Текст книги "Пронзающие небо"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

– А я узнал великое новшество! Оказывается, чтобы удостоиться ночи, совсем не обязательно сочинять четверостишие!..

– Что?! – разом несколько напряжённых голосов.

– Да, да! – продолжал ликовать счастливый безумец. – Я же прошёл просто так, под защитой этого Господина… То есть не Господина, а так… Ещё и не известно кого, может – преступника…

– Так, так, так – и что же из того. – голоса и вкрадчивые.

– А то, что, когда пришла великая минута – я не мог сказать ни строчки, чтобы посмеяться над стариком. Так Она сама строчки придумала! Понимаете – совсем не обязательно…

– Ересь! Великая ересь! Хватайте его! К суду его! К суду!..

– Да что вы?! Да я…

Но ему не дали договорить. Сильные руки схватили эту фигуру, и, как не старался он вырваться – удержали его, понесли вслед за Алёшей. Долго-долго продолжался этот подъём; была довольно значительная тряска, и от этого, в конце концов у юноши невыносимо разболелась голова. Изломанные углы, проломы в комнатки – какое же однообразие!.. Было что-то безысходное, отчаянное в окружающих его лицах – точнее в одном размноженном, невыразительном лике.

– Отпустите меня! Я сам пойду! – никакого ответа. – Послушайте: я куда вы меня несёте?.. Ну что же вы не отвечаете?! Куда вы меня несёте?..

Один из идущих, старательно глядя мимо Алёши, проговаривал:

– Не отвечайте ни на один его вопрос. Возможно, и очень даже вероятно, что – это большая ересь…

Вот, наконец то коридор раздался в стороны, и они остановились в довольно просторном костяном помещении, перед костяными же воротами – Алёша уже едва воспринимал эта – от грохота бессчётного множества исступлённых, басистых голосов, буквально раскалывалась его голова.

– Открывайте! Открывайте! Открывайте! – заревели многочисленные глотки.

Протекло ещё несколько минут рёва, и тогда только, надрывно скрипя, треща, и брызжа костяной пылью, ворота поползли вверх. Навалился ток воздуха, который после мрачных подземелий показался живительно свежим. Тут же грянула команда: "– Тихо!.." – и все выкрики разом смолкли.

Теперь только ворота, отсчитывая последние свои метры надрывно, грозясь в любое мгновение переломиться скрежетали, и вот наконец прекратился и этот скрежет, и Алёша, в блаженной для него тишине увидел небо Мёртвого мира. Единственное – эти застывшие, клубящиеся массы были на высоте не в версту, не в двух верстах, но на огромной – в десятки, а может и в сотни вёрст. Однако, клубы были такими исполинскими, что и на таком расстоянии были видны отчётливо, и, казалось – не представимой своей массой продавливали пространство, грозили рухнуть, раздавить под собою.

Со всех сторон послышались испуганные вскрики, но на них навалились самоуверенные басы:

– Новоприбывшим не бояться!.. Всякое проявление испуга будет приравнено к ереси!.. Восторгаться величием загадочного неба! Восторгаться!..

И тут вновь стал нарастать гул голосов – теперь правда сбивчивый: кто-то пытался уверить себя, что ему совсем не страшно. Алёшу понесли вперёд, и вскоре, когда пещера осталась позади, он увидел исполинскую, вздымающуюся вверх дугу – даже и дух захватывало от размеров этого – Алёша был поражён – никогда ещё не доводилось ему видеть такого исполинского… Это был костяной колосс с полвесты в основании, выгибающийся дугой, и вздымающийся вверх на многие версты – колосс поражал размерами, но на поверхности его были заметны трещины, многометровые выбоины – казалось – он рухнет, а это могло произойти в любое мгновенье, и с падением его погибнет целый мир. Вокруг восклицали:

– Гостя из вне на высочайший уровень! Еретика-антистихотворца на шестисот семидесятый для распыления…

Звучали и иные голоса, которые распредели уже не отдельных новоприбывших, но целые группы. Тогда же Алёша приметил, что откуда-то сверху свисают цепочки самых разных оттенков от серого до непроницаемого чёрного. После каждого «распределения», дёргали за какую-нибудь из цепочек, и она стремительно уносилась вверх. Когда назвали его «высочайший» уровень, то дёрнули за цепочку наиболее светлого цвета…

Спустя некоторое время сверху стали спускаться платформы. Они падали на некотором отдалении от сгрудившихся масс, и при падении каждой слышались голоса:

– Та-ак – это пятисотый Б – группа четыре семь – Б-ы-с-т-р-о!!!..

Когда на ту или иную платформу загружались распределённые, то обвившие их по сторонам массивные тросы напрягались и стремительно подымались. По мере того, как платформы уносились вверх, толпа таяла, был унесён и отчаянно сопротивляющийся "еретик-антистихотворец", и остался один Алёша и окружающая его группа размноженного лика. Наконец грохнулась платформа, которая была такого же светлого света, как и вызвавшая её цепочка. Как только Алёшу внесли на платформу – тросы напряглись, и платформа столь стремительно, что у юноши заложило в ушах, понеслась вверх. Его крепко держали, но он всё-таки мог оборачивать голову, и видел, что те платформы, которые подымались прежде, уже остановились на разной высоте, возле объёмных проломов в этой костной исполинской поверхности (причём над каждым пролом были выбиты номера). Новоприбывших выгружали, причём, в зависимости от назначения – либо обращались с ними вежливо, либо же пихали, били… У каждого уровня было множество окошечек, которые не имели какой-то определённой формы, но были просто кривыми, уродливыми проломами из которых вырывался мертвенный свет в самых разных оттенков. Раз их платформа задела какую-то иную – сильно качнуло, брызнули искры, а кто-то из стоявших на краю не удержался – полетел вниз… Подъём был долгим, и за время его Алёша ещё несколько раз видел пролетающие мимо тела, или обрывки тел – было непонятно живые они или нет – во всяком случае, падали они беззвучно.

Как и следовало ожидать, несмотря на стремительность, подъём выдался очень долгим, и с каждым оставленным внизу десятком метров нарастал стремительно меняющий направление, то ледяной, то обжигающий ветрило. Юноша хотел взглянуть с той высоты на которой теперь находился, однако, его по прежнему накрепко держали и единственное, что он мог видеть – отлетающую вниз костную поверхность…

Самая верхняя часть кости выгибалась плато версты в три, с ужасающе изодранными, прогибающимися вниз, грозящими катастрофой краями; возле одного из таких прогибающихся краёв в костной поверхности была пробита выемка и в эту то выемку и поднялась платформа…

….Сотни, тысячи голосов – и в какой же стремительной, исступлённой череде все эти голоса грохочут, переплетаются, наваливаются – валы слов, океаны восклицаний – конечно, Алёша не утерпел и сразу поднял голову. Увидел он огромное число однообразных ликов – эти лики были ликами приведших его, но всё же и отличались от них: хотя черты тоже были оплывшими, а глаза мутными – всё же под мутной пеленою постоянно пылал мучительный, надрывный пламень; эти, пристально в него впивающиеся глаза, так и кишели вопросами; и сами лики – с первого взгляда казались точно такими же мертвенно бледными как и там, на много вёрст внизу, в подкостной галереи – но в галерее бледность была вызвана постоянной нехватка воздуха, возможно – питанием (Алёша так и не узнал, какое они там находили себе пропитание) – здесь же смертная эта бледность подымалась из глубин – тот нездоровый, лихорадочно пышущий пламень, который пылал в их глазах – выжигал их изнутри… Они были гораздо более измождены нежели жители глубин, и, приглядевшись повнимательнее, Алёша даже ужаснулся их худобе: ведь здесь, несмотря на костяные укрепления по краям площадки, бил постоянный сильнейший ветрило, и они непременно должны были бы быть унесены – и только потом, приглядевшись, он обнаружил, что на ногах их – ботинки с высокими, сбитыми из чего-то тяжёлого подошвами – эти то подошвы их и удерживали…

Меж тем, продолжая оглядываться, Алёша обнаружил, что всю вокруг заставлена выдолбленными из кости массивными стволами; на которых лежали массивнейшие тома, в которых усердно что-то записывалось; меж столами высились костяные приборы о предназначении которых Алёша даже не мог догадываться: приборы эти отчаянно двигались, крутились, вертелись – и было их так много, и так разнообразно было их движение, что у Алёши зарябило в глазах, он опустил голову, замотал ею, пытаясь совладать со сдавливающим виски обручем ледяной боли, и тут осознал, что к нему обращаются с многочисленными вопросами. Причём тон вопросов был самый разный – то обращались к нему почтительно, то грубо встряхивали, и выкрикивали повелительно, дыша чем-то смрадным в лицо. Алёша и рад был бы ответить, да наваливалось на него такое множество слов, что он просто путался в причудливом переплетении слов, и, наконец, не выдержал, завопил:

– Оставьте! Оставьте меня!.. Оставьте же!!!

Он был существом, которое одним своим видом уже повергало в изумление; когда же он завопил, то все, даже и державшие его отпрянули – встали плотным кольцом, которое по крайней мере защитило Алёшу от ветра. Кольцо безмолвствовало, ожидало от Алёши какой-то дальнейшей выходки, которая указала бы им, что же делать дальше; однако же за пределами кольца продолжалось то шумливое, суетливое подобие жизни, которое царило здесь и задолго до Алёшиного прибытия. Конечно, юноше больше всего хотелось просто вырваться из этого места, но, не видя к этому никакой возможности, спросил первое, что пришло в голову:

– Расскажите мне о себе. Покажите, чем вы живёте…

Вновь зашумели голоса, но уже счастливо-одобрительные, и среди прочего было выражено повеление, чтобы двое из приведших Алёшу остались, поддерживать хрупкого гостя, а остальные – убирались по своим уровням. Приказание было исполнено и начался осмотр…

Что запомнил Алёша?.. Запомнил, что окружающие всячески пытались выразить своё почтение – в поклонах, в любезных, льстивых словечках, в отвратительных своей невзрачностью улыбках. Причём больше всего старались льстить те, кто осмеливался прежде выражаться за Алёшу как за еретика; они воображали, что он затаил на них зло, и ужасно волновались (хотя, как он мог таить на них какое-то зло, когда они ничем и не выделились из однообразной массы?). Постепенно в окружающей его толпе росло убеждение, что Алёша наделён огромнейшей властью, и они считали уже за величайшее счастье, что им дозволено составлять его свиту – они с ожесточением натасканных псов, отгоняли всех, кто пытался пристроиться со стороны (да и друг на друга поглядывали как на соперников, искали только повод, чтобы сцепиться)… Алёше были показаны различные дёргающиеся и стонущие приборы, было объяснено по какому принципу происходит их движение, а когда Алёша спросил, в чём смысл этого движения, и вообще – всех их суеты, то получил восторженные возгласы (они увидели в его вопросе некий высший смысл); его подвели к подъёмнику, который черпал и черпал из костных недр сотни мелко исписанных листков – причём некоторые листки были залиты кровью, или чем-то смердящим; листки эти стремительно просматривались, и почти все сбрасывались обратно, в костные недра – лишь незначительная их часть разбиралась, расшивалась по толстенным книгам (некоторые на десять метров громоздились), Алёша видел, как одну из этих книг сбросили вниз, и тут же принялись сшивать новую… Прошли ещё немного и вот следующий подъёмник – он беспрерывно поднимал слитые из костей механизмы, от самых ничтожных, до многометровых: всех их объединяло одно: они столь отчаянно дрыгались, извивались, что напоминали выдранные из единого организма агонизирующие части (и впрямь некоторые брызгали какими то тёмными жидкостями) – в не зависимости от величины, все эти приборы были одинаково отвратительны, однако ж те, кто стояли возле этого подъёмника чем-то их различали – большая их часть, так же как и листы, летела вниз, немногие же оставлялись, скреплялись между собою и образовывали новые, всё более сложные механизмы – когда же механизм становился слишком громоздким или устаревал, то его, также как и десятиметровые томищи, сбрасывали вниз.

Алёша истомился от этих непонятных образов, и вдруг, пронзаемый холодом в сердце, схватил одного из шедших рядом, и, хорошенько его встряхнув, прохрипел:

– Зачем всё это, а?!.. К чему эта мучительная работа?!..

Схваченный, равно как и окружающие, вновь принялся торжественно, благоговейно восклицать, но Алёша не унимался – он ещё сильнее встряхнул его:

– Говори – откуда это всё подымается?!

– Со всех уровней… – голос испуганный, дрожащий – кажется, встряхиваемый только теперь осознал, что навлёк гнев "Высочайшего гостя".

– Так – ясно. Стало быть: из всей этой костной толщи, со всех этих вёрст. – Борясь со стискивающим виски ледяным обручем, хрипел сквозь сжатые зубы Алёша. – …Ну, а что там написано?..

– Где… написано…? – в выпученных на Алёшу глазах безумием пылал ужас – человек этот, несмотря на то, что на голову превосходил его, теперь настолько сжался, что сделался даже и меньше; снизу вверх на него глядел.

– Да на листах! На листах вот этих!..

Алёша выхватил из кипы проносимых мимо листов горсть и сунул в совсем уж перепуганное, дрожащее лицо..

– Ну так – читай же…

Перепуганная частичка массы вырвала из его рук этот лист, дрожащим голосом (конечно – а каким же ещё?!) начала зачитывать: "На блоке ааа1ррр2, выточены детали для проекта бртрок74гр37 забраковано семь тысяч сто сорок компонентов по ниже приведённым…"

– Довольно! – вскрикнул Алёша, и тут же часто-часто зашептал. – …Довольно, довольно, довольно уже этого безумия… Я понимаю – здесь огромный мир, невообразимое количество уровней, и на каждом из этих уровней что-то да производится, подымается сюда; здесь производятся некие расчёты… В общем, несчётное число частичек доставляет сюда некие механизмы, их здесь скрепляют, потом сбрасывают в бездну; ещё – каждую минуту сюда подымаются тысячи страниц, исписанных подобной билебердой. Но я не понимаю – какова конечная цель всего этого?..

– ОН хочет увидеть, ТО к чему ведёт ВСЁ!..

Эти слова провожатый громогласно выкрикнул несколько раз, и тут же подхватил Алешу под руку – картинно выставил свою руку в свою сторону, и тут же толпа в той стороне расступилась – образовался живой коридоров в окончании которого высилась конструкция настолько причудливая и негармоничная, что напоминала предсмертный бред помешанного, и описывать её столь же немыслимо, как и запомнить: эти формы не умещались в сознании, надо было стать безумцем, чтобы дать ей описание.

Алёше пришлось подняться ещё на несколько ступеней, и там он увидел беспорядочно расположенные стекляшки, которые выпирали из костной поверхности – новый его приспешник знаком указал, что нужно к этим стёклышкам приложиться глазами, и Алёша выполнил это – причём, чтобы приложиться разом двумя глазами, ему пришлось выгнуть голову, но, созерцая, он сразу же позабыл о своём неудобном положении…

Если представить, что некто нашёл древний, истлевший скелет, и, зачем-то – вот уж безумец! – склонился к нижнему из рёбер этого скелета, повернул голову и смотрит через сплетение рёбер к голове, то – он увидел бы примерно тоже, что и Алёша. В дополнение картины надо сказать, что скелет был окружён почти непроницаемым мраком, и едва-едва проступали из этого мрака расплывчатые силуэты каменных глыб…

Алёша что-то понял, но понимание это было настолько расплывчатым, что он сразу же отстранился, и, повернувшись к своему, расплывающемуся в угодливой улыбочке лицемеру, говорил:

– Ну что ж – я вижу: лежит скелет. А дальше то что?..

– В нём же великая цель – Вы же знаете, конечно.

– Конечно я знаю, однако не мог бы ты мне повторить.

– О, конечно, конечно…

И прозвучала заученная длинная фраза, в которой было слишком много стенобитных канцелярских слов, чтобы я стал приводить её здесь, но которая сводилась к тому, что в великий день окончания ВСЕГО, великан поднимется, и начнётся райская жизнь, о которой однако ж никто ничего не мог сказать – настолько это жизнь должна была отличаться от привычной им.

– Ну, хорошо-хорошо… – едва вытерпев до окончания фразы, воскликнул Алёша. – …Ну, а где этот скелет то лежит?..

– На Плато Вечности… – лицемер отвечал таким самоуверенным тоном, каким ученик-отличник отвечает на экзамене.

– Ну а где это плато?

– Под нами.

– Хорошо – плато под нами; ну а куда надо пойти, чтобы до великана дотронуться?..

Лицемер самодовольно улыбнулся:

– Так на рёбре его Величайшего из Величайших мы и стоим…

Эти слова, произнесённые привычным, угодливым тоном, громом грянули для Алёши – за ними последовали и ещё какие-то слова, однако же юноша их уже не слышал. Да – он почувствовал ещё и прежде!..

Теперь он восстановил в памяти все события, которые привели его и Чунга к этому месту. Вспомнил, как бежал вниз по склону от чёрного болота, всё быстрее и быстрее бежал, ноги заплетались, он пытался остановиться, но был не в силах – колдовская сила влекла его. Потом обо что-то споткнулся, полетел и во время этого полёта и был возвращён Олей – когда же вернулся, уже лежал возле чёрной стены – упасть с такой высоты он не мог; выходит – в безмерное число раз уменьшился, и всё последующее время метался в мирке, который возник под костями, в костях, и на костях некоего лежавшего там скелета. Вспомнилась галерея в которой трепыхались, сочиняли свои мерзостные стишки карлики второго уровня и понял – это была нижняя часть слившегося с каменной поверхностью позвоночника, исполинские же, часто переломанные наросты – позвонками.

– Выходит, я сейчас на ребре… А что же на иных рёбрах, что в черепе?

Этот вопрос он никому не задавал, но в изумлённом его состоянии он сам собою вырвался. Тут же последовал ответ экзаменуемого:

– Вы изволили прибыть на нижнее из рёбер, для того же, чтобы перейти в верхние мы должны сделать достойное открытие. Например в прошлое «па» Эль… вывел общий закон для кручения вихрей формы б сто семьдесят во время…

– Хорошо-хорошо – что в черепе.

– В черепе – Высочайший и Мудрейший, кого могут лицезреть только избранные. Он направляет помыслы…

– Могу ли я лицезреть этого "Высочайшего"?

– Да – если вам угодно будет покинуть нас так рано… Надеюсь вы возьмёте меня ко дворцу.

– Раз вы стали такими послушными: прежде чем отправиться в центр я бы хотел, чтобы ко мне был доставлен… иной "Высочайшие посланник" – его найдут примерно в том же месте, где и меня…

– О, какая честь!.. Мы непременно…

– Нет – не только вы!.. Я не стану оставаться здесь больше не минуты; я спускаюсь вниз, туда – в самую нижнюю пещеру с ничтожнейшими. Да Чунг уже наверняка появился там! Скорее-скорее! Как то его встретят все эти карлики?!.. Там же ещё эта давка…

– Конечно-конечно, но вы не забудете о моих услугах…

– Вниз! – крикнул Алёша.

Алёшин крик "Вниз!" подхватила вся его подхалимская свита – повторяли они это слово точно заклятье, двинулись было вниз, в сторону платформ (а поднимающих вверх-вниз платформ здесь было с несколько десятков); но навстречу, снизу и так поднялась одна платформа – и оттуда выбежало десятка два человечишкой, который не были частью окружающей громадной толпы, потому хотя, что их лица прямо-таки дрожали от ужаса – они смертно бледные, сжавшиеся – они, только вырвавшись в эту, верхнюю часть мира, сразу завопили такими истошными, пронзительными голосами, что произошло волнение гораздо большее, нежели бывшее по прибытии Алёши.

– Бедствие великое! Всё изменяется! Рушится! Восстание! Крах!!!..

И вот работа была прервана – все обернулись, все замерли, выжидая продолжения – этот за невообразимо долгое время отлаженный, но безумный механизм дал сбой – из бездны нижних уровней продолжали поступать кипы листов, механизмов и механизмиков, но их уже никто не разбирал, и за краткое время уже образовались массивные груды, которые отчаянно шипели, брызгали чем-то раскалённым, смрадным – в общем, совершенно невозможно было вблизи них находиться (однако ж находились – стояли и слушали).

– Всё-всё рушится! – вопили обуянные ужасом лики. – Теперь из ям лезут уже не простые ничтожнейшие! О нет – они подвержены новым еретическим идеям…

Тут разом несколько голосов заявили:

– В таком случае применительно растаптыванье и сброс обратно в ямы для дальнейшей переработке.

В ответ – вопли ужаса:

– О, нет, нет! Дело в том, что – это происходит повсеместно…

– Что – на всей протяжности хребтовой галереи?!..

– Да-да – из каждой ямы, число выбравшихся заряжённых новыми, непозволительными идеями не поддаётся учёту.

– Направить на них отряды второго уровня…

– Дело в том, что весь второй уровень уже составляют восставшие!

– Что?! Что?! Что?! Что?! Что?!!!!.. – тысячи и тысячи голосов слились в один беспрерывный, всё нарастающий и нарастающий вал – вот теперь пробудился в них ужас.

Когда вновь завопили прибывшие снизу, то рухнула не разобранная, успевшая вырасти на десятиметровую высоту груда механизмов – она завалилась на собранный усердно и бессмысленно работавший механизм, и при падении проломила его; тут же с треском взвились ядовито-многоцветные языки пламени, принялись пожирать дрыгающееся в агонии костяное переплетение, и расходились всё сильнее и сильнее, всё большие жаром веяли, надувались пузырями, лопались оглушительными раскатами – несколько из стоявших поблизости были объяты пламенем, бешено вопя, слепо стали пробиваться через толпу, что, конечно, только усилило общий ужас.

Когда подоспело ещё несколько платформ, и с них тоже высыпали, и тоже принялись вопить, то Алёше не малых усилий понадобилось, чтобы выстроить из потоков слов сведения. Всё же он понял, что во всём великом множестве нижайших ям произошло нечто, что заставляло вновь выбравшихся ничтожнейших полностью менять своё поведение – складываясь в мизинчатых карликов, они отказывались драться друг с другом, но толпами бежали к лестницам, там. совершая одну из величайших ересей, по собственному желанию вырастали до карликов второго уровня и…

– Вся галерея уже переполнена ими!.. Они рвутся вверх!.. Они мчатся вверх, они хотят стать такими же как мы без Великой Ночи!.. Великая ересь! Восстание!..

Смятение достигло наивысшего своего предела и многие метались уже без всякого подобия мысли, схватившись за голову, жалобно стеная – кое кто и вниз срывался. Но вот, с оглушительным треском, переполняя бумажный подъёмник стало выползать нечто новое, пышущее ослепительным, кровяным цветом – в этой крови желтело нечто, напоминающее хаотический разброс линий, но на самом деле – местную письменность. И вот зазвенели восторженные голоса:

– Это послание от Наивысшего! Всё – мы спасены! Победа! Наивысший одержит победу!..

Они ухватились за эту мысль и уверились в ней столь же скоро, как и в том, что Алёша – не еретик, а Высочайший Гость.

– Читайте! Читайте! Читайте! Читайте!..

Алёша чувствовал, что теряется, растворяется во всём этом хаосе – он понимал, что каждое слово, каждое действие, вообще – каждый образ окружающее, есть не только бессмысленность, но и болезнь, безумие – однако ж ярость волнами леденила из сердца, и он поддавался этому чувству; оно исполинскими вихрями закручивало, надрывало – и он, скрипя зубами, и всё сильнее и сильнее сжимая нестерпимо ломящую голову, чувствовал, что сейчас вот броситься и будет вопить вместе со всеми, пожалуй ещё и бить и сбрасывать этих ненавистных, мученье приносящих вниз – и так до тех пор, пока его самого не сбросят – только вот он вцепиться в того, кто его столкнёт, и пока будет падать, пока не расшибётся, всё будет грызть, разрывать этого мерзкого, этого… Врага. Страшная эта картина пронеслась перед Алешей настолько отчётливо, что он разжал голову, и силой перехватил за запястье стоявшего поблизости, зашипел страшные слова проклятья, но тот настолько был поглощён иными словами, что даже и не заметил этого. Разом несколько голосов, надрывая связки, читали прибывшее, ослепительно окровавленное послание:

– …В связи с чрезвычайным положением – Восстание категории А-экстра, приказываю привести в действие механизмы плавки в нижних уровня пламени каждых из рёбер. Устремившееся вниз расплавленное костное существо должно залить всех заговорщиков. Жители иных уровней, и в особенности жители открытых верхних уровней должны быть готовы к сильной тряске, возможно и к наклону поверхности, из-за изменения толщины рёбер…

И на всё это было одно чувство, выраженное в долгом, долгом вопле, повторяющем слово "Гениально!" и "Спасение!", во всех возможных комбинациях; потом пришёл первый толчок, некоторые повалились, но всё равно продолжали торжествующе вопить. Несколько человек – по видимому знатнейшие, удостоились того, что выделились из массы жаждущих, и удостоились подойти к тому самому смотровому аппарату, возле которого незадолго до этого стоял Алёша; все они причудливо изогнули свои головы, тела вывернули и приложились к стёклышкам – перебивая друг друга, принялись вопить о том, что видят. Алёша слышал обрывки слов:

– …Включить максимальное увеличенье!.. Так – видим – всё внизу переполнено восставшие! Какое множество! Их сотни тысяч, миллионы! Из тысяч отверстий вырываются беспрерывным потоком! Негодяи!.. Ага – вот из основания рёбер бьют потоки расплавленного костного вещества! Толщина потоков сотни метров! Заливает ненавистных! Они тысячами гибнут! Плавятся! Ха-ха-ха! Славься, славься, Мудрость Наивысшего!..

Но тут случился рывок гораздо более сильный нежели прежний, от этого рывка Алёша подлетел метра на два вверх, а когда повалился назад, то понял, что его сносит ветром – дело в том, что те двое, которые всё это время его поддерживали, и которые ничем больше не выдавали своего присутствия (так что Алёша в конце концов и позабыл об этих) – эти рывков они были оторваны куда-то, и юноша вновь попал во власть могучего, беспрерывного на этой высоте урагана. Меж тем поверхность на которой разворачивалось это суетливое действие начала кренится – и крен всё увеличивался; многие стоявшие ближе к краю срывались, и размахивая руками и ногами, летели в бездну, вопили некую причудливую смесь из ужаса и восторга. Алёша чувствовал, что и его несёт туда же, вспомнилась бездна, из которой подымали его, и отчаянно захотелось остаться – он пытался уцепиться за кого-нибудь из недавних своих лицемеров, однако ж они уже совершенно про него позабыли – точно снежинки ветром, были увлечены новым потоком чувств – они отталкивали его, так же как отталкивали каждого, сами пытались в кого-то вцепиться, но и их отталкивали – происходила некая жуткая из-за постоянной гибели, круговерть.

И вот Алёша почувствовал, что он уже не стоит на ногах, но падает. Тогда он завопил, выставил руки и… разодрав ладони в кровь вцепился в тот хаотический, неописуемый прибор, назначением которого было показывать разные части прибора. Ни он один вцепился в эту конструкцию; некоторые даже умудрялись по прежнему примыкать к стёклышкам, истошно выкрикивать о происходящем внизу – вот один завопил:

– Слишком много наплавили! Катастрофа! Одно из рёбер падает!.. Падает!..

Алёша вспомнил ту, вздымающуюся на многие вёрсты громаду, которой представлялось ребро, если глядеть на него снизу и… не смог представить, что должно произойти, когда рухнет такое… ведь в каждом из рёбер был пусть и безумный, но мир, были миллионы его составляющий.

– Р-у-х-н-у-л-о!!!

Вопль наблюдающий потонул во всё нарастающем сначала свисте, потом рёве, потом грохоте от которого закладывало в ушах; Алёша ожидал, что будет сильный толчок, но… сила удара была так велика, что весь тот тридцатиметровый костяной гриб на котором он находился, и который был не больше чем мельчайшей пылинкой на вершине ребра лежащей, был сорван с десятками иных «грибов», и в воздухе развалился, наполнив воздух безумными бумагами, механизмами и человечками; Алёша летел, крутился вместе с отчаянно брызжущей искрами половиной наблюдательного прибора – потом понял, что держаться за него бесполезно, выпустил, и половинка эта вскоре взорвалась…

Поблизости пролетали фигурки, но могучими ветровыми потоками их разносило в разные стороны; вот понеслись исполинские костяные склоны, из них вырывались ядовито огненные клубы, прорезались многометровые трещины, но Алёша едва ли их замечал – он даже и не осознавал, что падает, в голове билась одна мысль: "Ведь это же моих прибытием вызвана гибель этого мира. Ведь столько продолжался заведённый порядок, и именно в ту ночь, когда я появился… Где же, где же это было совершено?.."

Вскоре стала нарастать раскалённая, бурлящая поверхность, и Алёша, увидев перед собою эту страшную смерть завопил, закрыл лицо руками и… был подхвачен Олиной лёгкой ручкой.

* * *

– Алёша, Алёшенька – возвращайся же! Скорее!..

– Что, уже?! – вскочил он, еще ничего не видя. – Я же просил не тревожить меня подольше! Оставьте меня, оставьте!

– Алеша. – Ольга схватила его за руку и приблизила к нему лицо. – Алеша, на нас напали…

– Что?! – теперь Алеша услышал с улицы какие-то крики, и подбежав к окну, увидел разбойников – они, сжимая в руках факелы и мечи, бежали к стенам.

Один из разбойников надрывался так громко, что его, наверное, слышали и осаждавшие:

– Быстрее на стены! Это Дубградский воевода пришел со своим войском! Готовьте кипящую смолу!..

Но всё же и кричало и бежало к стенам не так уж много: большая часть, напившись на пиру, уже почувствовало действие растворённого в вине снотворного – в это время их как раз усиленно поливали ледяной водой, но тщетно – из залы подымался такой храп, что был слышен и в комнате.

Вот, чуя беду, заметался из угла в угол Жар, он несколько раз толкнул Алешу, зовя за собой. Затем в комнату ворвались полные отчаянья и злобы крики со стен:

– Подмога нужна! Да где ж они?!!! Неужто спят ещё?!!! Да тут дружина в полном сборе!..

– Ну вот – всё тоже самое!.. Всё боль, боль, боль! – скривился, стеная Алёша. – И так мучительство сплошное, и здесь! Все рубят, все в безумие мечутся, а зачем?! Оленька, чего ради?..

– Я не…

– Оленька, пожалуйста, не говори, что не знаешь. Ведь в тебе мудрость – ты можешь рассудить, что их к этому мученичеству ведёт. Ведь так просто, так естественно жить в счастье…

– Да – ты правильно говоришь. Жить, как мы прежде жили – просто. Алёшенька, ведь мы же ничего-ничего не хотели тогда, помнишь. А люди – они же не понимают, что не могут чем-либо владеть, потому что итак уже владеют Всем. А они – завладевают одним, хотят большего, врагов наживают, борются, ещё большее хотят, ещё страшнее, напряженнее борение. Эти их желания – это как ветер в буре, а они – снежинки; они – несчастные, они, безликие, но такие прекрасные. где-то в глубинах своих несутся – играют в эти страшные игры. Им бы только понять, что надо просто остановиться, просто успокоиться, хорошие чувства испытать – и будет так хорошо… Но нет же, Алёшенька! – по щекам её катились слёзы, а в чёрных, огромных очах великая боль, великая скорбь и жалость, сострадание звёздами сияли. – …Но нет – они не смогут преодолеть ветра своих привязанностей, и они, люди-снежинки побегут-полетят к стенам, и там встретятся с иным вихрем, и… растают…