Текст книги "Роза в цепях"
Автор книги: Дмитрий Суслин
Соавторы: Сергей Лежнин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Только очень поздно, когда в каземате стало совсем темно, словно в погребе, и ничего нельзя было различить, даже собственной руки, Актис впала в забытье, мало похожее на сон. Она уже начала видеть беспокойные сны, как девушку разбудили.
Камера наполнилась людьми с факелами, сильно напугавшими и ослепившими рабыню. С перепугу Актис показалось, что их тут не менее дюжины. На самом деле было всего три человека.
Двое из вошедших начали освобождать девушку от оков, третий светил им факелом. Лица пришедших были угрюмы. Они старались не встречаться с Актис глазами.
Несчастная девушка прекрасно поняла, что все это значит. Но она молчала, не издавая ни звука.
В эту последнюю минуту Актис вдруг решила стоять твёрдо. Только таким способом, хоть как-то могла отомстить жестокой сопернице. Ни единого слова мольбы не вырвется из ее уст. Любые истязания пройдет она с молчаливой терпимостью. Лучше встретит она, чем доставит удовольствие Фабии! Да, матрона насладится ее муками и страданиями, но не ее слезами и просьбами о помиловании!
С бьющимся от страха сердцем, но полная решимости на эту последнюю отчаянную борьбу Актис последовала за угрюмыми тюремщиками. Мрачными, темными коридорами ступала она за ними, и холодный пол обжигал девушке ее босые ступни. Все здесь было ужасно – низкие потолки и сырые стены, толстые и ржавые решетки. Камера, где девушка увидела изможденных и совершенно не имевших одежды узников, прикованных цепями к каменным блокам стен, потрясла ее и наполнила скользким ужасом. Глаза несчастных смотрели на девушку так, что та не могла глаз оторвать от них, пока проходила мимо. Актис чуть было не наступила на крупную крысу, пробежавшую ей наперерез. Девушка от страха чуть не потеряла сознание, но страж толкнул ее, и она опомнилась.
Наконец, они вышли наверх, на свежий воздух – Актис и трое тюремщиков, и дверь тюрьмы захлопнулась за ними, словно пасть мифического чудовища, вздохнувшего от сожаления, что одна из обитательниц этого страшного желудка покидает его.
Тюремщики вели Актис к атрию, где так недавно лилась кровь сенаторского сына Юлия. Теперь здесь предстояло принять мучения Актис. Когда девушка вошла в зал, то, что она там увидела, потрясло ее.
В центре, на возвышении, словно египетская царица Клеопатра, в кресле сидела Деция Фабия Катула. Перед нею, на деревянных, только что сколоченных скамьях были растянуты обнаженные девушки из розария. Все, кто работал с Актис, ее подруги и сестры по неволе, все они были привязаны за руки и за ноги, каждая к отдельной скамье; причем самые юные и миловидные были привязаны спиной к скамье, лицом вверх. Актис увидела лица этих девушек, объятые страхом, стыдом и болью.
Над несчастными усердно трудились палачи. Актис едва не оглохла, когда ее слуха коснулись свист и щелкающие удары плетей и розг, пронзительные вопли истязаемых рабынь.
Девушка была уверена, что попала в преисподнюю. Она почувствовала, как дрожь охватила ее всю – с ног до головы, как подогнулись от ужаса ноги.
Презрительным равнодушием встретила Фабия свою соперницу. Лишь на мгновение скользнул взгляд матроны по фигурке девушки и вновь вернулся к тем, по чьим телам гуляли плети и розги, и чьи вопли радовали ее своими отчаянными криками, наполненными болью и страданиями.
Глаза Фабии горели от возбуждения. Закусив губы, она любовалась, как в страстных и бесполезных попытках дергались тела юных цветочниц, как сжимались их ягодицы, в наивной надежде облегчить удары и смягчить боль. Напрасно. Палачи умело делали свое дело, и их инструменты причиняли рабыням ужасные муки. Особенно тяжкие страдания испытывали те девушки, которые были привязаны лицом вверх. От боли они так громко кричали, что наверное, было слышно даже в Риме. Они инстинктивно напрягали мышцы, и это приносило им еще больше страданий. Животы и груди их были иссечены уже до крови, и некоторые из них уже потеряли сознание. Фабия наслаждалась всем этим.
– Посмотри! – обратилась она громким голосом к Актис, даже не повернув к ней головы. – Они страдают. Им больно. Очень больно. Но их боль – ничто, в сравнении с той, что ожидает тебя.
Она блаженно улыбалась, и смотрела куда-то в пустоту. Актис молчала. Она стояла перед своей жестокой госпожой, высоко подняв голову. Но в глазах, в ее красивых блестящих глазах, стоял ужас. Фабию это несказанно радовало.
– Сейчас ты узнаешь, что такое длинная плеть. Когда твое прекрасное тело познакомится с ней, оно уже не будет прекрасным.
Даже карлик, и тот будет брезгливо плевать в твою сторону, так ты будешь уродлива, – словно змея, прошипела она, брызгая слюной.
– Да, – вдруг дерзко ответила ей Актис. – Боги отдали меня в твою власть. Они жестоки. Ты можешь сделать со мной что угодно, но я не боюсь тебя. Я не боюсь мучений и смерти. Я смеюсь над тобой. И знаешь, почему? Потому что я успела испытать то, чего тебе не увидеть никогда. Я была любима, и я любила. Никогда не понять тебе, что это такое!
До посинения сжала кулаки Фабия, когда услыхала речь дерзкой рабыни. От ненависти она до крови искусала губы, но слова застряли у нее в горле. Она молчала и лишь окидывала безумными глазами окружавшее ее пространство. Рабы, которых согнали на экзекуцию в качестве зрителей, толпой стоявшие на коленях меж колонн имплювия, на миг подумали, что госпожа сейчас умрет.
Даже палачи прекратили раздавать удары. В тишине, нарушаемой лишь плачем и стонами цветочниц, Актис продолжала говорить:
– Даже когда я умру, ты не найдешь покоя. До конца твоей жизни каленым железом тебя будет мучить мысль, что тобой пренебрегли как женщиной, ради твоей же рабыни. Знай же, жестокая, Валерий любил меня, как никто никого на свете еще не любил. И он был со мной счастлив. Тебя он никогда не любил, он тяготился тобой. Валерий мой!
И тут Фабия захохотала. Истерически, громко и страшно. Так наверное, смеются фурии. И никто из всех бывших в зале, кроме нее самой, не услышал в этом демоническом веселье готовых вырваться наружу рыданий.
– Глупая девчонка! – хохотала Фабия, стирая с глаз слезы. – Неужели ты думаешь, что этот мальчишка что-нибудь значит для меня? Да он мне безразличен. А твой дерзкий язык я вырву и отдам на съедение сторожевым псам. Эфиоп, начинай?
Эфиоп и его напарник, как волки, накинулись на девушку и мигом связали ей руки и ноги. Актис молчала. Она молила про себя всех богов, но даже в эту минуту лицо Валерия стояло перед нею, словно утешая и успокаивая.
Палач схватил девушку и, подняв ее, словно ребенка, повесил за руки на роковой крюк.
– Платье снимать? – спросил Эфиоп, смотря преданными глазами на хозяйку.
– Нет! – воскликнула Фабия. – Пусть пока остается в тунике. Ты плетью лишишь ее одеяния, Эфиоп. Я знаю, какой ты мастер. Смотрите, вы! – закричала она остальным рабам. – Это будет для вас уроком. Я вам еще покажу, как расстраивать свою благодетельницу.
Те, к кому были обращены эти слова, с тоской смотрели на Актис.
Опустив голову и моля богов о помощи, Актис ждала, когда раздастся свист плети. Эфиоп оттянул руку для удара. Все находившиеся здесь молчали. Тишина вдруг стала зловещей и торжественной. Но в этой тишине послышались непонятные звуки, похожие сначала на шуршание волн, когда они ударяются о берег, и бряцание металлических цепей, когда во время триумфа ведут пленников.
Эфиоп пустил жало своей плети в цель, и оно со свистом и шипением два раза обвилось вокруг тела жертвы. То же самое проделал другой палач. Послышался треск разрываемой туники.
Актис показалось, что на нее вылили ушат с кипятком. От боли она закусила губы и сумела не издать ни единого звука. Словно живые змеи, стали сползать с ее тела плети.
С упоением смотрела Фабия на эту сцену. Сердце у нее так быстро прыгало в груди, и стало вдруг так хорошо, как даже не было в постели с мужчиной. Дрожь била женщину. Она жаждала продолжения.
Палачи вновь замахнулись для удара, но в это мгновение в атрий вбежал Рупий. Его лицо было бледным, а губы дрожали. Все замерли, глядя на него.
– Госпожа! – закричал Рупий. – Там, на улице вооруженная толпа!
– Как ты смеешь отвлекать меня от дела? – истерически заорала Фабия. – Мерзавец, что тебе надо?
– Но, госпожа, – забормотал управляющий. – Помилуй, эти люди, они идут к нашему дому. Я боюсь, что…
Докончить он не успел.
– Если ты скажешь еще хоть слово, – Фабия от злости выпучила глаза, – ты будешь висеть рядом с ней.
Она указала на Актис. Тут раздался страшный грохот. Все повернули головы в ту сторону, откуда он доносился. До всех дошло очень быстро, что разбили ворота. Разбили чем-то тяжелым и мощным, как таран.
Фабия опомнилась первой.
– Что вы стоите, скоты? – закричала она на рабов. – Немедленно к воротам и отгоните этих разбойников. А ты, Эфиоп, продолжай.
Рабы бросились выполнять приказ госпожи, но было уже поздно. В двери через коридор уже ворвались вооруженные до зубов люди. Они, как гусей, разогнали, попытавшихся было сопротивляться рабов, и очень скоро заполнили весь атрий. И первыми, кто стал их жертвами, были Эфиоп и Азалий. Увидев в их руках плети и то, чем они занимались, ворвавшиеся пришли в ярость, и их мечи и копья массой обрушились на не успевших что-либо понять африканцев. Вскоре их тела превратились в кровавые ошметки, лежавшие на мраморе пола, который из светло-серого стал темно-красным.
Все произошло так быстро, что из обитателей дома никто ничего не успел понять в происходящем. Все, включая и Фабию, были в оцепенении.
Фабии вдруг стало страшно. Она решила, что следующей жертвой станет она, а не кто-то другой. Но то, что о на увидела, лишило ее страха и вновь наполнило злобой и ненавистью.
В помещение вошел Валерий с суровым и скорбным лицом. Как он был красив сейчас! У Фабии защемило сердце. На нем был алый плащ и белоснежная короткая туника.
Увидев Актис, юноша бросился к ней и с такой нежностью обнял ее, что матрона захотела умереть.
Почувствовав, что ее обнимают, Актис открыла глаза и, увидав перед собой лицо Валерия, счастливо улыбнулась.
– Любимый, – прошептала она. – Я знала, что ты придешь. Я знала. И она уронила голову на грудь. Ее волосы упали Валерию на лицо. Юноша чуть не заплакал. Бережно, как самую драгоценную ношу на земле, он освободил девушку и, взяв ее на руки, пошел к Фабии. Проходя мимо растерзанных африканцев, он чуть не поскользнулся на окровавленном полу. За ним тенью следовали Эней и Апполоний.
Все остальные молча стояли на месте, и грозно сжимали оружие. Рабы Фабии замерли в ужасе за жизнь своей госпожи.
– Видишь, что ты наделала? – тихим, усталым голосом сказал он.
Фабия молчала. Как каменная, сидела она на своем троне и не могла произнести ни слова.
Валерий повернулся к ней спиной и пошел прочь. Он вышел из дома Фабии, который уже был полон его людьми. Вооруженные чем попало, они вмиг превратились в грабителей. В богатейшей из капуанских вилл начался погром, словно в нее ворвались вражеские солдаты.
Четверть часа понадобилось рабам Валерия и прочему сброду, что присоединился к ним, чтобы опустошить этот некогда райский уголок. Естественно, что разбойников интересовали только золото, серебро и драгоценности, на все остальное: статуи, картины, ковры – они не обращали внимание.
И на все это Фабия, ее челядь были вынуждены молча взирать. В начале погрома один из рабов попытался сопротивляться, но тут же пал, разрубленный мечом одного из грабителей.
Когда же насильники покинули атрий и разбрелись в других частях дома, Фабия, вместо того, чтобы воспользоваться этим и бежать с виллы, накинулась на своих несчастных рабов. С яростью львицы бросилась она на толпу людей и стала наносить удары руками направо и налево. Ей не следовало этого делать.
Рабы, и без того напуганные и разозленные, с ненавистью и злобой смотрели на госпожу, Они даже не пытались уклоняться от ее ударов, а словно заряжались от них той энергией, что может сломить их покорность. Но Фабия не замечала этого.
– Негодяи! – визжала она. – Ни один из вас не останется живым. Вы не смогли сберечь мою честь. Я казню всех!
Эти слова были прерваны. Неожиданно для самого себя, один из рабов с силой ударил кулаком по лицу матроны. Фабия упала.
Последняя капля переполнила чашу терпения. Чего было терять этим людям? Они поняли, что хозяйка обязательно сдержит свое слово. Всей толпой, с яростью и бешенством бросились рабы на госпожу.
Месть за жестокости обрушилась на нее. Рок настиг Фабию. Она кричала от ужаса и боли. Удары сыпались на нее градом. Десятки рук и ног пытались дотянуться до ее тела. Если бы мстителей было не так много, женщина была бы растерзана в одно мгновение, и боль была бы молниеносной. Но палачей было слишком много, и каждый старался исполнить свою миссию. Возникли шум, гам, сутолока. Над всем этим, словно визг убиваемой свиньи, стоял крик Фабии. Рабы только дико хохотали и смеялись над ней. Женщины плевали на Фабию, мужчины мочились на нее. Матрона окровавленными губами молила о пощаде, но ее не слышали. Наконец сквозь эту толпу бесновавшихся и опьяненных местью людей к госпоже пробрался ее любимец – главный повар. В руке у него был огромный тесак. Повар растолкал остальных рабов и на коленях встал перед Фабией.
– Моя госпожа – заголосил он. – О, боги! Что они с тобой сделали, госпожа!
Все вокруг замолчали.
– Скажи, госпожа, что приготовить тебе к утренней трапезе? – и повар дико захохотал.
Этой шутке ответили дружным смехом и остальные рабы. Безумными от боли и ужаса глазами взирала на рабов Фабия. Вид ее был ужасен: от одежды не осталось и следа, обнаженное тело посинело от ударов и ссадин, вырванные волосы прядями прилипли к телу и разбитому лицу.
Но тут повар схватил ее за волосы, все еще густые и прочные и поволок ее по полу резкими и сильными рывками. Женщина закричала. В ответ ей закричали, но уже от радости, ее рабы, и заплясали вокруг повара и матроны в диком танце.
Повар проволок свою жертву через то место, где лежали убитые палачи. Намокшая в луже крови, Фабия оставляла за собой кровавый след на полу. Рабы награждали ее ударами розог и палок. Когда повар приволок женщину к тому месту, где еще стояло ее кресло, он остановился. Рабы бешеным хороводом, махая факелами, кружились вокруг.
– Клянусь Юпитером! – закричал повар мощным басом, перекрывавшим весь шум. – Теперь ты, моя госпожа-хозяйка, будешь обедать за одним столом с Гаем Калигулой.[15]15
Гай Юлий Цезарь Германик по прозвищу Калигула, 12–37 гг. н. э – Римский император. Отличался крайней жестокостью.
[Закрыть]
Рабы закричали и завыли от восторга. Фабия пыталась что-то сказать, но из ее горла доносилось лишь шипение.
– Умри, змея!
С этим криком повар занес над ней свой жуткий тесак и под радостный вопль рабов и рабынь одним ударом снес Деции Фабии Катуле голову, словно поваренок отрубил голову молодой курочке. С торжеством Геркулеса, убившего гидру, поднял повар отрубленную голову над собой. Кровь рекой стекала по его руке, и этот Сансон[16]16
Сансон – фамилия французских палачей, которые занимали эту должность по наследству. Во время Великой французской революции, один из них казнил тысячи человек. Это имя стало нарицательным.
[Закрыть] древнего Рима упивался ею, как самым лучшим вином.
А тело с хлюпаньем и глухим стуком упало на мрамор, и тут же было подхвачено за ноги. Рабы с песней стали бегать с ним по атрию. Кровь лилась из лишенной головы шеи ручьем, и на полу оставались хаотические кровавые узоры. Так ужасно кончила свою жизнь гордая матрона из знатного рода Катулов.
Кончился этот дикий спектакль тем, что Мигдония и другие две девушки, которые всегда занимались туалетом своей госпожи, под общее одобрение рабов, которых уже осталось всего лишь три десятка взяли голову Фабии и стали приводить ее в порядок. Очень скоро нарумяненная, с накрашенными губами, подведенными глазами и пышной прической голова Фабии, не ставшая от подобной процедуры хоть чуточку красивее, даже наоборот, она представляла собой еще более ужасное зрелище, была вынесена в сад и положена на постамент, где до этого была статуя Юноны. Рабы разбежались, а голова осталась одна.
Страшными, открытыми глазами взирала она на виллу. Та уже начинала гореть в нескольких местах. Это рабы, обезумевшие в своей мести, подожгли дом. Очень скоро пожар разгорелся вовсю. Огонь вырвался из плена очагов и стал уничтожать дом с огромной скоростью. И вот уже раздались крики тех, кто не успел покинуть помещения. Мятежники сгорали в нем заживо.
Безмолвно смотрела на все это голова Деци Фабии. Огонь отражался в ее стеклянных глазах. Иногда от его бликов казалось, что Фабия улыбается.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Валерий вышел из дома Фабии на улицу, Эней, смотревший на Актис в его руках, счастливо улыбался. Апполоний был суров. Он кликнул Энея, и они вместе пошли руководить мятежниками, которых собралось уже полторы тысячи. Валерий и Актис остались вдвоём. Девушка пришла в себя от прохладного ночного ветерка, коснувшегося ее лица, открыла глаза, и увидев над собой заботливое лицо Валерия, блаженно вздохнула.
– Я успел! – воскликнул Валерий. – О, боги, благодарю вас! Прошу только об одном. Будьте и впредь благосклонны к нам! Руки Актис обвили возлюбленного, и ее губы коснулись его лица. Спасенная от смерти рабыня шептала своему спасителю:
– О, небо! Неужели можно быть такой счастливой? Теперь я вижу, что ты никогда не оставишь меня. А я! Я люблю тебя еще сильней! Во много раз! – поцелуем закончила она эти слова.
Валерий все еще держал Актис на руках, словно опасался опустить ее на землю, боясь, что она исчезнет. Но тут внимание Актис привлек шум, стоявший вокруг.
– Что это? – спросила она.
– Это мои люди, – ответил Валерий. – Я пообещал дать им свободу, если они помогут мне добыть ее для тебя. Теперь они свободны. И ты тоже.
– Теперь мы должны бежать? – в голосе Актис стоял испуг.
– Зачем же? – Валерий, напротив, был спокоен и уверен в себе. – Мы не будем бежать. Посмотри на всех этих людей! – Валерий указал на веселившихся и радовавшихся добыче нескольких мятежников, которые прыгали и плясали невдалеке. – Они больше не хотят жить прежней жизнью и полны решимости идти к свободе до конца. А я и мои друзья, Эней и Апполоний, тот высокий лысый мужчина, возглавили их.
– Валерий! – в голосе Актис был самый настоящий ужас; она наконец встала на землю и положила руки юноше на плечи. – Ты безумен!
– Почему? – удивился патриций. – У меня достаточно денег. Я вооружу целую армию. Мой дядя – он командует легионом. Ты слышишь? Целым легионом. Мы с ним пойдем на Рим. Ты будешь со мною. Я сделаю тебя первой женщиной государства.
– Безумный! – Актис готова была упасть в обморок. – Армии и великие полководцы не смогли сломить эту страну, а ты хочешь покорить ее с одним легионом да кучкой вооруженных рабов? Опомнись, милый! Пока не поздно, мы должны бежать. В этой суматохе, пока это творится, будет не до нас. – Что ты такое говоришь, любимая? – Валерий действительно был похож на безумца, глаза у него блестели, на лбу появились капельки пота. – Перед нами Рим, я объявлю себя царем, а ты будешь царица!
– Твое тщеславие погубит нас, – Актис застонала.
– Ты любишь меня? – спросил Валерий.
– Да, да, да!
– Значит ты будешь со мною. Ведь все это делается ради тебя.
– Да, я буду с тобой, – заплакала Актис. – Но я теперь боюсь за тебя!
Она прижалась к его плечу. Валерий обнял девушку и стал целовать, но та откинула свое лицо и посмотрела ему в глаза.
– Но мне нужен только ты, – сказала она. – Зачем все остальное? Ты уверен что то, что ты хочешь сделать, так необходимо для нас?
Валерий задумался.
– Понимаешь, – сказал он. – Уже поздно что-либо менять. Я не могу предать этих людей. Мои друзья, ведь они пошли на это ради нас с тобой, ради меня. Апполония разыскивает Нерон, чтобы казнить, и он пошел со мной.
В эту минуту Апполоний и Эней вновь пришли к Валерию.
– Там все собрались, – взволнованно произнес Эней. – Ждут лишь тебя.
Апполоний, как всегда, был спокоен. Но его рука судорожно сжимала меч. За спиной у предводителя, размахивая факелами, шумела толпа. За Валерием и Актис небо озарилось огнем – это загорелась вилла Фабии. – О, боги! – воскликнул Валерий. – Что я скажу дяде? – Некогда рассуждать об этом! – сухо сказал Муска. – Мальчик мой, у нас нет времени! – Эней, друг, – голос Валерия от волнения дрожал, – будь с ней, с моей Актис. – Хорошо, будь спокоен, ее никто не обидит. – Любимая, – Валерий привлек девушку к себе и посмотрел ей в глаза, – поверь, все будет хорошо. Ты мне веришь? – Да, – Актис беззвучно плакала. – Не плачь. С этими словами Валерий передал Актис на попечение Энея, а сам быстрым, уверенным шагом пошел туда, где в свете факелов стояли люди, ожидавшие своих вождей. Апполоний и Эней, державший под руку Актис, пошли за ним. – Не бойся, – шепнул девушке на ухо Эней. – Все будет хорошо. Актис с благодарностью посмотрела на него. Скоро они влились в толпу, которая расступилась перед ними и вновь слилась, поглотив их. Свет факелов выхватывал из темноты лица восставших, опьяненных первой победой. Вилла Деции Фабии Катулы, подобно гигантскому костру догорала невдалеке. – Братья! У нас теперь нет обратной дороги! – громовой голос Британца оглушал обступивших рабов. – Вас унижали! Вас презирали! Отомстим за это! Пусть римляне узнают ваш гнев, вашу ненависть к ним. Свобода возможна только в борьбе. Обратите свое оружие против тех, кто вас мучил и убивал. Рабы завороженно слушали Британца в диком экстазе звенели мечами, выкрикивали из толпы слова одобрения. Эмоции вырывались наружу, призывая крушить все на своем пути. Британец продолжал: – В Капуе есть склады с оружием и те, кто сейчас стоит без меча, добудет себе меч. Капуя будет наша… – голос потонул в мощном крике. Уже не требовалось никаких призывов. Все готовы были отдать свою жизнь за свободу. Эней сжал ладонь Валерия и го– рячо начал убеждать его: – Ты слышишь, друг мой. Они не хотят больше унижений. Они требуют лучшей доли в этой жизни. Возглавь этих людей, жаждущих свободы, объяви себя их вождем и царем.
Юный патриций восхищенно смотрел на разгоряченное лицо Энея, на его чуть печальные глаза, в которых сейчас светилась уверенность в победе. Валерий и не предполагал, что в его друге, столько энергии борьбы, и мятежности духа. Он почувствовал, что в нем, как и в каждом римлянине дух Цезаря борется с духом Брута. Честолюбие и опьянение властью побеждало разум и страх. Судьба под видом Актис неумолимо ведет его туда, где можно укрыться от закона. Для этого самому надо стать этим законом. Голова у Валерия закружилась. Он посмотрел на Актис и решился…
Два раба подняли его на крытую повозку, с которой он с воодушевлением обратился к восставшим:
– Друзья мои! У меня с вами теперь одна судьба. Вы поддержали меня в трудную минуту, так знайте, что теперь я буду бороться вместе с вами. Слушайте меня! Я, Тит Веций Валерий, отрекаюсь от своего имени и объявляю себя царем. Зовите теперь меня «Справедливый». Я поведу вас на Капую. А когда мы возьмем этот город, мы устремимся в Рим. Мы создадим новое царство, где не будет богатых и бедных, где не будет униженных и страдающих людей. Вы теперь все свободны, но свободу предстоит завоевать с оружием в руках!
Одобрительный рокот пронесся по толпе. К стоявшему в повозке Валерию подбежал какой-то человек и, взобравшись к нему, стал что-то быстро и тихо говорить. Когда он кончил, Валерий гордо вскинул голову, выслушал гонца, обвел пронзительным взглядом стоявшую вокруг него людскую массу и произнес:
– Против нас городские власти послали полицейский отряд. Те, у кого есть мечи и копья, пусть встанут в первые ряды. Идти в Капую под их прикрытием!
Апполоний уже командовал восставшими, строил их в боевой порядок. Эней, на лице которого играл румянец, придерживал за плечо Актис, а та, испуганная и взволнованная, глядела на своего любимого.
А Валерий, махнув рукой Апполонию, уже приказал ему вести отряд на Капую, затем спрыгнув с повозки, подошел к Актис. Он обнял ее, зашептал нежные трогательные слова любви и заверил девушку в том, что никогда и ни при каких обстоятельствах не покинет ее.
Тем временем к восставшим присоединялись новые рабы, бежавшие с соседних поместий. Формировались новые отряды, которые беспорядочно и нестройно двигались за армией Валерия. Оружия на всех не хватало, и мятежники вооружались чем попало.
Пленных господ, мужчин и женщин, взрослых и детей, доставленных из окрестных вилл решено было запереть в том каземате где недавно томились заключенные рабы.
Самых богатых и знатных граждан Капуи бросили в повозку, надеясь использовать их в дальнейшем в качестве заложников.
Гремя оружием, мятежники двинулись по направлению к городу. Впереди, шумно раздувая ноздри и напряженно всматриваясь в непроницаемую темноту, шел Апполоний.
На окраинах Капуи, когда восставшие подходили к городу, было безмолвно. Будто никто и не ведал, что произошло в эту ночь. Но впереди был слышен нарастающий шум, все ближе приближавшийся к мятежникам.
Апполоний приказал ускорить шаг, и вскоре полицейский отряд, пополненный капуанскими жителями, стоял лицом к лицу с восставшими рабами.
И та, и другая сторона, не решаясь напасть первыми, молчали. Наконец вперед выступил командир полицейских.
– Апполоний, – обратился он к Муске. – Именем императора я приказываю тебе сложить оружие. То же самое относится и к остальным. В случае неповиновения все вы будете казнены.
Апполоний, побагровев от гнева, дерзко ответил:
– А не лучше ли вам сделать это. Ведь еще неизвестно, кто из нас первым будет в царстве Орка.
– Схватить мятежников! – заорал командир полицейского отряда своим подчиненным и, выхватив из ножен меч, бросился на Апполония. Бой начался, и теперь мольба о пощаде была бесполезна. Сражение разгорелось у храма Юпитера и те, кто ринулся в бой, мысленно просили богов ниспослать им удачу. С обеих сторон уже были потери. Кто пал, пронзенный копьем, кто был сражен, кто лежал в крови, рубленный мечом.
На ступенях храма Юпитера, среди нагроможденных друг на друга трупов, бился сразу с тремя противниками Люк. На бывшего гладиатора, обступив с трех сторон, напали сразу трое. Уверенность в победе была написана на их ухмыляющихся лицах. Вдруг Люк споткнулся и упал на спину. Один из противников ударил его копьем. Но Люк не забыл, чему его учили в гладиаторской школе. Увернувшись в сторону, он избежал нацеленного на него удара и мгновенно вскочив на ноги, со всей силой вонзил свой меч в бок полицейского. Второму противнику, подбежавшему на помощь товарищу, Люк всадил свое оружие в глаз. Полицейский, схватившись за рану обеими руками, упал на колени, громко крича от боли. Третьему сопернику Люк рассек голову, и тот вскоре лежал на земле, залитый кровью.
Битва с полицейским отрядом была недолгой, так как силы были неравными. Отряд Британца, обошел противника и, напал на него с тыла, и этот рейд обеспечил мятежникам победу, которая только разожгла в толпе восставших дикие инстинкты бунта.
Город стал похож на потревоженный муравейник. Основная масса бунтовщиков двинулась к воинским арсеналам. Другие занялись грабежом и разбоем. Мятежники врывались в дома Капуи, выволакивали людей, дрожащих от испуга, на улицы. Ограбив трактиры, рабы осушали бочки с вином, и, опьянев, выходили оттуда навеселе, и объединялись с нищими и бродягами в небольшие отряды. Храмы и баэалики, торговые лавки и богатые дома подвергались ограблению, а затем беспощадно сжигались. Бунт становился неуправляем.
Разгоряченные вином и жаждой мщения, мятежники убивали богатых римлян; изнасилованные и обезглавленные тела матрон и девушек лежали почти у каждого дома. Союзником рабов стал капуанский пролетариат, который имел одну единственную цель, – под видом рабов творить что угодно. И грозная лавина восставших, подобно смерчу, все уничтожала на своем пути. Мятежники, насадив на копья головы жертв, с веселыми песнями и танцами ходили по городу, требуя еще и еще крови…
Тем временем Апполоний вел своих бойцов на штурм военных складов. Когда городские власти узнали, что восстали рабы Тита Веция, они срочно послали на охрану арсеналов отряд легионеров. Но в нем было мало воинов. Муска приказал окружить склады и разом напасть на легионеров. Хотя обороняющихся было немного, но это были профессиональные воины, уволенные из легионов за свое поведение и направленные в отряд охраны города.
Когда первая шеренга мятежников бросилась на сооруженную вокруг складов баррикаду, ее быстро и жестоко отбили назад. Несколько человек остались лежать на земле, пронзенные дротиками. Рабы снова бросились в атаку и вновь отступились, не в силах добраться до скрытых за баррикадой солдат. Муска понял, что третий штурм не удастся, и тогда он решил забросать факелами ближайшие склады, а огонь и дым горящих зданий выгонит обороняющихся из их укрытий. Все произошло так, как он и предполагал. Задыхаясь от дыма, римские воины выскакивали из-за баррикады, строясь в боевые порядки.
Солдаты уже бились с рабами. Звенели мечи, люди сталкивались щитами, с ненавистью глядя друг другу в глаза. У них было только два выбора: либо биться за жизнь, либо умереть. Разбившись на пары, словно гладиаторы в цирке, римские воины и восставшие рабы выбирали свой жребий, брошенный равнодушной судьбой. Пожар, подобно гигантскому факелу, освещал арену, на которой разыгрывалась карта жизни или смерти. Римлян было почти в три раза меньше, чем мятежников, штурмовавших военные арсеналы, тем не менее, они держались стойко. Даже раненые легионеры не выпускали из рук оружия. Они бились до последнего. Старый Люк дрался с двумя солдатами, из его горла вырывался прерывистый свист, глаза застилал пот. Но еще был силен. «Не так-то просто взять старика Люка», – хрипел бывший гладиатор когда очередные удары мечей обрушили на его щит. Одного воина он поразил в горло, и тот зажав рану рукой, с хрипом свалился на мостовую. Второй соперник бы искусен в бою, сражаясь с Люком, он убил уже пятерых рабов, пытавших помочь гладиатору. Но очередной выпад Люка застал легионера врасплох. Меч вошел сопернику в живот, обагрив клинок алой кровью. Со дат упал на спину, но оружие из рук не в пустил. Люк подошел к поверженном склонившись, попытался разглядеть е лицо. Оглянуться назад старик не успел Копье, брошенное в спину раба, пронзил его насквозь. И Люк, так и не увидел долгожданной свободы, упал на лежавшее перед ним тело. Римляне, теснимые надвигавшейся то пой рабов, отступали. Некоторые, скинув себя шлемы и панцири и оставшись пол нагими, с отчаянием смертников врывались в ряды наступавших. Убив двух-трех противников, легионеры замертво падал сраженные бесчисленными ударами м чей. Британец также бился обнаженным. Его мощная фигура, отливая бронзой в свет огня, мелькала то здесь, то там. Он подбадривал товарищей, и вступал в поединок сразу с несколькими троими.
