Текст книги "Пронзающие небо"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

Алеша не выдержал и закричал от перехода который произошел в его душе: из бездны преисподней, из самой страшной муки, которую только можно было себе вообразить, в один миг он взмыл в самый купол небес, и даже прорезал его; в один миг пронзил он все состояния души человеческой, в один миг воспрял он из пепла огромным древом…

– Я здесь любимый мой, – голос Оли стал еще чище, еще возвышенее, и в то же время он не был холоден – он был живым, еще более живым, более свободным чем когда бы то нибыло. – Я все знаю… все что ты пережил сейчас… знай Алеша, что теперь я всегда буду с тобой. Ну а теперь вперед, кажется все в сборе…

И что же: здесь был и Чунг, здесь был и Жар: теперь одетый настоящим ярким пламенем – он приветствовал Алешу громким лаем и выпустил изо рта, словно змей, языки пламени. Здесь был и Вихрь; черный конь с неукротимым сиянием в глазах, подлетел к Алеше, размахивая черными крылами, встал перед ним и в нетерпении ударил по льду копытом высекая в воздух снопы искр.

– Оля знала бы ты…

– Да я все знаю, не надо слов…

– Да я… да я ничего и не могу говорить… не могу выразить это словами. – и вдруг закричал громко, вскакивая на Вихря, – Вперед!

Алеша двигался вперед сразу в двух мирах и чувствовал и видел сразу все вместе, смешанное меж собой: он поднимался нечеловеческим усилием в ледяном гроте от тела Оли, все еще роняя капли крови, все еще клоня голову. И в тоже время он садился на крылатого Вихря в Мертвом мире; слышал голос Оли и видел Врата…

Все ближе и ближе врата; Алеша чувствовал и видел как поднимается к ним Вихрь, как летит рядом с ним, воспламеняя воздух Жар, и Ольга, сильная как буря, и Чунг, похожий на грозовое облако. Он летел и шел по каким-то ледяным гротам, взлетал и взбегал по лестницам; и весь пылал от счастья: "Она здесь, со мною!"

А врата всё приближались: Алеша видел лучащиеся, переливающиеся волнами тепла и любви барельефы: солнце и луна и звезды, и пейзажи. И еще высоко-высоко вделаны были во врата кольца, за которые надо было дернуть, чтобы они открылись.

Алеша влетел и вбежал в огромную залу, стен которой почти не было видно, а полом служило глубокое, промерзшее до дна озеро. В дальней части залы высился трон из ослепительно черного льда, по обе стороны от него кружили два снежных вихря, на троне же восседала сама Снежная Колдунья.

Когда в зале появились Алеша, Ольга и все остальные – Колдунья вскочила, и оказалась огромной: в десятки метров высотой, с крутящимся стремительно и завораживающим темно-снежном платье. Из глаз ее посыпался снег, изо рта, когда она заговорила, подули морозные ветры. От голоса её холодела кровь и слабела воля.

– Ты пришел!.. Не буду спрашивать зачем ты пришел – вон они вороты твоего мира – ты видишь их прямо за моим троном! Ну что же, человечек, попробуй получить свой мир обратно ха – я посмеюсь!.. – И она крикнула двум снежным вихрям, что ревели у ее трона:

– Разорвать его на кусочки, а сердце принести мне!

Вихри, слегка накренившись вперед, сорвались с места и, словно два зверя, бросились на Алешу.

– Протяну руку! – выкрикнул Чунг и обратился в золотой, горячий меч. Алеша схватил его, и меч стал продолжением его руки. И вороной крылатый конь Вихрь взвился навстречу вихрям снежным. Жар, в нетерпении испуская плавящие лед языки пламени, был рядом, здесь же и Оля… Они столкнулись со снежными вихрями, разорвали, разодрали их на отдельный безвольные снежинки и тогда сама Снежная колдунья бросилась на них…

Она выросла еще больше, поднималась уже на сотни метров, так что трудно было охватить одним взглядом всю ее, к тому же фигура ее с каждым мгновеньем все меньше и меньше напоминала человеческую. Сотни переплетающихся буранов понеслись из нее – они в упоении вгрызались в лед, разрывали его, полнили воздух глыбами, словно змеи извивались, тянулись распростертыми, стремительно вращающимися глотками.

Они метнулись вперед и вверх навстречу снежной колдунье; они вгрызались в водовороты, вихри, в которых стремительно вращался снег такой же острый как битое стекло, они закручивались с чудовищной скоростью вокруг водоворотов – росли вместе с ними…

– Мерзавец!!! – рев снежной колдуньи ледовыми клыками вгрызся в Алёшин череп и проломил его… Но он все еще летел вперед…

Вот вспыхнуло все и он обнаружил, что тонет в тянущимся от горизонта до горизонта болоте; болоте из тощих, изувеченных человеческих тел; их было бесконечное множество, все мироздание было заполнено этим смердящим болотом…

А Оля оказалась в огромной толпе. Сверху безжалостно пекло солнце, стояла невыносимая жара, и мириады человеческих голосов сливались в один мученический стон… Толпа – бесконечная, плотная, нескончаемо перемешивающаяся, нескончаемо говорящая что-то… Она давила, она швыряла Ольгу из стороны в сторону и не было из нее выхода. И тут Ольга услышала детский, зовущий ее голосок… Оля жалостливо вскрикнула и, рассекая толпу руками, подныривая, протискиваясь, побежала на этот детский голосок.

И вот она увидела её – маленькую, сидящую на крошечном пятачке раскаленной поверхности. Каким-то чудом, плотным потоком шныряющие вокруг ноги, не задевали ее; девочка держала в руках цветные кисти и рядом с ней нарисовано было улыбающееся солнышко и задумчивая луна.

– Мама! – нежно прошептала девочка и протянула навстечу Оле свои тоненькие ручки, – Мама! – засмеялась она, когда Ольга подхватила ее на руки… Оля плакала и смеялась, и осыпала девочку поцелуями, а та зашетала ей на ухо:

– Возьми меня отсюда к солнцу и луне!

– Хорошо, хорошо, родненькая моя, – засмеялась, все еще плача, Оля и почувствовала, что за спиной ее выросли крылья и она облаком взмыла, оставив навек ревущую, скребежущую преисподнюю.

Алеша уже наполовину погрузился в вязкое болото человеческой плоти – с ужасом понял он, что все эти несчастные еще живы, шевелятся слабо, стонут, веками погружаются ко дну и затем веками всплывают…

Перед Алешей в воздухе появился летающий ковер – совсем небольшой, только для одного человека, и открылось окно за которым золотились врата. Стоило только взобраться на ковер, полететь, встретить там Олю и… Он рванулся к этому ковру, но тут услышал рядом с собой слабый женский стон:

– Помогите моему мальчику…

Он обернулся: женщина изувеченными руками прижимала к исхудалой, впалой груди, грудного младенца…

И Алеша забыл тогда о своем счастье, ЗАБЫЛ ОБ ОЛЕ, ради того, чтобы спасти эту женщину и младенца, который, когда вырастет, быть может станет лучше и его, и Оли.

С радостью он помог им взобраться на ковер – с радостью хоть и знал, что впереди его ждут долгие века мучений, в которых он будет медленно растворяться в этом болоте, сходить с ума, превращаться в ничто, и никогда не увидит он больше Оли и родины своей…

Вот ковер унес их и Алеша остался один в болоте.

Но это продолжалось лишь краткий миг – затем болото завертелось, и распалось на ледяные обломки, которые со звоном поглотились одним из кровавых буранов…

Вновь он был у Ворот; и почувствовал, что Олина воздушная рука, коснулась его руки, слилась с нею воедино…

Тут Алеша понял, что они не летят больше вверх – нет, они растут, стремительно – становятся двумя великанами. Две души их, словно два бесконечно растущих дерева, для которых века проносятся в мгновенья – все выше и выше взмывали вверх, распускались могучими кронами…

А снежная колдунья вдруг сделалась маленькой – стала снежным комом под их ногами, завизжала испуганно – и уползла в какую-то нору, исчезла без следа…

Не было теперь слабости в их телах, напротив полнились они силой великой; взглянул Алеша на Мертвый мир, как на поверженного врага – жалкой, раздавленной, холодной лепешкой лежал он под его ногами…

Чунг был теперь огромным пышущим золотым светом облаком. Здесь же был и Жар – стихия огненная преданная и гневная; и Вихрь, распустил свои черные крылья…

– Ну вот мы и пришли. – голос Оли пролетел над Мертвым миром, сотрясая его…

Теперь врата были в один рост с Алешей – он протянул руку к их створкам. Едва коснулся вделанных в них колец, как они сами плавно стали перед ним раскрываться; нежный полнящий свет коснулся его лица…

– Прощай, прощай друг! – запело дождем и ветром золотистое облако, которое было когда-то Чунгом, – Меня ждет другой – мой бесконечный мир! И сейчас за створками ворот наши дороги разойдутся, но не на век – знай, что наши миры где-то пересекаются меж собой, и мы еще обязательно встретимся…

И вот ворота открылись полностью, и над ними раскинулось облачное, хранящее в своей бесконечности все сноведения и мечтания небо. Неописуемое в своем многообразии, нескончаемое, все время движущееся…

И они переступили порог…

Запах спелых пшеничных колосьев, чувства вечного покоя, простора и любви; все это реками хлынуло в их души… И они полные любви и счастья поднялись к небу, полня и пронзая его…

* * *

Алеша открыл глаза и обнаружил, что лежит на ледовом полу, который сотрясался в смертных судорогах. Время от времени с потолка, сопровождаемые облачками снежной пыли, падали обломки.

Он сразу почувствовал это теплое, бьющееся в его груди – это был бесконечный живой мир его видений.

– Оля, – захрипел он и из рта его потекла струйка крови, смешиваясь с той кровью, которой залито было все вокруг.

Он приподнялся на локте, увидел ее: она лежала рядом с ним, мертвая, наполненная небесной белезной, с горстью красной рябины около сердца.

Не отчаяние, но светлая вечная печаль, которая сродни была любви охватила его теплым согревающим облаком.

Он помнил ее слова, и он знал, что теперь они действительно никогда не расстануться, что теперь каждую ночь будут встречаться они в том бесконечном мире, а потом в один прекрасный день, когда смерть коснется и его, встретятся там уже навсегда…

Алеша осторожно подхватил ее тело: она была легка, невесома. Он понес ее, не чувствуя ног, словно бы паря по воздуху; все всматриваясь в ее лицо, запоминая на прощание каждую ее черточку…

Потом он вышел на берег подводного грота и там встречала его ледовая лодка – он сел в нее, и она стремительно понесла его прочь, по ледяным туннелям.

На берегу озера, что звенело и переливалось под дворцом-цветком, встречала их Снегурочка, и над головой ее светился, роняя вниз в воду солнечные лучи ледовый купол, и весь воздух был наполнен прохладным, полным жизни свечением, плескалась темно синяя с разлитыми на ней солнечно-небесными стягами вода; под сводами эхом звучала пульсация этой воды: и здесь была жизнь, и здесь в самом сердце тьмы и холода пела она свою победную песнь!

В снежном вихре подняла Снегурочка Алешу на вершину дворца-цветка; и подняв свои руки к сияющему темной глубиной и северной радугой небу, закричала выпуская из груди стремительную снежную птицу:

– Отец! Отец!

Прошло некоторое время, и вот с небес на снежной колеснице, запряженной тремя белыми конями, которые высекали копытами из воздуха снежные искры, спустился к дочери своей Дед-Мороз.

Она сказала ему краткие слова, поведав обо всем…

Потом был полет на колестнице: она мчалась, над облаками и иногда в их разрывых показывались далекие земли; ниточки бегущих по ним дорог, замки, города, горы, морские просторы, покрытые пенистыми волнами, паруса кораблей плывущими куда-то к неведомому…

Он слышал раскатистый голос Деда-Мороза, который правил колестницей:

– В холодный темный зимний день суждено вернуться тебе на родину. Но знай, что совсем близка весна.

– Вы знаете куда… – с громко стучащим сердцем, беззвучно спрашивал Алеша.

И тот могучий волшебник, которого детвора называла Дедом-Морозом, с величайшим уважением в голосе отвечал ему:

– Да я знаю это место… Я хотел сказать тебе еще одно: о даре, который дан теперь тебе, дар которым можешь пользоваться весь небольшой остаток свой жизни. Отныне ты станешь целителем для тех чьи душа измучена; болит своей пустотой. И ты будешь слышать их безмолвные, неосознаные вопли, также как и я слышу сейчас твой беззвучный, но могучий голос. Ты сможешь излечивать их: стоит тебе только, взглянуть им в глаза и тогда увидят они истинный путь и если захотят пойдут по нему..

И Алеша беззвучно, зная, что его услышат отвечал:

– Пусть будет так. Я стану целителем. И правда, что не долог будет мой жизненный путь, я чувствую, что то, что пережил я, было слишком тяжело. Но и длинная жизнь лишь мгновенье против вечности, и длинная жизнь может быть гораздо более пустой чем жизнь короткая.

– Истину, истину говоришь! Вижу – долго останутся в памяти людской рассказы о твоих грядущих деяниях, а теперь ты дома!

Сквозь разрывы темных туч нырнули они вниз, к земле родимой, укрытой белым ковром, и день действительно был темным: из туч падал снег, стволы березок одиноко качались на ветру. Это была та самая роща, которую Алеша все время хранил в своей душе и потому вовсе не восторжен был увидив ее, а лишь принял как должное, как часть самого себя.

Сани опустились на берегу спящего подо льдом озерца, и Алеша, оглядевшись увидел любимую Олину березу. Он сразу понял, что это именно она: чем-то заметным только для души выделалась она среди своих сестер; что-то хранящее в себе печальную память об Оле было в каждом ее изгибе.

Алеша подошел и положил прямо под ее стволом Олино тело – такое же белое как и снег вокруг и береза. Тогда случилось чудо: снег раздался в стороны, обнажая расступившееся лоно земли, которое приняло в себя Олино тело, обратив его в прах.

И из земли навстречу темному небу, навстречу холодному ветру, потянулся одинокий, тонкий, нежный подснежник. Вьюга выла, ветер завывал, но ничего не в силах были они сделать этому первому предвестнику грядущей весны.

Над этим подснежником склонился на коленях Алеша, он нежно целовал окровавленными губами тонкие лепестки, роняя слезы, шептал в душе то, что нельзя выразить словами.

А на следующий день наступила весна: небо прояснилось, забрезжило нежным светом, мир залился яркими красками, и отовсюду слышалось неумолкающее, прекрасное, полнящее все мировоздание пение жизни.

ЭПИЛОГ

Прошли годы…

То был тихий, светлый день золотой осени. С самой высоты неба и до хранящей еще летнее тепло земли, нежными лучами падали солнечные потоки. Свет их был мягок и нежен, он разливался по золотистым ярким лесам, вместе с ветерком, свежим спокойным дыханием витал в воздухе, играл бликами на парящих в воздухе листьях.

Здесь, на берегу небольшой речушки, именем Сестра, неподалёку от деревни Темники, у белеющего ствола прекрасной, Одинокой Берёзы, присел отдохнуть старый человек. Он положил рядом с собой посох и, прислонившись спиной к стволу, оставался долгое недвижимым; лишь глаза жили на его морщинистом лице: с любовью всматривался он в осенние дали…

Но вот над ним запела печальную песнь древесная крона. Старец поднял голову и увидел широкое солнечно-янтарное облако, трепещущее словно живое от порывов ветра. Облако умирало, медленно таяло, выпуская к земле потоки золотистого, шепчущего нескончаемую, прекрасную песнь, дождя.

Этот дождь разбивался на отдельные листья и они, маленькими корабликами падали на темнеющую поверхность речушки и уносились течением куда-то…

Рядом с деревом остановился другой старец, он, приглаживая длинную белую бороду, произнес:

– Вот, мил человек, какими судьбами в нашем краю?

– Да вот иду по земле родной, правду ищу.

– Что ж, то дело хорошее, мил человек. А знаете ли вы, что это за берёза под которой вы сидите?

– Нет…

– Так это наша гордость. Каждому гостю, каждому человеку заезжему показываем мы её. Знай же, мил человек, что в давнем-давнем году, когда еще мой прадед под столом бегал, в прекрасную весну, такую светлую, что до сих пор о ней помнят, побывали здесь некто Алеша и Оля, помогли нам избавиться от проказ лешего и выполняя его просьбу посадили здесь это дерево… Вырос тот мальчик и стал Алексеем чудотворцем.

– Как, самим Алексеем – чудотворцем? – изумленно прошептал странник, подхватил свой посох, отодвинулся от берёзы, и с благоговением смотрел на это нежное древо.

– … Да уж триста лет с тех пор минуло, а память о делах его еще живет в сердцах людских, и долго еще жить будет, хоть и оставил он этот мир в годы совсем юные… А вы сидите, сидите – от неё, от этой берёзы, покой великий в душу исходит. И еще: иногда здесь пение в воздухе слышится; говорят, что пение это свет и любовь в душе пробуждает, откуда-то из иного мира доносится оно… и триста лет спустя доносится… А жизнь прекрасна и нет ей конца, и смерть есть новое рождение – начало жизни иной, вечной.

КОНЕЦ.

12.04.00