Текст книги "Роза в цепях"
Автор книги: Дмитрий Суслин
Соавторы: Сергей Лежнин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Прекрасная богиня Флора была скромна и застенчива и не любила показываться на глаза остальным богам. Но однажды её в своей прекрасной миртовой роще увидал пролетающий мимо проказник Амур. Изнывающий от скуки мальчик очень обрадовался: «Ах, наконец я нашел тебя, вечно скрывающаяся от меня Флора», – воскликнул он и пустил в юную богиню свою золотую стрелу и, шурша розовыми крыльями, улетел к Афродите. Флора же увидев побег хитрого божка, воспылала к нему такой страстью и любовью, что потеряла покой и сон. На следующее утро Амур вновь прилетел в миртовую рощицу Флоры. Та же нетерпеливо ждала его, и юный бог сорвал очередной девственный цветок. До вечера ласкал он Флору и одарял ее такими любовными играми, что душа богини готова была расстаться со своим телом. Но боги бессмертны, и Флора осталась жива. Еще три дня прилетал к ней Амур, и три дня раздавался в миртовой роще счастливый смех двух богов. Но, как известно, любовь Амура не может быть долгой. Коварный обольститель покинул Флору и отправился на поиски новой любви. Та же, преисполнившись неудовлетворенной страстью, в горе решила броситься на куст терновника, чтобы его острые шипы разорвали ей грудь. В отчаянии она остановилась перед ним и в неутешном горе залилась горючими слезами. Слезы ее капали, капали из глаз на терновник, и – о чудо! – орошаемый ими, словно утренней росой, куст начал покрываться дивными цветами. И цветы эти, смеясь и плача, вместили в себя и грусть, и радость.
Увидав их, богиня в восхищении хотела воскликнуть: «Эрос!» – так греки звали Амура, но застенчивая от природы, запнулась, покраснела и, проглотив первый слог, крикнула только: «Рос…». Росшие вокруг цветы подхватили это слово, и эхом пронеслись по земле: рос, рос, рос…
С той поры цветок и стал называться розой.
Цветы эти увидал Амур и, потрясенный красотой, понес показать их Зевсу. Отцу богов цветы также несказанно понравились. И он, обрызгав их нектаром, который боги пили на своих пирах, велел Амуру показать их Афродите. Амур полетел, рассекая крыльями воздух, и так торопился, что во время полета потерял половину букета. Потерянные цветы упали на землю, и их нашли люди. Красота и дивный запах розы потрясли людей, и они воспели ее в своих стихах и поэмах. Вся Греция покрылась розами. Греки украсили ими свои знаменитые храмы. Роза стала играть главную роль во всех радостных и печальных торжествах, праздниках, и свадьбах. Всю землю греки одарили цветами. Попала роза и в Италию, где стала считаться символом строгой нравственности и служила наградой за выдающиеся деяния римских граждан. Римские воины, отправляясь на войну, снимали шлемы и надевали венки из роз, чтобы вселить в себя мужество. Она служила эмблемой храбрости и была орденом, который давался в награду за выдающиеся геройства. Сверх того, роза у римлян в первой республике считалась предметом священным. Ежегодно в Риме устраивались в память умерших торжества, называемые розалийскими днями. Но постепенно, вместе с падением республики, из царственного цветка роза становится цветком забавы, пьяных оргий, выразительницей любовных чувств. А с тех пор, как Гай Юлий Цезарь, прозванный Калигулой, стал покрывать лепестками розы свое ложе, чтобы грехом насладиться на нем со своими сестрами Друзиллой и Ливиллой, римляне уже украшают не ВенеруУранию – богиню честного брака и благословения детьми, а Венеру Пандемус – богиню чувственной любви.
Роза стала предметом роскоши, она истреблялась в огромном количестве на всех обеденных пиршествах римлян, где не только каждый гость непременно был увенчан венком из роз, но ими украшались также все подаваемые кушанья и прислуживавшие рабы, все сосуды и чаши с вином; ими же был усыпан стол, а иногда даже и пол. При чем венки подносившиеся гостям были до того пропитаны запахом роз, что непривычному человеку становилось дурно. Потребность в розах была так велика, что обширнейшие розарии вокруг Рима и по всей империи не были в состоянии удовлетворить все потребности и приходилось привозить розы целыми кораблями из Александрии и Карфагена, где возникла вследствие этого целая новая развитая отрасль. В розарии были превращены самые плодоносные местности Рима в ущерб хлебным полям, так что некоторые из благомыслящих людей были возмущены этим и с горькой усмешкой говорили: «Египтяне, пришлите нам хлеба вместо наших роз».
Самый большой розарий в Капуе был у Деции Фабии Катуллы. Три опытных садовника работали здесь днем и ночью. Им помогали шесть сильных африканцев выполнявших самые тяжелые работы, и двенадцать девушек, которые ухаживали за цветами, и доставляя к каждому ужину бесчисленные букеты, готовя розовую воду, и собирая нежные красные, белые и розовые лепестки. Каждый вечер девушки выстраивались в обеденном зале и показывали хозяйке и гостям сплетенные из роз венки. Затем, осыпав гостей дождем из лепестков роз, уходили обратно в розарий. Их сменяли рабы, подносившие кушанья, и юноши-виночерпии. Девушек старший садовник запирал до утра в находившемся здесь же здании. И они засыпали под журчание бьющих круглые сутки фонтанов.
В розарии, среди этих девушек, жила и работала Актис. Ей было уже почти шестнадцать лет, и из девочки-подростка она превратилась в стройную и привлекательную девушку с кротким и грустным взором. Ей, можно сказать, повезло, что хозяйка распорядилась отправить рабыню в розарий. Работа здесь хотя и была тяжелой и кропотливой, все-таки избавляла девушек и всех работающих в цветнике от частого общения с матроной. Видели они ее лишь во время ужина, когда та почти не обращала на них внимания, так коротка была их миссия.
Когда же Деция Фабия сама появлялась среди цветов и фонтанов, девушкам строго-настрого приказывалось не показываться ей на глаза. И, хотя за то время, что Актис провела в этом доме, были случаи сурового наказания плетьми цветочниц, девушку эта участь, к счастью, пока обходила.
Гораздо меньше повезло Микдонии, рабыне, купленной вместе с Актис. Она стала служанкой в личных покоях Фабии. А всем известна жестокость знатных римлянок по отношению к своим прислужницам. Фабия не была исключением. Для того, чтобы высечь рабыню, ей вполне достаточным основанием служило недовольство своей собственной внешностью после особо разгульно проведенной ночи, или другой какой-нибудь пустяк. У нее существовало даже правило, в силу которого рабыни, занимаясь прической своей госпожи, должны были оставаться полуобнаженными, чтобы в случае малейшей погрешности, происшедшей вследствие незначительной неловкости, быть готовыми к тому количеству ударов, которое заблагорассудится назначить пришедшей в негодование Фабии. Если случалось так, что прислужники разбивали или что-то роняли на пол, то заранее могли рассчитывать на самую ужасную порку, которая иногда даже производилась в присутствии гостей, что составляло со стороны хозяйки особенное желание доставить уже собравшейся публике приятное развлечение. И крайне благодарны были ей гости за предоставленное им зрелище, когда обнаженную рабыню за косы подвешивали к косяку двери и, визжащую от боли, секли розгами.
Актис избежала той горькой участи, что досталась Микдонии. Уже девять месяцев работала она в розарии и стала такой хорошенькой, что старший садовник стал относиться к ней с некоторой симпатией и даже не столь сильно загружал её работой, как остальных. С девушками у Актис сложились довольно-таки нормальные отношения, хотя те начали завидовать ее красоте и становившемуся привилегированным положению.
Когда-то Лот Моний, сказав об Актис, что в ней нет ничего особенного, сильно ошибся. И это не удивительно, ибо в природе очень часто происходят такие явления, когда человек, будучи очень милым и привлекательным в детстве, взрослея, теряет эти качества. Напротив же, ребенок с той внешностью, на которую взрослые не обращают внимания, так он непривлекателен, повзрослев, становится столь красивым, что окружающие удивляются, как они не замечали этого раньше. Природа словно каждому воздает по справедливости. Одному дарит обаяние и привлекательность в детстве, по истечении времени отнимает у него их и передает другому, который до этого лишен был таких подарков. С Актис произошел именно второй случай. Но сама она еще не успела понять это и не знала, что прогнозы её прежней хозяйки Люции Флавии начали сбываться, но тем не менее уроки, данные ей когда-то старой матроной, принесли свои плоды, и девушка, умеющая так привлекательно носить свою нехитрую рабскую одежду, изящная и грациозная во всех делах, сильно отличалась от остальных рабынь без каких-либо усилий.
Но, с другой стороны, в ее положении это было еще и опасно, так как госпожа Деция Фабия, не отличавшаяся особой красотой, особенно упорно преследовала своих привлекательных рабынь. Горькая участь Макдонии была тому доказательством. Парфянку наказывали столь часто и беспощадно, что та даже пыталась два раза покончить жизнь самоубийством. Поэтому Актис изо всех сил старалась не показываться на глаза хозяйке.
За ужином, когда девушки приносили цветы, Актис всегда стояла как можно дальше от Фабии и прятала лицо за пышными букетами.
Август подходил к концу, и работы было особенно много. Девушки сбились с ног, выполняя указания старого садовника. Солнце нещадно палило их, но рабыни не обращали на него внимания. Хозяйка намечала устроить грандиозный праздник в честь дня рождения своего мужа и приказала заготовить цветов в пять раз больше обычного. Работа кипела вовсю. А в этом время муж Фабии Петроний Леонид принимал своего первого гостя. Им был старый боевой товарищ толстый весельчак по имени Транквилл.
Его жирные щеки плясали от радости и возбуждения. Друзья не могли наговориться, вспоминая Британский триумф сорок четвертого года, и постоянно смачивали горло шипучим чим фалернским. – Ты вовремя решил навестить меня, старый друг, – сказал Леонид, – сегодня моя жена устраивает пир в мою честь, и здесь будет вся Капуя.
– Ну что ты, Аквилла! – старым солдатским прозвищем назвал Транквилл друга. – Как я мог забыть этот день? Помнишь в Британии, когда стоял сильный туман и лил мерзкий дождь, только в твоей палатке было сухо, и мы, все офицеры кагорты, пили вино за твое здоровьё?
– Да, было время, – вздохнул Аквилла. – Вы тогда все упали к утру, и я поодиночке выносил вас под дождь освежиться.
– Ты всегда был орлом! – захохотал толстяк. – И хитрецом.
В эту минуту в зал вошла Фабия. Аквилла тут же обратился к ней: – Вот, жена, познакомься, это мой боевой товарищ Марк Юлий Транквилл. Мы с ним воевали в Британии. Сейчас он в отставке и приехал проведать меня.
– Я очень рада твоему другу, – ответила Фабия и кокетливо посмотрела на улыбающегося толстяка.
Тот с изящной для такого толстяка грациозностью выразил свое почтение хозяйке дома. Дружеская беседа между Леонидом и Транквиллом продолжалась.
Высокого роста раб, стоявший у ворот дома, выкрикнул имя следующего гостя. Тот быстро прошел мимо сидящего на серебряной цепи раба, обритого наголо. К нему навстречу уже спешила Фабия, оставив двух боевых друзей вспоминать свои армейские годы.
Гость был молод, хорош собой и будто магнитом притягивал к себе. Его черными курчавыми волосами, блестевшими на солнце, играл легкий ветерок. Прямой нос, тонко очерченные губы, ярко светящиеся глаза выдавали в госте человека с сильным характером. Отливающая белизной тога и ровные зубы, открывшиеся в восхитительной улыбке, создавали удивительную гармонию. Юноша шел навстречу Фабии, и, казалось, что его ноги не касаются земли – так легка была его походка.
– Валерий! – воскликнула хозяйка, и голос ее наполнился нежностью, какую от нее редко кто слышал. – Я с нетерпением ждала твоего появления!
Она протянула руки юноше, и тот, взяв их, с шаловливой улыбкой произнес:
– Неужели? Ведь, кажется, только три дня назад ты не хотела и видеть меня в этом доме! Но вчера я получил твое письмо, в котором ты умоляешь меня прийти на именины твоего горячо любимого мужа и моего доброго дядюшки.
Юноша игриво ущипнул Фабию.
– Ты нравишься мне, мой мальчик, – произнесла хозяйка. – Твой голос доводит меня до безумия. Твои глаза, словно какое-то наваждение, снятся мне каждую ночь.
– Я рад это слышать, Фабия. Но сначала мне надо пойти и поприветствовать дядюшку. Как его здоровье? Он ни о чем не догадывается?
– Не, он ни о чем не знает. Но не стоит идти к нему в этом час. Приехал его старый друг, они вместе служили в Британии, когда ты был еще ребенком, и сейчас беседуют.
Фабия, взяв молодого человека за руку, повела его по дому, который поражал богатой и роскошной обстановкой.
– У меня для него плохие новости, – сказал Валерий. – Отец мой совсем разболелся. Я сегодня утром получил письмо из Байи.
– Значит, ты скоро станешь самым богатым юношей в Италии, разумеется, после нашего императора, – улыбнулась Фабия.
– Ах, Фабия, – вздохнул Валерий, – как ты можешь говорить о деньгах?
Фабия рассмеялась и с нежностью погладила его по щеке. На женщине была лишь тонкая полупрозрачная туника, опоясанная золотым обручем. На ногах – отделанные серебром сандалии с пряжками, украшенные мелким речным жемчугом. Ее русые волосы венчала алмазная диадема, в центре которой нежно дрожала живая лилия. Женщина благоухала духами, и ее аромат облаком окутывал юношу и кружил ему голову.
– Фабия, – заговорил он, – вокруг столько прекрасных женщин и девственниц. Почему меня тянет именно к тебе?
Услышавшая такой комплемент матрона зарделась от удовольствия, и ее грудь неровно задышала.
– Шалун, – прошептала она на ухо любовнику, – я надеюсь, ты придешь в мою спальню сегодня ночью?
– Но твой муж, наверное сам захочет в такой день исполнить супружеский долг?
– Я позабочусь, чтобы он был пьян настолько, что не сможет даже подняться с пиршественного ложа.
– Так что же, – обрадовался Валерий, – тогда я опять встречу Аврору вместе с тобой.
– Сейчас начнут собираться гости, любимый.
– Да, – ответил юноша, – мои друзья будут у тебя с минуты на минуту.
– Я пойду одеваться.
Матрона окинула пламенным взглядом юного обожателя и скрылась за занавесью спальни. Тот с легкой усмешкой на лице побрел снова к атрию и снова остановившись там, задумчиво стал смотреть, как играет на солнце вода имплювия. Со стен на него осуждающей смотрели многочисленные бюсты предков Фабии. однако нарушивший чистоту нравственности этого дома молодой человек не заметил их строгих взглядов и думал о чем-то своем.
Во дворе зазвенела цепь привратника. Начали собираться гости.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Корнелий, старший садовник, еще до восхода солнца вывел невольников из эргастула. В этот день предстояло нарезать огромное количество роз и из лепестков сплести венки для гостей, пришедших поздравить Петрония Леонида, которому исполнилось сорок лет. Часть розовых лепестков надо было отнести на кухню, где два главных повара, привезенных из Сирии, сделают из них благоухающие кушанья. Уже пять часов кряду рабыни, быстро срезая яркие бутоны роз и аккуратно укладывая ими дно корзины, трудились под неусыпным взором Корнелия. Старший садовник, как назойливая муха, кружился по цветнику, совершенно напрасно подгоняя своих подчиненных, так как те обливаясь потом и ни минуты не отдыхая, старались сделать все, чтобы их хозяева и приглашенные гости остались довольны их службой. Актис работала вместе со светловолосой девушкой, еще ребенком привезенной Петронием Леонидом из британского похода. В их быстрых руках мелькали ножницы, которые невидимыми движениями срезали цветы с густо обросших зеленых кустов. Актис, забыв обо всем на свете, переходила от одного куста к другому, не трогая лишь нераскрывшиеся, сжавшиеся в комок бутоны роз. Сегодня было тяжело, как никогда. Ее качало от усталости и голода. В глазах рябило. Казалось, не было конца и края монотонной, изматывающей работе. На губах ощущался соленый привкус пота. Горло пересохло, а небольшие глотки из кувшина лишь усиливали жажду.
Наконец старший садовник, посмотрел на заходящее солнце и, приказал окончить работу. Африканцы таскали корзины с цветами к небольшому зданию, где предстояло выбрать самые красивые цветы, сплести венки для гостей и, отобрав часть цветов, раздать их огромной толпе клиентов, собравшейся у ворот господского дома в ожидании подарков от патрона.
Актис устало вытерла ладонью пот со лба. Поправив растрепавшиеся волосы, она подхватила небольшую корзинку, где были только белые розы, тоже пошла вместе с остальными невольниками к домику, у дверей которого стоял Корнелий. Прекрасные цветы, лишившись связи с землей, медленно умирали.
Девушку догнал высокорослый негр, несший огромную корзину, доверху наполненную розами. Обнажив белоснежные зубы в улыбке, он что-то крикнул на своем наречии, прищелкнув языком. Актис шагнула в сторону, пропуская африканца. Постояв немного в нерешительности, а затем пошла за чернокожим рабом.
У небольшого домика уже находилось несколько рабынь, безропотно слушавших приказы Корнелия. Садовник, шагая по утоптанной. дорожке, повторял раз за разом, что этот день особенный, что господа были крайне недовольны их прошлой работой, когда цветы были доставлены несвежими в пиршественный зал и что сегодня нужно сделать так, как повелела ему вчера вечером госпожа Деция Фабия Катула, в противном случае всех ждёт неминуемое наказание. Корнелий, взглянув на подошедшую Акгис, продолжал:
– Нашему господину и высокочтимой госпоже нужно сделать венки из самых красивейших роз, а предпочтение они отдают, – Корнелий замолк на мгновение и, обведя взглядом рабов, докончил свой монолог, – красным большим цветам. И вы должны отобрать достойные восхищения цветы для венков наших господ.
Актис наклонив голову, слушала старшего садовника, бессознательно теребя край туники. Сколько уже раз приходилось ей выполнять самые ответственные поручения, и всегда она справлялась с ними быстро и легко. Наконец старший садовник приказал приступить к работе, добавив, что отдых им больше не положен, ибо они уже и так слишком долго отлынивали от работы, стоя в прохладе домика и наслаждаясь его изящной речью.
Корнелий громко рассмеялся своей собственной шутке и, вдыхая аромат красной розы, которую он держал в руке, направился в здание.
Шел седьмой час после восхода солнца. Почти все гости, приглашенные в дом легата Кампанского легиона, уже собрались, чтобы отметить веселой пирушкой день рождения его хозяина. Друзья и знакомые семьи небольшими группками стояли в перистилии и в атрии, сидели в таблинии', некоторые в нетерпении заглядывали в триклиний', куда их зазывал аромат от бесчисленных блюд, с пиршественного стола.
Петроний Леонид стоял у мраморной колонны в атрии. На нем была белоснежная тога с пурпурной каймой. Праздник как никак официальный, и неприлично встречать гостей в папин', пусть даже и вытканной из китайского шелка. Хозяин радостно здоровался с подходившими гостями, выслушивал от них пожелания счастья ему и его дому, принимал подарки и, подзывая к себе рабов-юношей, очертаниями своих лиц более напоминавших прекрасных девушек, предлагал собеседникам выпить поднесенные чаши с вином.
Фабия, склонив голову на плечо мужа и, обхватив его руку, с радушием гостеприимной хозяйки, поддерживала разговор, каждому обещая ещё невиданное до толе пиршество. Иногда она окидывала взглядом собравшуюся компанию в поисках Валерия и, не найдя его поблизости, вновь вступала в беседу с очередным гостем. Мало-помалу гости стали чувствовать себя раскованнее на этой великолепной вилле. Они с любопытством ходили по дому, восхищаясь его богатством и роскошью.
Все кругом поражало воображение. Гости с удивлением и восторгом осматривали произведения искусства; картины, изображающие морские битвы и нарисованные прямо на штукатурке; мраморные и бронзовые статуи, созданные по греческим образцам; драгоценные вазы и бюсты богов и предков… Насмотревшись вдоволь, они захотели выйти в сад, погулять по парку, а один из молодых друзей Валерия заявил, что непременно хочет увидеть знаменитый розарий Децим Фабии. Матрона в знак согласия три раза хлопнула в ладоши и, как бы призывая гостей к вниманию, громко объявила:
– Я рада показать, наши достопримечательности, а уж желания гостей нашего дома – это для меня как повеление свыше, – Фабия звонко рассмеялась, а затем легко побежала в направлении сада, увлекая за собой весело шумящую компанию друзей и знакомых. Она вела их между финиковыми, персиковыми и оливковыми деревьями, с нескрываемой гордостью проводила сквозь ряды яблонь и груш, усыпанных фруктами, останавливалась у сливовых и айвовых деревьев, предлагала гостям созревшие плоды. В воздухе смешались бесчисленные запахи, которые создавали божественный аромат, пьянивший людей, и заставлявший их с неудержимым восторгом выражать восхищение прекрасным садом.
– А сейчас я покажу самое удивительное место на земле! – Фабия, загадочно приложив палец к губам, поманила гостей за собой. Вскоре перед публикой предстал, знаменитый на всю Кампанию, розарии. Восторг охватил гостей, когда они увидели среди фонтанов, мраморных статуй и кипарисов розовые кусты, обрамленные множеством красных цветов. Гости шли по дорожкам, усыпанными белым аравийским песком, и вдыхали дурманящие запахи распустившихся роз. День был знойный, но здесь царила прохлада. Освежающие струи фонтанов играли с солнечными лучами, и то тут, то там маленькие радуги разноцветными воротами приветствовали людей. Для тех, кто устал, были к услугам изящные скамейки из желтого мрамора. По их бокам возвышались фонтанчики в виде морских раковин. Гости жадно утоляли жажду из них и благословляли богов, что на свете существует такая красота.
Когда шумная компания повернула направо по дорожке, огибавшей густые кусты, куда-то спешившая рабыня столкнулась со своей госпожой. Фабия, чуть не упав от столкновения, некоторое время не могла произнести и слова от неожиданного происшествия. Перед хозяйкой растерянно глядя на гостей, одетых в богатые и изысканные одежды, стояла Актис.
– Проклятая девка! – вскричала Фабия. – Куда ты несешься! – Госпожа, побагровев от гнева, сделала два шага к Актис и наотмашь ударила ее по лицу. Вмиг прекрасные глаза девушки наполнились слезами.
– Так куда ты спешила? – спросила матрона, с ненавистью глядя на невольницу.
– Корнелий, старший садовник, послал меня за вином, – прошептала Актис. – Моя госпожа, простите вашу верную рабыню…
Корнелий был любимцем Фабии. В городе болтали, что он родился от связи деда Фабии с чернокожей еврейкой, рабыней, прислуживающей в покоях господского дома.
– Ты осрамила меня перед гостями и за это ты почтишь нас вечером своим присутствием на нашем пиру! – Фабия многозначительно обвела взглядом столпившуюся вокруг нее компанию гостей. – Сегодня ты будешь наказана розгами. Иди прочь и скажи Корнелию, чтобы он лучше поливал цветы, чем заливал свою глотку вином.
Актис потупив взор, стояла перед Фабией.
– Ступай! – повторила еще раз матрона и повернулась к гостям. Актис, опустив глаза, побежала к домику, и через мгновение ее стройная фигура скрылась из вида.
Леонид, уже изрядно подвыпивший, обнявшись с двумя приятелями – толстым Траквиллом и рыжебородым мужчиной – стоял позади разгневанной жены.
– На эту красотку, затмившую весь розарий, пожалуй, стоило посмотреть, друзья мои, – проговорил легат. – Моя дорогая женушка позабавила нас. Она не только показала вам цветущее царство, – господин обвел рукой цветник, – но и дала вам возможность насладиться тем божественным цветком, только что упорхнувшим от нас.
Гости засмеялись, и Фабия уже сама добродушно улыбалась. Маска радушия и гостеприимства сменила маску гнева и ярости. Она, подобно актеру на театральной сцене, играла роль прекрасной хозяйки и преданной жены. Оставалось показать еще одну диковинку, и Фабия повела гостей в дальний конец сада, где на широкой зеленой лужайке ходили павлины, распустив цветастые хвосты.
И матрона опять рассказывала слушателям о своем огромном хозяйстве. Смех и шутки сопровождали ее речь…
А в это время старший садовник, почесывая живот и широко зевая, сидел на тюфяке. Он долго выговаривал Актис за ее оплошность. Мало того, что он остался без вина, да к тому же и она будет наказана из-за своей глупости. Корнелий, отругав девушку, взмахом руки отправил прочь.
Когда Актис подошла к работающим садовницам, уже несколько венков лежало на расстеленной перед ними белой простыне. Рабыни вполголоса напевали песню, ловко орудуя иглами, сшивавшими лепестки роз. Африканцы таскали воду из небольшого пруда для поливки цветов. Близился вечер. И из дома уже доносился беззаботный смех и звонкие голоса веселящихся гостей.
Актис села на землю, дышавшую теплом, рядом с той белокурой девушкой, с которой она работала днем при обрезке цветов с кустарников. Заметив, что Актис чем-то расстроена, соседка поинтересовалась:
– Что с тобой? Тебя кто-то обидел?
Актис молчала. Ее длинные ресницы подрагивали от волнения. Работая иглой, она то и дело укалывала себе пальцы. Наконец, не выдержав терзавшей ее душу беды, Актис произнесла:
– Госпожа обещала наказать меня розгами перед гостями.
И она поведала подружке о происшествии в розарии, сетуя на свою оплошность. Белокурая девушка внимательно слушала рассказ, с тоской и жалостью глядя на Актис. Другие рабыни не обращали внимания на них, занятые своей работой.
– Есть один выход… – задумчиво молвила под ружка Актис, когда рассказ был окончен. – Попробуй попросить кого-нибудь иэ гостей заступиться за тебя…
Появился шанс избавиться от наказания, и Актис воспрянула духом. Он был слишком мал, но все-таки вселял в девушку маленькую надежду.
Из домика вышел Корнелий. Он обошел работавших невольниц, тщательно рассматривая приготовленные венки. «Для пира роз достаточно», – подумал про себя старший садовник, рабыням же хрипло сказал:
– Заканчивайте сшивать. Пора нести корзины в господский дом. – Круто развернувшись, он пошел взглянуть на работу чернокожих рабов, поливавших розовые кусты.
Рабыни поднялись с земли, отряхнув с себя прилипшие лепестки, побежали к пруду, чтобы умыться, причесаться и предстать перед гостями опрятными и красивыми.
Затем Корнелий повел невольниц к дому. Актис шла по утоптанной дорожке, моля богов избавить ее от стыда и позора. Она была словно в жару. Лицо жгло огнем, а в висках бешено стучало. Мысли суматошно кружились в ее голове. Вот и дом. Что ждет Актис впереди?
Корнелий, проведя своих цветочниц по коридору, приказал им остановиться перед пиршественным залом. Пришлось немного подождать, ибо гости еще только входили в трикпиний, где должен был состояться веселый пир.
Когда гости зашли в пиршественный зал, к ним навстречу двинулись рабы. Каждого из тридцати гостей встретил персональный раб и, омыв ноги знатному господину и низко ему поклонившись, уносил обувь приглашенного с собой, чтобы потом после пира, обуть и проводить захмелевшего сотрапезника до лектики, а там уж о нем пусть заботятся его собственные рабы.
Зал был залит светом сотен светильников, а в его центре находился длинный стол, окруженный с трех сторон ложами. Перед столом стоял сделанный из серебра ослик, и в его корзинах горой высились яства.
Хозяин и хозяйка заняли места в центре стола, и праздник начался. Первыми в зал вошли девушки из розария. Внеся огромные корзины, они увенчали всех гостей венками из роз, затем, устроив грандиозный дождь сначала из красных, потом из розовых и напоследок из белых лепестков, вышли из зала.
Фабия с удовольствием заметила, как досадившая ей днем девчонка дрожит, с ужасом и мольбой глядя на свою госпожу. В ответ Фабия лишь презрительно усмехнулась. Девушки, покинув столовую, все, кроме несчастной Актис, побежали в свои покои. Актис же сразу за дверью задержали два раба и, остановив ее, дрожащую от страха, стали ждать, когда рабыня понадобится госпоже. Вслед за цветочницами вошли одетые в зеленые персидские кафтаны рабы с подносами.
На золотых блюдах пирамидами лежали яйца двенадцати разных птиц. Здесь были маленькие – воробьиные и дроздовые; средние – голубиные и куриные; большие – гусиные и павлиньи. Одно яйцо большое как страусиное, сделано было из сладкого теста и начинкой ему служили омлет с грибами и спаржей с запеченными в нем дроздами, предварительно сваренными в молоке. Когда гости накинулись истреблять яйца, в зал вбежали обнаженные мальчики-виночерпии, и вино вспенилось и зашипело в драгоценных кубках.
– Друзья, – приветствовал собравшихся Леонид, – я рад, что вы почтили меня своим присутствием, и теперь своим аппетитом вы должны доказать свое уважение и любовь ко мне. Гости стали приветствовать Леонида, дружно перебивая друг друга. Заздравные тосты были неистощимы и сотрапезники хозяина дома быстро захмелели и развеселились. Через два часа праздника они до того наелись и напились, что полностью перестали смущаться кого бы то ни было и справляли свои мелкие нужды тут же, не выходя из-за стола. Трое евнухов едва успевали менять тазики, куда желающие могли помочиться или сблевать. Особенно часто делал это толстый Транквилл. Он так потешно работал павлиньим пером у себя в горле, чтобы вызвать рвоту, и так громко пускал прозрачную струю в звенящий таз, обрызгивая при этом лицо евнуха, что пирующиенаблюдавшие за ним, покатывались от хохота.
В этом шуме веселья лишь Фабия оставалась спокойной и невозмутимой. И хоть она пила вино наравне со всеми, хмель словно не действовал на неё. Женщина на протяжении всего этого времени не отводила взгляда от племянника. Ей было немного досадно, что молодой человек столь редко отвечает на её страстные взоры. Валерий действительно был так занят застольем и беседами со своими молодыми друзьями, что почти ни разу не взглянул на Фабию. Матрона лишь один раз поймала на себе взгляд любовника, когда тот, отведав фессалийского барашка, сваренного в яблочном вине и потушенного с оливками и персиками, вытирал засаленные пальцы о кудрявую шевелюру юного виночерпия, чья голова от подобных процедур уже блестела, как грива вспотевшей лошади. Фабия восприняла такое равнодушие, как предательство и вся кипела от негодования. Она стала искать, на ком бы выместить зло, и тут же вспомнила об Актис. Фабия знаком подозвала к себе Рупия – вольноотпущенника и поверенного своего дома и велела позвать палачей и привести для наказания рабыню.
– Друзья мои, – обратилась она к гостям, – и ты, Леонид, нежно любимый мой супруг. Я думаю, что как раз наступило время, чтобы наказать дерзкую и непослушную рабыню за поступок, свидетелями которого вы были сегодня днем в розарии.
