тогда-то Бэркэ снова появился. Очень интересовался чем за подарки наши расплачиваться придётся. – Так вот прямо и спросил? – Задаю вопрос, чтобы разговор в монолог не превращался. – Так вот прямо и спросил. А я ему прямо и ответил, что ежели кого чужого в тайге увидят, пущай нам весточку передадут, да проследят, если возможность будет. А так ничего более и не надо. Удивился он, но с тех пор север и запад, считай, у меня прикрыты. Чуть что – «вестовой» у ворот. Таким макаром однажды на банду вышли. Чуть не опоздали, урки собрались дальнее стойбище «на нож» брать, да мои пластуны подоспели. Троих выживших я Бэркэ отдал. И объяснил, что в Благовещенск их вести – много чести, да и суд может оправдать за недоказанностью. А вы, мол, по правде с ними решите. Вот тогда он мне вот такую штукенцию и вручил… – Михалыч достаёт из нагрудного кармана костяную пластинку в виде птичьего пера, как две капли воды похожую на ту, что лежит у меня в кармане. – А у меня покрасивей будет. – Достаю и показываю своё «пёрышко», затем, улыбаясь, наблюдаю за Гришиной реакцией. Пару секунд он оторопело глядит на меня, затем моя кобылка, испуганно прянув ушами, шарахается в сторону от его хохота, а его жеребец, выгнув шею, почти по-человечески укоризненно смотрит на своего седока. – Денис!.. Братка!.. Какого ж ты!.. Ох, и спектакля через три дня будет!.. – Мой кровный братец никак не может успокоиться. – Ну ты даёшь!.. – Ну и что в них особенного? – Пытаюсь вернуть разговор в конструктивное русло. – Кха-гхм… Ты где его взял? – На последней заимке ночевали вместе с тунгусами твоими. Там был старый шаман, девчонка и человек шесть, наверное, из его то ли свиты, то ли охраны. Он и дал, вернее, отдарился за маузер охотничий, что на Разгуляе взяли. Сказал, что теперь каждый тунгус в случае чего поможет, если показать. – Ну и чего Бэркэнчэ не показал? – Так он меня в упор не видел, только с тобой разговаривал… Слушай, а кто он такой вообще, этот шаман? – Да этого толком никто и не знает. Может быть Полыхаев, когда приедет, подробней расскажет. Я знаю только, что все местные тунгусские роды его слушаются беспрекословно. Мы называем его Таёжником, или Таёжным Стариком. И я по пальцам одной руки могу пересчитать кто его лично видел. А Бэркэ по слухам то ли его сын, то ли ещё какой родственник. И Старик по тем же слухам его поставил за местной землёй смотреть… – Ну, мы на ночёвке с ним случайно пересеклись… – Не-а, Денис Анатолич, это у нас с тобой что-то случайно может произойти, а у Таёжника так не бывает. Ждал он, скорее всего, тебя. И перо это не просто так вручил… Люди разное говорили, но не удивлюсь, ежели он по нему тебя найти в тайге сможет. Болтали всякое… Ладно, поехали, чего время тянуть…