Текст книги "Роза в цепях"
Автор книги: Дмитрий Суслин
Соавторы: Сергей Лежнин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Когда повозка въехала в городские ворота Капуи, Демиций, расплатившись с кучером несколькими сестерциями, вылез вместе с Актис на грязную мостовую. Неожиданно ветеран поскользнулся на кожуре банана, и громко выругался в адрес эдилов, не заставляющих рабов чистить улицы.
Для Актис Капуя была вторым городом, поразившим её воображение. До неё доносились звуки из ремесленных мастерских, крики торговцев, предлагающих наперебой свой товар. Латинская речь перекрывалась греческой, а та в свою очередь, смешивалась с еврейской, сирийской, персидской и многими другими языками непонятными для Актис. Бронзовые статуи богов величественно возвышались над простыми людьми. Суета на улицах Капуи была схожа с огромным муравейником. Все куда-то спешили, толкали друг друга, стараясь побыстрее пробраться сквозь идущую стеной людскую толпу. Мужчины в туниках, поверх которых были надеты тоги, словно в каком-то незатейливом танце кружили по городу, смешиваясь с женщинами, блиставшими своими нарядами. Дороги были запружены повозками, которые иногда образовывали непреодолимый барьер для пешеходов.
Актис покорно шла за Демицием, который грубо расталкивал встречных людей, чтобы скорее добраться до своего приятеля. Целый калейдоскоп лиц проносился перед девочкой: нахмуренные и суровые сменялись весёлыми и беззаботными, старые и безобразные следовали за молодыми и красивыми. Её глаза ярко блестели, не в силах охватить все предметы, встречавшиеся на пути. Справа засверкал своим великолепием храм Юпитера. Его мраморные стены, навечно застыв в чарующей грациозности, невольно притягивали к себе. Девочку вдруз захотелось вырваться от Демиция и побежать к храму, обнять холодные высокие колонны, замерев на мгновение вместе с ними.
Дома простолюдинов уже редко встречались на пути. Видимо, они попали в квартал, где жили богачи, так как перед их взором появились роскошные сады, скрывавшиеся за многочисленными постройками. Наконец Демиций и Актис подошли к одному дому по великолепию не уступающему и дворцу.
Ветеран три раза постучал кулаком в дверь. Привратник выглянул в дверное окошко и поинтересовался у Демиция, что ему нужно. Услышав имя своего хозяина, раб-привратник поспешил сообщить о пришедшем незнакомце. Через десять минут Демиций уже обнимался с низеньким человеком, голова которого едва доставала бывшему солдату до подбородка.
– Луций! Как я рад тебя видеть! – кричал Демиций, хлопая по плечу приятеля. – Давненько мы с тобой не видели Бахуса.
Хозяин дома тоже был рад повидать друга, пожалованного к нему в гости, да к тому же ещё с какой-то смазливой девчонкой.
– Молодец, что навестил! – отвечал Луций. – Мой дом всегда открыт для тебя.
Два товарища, обняв друг друга, прошли в широко распахнутые ворота. Демиций, обернувшись, поманил Актис за собой. И та с волнением в душе вошла во двор богатого дома.
Пять или шесть рабов начали таскать в столовую амфоры, наполненные вином, когда хозяин дома, щелкнув пальцами, подозвал к себе слугу, такого же коротышку, как и он сам, и приказал ему проследить, чтобы всё было готово для пиршества.
– Видишь эту девчонку? – сказал Демиций приятелю, кивнув в сторону юной невольницы. – Я хочу продать её тебе.
Хозяин дома промолчал, но на лице у него сразу же появилась заинтересованность.
Вечером Актис уже находилась в эргастуле[9]9
эргастул – помещение, в котором жили рабы.
[Закрыть] Луция. Сделка по её продаже была совершена быстро, без каких-либо сложных формальностей. Луций, видимо, доверял своему приятелю и даже не стал осматривать новую рабыню, оставив это на будущее.
В эргастуле было немало рабынь, молодых и старых, здоровых и больных. Но Актис, не обращая внимания на них, от пережитых волнений, тяжелой, утомительной дороги, она едва держалась на ногах, так что сразу опустилась на холодный поп, прикрытый соломой, и тут же уснула.
Ранним утром рабы, спящие в эргастуле, проснулись от шума, доносившегося снаружи. Там ходили люди, которые кричали, топали, отдавали какие-то распоряжения. Внезапно дверь открылась, и в каземат вошли двое. Первый был раб – управляющий Луция, второй – полицейский. Он был одет как и во времена Августа: в синий плащ поверх белой туники.
– Где она? – спросил полицейский управляющего.
Тот с готовностью указал И, подхватив под руку оторопевшую от неожиданности рабыню, они вывели её наружу. На улице творилась суматоха. Во дворе и в доме рыскали полицейские. Актис завели в дом, где она предстала глазам командира полицейского отряда. Тот сидел на стуле за большим столом с многочисленными свитками пергамента. Это был уже пожилой человек с седой бородой и глубокими морщинами на лице. Глаза его устало оглядывали Актис. Одет он был в белую тогу, чем отличался от своих подчиненных. У левой руки лежал жезл начальника полиции. Актис стояла перед ним и молчала, изумлённая происходящим вокруг. Видя её растерянность, полицейский заговорил:
– Послушай, девочка, – сказал он, – ты и есть рабыня из Неаполя, которую вчера незаконно приобрел Гай Луций Мукелла?
– Да, господин, – прошептала Актис.
– Ты должна рассказать, как попала в этот город. Всё без утайки. По закону мы должны тебя пытать, но, я думаю, ты сама поведаешь нам всё с самого начала.
Руки девочки дрожали. К горлу подступил комок, мешавший произнести и слово.
– Мой господин убил нашу хозяйку и доброго Гиппократа, – заплакав, стала рассказывать Актис.
– Когда это произошло?
– Два дня назад. Он убил их ночью… Руками душил, – девочка размазывала слёзы по грязному лицу, то и дело всхлипывая.
– Ты была рядом? Ты всё видела своими глазами? – задал новый вопрос полицейский.
– Да. Мне было страшно. Я боялась нашего господина.
Полицейский записывал показания Актис грифелем, сделанным из кости. Он писал быстро, строка за строкой оставляя на пергаменте данные о преступлении, совершенном Демицием в Неаполе, в доме Флавии Домицианы.
Допрос продолжался. Девочка рассказала затем, что произошло после того, как они вдвоем с господином вышли за пределы города, и как они добрались до Капуи.
Закончив допрашивать Актис, полицейский крикнул к себе двух своих подчинённых и приказал отвести девочку обратно в эргастул.
Когда свидетельницу увели, командир полицейского отряда задумался. «Ещё одно преступление против родителей… Да, упали нравы. На моей памяти, – размышлял про себя страж закона, – отца и мать почитали. Не допускали даже плохого слова против родителей».
Полицейский тяжело вздохнул, а затем встал из-за стола, и запахнув тогу, направился к выходу. Во дворе продолжалась суета. Из дома вытаскивали дорогую мебель. Золотая и серебряная посуда грузилась в повозки, запряженные волами. Полицейские выносили богато выделанные ковры и изысканную одежду. Вдоль стен построек, вытянувшись в ряд, словно солдаты, стояли амфоры с вином. Рабы, жалко озираясь по сторонам, были оцеплены полицейскими. Невольников было приказано препроводить в городскую тюрьму.
Командир полицейского отряда, подозвав одного из своих подчиненных, приказал ему отнести свернутый в трубку и запечатанный воском пергамент в городской магистрат.
Флавию со свернутой шеей и Гиппократа, лежавшего лицом вниз в залитом кровью бассейне, нашел старый знакомый знаменитой матроны, зашедший к ней на следующее утро после убийства по одному важному делу. Дверь была открыта. Привратника не было на месте. Ни звука не доносилось из дома. Прекрасный цветник был истоптан. Когда знакомый Флавии увидел двух мёртвых людей, он, быстро повернувшись, выбежал вон. Расследование преступления в доме Флавии, дополняемое расспросами соседей, вывело полицейских на Демиция. Срочно были посланы курьеры на военные посты, расставленные по городам, в обязанности которых входило помогать городской полиции и наместнику. Похитители людей, разбойники, святотатцы, воры не могли быть разысканы силами одной лишь полиции, и поэтому приходилось обращаться за помощью к солдатам.
Демиций, продав своему приятелю Актис и получив за неё мешочек с серебряными монетами, на следующее же утро отправился в Вечный город. Его схватили у городских ворот, когда он широким шагом спешил поскорее выбраться из Капуи. Его доставили в городскую тюрьму, где преступника допрашивали два человека. Один прибыл из Неаполя, а другой возглавлял местную полицию. Бывшего солдата под пытками заставили признаться в преступлении. Он рассказал, что убил свою мать в помешательстве, что она сама довела его до убийства, отказывая в деньгах. И, разозленный упорством Флавии, он ударил её и, когда та с ножом набросилась на него, то, защищаясь от матери, случайно обрушил на неё удар, оказавшийся смертельным. О Гиппократе же он сказал, что жалкий раб нанёс ему оскорбления, не достойные римского гражданина.
– Моими рабами я могу распоряжаться, как мне заблагорассудится, – добавил Демиций.
В это же время седовласый полицейский допрашивал Актис в доме Луция и его отчет о расследовании скоро лёг на стол перед двумя следователями. Показания Актис и Демиция сопоставились и, хотя слово свободного человека имело больше шансов перед римским судом, чем слово какой-то малолетней рабыни, чаша весов перевесила в сторону бывшего солдата из-за множества улик, направленных против убийцы.
Луций, давно уже стоявший под наблюдением полиции, был срочно доставлен в городской магистрат. Также под пытками он признался, что купил у Демиция рабыню, не потребовав никаких бумаг, удостоверявших имя её прежнего хозяина. Под предлогом незаконности сделки, совершённой между Демицием и работорговцем, в доме Луция был произведён обыск, и тогда всплыли, как мёртвые рыбы на поверхность воды, все тёмные делишки, проделанные Луцием. Были допрошены все домочадцы работорговца, со слезами покаявшиеся в том, что они были замешаны в тайных делах своего господина. Рабы, допрошенные в городской тюрьме, были отправлены обратно в эргастул* Луция, где их должны были продать с аукциона. Всё имущество работорговца, нажитое путём многочисленных нарушений римского закона, также распродавалось.
Состоялся суд. Претор,[10]10
претор – высшее должностное лицо в Риме и городах Римской империи.
[Закрыть] осуществлявший расследование преступления, совершённого Демицием, распорядился привести в исполнение приговор – древнюю казнь, карающую за убийство своих родителей. Бывшего защитника отечества приговорили к утоплению в кожаном мешке, в который вместе с преступником зашили собаку, петуха, обезьяну и змею. Эти животные считались примером непочтительности перед родителями. Демиций окончил свою жизнь на дне реки Вальтурно, брошенный туда с высокого берега.
Луция же приговорили к тяжёлым работам в серебряных рудниках; он лишился не только своего дома, своих рабов, но и положения римского гражданина, став таким же рабом, пополнявшим императорскую казну, как и бесчисленное множество невольников, наводнявших Римскую империю. После всего этого был объявлен глашатаями тот день, когда всё имущество пойдёт с торгов в доме бывшего рабовладельца, а Актис, запертая вместе с другими рабынями в каземате, с тревогой в душе ждала, как распорядятся боги её несчастной судьбой.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Аукцион, на котором продавалось имущество Луция, привлек всеобщее внимание капуанских богачей. Они толпой устремились на распродажу. так как знали, что у преступника в доме находилось немало ценных и изящных вещей.
В первый день продавалась домашняя утварь: мебель, посуда, ткани и прочие безделушки. На второй день продавали произведения искусства: статуи, картины, вазы и драгоценные изделия.
Но больше всего народу собралось в третий день – день продажи рабов.
Накануне вечером государственный чиновник лично проследил за тем, чтобы всех невольников привели в порядок. Их заставили помыться, затем, специально приглашенные парикмахеры сделали рабам привлекательные прически. Государство тоже вело себя как опытный работорговец и хотело с выгодой продать свой товар.
Рабов разделили на специальные группы, чтобы при продаже избежать недоразумений, и завели тщательные списки, где были заполнены на каждого человека, включая даже младенцев, все данные о возрасте, весе, росте и способностях продаваемых.
Актис попала в пятую по списку группу. Вместе с ней были еще две женщины. Одна красивая и молодая, не старше двадцати трех лет; другая намного старше лет сорока – сорока пяти с двумя малолетними детьми. Один ребенок был еще грудной, другой лет пяти не отходил от матери ни на шаг, вцепившись ручонками в ее платье. Также в группе была еще одна девочка лет на шесть младше Актис с черными как смоль волосами и слегка раскосыми глазами. Она была очень смуглой и худенькой.
Роковой день наступил, и очередь группы, где была Актис, подошла ровно в полдень. Надсмотрщик вывел их из каземата, два раза сверился со списком и повел по коридорам к атрию,[11]11
атрий – центральное помещение в римском доме. Украшалось бюстами предков, которые считались покровителями дома. В центре атрия, окруженный колоннами, находился имплювий.
[Закрыть] переоборудованному в зал для аукциона. Сразу же в конце коридора, через несколько шагов стоял наспех сколоченный из досок помост, на который и заводили рабов.
Сам атрий был битком набит людьми, от чьих разноцветных тог рябило в глазах. В основном это были мужчины, но и несколько богатых женщин в драгоценных одеждах толпилось около имплювия в ожидании очередной партии.
Торг начался с самого утра и уже четыре группы рабов были проданы. Народу было столько, что на всех не хватало воздуха, и стояла мучительная духота. Кроме самих покупателей присутствовали еще их многочисленные рабы, и вся эта разношерстная компания сильно страдала от тесноты, но тем не менее никто не расходился. Римляне очень любили подобные мероприятия, пожалуй не менее гладиаторских боев и прочих зрелищ, которыми их щедро снабжало государство.
Перед тем, как завести очередную группу на помост, всех детей, включая и Актис, заставили раздеться донага. Надсмотрщик хотел и женщинам приказать сделать то же самое, но распорядитель знаком отменил его слова.
Актис бросило в жар от стыда, когда она оказалась на помосте и десятки глаз стали обшаривать ее с головы до ног. Чтобы как-то спастись от этих взглядов, она села на дощатый пол, обхватила руками ноги, прижав их поплотнее к бедрам и положила подбородок на колени. Кое-кто в зале заметил ее смущение, раздалось несколько смешков. Актис не обратила на это внимание. Её взгляд бессознательно скользил по залу, пока не остановился на какой-то неодушевленной детали. За ее спиной робко встала маленькая смуглянка, слева закопошился мальчуган, дергающий за платье свою ставшую внезапно равнодушной мать. Второго ребенка женщина держала на руках и тихо покачивала, боясь, что тот раскричится.
Женщину, бывшую с ними, распорядитель – тощий, лысый, с огромным носом мужчина, сразу же отдалил от остальных и вывел в центр прямо к зрителям. Здесь он собственноручно снял с рабыни платье и бросил к ее ногам. Когда женщина почувствовала скольжение падающей с нее одежды, она в отчаянии откинула голову слегка назад и правой рукой прикрыла глаза. Этот жест получился изящным и грациозным. В мужских рядах пробежало легкое волнение. Рабыня была так хороша, что даже видавший виды распорядитель был очарован ею. Наконец, он вспомнил свои обязанности и, схватив костлявой рукой ладонь невольницы, открыл ее лицо.
Затем заглянул в пергамент и зашевелил губами. Женщина стояла, опустив глаза в землю, и не смотрела на своих мучителей. Одинокая слеза побежала по ее щеке.
– Мигдония, – прочитаа распорядитель. – Невольница двадцати лет от роду, родом из Парфии. Привезена в Италию в пятилетнем возрасте и выращена в доме Гая Юлия Мигдония. Нрава кроткого, без дурных привычек, в воровстве не замечена. Может прислуживать и ухаживать за волосами. Грамотна – умеет читать, писать и считать…
Затем он назвал ее рост, вес, размер ноги, цвет глаз, другие отличительные знаки и исходную цену. Торг начался. Желающих было много, и цена на рабыню быстро росла. Наконец сумма стала настолько высокой, что лишь несколько желающих спорили за право владения невольницей. Тут спор затянулся, потому что оставшиеся участники торга стали прибавлять столь мелкие суммы, что это было похоже на борьбу характеров, а не кошельков. За этим соревнованием с огромным интересом следили те зрители, что покинули поле сражения ранее и теперь ждали, чем все кончится.
Наконец осталось всего два участника спора – мужчина в латиклаве сенатора[12]12
латиклава – одежда составлявшаяся из рубашки и тоги. Сенаторы одевались в одежду белого цвета.
[Закрыть] и старик, такой старый, что сидел на принесенных с собой подушках, и трое рабов поддерживали его, не давая упасть. Поединок принял серьезный характер. За парфянку уже давали девять тысяч сестерциев. К сумме в девять тысяч сестерциев старик прибавил динарий. Сенатор задумался. В зале стояла тишина. Все с напряжением ждали, кто победит.
– Девять тысяч сто десять сестерциев! – сказал сенатор.
– Даю еще динарий? – крикнул бабьим голосом старик, Он был бледен как мел, и изо рта у него стекала слюна.
– Даю еще пять динариев, – в наступившей тишине еще раз повторил старик.
Сенатор с трудом дышал от гнева. Он был толст и его мучила одышка. Он что-то считал на пальцах и раздумывал, продолжать ли торг. Распорядитель деревянным чиновничьим жезлом стукнул о трибуну.
– Девять тысяч сто тридцать четыре сестерция! – громко объявил он. – Уважаемые граждане, кто даст больше?
В зале стояла полная тишина, было слышно лишь дыхание сенатора, да скрип помоста, на котором стояли рабы. Вдруг раздался властный и уверенный женский голос:
– Девять тысяч пятьсот!
Старик резко повернулся. Его головка от столь резкого движения чуть было не слетела с плеч. Сенатор от неожиданности задохнулся.
Все смотрели в сторону нового участника торга. Это была высокая, блистающая роскошью самоуверенная матрона. Все присутствующие с почтением слушали, что она скажет дальше. Но та молчала. Она ждала дальнейших событии.
– Девять тысяч пятьсот сестерциев! – деланным равнодушным голосом объявил распорядитель.
Затем он опять осведомился у присутствующих, не хочет ли кто-нибудь из них добавить к вышеуказанной сумме. Но ему никто больше не ответил.
– Бывшая рабыня Гая Луция Мукелы Мигдония продана с позволения божественного нашего императора Клавдия и государства новой владелице Деции Фабии из рода Катула, – объявил тогда распорядитель.
Мигдонию одели и отвели тут же подбежавшие рабы Деции Фабии. Распорядитель подошел к сидящей Актис, заставил подняться и вывел ее на то же место, где только что стояла Мигдония. Актис предстала перед публикой. Лицо её пылало огнем, хотя внешне было бледным, сердце металось в груди и неистово хотело вырваться наружу. Руки потянулись было к еще только начавшейся развиваться груди, чтобы прикрыть её, но распорядитель шепотом приказал ей опустить их.
С величайшим усилием девочка выполнила приказ. От волнения она не видела вокруг себя ничего и не слышала, как распорядитель объявлял, что она родам с Лесбоса, ребенком привезена в Италию, росла и воспитывалась в доме Люции Флавии Домицианы и прочие подробности об ее внешности и характере. Как ни странно, судьба девочки, вернее ее последние похождения были известны многим из присутствующих, потому что дело Демиция получило широкую огласку, и девочку встретили с любопытством. Но желающих купить Актис было не так уж и много. И опять ко всеобщему удивлению девочку купила за четыре тысячи сестерциев та же матрона, что купила парфянку.
Нужно сказать, что Фабия – новая владелица Актис, была самой богатой женщиной в Капуе, и сегодня она очередной раз поразила город своим размахом. Женщина, у которой теперь предстояло жить Актис, славилась на всю округу своим вздорным характером и жестоким обращением с рабами, их у нее было около трехсот. Она была замужем за начальником Кампанского легиона. Но, так как муж, женившись на ней, не имел почти никакого состояния, то в доме у него власти было мало. Всем заправляла Фабия, получившая состояние от своих знатных предков. Она вообще больше любила мужа, когда тот был в отъезде. Матрона любила жить вольно и с блеском, во всем подражая утопающему в роскоши императорскому дому.
Детей у нее не было, да она и не собиралась их заводить. Ей вполне хватало тех дней, когда она изредка собирала у своих рабынь, имеющих детей, трех или четырехлетних младенцев и, нацепив им на спины голубиные крылышки, нагишом пускала резвиться вокруг себя, умиляя многочисленных гостей и клиентов мужа их забавным лепетом и своей добротой. Но эта забава очень быстро ей надоедала, и гордая Венера прогоняла своих Купидонов к их матерям. Перед этим она никогда не забывала собственноручно высечь виноградной лозой одного или двух малышей, имевших неосторожность чем-нибудь досадить рабовладелице. Обычно после такой экзекуции, наслушавшись жалобных криков несчастных младенцев, она веселела и даже становилась добрее и ласковей со своей челядью. Но, к сожалению, для последних такие моменты были довольно редкими в её доме.
Богатство, роскошь и весёлые праздники, устраиваемые хозяйкой дома, поражали гостей своим размахом, а обеды обилием и разнообразием вин и закусок.
Фабию считали в обществе женщиной с тонким вкусом, хорошими манерами и умеющей развеселить и развлечь каждого, кто попадет к ней в дом. Разумеется, чтобы поддержать овей авторитет среди капуанской знати. Хозяйка лично занималась всеми домашними делами и командовала многочисленной армией прислуги. Каждый из трехсот рабов имел индивидуальное задание, которое он должен был выполнять прямо-таки с виртуозной быстротой и старательностью, иначе его тело могло вмиг познакомиться с плетками и кнутами палачей-африканцев, а уж их в отсутствии старательности никто обвинить же мог.
Обо всем этом Актис еще не знала, когда, сгорая со стыда, одевала свою бедную одежонку и вместе с Мигдонией в сопровождении двух рабов, судя по толстым лицам евнухов, шла через весь город на окраину Капуи в поражающую глаз виллу Деци Фабии Катулы.
Ее судьба сделала еще раз крутой поворот и понесла Актис к новой, неизвестной и от этого еще более пугающей жизни – жизни, полной невзгод, страха и унижений, ужаса и отчаяния.
А уже холодный в приближении зимы ветер играл волосами девочки и быстро осушал слезы, льющиеся из её прекрасных греческих глаз, он словно уговаривал Актис не отчаиваться и напоминал о всесилии олимпийских богов, внушая ей надежду на их помощь и содействие.
