Текст книги "Адмирал Эндрю Каннингхем"

Автор книги: Дмитрий Лихарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

С наступлением темноты эсминцы послали свои шлюпки для спасения уцелевших. Шлюпкой со «Скорпиона» командовал старшина-артиллерист У.Торроугуд, который перед тем наточил табельную абордажную саблю до бритвенной остроты и вооружился двумя револьверами. У берега был сильный прибой, так что гребцам во главе с Торроугудом пришлось спрыгнуть в воду и удерживать шлюпку руками, чтобы ее не разбило о камни. Под сильным винтовочным огнем им удалось подобрать 2 офицеров и 11 матросов, из которых 2 были ранены. Шлюпка «Скорпиона» еще около 2 часов рыскала вдоль берега, но больше никого из десантного отряда не обнаружила. За этот эпизод Торроугуда наградили крестом «За Отличную Службу», а 8 матросов его команды – медалями «За Отличную Службу».

Эта стычка показала, что турки с каждым днем набираются опыта и преодолеть их оборону становится все труднее. Ровно за день до описанного боя контрадмирал де Робек, командовавший штурмовой эскадрой, послал в Лондон донесение, в котором сообщил, что пролив форсировать не удастся до тех пор, пока один из его берегов не будет оккупирован союзными войсками.

Донесение де Робека стало предметом бурных дебатов в Военном Совете. 10 марта Китченер объявил, что ситуация на Западном и Восточном фронтах для него вполне прояснилась и, исходя из этого, он готов выделить для Дарданелльской операции следующие силы: корпус австралийских и новозеландских войск («Анзак»), численностью в 34000 бойцов, дивизию морской пехоты (11000), 29-ю пехотную дивизию (18000) и французскую пехотную дивизию (18000). Таким образом, получалась целая армия, численностью в 81000 солдат и офицеров. 12 марта командующим экспедиционным корпусом назначили генерала Яна Гамильтона, опытного военачальника. Во время русско-японской войны он был прикомандирован к японской армии и в 1904–1905 гг. прошел с ней много дорог в Маньчжурии. Так что в современной войне он кое-что смыслил.

Черчилль рассчитывал еще и на русский армейский корпус, численностью в 47000 человек, который начал концентрироваться в Одессе. Министр иностранных дел России С.Д.Сазонов уверял союзников, что в ближайшее время эти войска высадятся на берегах Босфора. Однако настроения, царившие в ставке верховного главнокомандующего, не оставляли сомнений, что этого не будет никогда. Действительно, с началом общего австро-германского наступления на Восточном фронте весной 1915 г. упомянутый корпус без лишних разговоров отправили на главный театр военных действий.

Но и с союзным экспедиционным корпусом не все обстояло так просто, как могло показаться на первый взгляд. Китченер по-прежнему надеялся, что флоту удастся форсировать проливы собственными силами, и потому не считал нужным особенно торопиться с отправкой солдат. Свидетельства Яна Гамильтона перед Дарданелльской комиссией не оставляют сомнений в обструкционистской позиции Китченера. К тому времени, когда Гамильтон предстал перед следственной комиссией, фельдмаршала Китченера уже не было в живых, и репутация покойного его не слишком заботила. «Он сказал», – свидетельствовал Гамильтон, – «что нам, солдатам следует осознать, что там мы будем на вторых ролях. Моряки утверждают, что смогут форсировать Дарданеллы собственными силами, и нам нет смысла лезть на рожон до тех пор, пока адмиралы окончательно не разобьют себе лбы».

Вооруженный такими инструкциями, 13 марта Гамильтон отбыл в Эгейское море. Он прихватил с собой справочник по турецкой армии 1912 года, довоенный отчет о дарданелльских укреплениях и устаревшую карту. Это была вся информация, которой он располагал. При нем не было ни штаба экспедиционного корпуса, ни детального плана операций сухопутных сил.

Тем временем флот продолжал методично разрушать турецкую оборону. В ночь с 10 на 11 марта тральщики получили приказ дойти до Кефеца, проделать проход в минных полях и спуститься вниз, дрейфуя по течению. Прикрытие им обеспечивали старый броненосец «Канопус» и крейсер «Аметист» с эсминцами.

«Капопус» пошел первым и сбил своим огнем пять прожекторов, освещавших акваторию перед минным полем. Он немедленно попал под интенсивный обстрел береговой артиллерии, отвечать на который можно было с таким же успехом, как стрелять по луне. Прожекторы то выключались на несколько минут, то вспыхивали вновь. После примерно получасовой перестрелки воцарилась тишина. Воспользовавшись паузой, 7 тральщиков двинулись вперед. Они благополучно миновали Кефец, развернулись и приступили к тралению. Один из тральщиков ведущей пары тут же подорвался на мине. Взрывом его буквально разорвало на куски. Повсюду замелькали вспышки прожекторов. Стало светло как днем. Все орудия, какие были в окрестностях, принялись молотить по проливу. «Аметист» и эсминцы изо всех сил пытались своей стрельбой сбить прожекторы, но тщетно. Ничего не оставалось, как прекратить операцию.

Такую же попытку английские корабли предприняли следующей ночью, с 11 на 12 марта. На сей раз решили обойтись без поддержки броненосца, поскольку многим казалось, что присутствие крупного корабля демаскирует тральные силы и излишне нервирует противника. Экипажи траулеров-тральщиков усилили военными моряками регулярного флота. Каждый тральщик получил командира-офицера, младшего офицера, старшину и сигнальщика. Вызвались множество добровольцев. Поступил приказ производить траление, невзирая на обстоятельства. В специальном обращении морского министра, которое довели до сведения всех экипажей, говорилось: «После того, как мы обогнем выступ у Чанака, это решит судьбу операции и может стать поворотным пунктом во всей войне». «Это» было и без того ясно каждому, но все зависело от расчистки минного заграждения у Кефеца.

Особенно ожесточенной была перестрелка в ночь с 13 на 14 марта, когда тральщики при поддержке эскадренного броненосца «Корнваллис». «Аметиста» и эсминцев продвинулись на целую милю выше Кефеца. Снаряды турецкой полевой артиллерии взорвали все тралы. На двух тральщиках почти все члены команды были убиты или ранены. В бортах и надстройках тральщика, которым добровольно вызвался командовать неутомимый Э.Дж. Робинсон, по возвращении на базу насчитали 84 пробоины.

Когда тральщики вернулись назад, «Аметист», представлявший собой небронированный легкий крейсер около 3.000 т. водоизмещением, оставался у края минного заграждения и прикрывал своим огнем их отступление. Около 4 утра он получил попадание крупнокалиберным снарядом в район машинного отделения. Крейсер получил тяжелые повреждения и надолго вышел из строя. 24 человека были убиты, 36 – ранены.

Потребовался целый месяц упорных боев, прежде чем командование осознало полную непригодность траулеров, переоборудованных в тральщики и решило приспособить для этих целей эсминцы. К ним приладили 9-футовые параваны, с которыми они могли действовать на скорости 14–15 узлов и даже больше. Потребовались еще 1 или 2 педели, прежде чем экипажи эсминцев как следует приноровились к этой работе. В результате, эсминцы не успели принять участие в качестве быстроходных тральщиков в сражении 18 марта, когда союзный флот предпринял самую грандиозную попытку взломать оборону пролива собственными силами.

За два дня до решающего сражения произошла смена командования. 16 марта вице-адмирал Сэквил Карден подал рапорт об отставке по состоянию здоровья. Он уже давно страдал от язвы желудка, да и нервная система подрасшаталась. Бои за Дарданеллъский пролив в феврале-марте 1915 г. со всей очевидностью продемонстрировали, что Карден был не слишком решительным военачальником и не стремился без нужды рисковать своими кораблями. Не числилось за ним и попыток найти какое-то нетривиальное решение проблемы. Словом, отставку Кардена приняли безоговорочно.

17 марта Черчилль телеграфировал де Робеку, что тот назначается командующим союзными военно-морскими силами в Дарданеллъской операции. В Лондоне все приветствовали это-решение. Высокий, широкоплечий Джон де Робек являл собой воплощение решимости и мужественности. «Настоящий мужик, который стоит дюжины таких, как Карден». Адмирал Сидней Фримантл даже сравнивал его с Джеллико и Битти и считал одним из трех «величайших моряков Британии в мировой войне». Правда, все эти щедрые похвалы в адрес де Робека отпускались до завершения Дарданелльской операции. Впрочем, на эскадре почти все также были убеждены, что де Робек сможет переломить ход этой злосчастной кампании в пользу союзников и приветствовали решение Черчилля.

Справедливости ради следует указать, что морской министр при назначении преемника Кардена принял слишком поспешное, можно даже сказать, незаконное решение. Вообще-то старшим по званию и по выслуге лет на ТВД являлся Розлин Уэстер-Уэмисс, незадолго перед тем назначенный комендантом временной военно-морской базы в Мудросе. По всем канонам британского военно-морского устава он-то и должен был принять командование после Кардена. Но Уэмисс был умным человеком и он уже давно понял, что Дарданелльская операция – предприятие безнадежное и что непосредственная причастность к ней не принесет комсоставу ничего, кроме неприятностей. И потому он благоразумно не стал напоминать морскому министру о своих законных правах. Дальнейшие события подтвердили правоту Уэмисса на все 100 %.

Утром 18 марта казалось, что все военные корабли мира, от величественной «Куин Элизабет» до маленького тральщика, собрались у входа в Дарданеллы. В 10.45 6 британских и 4 французских линейных корабля двинулись к проливу, выходя на дистанцию артиллерийского огня. Первым утреннюю тишину разорвал гром 15-дюймовок «Куин Элизабет». Один за другим к ней присоединялись остальные броненосцы, и вскоре залпы их орудий слились в чудовищную какофонию. Стрельба велась неторопливо и методично с дистанции от 7,5 до 11 км. Берега пролива окутались клубами пыли и дыма. Как только огонь турецких укреплений ослабел, старые эскадренные броненосцы начали втягиваться в пролив. Им все время следовало находиться в движении, так как становиться на якорь под огнем турецких пушек и гаубиц было слишком опасно. Подвижные полевые батареи турок еще раз доказали, сколько беспокойства может причинить их огонь. «Агамемнон» попал под обстрел 152 мм гаубиц, которые в течение какого-нибудь получаса добились 12 попаданий.

К середине кораблям союзников удалось достичь Кефеца, т. е. преодолеть около 1/3 протяженности пролива. Неожиданно огонь турецких батарей вспыхнул с новой силой. Французский эскадренный броненосец «Голуа» получил ряд попаданий, и хотя экипаж понес небольшие потери, он был сильно поврежден и отошел в сопровождении эсминцев, имея заметный крен. Другой французский броненосец «Буве» также был неоднократно поражен, в том числе дважды 600 кг снарядами калибром 356 мм. Очевидно один из таких снарядов проник в его бомбовый погреб и вызвал колоссальный взрыв. В 13.54 «Буве» затонул. На нем погибли 640 матросов и офицеров – почти весь экипаж.

Примерно через два часа наступил черед «Инфлексибла». В ходе боя линейный крейсер получил несколько попаданий. Один из турецких снарядов перебил опору его треногой мачты и вызвал пожар на мостике, который удалось ликвидировать с большим трудом. В 16.11 он нарвался на мину, которая взорвалась у борта на уровне носового отделения торпедных аппаратов. Взрывом было убито и утоплено 20 человек. Это повреждение едва не стало для «Инфлексибла» роковым. Линейный крейсер получил огромную пробоину и принял около 2000 т. воды. Вывести корабль из пролива удалось только благодаря опыту и мастерству его командира капитана I ранга Р.Ф.Филипмора.

Несколько минут спустя на мине подорвался эскадренный броненосец «Иррезистебл». Он потерял ход и начал дрейфовать к азиатскому берегу. После этого де Робек понял, что с него хватит. В виду таких потерь английский адмирал не мог продолжать штурм. В 17.00 командующий приказал своим кораблям прекратить бой и выходить из пролива. На обратном пути эскадренный броненосец «Оушен» подошел к дрейфующему «Иррезистеблу» и попытался взять его на буксир. В тот самый момент, в 18.05 он тоже подорвался на мине и остановился рядом.

В тот день никто не подозревал, что британские корабли попали на новое минное заграждение, которое маленький турецкий пароход «Нузрет» скрытно выставил в месте, недавно протраленном английскими тральщиками и потому считавшемся безопасным. Эти мины, по выражению Уинстона Черчилля, «сыграли заметную роль в истории Великой Войны».

Лично Каннингхэму поучаствовать в сражении 18 марта не довелось. Половина эсминцев флотилии Куда, в том числе «Скорпион», весь день простояли на якоре в одной из бухт острова Тенедос. Экипажи играли в бридж, слушали отдаленные раскаты канонады и читали время от времени поступавшие радиограммы о ходе сражения. Для моряков 3-й флотилии это было по меньшей мере невыносимо.

Вечером эсминцы получили приказ «подвинуться», чтобы освободить место для «Инфлексибла», который, как сообщалось, не может стать на якорь на мелкой воде. Вскоре перед ними предстал бывший флагман Средиземноморского флота в самом жалком виде: его бак находился почти на уровне воды, команда собралась на корме и на квартердеке. Немного позднее эсминцы снялись с якоря и ушли на ночь в пролив, присмотреть за «Иррезистеблом» и «Оушеном», которые были покинуты командами, но еще не затонули. Однако пока флотилия добралась до места, оба старых эскадренных броненосца успели тихо отправиться на дно. Никаких следов от них эсминцы не обнаружили. Последняя точка в сражении 18-марта была поставлена.

Решающая попытка союзников форсировать Дарданелльский пролив силами одного только флота закончилась полным крахом. Из 16 линейных кораблей, участвовавших в операции, 3 были потоплены («Буве» «Иррезистебл» и «Оушен») и 3 получили такие сильные повреждения («Инфлексибл», «Голуа» и «Сюффрен»), что нуждались в длительном капитальном ремонте и в дальнейших сражениях за проливы уже не участвовали. Имелись даже большие сомнения, смогут ли они добраться до ближайших ремонтных доков союзников. «Голуа», например, пришлось посадить на мель и наскоро заделать его пробоины, прежде чем буксировать на Мальту. Кроме того, «Агамемнон» и «Альбион» имели серьезные повреждения надстроек и артиллерии. Французский броненосец «Шарлеман» получил довольно неприятную подводную пробоину. Одна из его кочегарок была залита водой.

Попытка форсирования Дарданелл силами флота, предпринятая 18 марта, ясно показала, что решить задачу без крупного десанта не удастся. В середине марта правительство Греции согласилось предоставить союзникам возможность использовать прекрасную бухту Мудрое и одноименный портовый город на острове Лемнос в качестве военной и военно-морской базы. Туда начали прибывать войска и грузы из метрополии. Правда, спонтанность решения об участии армии в Дарданелльской операции самым негативным образом сказалась на переброске экспедиционного корпуса. Солдаты доставлялись отдельно от винтовок и продовольствия, артиллеристы отдельно от пушек, пушки – от снарядов. Разгрузка транспортов превратилась в настоящую проблему по причине отсутствия необходимого оборудования в мудросском порту. Но, несмотря на все трудности, процесс концентрации сил шел своим ходом. Постепенно небольшой рыбацкий поселок Мудрое превращался в весьма оживленное место. На берегу раскинулись огромные лагеря английских, австралийских, новозеландских и французских войск.

Поскольку армейское командование объявило, что войска будут готовы к десантной операции не ранее второй половины апреля, флот на этот период ограничился пассивной блокадой турецкого побережья. Только эсминцы продолжали интенсивно действовать в проливе: тралить мины, патрулировать, обстреливать турок, работавших на починке укреплений и рытье траншей по ночам.

Надо сказать, что к тому времени Каннингхэм обрел репутацию одного из самых умелых и авторитетных командиров эсминцев. Появились даже молодые офицеры, которые откровенно им восхищались и желали бы послужить под его началом. Одним из таких был Френсис Флинн, младший лейтенант с эскадренного броненосца «Канопус». Однажды он наблюдал, как эсминцы загружаются углем у побережья Тенедоса: «Появились идущие скорым ходом два эсминца, возвращавшиеся с Дарданелльского патруля. Один из них лихо развернулся и подошел к борту угольщика, управляемый с величайшим мастерством. Швартовые тросы еще только закреплялись, а матросы со всеми необходимыми приспособлениями уже вскочили на палубу угольщика и исчезли в его трюме. Задвигались стрелы кранов, перенося связки мешков с углем на верхнюю палубу „Скорпиона“, которые быстро опорожнялись в его угольных ямах. Никто не остался в стороне от этой спорой работы. Погрузка завершилась также быстро и сноровисто как и началась».

Особенно запомнился Флинну командир «Скорпиона» – «краснолицый капитан-лейтенант» с «удивительно пронзительным взглядом светло-голубых глаз». Увиденное зрелище до такой степени перепахало молодую душу младшего лейтенанта, что он решил во что бы это ни стало попасть на знаменитый эсминец и учиться у этого человека и. возможно, со временем стать таким же жестким и умелым командиром. В конце концов Флинн добился перевода на «Скорпион» и, надо сказать, не доставлял Каннингхэму поводов для недовольства.

Служба на эсминцах, считавшаяся нелегкой и в мирное время, с началом войны стала невыносимо тяжелой. Корабли 3-й флотилии уже несколько месяцев подряд практически без перерывов провели в открытом море. Особенно нервотрепным и изматывающим было ночное патрулирование в Дарданелльском проливе, сопровождавшееся бесконечными перестрелками с береговыми укреплениями и постоянной опасностью нарваться на мину. По свидетельству Каннингхэма. «человек ощущал себя буквально голым и очень уязвимым» когда в кромешной тьме вода вокруг его корабля кипела о падавших снарядов.

Положение несколько облегчилось с середины марта, когда греки предоставили союзникам право использовать гавань Мудроса. С этого времени эсминцы стали патрулировать посменно: 48 часов – в проливе, 48 часов – в порту. Появилась возможность получить короткий отдых и даже время для профилактики котлов. Иногда стала появляться еда из свежих продуктов. Тогда наступал настоящий праздник для команды, уже много месяцев сидевшей на «чисто флотском» рационе из копченой говядины и сухарей.

Можно себе представить обеспокоенность Каннингхэма, когда 31 марта на борт его эсминца неожиданно поднялись вице-адмирал Джон де Робек, командир «Куин Элизабет» капитан I ранга Джордж Хоуп и несколько офицеров штаба эскадры. Они сообщили, что собираются пройти на «Скорпионе» в пролив для осмотра укреплений, возводимых турками. Поскольку приближалось время обеда, Каннингхэм послал вниз узнать, что можно предложить высокопоставленным гостям. Лучше его самого об этом эпизоде никто не расскажет.

«Я обнаружил, что мы уже дошли до ручки. У нас имелись только копченая говядина, рис на гарнир (картошки у нас не было), рисовый пудинг и сухое молоко. Тем не менее, в положенное время я спросил у де Робека, не желает ли он отобедать, и немедленно получил ответ: „Все в порядке, Каннингхэм. Еду мы взяли с собой. Мы перекусим в штурманской.“ В ту ночь, по возвращении в Мудрое, „Скорпиону“ было приказано стать на якорь рядом с „Куйн Элизабет“ и меня пригласили отужинать с вице-адмиралом. Мы должны были отплыть в 7 утра на следующий день. Прежде чем мы снялись с якоря, к нам подошла вице-адмиральская баржа, с которой мне передали большой ящик с цыплятами, свежим хлебом, маслом и многими другими вещами, которых я сейчас уже и не вспомню. Впоследствии я узнал, что в какой-то момент на „Скорпионе“ де Робек спустился вниз и поговорил с коком, который с редкой откровенностью сообщил ему, что по части еды мы бедны как крысы. После этого случая мы стали лучше питаться. У нас появились свежее мясо, хлеб и овощи. Теперь можете себе представить, как сильно полюбили де Робека и как им восхищались за эту и другие подобные мелочи»!

Наконец, наступил решающий день высадки десанта, который несколько раз откладывался по причине неподходящей погоды. На рассвете 25 апреля «Скорпион» патрулировал у входа в пролив. Когда солнце поднялось над горизонтом, взорам моряков открылось прекрасное зрелище абсолютно спокойного голубого моря, блистающего как зеркало. Эсминцы, нагруженные солдатами, ведущие на буксире шлюпки с бойцами; тральщики, также буксирующие каждый по три лодки, торпедные катера – все устремились к берегу. Дальше в море стояли многочисленные транспорты. Утреннюю тишину разорвал чудовищный грохот артиллерийской канонады – целый флот линейных кораблей и крейсеров приступил к обстрелу побережья. Берега пролива окутались клубами пыли и дыма от разрывавшихся снарядов. Глушенные рыбы тысячами всплывали вверх брюхом к поверхности воды.

Ответный огонь турок не производил особого впечатления. Со стороны пролива доносились звуки выстрелов отдельных крупнокалиберных орудий, но в основном стрельбу вели орудия среднего калибра и она не отличалась интенсивностью и точностью. Каннингхэм с интересом наблюдал, как шеститрубный французский крейсер «Жанна д Арк» и пятитрубный русский крейсер «Аскольд», прозванный англичанами «пачкой сигар», буквально изрыгали пламя, поддерживая своей стрельбой высадку французских войск близ Кум-Кале, на азиатском берегу. Особенно Каннингхэма заинтересовали плоты, каждый из которых, буксируемый шлюпками с французскими пехотинцами, перевозил 75 мм пушку. Благодаря этому, французы гораздо быстрее получили поддержку своей полевой артиллерии, чем англичане.

У англичан вообще дела обстояли не блестяще. Как только их плавсредства приблизились к берегу, корабельная артиллерия перенесла огонь вглубь суши, и тут в дело вступили турецкие пулеметы и винтовки. Английские солдаты, набитые в шлюпках, буквально как сельди в бочках, погибали рядами, там где сидели. Среди шлюпок к берегу причалил угольщик «Ривер Клайд», переоборудованный в десантное судно и имевший на борту 2000 бойцов. Несчастные «томми», сбегавшие вниз по трапам, рядами падали в воду, скрошенные пулеметным огнем. Морские волны несли на пляжный песок кровавую пену. За эту бойню, длившуюся от рассвета до заката, командир «Ривер Клайда» получил «Крест Виктории».

После трех или четырех заходов по тралению мин, эсминцы 3-й флотилии заняли позицию близ береговой полосы, готовые оказать любую поддержку пехоте, но по какой-то непонятной причине они получили строжайший приказ не открывать огонь в поддержку армейским подразделениям. Каннингхэм так никогда и не узнал, кто нес ответственность за это глупейшее постановление. В каких-то 400 м от его эсминца была отчетливо видна траншея, кишащая турками, которые без помех стреляли по десантникам. Командир «Скорпиона» с зубовым скрежетом от осознания собственного бессилия наблюдал, как английские пехотинцы вжимались в песок, не смея поднять головы под кинжальным огнем. То тут, то там 1–2 человека бросались вперед, резать колючую проволоку, и тут же падали как подкошенные.

Для хорошо вооруженного эсминца с его мощными скорострельными пушками ничего не стоило продольным огнем стереть с лица земли этот злополучный турецкий окоп. Лишь несколько дней спустя командование сделало открытие, что эсминцы могут быстро и метко стрелять, и если нужно, подойти совсем близко к берегу для оказания поддержки своей пехоте.

После того как войска закрепились на плацдарме, эсминцам поставили задачу расчистить проходы в минных заграждениях, чтобы тяжелые корабли могли войти в пролив и поддержать своим огнем фланги наступающих войск.

Первый день траления не доставил эсминцам особых хлопот, возможно потому, что вся артиллерия противника сконцентрировалась на отражении десанта. Только одна 8-дюймовая гаубица оказалась очень надоедливой. Она стреляла шрапнелью, которая, взрываясь в воздухе, производила страшный грохот и огромный клуб черного дыма. Шрапнель барабанила по палубам и надстройкам эсминцев, по не причиняла им каких-либо потерь или повреждений.

На второй день траление проходило уже не в столь приятной обстановке. В течение ночи за гребнем холмов на азиатском берегу появилась артиллерийская батарея, а те, кто ее обслуживал, явно знали, как обращаться с пушками и вести прицельную стрельбу с упреждением. Прошел слух, что там появились орудия с «Бреслау», обслуживаемые немецкими моряками. Это было очень похоже на правду, поскольку по эсминцам стреляли 105 мм пушки залпами из пяти стволов. Они продемонстрировали отличную стрельбу: всякий раз, когда один из английских эсминцев приближался к минному заграждению, он тут же получал попадание.

Очередь «Скорпиона» наступила очень скоро. 105 мм снаряд пробил палубу буквально под ногами у артиллеристов носового орудия и взорвался в нижнем жилом помещении. Вызванный этим попаданием пожар был быстро потушен. Ремонтники с плавучей базы «Бленхейм» в течение часа или двух заделали мелкие отверстия в борту, пробитые осколками этого снаряда, и к вечеру «Скорпион» уже вновь занимался своим обычным делом.

Третий день оказался особенно неудачным. «Скорпион» в паре с «Волверайном» приступил к тралению внутри пролива, причем гораздо выше, чем прежде. Едва они развернули трал и, разойдясь на 60 м, начали первый заход, как батарея 105 мм пушек открыла огонь. Первый залп упал с перелетом за «Скорпионом», еще два легли между кораблями, а четвертый накрыл «Волверайна». Один из снарядов угодил прямо в мостик, убив командира корабля, капитана 3 ранга О.Дж. – Прентиса, мичмана и рулевого.

По истечении нескольких дней ситуация на суше для Каннингхэма стала вполне ясна. Армии удалось высадиться, но на полуострове она удерживала только узкий пятачок земли и, по слухам, которые вскоре полностью подтвердились, у союзников в резерве не осталось ни солдат, ни боеприпасов, которые позволили бы им развить первоначальный успех. Траление мин в дневное время вскоре прекратилось, поскольку правый фланг английских войск против ожидания вперед не продвигался, а для эсминцев эта работа стала слишком опасной.

Тем временем противник перешел от пассивной обороны к практике нанесения ответных ударов, и весьма небезуспешно. 12 мая 600-тонный турецкий миноносец «Муавенет-и-Милет» под командованием германского морского офицера капитан-лейтенанта Рудольфа Фирле (впоследствии довольно известного военно-морского историка, автора книги «Война на Балтийском море», в 1937 г. переведенный на русский язык), выйдя из пролива под прикрытием темноты, проник незамеченным на якорную стоянку британской эскадры в бухте Морто. Подойдя к эскадренному броненосцу «Голиаф» на расстояние около 100 м., «Муавенет» выпустил в него три торпеды и попал всеми тремя. На «Голиафе» сдетонировали бомбовые погребы и он буквально взлетел на воздух. Погибли командир и 570 матросов и офицеров. В ту ночь «Скорпион» и «Волверайн» несли патрульную службу у входа в Дарданелльский пролив. Они перехватили и расшифровали радиосигнал немцев, сообщавший, что потоплен «линеншиффе» (линейный корабль) и что миноносец, сотворивший это, возвращается обратно. Английские эсминцы помчались к узкому участку пролива в надежде отрезать ему путь, но их попытки перехватить «Муавенет» оказались безуспешными. Сам Каннингхэм так объяснил свою неудачу: «Я думаю, что миноносец, потопивший „голиаф“, не стал возвращаться назад через узкий участок. Отказавшись от этой безнадежной затеи, он вышел из пролива и отправился в Смирну». На самом деле англичане банально просмотрели турецкий миноносец в темноте.

В середине мая к месту военных действий из Германии прибыла новая большая подводная лодка «U-21» под командованием капитан-лейтенанта Херзинга. 25 мая, когда «Скорпион» патрулировал у западного берега Галлиполийского полуострова. Каннингхэм увидел, как эскадренный броненосец «Трайомф», медленно двигавшийся с опущенными противоторпедными сетями в 6 милях впереди, примерно на траверзе Габа-Тепе получил торпеду. Через несколько минут «Трайомф» накренился на борт так, что вскоре его трубы и мачты легли на воду, а шесты сетевых заграждений сиротливо задрались вверх. Имея ход вперед, корабль опрокинулся и лег килем вверх, обнажив красное днище. Через 21 минуту после взрыва корма броненосца поднялась почти вертикально и он погрузился в глубину. При этом погибли 3 офицера и 70 матросов.

Сразу после взрыва торпеды «Скорпион» дал полный ход и устремился на помощь гибнущему броненосцу. Он успел подобрать одного или двух матросов, поскольку большую часть экипажа уже спасал находившийся совсем рядом эсминец «Челмер».

На следующий день вечером эскадренный броненосец «Маджестик», направлявшийся к мысу Геллес, выскочил на мель у самого берега, Его окружили транспортами и эсминцами, патрулировавшими на некотором отдалении. Но все меры предосторожности оказались бесполезными. На заре 27 мая в этом беспомощном состоянии «Маджестик» стал второй жертвой «U-21».

Таким образом, за какие-то две недели британский флот потерял еще три линейных корабля и сотни моряков. Дарданеллы превратились в бездонную яму. в которой исчезали люди и корабли без всякой пользы для дела. В эти майские дни на дно отправились не только три старых эскадренных броненосца, но и главные инициаторы Дарданелльской операции. 14 мая подал в отставку Фишер. Уход первого морского лорда со своего поста в самый разгар войны вызвал политический кризис общенационального масштаба. Глава кабинета министров Герберт Асквит вынужден был пойти на создание коалиционного правительства– Новый кабинет приступил к своим обязанностям 25 мая 1915 г., но уже без Черчилля.

В конце 1916 г. главные инициаторы Дарданелльской операции предстанут перед правительственной комиссией по расследованию причин катастрофы, постигшей союзников в результате неудачной попытки форсирования проливов. В 1916 и 1917 гг. комиссия провела 89 заседаний, заслушав показания многих политических и военных деятелей, причастных к данной операции. Полные стенограммы заседаний Дарданелльской комиссии, составившие много пухлых томов, так никогда и не были опубликованы. В 1917 г. увидели свет только так называемые «Отчеты» Дарданелльской комиссии, содержавшие выборочные отрывки свидетельских показаний, подтверждавших выводы комиссии. В итоге и бывший морской министр и бывший первый морской лорд вышли «сухими из воды».

И все же, хотя пространным свидетельствам Черчилля не нашлось места в «эрзац-отчетах» правительственной комиссии, Дарданелльская операция на долгие годы легла несмываемым пятном на его репутацию как политического и военного руководителя. Австралийский историк Ч.Э.Бин писал в 20-х гг. на страницах своей «Официальной истории участия Австралии в войне 1914–1918 гг.»: «…Ошибочность теории Черчилля относительно эффективности огня корабельной артиллерии пришлось доказывать кровью тысяч солдат». И далее: «Таким образом, избыток воображения у Черчилля, его дилетантское невежество в артиллерийском деле, и роковая способность молодого энтузиаста убеждать более пожилые и медлительные умы породила галлиполийскую трагедию». Запальчивость Бина, писавшего свой двухтомник по горячим следам событий, вполне объяснима: бойцы Анзак слишком щедро полили своей кровью берега Дарданелльского пролива.