Текст книги "Спящие боги"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Один воин стал было выбираться, но подоспел мужик – огрел его поленом – воин безмолвно повалился обратно.

Из ямы вперемежку неслись вопли раненных, угрозы и мольбы о помощи.

Раз начавшие действовать крестьяне уже не могли остановиться, и они подступили к Творимиру, потребовали:

– Что дальше делать?..

Тот осведомился:

– Откуда монах?

– Да тут, в трех верстах монастырь будет. Вроде, считается – женский. Там и правда, женщин много. Но часто к ним богатые гости наведываются…

– Ну, так и пошли на монастырь. Захватим его – будет нам оплот. По дороге еще какие деревни есть?

– Да – две деревни.

– Отлично. Тамошний народ тоже подымем. Но прежде – выволакивайте воинов из ямы. Выберете нескольких, кому достанется их оружие и одежда. Они будут изображать конвоиров. Остальные – якобы пленники. Ведь, если из монастыря увидят такую толпу, насторожатся – ворота закроют, а осаждать нам некогда – сейчас, пока восстание еще в зачатке, пока не знает о нас никто, как можно больше сделать нужно…

Спешно выволакивали воинов – их оглушали, а кто сопротивлялся – того и рубили. Исполнили то, что указал Творимир. И вот по дороге весьма спешно задвигалась процессия с «пленниками» и «конвоирами». Сам Творимир был среди «конвоиров» – он сильно, нетерпеливо сжимал клинок. Сейчас он больше всего жаждал встретиться с Бригеном…

На пути попались две деревеньки, и обе встретили их одинаково. Вначале – настороженно, затем – когда узнавали, что к чему – спешили присоединиться; брали с собой, прятали под ветхую одежку вилы, топоры, охотничьи ножи…

Вот и монастырь. Строение было добротное, с высокими каменными стенами, окружали его тучные пашни, а у ворот стояли и громко спорили откормленные, розовощекие монашки. Они уставились на приближающуюся толпу, завопили:

– А этих куда?! Зачем нам?!..

– Приказ Бригена Марка! – грубо возопил Творимир – монашки смолкли.

Они прошли через ворота на большой, солнечный двор. К ним спешили широкоплечие охранники.

Первый подбежал, схватил коня Творимира под узды, зло сверкнул глазами, рявкнул:

– Как смели?!..

– Я вам привет передать должен. – тихо сказал Творимир.

– Что?!.. От кого?

– От всех замученных и сожженных! – возопил Творимир, и сильно ударил клинком по лицу охранника.

Тот, заливаясь кровью, пал под копыта.

Двор тут же огласился воплями:

– Измена!.. Наших бьют!.. А-А-А!!!

С деревянных галерей свистнули стрелы – несколько крестьян пали, но остальные, гневно рыча, уже мчались по лестницам, сметали тех, кто попадались на пути…

Дальше начался сущий хаос. Здесь было множество дверей, окон и лесенок. И в каждую из этих дверей кто-нибудь вбегал, кто-нибудь выбегал. Окна часто бились и из них вываливались порубленные тела. По лестницам взбегали и сбегали. Кого-то куда-то тащили, кто-то вопил, кто-то безумно хохотал.

Вот через двор протащили совершенно голую женщину – должно быть, одну из "монашек"…

Творимир медленно, бесцельно куда-то брел. Вдруг на него бросились два воина. Завязалась стремительная, ожесточенная схватка, Творимир одержал победу…

И до самого вечера, все кричали что-то и кого-то били. Туда-сюда бегали. К вечеру, вроде успокоилось…

Во двор выводили монашек. Выстраивали их рядами. Монашки были перепуганы, но некоторые соблазнительно улыбались, и задирали рясы…

– Ну, что с ними дальше делать? – спрашивали у Творимира крестьяне.

– Отпустите их… – молвил Творимир, и тут натянутой тетивой замер.

Среди монашек была Анна. Ее лицо немного отличалось от лица той, сожженной Анны, и все же – это было именно ее лицо. Она, сильно бледная, стояла чуть поодаль, и не смела поднять взгляд.

Творимир, не чувствуя ног, шагнул к ней. Покачнулся. Прерывисто прошептал:

– Я знал… планета вновь породит тебя… раз жив я – жива и ты…

Она прошептала едва слышно, тепло:

– Что вам угодно?

– Что мне угодно? – прошептал Творимир – он задумался. – Ну, помнишь меня?..

Она быстро взглянула на него. В глазах ее не было испуга, но согревало ясное, теплое чувство. Она ответила тихо:

– Я не помню, но вам виднее…

– Черт! Ну, раз ты жива – мы такое устроим! Мы сметем всех этих бандитов…

– Что вы такое говорите? Не надо никого сметать. Ведь смятенья – это боль. А боли кругом итак много. Любить друг друга надо…

– Любить?! Да слышал, как здесь монашки любят! Особенно тех, у кого кошель потолще.

Щеки Анны залились багрянцем, она прошептала смущенно:

– Не говорите так, пожалуйста. Это святое место…

– Святое?! Да ты что, дитя малое?! Не видишь ничего?!

– Бог наш, Всесвят, всех учил детьми малыми быть. И обиды прощать, и в смирении жить.

– В смирении! – фыркнул Творимир. – Как ты здесь оказалась?!

– Меня подкинули. Добрые монашки меня выходили, воспитали. Ведь здесь есть очень благочестивые монашки.

– И что – не принуждали, ну ты понимаешь… для пополнения казны…

Щеки Анны залились еще большим багрянцем – она тепло шептала:

– Кое-кто на меня кричал, не кормили, не поили… Но я не соглашалась… Ведь это очень греховно… Но я, как и некоторые, тяжелую работу выполняла – тяжести таскала…

– Так что же ты здесь прозябала?

– Я не прозябала. Я жила. Здесь святое место. Здесь очень хорошо. Разве не чувствуете – воздух светом дышит…

– Да что ж с тобой такое?! Какое такое святое место? Обычный притон!

– Не говорите так. Не ругайтесь. Пожалуйста.

– Да ты и впрямь – дитя малое.

– Если угодно – дитя. Только, исполните ли вы одну мою просьбу…

– Да хоть миллион просьб, черт тебя подери! – Творимир нервно рассмеялся.

– Не ругайтесь, пожалуйста.

– Не стану ругаться.

– Это еще не просьба. А просьба моя: не делайте больше никому больно. Живите в смирении…

– Что?.. Ну, этих шлю… монашек мы отпустим, черт с ними… ох, извини!.. Но смиряться, по домам разойтись?! Чтобы потом по одиночке схватили, в подземелья, на пытки тащили…

– Что вы такое страшное говорите…

– Ясно. Тебе с самого рожденья мозги запудрили.

– Нет. – ответила она тихим, ровным голосом. – Мне мозги не запудривали. Я умею ложь от правды отличить. То, что истина, тому я и верю. Сердце-то не обманешь…

– А-а-а! Истина! И что же истина? Всесвят?! Этот местный, добрый божок…

– Зачем вы так…

– Ну, извини, извини. Просто в последние дни много пережить довелось. Нервы на взводе. Извини. Но ты выслушай: вот ты веришь во Всесвята, веришь, что мир плоский, и за этими горами ничего нет. Так?!

– Может и есть. Я никогда об этом не задумывалась. Может, и есть иные миры, но нам сначала надо научиться друг друга Любить. Зачем нам иные миры, пока мы друг друга Любить не научились? А вера во Всесвята нас к этой Любви ведет…

– Вера не значит – Истина! Пока от этого Всесвята больше злобы, чем Любви…

– Злоба не от Всесвята, а от людей. Им удобно его именем прикрываться, и это хуже всего…

– Да что ты – думаешь я поверю во Всесвята?! Да никогда!.. А вот я тебе скажу, что существует огромное количество миров, и практически в каждой цивилизации, на начальном отрезке развития являются некие религиозные представления. Сначала поклоняются божествам ручьев, пней, потом – океана, неба, подземного царства. Любая религия – форма рабства. Наследие животного…

– Муравьи строят города-муравейники, но ни у каких животных нет религии.

– Их счастье!.. Они просто не задумываются о смерти…

– А мы вечное предчувствуем. На то мы и Люди.

– Ну, ладно – верь в своего Всесвята. Но какая польза от твоего смирения?.. Что – всем по монастырям сидеть, молиться?.. А всякие подлецы… извини… на этом смирении наживаться будут?!.. На то и придумали Всесвята… Это уже и у нас на Земле было. Вот гляжу на тебя, как на дитя малое…

Творимир говорил уже без злобы. Повторил:

– … Ты, как дитя малое… хорошо с тобою рядом… Но мы… мы все равно будем… биться с этими… на них нужна управа… И о боли – ты не говори… Если мы бороться не станем – они нас…

Он не договорил – просто махнул рукою.

Монашек не гнали. Те, кто хотел остаться – оставались. И оставались только те, кто искренне Верил, и не участвовал в прежней, греховной коловерти. Иные же, не хотели оставаться с "грязными крестьянами" – виляя задами, спешили в Бригенград, где надеялись пригреться у своих богатых клиентов.

Конечно, Анна осталась…

Глава 11
"Монастырь"

Навалилась полночь. Театрально-огромная, одноглазая Луна нависла над монастырем – внимательно следила за происходящим внизу.

А в монастыре не спали – готовились к обороне: подымали на стены котлы со смолой, выгребали из старых, запыленных хранилищ изъеденное ржавчиной оружие. По сияющей серебром дороге шли к монастырю одинокие или сбившиеся небольшими группами крестьяне – они уже знали о восстании, и собирались примкнуть…

В последние часы Творимир только и делал, что отдавал приказания, перебегал из одной части монастыря в другую, а ему совсем не хотелось этого делать… хотелось остаться наедине с Анной, поговорить, попытаться разубедить в наивной вере во Всесвята. И старый Лорен заметил это – он предложил Творимиру остаться за главного, и Творимир согласился – сам бросился на поиски Анны.

Она сидела на скамеечке возле ворот, и задумчиво глядела в звездное небо.

– Пойдем, пройдемся. – шепнул Творимир.

– Пойдем. Здесь очень хорошие поля.

И вот монастырь остался позади, и идут они по мерцающему росинками полю – словно по звездному небу.

– И что, неужели ничего не помнишь? – неожиданно спросил Творимир.

– Что именно?

– Сожжение свое.

– Меня не сжигали… Во всяком случае, я не помню…

– Ладно, не помнишь, и черт с тобой! Ну, что же ты так холодна?.. Ну, обними, поцелуй меня.

– Нет. – тихо ответила она. – Я люблю тебя как брата. А ты хочешь… Нет – это не хорошо… Ты погляди, как ночь тиха. И не надо в этой ночи никаких бурь.

Некоторое время шли в молчании, и все это время Творимир чувствовал нарастающее раздражение. И вдруг не сдержался – налетел сзади на Анну, схватил ее за плечи, и резко развернул к себе.

– Что ты? – спросила она, и одарила его ясным, совсем детским взглядом.

Творимир пытался перебороть смущение – потому говорил намеренно резко:

– А то! Знаю я все эти религии! Они заставляют человека перебарывать естественные, и Прекрасные устремления. Ну, вот скажи, почему в прошлом воплощении ты сразу отдалась мне, а сейчас жмешься?.. Кому от этого легче – мне, тебе, Всесвяту? Что Всесвяту прибавиться, если ты сейчас сдержишься… И вообще – какая глупость – сдерживаться. Соитие зло – оскопись; еда зло – вырежи себе желудок; внешние образы зло – выколи себе глаза! Что еще – думать зло?! Ну, так – просверли себе в черепе дырку! Бред все это!..

– Зачем?.. – прошептала она тихо. – …Ты почувствуй, как ночь тиха…

– Да не нужно мне это! – раздраженно крикнул Творимир.

Он чувствовал сильную жажду наслаждений, и уже не мог остановиться. В висках бахала раскаленная кровь, в глазах темнело. Говорил он прерывисто:

– Какой смысл в этих тихих «благочестивых» прогулках? Мы можем испытывать чувства куда более сильные, ни с чем несравнимые. Ну, вон видишь плоский камень, он мхом покрыт – на нем сидеть удобно.

– Да…

– Я сяду на него обнаженный, и ты, обнаженная сядешь мне на колени. Я обниму тебе крепко и… потом мы испытаем оргазм…

– Как ты можешь так говорить? Я думала, ты… – голос Анны дрогнул. – А ты такой же распущенный, как и те, кто в монастырь наведывался… Пойми: оттого, что люди не могут сдерживать свои страсти, и идут все их беды. Это так эгоистично – кто-то наслаждается, а кто-то страдает. И тому, кто наслаждается, безразличны страдания иных. Раз есть в мире зло – мы все силы должны отдавать Добру, а не потакать…

– Ну, довольно этих проповедей! Довольно!.. Ты просто не знаешь, о чем говоришь! Через час ты будешь просить еще!..

Творимир совсем не чувствовал себя виновным. Нет – он уверен был, что Анна принадлежит ему, и только ему. А особое раздражение он испытывал к религии – еще раз пробормотал о том, что ей "запудрили мозги", и шагнул к ней с самыми решительными намереньями. Если бы она бросилась бежать – он бросился бы за нею, и повалил на землю; если бы она стала отбиваться – он бы ее скрутил.

Но тут вздрогнула земля – меж ними протянулась трещина. Трещина стремительно разрасталась, из нее валил пар. Это уже и не трещина, а ущелье. До Анны десять… уже двадцать… тридцать метров…

Сквозь беспрерывный грохот услышал Творимир ее жалостливый окрик:

– Что же ты наделал… Зачем сердце страстью расколол…

От волнения на лице Творимира обильно выступил пот, он бормотал:

– …Из головы вылетело, что это – живая планета… И теперь все пошло на перекос… Черт!..

Тут почва сильно передернулась – Творимир заскользил в пропасть. В последнее мгновенье успел ухватиться за травный клубень – но он уже висел над бездной, а травы трещали, выползали из крошащейся земля.

Пот обильно скатывался по лбу, застилал глаза – губы Творимира дрожали, он нервно выдыхал:

– И что же… погибну сейчас, что ли?.. Как нелепо…

Он попытался потянуться, но травный клубень вырвался, и Творимир покатился по отвесному склону. Он пытался вцепиться в землю, но тщетно – движенье было слишком быстрым.

И вдруг склон оборвался – началась бездна с совершенно отвесными, стремительно уводящими вниз склонами. Он ожидал, что на дне увидит свет – света не было, там темными щупальцами клубился мрак.

Сердце Творимира сжалось ужасом, а сам он вдруг зашептал:

– Пожалуйста, не дай мне погибнуть… Я не хочу погибнуть… Я не хочу этого мрака… Ну, пожалуйста, ну прости меня….

И тут он увидел, что в тех черных гранитных стенах, мимо которых он летел – множество маленьких окошечек. Этих окошек было больше чем росинок в поле, чем звезд в небе – десятки, а то и сотни тысяч крапинок. За некоторыми окошками провисал зловещий мрак, за иными – тускло мерцала сама смерть. И, словно железку к магниту, притянуло Творимира к одному из этих окон…

Он ворвался в узенькую, каменную комнатушку. Пребольно ударился о стену, но вот уже вскочил на ноги, огляделся.

От одной стены отделилось чудище. Как и положено, у чудища была клыкастая пасть, когтистые лапы, безумно выпученные глазищи, и чрезвычайно низкий лоб. Чудище прыгнуло на Творимира, а тот извернулся, подставил чудищу подножку – то врезалось в стену. Затем Творимир отпрыгнул к окну – чудище метнулось на него… и вылетело в окно…

Творимир не испытал никакой радости от этой победы – он метнулся в узенький коридорчик. Коридорчик изогнулся под прямым углом, затем – еще и еще. Затем ход раздвоился. Затем – разтроился… Открылось несколько лестниц. Творимир выбрал ту, которая вела вверх. Пробежал не менее сотни ступеней, но тут стало темно – лестница оборвалась, и Творимир полетел вниз.

Ударился о каменный пол. Вновь оказался в маленькой комнатушке, и вновь на него бросилось чудище. Это чудище было куда страшнее и сильнее первого, однако Творимиру удалось заманить его к черному, бездонному колодцу в центре комнатки – там чудовище и сгинуло.

Из этой комнатки открывалось два прохода – Творимир сделал выбор, и вот вновь вилял среди резких, узких углов. Дверка – из-за нее слышалось зловещее шипенье, осторожно приоткрыл дверь – веющая могильным хладом тень метнулась на него – Творимир едва успел захлопнуть.

Затравленно огляделся, и тут приметил – в углу валялся лист с некими письменами. Подобрал, стал разбирать – оказывается, там описывалось, как уничтожить призрачную тварь: надо было собрать некий механизм из предметов, разбросанных в этом коридоре.

Битый час он ползал, собирал некие изогнутые палочки. Потом еще несколько часов, обливаясь жарким потом, согласуясь с инструкцией, собирал механизм. И вот в его руках нечто стрекочущее, дышащее опасным красным дымом. Творимир завопил, и, выставив орудие пред собою, бросился в комнату с призраком – тот забился в угол – красный дым обволок, растворил в себе тварь.

Взмокший, трясущийся от долгого напряжения Творимир усмехнулся:

– Ну, вот – расправился с тобой… теперь дальше…

Но он шагнул к окну. Увидел противоположную гранитную стену – мириады зловещих окошек зияли в ней. Тысячи этажей взметались вверх, тысячи этажей уводили в бездну.

Творимир схватился за голову, и застонал:

– Куда бежать?.. Ведь все это – безумие… Анна, пожалуйста, если ты можешь – помоги мне…

И он замер: несколько минут простоял так – прислушивался. Ответа не было.

Развернулся, прошептал:

– Что ж – буду бежать по этим коридорам; буду карабкаться вверх, сколько хватит сил…

Он побежал по очередному коридору – стены оказались в чем-то темно-липком. Творимир поскользнулся, упал – вымазал ладони и лицо, почувствовал сильное жжение.

Бросился дальше. Жжение усиливалось. Тело Творимира преображалось. Он завопил. Вместо ног и рук вырвались покрытые жесткой щетиной лапы; лицо разорвалось в морду отвратительного насекомого.

Бешеный, неусыпный голод, а еще неконтролируемая жажда спариваться гнали его вперед. Человеческие мысли терялись под могучими инстинктами.

В очередной комнатке его поджидала исполинская крыса – крыса была разодрана. Он уже склонился над смрадной, кровавой плотью – и тут собрал всю волю, и метнулся в окошко.

Удивительно, как протиснулось в это узкое отверстие могучее, жирное тело паука. Но вот он снаружи. Полетел вниз, но окна вновь его притягивали.

"Нет. Не сдаваться!.. У меня не хватит сил вырваться в следующий раз!.. Я навсегда останусь в одной из этих замшелых комнаток, среди насекомых, крыс и призраков!"..

Его почти засосало в окошко, за которым страстно мерцал кровавый свет. Острыми когтями вцепился паук-Творимир в отвесную стену – удержался. Из окошка изгибаясь, вылез розовый слизень, обмотался вокруг задней лапы – титанический рывок вверх – лапа оторвана. Зато Свобода!..

Он несся вверх…

"Только не дай мне пасть в бездну!.. Спаси!!.."

Холодная родниковая вода оросила губы, живительной струей попала в рот. Он сглотнул, кашлянул – открыл глаза. Небо уже окрасилось заревыми цветами, но еще мерцали самые яркие звезды, еще блаженно-тихим, ночным был воздух.

Анна над ним склонилась, смотрела тихо и нежно.

– Анна… – прошептал Творимир. – Я все еще паук?

– Нет, что ты… Ты – человек…

– А пропасть? Ведь меж нами образовалась пропасть, и я в нее пал.

– Никакой пропасти нет, и не было.

– Выходит, все привиделось…

– Да. Ты бросился на меня, но в глазах у тебя помутилось (должно быть, сказалось многодневное перенапряжение), ты споткнулся и упал. Всю ночь я ухаживала за тобой, но только теперь ты очнулся.

– Анна, ты прости меня, пожалуйста.

– Ничего. Я простила. Я за тебя очень волновалась. Но вот, божьей милостью, ты жив. Как самочувствие?

– Хорошо. Пойдем обратно. Сдается – скоро на нас нападут.

Анна подала ему руку, и так – рука об руку, они вернулись в монастырь. Когда переступили ворота – уже совсем рассвело.

В монастырь пребывали все новые и новые крестьяне. Некоторые ехали с семьями, с нехитрым домашним скарбом, на телегах, но большинство пробирались по одиночке, и в стороне от дороги – опасались нападения…

Говорили, что в Бригенграде уже известно о восстании, и что известие это произвело немалый переполох. Чтобы крестьяне бунтовали? Да отродясь такого не было! В спешном порядке собиралось войско, во главе которого встал сам Бриген Марк. И Бриген заявил, что к схваченным бунтовщикам, независимо от их пола и возраста, будут применены жесточайшие пытки. Предводители же восстания будут растерзаны на глазах толпы…

Творимир стоял на монастырской стене. Одну руку он положил на рукоять меча, другую – на каменный зубец. В проеме открывался щедрый полевой простор, пышно клубился лес. Кольцом холодной безмятежности окружали долину горы; самые вершины кутались облачными шапками. Небо было так спокойно и безмятежно тепло, что хотелось плакать – почему же и себе нельзя такой безмятежности?…

К монастырю приближалась большой отряд крестьян. Шли они очень быстро – будто за ними кто гнался.

Лорен стоял рядом с Творимиром и говорил задумчиво:

– У нас в городе есть свои люди. Они почтовых голубей послали. И с голубями весть: уже вылетел отряд карателей. Вихрями мчатся, с минуту на минуту здесь будут…

Творимир ответил:

– Что ж – биться будем до последнего. Всяко – быструю смерть принять лучше, чем…

Лорен жестом остановил его, и окрикнул приближавшихся крестьян:

– Эй, кто такие?!

Тот, который шел впереди, не подымая капюшона, отозвался:

– Мы из нескольких деревень собрались!..

Лорен обернулся к Творимиру, и быстро проговорил:

– Не нравиться мне это. Слишком их много даже для нескольких деревень. Да и идут-то шибко уверено – не по-крестьянски. Сдается, здесь какой-то заговор.

А Творимир стоял бледный, растерянный. В голосе «крестьянина», он узнал Бригена Марка – и все не мог поверить: неужели сейчас вновь придется столкнуться с этим страшным человеком; быть может, все-таки, какая-то ошибка…

– Стойте! – крикнул он.

"Крестьяне" были уже не далее чем в тридцати шагах от стен; и вот шедший впереди скинул ветхую одежду – под ней мраком блеснули доспехи.

Да – это был Бриген! Он завопил:

– Вперед! – и, взмахнув клинком, бросился в раскрытые ворота.

Иные следовали его примеру – так же сбрасывали рванье, и открывались отборными головорезами.

– Во-ро-та за-к-ры-ва-й!!! – возопил Лорен.

Заскрипела, поползла вниз решетка, но уже ворвались в монастырь Бриген и еще несколько воинов. Попавшиеся им под руку крестьяне даже и не поняли, что к чему, а уже пали зарубленные, захлебывающиеся кровью.

Дальше Бриген ворвался в пристройку, где размещался воротный механизм, и там он кого-то зарубил – решетка поползла вверх – остальные молодчики вбежали на двор.

– К БОЮ!!! – завопил Творимир. – НА НАС НАПАЛИ!!! ЗА ОРУЖИЕ!!!

Крестьяне быстро сообразили, что к чему – отчаянье придавало им силы. Возле ворот закипела кровавая схватка. Трещали кости, вопили раненные, практически каждое мгновенье кто-нибудь падал мертвым.

– А вон и конники. – мрачно заявил Лорен.

И действительно: от дальнего леса отделился, и теперь стремительно приближался многосотенный отряд.

– Ну, что стоишь?! – крикнул старец, и встряхнул Творимира за плечи. – Командуй! А иначе – сегодня ночью будут нас жарить над углями!!!

А Творимир обо всем забыл – он глядел на Бригена. И Бриген обо всем забыл. Он увидел Анну, и теперь пробивался к ней.

– Черт! – Творимир прикусил задрожавшие губы. – От этих встреч никуда не деться. Это словно проклятье…

Он тряхнул головой – стряххнул оцепененье. Затем – меетнулся вниз по лестнице…

Уж и не помнил как, но нагнал Бригена. Захрипел страшно:

– Стой! СТОЙ!!!

Бриген резко обернулся – в безумных его глазах перемешались и страх и ярость. Он рявкнул:

– Опять ты?! Ты – мое проклятье! Ты – дьявол!.. И она – дьяволица! Ее сжигали на костре, но она, черт подери – еще жива!.. И она будет моею, черт тебя подери!!!

С этим воплем Бриген налетел на Творимира.

Эта была самая отчаянная, яростная схватка из всех, в которых доводилось участвовать Творимиру. Били на пределе сил, и с предельной скоростью. От клинков летели искры, а сами бойцы, уде получившие множество мелких раны, выдыхали кровавую пену…

А потом их мечи переломились, и они бросились в рукопашную. Били друг друга кулаками, ногами, головами, и вдруг под руку Творимиру попался оброненный кем-то нож. Он сжал нож – бешено рванул на Бригена, хотел ударить его в шею, но тот вывернулся, и удар пришелся в плечо.

Творимир вырвал окровавленный клинок – вновь занес.

И тут взмолилась Анна:

– Нет… Пожалуйста… Не надо… Не бей его… Достаточно уже боли…

Творимир несмел противиться – отпрянул…

Бриген зажал кровоточащую руку, поднялся, но покачнулся, и, не поддержи его Анна, упал бы обратно, в пыль.

– Осторожно! – крикнул девушке Творимир.

– Чего бояться? – молвила она. – Человеку помочь?.. Надо бояться боль причинять…

Бриген сильно вцепился ей в плечо, зашипел:

– Ну, узнала меня?..

– Нет. Извините, не узнала. Но пройдемте – я вам руку перевяжу, а еще вас ждет целебный настой…

Бриген обернулся к воротам. Створки были закрыты. Зарубленные воины лежали вперемежку с крестьянами, а за стенами бесновались конники… Надо сказать, что в этой первой серьезной стычке крестьян погибло куда как больше, чем воинов…

Лик Бригена исказился гримасой злобы, он рявкнул:

– Попался как мальчишка!.. Ч-ч-черт!!! – метнул испепеляющий взгляд на Творимира. – Ну, что со мной будешь делать?..

Подоспел Лорен – пристально, как диковинку разглядывал Бригена. Молвил:

– Ну, уж не отпустим… ваше… хм-ммм… величество! Это ж надо, какая удача!.. – к Анне обратился. – Лечи его. – крестьянам крикнул. – Глаз с него не спускать!

Затем отозвал в сторону Творимира, и там говорил:

– Восстание началось стихийно, и это, конечно, плохо. А всей неожиданности хватило только на взятие женского монастыря. Теперь о нас по всему миру знают, (я имею в виду эту, горами сжатую долину). Вслед за этим, первым войском собирается второе – куда большое. Предстоит тяжелая борьба, и с теми силенками, которые оказались среди этих стен заперты – обречены мы… Но ты выслушай: иные области нашего «мира» остались без присмотра, и сейчас там собираются повстанческие отряды. Главное – до их прихода продержаться. Общаться с ними, указания давать будем, с помощью почтовых голубей… Главное продержаться: три-четыре дня…

Тут крестьяне подволокли небольшую фигурку. Доложили:

– Вот – возле ворот нашли. Это не наш… Что с ним делать прикажите?

Творимир сразу узнал пленника – это был маленький человечек с большим черепом – и Творимир пожал плечами:

– А что с ним делать?.. Ну… посадите под замок…

– Нет… – глаза человечка заблистали искренними слезами. – Я ведь мог с отступавшими бежать, но остался! Я столько боли, столько смертей за свою жизнь навидался! Надоело мне все это! А здесь, у вас, хорошо. Здесь… – он не договорил, помолчал, и добавил. – Пожалуйста, оставьте меня на воле. Свежим воздухом дайте подышать.

Творимир представил унылую, тесную келью, в которую должно было заточить человечка, и поежился, сказал:

– Ладно, пусть будет по-твоему…

Спустя несколько минут Творимир стоял в углу ярко-белой, солнечной комнаты, и неотрывно глядел, как Анна ухаживает за раненым Бригеном. Рана оказалась серьезной – все плечо было разодрано, но Бриген держался молодцом – не издал не единого стона. Анна очень волновалась, и успокаивала раненого нежными речами.

Вот целебная, душистая мазь. Тонкие, легкие пальцы, осторожно втирают ее в разодранные ткани. Еще теплый отвар… наконец, перевязка…

Смертно-бледный Бриген откинулся на белизну мягких подушек, и тут стало заметно, какой же он старый: частые, глубокие морщины бороздили лицо, седые пряди проступали в волосах. А глаза были измученные, усталые, с глубокой, давней тоскою.

Он держал Анну за руку, и шептал:

– Давай уйдем от них. Ради тебя я все оставлю… Мы будем жить в горах…

– Что вы такое говорите? Нельзя уйти от людей. Еще много в людях боли, греха, и в наших силах все это изменить. А уйти никак нельзя, да я и не хочу.

– Скоро здесь прольется очень много крови.

– Да, я знаю. – вздохнула Анна. – Но я не оставлю этих людей…

Бриген метнул на Творимира гневный взгляд:

– Зато мне с этими людьми не по дороге. Так или иначе – ты будешь моей. А теперь вы должны выпустить меня.

Творимир нахмурился, заявил:

– Даже и не думай!

Анна повернулась к нему, и сказала тихо:

– Я прошу выпустить его.

– Что?! Да по какому такому поводу?

– Просто потому, что он хочет уйти. Не в коем случае нельзя лишать человека свободы. Свобода – величайший дар Бога всем нам. Ни ты, ни кто либо иной не смеет лишать человека Свободы… И потому я прошу – выпустите его.

– Да он же… да он…

Но не нашел Творимир, что возразить. Вспомнилось, как страсти ночью поддался, и что из этого вышло. Голову опустил, вздохнул:

– Хорошо… сестра…

Анна подошла, и осторожно пожала ему руку. Обдала своим голосом:

– А за добро и нам добром отплатят. Верь мне…

– Как же!.. Ну, да будь, по-твоему…

Через полчаса Бригена вывели во двор. Творимир распорядился, чтобы подготовили широкую доску, на этой доске, на веревках собирались спустить со стены Бригена.

Узнав, в чем дело, крестьяне начали роптать. Один из них буквально набросился на Творимира::

– Это тебя монашка подговорила, да?

– Я не могу ей противиться…

– На поводу бабы идешь!

– Не говорите так…

– Почему?.. Грубыми мои слова кажутся?.. А о том, что с помощью Бригена можно было грядущий штурм оттянуть, ты не задумывался?.. А о тех, кто при этом штурме погибнет, не думал? Это не грубо?!

– Я не знаю… не знаю… Штурма, так или иначе, не избежать, а так мы, по крайней мере, доброе дело сделаем…

Крестьянин покачал головой, но, видя, что Творимира не переспорить, отступил.

Творимир провожал Бригена на стену, и спрашивал:

– А Землю еще помнишь?..

– Что?.. Какую Землю?..

– Бриген, Бриген – мне ты во всем можешь признаться. Вряд ли найдешь человека более близкого, чем я. У нас так много общего, мы даже любим одну и ту же…

Бриген метнул на него испепеляющий взгляд, прошипел:

– Ты меня сейчас отпускаешь, думаешь – добром за добром отплачу? Нет! Прямо так вот, открыто и заявляю – нет. Жди худшего! Что ж ты побледнел?.. Ну, давай – сбрось меня со стены, сила сейчас на твоей стороне.

– Не стану этого делать, но ты, все ж про Землю скажи.

– Ты все знаешь… Дьявол!.. Да – временами накатываются воспоминанья: страшный мир – гигантские дома, угрюмое небо; летающие в небе железные драконы… Так или иначе – мне тот мир отвратителен! Я хочу остаться здесь.

– Бриген, но ведь ты и этот мир сделаешь таким же!.. Твой город – Бригенград – он и есть воплощение всего самого мрачного.

– Я такой, какой есть. И я не могу себя изменить. Может, я страдаю, но это, черт! – не твое дело… А теперь – отпустишь меня?…

Они уже стояли на стене. Шагах в двухстах за нею, уминая поле, уже расползся обильный, многопалаточный лагерь. Оттуда неслись крики, там гарцевали на конях, воины ставили временные укрепления. На фоне гор, размытый расстояньем, нависал замок Бригена – оттуда подступали все новые и новые отряды…

– Иди! – вздохнул Творимир.

Уже приготовили доску с веревками. При приближении Бригена, крестьяне невольно замолкали, и трепетно гнули шеи.

Вот спустили. Горделиво подняв голову, Бриген устремился к своему лагерю.

Уже третий день продолжалась осада, за все это время не было ни одной атака, зато вражий лагерь неустанно разрастался. В монастыре росло напряжение – никто не смеялся, не улыбался. Все готовились к смерти. Лишь Анна, да еще несколько благочестивых монахинь старались подбодрить простодушным, совсем детским радушием…

А что касается старого Лорена, то единственные, кто видел его в эти дни, были несколько его подмастерьев. Они выбрали одну пристройку, и очень там были заняты; просили, чтобы их никто не отвлекал, и добавляли, что то, что они делают – на общее благо.