Текст книги "Спящие боги"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

А в сумерках третьего дня спорхнул из неба почтовый голубь. Послание было предназначено Лорену, и, ознакомившись с ним, изобретатель сразу поспешил к Творимиру.

Предводитель этого стихийного восстания стоял на стене, и всем видом своим выражал полное отрешение.

– Все о монашке думаешь? – нахмурил седые брови Лорен.

– Да… – глухим голосом ответил Творимир.

– А зря. Она, по крайней мере, делом занята – за ранеными ухаживает. Можно сказать, не отходит от них. И о тебе не думает – некогда. Правильно, между прочим, делает… Я только что получил весть: собраны два больших повстанческих отряда. В каждом – более пяти тысяч человек. Они прилично вооружены, рвутся в бой. Они маршируют практически без останова, но будут здесь только на рассвете послезавтрашнего дня. А завтра – страшный для нас день. Враги тоже обо всем знают. Прежде они и не думали, что восстание примет такой угрожающий характер. Никогда еще, за всю историю, не было ничего подобного. Тут реальная возможность свержения власти… Хотя, никакой возможности и нет! Нам не выдержать завтрашней атаки. Силы осаждающих превышают наши в двадцать, а то и в тридцать раз. Также стало известно, что по дорогам продвигаются осадные машины, завтра они уже будут здесь… В эти дни, я и мои подмастерья создавали оболочку воздушного шара. Завтра, среди двора разведем большой костер – наполним шар жарким воздухом. Надо будет сделать достаточно большую корзину, но на это у нас есть плотники. Чтобы не погибнуть всем, нам придется оставить монастырь по воздуху. Что скажешь?

– Да… я согласен… только, раз уж мы начали… надо держаться до последнего…

– Да, конечно. Но, когда никакой надежды не останется, мы все-таки полетим.

– Хорошо… Начинайте делать корзину.

В ту ночь Творимир не смог заснуть – ни на минуту. Он то глядел на звезды, то прохаживался по двору, и все не было ему покоя. И встретил Анну – она, ухаживая за раненными, тоже давно не спала. Но она ничем не выдавала своей усталости.

И она прошептала тихо:

– Я слышала, завтра бой будет…

– Да…

– И ведь многие погибнут. – она осторожно взяла его руку своей прохладной ладошкой. – …Но зачем? Ты только посмотри, как дивна, спокойна эта ночь. Какая безмятежность, благодать в природе. Ну, почему же люди не могут жить так гармонично? Зачем все эти страдания, боль? Погляди – ведь все у нас уже есть – и мир, и время, и жизнь, и Любовь, и вся Вечность. Так зачем же причинять друг другу боль? Как так можно жить… – и тихая слеза страдания покатилась по ее гладкой щеке. – …Ты только взгляни на этот двор: как тихо и серебристо здесь. Но ведь завтра опять крики боли, удары… Для Человека – естественно Любить ближнего своего, на то он и Человек. Скажи, зачем это восстание…

– Для лучшей жизни…

– Но как же через насилие можно прийти к лучшей жизни?

– Я не знаю, не знаю. Наверное, от меня, как от героя, предводителя, требуются четкие речи, а вот я ничего не знаю, совсем запутался… И ты… вот гляжу я на тебя, и такую нежность, святость детскую вижу, что… так хочется защитить это от всего грубого, злого… Так много в этом мире зла. А ты такая хрупкая и возвышенная…

– Но ведь мы сами создаем мир, в котором живем.

– Знала бы ты, как права! Действительно… Иногда я сам об этом забываю, но – все, что мы видим – это порождения нашего сознания. Это живая планета… и все мрачное, что мы видим – это тоже в нас. Точнее – ты то уже избавилась от этого, через все прошла. А вот мне еще предстоит… Вот если бы я смог избавиться от какого-то тяжкого, грешного чувства в себе – завтра бы не было никакого боя. Ни крови, ни слез…

– Что ты такое говоришь… – шепнула она тихо, нежно.

– Но, должно быть, я – один из создателей, этого маленького, затерянного среди бесконечности мира… И ты, пожалуйста, прости меня, что в этом мире еще зло и боль… Прости, пожалуйста… я постараюсь исправиться… Ты только не гони меня…

– Что ты такое говоришь?.. Ни ты, ни я, никто либо вообще не может Богом назваться. Не в наших силах представить Бога… Может умереть Время, все миры могут в прах обратится, но Бог, который есть Любовь – он вечен. Мы в этом мире только миг; и все наши дела – короткий сполох. Мы можем воспламенить бесконечность, но и бесконечность, также как и время, в конце концов исчезнет. А Любовь останется.

– Ты так говоришь! Ты так уверена в этом.

– Конечно. Ведь Любовь движется всем мирозданием. Разве ты не чувствуешь это?..

– Ну, вот не во мне твоей уверенности. Мысли мечутся – идеи одну иную сметают.

– Но, Творимир, ты посмотри – как ночь тиха…

– Но вот ты прости меня, что завтра кровь будет литься. За всю боль прости. Милая, сестра моя Анна. Ты видишь меня всего, и, если я и сейчас говорю плохо, ты и за это прости. За все, что есть во мне плохого – прости. Если бы я мог тебя защитить от этого грубого, суетного мира!.. – и он пал перед ней на колени. – …И за эту театральность прости, и за пылкие, ненужные чувства прости…

Она положила ладонь ему на голову, и осторожно гладила его волосы, потом опустилась на колени, и также осторожно целовала его в виски. И она шептала:

– Ну, бог с тобою – ты только знай, что за все простила… бог с тобою… А защитить меня… Да кто же мне плохое сделает? Ведь мы же все из Света…

И прошла эта тихая святая ночь. И настал день – отчетливый и жесткий. Кровавый и вопящий – похожий на виденье воспаленного, болезненного сознания…

Мрачный, смертно-бледный Творимир стоял на стене – рядом, такие же угрюмые стояли восставшие. Были здесь и лучники, и мечники. Тяжело, жирно булькала смола в котлах. Творимир припомнил, каких трудов стоило эти котлы поднять, и тошно стало от понимания – эти труды были затрачены на то, чтобы причинить неимоверную боль…

А по дороге, сотрясая землю, накатывались осадные механизмы. Это были массивные, как будто намеренно уродливые вышки, с жирными животами, в которых томились штурмовики. Вышки были как раз под стать стенам, и в верхней части были проемы, из которых должно были высыпать враги. Вышки тащили мулы, причем сверху на них были закреплены толстые дубовые доски – это защищало от стрел…

Творимир опустил голову, прикрыл глаза. Вспомнилось ему, толи где-то читанное, толи самим пережитое:

"Ослепительно яркий весенний день. Свет пышет везде: в воздухе, в ручьях, в последнем снеге; даже черные ветви пропитаны этим светом. Есть чувство сильного, творческого спокойствия. И еще мысль – сильная, как этот свет, вытесняющая все иные мысли:

– Да как же может быть какая-то злоба в человеке, когда мир так прекрасен?.. Как люди могут создавать оружие, которое всю эту красоту вмиг может уничтожить?.. Зачем им эти Огромные технологии, когда они не научились Любить друг друга?.. А человек, прежде всего, должен стать Человеком"

И вот стоял Творимир на стене, глаза прикрыл, голову опустил – вспоминал тот весенний свет, и жаждал, чтобы и вышки, и вся злоба разом исчезла: "Если этот мир родился из моего сознания, так пускай перестроиться в лучший…"

И, когда он поднял голову, то увидел, что и вражий лагерь, и осадные машины пропали. Но лишь на мгновенье – это, оказывается, ветер высокими столбами пыль поднял, закружил, повыл, но и унесся – пылевая завеса спала, и вот снова и лагерь, и осадные машины – они уже совсем близко.

– Да. Все верно… – устало прошептал Творимир. – Это мое желание от боли избавиться – как ветер, а мысли – пыль. Ведь в глубине моей все-время смятение, неуверенность, метания, порывы, жажды остаются… Если бы смог это преодолеть, стать как Анна… Раем бы все тогда стало… Но не могу – слаб. Стало быть, будем воевать, мучаться…

А за его спиной, во дворе трещал большой костер; над костром, привязанный толстыми канатами к шестам, надувался большой воздушный шар. И корзину сделали значительную – по крайней мере двести человек могли в нее набиться.

Описание любой битвы возможно с двух позиций: либо с позиции участника сражения, либо – отстраненного наблюдателя – этакого божества войны рассеянного в воздухе.

В первом случае откроется лишь незначительная часть происходящего. Участник видит ту часть боли, злобы и страха, которая вьется вокруг него – он часто сам ничего не понимает, и превращается в тварь, которая только и думает, как бы сберечь свою жизнь. При этом и чувства и мысли предельно упрощаются – отрывистые, они хаотично мечутся вокруг спасения своей жизни.

Во втором случае возможна некоторая объективность: можно четко заявить, какой отряд куда пошел, кто кого зарубил, и какой момент в битве был переломным. Однако такой взгляд всегда преступно холоден – любая человеческая смерть, по сути – ни с чем несравнимая трагедия, а короткая строчка подобная: "при взятии того-того, того-то погибло столько-то…", похожа на скоропись бездушного железного механизма…

Хаос – самое емкое описание любой битвы. А битва с четко составленным планом – это хорошо описанный хаос. Но в любом случае: хаос остается хаосом.

Осадные орудия приблизились настолько, что в них можно было метать стрелы. И метали. Наконечники стрел были пропитаны смолой – они врезались в башни, но те были чем-то пропитаны, и не загорались. Если же огонь все-таки появлялся – открывались маленький оконца, и из них ведрами выплескивалась заранее припасенная вода…

Метали стрелы и в тягловых мулов, но, те были защищены дубовыми досками и ничего не чувствовали. Когда их разделяло не более двадцати метров – ливанули котлы с кипящей смолой. Едкая, дымная жижа разлилась по земле, попала под копыта животных, и те заорали, задергались. Но этих мулов долго, с тяжкими побоями обучали, и они, преодолев животный ужас, продолжили движенье.

Еще несколько котлов перевернуто. Тут несколько мулов не выдержали – понесли в сторону, и одна башня, выявляя непрочность конструкции, опасно накренилась. Зато вторая была уже рядом. В верхней ее части неожиданно открылось множество окошек, и оттуда, туго, надсадно рвя воздух метнулись стрелы. Стоявший рядом с Творимиром крестьянин страшно закричал – стрела вошла ему в лицо, возле носа – и наконечником вырвалась в нижней части черепа. Он побежал, упал, вдруг резко вскочил, и упал уже окончательно. Были и еще раненные и убитые.

Монахини, в числе которых была и Анна, подхватывали тех, кому еще можно было помочь, и тащили из бойни… Вновь ливень стрел – на этот раз крестьяне укрылись за зубцами, однако ничего не смогли поделать с протянувшемуся к их стене мостком. По этому мостку забахали кованые железом сапоги – воины ворвались на стену, и, как и положено тем, кто бежит в первых рядах – погибли. Однако – напирали все новые и новые.

В нижней части осадной башни открылась дверь, и теперь в нее вбегали четко выстроенные колонны из лагеря. В них со стен сыпали стрелы, кое-кто падал, но большая часть, перепуганная и озлобленная, все же достигала цели. Внутри башни они взбегали по лестнице, и дальше – вырывались на стены, где ярился бой.

Перед Творимиром, одна за другой появлялись перекошенные, окровавленные морды. Он иступлено рубил, и был забрызган кровью – на демона походил.

Какой-то мужик, израненный, но еще дерущийся, вопил:

– А-А-А! Живыми не дадимся!!! Бей их! БЕЙ!!! Наши-то идут!!!

Но «наши» должны были подойти только на следующей рассвете, а тут, еще прежде чем наступил полдень – восставшие были согнаны со стен.

Они отступали медленно, и на каждом шагу оставались тела. Каждый крестьянин, несмотря на то, что не имел ни брони, ни путного оружия, забирал двоих, а то и троих выученных воинов – но с осадных башен сыпали все новые и новые…

К часу дня стало ясно, что восставшие обречены, и что должны подойти на следующий день отряды обнаружат только развороченный монастырь…

– Отходим!!! – что было сил закричал Творимир. – К шару!!! Улетаем отсюда!!!

Среди ворвавшихся в крепость был и Бриген Марк. Он получил несколько значительных ран, но, казалось – совсем не чувствовал боли, он тоже вопил:

– А дьявол! Не уйдешь!!! Стреляете по шару!!! Где же эти лучники?!

У шара кипела напряженная работа. Монахини (а в их числе и Анна), укладывали в корзину раненых, но раненых было слишком много, они не умещались, они вопили – они молили о забвении. А были еще и живые, и им тоже надо было разместиться в корзине.

Уже у самой корзины звенит сталь. Там столкнулись Творимир и Бриген. С лязгом схлестнулись их мечи – высекли искры, но клинки переломились. Тогда они схлестнулись в рукопашной. Вопя, избивая друг друга, покатились под напряженными ногами.

– Щенок! – хрипел кровавой пеной Бриген. – Дьявольский Щенок! Сейчас я тебя загрызу!..

– Вечно ты на моем пути! Умри! Умри! Умри! – забыв о всякой благодетели, вопил Творимир.

Тут юркнул к ним Лорен. Старый чародей ловко сыпанул на лицо Бригена некий зеленый порошок – тот выпустил Творимира, и, червем извиваясь, вопя, забился на земле.

– В корзину… – быстро шепнул Лорен.

Корзина была набита до предела. Некоторых держали на руках, а где-то под ногами стенали раненые (на них, правда, старались не наступать). Последние, а в их числе Творимир, взобрались на бортик, и там отбивали частые удары воинов.

– Рубите канаты! – крикнул Лорен.

В дело пошли заранее приготовленные, тяжелые топоры. Корзина накренилась – кто-то едва не вывалился… но вот шар получил окончательную свободу и начал медленный подъем (сказывался перегруз).

Творимиру показалось, что Анна осталась внизу – сердце болезненно сжалось – огляделся – так и есть – рядом ее нет. И, несмотря на то, что они поднялись уже метров на пять – он готов был прыгнуть вниз, за нею.

Но вот, сквозь общий болезненный рев услышал ее голос – она успокаивала раненого, но с другой стороны корзины.

И наконец подоспели воины-лучники. Несложно было попасть в такую крупную цель как шар. И уже из многих дыр со свистом рвался жаркий воздух. Все же шар продолжал подъем – был уже на высоте метров пятнадцать – он поднялся над стенами, и ветер понес его в сторону.

– Плохо дело… – сказал Лорен. – Еще несколько таких пробоин, и мы грохнемся. Да итак – далеко нам не улететь.

Тогда Творимир перегнулся вниз, и закричал:

– Э-эй, Бриген!!! Если твои люди не перестанут стрелять, мы все упадем и разобьемся! И Анна вместе с нами! Слышишь?!

И Бриген слышал. С распухшим лицом, с почти ослепшими от зеленого порошка глазами, он смог подняться, и он крикнул:

– Прекратите стрелять!

Бригену привыкли безоговорочно подчиняться – поэтому и этот приказ был незамедлительно исполнен.

Переполненный испуганными крестьянами, отданный на волю ветра шар продолжил свой полет, а за ним, по полям уже скакал большой конный отряд.

Глава 12
"Последний Фейерверк"

Монастырь уже растаял в глубинах воздуха, и метрах в пятидесяти под корзиной проплывала плотная, но рассеченная изгибистой дорогой стена леса. Лес уже озолотился осенью, и тихо, на всей протяжности, шуршал палыми листьями. А по дороге сосредоточенно скакали угрюмые всадники…

Шар продолжал терять драгоценный жаркий воздух, и, хотя еще не падал – уже и не подымался. Сначала Творимир пытался пробиться к Анне, но в тесно набитой корзине и двинуться был опасно – и он вынужден был остаться на месте.

Однако, рядом с ним оказался Лорен. И Лорен говорил:

– Нас вынесет на горы. Даже если мы не разобьемся – восстание обречено. Те два больших народных отряда, которые шли к монастырю, поодиночке будут встречены армией Бригена, и, конечно же, разбиты… Да простит нас Всесвят за то, что затеяли это…

Творимир хотел было сказать что-нибудь ободряющее, но говорить было нечего, и на сердце было тяжело, и даже чувство полета совсем не радовало.

Их действительно несло к горам (да куда еще, кроме как к горам, могло нести в этой закольцованной долине?). Корзина кренилась, вздрагивала, и кто-то вопил, норовил выброситься вниз.

Вот удар. Шар сразу же, с громким треском, разорвался, и обдала сильная волна горячего воздуха. Корзину перевернуло, и их вывалило на камни.

Камни эти поросли мхом, а потому удар был не столь уж силен, и только самые тяжело раненные избавились тогда от мук…

С вершин несло холодом, и павшие уже дрожали, жались друг к другу, а над ними трепыхался бесформенный, большой обрывок шара. Творимир помнил, что всадники следовали за ними попятам, и вот вскочил, огляделся. Оказывается, судьбе было угодно занести их большой каменный выступ. Он на полсотни метров выпирал из толщи гор, и на столько же метров, отвесной стеной высился над лесом.

Отвесные стены… сюда было невозможно подобраться снизу, но отсюда невозможно было и выбраться.

И, склонившись, над воющей ветром пропастью, Творимир разглядел фигурки всадников: часть их осталась сторожить под склоном, а часть – помчалась обратно, докладывать о месте падения. Свистнула стрела – уже на излете ударилась о камень под самыми ногами Творимира – он вынужден был отступить.

К нему подбежал бледный крестьянин, в изодранной, окровавленной одежке, и, сильно размахивая руками, закричал:

– Куда нас завел?! А?!.. У меня тут жена, и дети тоже… Детей то почти подавили, дочурка и не дышит вовсе… Куда ж ты нас завел… Диавол!!!

Крестьянин замахнулся, налетел на Творимира, успел несколько раз ударить, но тут его скрутили, оттащили в сторону.

И теперь Творимир ясно понимал, что начал это восстание по минутному импульсу, ничего не продумав, и также понимал – это было преступно, ведь теперь он, как руководитель, в ответе за чужие жизни. И Творимиру было стыдно: он не знал, куда деться, не находил себе места…

И он, спотыкаясь о наслоения мха, побрел к дыбящейся на сотни метров каменной стене. Едва ли сознавая, что делает, нажимая на нее плечом, побрел вдоль нее. Стена была покрыта небольшими выточенными ветром выступами, и один из них вдруг дрогнул, и, скрежеща вдавился. Из глубин камня пришел сонный гул древнего механизма, и часть стены отодвинулась в сторону.

Это заметили, и сразу собралась значительная толпа. Крестьяне оживились – наперебой кричали:

– Проход!.. Интересно – куда?.. Да вниз идет!.. Может, сможем вырваться!.. Да-да – проскочим, да и вернемся незаметно к своим домам…

Все же решили не идти всем гуртом: большая часть оставалась на площадке, а дюжина разведчиков, среди которых были и Творимир и Лорен, отправлялись вниз по лестнице. Анна оставалась ухаживать за ранеными. И, хотя Творимиру было стыдно перед ней – он жалел, что она не рядом – рядом с ней было и спокойней и яснее…

И вот они спускаются по высоким, залепленным мхом ступеням; сверху свешивались плотные и тяжелые от осевшей пыли паучьи вуали. Эту паутину приходилось прорубать клинками, но она быстро облепляла клинки – приходилось останавливаться, очищать сталь.

Неожиданно одна лестница разделилась на три. Выбрали ту, что была в центре, и продолжили спуск – через сотню ступеней лестница перешла в почти непроницаемую галерею. Из дальней части галереи разнесся, и тут же смолк в отдалении, громкий топот.

– Мы здесь не одни, – заявил один из крестьян, но это и так всем было ясно.

Настороженные, ожидающие нападения, продолжили они свой путь. В воздухе чувствовались диковинные запахи, природу которых никто не мог определить.

И вновь – лестница, на этот раз – вверх. Это был очень долгий подъем, и все очень утомились – думали поворачивать назад; ну тут новая галерея – очень широкая, и свистящая ледяным сквозняком…

Слишком поздно открылось, что здесь, в стенах, огромное количество проходов, и что найти тот, из которых они вышли, будет делом нелегким. Крестьяне вновь помрачнели, вновь начали роптать…

Действительно, очень много было проходов – десятки, а может, и сотни. Лорен подошел к одному, и позвал остальных:

– Если из остальных несет холодом, то отсюда – теплом. И запах приятный – будто цветет что-то…

Никто не спорил, и так решили спускаться в этот, приято пахнущий проход. Надо сказать, спуск был не из легких – ступени совсем обветшали, и приходилось хватиться за изъеденные шрамами стены, и друг за друга, чтобы не покатиться вниз…

И вдруг они оказались в большой, полной малахитовым сиянием зале. И, прежде всего, бросилось в глаза, что в зале множество прозрачных полусфер на подножках; чем-то они напоминали грибы – каждый, в полтора метра высотой. Показалось, что внутри сфер – очень искусные макеты. Но, когда подошли ближе, оказалось – это больше, чем макеты. Там плыли белые облачка, иль ж проползали, яркими электрическими нити тучи; и там стояли крохотные деревца, сверкали на солнце, серебрились в ночи ленты рек; игрушечные деревушки и города пристраивались в самых неожиданных местах. И, если долго и пристально вглядываться – можно было увидеть и крошечные фигурки человечков, которые, правда, были едва ли в половину муравьиного роста. В одном месте даже происходила битва таких коротышек…

Все облепили полусферы, и с огромным интересом разглядывали эти маленькие мирки… Они и не заметили, что окружающий малахитовый свет заметно усилился. И вдруг раздался прегромкий голос. Каждое слово звучало так тяжело – словно каменная глыба падала.

Все отпрянули; и, у кого были клинки – схватились за клинки. Однако, против того создания, которое они увидели, любые клинки были бессильны. Это был метров в пять высотой великан, с четырьмя руками, в двух из которых сейчас были зажаты длинные и острейшие клинки, а в двух оставшихся – щиты. У великана были очень длинные, изгибистые и тонкие пальцы; но самое удивительное – он был не из плоти, но из цельного драгоценного камня малахита. На нем была одежда из необработанного, непрозрачного алмаза, а голову венчала корона, с ярко сияющим многогранным бриллиантом. Позади великана, в великом множестве виделись его слуги: сороконожки, черви, жуки, стрекозы, пчелы и пауки – все, не менее метра высотою, и все из драгоценных камней.

Однако великан не угрожал немедленной расправой – вот, что он говорил:

– Так-так. Посмотрим, кто к нам пожаловал… Люди! Обитатели нижних равнин!.. Уж и не помню, когда у меня в последний раз были такие гости!.. Да-а-а, когда-то наведывались охотники за сокровищами этой горы. Я то думал – навсегда их отучил…

Какой-то крестьянин, сдавленным голосом, в большом страхе, прошептал:

– Это Владыка Бриллиантовой Горы. У нас то думали, что истории о нем – не более, чем бабушкины сказки… Он зорко следит за своими сокровищами…

Несмотря на то, что крестьянин говорил очень тихо – великан его услышал. Он тут же принял боевую стойку, и грозно отчеканил:

– Если хотите унести сокровища этой горы, вам придется иметь дело со мною!..

– Ваши сокровища нам не нужны… – спешил его заверить Лорен. – Мы потерпели шарокрушение, и теперь просим о вашем заступничестве. За нами гонится армия Бригена…

Великан внимательно их оглядел, затем убрал клинки, и махнул всеми своими четырьмя руками – его каменные слуги послушно, и с превеликим грохотом разбежались. Затем великан заявил:

– Я не вмешиваюсь в ваши дела. Никому не помогаю, но никого, впрочем и не убиваю… хмм-м, если, конечно, этот кто-то не позариться на мои сокровища… Ну, ладно: ваше счастье – не похожи вы на грабителей, а потому – верю вам…

– Есть ли отсюда выход? – осведомился Лорен.

– Выход один – у подножья горы. Под уступом.

– Плохо. – вздохнул старик. – Там нас уже поджидают. А нас слишком мало, и мы слишком слабы… Вы можете не помогать нам, но, по крайней мере, не гоните.

Изумрудный великан задумался. Вот неспешно, раздумчиво проговорил:

– Никогда не давал приют людям – не в моих это правило. Но, надо сказать, пришлись вы весьма кстати. Мне нужна одна услуга, с которой не справиться ни один из моих слуг… – он внимательно оглядел крестьян, а затем – ткнул длинным своим пальцем на Творимира. – Ты подойдешь…

Тот отозвался:

– Хорошо – если это будет в моих силах, я помогу.

Тогда великан, тяжело гремя многотонными своими ножищами, прошагал к одной из полусфер, и положил на нее свою длань. Спросил:

– Как вы думаете, что это?

Один из крестьян, что посмелее, крикнул:

– Так, подумалось – целый мир под этой сферой сокрыт! Людишки там малюсенькие, городишки…

– Верно. В каждой сфере – маленький, замкнутый мирок, подобный вашей равнине. В каждом мирке: свои законы, своя история; и никто из живущих в них даже и не подозревает о том, что снаружи. Купол прозрачен только с одной, нашей стороны. Они же видят обычное небо. Однако, вы ошибаетесь, если думаете, что эти персонажи из плоти и крови. Нет – это величайшее из моих творений. Все они – механизмы из железа. Представьте – в каждой крапинке бьется металлическое сердце, тончайшие железные суставы приводят в движении руки и ноги. Они говорят, ходят, бегают, скачут, плавают, влюбляются, смеются и страдают. Среди них кипят нешуточные страсти, и они не подозревают, что все это происходит по заранее предусмотренному сценарию. Да – для каждой из полусфер я написал свой сценарий: предусмотрел роль для каждого, и каждый четко, выверено эту роль исполняет – это заложено в него столь же прочно, как и металлическое сердце. Когда сценарий заканчивается – свет меркнет, актеры переносятся на начальные позиции, и все начинается сызнова… Все шло хорошо, но недавно произошло непредвиденное: в одном из миров сломался один из значимых персонажей. Механизм заржавел, треснул, и его, в то время, как он скакал – разорвало. Осталась лишь груда ржавых обломков, и никто не признал в нем погибшего – он был объявлен без вести пропавшим. После этого нарушилась последовательность действа, что грозит полным уничтожением этого мира. Представьте, каково мне – ведь я угрохал на этот мир двести лет, и он – мой любимый. Один из вас должен спуститься в этот мир, и до, тех пор, пока я не изготовлю новую фигурку сломавшегося – заменить его…

– Хорошо, я согласен. – поспешно кивнул Творимир.

– Сразу предупреждаю: персонаж отрицательный – мучитель и тиран. Здесь, чтобы войти в роль, надо четко помнить, что перед тобой не живые люди, а механизмы.

– Да, я согласен.

– Этого героя зовут Ригеном. Он – предводитель Багрового Ордена. Тысячи и тысячи людей были замучены по его приказу. Никогда прежде он не любил, а тут страстно влюбился в девушку по имени Яна. Но Яна его не любит – ее сердце отдано: образованному, честному, доброму молодому человеку Мирославу. Эти два чистых сердца не могут смириться со зверствами творимыми Багровым Орденом, и они встают во главе народного восстания. Все идет довольно успешно, но в ряды восставших затесывается предатель. Он исполняет свою подлую миссию – восстание разгромлены, влюбленные схвачены и их везут в столицу, где собираются предать тяжким мукам и смерти. Риген может спасти Яну, но только в том случае, если она согласиться стать его супругой. Конечно – она не согласиться и примет мученическую смерть. Но это в дальнейшем – этого еще не произошло. Риген разорвался…

– Да, я согласен. – глухим голосом отозвался Творимир, которому рассказанное удивительным образом напомнило его собственную историю, и он вполголоса добавил. – Этот Риген – явное отражение нашего Бригена. Никогда не думал, что доведется побывать в его шкуре.

– Хорошо. В таком случае сейчас ты разучишь свою роль. Не обязательно запоминать все слова, но последовательность действий и указов – обязательно. И запомни – перед тобой будут лишь железные механизмы.

Вход в расстроившийся мирок был в нижней его части. Надо было нагнуться под сферу, открыть там маленькую дверцу.

Творимир чудесным образом уменьшился, и пополз вверх по кажущейся бесконечной лестнице. Он совсем утомился, пока достиг верхнего люка – едва хватило сил распахнуть его – Творимир вывалился на пол в зловеще-багровой комнате. Также и из окон метались багровые сполохи, там плыли черные клубы – можно подумать, что бушевали большие пожары, но, ознакомившись с ролью, Творимир-Риген знал, что – это очередное массовое сожжение еретиков и ведьм. На Творимире тоже была багровая, словно кровью пропитанная одежда; рубиновая роспись ветвилась на груди и плечах. Также Творимир был в гриме: под глазами – темно-синие мешки, скулы подчеркнуто выделяются, в волосах – седина.

Только Творимир отдышался – дверь распахнулась. На пороге появился маленький человечек с большим черепом – человечек побледнел, вскрикнул, рухнул на колени, забормотал:

– А мы то думали – совсем вы пропали! Уже искали вам приемника!

– Что?! Да как вы смели! – Творимир хорошо исполнял роль Ригена, и теперь аж побагровел от гнева.

– Простите! Простите! – человечек ползал на коленях.

– Встань! – презрительно рявкнул Риген-Творимир.

Человек послушно вскочил – от волнения он сильно трясся.

Поддерживая характер, Риген-Творимир захрипел:

– Я приказываю: о моем исчезновении должно быть забыто. Никаких рассуждений, никаких слухов. Если кто-то будет утверждать, что я исчезал – поступайте с ним, как со злостным еретиком.

Человечек затрясся сильнее и взвизгнул:

– Конечно! Будет исполнено. Незамедлительно!.. Что вам сейчас угодно?

– Отвечай, что с зачинщиками восстания Яной и Мирославом?

– По-вашему указанию: заточили их в темницу, но еще не подвергали пыткам.

– Хорошо. Я хочу, чтобы привели Яну.

– Будет исполнено. – человечек побежал исполнять приказы, и Риген-Творимир остался в одиночестве.

Пока он был один – он позволил себе расслабиться, и, по крайней мере, в чувствах побыть Творимиром. Подошел к окну. Открылась широкая площадь на которой происходило мрачное действо. Пылали огромные, многометровые костры. На них, пачками, сжигали людей. Не все уместились сразу – оставшихся приковывали к железным шестам, и как жаркое подталкивали в пекло. Слышался беспрерывный вопль этих мучеников. Блики пламени шли и из города – там тоже кого-то сжигали.

Вдруг Творимир ясно осознал, что он владыка этого царства, и проговорил:

– Какая у меня отвратительная роль.

И тут сзади раздался громкий, ясный женский голос:

– Как хорошо, что хоть сейчас вы это поняли!

Творимир резко обернулся, и… растерялся. Должно быть, с минуту он простоял безмолвный и без движенья. Привели девушку, которая практически не отличалась от Анны, и, разве что волосы у нее были более темными. Он даже не замечал воинов, которые ее привели, и теперь струнами вытянулись – выжидали его указов.

Но вот девушка сказала:

– А вы изменились с нашей последней встречи… очень изменились…

Творимир вздрогнул, и крикнул воинам:

– Идите прочь!

Те безмолвными статуями развернулись, и вышли.

Творимир вновь настроился на то, чтобы быть Ригеном – припомнил заученную роль, и проговорил надменным голосом:

– Ну, как мы видим – восстание потерпело крах.

Девушка печально улыбнулась:

– Да – отчасти вы правы. Из-за подлого предательства были убиты многие хорошие люди. Но я видела палачей: исполняя свое страшное дело, они бояться. Они чувствуют, что долго так продолжаться не может. Еще двадцать-тридцать лет и ваш Багровый Орден уйдет в историю. О вас будут вспоминать, как о преступниках…