Текст книги "Бои местного значения (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Зурков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Глава 17–19

Глава 17.

Спустя неделю началась предполагавшаяся «рыбалка». Та самая, в которой мне была уготована роль живца, а не удильщика. Но и «рыбка» клюнула знатная. Не какой-нибудь карась – щука, причём не самая маленькая. В бригаду приехал поручик аж лейб-гвардии Измайловского полка с конфиденциальным письмом генералу от кавалерии Келлеру от Великого князя Николая Николаевича – младшего. В котором оный князь настоятельно просил оного генерала буде возникнет возможность, передать некоему полковнику, очень недавно в отставку вышедшему, что хочет он с ним побеседовать. Типа, о природе, о погоде и о милых дамах. И для того назначает этому полковнику аудиенцию, которой, между прочим, не всякий верноподданный хомо сапиенс добиться может. А посему узнал об этом полковник, послушал советов правильных от друзей своих премудрых и почухал на рейсовом паровозике в стольный град Санкт-Питербурх, ныне немного по-другому называемый…

Опаздывать во все времена считалось моветоном. Особенно, если с вами горит желанием пообщаться не простой смертный, а персона, с полным основанием, как ей кажется, носящая титул «Его Императорского Высочества». Я уже не говорю о шитых зигзагом золотых погонах без всяких там звёзд на плечах и должности Главнокомандующего Гвардией и войсками Петроградского военного округа. Тем паче, что оная персона имеет повышенную самовлюблённость, местами переходящую в манию величия, которой отнюдь не страдает, а очень даже наслаждается.

Поэтому ровно в тринадцать тридцать, за полчаса до назначенного времени предъявляю письмо-вызов вкупе с удостоверением личности гвардии часовому на входе и жду, когда пожалует вызванный по телефону начкар. Последний, проведя меня внутрь, сдает с рук на руки не дежурному адъютанту, а есаулу Перекотию, сменившему службу в Конвое Наместника на Кавказе на должность офицера по особым поручениям Великого князя Николая Николаевича-младшего. После официального здоровкания он ведёт меня сквозь царство финского мрамора, карельской берёзы, лепнины и позолоченной бронзы на второй этаж в Кабинет. Есаул проскальзывает в дверь, а я меряюсь пристальными взглядами с двумя горцами, стоящими по обе стороны от двери. Эти, как я понимаю, уже не штатный гвардейский караул, а «личка», привезённая с того же Кавказа после наместничества. Одеты соответственно – черкески, папахи, надраенные до состояния зеркала ичиги. Оружие тоже стандартное. Шашки, кинжалы… А вот вместо традиционных наганов – какие-то пистолеты. Судя по форме кобуры – новомодные браунинги. Не удивлюсь, если близнецы моего…

– Прошу, господин полковник. – Перекотий прерывает нашу игру в гляделки.

Три шага вперёд, строевая стойка, доклад:

– Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество! Полковник Гуров-Томский! Честь имею явиться по Вашему приказанию!

На самом деле вызов на аудиенцию – это ещё далеко не приказание, но пусть дяденьке будет приятно…

– Здравствуйте, полковник… – Ник Ник отрывается от созерцания тоненькой папочки, лежащей перед ним на столе. – Садитесь.

О как, в прошлую нашу встречу я его жо… спину рассматривал, пока он от книжек не оторвался, а теперь – сразу и вот так. Ну, Великий князь сродни прокурору, если говорит «садитесь», отказываться как-то неудобно. Приземляюсь на стул, принимаю стойку «Смирно» для положения «сидя», смотрю на Ник-Ника взглядом преданной дворняжки и жду, когда он мне великие откровения изречёт. Ну не для «водки же попить» позвал…

– Насколько я знаю, полковник, ваша неожиданная отставка является следствием случайно возникшего недопонимания между вами и Великим князем Михаилом Александровичем. – «Гениальный» полководец и директор лейб-гвардии перестаёт играть в гляделки и сразу откровенно берёт быка за рога.

– Так точно, Ваше императорское высочество. По службе ко мне нареканий не было, а тот свой поступок считаю оправданным.

– Вы называете банальную драку с битьём посуды в фешенебельной ресторации поступком? – Великокняжеская интонация звучит демонстративно удивлённо.

– Никак нет. Это не было кабацкой дракой, Ваше императорское высочество. Дал мерзавцу пару пощёчин, дабы он прислал вызов на дуэль, и я мог спокойно его убить на законных основаниях.

– Сломанная нижняя челюсть и треснувшие рёбра – это следствие пары пощёчин?..

Вот мне интересненько, откуда такие точные данные? Не иначе в той тонюсенькой папочке, лежащей на столе, собрана вся информация. И по случаю в «Медведе», и вообще по Вашему покорному слуге. Вот и проверим…

– Я не виноват, что он оказался таким слабаком.

– А почему нельзя было самому вызвать его? Что этому помешало?

– Тогда бы пришлось озвучить причину вызова, а мне этого не хотелось бы. Вопрос достаточно щепетильный.

– Может быть мне, всё же, назовёте её?

– Этот человек добивался благосклонности моей супруги ещё до моего с ней знакомства, к чему она не давала ни малейшего повода. А после того, как она предпочла меня ему, решил сделать всё, чтобы она никому не досталась, и приложил все силы к тому, чтобы покушение на неё было удачным. Доказательств у меня нет, но я это знаю, и он знает, что я знаю.

– И что вы будете делать, если он не пришлёт секундантов?

– Отправлю его на больничную койку ещё раз. Если понадобится, то ещё и ещё. Пока он не поймёт, что единственный выход – встать к барьеру.

– Хорошо, оставим это… Ваш рапорт об отставке… Не слишком ли поспешное решение, навеянное эмоциями? В конце концов, за семь лет от младшего офицера роты дойти до полкового командира – очень удачная карьера, которой похвастаться может далеко не каждый.

– Ваше Императорское высочество! Мой полк медленно умирает. Умирает уже лет пять. – Изо всех сил пытаюсь сохранить невозмутимость, не замечая взлетевшие вверх от недоумения великокняжеские бровки, и выдать полуправду за истину. – С тех пор, как окончилась война. Не знаю, известно ли это Вашему Императорскому высочеству, но солдат, пришедший тогда ещё в роту, которой я командовал, считался полноправным бойцом только после того, как проходил своеобразный обряд. Он должен был пройти линию фронта, собственноручно прирезать германского солдата и забрать его винтовку, которая становилась потом его личным оружием.

Какое-то время после войны мы держались на старом запале, но вот уже четыре года вокруг нас мирная жизнь и поэтому мой полк умирает. Они выполняют все нормативы, но они уже не готовы к войне. Впрочем, также, как и вся армия. Самым обидным является то, что боевой генерал, некогда рубивший своей шашкой в мелкую щепу мебель в штабе из-за того, что вторые эшелоны не были своевременно подтянуты, вследствие чего наступление и захлебнулось, сейчас бумажным фитюлькам придаёт значения больше, чем поддержанием вверенных подразделений в состоянии немедленной готовности ответить на удар неприятеля!

Именно поэтому венцом моей карьеры являются полковничьи погоны. Генеральские для меня недосягаемы, да и командовать бригадой никто не поставит…

Возникает небольшая пауза, Ник Ник встаёт и подходит к окну. Я торчу по стойке «Смирно» возле стола, как тот тополь на Плющихе… Что он там высматривает – не знаю, но молчание длится уже больше минуты…

– Вы решили избрать себе другую стезю? Если не секрет, – какую же? – Интересуется Великий князь, возвращаясь в своё кресло и жестом указывая мне снова приземлить свою задницу на стул для посетителей.

– Генерал-майор Фёдоров давно звал меня к себе в Офицерскую стрелковую школу. Полковником там делать нечего, а вот вольнонаёмным инженером вполне можно поэкспериментировать в своё удовольствие. Но прежде я согласился оказать академику Павлову одну услугу. Он тесно сотрудничает с ГЭОНом… Виноват, Геологической Экспедицией Особого Назначения. На следующей неделе очередная исследовательская группа отправляется на побережье Байкала с новыми приборами, разработанными в Академграде. Иван Петрович попросил взять на себя организацию охраны геологов и оборудования. И то, и другое может представлять большой интерес как для отечественных золотопромышленников, так и для их иностранных коллег…

Ник Ник опять молчит с полминуты, внимательно глядя на меня, затем решается сделать «предложение, от которого я не смогу отказаться».

– Полковник, как вы посмотрите на то, если я предложу вам снова заняться привычным делом, но без всякой бумажной волокиты, и ограничения в финансировании? Вы уволены в отставку «с мундиром», значит, можете снова поступить на службу, но уже в другом месте…

Так, это уже интересно. Ну, давай, сказал «А», говори «Б». Прельщай, соблазняй и уговаривай меня. Желательно с максимумом подробностей…

– … В вашу бригаду на учёбу из каждого гвардейского полка постоянно отправляют обер-офицеров и нижних чинов. Но одно дело – краткие курсы длительностью в месяц и совсем другое – иметь на постоянной основе батальон, выученный воевать по новым правилам…

А ты, умняша, так и не догадался, почему мы лейбов учим быстро и не совсем на должном уровне? Да потому, что гвардию и Питерский гарнизон тебе отдали! Оно нам надо, возможных «конкурентов» в борьбе за Власть обучать?..

– … Указ о создании Отдельного батальона, прикомандированного к Лейб-гвардии Егерскому полку. Полковник барон фон Штакельберг будет уведомлён о вашем особом статусе и касательства к делам батальона иметь не будет. Восстановившись на службе полковником, зачисляетесь в Гвардию и соответствуете чином армейскому генерал-майору. Ротных командиров и других офицеров подберёте сами, касаемо нижних чинов – выбираете любых, как только призвавшихся, так и проходящих службу. Всё, что будет необходимо для полноценных занятий, будет представлено. Ваша задача будет заключаться в том, чтобы создать батальон, по своим качествам не уступающий 1-му Отдельному Нарочанскому батальону во время войны. Если вы её выполните, тут же появится возможность получить погоны генерала Свиты Его Императорского Величества…

Его Величества… Не Её… Его… Это оговорка по Фрейду, или провокация?.. Ладно, не суть… Позже разберёмся… Пока нужно жевать сопли и тянуть резину в долгий ящик:

– Ваше Императорское высочество! Для меня будет великой честью принять предложение Вашего Императорского высочества! Но прошу понять меня правильно – академик Павлов очень рассчитывает на моё участие в этой экспедиции. Потому я нижайше прошу дать мне отсрочку до конца лета, дабы я мог сдержать данное мною слово. – Всю эту белиберду проговариваю, уже поднявшись и замерев в строевой стойке, дабы не затягивать аудиенцию у столь занятой государственными делами высочайшей и августейшей персоны. – Тем более, что с первого октября начнётся очередной призыв…

Глава 18.

Мы едем-едем-едем в далёкие края!.. Надоело хуже горькой редьки и абсолютно нихрена не отражает эмоциональную атмосферу ну очень, блин, долгоиграющего вояжа!.. О!.. Впереди – дорога, дорога, дорога, позади – дорога, дорога и… и дым!..

Неделю уже маринуемся, сегодня седьмые сутки пошли, как едем. Осталось, правда, немного, если считать общую продолжительность дороги. Сейчас будет Ачинск, потом Красноярск, а там и до Куэнги недалеко, где наши теплушки другой паровоз потянет уже по Амурской чугунке до Суражевки.

От щедрот начальственных нам досталось аж три сарая на колёсах серии «НТВ», что на русском железнодорожно-разговорном означает «Нормальный товарный вагон». Те, кто придумали такое название, обладают поистине огромным чувством юмора. Чёрного-пречёрного такого. Потому, как на площади в целых восемнадцать квадратных метров полагалось размещать сорок человек. На трёхэтажных нарах. Была б возможность, собрал бы этих шутников в озвученном количестве, запихнул бы в их изобретение, прицепил к экспрессу «Москва-Владивосток» и приказал бы конвою, пока не доедут до конечной, открывать огонь на поражение при малейшей попытке высунуть нос за пределы сего комфортабельного транспортного средства.

Нас, правда, пожалели и выделили на семнадцать человек три вагона. Два багажных и один полностью отведённый для личного состава. В «грузовиках» цивилизация начиналась и тут же заканчивалась сортиром типа «дырка в полу» и размещением ящиков так, чтобы оставалось место для часовых и бодрянки верхом на ящиках в спальных мешках. В третьем добавился душ с баком литров на четыреста и брезентовой занавеской, печка-буржуйка и кухня в виде отдельного столика с примусом. Ну и соответственно, нары были всего лишь двухярусными. В дополнение ко всему в торцах всех вагонов оборудовали малозаметные дверцы для удобства перемещения на ходу туда-сюда-обратно. Для смены караула, приёма пищи и прочих армейских надобностей.

Груза у нас набралось с собой более, чем достаточно. Гордей и его приятели-артельщики отправились со своими трофейными 98-ми маузерами, «молодые» прихватили тщательно отобранные по калибрам, а затем не менее тщательно пристрелянные винчестеры М1895 и мосинки с оптикой и гнутыми рукоятками затворов. Всё это великолепие в комплекте с тысячей патронов на ствол было упаковано в ящиках под «тонким слоем» теодолитов и перископических буссолей. Ещё один ящик загружен 1911-ми кольтами, глушаками к ним и запасом «бочонков» стандарта.45АСР на первое время. Сергей Дмитрич, змиюка такая тихушная, посылочку, что лично мне полагалась, отдал, а что куча плюшек ещё и на батальон прибыла, даже словом не обмолвился! Вот в наказание за хитроягодичность я его немного и раскулачил.

Боевики укомплектовались стандартными винчестерами и их младшими братиками «тренчганами» М1897. На время путешествия мы с Ильёй Буртасовым вооружились «тихими» браунингами. По приезду он сменит свой на маузер-шнелльфоер, до поры-до времени лежащий в ящике рядом со своим близнецом, а я повешу на ремень 1911-й. И рядом со мной всегда будет сладкая парочка «Рудокоп» и томпсон. Надо же действительно посмотреть кто в бою лучше – немец, или америкос. Хотя от Бергмана там осталось только название. Как написал Фёдоров, внутри всё новое. Ствол, глушитель, затвор, затворная рама, возвратная пружина, приёмник магазинов, сами магазины… Шмайсеровсого осталось немного – приклад, крышка ствольной коробки и доработанный УСМ.

Помимо этого с нами едут четырёхместные палатки, орехово-черносливово-витаминный сухпай, три суперсекретные рации от Павлова, гарантированно обещавшего подзарядку аккумуляторов в станице, целый ящик медикаментов и прочей химии, а также прочие мелочи походно-таёжного быта. И, само собой, подарки от некоего высокопоставленного, я бы даже сказал августейшего лица принимающей стороне. Не забыл Регент своих казаков-бодигардов, – кастрюли, миски, тарелки, кружки, ложки-вилки с оттиском «Станица Береинская» на каждую семью, на каждого станичника, включая казачат, и уже родившихся и ещё нет! Из суперпрактичного алюминия!..

Но и это ещё не всё. Десяток льюисов в подарок Григорию Михалычу везём. Официально расстрелянных в хлам и посему списанных, а реально – с новыми стволами, новыми пружинами и всем, что только можно было заменить из ЗИПа в Стрелковой школе. Чтобы не выглядел нищебродом, а то в соседних станицах – только по паре-тройке мадсенов. Так-то пулемётик, конечно, неплохой, но уж больно капризный. Европейские патроны типа 7,92×57 Маузер жует, как семечки, а вот русскими рантовыми «орешками» 7, 62×54 давится частенько, за что и получил ещё в войну прозвище «чёртова балалайка»…

Блин, да когда уже эта Суражевка на горизонте замаячит!.. Слезть с осточертевшего поезда, попрощаться с техническим прогрессом, найти попутную лошадь, в смысле, – подводников, перегрузить на их подводы своё картографическое и не очень барахло и, не спеша, поцокать в гости к Григорию Михалычу Митяеву, чья станица будет нашим ППД на это лето.

Ох, далеко ещё до этого счастливого мгновения! А хуже всего то, что пока личный состав балдеет в специально оборудованном вагоне, где свободного места вполне достаточно, чтобы поутру сделать зарядку, например, или на стоянке побаловаться друг с другом силушкой богатырской, отставному штабс-капитану Пупкину, внешне очень похожему на полковника Гурова, и такому же отставному поручику Илье Алексеевиче Буртасову приходится изо всех сил соблюдать уже даже не набившие оскомину, а вызывающие самую настоящую изжогу правила этикета. Особенно в общении с дамами-попутчицами. Кокетничать и держаться вежливо с какой-нибудь мадам, уже неделю моющей только руки и лицо, а остальные амбре заглушающей большим количеством парфюмерных субстанций, для нас, привыкших к ежеутреннему армейскому обливанию холодной водой, достаточно трудно. Теперь я в полной мере понимаю почему Колумб после аудиенции у Изабеллы Кастильской тут же усвистал от неё аж через всю Атлантику. Испанская королева была очень набожна и истово соблюдала тезис о спасении души в ущерб телу, почему и не мылась несколько лет.

Но самое хреновое было не в этом. За первые три дня мы перебрали все более-менее интересные темы для разговоров. Сначала Илья подробно и в ярчайших красках озвучил восторженные впечатления о полётах на дирижабле, особенностях работы с магнитометром для нахождения вероятного выхода кимберлитовой трубки ближе к поверхности… Короче говоря, был бы я геологом, или каким-нибудь летуном – разделил бы его эмоции…

Потом мы, не торопясь и с чувством глубокого удовлетворения, обсудили международное положение, все аристократические и не только сплетни, последние новинки прозы, поэзии, музыки и живописи. После чего перешли на абстрактную философию и безуспешные поиски смысла жизни.

– … сказал, что с развитием цивилизации человечество должно стать мудрее и миролюбивее… По-моему, в этом что-то есть разумное. – Бывший студент-вольнопёр как был, так и остался в общении очень воспитанным и деликатным молодым человеком, хотя и мог, если потребуется, мгновенно превратиться в машину смерти с позывным «Бур».

– Любезный мой Илья Алексеич, будь так любезен, вспомни, пожалуйста, чем закончилась первая Гаагская конференция?

– Принятием конвенции о законах и обычаях сухопутной войны, о мирном разрешении международных столкновений. Плюс декларации…

– И что, в войну эти соглашения всегда и везде соблюдались? Никто никого газами не травил, разрывных пуль не использовал?.. «Атаку мертвецов» и подвиг сестры милосердия Риммы Ивановой напомнить? Запамятовал, когда мы Гутьера в плен взяли, по дороге наших пленных освободили? Их рассказы помнишь⁈ Как они железную дорогу строили?.. Ладно – мы! Хоть противниками были. А своих-то за что? Вспомни, три года назад в Австрии трибунал был по «делу Талергофа»! Там ведь свои своих!.. И чем закончилось? Прикрылись эксцессом исполнителя и под суд попали пешки.

– А лодьи и ферзи выкрутились? – Буртасов не иначе что-то почуял, вон как глазки разгорелись. Ладно, уймём твоё любопытство. В части касающейся.

Про ребятишек генерала Потапова тебе всё равно знать не положено…

– Ну, кто выкрутился, а кому и не повезло. Кто-то косточкой в компоте подавился насмерть, кто-то грибочков не тех поел, кто-то в камине вьюшку закрыл слишком рано…

– Да-да, Денис Анатольевич, Вы рассказывали! Поскользнулся на апельсиновой корке – и прямо на нож! И так восемнадцать раз!.. – Илья весело смеётся. – Как же, как же, помню, помню!..

– А если серьёзно, мне кажется, равновесие наступит тогда, когда будет изобретено оружие, не оставляющее шанса ни побеждённому, ни победителю. – В моём мире этим жупелом стала ядерная бомба. Но Буртасову об этом знать тоже не нужно.

– Я не могу даже представить, каким должно быть такое оружие. Нет, «Освобождённый мир» Уэллса и «Лицом к флагу» Жюля Верна я прочёл, но всё равно…

– У меня тоже воображения не хватает. Но, думаю, по своей мощи оно должно сделать любой уголок на планете не приспособленным к жизни. – Так, пора менять тему, иначе далеко зайдём. – Шекспира помнишь? Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

– Но всё равно, как-то в голове не укладывается…

– Илья Алексеич, ты в курсе, что происходило неподалёку от того места, где мы сейчас проезжаем годиков четырнадцать назад?

– … Тунгусский метеорит? – Собеседник угадывает с первого раза.

– Угу-м. Так вот скажи-ка мне, как горный инженер, это действительно был большой метеорит, или же сей эпизод можно списать на испытание нового оружия?

– …

– Вот, не можешь…

– … Но как такое… – Буртасов лишается дара речи от неожиданности варианта.

– И я не знаю, как… А возможно, действительно очень большой метеорит, который, кстати, почему-то не углядел ни один астроном, по очень пологой траектории вошёл в атмосферу, развалился на несколько частей, одна из них взорвалась, остальные отрикошетили от воздушного слоя и ушли снова в космос. Знаешь ведь, как по воде камушки блинчиками запускать… Или вот ещё гипотеза. Подлетел к Земле… Скажем так, космический корабль с существами из другой цивилизации. Только вот беда – они из другого вещества состояли. Которое при встрече с нашим воздухом взрывается. В какой-то момент защита не выдержала, бабах – и всё!

Или вот нате-ка Вам, милостивый государь, ещё один вариантик! Можем мы предположить, что половина Вселенной движется в сторону, противоположную нашей не только в пространстве, но и во времени? Вполне себе можем… Когда у нас бабахнуло?.. Тридцатого июня?.. Так вот, смотри, Илья свет Лексеич, у нас после тридцатого наступает первое июля, а у них – по-нашему – двадцать девятое июня… И вот прилетает такой кораблик космический по ихнему – двадцать восьмого, по нашему – второго. И видит на планете огромный пожар. Крутится он, крутится, до конца дня двадцать девятого, по-нашему – первого июля. А потом тридцатого идёт на посадку, потом их время с нашим сталкивается и – БАБАХ! И всё…

– … Денис Анатольевич… А давайте-ка мы по папироске выкурим! А то мысли Вы такие высказываете… Даже Герберт Уэллс до такого не додумался!..

– Вот-вот, батенька, а чем мы хуже?..

Единственное, то омрачает сейчас мой триумф – так это то, что братья Стругацкие эту гипотезу озвучили за десять лет до моего рождения…

Глава 19.

Очередная остановка была воспринята почти, как Дар Божий, тем более, что предстояла почти внеплановая заправка водой и бункеровка, то есть, у нас в распоряжении был как минимум час хождения по твёрдой земле, а не по култыхающемуся вагонному коридору. А чтобы соединить приятное с полезным, мы с Ильёй решили пробежаться до трактира с целью затариться свежими баранками и плюшками на всю честную компанию.

Ложкой дёгтя в бочке мёда оказалось наличие на втором пути переселенческого эшелона, чьё население было озабочено аналогичными нескромными мыслями и запретными желаниями. А посему очень живенько перемещалось вперёд-назад по перрону, весело и матерно переругивалось, дымило махрой, перематывало, сидя прямо на земле, портянки, или пыталось незаметно ускользнуть от своих жён в места, где наливают пшеничную амброзию, или ячменный нектар. Несколько выбивалась из ритма всеобщего людского бурления симпатичная молодуха, носившаяся, как угорелая взад-вперёд по перрону, прижав к груди какой-то узелок и старательно высматривая в толпе кого-то очень её нужного. Подбежала к железнодорожнику, застывшему неподвижным олицетворением порядка в океане хаоса возле станционного колокола, о чём-то его спросила, получила в ответ безразличное пожатие плечами и продолжила свой челночный забег…

Станция, несмотря на своё выгодное стратегическое положение большой не считалась и традиционный привокзальный буфет отсутствовал, как понятие. А, глядя, как толкалась и шумела толпа, стоявшая перед основавшимся неподалёку от вокзала заведением под неожиданным и оригинальным названием «Трактиръ», интуиция одновременно подсказала нам, что тут нам гарантированно ничего не обломится. Поэтому пришлось «взять в плен» станционного дежурного и быстренько провести допрос. Работник рельсов и шпал не стал играть в героя и тут же сообщил, что «неподалёку, вона за тем домом, что сразу за сараюшками, ну тем, где крыша зелёная, повертайте направо и – до перекрёстка, а тама ешо трактир будет, тока поскромнее, но баранки тама есть».

До столь желанного поворота оставалось каких-то полсотни метров, когда откуда-то из-за неказистых и покосившихся образцов местной архитектуры хозяйственного назначения донёсся вскрик «Пама!..», резко оборвавшийся на середине слова. Наверное, из-за прозвучавших детских отчаяния и страха мы, не сговариваясь, повернули к проходу. Опять придётся выступать в роли культпросветработника, объясняющего заблудшим организмам, что насилие над ребёнком очень вредно для здоровья этого самого организма. А если ошиблись, потом будет возможность поржать над своей паранойей…

Только вот ржать не придётся. Это стало понятно, как только завернули за третью по ходу движения сараюшку. Так, имеем четверых мужиков и одного мальчишку-оборвыша. Детёныш, скорчившись, неподвижно лежит у бревенчатой стены. Двое дебилов, азартно хекая, месят сапогами кого-то лежащего на земле, а последняя парочка самцов человека с удовольствием за всей этой идиллией наблюдают.

– Эй, дурни, вы что творите⁈ – Илья опередил мой вопрос. Хотя он по определению был риторическим, и так всё понятно.

– Опачки! Каких гостей залётных к нам принесло! – Парочка бездельничавших зрителей оборачивается, затем один из них тот, что побольше, весело улыбаясь, начинает двигаться к нам, достав из-за голенища свою любимую железяку. – Господа хорошие, а покажьте-ка, шо там у вас в карманАх!..

Блин, а как хорошо всё начиналось! Совсем охренели, бандарлоги⁉ Средь бела дня гоп-стопить? Нет, уроды, теперь вы мне за всё ответите! И за несостоявшиеся баранки с плюшками… и за Севастополь тоже!..

Пока в меру своих скромных артистических способностей изображаю испуг рафинированного интеллигента перед грубой физической силой, рука скользит за отворот пиджака, промахивается мимо нагрудного кармана с портмоне, и безошибочно попадает на застёжку кобуры, после чего возвращается на белый свет уже с браунингом. Теперь уже я улыбаюсь, а мой «оппонент»… Он ТАК изумился!.. Пользуясь его ступором, другой рукой вытаскиваю из подсумка глушитель. Надеть на ствол, повернуть против часовой, зажать рычажок стопора, передёрнуть затвор…

– … Эта… Как эта?..

– Ну что? Остальные карманы показать?.. Нет? Тогда – нож на землю, сам – лицом к стене, встать на колени, руки за голову! Остальных тоже касается! Быстро метнулись!..

– И што ж, господа хорошие, от так запросто по безвинным людЯм шмалять бу…

Чпуф… Задавленный глушителем выстрел из-за спины и взлетевший перед сапогами фонтанчик песка заставляет четвёртого персонажа, судя по всему вожака, оборвать фразу и судорожно отскочить назад. Ага, Бур готов воевать, поддержим его огнём и манёвром…

– Нож на землю!.. Чпуф… Теперь уже мой браунинг выкашливает «подарок» амбалу с железякой. По-моему, даже ногу вскользь помимо штанины зацепил, уж больно резко он дёрнулся перед тем, как на ж…пу приземлиться.

Илья высвистывает «Ахтунг» просто для того, чтобы остальная компания как следует обратила на нас внимание. Теперь уже восемь испуганных и непонимающих глазок смотрят на нас.

– Больше повторять не буду! Следующую пулю кому-нибудь в живот закатаю, долго помирать будет! Все четверо – мордой в стену, встать на колени, грабки за голову!..

Ныне процветающий за океаном Аль Капоне безусловно прав – добрым словом и пистолетом можно добиться гораздо большего. Четыре тушки уже изобразили у стены сараюшки указанную гимнастическую композицию.

– Держу. – Подошедший Буртасов негромко рапортует, обводя стволом напряжённые спины.

Пока напарник рулит процессом, быстро поворачиваюсь к оставшимся. Отпинанный мужик с кряхтеньем медленно переворачивается с живота на бок. Ладно, с ним – потом, есть сейчас дела поважнее. Опускаюсь на колено рядом с мальчишкой, кладу два пальца на шею… Так, пульс есть, явных повреждений нет. Теперь осталось в чувство привести, знаем мы кое-какие точечки на ушках… И под носиком… Вот, зашевелился, правда, глазёнки мутные, но это скоро пройдёт.

– Давай-ка, дружочек, садись поудобнее. – Помогаю оборвышу сесть, прислонившись к брёвнышкам. – Руки-ноги целы?.. Пошевели… Сейчас оклемаешься, а я скоро подойду.

Подхожу к мужику, который уже немного пришёл в себя и уже сидит, прислонившись к заборчику и держась за него рукой. И внимательно меня разглядывает. За неимением ничего лучшего смачиваю носовой платок коньяком из карманной фляжки и, не обращая внимания на попытку отодвинуться, аккуратно протираю ему лицо, начавшее заплывать от излишних физических воздействий… Жалко, конечно, ну да что поделать? Смыв грязно-красный колер, снова смотрю на бедолагу. Личико знакомое, вроде. Где-то когда-то уже встречались, только пока вот не вспоминается где и когда…

– Что, Вашбродь, не признал? – Разбитые губы складываются в жутковатой ухмылке. – Минск, Клещ, Беня…

Твою маман!!!.. Через семь пеньков в коромысло и центр мирового равновесия!!!.. Какие люди в Голливуде! Точнее – под трухлявым забором!..

– Штакет⁈.. Ты какими судьбами тут?..

Подпирая забор, сидит один из «шестёрок» пахана Клеща. То ли постаревший, то ли возмужавший…

– Ну, ежели тебе так удобней, Вашбродь, зови Штакетом. Хотя… Нету более Штакета. Умер он…

Недоумённо смотрю на собеседника. Что за цирк с конями⁈..

– Нет более Штакета. – Повторяет сидящий у забора человек. – Есть крестьянин Минской губернии Тимофей Яковлев… Ага, Вашбродь, в завязке я. – Штакет-Тимофей пытается подняться, но со стоном опускается обратно. – Умеют бить, сволочи… Хотя до Вас им далеко будет. До сей поры помню, как в гости заходили.

– А как записку передавал, помнишь? – Пытаюсь как бы невзначай задать контрольный вопрос.

– Забудешь тут… Мессер… ну, нож жалко…

– Было бы что жалеть, коль он как веточка гнётся. Ладно, здесь как оказался-то?

– Переезжаем мы… Жёнка уговорила… Мол, коль Господь дал новую жизнь, начнём её на новом месте.

– Это ты что, под программу переселения попал?

– Ну да. Перед ляга… Перед полицией я чистый, денег есть скока-то… – Тут он резко мрачнеет. – Было…

Нашу беседу прерывает еле слышный звон станционного колокола и следующий за ним громкий паровозный гудок

– Тьфу ты!.. – Бывший Штакет, судя по всему, хотел выразиться покрепче, но, искоса взглянув на мальчишку, всё же не решился. – Приехали… – Ешалон наш того… Ушол…

– Деньги куда дел-то?.. И объясни толком – что за малец? Кто ты ему и кто он тебе?

Присматриваюсь повнимательней к подошедшему «Гаврошу». Если не считать огромадной шишки на затылке, с ним всё в порядке. Только как-то не очень он похож на этого горе-путешественника. Да и одёжка, местами висящая лохмотьями, ему не совсем по размеру, если не сказать хуже…