Текст книги "Спящие боги"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Время у меня – до заката. Затем вернется стая. Они сразу почуют мой кровавый след. Погонятся… И мне ли тягаться с ними в беге?.. Да теперь я и на дерево не смогу взобраться…

И все же он побежал. Часто спотыкался, падал – накатывалось забытье, и раз он уступил – провалился во мрак. Когда очнулся, уже смеркалось – он застонал от ужаса, от страстной жажды жить, и смог подняться – побежал…

Яростный вой хлестнул по лесу – кровавый хор прозвучал ответом. Итак, бегство Волода обнаружилось.

Уже совсем стемнело, а волчьи рыки разрывались прямо за спиной, когда среди мшистых стволов просочился свет. И вот он вывалился на небольшую полянку, в колону гостеприимного света – пополз в этом свету.

Голодные волки выскочили на поляну, но в это мгновенье распахнулась дверь, кто-то, закричал:

– А-а-а, разбойники серые! – и, замахнувшись дубиной, бросился на стаю.

Дальнейшего Волод не видел – вновь пал в забытье.

Очнулся Волод под низким, темным потолком. Сильно пахло травами, кореньями. Потрескивал огонь в печке, кто-то негромко переговаривался. Но вот Волод пошевелился, и говор смолк. К нему подошел мужик-крестьян – с сединой, но еще крепкий.

– На вот – пей. На поправку идет. – перед Володом оказалась чаша с целебным травяным настоем.

Волод отпил – оказалось очень горько – жар пробрал вены – он вновь забылся…

Наконец пришел день выздоровления – Волод смог подняться, прошелся по небольшой горнице – заявил тем громким, повелительным тоном, которым он привык разговаривать с крестьянами:

– Тесно живете!

– В тесноте, да не в обиде. – отвечал крестьянин. – Да нас и не много: я, сын мой Микола, и доча Василиса. А жена моя Мстиславана уж мертва. Мертва, мертва… – вздохнул он печально. – Псы Царевы схватили ее да и забавились, окаянные. От позора она руки на ся наложила. Вот с тех пор и ушел с сынком да дочурой в сей лес. Так и живу – былое забываю, новому учусь…

Прежде, услышь Волод какое непочтительное слово о Царе, так, не задумываясь, ударил бы кулаком, а то и мечом, но сейчас сдержался. Вспомнил, что они спасли его, выходили – уселся за стол, прикрикнул:

– Ну, что кушать будем?

И тут же из соседней горницы порхнула девушка-красавица – она несла большой поднос с аккуратно расставленными кушаньями. Поставила, низко поклонилась, смущенно улыбнулась невинной улыбкой, прошептала:

– Вот, чем богаты – тем и рады. Пожалуйста, кушайте, гость дорогой.

За время трапезы Волод внимательно оглядел Василису. Девка что надо – все при ней. Овладеть ею?.. Не раз за время осады Гробополя Волод вместе с дружками ходил по окрестным селам – немало девок перепортили – некоторым платили деньгам, некоторым – побоями, а то и сталью. Волод чувствовал, что у него давно не было женщины, но прежнее насилие казалось сейчас непростительной подлостью. Ему, совершенно незнакомому человеку, оказывали такое радушие, а он… И Волод поклялся, что никогда не прикоснется к этой девушке (разве что она сама его попросит).

Скрипнула дверь – в горницу вошел юноша одного с Володом возраста (и даже внешне на него похожий). Это был Микола – он возвращался с охоты – принес оленя, и двух зайцев…

Завязался разговор, в котором, поборов девичье смущение, участвовала и Василиса. И вот что узнал Волод: несмотря на то, что лес был древний, колдовской, с нечистью – помимо этого домика были и иные, тоже с людьми-беглецами. Иногда они наведывались друг к другу, но чаще общались с помощью птиц-посыльных. И с некоторых повелся в лес страшный гость. Наведывался он со стороны гор, на черном коне, из вихрей сплетенных, и плоть его была снежная. Ни оружие, ни заклятье не страшили его. Никакие запоры не останавливали его. Он врывался в дом, кого-либо забирал, и уносил к себе в горы…

– Так и до нашего дома доскачет… – вздыхал крестьянин.

На следующий день Волод порывался скорее уйти, однако и в небе, и в лесу разразилась сильнейшая буря. Свяща, несклись, задевали вершины деревьев темные тучи, а деревья качались, трещали, роняли большие ветви; в вой ветра вплетался и волчий вой…

Волод сидел за столом, слушал рассказы крестьянина, Василисы и Миколы. Открывалась простая, но чистая и честная, с природой слитая жизнь… И уже к вечеру Волод понял, что здесь, наконец, обрел счастье, спокойствие. Казалось, так, час за часом и слушал бы их голоса. И за все время один лишь раз сказал:

– Да будь эта война проклята!..

Вдруг в дверь сильно застучали. Висевшая над порогом подкова соскочила, закатилась в дальний угол. Большой и бесстрашный охотничий пес, по щенячьи заскулил и заполз за печь.

Крестьянин сильно побледнел, выдохнул:

– Ну, вот и к нам пришел!.. Я готов идти с ним. Не поминайте меня лихом…

От очередного удара дверь слетела с петель, и рухнула на пол. Взвыл ветрило, и, вместе с потоком темных листьев, в горницу шагнул НЕКТО сплетенный из темного снежного кружева. Темные одеяния обвивали его тело, постоянно разрывались, и тут же вновь складывались.

Крестьянин хотел было шагнуть навстречу, но первым вскочил Микола:

– Забирай меня, нечистый! Отца не тронь!..

Но Василиса обхватила брата за руку, и тихим, но твердым голосом молвила:

– Пойду я.

Трудно описать, что произошло тогда в душе Волода. Но, должно быть, он почувствовал первое раскаяние, за всю жесткость и боль, причиненную им другим людям за время войны. А первое раскаяние, так же как и первая любовь, бывает особенно сильным.

И он оттолкнул этих людей, и бросился в объятия НЕКТО. Объятия оказались ледяными – холод прожег до сердца, и Волод больше не мог двигаться. Но все же он видел, как НЕКТО, перевалил его через плечо и вынес в ревущую бурей ночь. Крестьянин и семья его выбежали следом, кричали что-то, но за воем ветра и волков, их не было слышно.

Волод оказался на черном коне – конь оттолкнулся от земли, и ударил копытами уже по макушкам деревьями. Так, словно по колышущемуся темному полю, поскакал по лесным вершинам, а внизу надрывалась волчья стая…

Творимир, сколько мог, боролся с холодом, но холод сжимал сердце, и, в конце концов, оно остановилось. Последнее, что видел – грозные горные вершины.

Очнулся в каменной зале с грубыми стенами. Зала ничем не украшена, единственное окошко открывало обледенелый горный склон. Пошевелился – тело ломило от ушибов, от холода. К тому же Волод чувствовал сильный голод и жажду. Его окликнул грубый, насмешливый голос:

– А-А-А-А! Очнулся! Ну, добро пожаловать, в наш славный орден!..

– Что?.. – Волод обернулся, и увидел сотканного из снега человека.

Тот перехватил его изумленный взгляд, и усмехнулся:

– Ты на меня не гляди. Сам такой!

Волод глянул на свое тело – оно было соткано из рыхлого снега, который мог выгибаться, но не рвался.

– Что, нравится новое тельцо? – усмехнулся снежный человек. – Меня поставили за тобой следить, и объяснять, что здесь к чему. Ну, задавай вопросы.

– Как тебя зовут? – спросил Волод.

– У нас нет имен. Мы безлики, мы не имеем ни памяти, ни личности. Мы – служение. Ты – это просто Ты. Я – это Я.

– Зачем мы здесь?

– Чтобы служить ЕМУ, чтобы разрастаться.

– Какой в этом смысл?

– Такой вопрос недопустим. Мы слишком ничтожны, чтобы понимать смысл высшего.

– Как долго вы здесь пребываете?

– Годы сливаются в бесконечный поток. Это неважно.

– Что от меня требуется?

– Безоговорочного выполнения приказов.

– Счастливы ли вы?

– Такой вопрос недопустим.

– Могу ли я вернуть свое прежнее тело?

– Нет.

– Сколько вас здесь?

– Очень много. Точное число запрещено.

– Чем вы питаетесь?

Тут снежный человек усмехнулся:

– О еде и питье лучше не спрашивай. Это – наша боль. Когда мы ловим путника, то поедаем его плоть, и пьем кровь – этого не хватает. Мы всегда испытываем голод и жажду. И голод и жажда станут для тебя невыносимыми – ты будешь вопить, грызть стены. Но ты не умрешь. Теперь лишь колдовской пламень может уничтожить твое тело. Постепенно ты привыкнешь…

– Но почему все так?

– В этом мудрость. Голод и жажда подарят тебе злобу. Ты станешь наилучшим охотником.

– Чем вы занимаетесь помимо охоты?

– Ждем. Бродим по этим залам. Развлекаемся, как можем. Пошли – я покажу, что здесь к чему.

Они оставили зальцу, и оказались в длинном каменном коридоре. Выл ветер. Было очень холодно, и негде от этого холода укрыться.

– Холодно? – насмешливо осведомился провожатый. – Ничего – скоро привыкнешь…

И пронеслись они по нескончаемой, однообразной череде квадратных залов. Одна за другой открывались ведущие в бездну расщелины. Сталактиты и сталагмиты зубьями торчали, иногда голодно подрыгивали.

– К ним лучше не подходи! – кивнул на ледяные зубья провожатый…

Это утомительное путешествие оборвалось в изодранной ветром зале, где набралось огромное количество безликих, снежных людей. Они гоготали, и шумно переговаривались грубыми, неприятными голосами.

Провожатый зло усмехнулся:

– А, ну вот сейчас увидишь одно из наших развлечений! – и дальше – в буквальном смысле слова, пошел по затылкам столпившихся. Суетливо прикрикивал. – Дайте новичку дорогу!.. Дорогу! Новичку!.. Дорогу!..

И вот они оказались перед относительно свободной площадкой. В ее центре несколько фигур усиленно, быстро пинали двухметровую, снежную крысу. Ноги глубоко погружались в темно-серую плоть – и, судя по тому, как крыса извивалась – каждый удар причинял ей нестерпимую боль. Одни фигуры отходили, но на их место тут же подступали новые. Избиение вызывало ажиотаж – всем не терпелось избить беспомощное создание.

Провожатый изловчился, и нанес сильнейший удар ногой в крысиный глаз. Глаз вошел в глубины черепа, но тут же выплыл обратно.

– Не твоя очередь! Не твоя! – заголосили возмущенно.

– А я новичку показываю! По высочайшему указанию! – зло крикнул провожатый, и обратился к Володу. – Ну, что же ты не бьешь? Бей!

– Я не хочу никого бить. Я уже достаточно воевал, и меня тошнит от всякой боли. Прекратите!.. Какое скотское развлечение!..

В то же мгновенье незримая сила подхватила Волода к потолку. Там каждый его орган был вывернут и пронзен иглой – он завопил от адской боли. Провожатый был рядом – говорил деловито:

– Проникайся уважением ко всем законам установленным Высшим! Согласен?

– ДА-А-А-А!!!

Волода с такой силой метнуло об пол, что он по нему растекся, но вот принял более естественные очертания. Неподалеку продолжалось избиение.

– Это тебе хороший урок. – говорил провожатый. – И погляди на крысу – на это жалкое отребье! Была такая девица – не хотела принимать наши законы. Так превратили ее в Крысу! Бьем, развлекаемся с ней, как угодно! Она вольна на нашу сторону перейти, так нет же, стерва – упрямится. Уже долго-долго это продолжается. Ничего – нам, по крайней мере, потеха есть. Только вот мало ее на всех. Быть может, ты тоже какую-нибудь ересь скажешь, а? ОН превратит тебя в крысу иль еще кого – вот потеха будет!..

Вокруг собралось уже с дюжину снежных людей. От них веяло холодом, они нетерпеливо переминались с ноги на ногу – подходили все новые. Ужас охватил Волода, он крикнул:

– Я согласен!

– Ну, так ударь ее!

Волод подошел и несильно ударил крысу.

– Бей сильнее!

Волод ударил сильнее.

– Еще! Еще! Еще! Бей еще!..

Дальнейшее Волод почти не помнил. Кажется, он сослался на слабость – и, действительно, чувствовал себя очень дурно. Ему орали оскорбления, а провожатый пинал, и, разойдясь в какой-то необъяснимой, зверской ярости, надрывался:

– Завтра на Охоте – все докажешь!!! Если не докажешь – будешь Крысой! Крысой! Понял?!

Волод оказался в унылой зальце, с которой начались его заключение. Проводник в последний раз пнул его – Волод повалился на пол, да так и лежал там, скрюченный холодом, терзаемый голодом и жаждой. Он не мог спастись сном – он даже не мог закрыть глаз…

И вот за ним пришли – поволокли по ледовому лабиринту; и вдруг оказались в ледяной зале с широким проломом, за которым выл ветер, и вздымалась знакомая уже стена камня.

Неведомая сила подхватила тела, понесла их в стремительном вихре. Их конечности вытягивались, сплетались меж собою – движение ускорялось. Волод едва сдерживал вопль…

Затем их понесло прочь – сначала над бездной, затем – по лабиринту меж каменных склонов. Волод попытался вырваться – страшная боль резанула по телу. В голову вцепился воющий хор:

– Не смей противиться! Только безоговорочное подчинение! Иначе – наказание!.. Не смей! Не смей! – и долго еще терзало это "не смей!"

Когда они оказались возле укрытия, пришло знание: внутри Царь, а с ним – большой отряд. Давно не было такой добычи. Изредка удавалось поймать двух-трех заплутавших горцев, а тут – сотни воинов. Сколько плоти, сколько крови! Наконец можно удовлетворить голод и жажду, да и Высочайший будет доволен.

Зазвенели колокольцы. Каждая нота вбивала раскаленный гвоздь, а таких ударов было бессчетно. Снежные вопили от боли, но, влекомые волей Высочайшего, продолжали наступление. Били по стенам, но колокольцы ослабевали их, отгоняли. В конце концов, к утру, измученные, разъяренные, они отступили. Терзаемые первыми лучами зари, стенающие, вернулись они в унылые чертоги. Но и там не было покоя – их неведомых владыка набросился, и долго бил откуда-то сверху ледовыми хлыстами…

Едва живой, сильно дрожащий Волод оказался в зале, где разъяренные снежные люди вымещали свою злобу на снежной крысе. Ее били, топтали, плевали в нее – делали это с такой увлеченностью, что позабыли про Волода.

Наконец приковали крысу к стене и убрали восвояси. Волод остался в один. Слабый, замерзший, покачиваясь, подошел к крысе, и услышал тихий плач.

– Ну, расскажи о себе… – попросил Волод.

Она ничего не ответила, но глянула на него своими измученными, печальными, совсем человеческими глазами. И тогда понял Волод, что он вовсе уже и не Волод, но Творимир, и, вместе с Царем, его воинами, и кучкой землян подымается в горах, ищет Ясли Богов.

Странное, противоречивое знание едва не лишило его рассудка. С одной стороны, он, Творимир, знал, что Волод-младший был лишь видением призрачного Гробополя, с другой – был настоящий Волод-младший из Гробополя, который искал своего отца, и мучался из-за зверств войны. И все же он выдержал…

Итак, он подымался среди унылых, нависающих льдом каменных стен, слышал испуганные голоса воинов – говорили все о Страже Гор. Так продолжалось довольно долго, а затем Волод-младший вернулся в ледяную залу. Прикованная к стене крыса, печально на него глядела…

– Что же мне делать? – спросил Волод. – И… кто ты? Ответь!..

Крыса открыла рот. Все зубы – выбиты, и языка не было. Закрыла. Все так же печально глядела на Волода…

И вновь захлестнуло его знание. Стеная, повалился Волод на пол. Крыса была той самой девой-птицей. И помнил всю ее боль, все прежние свои препятствия.

Над головой затрещало, посыпалось острое ледяное крошево. Крыса-дева смотрела на него с тревогой: "Скорее – беги!". Но плевать Володу было на эту тревогу – он шагнул к ней, и спросил громко:

– Кто же ты? Почему ты столько страдаешь?! Из-за меня?! Ну же – ответь скорее!..

И вновь незримая сила подхватила его к потолку и долго терзала там. Наконец выпустила… Волод оказался в своей каменной неухоженной зальце, с единственным оконцем, за которым ревел безжалостную песнь ледяной ветер. Он не мог сомкнуть глаз – все терзался, пытался понять, что ему делать дальше, и не находил ответа…

Его подхватили, понесли по однообразным коридорам. Вот зала с широким проломом, за которым дыбился обледенелый камень. Как и накануне, снежные тела понеслись в вихре, сплетались меж собой – адовой болью отдавались растягиваемые конечности. Мысли о деве-крысе ни на мгновенье не покидали Волода. Что он должен делать? Что?!..

Вновь стремительный полет по воющим каменным туннелям. В этот раз на пути попался горный олень – не успел увернуться, был поглощен. Волод почувствовал примитивное чувство страха этого зверя, но это чувство ничего не значило – растворилось среди иных чувств.

…Очередное укрытие. Подгоняемые волей Господина, вновь и вновь обрушивались они на стены. Звон колокольчиков терзал – отгонял. Утром, измученные, озлобленные отступили. Все было, как и накануне, только жажда и голод стали невыносимыми – Волод сходил с ума.

И вновь незримый Властелин наказывал их. Затем они измывались над девой-крысой, но быстро утомились, разбрелись. И вновь Волод подошел к ней, спрашивал:

– Ну, скажи, что мне делать?.. Хотя, зачем я спрашиваю – ведь ты немая!

Вновь виденье – он-Творимир, подымается в горах, боится, думает о чем-то своем… Потом Волод был схвачен Властелином – долго продолжались терзанья… в конце концов, он не выдержал боли, завопил…

Беспомощный, ослабший лежал он на леденистом полу, а над ним клонились снежные – терзали его своими злобными, ледяными глазами. Потом стали ожесточенно бить. И слова хлыстами били:

– Крысой захотел быть?!.. Завтра у тебя последний шанс!..

Быстро наступило это «завтра». Голод-боль-холод – больше Волод ничего не чувствовал…

Ночь. Темнота. Воет ветер. Слитый с иными, навалился он на недостроенное убежище. Там произошла описанная прежде встреча. Творимир видел свое отражение, но не догадался, что – это его сын. Так велика была жажда Волода остаться с отцом, что он сбил общий настрой; и, быть может, только благодаря ему, в ту ночь не погибли все воины, со своим Царем в придачу.

А вот и заря. Первые лучи прожигали вихрь тел, а они вопили, неслись в свою обитель. И сотни голосов словно плевали в Волода:

– Теперь ты Крыса! Навечно! Навечно!..

Потом в него плевали уже по настоящему. Это были ледяные, прожигающие до самого сердца плевки. Вымещая злобу, его долго и сильно били, а он просто не мог спастись забытьем.

Но это было только началом.

Преображение в крысу. Трещат, плавятся, обретают новую форму кости. Не осталось ничего кроме боли… Он вопил, выл, рычал, ревел, пищал, хрипел, стенал, проклинал…

Конец преображения. Он падает на пол. В радостном, зверином озлоблении ревет толпа. Теперь он Крыса. Его бьют. Каждый удар взрывается раскаленной кувалдой. Удар в глаз – в нос – в челюсть – в живот – в пах – на нем прыгают… В голове – поток мыслей:

"Кто я?.. Творимир? Волод-младший?… Больно!.. Ну, хватит же!.. Как все перемешалось!.. Ведь это АД!.. Но из ада должен быть выход!.. Больно!.. Я должен что-то вспомнить!.. Больно!.. Какая же боль! Помоги мне выдержать эту боль!.. Вспомнить!.."

И вот оно воспоминание. Яркое – кроваво-огненное, отчетливое.

Двадцать пятый год осады Гробополя. До окончания войны еще пять лет.

Небо заволок черный дым пожарищ. По выжженной сухой земле, по низким, тяжелым склокам дыма мечется кровяное зарево. И не понять, ни какое время суток, ни какое время года. Но жарко и душно.

Творимир, и его семнадцатилетний сын Волод, а вместе с ними большая ватага озверевших от долгого безделья и постоянного напряжения молодчиков обшаривает окрестности.

Впереди, по раздробленной дороге заскрипела небольшая, видно издалека притащившаяся телега. Одинокий, завернутый в рванье возчик горбился над вожжами.

Молодчики подбежали, окружили телегу. Подошел и Творимир со своим сыном. Крикнул возчику:

– Эй, ты кто?!

Возчик еще ниже склонился. Лицо его скрывал капюшон. Раздался тихий, намеренно глуховатый голос.

– Так… по своим делам…

– Какие такие свои дела, во время войны?! – рявкнул Творимир.

Волод прекрасно понимал своего отца – чувствовал то же, что и он. И тоже зло, громко крикнул:

– Когда тебя спрашивают – быстро отвечай!.. Не хочешь?!.. Ну так – снимай капюшон!..

– Я человек мирный. Родных решил проведать!..

– А мне кажется – лазутчик! – стараясь подражать манерам отца, крикнул Волод. – А ну, сдернете с него покрывало. Если морда не понравиться – тут и повесим, да еще кишки выпотрошим!..

Несколько молодчиков с готовностью запрыгнули на телегу. Сорвали с возчика капюшон…

Это была молодая, очень красивая девушка.

Волод растерялся, но все ж крикнул:

– А мордашка-то понравилась! Но все равно не отпустим!.. Тебе с нами понравится!..

Молодчики дружно захохотали, и кто-то уже нетерпеливо (истомились, видать), стаскивал штаны. Но один мужичина, желая выслужиться, истово ударил себя в грудь, и крикнул:

– Так сначала нашему начальнику это сладенькое дадим, а?! – он обернулся к Творимиру и Володу и, сладострастно ухмыляясь, низко поклонилась.

Творимира трясло. Это была та самая дева-птица. Двадцать пять лет они не виделись, почти уже забылось… И вдруг Творимир, страшный, с выпученными, мученическими глазами, обернулся к Володу, и сильно сжал его за плечи:

– Сын… Озеро… Помнишь?!.. Я ее предал тогда!.. В лед был вморожен… Но она с неба сошла… Ее тела, по моему желанию, сложились – образовали этот мир…

И Володу было не до веселья. Он действительно вспоминал озеро. Часто наведывался этот сон: замок, Три Сестры, предательство, впустую прожитая жизнь, гробница, пришествие весны… Удивительный это был сон: помимо озера наваливалось еще бессчетное множество воспоминаний: и Земля, и бытие художником. Одним словом, во снах Волод-младший был и Творимиром и Володом-старшим. Просыпаясь, он не знал, кто он на самом деле: Творимир-Волод-старший, которому сниться, что он озлобленный мальчишка Волод-младший; или, все-таки, этот Волод-младший, который ничего, кроме войны не видел…

– Отец – я помню! Но это бредовый сон – не более того! Он что – и тебе сниться?!

По темному, изрытому шрамами лицу Творимира катились крупные капли пота. Он все время смахивал их, и бормотал:

– Бредовый сон?.. Да, пожалуй, так и есть. Есть только эта война и служение Царю. Больше ничего нет, и никогда не было!..

Несколько молодчиков удерживали девушку, желающий выслужиться спрашивал:

– Ну так – вы первыми, да? Прямо тут, под тележкой! А ваша супруга ничего не узнает!.. Будьте уверены!..

Ясный лик девушки был спокойный, и только глубокая, горькая печаль в ее очах. Она говорила тихо:

– Я ехала к своей матушке. На этой войне она потеряла двоих сынов – теперь она совсем старенькая, слабенькая, седая. И я – последнее, что у нее осталось.

Стоявший рядом молодчик сильно ударил ее ладонью по щеке, рявкнул:

– Заткнись!.. Сыны-то, небось в Гробополе погибли? Ась?!

Голос ее оставался таким же тихим и спокойным:

– Ведь все мы люди. Грызться за кость и псы могут. Насекомые друг друга жалят, куски друг у друга рвут. А мы люди. Мы любить друг друга должны.

– Заткнись! – еще один удар по щеке.

– Сейчас полюбим! – усмехнулся другой. – Все по очереди. Мало не покажется!

– Довольно! – не своим голосом прохрипел Творимир.

Молодчики кланялись, осведомлялись:

– Ну так что – первыми изволите?

– Нет. Сегодня я не в духе.

– Отец, отец. – испуганно зашептал Волод (а он никогда прежде не шептал).

– Ну, что тебе?

– Может… отпустить ее?

Глубокие морщины разрезали по лбу Творимира, сдавленным голосом он прохрипел:

– Нет – никак нельзя. Они будут очень злы. Им нужно расслабление. Или устроят драку в лагере. Меня могут снять с должности. Я, со своим отрядом, итак уже на плохом счету… Ну, вот скажи – ты думаешь о военной карьере?..

Волод сжал кулаки, прохрипел:

– Ну, конечно, отец…

– Так что – терпи!..

С девушки начали срывать одежды. В ее руках блеснул нож. На нее навалились – вывернули руки. Несколько раз ударили.

– Стерва – убить хотела! Ну, будет тебе любовь!..

С безграничном спокойствием отвечала она:

– Вы итак уже мертвы. Сейчас свершиться еще один грех. К сожалению, причиной этого греха стану я. Я хотела лишить себя жизни. Ради бога, простите, что не смогла…

Ее непонятные, добрые слова раздражали. И вот рот девушки перетянут жгутом, узлами скручены руки и ноги – так поволокли ее под телегу… Грязные, потные, заползали туда по двое, по трое – но их было слишком много.

Тянулись часы…

Творимир и Волод сидели в стороне – ничего не говорили, ни о чем не думали.

Подошел пьяный, раскрасневшийся мужик и начал ругаться:

– А че мне первым не дали? Нас еще много, а девка ужо кончается!.. Совсем ее замяли!.. Забили! А мне что?! А?! От нее уже как от свиньи несет! Вся в синяках, дура! Все бабы дуры! Мне на что такая свинья?! И другие все так думают! Надо е кончать!

– Надо кончать. – прошептал, глядя прямо перед собой Творимир. – Вам нужно расслабление. Ну вот и кончайте. Поскорее только.

Но он уже знал, что «поскорее» не выйдет.

Волод обернулся к отцу, и страстно спрашивал:

– А ведь, правда – про озеро – только сон? Есть только служение Царю, осада Гробополя, и… военная карьера?

– Ну, да…

– А этой птицей не стоит себе голову забивать! Все это – бред!

– Ну, да…

– Мы, истинные воины, должны думать только о войне, о нашем Великом деле. И не расслабляться на всякие непонятные, ненужные чувства.

– Ну, да…

– Эта девка – она только мешает. Не было бы ее, так все бы прошло легче. А с ней – беда. Надо ее поскорее раздавить, и продолжать наше дело.

– Ну, да…

– Так что мы правильно поступили, и нечего здесь терзаться.

– Ну, да…

Слышались сильные удары по живой плоти – и Волод, не глядя в сторону телеги, все говорил, а Творимир отвечал бесцветное: "Ну, да…"

Но все же они обернулись и видели. Уже сильно избитую, кровоточащую девушку вытащили на поводке, и валяли в грязи, сильно били ногами, и мочились на нее, и втаптывали в грязевые лужи. Ревели:

– У-у, шлюха!.. На еще!.. Еще!.. Вы только поглядите, какая она уродина!.. Гадина!.. Да она на крысу похожа! Крыса! Крыса!.. Бей!.. Бей!.. Уже не шевелиться!.. А теперь мечами ее!.. Тычь! А-ХА-ХА!.. Дергается еще!.. Сильнее тычь! А-А-А! Застонала!.. Тычь!.. Кровищи то!.. Крыса! Крыса!..

Ни Творимир ни Волод, так и не остановили происходящее.

Когда вернулись в лагерь, пили больше обычного, а на следующий день разразился затяжной, тяжелый бой.

Они бились на подступах к Гробополю. Ворота неожиданно раскрылись, плеснули большим конным отрядом защитников, и отряд Творимира попал в окружение. Один за другим, заливаясь кровью, падали вчерашние насильники. Осталось лишь несколько человек, и они были обречены.

Вдруг взвыл ледяной ветер, чернотой дыхнул…

Когда прояснилось, оказалось, что Творимир и Волод единственные уцелевшие. Кругом лежали иссушенные, похожие на мумии тела.

Только чудом командиру и его сыну удалось добраться до родного лагеря…

Говорили, что это от далеких южных гор сошел УЖАС, забрал себе «урожай». Ждали, что это повторится, но не повторилось.

И понеслись в нескончаемой веренице однообразные кровавые военные будни…

Крыса-Волод очнулся прикованным к ледовой стене. Острые уступы впивались в спину, холодом жгли. Ломило избитое тело – ни одного живого места не осталось. Но боль физическая отступала перед болью душевной. Хотя его шею давил ошейник, и он не мог повернуть голову – Волод чувствовал близость девы-крысы. Хотел заговорить, но оказалось, что ему выдрали язык.

Остро взвизгнул ветрило, и тут почувствовал Волод, что снаружи наступает ночь, и сейчас отправится на охоту свора снежных духов.

Быстро понеслись мысли:

"Теперь я понимаю. Они (по крайней мере, большая их часть) – те самые Гробопольские насильники. Они забыли свое прошлое! Да и не удивительно – ведь и я забыл!.. Итак, сегодня решающий день. Либо они поглотят Царя, воинов, и моего отца – тогда никогда уже не удастся вырваться из этой тюрьмы. Вечные побои, ужас, боль. Быть может, в конце концов, я не выдержу – сломаюсь, подчинюсь… Либо – сегодня я что-то должен сделать. Изменить! Вырваться!.. ВЫРВАТЬСЯ!!"

Стены дрогнули, затрещали, сыпанули ледяным крошевом. Драные тени беспорядочно заметались, заверещали. Сдержавшие Волода цепи раскололись, и тут же он оказался в стремительном вихре. Помчал по пустынным коридорам, и все молил на пределе сил:

– Вырваться!.. Освободиться!.. Вырваться!..

А еще была мольба о прощении. Он знал, что Дева никогда и не держала на него зла, но сам себя не мог простить, а потому молил…

И вновь он в вихре – мучительно сплетенный с иными телами. Жгут холодом изумленные и злые голоса:

– Опять с нами?!.. Ты же Крыса!.. КРЫСА!!!.. Неужели ты прощен?!.. Быть такого не может!..

А Волод действительно не знал, почему он прощен. Разве что чувствовал: все здесь взаимосвязано, и раз уж он истину вспомнил, и вырваться пожелал – так и получилось…

Снежные духи чувствовали предстоящую обильную трапезу, потому быстро оставили «неугодного» Волода, а он кружился среди них – обдумывал, что делать дальше. Когда достигли царевых воинов, Волод вырвался из общего потока.

– А-А-А-А-А!!! – завопили остальные. – Предатель! ПОГЛОТИТЬ ЕГО!!!

И кто-то метался во мраке, вопил, ползал, рыдал.

– ОТЕЦ!!! – громовым голосом закричал Волод. – Я ПРИШЕЛ!!! ВРЕМЯ ИСКУПИТЬ НАШИ ГРЕХИ!!!! ОТЕЦ!!!!

Именно этот громовой вопль услышал Творимир, и, оторвавшись от ледяной стены, пополз к своему сыну.

– ПРЕДАТЕЛЬ!!! – ревел вихрь снежных душ, и исполинским валом вздыбился, чтобы раздавить.

Подполз Творимир, прохрипел:

– Я здесь, сын…

– Отец, ты помнишь – под стенами Гробополя, мы вновь предали Деву. Отдали ее на растерзанье этим насильникам.

– Да. Помню, и знаю – теперь пришла пора искупить…

Все были поглощены своими чувствами, и никто не замечал, как трясутся каменные склоны.

Сейчас обрушиться на отца и сына вихрь призрачных душ. Но за мгновенье до этого сошла лавина. Погребла в себе и правых и виноватых.

Темень и холод.

Не было больше ни Творимира, ни Волода-младшего, но было единое, сотканное из них сознание, и была молитва:

– Прости! Если это возможно, если еще не поздно – прости!.. Измени все это!.. Я жажду бороться!..

И мрак зашевелился. Снежные массы обратились в вихри птичьих крыл. Проскальзывал знакомый, печальный девичий лик…

Крылья расплетались, а Творимир-Волод скользил вниз.

Удар о поверхность. Покачиваясь, поднялся. Кругом метались красные блики, некая исполинская постройка нависала над ними. А здесь, внизу, в грязных лужах, молодчики держали деву, и, гнусно ухмыляясь, кричали Творимиру:

– Неугодно ли вам первому повеселиться! Мы ее подержим! Прямо здесь!..

– Выпустите ее!

– Что?! – они опешили.

Творимир зарычал, и, сжав кулаки, бросился вперед. Не было иного оружия, кроме кулаков, и он дрался. Дрался с остервененьем, хрипел, рычал. Ему оказывали сопротивление, тоже били, но он не чувствовал боли.

Наконец, насильники испуганно возопили, и, бросились врассыпную. Творимир гнался за ними.

Вдруг они стали крысами – тощими, облезлыми. Теперь они не вопили – верещали. Толкались, падали в грязевые лужи, барахтались и тонули.

Творимир обернулся – девы уже не было.

Зато из-за поворота ущелья появилась голова отряда. У Бригена Марка был очень нездоровый вид – воспаленные глаза, впалые щеки. И, когда Творимир подошел к ним, Бриген без всякой злобы, но устало проговорил:

– Опять ты пропал… А я ничего не понимаю – запутался. Вот, будто занесло нас лавиной. И… умер я. А теперь вот – жив. Кажется – целая вечность прошла… С нами происходит что-то необъяснимое.