Текст книги "Пронзающие небо"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Алёша спрыгнул на каменную поверхность моря, выдернул из неё несколько камешков – показал стоящим на брегу. А там вновь все попадали на колени, и слышались восторженные, дрожащие от благоговения голоса:

– Он ходит по воде! Взгляните только – он ходит по воде! Чудо! Чудо! Взгляните на него!..

– Ох, да нет тут никакого чуда… – отмахнулся Алёша. – Каждый из вас может ходить точно также. Ведь, насколько я понимаю – ваши тела ненамного тяжелее моего.

– Только Боги могут ходить по этой поверхности…

– Предрассудки! А ну, пусть один из вас прыгнет! Не бойтесь – я не дам утонуть.

Нашёлся некий смельчак – прыгнул. При его падение разлетелись каменные брызги, и несколько из них ударили Алёшу в лицо – в глазах мрак, искры – он едва не лишился сознания, а тут нахлынули безразличные к чужой смерти голоса:

– Он утонул! Этого и следовало ожидать!..

Алёша быстро стёр кровь, огляделся – действительно, того неведомого уже не было – он погрузился под каменную поверхность, которая ещё слабо колыхалась от его падения. Алёша горестно вскрикнул, пал на колени, усиленно принялся разгребать камни – в кровь ободрал пальцы, совсем истомился, но смог раскопать лишь совсем небольшую ямку, которая, тут же затянулась, а с набережной по прежнему восторженно вопили:

– Только Бог может ходить по водам! Бог пришёл, Бог озарил нас, и он уже уходит! Прощайтесь поскорее с Богом!..

Алёша не слушал их – шипел на Чунга:

– Ну, и что же ты не помог ему?!.. Тоже мне – дух всемогущий!..

Чунг спокойно золотился над его головой – никак не реагировал на эти восклицания. Впрочем, Алёша вскоре и сам успокоился, и даже и позабыл о том безвестном, ушедшем на дно. Он кричал, всё увеличивающейся толпе знати:

– Ну что – не можете, стало быть, покинуть своё существование?! Страшно?! Слишком привязались к этим уродливым каменным формам, да?!.. Ну и оставайтесь!.. Молитесь теперь на меня! А вам то всего лишь и надо было – поверить, что – это не вода, а камни. А-ну вас!

Алёша махнул рукой, повернулся, и, как можно спешно в тяжёлом своём состоянии, зашагал прочь. Но вот окликнул его один выделяющийся среди иных отчаянностью голос:

– А как же я?! Возьмите меня! Помните – ведь это я вывел вас из лабиринта!

Тут и Чунг подал голос:

– Советую тебе идти или, если угодно – плыть, вместе с «кораблём». Вспомни – сейчас совершенно безветренная по их меркам погода, а впереди – шторм. Корабль – хоть какое-то убежище; один на этих просторах – ты попросту будешь разодран на части.

Алёша резко развернулся – и выкрикнул, борясь с беспричинными, леденящими приступами леденящей злобы:

– Хорошо – поплыву на судне! И ты… если тебе так угодно быть со мною – беру тебя с собою…

Итак, он вернулся к пристани, и, цепляясь за многочисленные режущие руки выступы, взобрался на уготовленное ему судно – это судно имело светло-серый цвет, и отдавало волнами холода, так что нетрудно было догадаться, что оно связано с северным берегом. Коробка эта имела в поверхности своей прорези, из которых высовывались и неотрывно глядели на него лица, настолько иссечённые ветром, что в них уже не осталось никаких человеческих черт – они напоминали бесформенные каменные глыбы. Из недр «корабля» несло невыносимым смрадом, а потому Алёша отверг предложение забраться в одну из этих прорезей, а взобрался на самую крышу, где не без труда нашёл свободное от шипов место, и уселся в него – тут новые восторженные выкрики с пристани:

– Чудо! Все видите новое Божественное чудо?! Он сидит на парусе!..

Алёша не нашёлся, что тут ответить, и только склонил голову, ожидая, когда же начнётся «плавание». Наконец крики с берега достигли такого предела, что он вынужден был зажать уши – тут же шипастая эта коробка резко дёрнулась, и Алёша едва не напоролся на один шипов – потому ухватился в эти наросты обеими руками, и дальше сидел так, пытаясь сохранить равновесие при довольно сильной качке. «Корабль» вначале двигался едва ли быстрее идущего человека, но постепенно скорость нарастала, и вот уже несётся он как хороший скаковой конь. Встречный ледяной ветер хлестал нещадно, тоже усиливался, звенел в ушах, и различались уже в его звоне зловещие заклятья; какие-то тёмные – толи вихри, толи духи носились над каменной поверхностью, а сама поверхность уже не была гладкой, но дыбилась, и издавала оглушительный грохот. Неожиданно часть шипастой поверхности откинулась в сторону, и из люка этого выглянул прежний Алёшин проводник – он истово принялся его благодарить, а сам неотрывно глядел – как это он сидит на "парусе".

– Ну дальше то что?! – согнувшись от ветра, кричал Алёша.

– А?!

– Что дальше то делать?

– Теперь величайшее счастье – то, о чём я прежде и думать не смел. – радостно зачастил провожатый. – Теперь буду плавать от берега к берегу!..

– Ну так я и думал – на большее ты не способен. Ко Вратам только я и Чунг пойдём…

– Да, да – конечно. Разве же осмелюсь я при жизни…

– Ну всё довольно! – раздражённо выкрикнул Алёша. – Убирайся ты… – он заскрежетал зубами. Перепуганный проводник уже собирался захлопнуть крышку обратно, но Алёша остановил его. – Подожди – здесь становится совсем невыносимо. Пожалуй, придётся спуститься в ваш смрад…

И действительно – тёмный, несущийся на него воздух полнился небольшими, стремительными камешками, которые уже успели высечь несколько царапин на Алёшином и так покрытым синяками лице; он приподнялся и, с трудом удерживаясь за наросты, шагнул вниз во мрак и смрад. На него нахлынули перекошенные стёртые лица, потянулись к Божеству руки, но Алёша брезгливо отмахнулся и выкрикнул:

– Не прикасайтесь ко мне! Не приближайтесь! Отойдите!.. Идите все прочь! И приказываю вам – про-очь!!!

Испугавшись гнева Бога, все эти угловатые, перекошенные создания разбежались, расползлись в кривые коридорчики, закутки – возбуждённые их голоса были поглощены всё нарастающим снаружи грохотом. «Корабль» трясло; Алёше пришлось ухватиться за какой-то выступ, чтобы не упасть.

От стен исходил нестерпимый холод, насквозь продирал и без того уже окоченевшее тело – боль выкручивала наизнанку – Алёша чувствовал, что в каждое мгновенье может утерять связь с тем миром, где была Оля. Обмороженное сердце не хотело гнать отравленную кровь, замирало, и за каждый новый рывок приходилось бороться, напрягать волю. Вот с трудом, едва выговаривая слова, произнёс:

– Чунг, хоть бы ты помог – согрел своим светом…

– Я стараюсь, Алёша – сейчас я все силы отдаю этому, иначе тебе было бы много хуже… Тебя бы вообще уже не было…

Тряска и грохот снаружи стали уже совсем невыносимыми, казалось – сейчас эти каменные стены не выдержат, изойдут трещинами, лопнут; они действительно трещали. Алёше казалось, что он, то взмывает в поднебесье, то опадает в бездонную пропасть… Вот с грохотом раскрылись некие массивные двери, и вышла, похожая на сцепление треугольников, туша. Пронзительно тонкий голос поведал:

– Я капитан этого судна, и я имею честь вам доложить, что мы попали в сильнейшую из бурь! Мой корабль может не выдержать. Дело в том, что на нас надвигается сама хранительница врат…

– А-а – Снежная Колдунья! – воскликнул Алёша. – Наверное, почуяла, что я здесь – погубить задумала.

Капитан заискивающим тоном поинтересовался:

– А позвольте узнать – кто сильнее: Вы или Хранительница.

Горькая, мучительная ухмылка исказила страшные, исступлённые Алёшины черты:

– Ну, некоторые говорят, что я… Но нет – на самом деле – Оля. А она сейчас со мною, рядом, стоит только протянуть руку.

– Так вы тройственны, О БОГ! Ваше тело – дух златистый над вами, и ещё что-то незримое, но несомненно самое могучее… А неугодно ли вам взглянуть на бурю, на Хранительницу…

– Ну а что ж мне, по вашему остаётся. Давайте, ведите меня.

И вот капитан подхватил (остро при этом впившись), Алёшу под один из каменистых треугольников, который заменял ему руку, и повёл куда-то среди выворачивающего смрада, каменного треска, скрежета, испуганных и злых возгласов команды. И хорошо ещё, что он так впился, иначе, при одном из сильнейших толчков, Алёшу непременно бросило бы на стену, пронзило бы одним из шипов. Они спустились по вывернутой, скособоченной лестнице, и вошли в помещение наполненное сильнейшим ветром. Ветер был бы смертоносным, разорвал бы Алёшу в клочья, если бы не хитроумная система каменных щитков, которая останавливала большую часть урагана, и почти все камни, оставляя при этом открытым обзор.

Картина была величественной и мрачной. Каменная поверхность дыбилась многометровыми валами, и «корабль», вместе с выгибающимся тросом, то взмывал на них, то проваливался в чёрные, бездонные пропасти между ними. Многометровые тёмные вихри-призраки носились кругом, вздымали каменные буруны, раскручивали их, метали в корабль. Впереди же, метрах в пятистах, клубилась и нарастала зловещая тёмная стена – в ней раззевалась пасть способная разом поглотить сотню подобных «кораблей», и выбрасывала снежные сонмы.

– Вот она – Хранительница! – с дрожью взвизгнул капитан, и с сомнением взглянул на иссушённую, похожую уже на мумию Алёшину фигуру. – Так вы, стало быть, управитесь с нею?..

Алёша ничего не ответил – он не знал, что теперь делать – он ухватившись за выступ, едва удерживался под напором ветра, и неотрывно глядел на свою противницу; в измождённом мозгу, бились лихорадочные мысли: "Ведь раздавит меня! Какая же у неё мощь! И почему прежде не раздавила?! Я же пред нею – как муравей!.." – и, словно в подтверждение тяжких этих мыслей; вместе с очередной снежной тучей, из исполинской глотки вырвался яростный, оглушительный хохот – под его властью и ветер и валы ещё усилились, и теп" ерь корабль" буквально падал в пропасти меж валами, ударялся от стремительно несущуюся стену следующего, взмывал вверх, снова удар – треск – «корабль» едва не развалился, но вот вновь рывок вверх, вновь падение – удар.

Алёша все силы прилагал, чтобы только удержаться, в кровь были разодраны его руки, он скрежетал зубами, звал на помощь, но в оглушительном грохоте стихий никто не слышал его выкриков. А потом прорезался полный ужаса крик капитана:

– ОНА поглощает нас!.. Спаси! Спаси БО-ОГ!!!

И вот капитан всей своей массивной треугольчатой тушей метнулся на Алёшу, сшиб с ног, тут же подхватил, и сжал в своих каменных объятиях с такой силой, что у юноши затрещали, готовые в любое мгновенье лопнуть кости. На него вытаращились, готовые пронзить, треугольные глаза, и, обдавая смрадом, загрохотал, перекрывая рёв бури, вопль:

– Спа-аси!.. Спа-аси!!! Ведь ты можешь?!! Бо-о-ог!!!

Но вот от очередного, особенного сильного рывка капитан и сам не удержался на ногах, его стремительно метнуло к стене, от удара он затрещал, и… рассыпался грудой острых, холодом исходящих камешков. Алёша понял, что сейчас последует следующий удар – его самого раздробит, и он закричал, пытаясь за что-нибудь ухватится:

– Чунг, помоги же мне! Ну что же?!! Ведь ты такой могучий…

Но его крик померк в ледяном, нахлынувшем со всех сторон вопле:

– Ты уже Мёртв! МЁРТВ! Ты навеки мой раб! Ты частичка меня! Снежинка!..

Алёша метнул истомлённый взгляд вперёд, в изодранное подобие иллюминатора, и обнаружил, что, в клубящемся стремительными, безумными призраками хаосе, «корабль» подхватила и возносит всё выше и выше исполинская, кажущаяся бесконечной волна, но вот волна резко оборвалась, и распахнулась чернейшая, и действительно уж бездонная пропасть, в нетерпении поглотить свою добычу, из бездны этой вытянулись щупальца мрака, обвились вокруг каменной коробки – вот сейчас она лопнет!..

– Чунг! Что же ты?!.. Сделай же что-нибудь?!!

Алёша кричал, а сам вдруг почувствовал, что действительно уже мёртв, что не бьётся его сердце, тело не слушается; понял, что в самом скором времени действительно обратится в снежинку, не имеющую волю, но полностью подвластную Снежной Колдунье. И тогда завопил в ужасе:

– ОЛЯ!!! ОЛЕЧКА!!!! Спаси!!! Что же ты не разбудишь?!!! Ведь ты же рядом!!! Ты всё чувствуешь!!! Ну же!!! А-а-а!!!

Алёша почувствовал, как некая сила подхватывает его безвольное, ледяное тело, несёт к потоку… Впрочем – тело он ощущал всё хуже и хуже, да почти уже и не ощущал…

– А-а-а-А-А-А!!!! – заходился он в беспрерывном, паническом вопле, и не было уже никаких мыслей – один только всёпоглощающий ужас. Мрак.

* * *

Когда Алёша уже погрузился в Мёртвый мир, над Янтарным морем с севера стали наползать высокие тонкими и длинными, похожими на обрывки какой-то материи, облаками. Ветер изменился, он дул теперь урывками, то затихая совсем, то начиная звенеть и трепал волосы. Многим слышался в этом звоне гневный голос читающий грозные заклятья. А за бортом морская пучина напрягалась в чудовищные мускулы…

В тот вечер никто на палубе "Чёрного ястреба" не видел заката – солнце кануло в поднявшуюся на многие десятки метров над морем темно-серую пелену. Пелена эта закручивалась сверху словно исполинская волна и неукротимо плыла над морем, закрывая весь обзор.

На палубу вышел Йорг и прорычал:

– Проклятье и тысяча чертей! Сегодня будет буря, настоящая буря, дьявол вас всех подери! Опускайте паруса иначе ветер сорвет все, сегодня нам предстоит жаркая ночка… – и значительно тише, уже для себя добавил. – Точнее то – холодная ночка – ведь это же Снежная колдунья…

Вскоре "Черный ястреб" канул в эту пелену, и вокруг стало совсем тихо, не слышно было ни шелеста волн, ни звона ветра, все замерло: пелена оказалось настолько густой, что не было видно даже и окончания собственной руки – ее можно было вытянуть перед собой и наблюдать, как она постепенно растворяется во все более темнеющем и густеющем мраке.

В этой темени слышались команды, которые выкрикивал Йорг и вторил ему боцман, слышны были и голоса матросов.

Неожиданно туман расступился и "Черный ястреб" вплыл в огромную коническую залу, стены и потолок которой были сделаны из темно-серого плотного тумана, а пол – совершенно черный и колышущийся, то опадающий то вздымающийся вверх – из вод морских. Не успели они опомниться, как призрачные стены почти под самым куполом, словно завеса на сцене расступились, и над их головами появилась страшная ведьма – размерами она даже превосходила "Чёрный ястреб", и всем показалось, что она сейчас разнесёт корабль к щепы. Из десятков глоток вырвался полный ужаса крик:

– Снежная Колдунья! Мы Мертвы!..

– Да Вы Мертвы! Ты Мёртв! – пронзила она сердце каждого ледяной иглой.

Потом она захохотала – и всё усиливался этот хохот, вот перешёл в рёв, и тут же страшная фигура скрылась в клубящемся мареве, но рев который обрушился на палубу, носился теперь в воздухе и, вместе с усиливающимся с каждым мгновением ветром, объял не только их корабль, но и море, и, казалось – вообще весь мир.

Темный туман уже не был таким тихим и недвижимым, как вначале – теперь он стремительно, словно грозная, горная река, нёсся вокруг них, ударял их в грудь, в лицо, жаждал повалить на колени. Вот корабль качнуло, палуба накренилась и в лица ударил целый поток брызг.

– Началось!!! – проревел Йорг. – А ну ж-живо – за работу!!!..

Этим могучим воплем он стряхнул оцепенение охватившую команду – и они занялись той напряжённой, всегда граничащей со смертью деятельностью, какой вынуждена заниматься команда при такой вот, нежданно налетевшей буре. Они спешили спустить паруса, что-то крепили, что-то напротив обрубали – лица всех были мрачны, напряжённы, то и дело слышались слова:

– Вот ведь «повезло» – попали к Снежной колдунья… Теперь только и осталось, что молить – поглотило бы нас море, а не её снежные полчища!..

Вот напряжённые мускулы моря вздулись многометровыми валами "Чёрный ястреб" понесло вверх – потом вниз, в пропасть; тяжеленная, ледяная волна обрушилась на палубу, кого-то снесло – прорезался в воздухе его отчаянный вопль – резко оборвался леденящим, со всех сторон несущим хохотом.

– Она вокруг нас носится! – в ужасе вопили моряки. – О-ох, погибли наши души! – и тряслись не от холода, а от ужаса.

– Работайте!!! Морской дьявол! Или вы действительно погибли! – так ревел Йорг, и сам принимал появлялся в самых опасных местах – ободрял как мог, а несколько раз видели как он грозил своим громадным кулаком тому незримому, что завывало вокруг их корабля.

Ещё одного моряка унесла морская пучина, другого спас, перехватив, проявив свою титаническую силу, сам Йорг.

– Боритесь с ней! Боритесь!!! – грохотал, вступая в борьбу с воем урагана, его голос.

А в это самое время, Оля склонилась над недвижимым, бледным Алёшей и, держа его за руку, звала:

– Алёшенька, что же ты не слышишь меня?.. Ведь я зову тебя… Алёшенька, миленький, вернись!..

В очередной раз "Чёрный ястреб" передёрнулся, понесся вверх, затем всё накренилось – началось падение в пропасть. Где-то опрокинулось нечто массивное, и среди этого грохота Жар, который итак всё это время стоял напряжённым, зарычал, огненная его шерсть встала дыбом – страшное то было рычание – так рычал он только в мгновенья величайшей опасности…

– Что ты, Жар? – прошептала Оля, обернулась, и… обмерла.

За иллюминатом клубился ледяной, жуткий лик – то была Снежная Колдунья, и вырывались из её чёрной пасти плотные клубы снежинок. По стеклу расползалась паутина трещин, оно трещало, в любое мгновенье готово было лопнуть.

Тут Алёша пошевелился – тело его медленно поднялось, и вот он уже стоит посреди каюты – глаза его были прикрыты, и поражал их необычайно мутный, безжизненный оттенок. Вообще весь он, осунувшийся с желтоватым оттенком кожи, с синими тенями напоминал только мертвеца, но уж никак не живого человека. От него по прежнему веяло невыносимым, сильнейшим холодом; и постепенно от каменистого, чёрного вздутия на груди, расползалась тёмно-синяя, почти чёрная краска по его шеи, завладевала лицом.

Оля шагнула к нему, взяла было за руки, шепнула волнующим голосом нежные слова, но его руки были подобны промёрзшему граниту, вот резко дёрнулись, оттолкнули Олю… Как раз в это мгновенье дверь распахнулась, и на пороге предстал Дубрав – он уже боролся со Снежной колдуньей, своими заклятьями пытался отогнать от "Чёрного ястреба", и выглядел Дубрав усталым…

– Ну, как ты, Оля… – начал было он, но тут увидел делающего какие-то жуткие, кажущиеся совершенно бессмысленные движения Алёшу, шагнул к нему, положил ему руки на плечи, повелел. – Очнись, очнись же Алёша!..

Тут Алёша, а точнее – и не Алёша, а лишь ледяная статуя, весьма отдалённо напоминающая юношу, которого звали Алёшей, сделала резкое движенье, оттолкнула Дубрава. Толчок этот был настолько силён, что старец, вместе с перекосившимся полом, отлетел к дальней стене. «Алёша» же этот быстро направился к двери. Причём движения его были настолько неестественны, резки, что, казалось – сейчас он разломается – и впрямь, из всех его суставов раздавался треск. Вот он распахнул дверь, вышел в коридор. Дубрав кое-как, с Олиной помощью поднялся на ноги

– Скорее… скорее – шептала Оля, и, поддерживая ещё не совсем пришедшего в себе Дубрава, вышла вместе с ним в коридор.

Но первым вылетел Жар. Он нагнал своего хозяина, когда тот уже взбирался по лестнице, ведущей на палубы; от неистовых ветровых ударов распахнулся люк, и сверху срывались тёмные водные каскады, растекались по коридору, и таким от них холодом веяло, что страшно было даже представить, тот ледяной ад, который бушевал за бортами. Пёс метнулся Алёше под ноги, но тут вдруг резко подпрыгнул, и оказался уже на верхних ступенях.

Дубрав, силясь идти как можно быстрее, в величайшей тревоге приговаривал:

– Ведь это она, окаянная, так им вертит. Оля, скорее – догони его… И я сейчас подоспею…

Оля чайкой легкокрылою, стремительную бросилась за Алёшей, но нагнала его уже на палубе – а по палубе неслись, клокоча ледяные, водоворотами закручивающиеся водные потоки; в стремительно мечущихся водных и туманных стягах виделись людские фигурки, но все они представлялись настолько незначительными против бури, что казались лишь составляющими её могучей воли. На корабль нёсся, всё больше нависая над ним, очередной вал – многометровая волна, закручивалась над головами, вот-вот должна была рухнуть всей исполинской своей, раздробляющей массой. И как раз в эти мгновенья Оля догнала Алёшу, обняла, зашептала:

– Ведь ты, истинный ты, Алёша – не можешь подчиняться этой воли. Ведь в твоей глубине всё равно свет. А раз любишь – вернись. Вернись, Алёшенька…

Палуба погрузилась во мрак, и если что и двигалось на ней, кроме тёмных вод, то это были лишь безликие, потерявшие от отчаянья разум призраки.

– Алёшенька, ты вспомни – озеро наше, бёрёзки вокруг него. Вспомни, как тепло, да спокойно всё вокруг. Вспомни, какая благодать солнечная, и облачка, такие согретые, такие добрые, плывут на нас смотрят, а ветерок то шепчет – помнишь, помнишь, Алёшенька?..

Алёшины руки впились ей в плечи, вот оттолкнули, но в тоже мгновенье ещё крепче сжались; Алёша притянул Олю к себе, хотел обнять, и действительно – руки его вновь стали мягкими, человеческими, но тут же вновь в гранит обледенелый обратились, рот его необычайно широко раскрылся – там клокотала тьма, и вот рванули оттуда беспрерывные, плотные снежные полки.

Но ни на мгновенье не покидала Олю святая вера, что Алёша всё равно жив, что они будут вместе и, желая избавить его от страдания, придвинулась навстречу этим промораживающим снежинкам, зашептала:

– Люблю!.. Сквозь миры, сквозь бесконечность – услышь меня – Люблю.

И тут вое и грохоте услышала Его, Родимый голос:

– Оля, где ж ты?!..

– Я здесь! – прошептала – и тут их уста встретились.

Одновременно на палубу обрушилась волна – Алёша наклонился, заслонил собой Олю, принял удар на себя. Их метнуло в одну сторону, в другую, понесло куда-то, но они всё не размыкали своих объятий.

И Оля почувствовала, как Алёша вновь стал ледяным, вот оттолкнул её, да с такой силой, что, если бы не успела она ухватится за какие-то перекошенные, наполовину изодранные снасти, так непременно была бы выброшена за борт.

На палубу выбрались Дубрав и Жар, все бросились за Алешей и нагнали ег, о когда он уже нависал над победно ревущей бездной. Дубрав с богатырской силой перехватил его, но Алёша проявил силу ещё большую – сумел вырваться, и вот шагнул… полетел вниз:

– Н-е-ет! Милый ты мой! С тобою!..

Дубрав не успел опомниться, как Оля уже бросилась за Алёшей – белым стягом, крылом лебединым промелькнула и растворилась в клубящемся мареве. Старец отдёрнулся:

– Да что ж это?! Да не может же такого быть…

И в это же мгновенье, как бы продолжая чудовищные эти события, промелькнул рядом Вихрь – чёрной глыбой обрушился конь вниз, верно служа своим хозяевам и в смерти…

Дубрав пристально оглядывался, и вот увидел колышущуюся над этой бездной, довольно массивную лодку.

– Ну была, не была! – воскликнул старец, бросился к лодке, и через плечо крикнул. – Жар, за мною!..

Однако же и пёс уже последовал в бездну. вот старец в лодке, вот выхватил заговорённый клинок, и легко, словно косою травы перерезал им те массивные канаты, на которых лодка удерживалась. Падение – удар – к счастью лодка не перевернулась. Рядом промелькнул, сильным ударом задел борт "Чёрного ястреба" – и вот уже исчез этот корабль, старец остался наедине с могучей стихией. Нарастал грохот, надвигался очередной вал, на которой лучше было и не глядеть – такое отчаянье, такую думу о неизбежной гибели он внушал. Дубрав взялся за вёсла, несколько гребков – закричал: "– Э-эй! Где вы?!" – и в ответ – совсем рядом – захлёбывающийся лай Жара. Он перегнулся через борт, и вот приметил огнистую его морду – пёс отчаянно молотил лапами, и помогал удержаться на спине плывущего рядом же Вихря, накрепко обнявшихся, но совершенно недвижимых, смёрзшихся Алёшу и Олю.

– Ну-ка, сейчас я вам подсоблю… – закряхтел Дубрав, и, подхватив одной рукой Алёшу, другой Олю – перетащил их на борт – это оказалось не сложно – они были такими лёгкими, что, казалось, и вовсе у них тел нет.

Зато, когда стал взбираться Вихрь – лодка едва не перевернулась…

И вот все уже в сборе, и грохочет над ними многотонная водная масса – Дубрав поднял ладони, и, могучим голосом прочитал заклятье – вложил в него столько сил, что сразу стал смертно-бледным и медленно осел на дно. Но, послушно его воле, из обрывков тумана собрался парус, тут же наполнился ветром, и лодка, почти под отвесным углом понеслась вверх, по водному скату – всё закружилось, завихрилось, потонуло в грохоте. И последнее, что прошептал Дубрав было:

– Ну, стало быть, с Ярославом, да с Филиппом распрощались…

* * *

Алёша помнил, как в наполненном острыми углами смотровом помещении неведомая сила стала поднимать его непослушное тело куда-то вверх, как он осознавал, что мёртв уже, и что всё, что от него осталось – это безвольная снежинка, с которой как ей угодно может управляться Снежная колдунья… А то, что было потом вспоминалось только обрывочными, бредовыми вспышками – но, кажется, он беспрерывно метался меж двумя мирами, и в том Живом мире, тоже была буря, тоже ревел смертоносный ледяной ветрило, и Снежная Колдунья управляла им – мелькал и разбивался образ Оли; раз он почти прорвался к ней, но в следующее же мгновенье вновь был увлечён в пучину…

Но потом постепенно стало возвращаться сознание, и он понял, что он ещё не снежинка, и что буря прекратилась. Тело было избито, кровоточило, но всё же хоть и с большими усилиями ему удалось подняться – справившись с головокружением огляделся – повсюду валялись отбитые острые углы, многочисленные трещины и проломы покрывали светло-серые, холодом отдающие стены, и за проломами этими виделась ровная поверхность каменного моря. Откуда-то сверху доносился скрежет троса, и видно было, что «корабль» медленно, но всё же продвигается вперёд. Несколько минут прошло; по прежнему – только скрежет троса, и больше никаких звуков – неожиданно очень одиноким почувствовал себя Алёша, окликнул:

– Эй, есть ли кто-нибудь здесь?!..

Никакого ответа – лишь только скрежет троса, медленное движение вперёд, да однообразный, до горизонта простирающийся вид каменного моря.

– Чунг?! Где ж ты?!..

Алёша вскинул голову, и увидел, что над ним парит едва зримое, блеклое, словно бы после дождя выжатое облачко.

– Чунг, что с тобой? Жив ли?.. Почему такой?.. Как мог пострадать?.. Разве ж духам может быть причинён какой-нибудь вред?..

Ответ слабым шелестом увядших листьев прозвучал в этом холодном мёртвым воздухе:

– Мы вместе с Олей боролись со Снежной колдуньей. Колдунья потерпела поражение…

Алёша с некоторым трудом, покачиваясь – так как при каждом движении избитое тело отдавало болью, спотыкаясь о наваленные на полу, завалы раздробленного камня, смог пройти к выходу, шатнулся в коридор, и начал медленный подъём по сильно растрескавшейся лестнице. И тут голос:

– Вы живы?!.. Ах, ну как же я мог усомниться – ведь вы же Бог…

К нему метнулась, пала перед ним на колени, какая-то фигура, но Алёша протестовал:

– Не надо – никакой я не бог. Впрочем – какой толк объяснять?.. Просто поднимись с колен…

Угловатая фигура послушно вскочила, и вот залилась любезными словами:

– Узнали меня? Это я – проводник Ваш!.. А как вы – не ушиблись ли?.. Ушиблись, ушиблись!.. А знаете ли, что капитан этого судна погиб?.. И теперь я его капитан!.. Представляете какое счастье!.. И всё благодаря Вам!..

Каменистая эта фигура много ещё чего выкрикивала, и в конце концов у Алёши даже немного закружилась голова, и маленькая ледяная игла злобы пронзила тёплое облако, которое сердце окутывало – впрочем, игла эта тут же была растоплена.

– Не надо, не надо… – махнул он рукою. – Лучше ничего не говори – всё равно слова эти ничего не значат… Это пустота… Но мы должны выйти из этого корабля…

– Помилуйте! – испуганный вскрик. – Только не заставляйте меня ходить по водам, ведь один уже…

– Ну да, да – помню конечно… По моей вине – я его не удержал… Ну так взойдём наверх…

– На парус?!

– Да-да – и не бойся. На «парусе» то я тебя удержу…

По раздробленным ступеням, опираясь друг на друга, кое-как они поднялись ещё на несколько уровней; с большим трудом, приподнимая и наваленные сверху обломки, смогли приоткрыть верхний люк. Почти все старые шипы на крыше «корабля» были поломаны, но зато появились новые, весьма массивные зазубрины, всё растрескалось, едва держалось. Первым поднялся, и, распрямившись, огляделся Алёша. И тут же порывисто вскрикнул:

– Ты только посмотри, прелесть какая!.. Ах, как же… Не бойся!..

И он нагнулся, подхватил проводника за угловатую руку, с силой потянул – тот вскрикнул, задрожал от ужаса, но не смел сопротивляться «Богу», и вот уже стоит, качается из стороны в сторону, от ужаса выкрикивает что-то невразумительное.

– Нет – ты только погляди! – восторженно восклицал Алёша. – И это в вашем, Мёртвом Мире?! Ты скажи – это только сейчас появилась, или же прежде было?..

Проводник только взглянул туда, куда указывал подрагивающей от волнения рукой Алёша, и тут же зажмурил глаза, залепетал:

– Это Остров Света… Буря нас отклонила непозволительно…

Но что за счастье! Ведь, когда сознание только вернулось к Алёше, он смотрел в пробоины, но в иную сторону – здесь же, среди этих безжизненных и безжалостных, холодной смертью наполненных тёмных просторов – тот свет, который и не чаял уж увидеть – нежнейший, апрельский; да такой переливчатый, живой, тихо, трепетно пульсирующий – свет этот был разлит над обширным островом, на котором, несмотря на отдаление, виделись и зелёные древа, и покрытые многоцветьем живых ковров плавные холмы.

– Прелесть какая! – восторженно восклицал Алёша, и блаженно улыбался. – …Так что же вы – всё время ведали об этом острове, и никогда не плавали к нему?..

– Это невозможно… – лепетал, стоявший по прежнему с закрытыми глазами, и намертво вцепившись в Алёшину руку, проводник. – …Только после смерти души попадают туда…

– Да нет же – нет! – без всякой злобы, но с острой жалостью воскликнул Алёша. – Я же уже говорил – вновь и вновь вы вращаетесь там, среди привычных вам каменных форм. Смерть-рождение-смерть-рождение – нескончаемый цикл существование. Нет – ещё раз говорю! Не после смерти, а прямо сейчас надо ступить туда!..

– Лишь только смерть…

– Да что же ты заладил со своей смертью! Ведь прежде же говорили, что после смерти за Врата попадаете? Так куда ж – за Врата или на остров – не ли здесь противоречия?

– И на врата, и остров…

– О нет-нет – какой толк это объяснять. Вот сейчас…

– НЕТ!!!! – страшным голосом заорал проводник, и сжал Алёшину руку с такой силой, что затрещала кость. – Только не берите меня на воды!

– Прощай! – всё с теми же горечью и жалостью воскликнул Алёша.