Текст книги "Полуостров сокровищ (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Зимин
Соавторы: Татьяна Зимина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Глава 9
Маша
Чуть отдышавшись и глотнув еще разок из Лумумбиной фляжки, я попыталась вспомнить, что видела, когда была собакой. Закрыла глаза, сосредоточилась… Образы хлынули, как горный поток. В стробоскопических вспышках замелькали бледные испуганные лица, судорожно сжатые кулаки, вибрирующие высокие голоса…
– Не торопись, – подсказал Базиль. – Не пытайся объять необъятное. Сосредоточься на деталях.
Мысленно я постаралась восстановить то, что запомнила на месте преступления. Жирная, с черным отливом и белесой пеной на поверхности, громадная лужа крови. Она успела частично впитаться в дорожную пыль, но по размерам пятна можно догадаться, сколь много её было. Посреди этой лужи лаково блестит тёмный холмик. В сознании собаки он выглядел довольно аппетитно и пах соответственно, но, переведя собачье восприятие на человеческий язык, я зажала рот рукой и, добежав до ближайшего куста, согнулась пополам.
Тёмный холмик посреди лужи был ногой. Человеческой ногой, только лежащей отдельно, без всего остального человека. И нога была девичья: различался изящный изгиб стопы, маленькая круглая пятка, небольшое колено… Пышное бедро заканчивалось четким, как в мясной лавке, срезом, посреди которого белело круглое колечко кости, окруженное какими-то синими, на вид резиновыми, трубочками…
Мир завертелся и ушел куда-то в бок, рот вновь наполнился горькой, едкой слюной…
– Вот поэтому лучше вспоминать на голодный желудок, – Базиль сочувственно похлопал меня по спине. – Ну, ничего, ничего… Сейчас пройдет.
– Не пройдет, – сев на землю, я уткнулась лицом в колени. – Я больше никогда не буду есть, – опять мелькнуло видение трубочек, к горлу подкатил новый спазм, но в желудке ничего не осталось. Даже слюна кончилась.
– Всё проходит. Привыкнешь.
– Ага. Посидите голым задом на раскаленной сковородке. Может, тоже привыкнете.
– Думай об этом, как о головоломке, которую нужно решить.
– Тогда я – Алиса, а вы – Безумный Шляпник. Мы попали в Зазеркалье, и должны найти дорогу назад.
– Скорее, отыскать Червовую королеву.
Вдохнув запах влажной земли, я подняла голову. Попыталась думать отстраненно. Не охватывая всю картину целиком, а вспоминая отдельные детали, как советовал наставник.
– Это какой должен быть нож, чтобы так ровно отрезать?
– Циркулярная пила, например.
Я представила: привязанная к доске девушка медленно подъезжает к бешено вращающимся зубьям пилы… Нет. Не отвлекаться. Думать только по делу.
– Были запахи. Боль, например, пахла, как снег.
– Всё имеет запах. Нищета. Горе. Радость…
– А еще – гречневая каша. И кислые щи со сметаной, – перебила я.
– Прямо на улице? Может, из ближайшего кафе занесло?
– Такой же запах был в борделе у госпожи Лады, – вспомнила я. – Когда мы с Ванькой зашли в комнату Лидочки, пахло кашей.
Солнце, как потерявшийся воздушный шарик, трепыхалось над горизонтом. Небо было очень белым, просто ослепительным. От него резало глаза и постоянно наворачивались слезы.
Лумумба верно подметил: этот город никогда не спит. По деревянным мостовым, ревом клаксонов разгоняя зазевавшихся прохожих, грохочут автомобили, магазины с огромными, во всю стену, витринами, предлагают такое море разных товаров, что разбегаются глаза, по тротуарам шныряют лоточники, от них пахнет жареной рыбой, пирожками и пивом.
Внимание привлекло яркое изумрудное пятно, и я подошла поближе, чтобы рассмотреть. Оказалось, это модный магазин, а в витрине красуются платья. Пышные, похожие на бутоны роз, юбки, расшитые жемчугом лифы… Я вздохнула. С теми деньгами, что я выиграла у Сигурда, я могу купить хоть десять. Только кого я обманываю? Надев даже самое дорогое платье, красивой не станешь.
– Кто-то сказал, что уже такое видел. – сказала я, отворачиваясь от витрины. – Вы слышали?
– Да. Один из дружинников. Пару месяцев назад мальчишка упал под поезд, и ему отрезало ноги. Что характерно… – взявшись пятерней за подбородок, Лумумба завис.
– Что характерно? – переспросила я, устав ждать.
Мы медленно брели по деревянному тротуару, на витрины я уже не обращала внимания. Привыкла, наверное.
– Ногу опознала одна из женщин. По шраму возле колена… Она сказала, что нога принадлежала их домработнице, Глаше. Девушка как раз сегодня не вышла на работу. Кстати, Глаша была немая. А мальчик, которого нашли на путях – сын этой самой женщины, ему тогда было двенадцать лет.
– То есть, всё сходится на этой тетке? Попавший под поезд сын, теперь – домработница. Так может, это она…
– Рано делать выводы, – оборвал наставник. – Нужно всё хорошенько разведать. Связь между этими событиями есть, я это чувствую. Вопрос – какая?
– Кому могли помешать молодые девушки? – спросила я. – Сначала – Лидочка, теперь – Глаша…
Обе они были… как бы это сказать? Незначительными. Не представляющими ценности. Шлюха и немая уборщица. И в то же время – не из тех, чьей пропажи никто и не заметит…
– А что вы узнали в княжеском тереме? – спросила я Лумумбу.
Захотелось отвлечься, переключить внимание. А то на каждом углу начнут мертвые девушки мерещиться.
– Одновременно довольно много, и ничего конкретного, – поморщился наставник. – Терем оборудован видеокамерами, на которых видно: в спальню, кроме княжеской четы никто не заходил. И в тереме тоже: никаких следов постороннего, а тем более, враждебного присутствия.
– Может, его всё-таки отравили? Бывают же яды, которые действуют не сразу. Подсунули в каком-то другом месте, князь спокойно пришел домой, и только потом почувствовал себя плохо…
– Они сделали анализы. И вскрытие. Яда не обнаружили.
– Я читала, бывают такие яды, которые имитируют сердечный приступ, например. Или спазм сосудов головного мозга. Нельзя это проверить?
– Тело сожгли, ты же помнишь.
– Но был же кто-то, кто делал это самое вскрытие? Его-то не сожгли…
Лумумба остановился и посмотрел на меня со странным выражением.
– Я как раз думал, не навестить ли мне доктора, который давал заключение о смерти. Есть его адрес…
– Нам. Не навестить ли НАМ доктора, который давал заключение. Я ваша ассистентка, не забыли?
– Тебе нужно отдохнуть. Поесть, выспаться… грешно эксплуатировать детей круглые сутки. Так что беги домой, под крылышко к коту, он о тебе позаботится.
– Ни есть, ни спать я теперь дней сто не смогу. И вообще… Бабуля всегда говорил: от душевных страданий лучше всего помогает работа. Так что ходимте, господин начальник. Где живет этот ваш доктор?
Лумумба достал из кармана бумажку, а следом за ней – очки с круглыми прозрачными стеклышками. Очки он нацепил на нос и попытался прочитать, что написано в бумажке. Собрал брови домиком, наморщил лоб, пошевелил губами…
– Дайте, я.
Нетерпеливо выхватив у него листок, я отвернулась.
– Почерк у сыскного воеводы… – смущенно пробормотала через минуту.
– М-да. Я б сказал, у него вообще нет почерка.
Повертев бумажку, я бессильно пожала плечами.
– Поступим проще, – взяв листок, Лумумба остановил прохожего. – Любезнейший! Как пройти по этому адресу?
Прохожий, толстый усатый мужчина в сером лапсердаке и картузе, сначала тоже нахмурился, но тут же просветлел лицом.
– А! Это ж адмиралтейский госпиталь! – выдохнул он с облегчением. – Во-он шпиль, видите? Это он и есть. Вот по этой улице, квартала два. Не заблудитесь.
Госпиталь был построен из камня. Как айсберг возвышался он над деревянными теремами, а покрытая золотой жестью крыша, отражая солнечные лучи, создавала впечатление нимба.
– Очень похоже на церковь, – задрав голову, я пыталась рассмотреть фигурку на шпиле.
– Скорее, собор. Или храм, – Лумумба задумчиво читал выгравированные на бронзовой доске письмена. – Основан в год тринадцатый от Распыления Великой Княгиней Ольгой Романовой. – произнес он вслух.
Взяв за руку, я потянула наставника в ворота.
За воротами оказался тенистый парк. По нему неспешно прогуливались люди в серых теплых халатах – видать, больные. Само здание стояло в глубине, к нему вели высокое крыльцо и гладкий бетонный пандус. Рядом с пандусом стоял грузовик с красным крестом на боку, из нее выгружали кого-то, привязанного ремнями к каталке, с кровавым, быстро расплывающимся пятном на груди. Из-под простыни виднелись ноги в черных форменных штанинах и берцах. К раненому бежали люди в зеленых халатах, таких же чепчиках и штанах. На нас никто не обращал внимания. Единственным, кто стоял неподвижно, был водитель скорой. Прислонившись к дверце машины, он неторопливо курил.
– Что с ним случилось? – спросила я, кивая на раненого. Каталка как раз скрылась за двустворчатыми дверьми.
– Поножовщина в тринадцатом доке, – водитель равнодушно сплюнул в пыль. – Грузчики взбунтовались.
– Взбунтовались?
– В тринадцатом доке загружают галеоны, – я всё еще не понимала. – Сухогрузы, которые возят золото. А докерам шестой месяц зарплату не дают.
Вспомнились платья с центрального проспекта. Жемчуг, бриллианты, золотая канитель…
– А где найти доктора Борменталя, не подскажете?
– Главврача? – подбородком он указал на здание. – Внутри пошукайте…
Кабинет главврача был совершенно не похож на остальную больницу. Там, в освященных белым электрическим светом коридорах кипела шумная, но упорядоченная деятельность. Здесь же, за тяжелыми дубовыми дверьми, было тихо. Звуки глушили толстый ковер на полу и бархатные занавески. Свет, льющийся из-под зеленого абажура настольной лампы, создавал камерную, почти интимную атмосферу.
За столом, устроившись головой на бумагах, мирно спал человек. Лумумба громко кашлянул. Спящий не пошевелился. Пахло спиртом и почему-то йодом.
Пока мы осматривались, мужчина всхрапнул, приподнял голову и попытался устроиться на другой щеке. Блеснули стекла очков. Лумумба кашлянул еще раз. Храп прекратился. Затем голова поднялась и доктор, поспешно поправив съехавший на бок колпак, поспешно сел прямо. На первый взгляд он показался совсем молодым, едва ли старше Ваньки, и только когда снял очки, стали видны лучики морщинок у глаз и глубокие складки, избороздившие лоб.
– Ч-чем могу служить? – подслеповато прищурившись, он принялся протирать очки куском марли, извлеченной из кармана белого накрахмаленного халата.
– Нам нужен доктор Борменталь, – вежливо произнес Лумумба. Доктор пристально посмотрел на наставника.
– Вы – сыщик из Москвы, – сказал он. – Не думал, что вам будет интересна моя персона… Впрочем, присаживайтесь.
Я, конечно, удивилась, но потом сообразила: наверное доктор, как и сыскной воевода, пообщался с княгиней Ольгой. А она не скрывала, что отправила в Москву за помощью. Базиль, по-моему, тоже так решил.
– Моя помощница, – коротко бросил наставник в мою сторону, устраиваясь в гостевом кресле.
Что мне нравилось в Лумумбе, так это то, что он чувствовал себя свободно в любой обстановке. Не то, что я… Вечно ляпаю невпопад, и не знаю, куда деть руки.
– Итак… Чем могу? – встав из-за стола, доктор направился к ширме и скрылся за нею.
– Я хотел бы поговорить о результатах вскрытия Великого князя, – повысил голос Лумумба в направлении ширмы. Там зашумела вода.
Шло время. Наконец доктор вышел, вытирая обнаженные до локтя руки вафельным полотенцем.
– Простите, не могли бы вы повторить? Я ничего не слышал, – но, только Базиль открыл рот, доктор вновь заговорил сам: – Вторые сутки на дежурстве. То одно, то другое… Рубашку сменить некогда.
Бросив полотенце, он направился к шкафу на другом конце комнаты, открыл его и стал громыхать чем-то стеклянным. Базиль, сложив ладони домиком перед подбородком, терпеливо ждал. Доктор вернулся за стол, держа в руках трехлитровую банку и две небольшие колбы.
– Выпьем? – спросил он так буднично, словно такое предложение было здесь в порядке вещей. – Простите, о чем мы говорили?
Не дожидаясь ответа Лумумбы, он наклонил банку над колбой.
– Самогон тройной очистки, – пояснил доктор. – Крепость такая, что волосы на груди кучерявится начинают. Так что вам, барышня, не предлагаю… – и подмигнул, хотя до этого не обращал на меня никакого внимания.
Приподняв свой сосуд, он опрокинул его в рот. Проглотил, смачно зажмурился, а потом потянулся к блюдцу, накрытому бумажной салфеткой. Снял её, тщательно осмотрел два засохших бутерброда с сыром, и брезгливо отставил. Поискал глазами по столу, обнаружил пузырек с йодом, и, свинтив крышечку, длинно и глубоко вдохнул.
Лумумба, понюхав из пробирки, осторожно поставил её на стол, так и не пригубив.
– Приходится гнать в медицинских целях, – объяснил доктор чуть севшим голосом. – Нормального спирта нет, а то, что они выдают за водку, даже не горит, – и он налил снова. Самогон был таким прозрачным, что банка казалась пустой. – Вообще-то я не пью, – пояснил он, опрокинув в себя вторую колбу. – Точнее, не пил. Но этот город… Эти белые ночи… Вот вы – африканец.
– Я москвич, – мрачно поправил Лумумба.
– Это всё равно. Я имею в виду, что полгода тьмы – это слишком.
– Зато потом полгода свет.
– Ваша правда, – доктор налил третью как бы уже между делом, хлопнул, занюхал йодом и продолжил, как ни в чем ни бывало: – Но оказывается, сплошной свет – еще хуже, чем тьма. Человек – животное упорядоченное. Ему нужно, чтобы солнце всходило каждое утро, и заходило, по возможности, каждый вечер. Я схожу с ума, – глаза его посоловели, язык уже чуть заплетался.
– Давно вы здесь? – спросил Лумумба, всё так же глядя на доктора поверх кончиков сложенных домиком пальцев.
По-моему, он Базилю не нравился. А вот мне доктора было жалко: спит на рабочем месте, питается какими-то столовскими бутербродами, еще и прибухивать начал. Душу вот взялся изливать совершенно незнакомым людям…
– Приехал, как и все, за мечтой. Новый город в новом мире, – Борменталь налил себе новую порцию, поднес ко рту, подержал, а затем аккуратно вылил самогон назад в банку. Закупорил капроновой крышкой и отставил на край стола. – Думал, может, здесь будет по-другому, – он впервые посмотрел в глаза Лумумбе. – Но знаете… Люди не меняются. Меняются времена, условия, но люди? Мы только при-спо-сабливаемся, – сказал он по слогам. – Но не меняемся.
– Чтобы что-то изменить, нужно приложить усилия, – как-бы нехотя ответил Лумумба.
– Вы правы. Но…
Соскучившись, я потихоньку отошла от Базиля, и стала рассматривать корешки книг за стеклянными дверцами шкафа. «Практическая Анатомия». «Введение в физиологию». «Органическая химия».
В следующем шкафу, на специальных подсвеченных полочках, лежали довольно странные вещи. Мне стало интересно. Потемневший от времени огрызок на блюдечке с голубой каемочкой. Под ним, на бумажке, написано: «Яблоко молодильное». Под банкой, внутри которой в прозрачной жидкости плавала пластиковая фигурка супермена, раскрашенная в красное и синее: «Гоммункулус обыкновенный». Большая прозрачная бутылка, внутри – будто бы небоскребы, башни… На бумажке написано: «Город Кандор в миниатюре», и в скобках: пл. Криптон.
– В микроскоп можно увидеть улицы и даже жителей. – доктор, стоя у меня за спиной, тоже смотрел на бутылку. Пахнуло самогоном.
– Что это?
– Артефакты нового времени. Их продают с развалов в переулке Последних Вздохов. Я, знаете ли, коллекционер.
– Так они – магические? – к нам подошел Лумумба. – Странно, я не чувствую эманаций.
– Большей частью, они нет, – щелкнув тумблером, доктор выключил свет в шкафу и вернулся за стол. Казалось, он уже протрезвел. По крайней мере, язык не заплетался.
– Так почему вы не хотите говорить о князе? – спросил Лумумба. Борменталь загрохотал ящиками стола. – Бросьте, доктор. Вы же знаете, без ответов я не уйду.
Тот вздохнул, с надеждой посмотрел на банку с самогоном, затем на дверь…
– Черт с ним, в крайнем случае, наймусь судовым врачом на китобой, – пробормотал он и вновь открыл банку. – Выпьем?
– А давайте, – решился Базиль. – Завьем волосы на груди… – я фыркнула.
Они чокнулись колбами, выпили, и на несколько секунд воцарилась тишина. Мне даже показалось, что на глазах наставника выступили слезы.
– Рассказывайте, – сказал он наконец очень мягко, почти по-отечески.
– Стыдно, – потупился доктор. – По Фрейду: удар по самолюбию для мужчины является самой болезненной из психологических травм.
– И что у вас за травма?
– Я, дипломированный патологоанатом с докторской степенью НГУ, не смог распознать, отчего скончался пациент. Вы ведь читали отчет?
– Ни в коем случае, – качнул головой наставник. – Мне нужны свежие впечатления.
– Впечатления… – взяв ланцет за концы, доктор поднял его на уровень глаз. – А впечатления таковы, что князь скончался «по щучьему велению».
– То есть, вы хотите сказать…
– Я – не хочу. Но другого объяснения просто не вижу. Князь был здоров, как бык. Я сам обследовал его не далее, чем месяц назад. У нас – очень продвинутая клиника. Самая лучшая в этой части Европы. МРТ, УЗИ, электронные микроскопы, зонды, рентгены, черти лысые… У него был организм двадцатилетнего. Гемоглобин – сто сорок, давление – сто двадцать на восемьдесят. В прежние времена сказали бы, что с таким здоровьем надо в космонавты.
– Аллергия? Яд? Опухоль мозга?
– Цитология, гистология, биопсия… Ничего. Был человек – и нет его.
– И поэтому вы решили, что Игорь умер от магии?
– Если отбросить всё невозможное, то, что останется…
– Ясно. Значит, вы тоже думаете, что его убила княгиня.
– Не я! – доктор вскинулся, как цепной пес. – Ольга просто не могла… Вы бы видели, какой они были парой! Ой, простите. Кажется, я сморозил бестактность. Она же ваша бывшая…
– Ничего. Я привык, – оборвал Лумумба.
– Кроме того, по образованию Ольга тоже была медиком. Клятва Гиппократа.
– Есть такие болевые точки… – и доктор, и Лумумба, одновременно уставились на меня. – Ну знаете, как акупунктурный массаж, только наоборот. Я читала.
Борменталь, вздохнув, поднялся из-за стола и подошел к окну. Резким движением отбросил портьеру. В кабинет проник слабенький серый свет.
– Когда человек умирает… – взяв лейку, он стал поливать фиалки на подоконнике, – Остаются следы. Изношенность или рубцы сердечной мышцы. Спавшиеся альвеолы в легких. Заворот печеночной вены, аневризма, оторвавшийся тромб, в конце концов. Я проверил ВСЁ. Послойные срезы – томограф позволяет делать снимки толщиной в микрон…
– То есть, любые физические э… аномалии, можно исключить. – констатировал Лумумба.
– Абсолютно.
– Подведем итоги: князь умер от неизвестных науке причин, а рядом с ним в этот момент была только его супруга. Магичка.
– Или, как принято говорить в Мангазее, ведьма. – закончил доктор, стоя к нам спиной и глядя в окно.
– И всё-таки я не понимаю… – давно стемнело. Это выражалось в том, что свет солнца стал сумрачным, тусклым, а на проспектах зажглись фонари. – Почему тело князя сожгли так поспешно? Буквально на следующий день. Конечно, напрашивается вывод, – Лумумба шагал очень быстро, я еле за ним успевала, – Что кому-то было не выгодно оставлять его э… во плоти. Может, кто-то знал о ваших способностях, и боялся, что вы допросите труп?
– Это было бы слишком просто, – отмахнулся наставник. – К тому же, не всякий труп знает, от чего умер.
– Думаете, они это из-за Ольги? Чтобы вы доказательств не нашли?
– Ничего я не думаю. Я спать хочу, – огрызнулся Лумумба.
Пер он, как таран, почти не разбирая дороги. Прохожие разбегались с его пути, как цыплята от кошки, а позади раздавались невнятные ругательства.
– Хотя нет… – продолжила я рассуждать вслух. – Им бы только на руку, если б вы тоже подтвердили её виновность…
– Перестань болтать. Зубы ноют.
Я опешила. И что я такого сказала?
Остальной путь до дому проделали молча. Молча свернули в наш переулок, сдавленный высокими, почерневшими от времени заборами, молча вошли во двор, подметенный и побрызганный водичкой заботливым котом. Раздраженно топоча взобрались на крыльцо, вошли в сени, отворили дверь в нашу комнату, и… Застыли на пороге, аки каменные статуи. За столом, в рядок на одной лавке, сидели Ванька, сыскной воевода и Сигурд. Все трое – пьяные в дым.
Глава 10
Маша
Такого мне еще видеть не приходилось. Они походили на картину Айвазовского «После бури»: сломанные мачты, разорванные и унесенные ветром паруса, пробоины в корпусе…
– Что случилось? – спросила я, когда прошел ступор.
– Да ничего особенного, – прошамкал Ванька. Здоровенная гуля под глазом наливалась фиолетовым, а челюсть, свороченная на бок, была трогательно подвязана косынкой в цветочек. – Мы там поборолись немножко…
Олег попытался сфокусировать на мне съехавшиеся к переносице глаза, но не смог и бессильно уронил голову на руки. Сигурд радостно оскалился. Двух передних зубов у него не было, и от этого его простецкая круглая рожа стала совсем как у младенца. Только погремушки и не хватает.
– Где Гамаюн? – прогремел Лумумба. Кажется, он нашел выход для своего дурного настроения. Ванька попытался ответить но, схватившись за челюсть, просто указал на печку. Оттуда доносился богатырский храп.
– Я же велел ей следить за вами, оболтусами! Что вы с ней сделали?
– Напилась, – подняв голову, лаконично сообщил сыскной воевода и опять рухнул вниз лицом.
– Чего? – это мы с наставником спросили хором.
– Споили ироды птичку, – в комнату вошел кот. В лапах у него был тазик с водой, а на шее – банное полотенце. – Вестник существо волшебное, нежное. Мозгов, опять же, как у курицы… А они ей – самогону, – поставив тазик на лавку, он смочил конец полотенца и принялся осторожными движениями промокать Ванькино лицо. Тот пыхтел, но терпел.
– Как вы здесь оказались? – по моему скромному разумению, они не то что ходить, а и сидеть толком не могли.
– Воевода приволок, – пояснял кот, не прерывая благотворительной деятельности. – Этих двоих, и птицу в придачу. А потом уж и сам свалился, сердешный, – отвлекшись от Ваньки, он нежно погладил Олега по голове. – За птичку не волнуйтесь! Проспится и будет как новенькая, – обратился он к наставнику. – Я ей с утра огуречного рассолу подам. А вот воевода…
– Но что здесь делает Сигурд? – перебила я.
– Говорит, какой-то долг отдать хочет, – викинг вновь улыбнулся. Будто включили щербатую лампочку.
Я закатила глаза. Как дети, честное слово. Ни на минуту оставить нельзя. И Лумумба тоже хорош: отправил присматривать за попойкой Гамаюн: существо, хронически неспособное устоять перед халявным угощением.
Разрываясь между праведным гневом и жалостью, я подошла к Ваньке. Погладила его по здоровой щеке.
– Бедненький… С ним всё будет в порядке? – я посмотрела на кота. Кажется, он единственный понимал, что делать.
– С ним-то что, а вот воевода…
– Да что ты всё заладил: воевода, да воевода! Он что, умирает?
Умирающим сыскной воевода не выглядел. Так, полумертвым разве что.
– Через два часа начинаются соревнования, – трагическим голосом возвестил кот. – Олег должен возглавить заплыв.
– Ага, – кивнул Ванька, попытавшись улыбнуться одной половинкой рта. – И мы с Сигурдом тож.
– Всемогущие лоа! – из-за печки появился Лумумба с храпящей вороной на руках. – Про гонку-то я совсем забыл.
Походу, все, кроме меня, были в курсе, об чем речь.
Когда мне всё объяснили, я тоже рухнула на лавку и уткнулась лицом в ладони. Это ж надо! Переплыть Кольский залив туда и обратно, попутно сражаясь с встречным течением, ветром, ледяной водой и множеством населяющих эту воду чудовищ. Магией пользоваться запрещено, а Ванька больше ничего не умеет…
Даже если бы он находился на пике формы, я бы сочла это особо изощренным способом самоубийства, а теперь…
– Базиль, запретите ему! Это же верный Смерть.
– А вот и нет, – возразил Ванька, придерживая челюсть. – Олежик уже три раза плавал, и ничего.
– Так он получается, привычный. Хотя… В нынешнем состоянии, я бы и ему запретила.
– Мне запретить нельзя. Я там главный, – простонал Олег и вновь уронил голову. Сыскной воевода был пьян в дрезину.
– Слышь, красава, мы теперь кровные братки, айе. И поплывешь всем скопом, айе. А если встретишь какую брюкву-редиску – кирдык её по кумполу! Всех рва-порва! Гэтьски на соревнова!
Кривенс. Ну что тут еще скажешь?
– Базиль, что вы молчите? Запретите им!
– Кто я такой, чтобы запрещать, если душа стремится к подвигу? – пожал плечами Лумумба. Птицу он укачивал на руках, как младенца.
– И сказали мне, что эта дорога приведет к океану смерти. И с полпути я повернула обратно. С тех пор тянутся передо мною кривые глухие окольные тропы… – проскрежетала Гамаюн, не открывая подернутых белесой пленкой глаз.
– Да он же там ласты склеит, дубина! Он же, наверное, и плавать не умеет…
– Всё я умею, – промычал Ванька. – Меня бвана научил.
– Ну хватит! – громыхнув тазиком, кот соскочил с лавки. – Кончилось моё терпение. Я пошел за хозяйкой.
Арины Родионовны я побаивалась. При первом знакомстве она показалась старушкой суровой и неумолимой. Кот, например, уважал её до судорог, и даже Лумумба выказывал известную долю почтения. Только чем она могла помочь прямо сейчас?
– Так так… – когда она возникла на пороге, высокая, с поджатыми губками, одетая в черный китайский халат с белыми иероглифами и платок с мандалой на лбу, даже Олег попытался выпрямится. – И что тут у нас?
– Нае проблемо, хозяйка, – расплылся в улыбке Сигурд. – Энто – он указал на свои синяки, – Нью-Аннсы. Всех рва-порва!
– Маттушка… – пробасил Олег. – Я…
– Ясно всё с вами, – она подошла ближе. – Опять развлекались? – расстрельная команда покаянно свесила головы. – Теперь помолчите, все, – приказала строгая бабушка и забормотала, вроде бы себе под нос, но довольно громко: – А здесь что? – глядя на Сигурда, – Переломы? Прэлэстно, прэлэстно… Два ребра, одно в уме… Колено? Колено мы вправим, нае проблемо, а вот почки… Почки придется поднимать, – она перевела взгляд на Олега. – Гематома в лобной доле, батюшки мои, как замечательно! Ну ничего, это мы высосем, а это – подтянем… растяжение связок устраним, вывих плечевого сустава… Ай, с вывихом всё просто. Дальше! – старуха повернулась к Ваньке. – Челюсть на место, ручку – повыше, грудинку вправим, а в целом – ничего, заживет, как на собаке… Итак, ребятки, – она укоризненно оглядела в всех троих. Выношу вердикт: вы слишком много пьете.
Отойдя на пару метров, старушка покрепче уперлась в пол ногами в изящных лаптях и резко двинула руками, как каратист, ломающий кирпич.
– ИЧИ! НИ! САН, – провозгласила она громко, и пошла мыть руки.
Заполоскалась вода в рукомойнике, кот подскочил к бабке с вышитым петухами полотенцем. Я оглядела нашу расстрельную команду… Ничего, никаких следов побоев – даже зубы у Сигурда были на месте, краше и белее прежних.
– Ну, теперь можно и на соревнования, – сказал Олег, поднимаясь из-за стола. – Спасибо тебе, Арина свет Родионовна! Век благодарен буду.
– С голодным брюхом не отпущу, – пробасила старуха, не поворачиваясь, и кивнула коту: – Матвей! Распорядись.
– Сей момент…
Распушив хвост, кот пулей вылетел за дверь. Вернулся, неся подмышкой свернутую скатерть.
– Готовить некогда, так что не обессудьте, гости дорогие, – деловито пробормотал он. – Раз хозяйка разрешает… ЭЙН! ЦВЕЙН! ДРЕЙН. – и, как фокусник, взмахнул лапками.
Скатерть белым облаком взмыла над столом, а потом опустилась, разгладившись до последней морщинки. Млея от восторга, я смотрела, как возникают на ней огромная миска с пельменями, блюдо с жареными пирожками, кастрюля с дымящимся огненным борщом, судки со сметаной, маслом, горчицей и медом, салатники с сопливыми, как детские носы, маслятами, маринованной капустой, мочёной морошкой, вазочки с вареньем и даже баночка сгущеного молока… Рот наполнился слюной, в желудке нестройно забурчало.
– А говорила, что год теперь есть не будешь, – съехидничала ожившая ворона. Подскакав к квашенной капусте, она запустила в нее клюв.
– Ты-то откуда знаешь, пьянь подзаборная?
– Это кто пьянь? Кто пьянь? И всего-то пригубила на посошок…
Сразу после завтрака мы отправились к морю. На пляже завывал пронзительный и кусучий, как голодный пес, ветер. Он лез под куртку, шебуршал загребущими лапами в карманах и громко хлопал штанинами джинс. С неба провисло трухлявое одеяло туч. Вода под ними казалась тяжелой и маслянистой, как ртуть.
– М-да… Самая погодка, чтобы искупаться, правда, Вань? А загар-то как хорошо липнет!
Он даже не повернулся. Так и стоял, ковыряя носком ботинка песок.
– Я тут узнала… – сделала я еще один заход. – В одну сторону плыть два с лишним километра. А потом обратно. Выходит, пять. А еще говорят, на том берегу – Зона.
– Кто говорит? – буркнул он, не отрываясь от своего занятия.
– Гамаюн.
– Всякой пьяни верить.
– И кот. И Арина Родионовна.
– Что мы, зон не видали?
К нам подошел Олег. То, что он всю ночь бухал и дрался, выдавали только глаза. В остальном сыскной воевода был орел-десантник. Брови вразлет, складками на форменных брюках можно колбасу резать…
– Готов? Сейчас будет первый заплыв, это недолго. А потом – мы.
– И что это всё значит? – спросила я.
– В первом заплыве участвуют выпускники Академии, победителей ждут места в княжеской дружине.
– Победителей? Их будет больше одного?
– Очень на это надеюсь, – серьезно кивнул Олег.
– Мой сын имеет в виду тех, кто останется в живых.
К нам подошел внушительных размеров дяденька, тоже в отглаженной военной форме и лихо заломленном на одну выгоревшую бровь берете.
– Знакомьтесь. Мой отец, главнокомандующий Сварог, – сухо сказал Олег.
– А что значит остаться в живых? – спросила я у Сварога. Мне он показался вполне симпатичным: седые короткие волосы, такие же усы, спокойные серые глаза. Чем-то он напоминал Таракана. Не внешностью, а, скорее, манерой держаться. Выправкой, что ли…
– Кандидаты должны продемонстрировать профессиональные качества. Доказать, что потратили время в академии не зря.
– А второй заплыв? – нетерпеливо спросила я.
– Чемпионы прошлых лет. Те, кто не боится схлестнуться со стихией вторично. Они могут плыть с оружием, усмехнулся Сварог. – Если захотят…
– Кто записался в этом году? – тихо спросил Олег.
– Мог бы и сам узнать, если б не шлялся всю ночь…
– Отец.
– Буба записался. Григорьев, Кошкин – это из наших.
– Коротышка Брюс?
– И Конан с ним, сожри его кракен. Скала тоже не опоздал. Я говорил тебе готовиться…
– Не беспокойся. Я готов.
– Вы сказали, им можно плыть с оружием… – я решила прервать чтение нотаций.
– Чемпионы должны не только переплыть залив, но и совершить марш-бросок по Зоне, – как-то слишком небрежно сообщил Сварог. Я красноречиво посмотрела на Ваньку, но он, отойдя подальше, что-то тихо обсуждал с Лумумбой.
Наставник вел себя странно. Такой же сумрачный и нахохленный, как птица на его плече, он созерцал набегающие волны и почти не шевелился. Может, он так переживает? Своим, унганским способом. Я же знаю: он Ваньку любит, как родного сына…
На берегу, вдоль всего пляжа, установили трибуны. Их плотно заполняла толпа: казалось, поглазеть на соревнования, невзирая на плохую погоду, собрался весь город. Играла громкая музыка, небо бороздили воздушные шары. По пляжу с горячими пирожками и пивом носились лоточники, от них, клянча монетки шутками и прибаутками, не отставали циркачи и скоморохи.
