Текст книги "Спящие боги"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Он и сейчас надеялся, что удастся как-то не предать деву-птицу, разговором боль оттянуть.

Царь обратился к палачам:

– Шило остановите, но шлем не снимайте.

Один из палачей подошел, что-то нажал – шило остановилось.

– Нет, нет… – застонал Творимир. – Вы можете обмануть: я расскажу, а вы велите продолжать!

– А моего царского слова тебе мало?

– Да я и не смогу словами рассказать. Я ж там всего один раз был. Это показывать надо.

– Ну, хорошо-хорошо. – царь поднялся. – Освободите его от цепей. Э-эй, стража – глаз с него не пускать. Эту забаву… – царь кивнул на орудия пыток. – прибережем для кого-нибудь иного. Ежели правду говоришь – дарую тебе жизнь, но коль обмануть вздумал: ждут тебя мученья еще тягчайшие…

Творимира освободили, но, несмотря на то, что в подвале было и душно и жарко, он никак не мог унять сильной дрожи. И потом, когда его отвели в невыносимо маленькую, похожую на каменный мешок камеру, он все трясся…

– Ну, ничего-ничего. – приговаривал Творимир. – Все как-нибудь обойдется. Может, ночь сегодня будет безлунный. Может, целый месяц будет пасмурная погода. Может, дева-птица уже обо всем знает и не прилетит…

И много-много он выдумал таких «может», и, в конце концов уверился, что какое-нибудь из них непременно сбудется, и даже смог унять дрожь…

Ночь. Творимира вывели во двор. И царь, и воевода, и еще с полсотни воинов – все выжидающе глядели на него. На небе – ни облачка. Полная Луна сияла в небольших, оставшихся после ушедшего дождя лужицах.

Вдруг царь шагнул навстречу, и железной перчаткой сжал Творимиру горло.

– Ты помни: у тебя два пути либо кольчугу нам передать и жить припеваючи, либо – назад в подвал. Ты уж сам думай…

Замок остался позади – они шли сначала полем, затем – лесом. И теперь Творимир дрожал, волнуясь уже о том: удастся ли найти место встречи. Но вот дорожка древнего парка, вот древний, расщепленный молнией дуб – здесь надо поворачивать к озеру…

А он все надеялся, что каким-то образом дева-птица останется в живых: может, увидит их сверху… И, когда оказалось, что она уже среди арок тумана, в водах, а ее одеянье серебрится на берегу – он придумал еще «может» – может сейчас она волшебными чарами раскидает похитителей, и унесет его, Творимира…

Одеяние уже в алчных руках Царя. Он внимательно его разглядывал, ухмылялся:

– Действительно – Лунное серебро. – повернулся к Творимиру. – Ты будешь жить, и получишь сто золотых! Я могу быть щедрым!..

Вообще-то Царь был несказанно рад по двум причинам: во-первых, из-за этого одеяния, стоимость которого стократно превышала размеры его казны; и, во-вторых, из-за того, что Творимир убил его брата – князя Лесного, которого он давно ненавидел, и собирался подослать к нему наемных убийц.

– Вон она – Ведьма! – испуганно крикнули разом несколько воинов.

На грани видимости, из туманных клубов подымался ее лик. Она глядела на Творимира – в ее взгляде не было укора, лишь печаль, слезы…

– Прости! – проникшись любовью к этой красе, закричал Творимир.

Он бросился к озеру, хотел плыть, но его схватили, повалили, оттащили назад.

– Что же вы! – он жалобно стенал, пытался вырваться. – Ведь подарили мне жизнь!.. Позвольте располагать этой жизнью!..

Над ним склонился Бриген Марк – в черных одеждах. Стало быть – век Царю служил. Предводитель "Черных Псов". Глядел на Творимира со звериной злобой, с презреньем. Сплюнул:

– Предатель!..

Творимир обхватил голову, зашептал:

– Уже второй раз ее предаю… На муки обрекаю…

Когда возвращались к замку, Царь говорил:

– Желаю, чтобы к утру притащили ведьму во дворец…

Воины зашептались. Царь продолжал:

– Ее можете не бояться. Теперь она лишилась колдовских сил…

С дюжину лодок кануло в тумане. Сидящие в лодках взяли сети, но, испуганные – они ждали, что «ведьма» окажет им сопротивление.

У входа в замок, навстречу Творимиру кинулся необъятный жировой шар. Сома, а это, конечно же была она, громко всплеснула руками. Нервно заголосила:

– Ох, уж и не ждала тебя увидеть, милок! Думала – замучили – схватила Творимира за руку. – Бледный-то какой! Ну, ясно – переволновался!.. Надо кушать-пить…

– Не надо… – простонал Творимир, хотя, в самом деле, страстно желал напиться.

– Он у меня в милости! – ухмыльнулся Царь, поглаживая лунные одеяния. – Дать ему лучшее вино и жаркое! Ни в чем не отказывать!..

И вот Творимир вновь в помещении с необъятными бочками: непонятно откуда слышались стоны, чавканье. Он почти не ел, но пил не отрываясь – хотел упиться до бессознательного состояния, но сознание не уходило.

Раскаленным шилом пронзало голову слово: "Предатель!" – оно пилило ноги, разрывало шею, вспарывало живот, выдавливало глаза.

Затем, откуда-то сверху, сквозь стены, пришел мученический стон.

Сома бросилась из помещения, но вскоре уже вернулась и возбужденно заговорила:

– Поймали ведьму! Во двор притащили! Гадость какая! Солнце взошло, всю кожу у нее сожгло! Теперь корчится! Хоть бы убили, но Царь не хочет – потешается…

Творимир зажал уши – со стоном повалился головой на стол. Пролежал так невыносимо долго, но как разжал уши – все тянулся этот мученический стон. Вновь зажал уши – стон не прерывался.

– Хоть бы проткнули мне уши! – так завопил – запустил бутылкой в окружающий мрак.

А потом подбежал к Соме, схватил ее за плечи, начал трясти:

– Ну, что же ты стоишь, а?!.. Давай еще пить! Всю выпивку, какая есть – тащи!.. Давай же!..

И еще что-то вопил, а она подносила все новые бутыли. Он пил не останавливаясь – живот разбух. Стон не прекращался…

Потом он повалился на пол, и затрясся там в судороге – изо рта била рвота. Рвота прошла, а стон не прекращался. Он продолжал пить. Дальнейшего не помнил…

Очнулся в кровати Жары – она навалилась на него своим мясистым, большим, жарким телом, и шипела:

– Ваши остаются здесь неведомо насколько. Так что – мы будем с тобою, сладенький мой…

Но сквозь ее шипенье он услышал стон. Нервно вскричал:

– Что с ведьмой? Она что – еще жива?..

Жара плотоядно ухмыльнулась:

– Перед закатом, кажется еще дрыгалась, но ее отдали на растерзанье собакам…

– Не говори так, слышишь ты!!

– Как угодно, сладенький. А ведьма уже подохла.

– Так кто же стонет тогда?

– Никто не стонет. Ну, разве что я… – и она сладострастно застонала.

Творимира терзало раскаянье, но он не хотел терзаться. Конечно – легче было погрузиться в удовольствия. И он погрузился…

Незаметно пролетела ночь с Жарой, затем день – с Сомой…

Вечно пьяный, бесчувственный, он то пил, то спаривался. Если прежде он никогда не ругался, то теперь постоянно сыпал грубейшей руганью. Раз, неподалеку от покоев Жара столкнулся с каким-то воином. Ему почудилась измена – в пьяном припадке избил воина едва ли не до смерти.

Затем – ползал по полу, по лестнице – его рвало. Увидел – Стреву – страшная, иссушенная, она стояла рядом и ухмылялась. Творимир, словно собака, попытался вцепиться ей в ногу, но она отступила и ударила ногой в челюсть – выбила несколько зубов…

– А?! Что?! – вскричал Творимир, и вдруг протрезвел.

Перед ним было зеркало. В зеркале отражался мерзкий, распутную жизнь проведший старикашка. Он весь ссохся, изнутри выгорел. Но мучительно набухали мясистые жилы – он уже разлагался, смердел.

Дрожащей, слабой рукой схватил он зеркало, поднес к лицу, проскрежетал:

– Узнаю!.. Я превратился в мумию из склепа!.. Но как же так…

Зеркало выпало, разбилось.

– Ну, все – пора тебе подыхать!

Он едва смог обернуться на этот злой голос: Три Сестры стояли прямо за ним.

Теперь все трое походили на Стреву – глядели на него с презреньем, со злобой.

– Что вы со мной сделали? – заплакал Творимир-мумия.

– Ничего с тобой не делали! – фыркнула Сома.

– Ты уже ни на что не способен! – презрительно бросила Жара.

– Вы состарили меня… – слабым голосом просипела мумия.

– Твоя жизнь кончена. – заявила Стрева. – Теперь пора в склеп!

– Но… – начал было Творимир, но язык больше слушался его – присох к гортани.

И вновь раздался стон Лунной Девы. Он хотел заткнуть уши, но уже не в силах был поднять рук, да и остальное тело больше его не слушалось.

– Аррххх. – застонал Творимир.

– Что, пить захотел? – усмехнулась Сома. – А больше ничего не хочешь?!.. Да кому ты такой нужен!..

И она ударила его в лоб – мумия повалилась на пол, осталась там без движенья.

Ну, а затем сестры понесли его в склеп.

Проходили через затемненный зал. Там шумело пиршество. В полумраке Творимир узнал и Царя, и остальных. Никто их не окликнул, не остановил…

А вот уже и склеп. Ступени во тьму… Выемка в стене…

Его бросили в эту выемку, повернулись и ушли – спешили к обычным своим делам.

…Он не знал, сколько минуло времени. Бесконечное – тянулось оно. Он не мог двинуться, не мог сказать слова. Бездействие. Часы, дни, годы – сколько минуло времени? Он ничего не знал. Он не чувствовал голода. Он был наедине с собой. Время обернулась страшной пыткой…

Творимир сходил с ума. В сознании всплывали образы минувшего. Темными тучами наползали воспоминания – давили его.

Вот он вновь в подвале. Шило вдавливается в его ухо. Он истово кричит:

– Терзайте меня! Мучьте! Пилите! Рвите! Жгите! Я все выдержу – лишь бы только не мучаться всю вечность после!..

И шило входит в голову – он ревет в припадке боли и восторга. Ему пилят ногу, прижигают, отливают водой, а он все вопит об искуплении. Его сажают на шипы, разрывают шею – захлебываясь кровью, из последних кричит: "Прости!"

И вновь он в склепе. Недвижимый. Безмолвный. Холодный. А внутри рвет его раскаленное шило: "Прошлого не вернуть. Совершенного не исправить. Мертвых не воскресить".

…И вновь пытка временем. Бесконечное время. Минуты, часы, месяцы, годы. Вновь и вновь умирал он мученической смертью, молил о прощении, и снова оказывался в склепе…

А озерные воды подымались, медленно затопляли склеп. Коснулись его стоп, затем – быть может, через год, добрались до подбородка. Он хотел завопить – челюсть дрогнула, отвалилась.

И вот накинулись на него рыбы, стали разрывать. И он оказался внутри рыб. Расплылись рыбы, а его разорванное сознание одновременно существовало в каждой из них. Безумно метались, смешивались образы: водоросли, темная озерная глубь.

– Прости! Прости! Прости! – безмолвно вопил он, в каждой из этих рыб…

Все холоднее становились озерные воды. Быть может, рыбы и не чувствовали этого холода, но расщепленное на тысячи осколков тело страдало…

Ледовый панцирь затянул поверхность, намело снега, и в озере стало совсем черно. Творимир метался в этом мраке, и вопил:

– Прости!.. Спаси!.. Прости!.. – и так до бесконечности.

Настало такое мгновенье, когда он возжелал сам себя уничтожить. И все то множество рыб, в которых он пребывал, устремились навстречу друг другу, и стало друг друга разрывать…

Безмолвный, беспрерывный вопль полнил глубины. Столь яростной была эта битва, что даже лед пошел трещинами, и, как из раны, метнулись из него черные воды. Израненные рабы забились под сыплющим снегом небом, но и здесь они продолжали грызться…

Творимир не нашел с собой примиренья – в живых не осталось ни одной рыбы.

Но все равно осталось сознание. Вместе с разодранными, холодными телами спускалось оно ко дну…

Земля выдалась лютой. Тридцатиградусные морозы, метр за метром обращали воду в лед, и вот добрались до самого дна. Смешанный с илом, Творимир вмерз в лед. И уже не осталось ничего, кроме вопля: "П-Р-О-С-Т-И!!!" – вопль вытягивался в часы, дни, месяцы…

И зазолотилось сквозь ледовую толщу весеннее солнце – мгновенно, одним прикосновеньем излечило от боли.

Озеро оттаяло. Сияющее и чистое, глядело оно в щедрое небо. Творимир расползся по всему дну – все дно золотилось – каждая песчинка тихо молила: "Прости. Приди. Я жду".

И потемнело небо. Нескончаемые, слитые из птиц с девичьим ликом, реки хлынули оттуда. Они спускались к озеру…

Творимир очнулся, стоящим на берегу. Все кругом темнилось, вздрагивало, перелетало – тысячи знакомых ликов кружили…

– И что теперь… – прошептал он.

В одном месте птичьи тела разошлись и открылись руины замка.

– Сколько лет прошло… Столетия. – прошептал Творимир. – Но ведь я должен пройти дорогу до Яслей Богов. Я чувствую… Как же вернуть прошлое?

И тогда мириады птичьих тел стали сплетаться меж собою: они образовывали стены, деревья, людей. И вот уже перед Творимиром конный отряд.

Отряд еще топорщится перьями, еще вздрагивает неровно – сплетается. Но вот из перьев выплыли человечьи глаза, появилась одежда, кожа.

Рядом с Творимиром остановился Царь, грозно на него зыркнул:

– Опять сбежать удумал?

– Что случилось?. – прошептал Творимир.

– А ничего! – раздраженно крикнул Бриген Марк. – Опять то же самое – у нас пир, а ты сбежать умудрился! Где ночь-то прошлялся?

– В озере был.

– Купался?

– Вроде.

– Дурень! – сплюнул Бриген.

Но царевы воины глядели на Творимира с уважением, как на смельчака – не побоялся ведь искупаться в ведьмином озере. Да и Царь был доволен:

– Беру тебя в свои "Черные Псы". Идешь?

– Нет. – быстро ответил Творимир. – Уже наслужился.

– Когда же это?

– Да так… неважно.

– Ты с Царем так не говори! – испуганно прикрикнул Бриген Марк.

– Ничего. Я сегодня добрый. – усмехнулся Царь. – Ну, поехали…

И снова Творимир в седле, спросил у Бригена Марка.

– Сколько в замке пробыли?

– Да что с тобой? Здоров ли? – Бриген внимательно на него поглядел.

– Сейчас – да.

– Ночь. Одну ночь. Три сестры нас попотчевали…

Но ехавший рядом землянин тихим голосом поправил Бригена:

– Нас потчевала одна Сома. Жару хватило только на князя Лесного, и еще воина – "Черного Пса". Ну, а третья сестра, Стрева – их столкнула. Воин, пьяный, дурак – князя Лесного и убил. В подвал его потащили – такой оттуда вопль поднялся – по всему замку слышно… Бррр. Варварские нравы!.. Кстати, воин тот на тебя, Творимир, был похож. Говаривали, что он с ведьмой озерной связь имел. Коли бы ее выдал – спас бы себя.

– Ну, и что же – выдал? – дрогнувшим голосом спросил Творимир.

– Нет.

Глава 5
"Прости!"

Весь день скакали, и уже в потемках спереди хлынул трепетный свет большого города. В городе уже знали, кто скачет – ворота распахнуты. Стражи, бояре, простой люд – все сгибались в низких поклонах, а кто и на коленях стоял.

Они подъезжали к большому, нарядному, ждущему громкого пира дворцу, а из людской толпы окрикнули Творимира:

– Володушка, сыночек!..

Он глянул, и увидел, и узнал. Эта старая, согбенная трудами женщина была матерью Волода-художника. Без отца жили (отец на войне погиб), она его воспитала, души не чаяла, но была безграмотной. И, жаждя выучиться, бежал Волод в стольный град…

Только сейчас он это вспомнил, почувствовал жалость, хотел вырваться к ней, однако поток повлек его дальше, ко дворцу.

Ну, а возле дворца уже поджидали их дурные вести. Местный градоначальник стоял на коленях, трясся, лепетал:

– Царь-батюшка, не велите казнить, велите слово молвить.

Царь, того и гляди, прожжет его черными очами – надвинулся, схватил за бороду, вверх дернул.

– А ну, говори, собака! – Царь был не в духе – устал за день от скачки, да и болела после вчерашней пьянки голова.

– Ох, не сносить мне своей головушки… – проблеял градоначальник. – Мужичье-дурачье, украли гроб… гроб Весны!.. – и тут же зачастил. – Но я не виноват!.. Не виноват!.. Спрашивайте с…

Но он не успел договорить, потому что Царь с размаху ударил его кованым железом сапогом по шее. Кашляя кровью, извиваясь, несчастный, еще пытался что-то сказать, но Царь крикнул:

– Четвертовать!

Градоначальнику выкрутили руки, оттащили в сторону, где, в скором времени, и был исполнен приказ Тирана.

Волод, хорошо знал, что такое Гроб Весны.

Ведь известно, как повелось в природе: на смену Зимы приходит Весна, затем: Лето, Осень… У каждого из времен года есть свое Божество. Весна – вечно младая красавица. Лето – пышное, щедрому небу подобное. Осень – печальная, вначале золотая, затем – увядшая, темная. Зима – сначала белая красавица, а к концу – в старуху превращается, не хочет место Весне уступать, февральскими ветрами ворчит. И однажды задумала Зима навечно свое правление оставить. Подговорила она ветры северные, а они так печально петь умеют – заслушаешься и заснешь. Так пришли они в хоромы к Весне, Лету и Осени и усыпали их. Зима их в гробы уложила, и заточила в недрах Ледовой Горы, которая на дальнем севере стояла. Возрадовалась Зима – бурями взвыла, ледяными ветрами землю хлестать стала. Ей хорошо, а людям – и холодно и жутко. Ведь не будет урожая, что кушать то? Реки, озера до дна промерзли; деревья от холода трещат – кора на них лопается. Но нашелся герой – дошел до ледяной горы, обманул ветры, которые вход сторожили, и освободил Весну, Лето и Осень. Весна первой пришла, прогнала Зиму, и дальше времена года сменялись в прежнем порядке… Однако, остался Гроб в котором Весна в Ледовой Горе спала. И от Весны гроб чудесным стал: рядом с ним любой человек великие силы получал…

А теперь гроб выкрали…

Вскоре выяснилось, что грабители далеко не ушли. Это были жители окрестных деревень. Захватили они небольшую крепость, да и сидели там теперь с гробом, неведомо на что надеялись.

Царь неистовствовал:

– Войско мое! Сейчас же на бунтовщиков скачем! Завтра их кровью умоемся!

И, хотя все были крайне измождены, никто не осмелился противиться гневному Тирану. Так бы, на взмыленных конях, и сами чуть живые, и поскакали бы. Однако Царь почувствовал сильную головную боль – синюшный, на мертвеца похожий, заскрежетал зубами, велел до утра оставаться…

И Творимир-Волод до утра получил свободу. Сейчас он больше был Володом, и он хотел увидеть бедную свою мать, прощения у нее попросить.

И вот он уже шагает по темным, молчаливым улицам… Вдруг понял, что заблудился – слишком давно здесь не был.

Открылась дверь, в сияющем проеме появилась девичья фигура – она поманила Творимира:

– Ну, наконец-то. Заходи.

Волод попятился:

– Мы уже встречались – ты Жара-сладостратие…

Девушка улыбнулась:

– Нет. Ты знаешь – мое имя, Любава…

Творимир зажал уши и бросился в темень. Долго метался по безликим улицам, и, наконец, увидев, что уже розовеет заря, закричал:

– Мама!

Но в ответ лишь кот мяукнул…

Творимир вновь побежал, и вскоре вылетел на широкую улицу. Нарастал конский топот, и вот из-за поворота вылетело войско: во главе – Царь, а дальше: Бриген Марк в черном, "Черные Псы", и простые воины…

Творимир сжал голову, застонал:

– Неужели опять видение? Видение – это испытание, боль. Нет-нет не хочу!..

– Чего не хочешь?! – грозно проревел Бриген Марк – свистнула плеть, в кровь рассекла ему руки. – Ты почему не на месте?!.. А ну – на коня!.. Живо!!!

Еще раз свистнула плеть – толкнула Творимира в спину. И он уже взобрался на коня, пробормотал:

– Куда скачем?

– Грабителей рубить! – прокричал маленький воин с непомерно большим черепом – тот самый ученый человечек с атмосферной станции…

А на выезде из города он вновь увидел свою старушку-мать. Печальная, стояла она у стены, тихо на него смотрела, шептала:

– Сыночек.

Как и прежде – хотел вырваться, но это было невозможно…

Город – позади. Кругом – поля, простор солнечный. Тихо, благодатно. А тут топот, гам – и зачем?

– Зачем?.. Зачем все это? – шептал Творимир и не находил ответа.

К вечеру подскакали к разбойничьей крепости. Крепость – небольшая, да и стены невысокие, без рва, без дополнительных укреплений.

– С налета возьмем! – вопили царские молодчики. – Ух, и повеселимся сегодня!..

Однако ожидало их сопротивление столь ожесточенное, что стало ясно – с налету не взять. Многие, наступавшие в первых рядах погибли – кого кипящей смолой залили, кого – копьями засыпали. Только по случайности Творимир, еще в начале атаки был оттеснен назад – потому и остался в живых.

Оттаскивая раненных, отступили, разбили лагерь…

Царь сыпал страшной бранью, стремительно ходил из стороны в сторону: никто к нему не подходил – боялись попасться под горячую руку.

Творимир сидел в большом, но неимоверно душном шатре, с иными воинами, и слышал их гневные речи:

– Разбойники! Кому сопротивляются?!..

– Да самому Царю!..

– А как они посмели присвоить Гроб?!

– Всех – зарубить!..

И долго-долго они буянили и пили дешевое вино из грязных посудин. Творимиру протянули дурно пахнущую чашу:

– Не хочу… – устало пробормотал он.

– Что же – все пьют, а ты?!..

И Творимир не нашел сил дальше отказываться – скоро захмелел, но и дал зарок на следующий день не пить (вспоминалась Сома).

Все ругали и ругали "разбойников из крепости" – у Творимира раскалывалась голова, и, засыпая, он видел этих самых «разбойников» – действительно мерзких…

На следующий день Творимир был разбужен очень рано, с трескучей от боли головой, с сильным раздраженьем.

Обращались с ним грубо – сотник пнул ногой, рявкнул:

– Ишь, разлежался тут! Получи похлебку и – к штурму!..

Творимир, чувствуя все большее раздраженье, проплелся к кухне, получил нечто настолько невкусное, что не смог есть…

А их уже выстраивали в колонны – готовили к атаке…

Утро было свежее, лучистое, красивое, но Творимир этой красоты не замечал – внутри он выругивал Царя, воинов, мужиков укравших Гроб Весны.

Где-то в отдалении прокричал Царь:

– Вперед!..

Тысячники, а за ними и сотники подхватили этот крик – колонны устремились на штурм.

Теперь Творимир был в первых рядах – бежит, сжатый с боков, и подгоняемый сзади. Стены приближаются, на них – уже готовые к отражению атаки, замерли люди. Видны котлы с кипящей смолой, и уже известно, что в нужное мгновенье появятся лучники…

Со всех сторон слышал Творимир дрожащие, напряженные голоса:

– Ух, разбойники!.. Только бы добраться до них – порублю!..

– Ох, стрелами нас засыплют!.. Гибель свою чую!.. Спасите!..

– Гады они ползучие!..

– Иж, укрепились!..

И тут засвистело – стрелы вспарывали плоть. Раненые вопили, кто еще мог бежать – бежали, иные падали, и их затаптывали – сзади напирали, никто не мог остановиться.

– О-ох, сейчас смолой ливанет! – завопило Творимиру на ухо.

И Творимир чувствовал запах пота; чувствовал, как прижимающиеся к нему тела истерично дрожат. И сам Творимир дрожал, и ничего не мог с собою поделать – вот сейчас обрушится смола, выжжет глаза, всю плоть, а он еще живой, обезумевший, будет вопить…

И, вместе с ужасом, почувствовал Творимир самую настоящую, сильную, жгучую, затемняющую злобу. Какие-то грабители угрожают его жизни?! Да кто они такие?! Низкие, подлые твари! Из-за них столько боли!.. Раздавить их!.."

Приставлены вверх лестницы – уже полезли, и тогда смолопады впились в тела – скрутили, изувеченных вжали в землю. Творимир задыхался от смрада, глох от воплей, в едких клубах ничего не видел.

Вот, подгоняемый, начал взбираться по лестнице.

Очередной, глухо вопящий поток, краем задел плечо, вжегся в правую руку, несколькими раскаленными жалами стрельнул в шею и плечо – Творимир присоединил свой голос к общему воплю, и рухнул вниз. Ладонями погрузился в кипящую смолу – истошно вопя, обезумевший, стал куда-то продираться.

На него налетали, его толкали, раз ударили мечом, но удар пришелся плашмя – только оцарапал…

Творимир хотел вырваться, сколько хватит сил бежать, упасть среди полей, или в глухом лесу, но только бы в тиши…

Новый, плотный человеческий поток подхватил его. Вот уже пронесся Творимир через разбитые ворота, и попал в ожесточенную сечу.

На него налетел окровавленный, сильно пьяный воин, восторженно возопил:

– А, дерутся, черти!

Свистнула стрела, навылет пронзила пьяному шею – он еще ухмылялся, а на шее надувались и лопались кровавые пузыри – в этих пузырях уходили слова. Пьяного сбили с ног, Творимира подтолкнули…

Творимир уже видел ожесточенные лица защитников. Скрежеща зубами, поднял он потемневшую правую руку, и захрипел:

– Раненый я!.. Видите – без оружия!.. Раненый!..

Но никому никакого дела не было, раненый он или нет. Случайность решала все. Удары сыпались со всех сторон, и те, кто в первых рядах пробился через ворота – все уже были мертвы.

Творимир отшатнулся к стене – вот окно – он прыгнул – пробил. Навстречу ему метнулся детский ор.

Пожилая женщина, сжимая в руках вилы, бросилась навстречу.

Творимир отбил удар, а в следующее мгновенье, не сознавая, что делает – сам нанес удар. Он ударил левой рукой, а в левой руке был клинок. Заливаясь кровью, безмолвная, рухнула женщина на пол. Еще громче закричали дети – бросились из угла – уже стоят на коленях перед мертвой, и все надрываются:

– МАМА! МАМА!! МАМА!!!

Творимир отшатнулся, ударился спиной об стену, забормотал:

– Она сама во всем виновата!.. Слышите – не я – Только Она!.. Она на меня бросилась!.. Слышите – это была самооборона!..

Ребятишки не слышали его, но все голосили – звали маму, и уже изрядно перепачкались ее кровью. Голосили и на улице – вопли ярости и боли, скрежет оружия и треск костей – все слилось в страшный шум битв.

Зычно вскричал сотник:

– Отступаем!..

– Ну, вот, наши уходят… – прошептал Творимир, задрожал и, покачиваясь, двинулся к окну.

Он уже был возле подоконника, как нечто сильно, остро вцепилось ему в ногу. Глянул – это был мальчик лет пяти, со светло-русыми, почти белыми волосами – вцепился зубами, и пронзительно, маленьким зверьком, верещал.

Творимир попытался его отодрать – не тут-то было. Уже текла по ноге кровь, а зубы продолжали впиваться дальше.

– Пусти! – рявкнул Творимир, и сильно ударил мальчика кулаком по затылку.

Зубы продолжали впиваться дальше…

Еще несколько ударов – мальчик отлетел в сторону – лицо его было рассечено. Поднялся, и, с ненавистью глядя прямо на Творимира, прохрипел:

– Я отомщу за свою маму!..

Творимир уже перебрался через подоконник, и, стоя на окровавленной мостовой, крикнул:

– Она сама напросилась! Слышишь – не виноват я!..

– Я убью тебя! – поклялся мальчик.

Вместе с иными отступающими, теснимый «разбойниками», Творимир выбежал через разбитые ворота. В спины им ударил ливень стрел, многие пали и были затоптаны…

Ни одно железное жало не впилось в Творимира, но в глазах его темнело, ноги подкашивались – он едва ли понимал, где находится.

– Не хотел я этого… – бормотал он сквозь слипающие губы. – …Сама она напросилась… сама…

Скоро Творимир оказался в душном шатре, где в тесноте шевелились, неистово ругались, и конечно же пили-пили-пили воины.

– Проклятые бунтовщики!.. Собаки!.. На медленном огне их сожжем!.. В масле зажарим!.. На кусочки порубим!.. – это только самые мягкие из ругательств, которыми безостановочно гремел воздух.

Вскоре Творимир уже был пьян, и выкрикивал на чье-то ухо:

– Ты понимаешь – я женщину сегодня убил! Мать!.. Вот взял и зарубил! А над ней дети плакали!..

К нему обернулась красная с перепоя, ухмыляющаяся морда:

– Ну, и как баба-то?

– Что? – вздрогнул Творимир.

– Ты что – ее не попробовал? Ну, перед тем как грохнуть? Баба то она дура – ей бы понравилась!..

Это он сказал назидательным тоном, а в следующее мгновенье Творимир наотмашь ударил его кулаком по лицу. Воин уже был на ногах, одной рукой утирал кровь, другой – выхватил щербатый клинок. Азартно и зло закричал:

– Ну, иди сюда! Кишки выпорю!..

Творимир засопел, бросился на своего врага. Они бы сцепились, и наверняка кто-нибудь погиб, но иные воины скрутили их, потащили в разные углы. Творимир неистово дергался, хрипел, брызгал слюной. Но вот на его голову обрушилась железная чаша, и он замолк.

…Что-то холодное плеснулось на лицо Творимира – он с трудом раскрыл глаза: должно быть, была глубокая ночь – в палате не видно ни зги. Попытался пошевелиться – оказалось, что и руки и ноги связаны. Во рту намертво засел кляп… Он подумал было, что это воины его связали, но вот во мраке зашевелилось – хрупкий силуэт сильно дернул за обоженную правую руку…

Силуэт склонился над Творимиром и тихо зашептал:

– Ну, вот я и пришел. Сейчас ты получишь… за маму…

Творимир почувствовал, как холодная сталь вдавливается ему в горло – все сильнее, вот потекла тонкая струйка крови. Силясь выдавить кляп, Творимир выпучил глаза, шумно засопел, изогнулся…

Клинок вошел в горло – полыхнула острая, пронзительная боль, а затем – обхватило, понесло в бездну забвенье…

– А-а-а-а!!! – завопил Творимир, и очнулся – вскочил в холодном поту.

Он был все в той же душной палате – кругом густо храпели упившиеся воины.

– Тиши ты! – его толкнули, и он перевернулся на живот, заскрежетал зубами.

Следующим утром Творимира охватил жар – давала о себе знать не залеченная вовремя рука.

В лазарет он попал уже в полубессознательном состоянии, выкрикивая обрывки фраз: то проклиная разбойников, то пытаясь кому-то доказать, что он не виновен в убийстве женщины. Руку покрыли мазью, и она словно вспыхнула – Творимир стенал, рычал, извивался…

– Тише, тише… – раздался жалостливый голос, и на лоб Творимира легла легкая женская рука.

Ничего не видя, захрипел он:

– Это ты?.. Ну, что же меня оставила… Зачем я здесь? Где тот колодец, со светом на дне? Я бы в него прыгнул сейчас…

– О чем ты говоришь, дорогой? – зрение возвращалось, и он увидел склонившуюся над ним девушку.

Это была не загадочная дева-птица. Девушка красивая и явно гордая своей красою. Чуть полная, видно – деловая, страстная, привыкшая ко всяким сильным, исступленным чувствам.

Творимир ничего не ответил, только заскрежетал зубами. Она внимательно, жадно его разглядывала, говорила:

– Разве не узнал меня?.. Любава. Ну, теперь вспомнил?!.. Нет?.. Ночью, когда вы только в наш город приехали, мы и повстречались. Ты, видно, на наших улочках заплутал; я то как раз во двор вышла – и ты бежишь, запыхался. Ты мне сразу приглянулся, я тебя и звала… Ну, а что ж убежал? Иль я не красива?.. Да за мной столько парней сваталось – всем отказывала. Так что ты не подумай, что я развратная. Я ради любви и с войском, в лекарской части пошла. Думаешь, буду ждать, когда этих ненавистных побьете?.. На неделе свадьбу сыграем!..

– А разве за неделю их не разгромим? – прошептал Творимир.

– Да какой там! Эти окаянные крепко засели. У них же Гроб Весны. Он им таких сил придает, что каждый за десятерых бьется! Ух, была бы моя воля – всех бы их передавила! Давить таких надо, давить! – и она чмокнула беспомощного Творимира в лоб.

– Нет – я не согласен. – сказал он, но чувствовал, что слова его столь же беспомощны, как и его тело…

И потекли однообразные, страшные дни в лазарете. Постоянные вопли, стенания раненных – Творимиру казалось, что он попал в застенок. Любава не отходила от него – ухаживала, лепетала, и была уверена, что быть им мужем и женою…

Вот, наконец, рука была излечена, и Творимир оказался в большой палате среди пьяных и еще более злых, нежели прежде воинов.

– Гады! – ревел один из них – покрытый шрамами, и с выбитым глазом. – Надолго мы здесь застряли! Надолго! У-ух, гады!..

И несколько часов все вопили и пили. И вновь Творимир пропитался их злобой. Ночью снились тысячи мальчиков-мстителей, с окровавленными клинками. Творимир рубил, но на место павших приходили новые…