Текст книги "Сила меча"

Автор книги: Дмитрий Тедеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

Лунный хрусталь

Заснул я тогда сразу, лишь только притронулся головой к подушке.

И мне впервые приснился Сон.

Обычные сны мне снились, конечно, и раньше. Они бывали иногда очень яркими, красочными, наполненными восторгом, какими‑то полётами, путешествиями по загадочным местам, другими приключениями, иногда совершенно немыслимыми, волшебными. Порой я просыпался с улыбкой счастья и лежал какое‑то время с закрытыми глазами, пытаясь удержать в памяти то, что приснилось.

Удержать – почти никогда не удавалось. Сон, такой ярко–волшебный в полудрёме, пока я ещё лежал в постели, как‑то необъяснимо скукоживался, становился чёрно–белым, потом – вообще каким‑то серо–серым и неинтересным. И через пару часов я не мог вспомнить о нём ничего.

Но тот, мой первый Сон, как и последующие Сны, врезался в память накрепко, со всеми подробностями. Гораздо сильнее любого события, происходившего наяву. Наверное, такие Сны – это не только сны. А что‑то гораздо большее.

В ту ночь мне приснилось, что мы с Олегом стоим на ночном берегу какого‑то озера, над которым всходит полная луна, и по чёрной тревожной воде к нам пролегла звонкая дорожка трепетного лунного света.

Я понимаю, что такие выражения любому покажутся бредом. Но это было! Было на самом деле! Вода действительно была чёрной и тревожной, а лунная дорожка была именно звонкой! Вокруг царила тишина, но хрустальный звон, звон лунного света ощущался совершенно явственно. Не ушами, конечно. Всем существом.

“Ты готов?” – молча спросил меня Олег.

Мне было очень тревожно, но я торопливо, чтобы сразу отрезать себе возможность смалодушничать, отступить, ответил, что готов.

“Тогда – в путь. И помни: что бы ни случилось, ты ни в коем случае не должен уронить меч”.

И мы ступили на лунную дорожку и пошли по ней.

Вода была очень холодная, мокрая и пугающе–податливая. Я хорошо ощущал это босыми ступнями, и сердце проваливалось на дно озера при каждом шаге. Но сам я не проваливался. Там, где на воде звенел весёлым хрусталём лунный свет, она всё‑таки держала меня и Олега. Угрожающе прогибалась под нашими ногами, но держала.

А мы шли и шли вперёд. Навстречу Луне.

Это была не просто луна, а именно Луна. Живая, настоящая, желающая помочь нам чем‑то. Протянувшая нам светлую дорожку через озеро зловещего мрака.

Озеро?

Мы шли по прозрачной дорожке уже не через озеро. Со всех сторон вокруг нас распахнулась мрачная чёрная Бездна. Бесконечность, Пустота. Она была повсюду, и мы были одни среди этой холодной и жадной Тьмы. Исчезни хрустальный свет под ногами, и…

Я запнулся и едва удержался, чтобы в страхе не вцепиться в Олега. Но дорожка весело и успокаивающе звенела, чуть пружинила, ласково щекотала босые ноги мягкой светящейся пылью, и, сцепив зубы, я заставил себя выровнять шаг.

Я, как и Олег, держал в правой руке обнажённый меч. Настоящую японскую катану! Раньше такие мечи я видел разве что в кино. Не считать же мечами сувенирную дрянь, выставленную на прилавках магазинов! А сейчас… Меч, самый настоящий, боевой меч, не просто был у меня в руках, он был моим. Длинная рукоять, оплетённая кожаными ремешками, очень удобно, как влитая лежала в ладони, легендарное оружие гордых самураев стало как будто частицей меня, продолжением моей руки, моих мыслей… Может быть – даже моей души.

При этом меч жил ещё и своей, самостоятельной жизнью, имел свой характер, свою душу. Характер и душу настоящего воина, не умеющего отступать в бою. Я ощущал надёжную, грозную тяжесть меча, знал, что это мой друг, сильный и бесстрашный, что он никогда и ни за что не предаст меня. Как и второй мой друг, который тоже рядом, Олег. Но меня почему‑то всё сильнее глодал страх.

Мы шли с Олегом по прозрачной мерцающей дорожке сквозь чёрную Бездну, и стальные зеркальные клинки наших мечей то и дело вспыхивали в лунном свете яростным огнём, нетерпеливым ожиданием битвы. Похолодев, я вдруг понял, что битвы, скорой битвы, неистовой, насмерть, – уже не избежать. Пути назад больше не было.

Олег, почувствовав мой страх, успокаивающе сдавил мне левой рукой плечо.

“Ты как?”

“Я… Я нормально… Мне страшно, но я смогу. Постараюсь”.

“Ты сможешь, малыш. Обязательно сможешь”.

И мы пошли дальше.

Когда я уже почти совсем успокоился, на Луну начали вдруг наползать Тучи.

Это были особенные Тучи, сгустки царившей вокруг чёрной ледяной Пустоты. Луна вступила в битву с Тучами, лучи Её света сделались холодными и острыми, как лезвия мечей. Но Туч было слишком много. И вместо одной Тучи, рассечённой Лунным Мечом, тут же появлялись полчища новых. Жадно стремящихся сожрать, проглотить Луну. Луна погибала в этой битве, а мы с Олегом ничем не могли помочь ей. Со всех ног бежали по сделавшейся совсем прозрачной, исчезающей на глазах Дорожке и знали, что не успеем.

Вот Тучи совсем заслонили от нас Луну, и как только она исчезла из виду, вместе с ней исчезла и протянутая нам дорожка. И мы оказались окружёнными и проглоченными Тьмой. Из чёрной Бездны появился и с утробным рычанием бросился на меня убитый Олегом мужик. Его голова не держалась на сломанной шее, но он был всё так же быстр и силён, по–прежнему сжимал нож в руке. Схватив меня, забывшего от ужаса про меч, за волосы, мужик нацелился ножом отрезать мне голову. Я затрепыхался как пойманная рыбёшка, но рука у мужика оказалась железной. Мне захотелось закричать, закрыть глаза, умереть от страха, но я не мог…

Перед глазами вспыхнуло, и мужик, рассечённый Олеговым мечом, распался надвое и тут же растаял во Тьме.

Олег неистово рубил наседающих на него со всех сторон жутких порождений Тьмы. Каких‑то человекоподобных монстров, кошмарных животных, спрутов, драконов, кого‑то ещё, совсем уже непредставимо страшного. Некоторые чудища кидались и на меня, впавшего в мертвящее оцепенение, но не достигали цели, Олег всякий раз успевал прикончить их чуть раньше.

– Меч! У тебя есть меч!

Я вспомнил наконец про меч, про то, что я ещё жив, бросился Олегу на помощь. Тогда ещё я совершенно не умел обращаться с мечом, но уже не думал об этом, рубил ожившую нечисть яростно, отчаянно. И с каждым ударом, с каждой вспышкой Лунного света, всё ещё живущего на лезвиях наших мечей, кто‑то из чудовищ исчезал, разрубленный. А страх мой всё слабел и слабел, пока полностью не улетучился.

Мы пробивались навстречу Луне, и та, мы знали это, пыталась своими лучами пробиться к нам. Но силы были слишком неравными. Наседающей на нас Тьмы было слишком много. Вскоре удары наших мечей стали слабеть, свет Луны уже не так ярко вспыхивал на их лезвиях, постепенно затухал, и чудовища стали подбираться к нам всё ближе и ближе.

Нас разъединили, и Олег, задыхаясь, прорубался ко мне сквозь Тьму, но не мог приблизиться ни на шаг. А я вообще уже не мог рубиться, страх не вернулся, но и сил тоже больше уже не было.

– Меч! Не бросай меч!

Я всё ещё держал меч, хотя и не понимал, зачем он мне, если руки ослабели настолько, что не могу не то, что ударить, но даже замахнуться, приподнять грозное оружие. А порождения Тьмы подошли вплотную, и я почувствовал их холодные, мёртвые лапы на своём теле.

Кто‑то из чудовищ уже схватил меч. Прямо за лезвие, уже совсем не мерцавшее Лунным светом. Отточенная сталь кромсала неживую плоть, но чудище не обращало на это никакого внимания, продолжало медленно, но непреодолимо вырывать меч из моей ладони. Я вцепился в рукоять так, что потемнело в глазах. Было совершенно ясно, что если удержать меч не удастся, настанет конец. Последний и окончательный.

Зарычав, Олег ударил мечом, вкладывая в этот удар все оставшиеся силы. Ударил почему‑то не монстров, разъединивших нас, а Тучи, заслонившие от нас Луну. До Туч было далеко, но последние искры Лунного света, сорвавшись с лезвия, достигли их.

Этот удар, видимо, застал Тьму врасплох, потому что в Тучах возникла маленькая брешь, их плотная завеса чуть истончилась, и сквозь неё Луна сумела послать нам свой последний Луч.

Это был не обычный луч, который неизбежно увяз бы в плотном и липком чёрном мареве. Но этот Луч был особым, и он с негромким треском пролетел сквозь казавшуюся непреодолимой завесу. Как брошенный с силой камень прорывает в своём полёте густую паутину.

Луч достиг меня, и чудовища на миг отпрянули. А мне удалось схватить Его. В моей левой ладони и в самом деле оказался камень. Холодный и в то же время обжигающий Лунным огнём.

Чудовища, опомнившись, вновь бросились вперёд. Схватив Олега, полностью обессилевшего себя последним ударом, они стали разрывать его. Я кинулся на помощь, но тщетно, сил у меня тоже не было, а мерзкие холодные лапы вновь сомкнулись на моём теле.

– Камень! Вставь в рукоять!

Выгнувшийся мучительной дугой Олег едва прохрипел эти слова. Но я услышал и сумел прикоснуться камнем к рукояти меча, к углублению на самом конце. Камень тут же прирос к рукояти, как будто был там изначально.

Лезвие меча вспыхнуло с такой силой, что все насевшие на нас монстры отпрянули прочь и исчезли во Тьме, мне не пришлось даже рубить их. Задыхающийся Олег показал глазами на Тучи, пленившие Луну. И я принялся кромсать их ударами меча (точнее – уже Меча) на уродливые лоскутья. Я тоже еле дышал от усталости, но рубил и рубил, не останавливаясь. До тех пор, пока явившаяся из Космической Бездны Тьма вновь не растаяла в Пустоте. В холодной и равнодушной, не доброй и не злой Пустоте…

Мы с Олегом вновь оказались стоящими на Лунной дорожке. Сейчас мы опять двинемся в путь…

Проснувшись, я продолжал ощущать холодное жжение, пронзительную силу Лунного Луча, превратившегося в своём полёте в чудесный камень. Пальцы левой руки были стиснуты до онемения, и мне чудилось, что камень по–прежнему зажат в ладони. Я ощущал каждую грань, каждый выступ его гладкой, как будто отполированной поверхности. Не открывая глаз, я видел струящийся из камня свет Луны, мягкий, но не знающий преград, слышал весёлый хрустальный звон, исходящий от каждого серебристого лучика.

Какой хороший сон, думалось мне в полудрёме. Страшный, но хороший. Как жаль, что проснувшись, я позабуду его. Позабуду про камень…

А вдруг?..

Сумасшедшая догадка обожгла меня. В один миг я облился холодным потом. Проверить догадку было очень просто, но было неописуемо страшно. Наверное, даже страшнее, чем там, в Пустоте, когда исчезла Дорожка под ногами. Вдруг сумасшедшая надежда окажется напрасной? Но сильнее страха было охватившее меня нетерпение. А вдруг – не напрасной?! А вдруг всё, что приснилось – было на самом деле?!

Обмирая, я открыл глаза, торопливо сел. Глубоко вздохнув, как перед прыжком в ледяную воду, раскрыл ладонь.

На ладони лежал камень.

Тот самый. Небольшой, с перепелиное яйцо, но тяжёлый, переполненный звонкой лучистой силой, холодный и обжигающий неземным огнём.

Затаив дыхание, я рассматривал камень, любовался им. Его кажущейся простотой, бесформенностью, в которой угадывалось первозданное совершенство, великая гармония Космоса. Его янтарным Лунным свечением, мерцающим в прозрачной глубине. Я вгляделся в эту бескрайнюю глубину маленького камня, и передо мной вновь распахнулась холодная космическая Пустота. Рассечённая Дорожкой тёплого и звонкого света.

– Ух ты! Что это у тебя? Сердолик? Когда нашёл? Вчера на пляже, наверное? Мне почему не сказал?

Рядом со мной стоял проснувшийся Сашка и тоже разглядывал камень. Вид у него был немного обиженный. Но долго обижаться на меня Сашка не умел. Заулыбавшись, он протянул руку.

– Дай посмотреть!

Я очень осторожно вложил камень в Сашкину ладонь. Он вздрогнул, округлил удивлённо глаза.

– Какой холодный! Как из морозильника… И как будто жжётся. Щекотно так! Здорово! Нет, по–моему, это не сердолик. А что это? Тоже не знаешь? Красивый – обалдеть….

И мой друг опять заулыбался, любуясь. Радостно, от души. Сашка никогда не страдал завистливостью, умел радоваться чужой удаче. А уж моей – тем более.

– Расскажешь, как нашёл?

Я не мог рассказать. Не могу объяснить, почему, но не мог.

– Сань, ты только не обижайся, ладно? Это секрет. Понимаешь, не только мой секрет, но и Олега… Ты не обиделся?

Сашка взглянул без всякой обиды, чуть удивлённо. Дескать, да что ж ты, совсем за идиота меня держишь? При всей своей балагуристости и внешнем легкомыслии он уважал чужие секреты. А уж секрет Олега – подавно.

Ребята просыпались, подходили к нам, камень переходил из рук в руки.

Вскоре подошёл и Олег. Как всегда – подтянутый и энергичный. Никто ничего необычного не заметил. Лишь от меня не укрылось, как он вздрогнул, увидев камень. Но его мгновенная растерянность тут же прошла без следа, и через секунду я не был уже уверен, что она вообще была, а не примерещилась мне.

Ребята протянули Олегу камень. Он осторожно взял его, поднёс к глазам.

– Олег Иванович, а что это за камень? Сердолик? Топаз? Горный хрусталь?

Олег долго рассматривал камень, прежде чем ответить.

– Хрусталь, ребята. Только не горный. Это – Лунный хрусталь.

– А что, и такой тоже бывает?

– Да вот, оказывается – бывает…

И Олег, безошибочно угадав хозяина, протянул камень мне.

В тот же день я отдал камень Олегу. Я очень боялся, что он не возьмёт. Но Олег взял, легко и просто, не пришлось ни уговаривать, ни доказывать, что этот камень, способный отвести беду, ему сейчас нужнее, чем мне. Олег явно знал про камень не меньше, чем я. И взял его, но с условием, что не навсегда, что потом вернёт его мне.

Олег вернул мне камень весной, в день, когда я неожиданно испытал сатори.

Сатори

Недели за три до злополучной драки с Бурым я на тренировке разбил Сашке нос. Не специально, конечно. Нанося атеми, увлёкся, немного не рассчитал и случайно задел Сашку по лицу. Именно не ударил, а слегка задел. С ударами, которые мы отрабатывали на макиварах, резких, во всю силу, с мгновенной концентрацией, когда удар отдаётся не только в кулаке, но и во всём теле, как будто с разбегу выбиваешь плечом дверь, с такими ударами то случайное лёгкое касание не имело ничего общего. Но Сашка зажал руками нос, глаза его наполнились слезами, лицо стало беспомощным и растерянным.

Я испугался, стал извиняться перед Сашкой. Сашка сквозь слёзы попытался улыбнуться, кивнул головой, дескать – ладно, знаю, что ты не специально, всё нормально. Подошёл Олег, заставил Сашку оторвать ладони от лица, осмотрел слегка кровоточащий нос и спокойно отправил его умываться. А мне мимоходом, уже собираясь уходить к другой паре, сказал, что нужно быть внимательнее.

Но, почувствовав вдруг, что я почему‑то сильно не в себе, задержался.

– Ну чего ты, Максимка? Успокойся, всё нормально. Ничего страшного не произошло. Цел у него нос. Ну – больно, конечно, неприятно, но ты же не хотел. Мы не танцами занимаемся, а боевым искусством. Бывает. Ты не виноват. Сейчас Саня вернётся, и занимайтесь дальше.

Я замотал головой, безуспешно пытаясь подобрать слова, чтобы объяснить нахлынувшие на меня чувства. Но Олег понял меня по–своему.

– Что, считаешь, что всё‑таки виноват? Ладно. тридцать отжиманий, тридцать выпрыгиваний, пятьдесят – “пресс”, и так – три подхода. И – всё. И не вздумай сопли распустить, интеллигент ты наш. Рафинированный.

Я хотел спросить Олега, что такое “рафинированный”, но, почувствовав, что и в самом деле могу сейчас “распустить сопли”, поскорее молча упал в “упор лёжа” и начал яростно отжиматься. Краем глаза заметил, что вернувшийся Сашка подошёл к Олегу и стал что‑то говорить, кивая на меня. Скорее всего, доказывал, что я не виноват и наказания не заслуживаю. Олег что‑то ответил, пожал плечами и направил его заниматься к другой паре.

Я и сам знал, что не произошло ничего такого, из‑за чего стоило бы расстраиваться. Просто вдруг понял тогда, понял ясно и до конца, как будто понимание взорвалось внутри яркой вспышкой, насколько хрупок и уязвим человек. Как легко ему повредить даже случайным неосторожным движением. А мы на тренировках лупим по макиварам так, что слышно на улице. И ведь отрабатываем эти удары, чтобы иметь возможность когда‑нибудь так же ударить человека, а вовсе не макивару.

И грудь мне заполнила вдруг вязкая, противно сосущая пустота, предчувствие неотвратимой беды, и сердце беспомощно задёргалось, отчаянно затрепыхалось в этой равнодушной, мёртвой пустоте.

Я уже видел результат выполнения до конца и в полную силу того, что мы отрабатываем на тренировках.

А мне ведь тоже когда‑нибудь придётся бить кого‑то именно так. Как Олегу тогда в Крыму. В полную силу, насмерть. Непонятно, откуда взялось это безнадёжное знание, но это было именно знание, а не просто беспричинный страх.

Я отжимался, выпрыгивал, “качал пресс”, опять яростно отжимался, упрямо пытался гнать от себя тягостное знание, а ко мне очень медленно и неотвратимо приближалась переливающаяся изнутри холодным голубоватым сиянием огромная водная гора. Наподобие той, которую описал Курилов в своей удивительной поэме о море, Боге, одиночестве и преодолении. И я, так же, как и Курилов, был у самого подножья чудовищной волны, и надо мной так же безжалостно вздымался, готовясь обрушиться, заслоняющий полнеба светящийся гребень. Но Курилов, попавший в смертельную мясорубку пририфового океанского прибоя, уверенный, что это – конец, лишь любовался тогда фантастической красотой, идеальным совершенством надвигающейся морской громадины. Я не любовался. Моей жизни ничего не угрожало в знакомом спортзале, но во мне эта привидевшаяся волна вызывала лишь отвращение и тошнотворный ужас, тягостное ощущение полнейшего бессилия, безнадёжности.

Наваждение продолжалось совсем недолго, но было неимоверно ярким, всепоглощающим, изменяющим внутреннюю сущность. Волна исчезла за миг до того, как похоронить меня, но забыть о её приближении я уже не мог.

Олег, конечно, заметил, что я какое‑то время был явно не в себе. И он задержал меня после той тренировки, заставил выговориться. Он не давил, просто слушал, как‑то очень внимательно и по–доброму. Так, что захотелось объяснить свои чувства. Слова получались какие‑то неуклюжие, совсем не передававшие того, что со мной происходило. Но Олег не перебивал, слушал, понимающе кивал головой.

Выговорился, стало легче, показалось даже всё это полной чепухой, нелепыми детскими страхами, которые Олег сейчас наконец беспощадно высмеет. Но он не стал смеяться, долго молчал, о чём‑то задумавшись. И я вдруг понял, что мои страхи он вовсе не считает такими уж глупыми и пустыми, что он и сам не раз переживал что‑то похожее, только, наверное, никому в этом не признавался.

Потом он стал говорить, медленно подбирая слова, не столько со мной говорить, сколько вслух размышлять.

– Да, – сказал он, – то, чем мы занимаемся, это действительно очень серьёзно и очень страшно. Мы учимся калечить и убивать. В целях самозащиты? Да, конечно. Но всё равно это страшно. Тем более, что это умение, как и любое оружие, можно применить вовсе не только для самозащиты, и это только от конкретного человека зависит, для какой цели он применит технику Айкидо. От человека, а не от самой техники.

Настоящая, боевая техника Айкидо – это самое настоящее оружие, страшное оружие. Страшное ещё и тем, что оно всегда при тебе, но ты не всегда его можешь контролировать. Что это значит? А значит это то, что на занятиях Айкидо мы всегда в какой‑то момент ослабляем, прерываем технику. Прерываем, чтобы не покалечить, не убить. Прерываем сознательно, именно сознание позволяет избегать травм, неизбежных, если выполнять технику в полную силу и “до конца”.

Но бывают моменты, когда сознание отключается, отключить его, кстати, обычно не очень трудно, иногда для этого достаточно просто слегка дать человеку по морде или даже просто неожиданно плюнуть в него. Любое неожиданное событие, особенно представляющее хоть какую‑нибудь опасность или уязвляющее самолюбие, вполне способно хотя бы на мгновение отключить сознание.

А когда сознание отключено, тело начинает действовать, подчиняясь подсознательным рефлексам.

Это могут быть врождённые рефлексы: инстинкт самосохранения, стремление уничтожить грозящую тебе опасность, жажда мести обидчику… А могут быть и приобретённые рефлексы, которые мы воспитываем, вбиваем в себя на тренировках: правильно уходить с места, в котором тебя атаковали, одновременно с уходом встречать атакующего стопорящим ударом, пропускать мимо себя направленную на тебя силу, “выдёргивать” из равновесия атакующего и тут же “расстреливать” его, “насаживая” на встречный удар…

Если на это накладывается бешеная ярость, когда уже стремишься не столько сам уцелеть, сколько уничтожить своего обидчика, тут – да, тут можно таких дров наломать!..

– Как крыса, которую загнали в угол?

– Нет, Макс. Крыса, загнанная в угол, действует как раз очень хладнокровно. Броситься на своего врага, даже если тот несоизмеримо сильнее, – это последний шанс спастись для крысы. Если не удалось убежать. А если убежать можно, крыса всегда убегает…

Человек в боевой ситуации редко бывает таким же умным, как крыса. Но подсознательное стремление выжить, когда кажется, что тебя пытаются убить, выжить любой ценой, оно есть и у людей. А мы на тренировках это врождённое стремление выжить подкрепляем практическими навыками, как это проще и надёжнее сделать.

А проще и надёжнее защититься от убийцы, чтобы там кто ни говорил, – это убить его самого. И техника Айкидо прекрасно для этого подходит. А гуманность техники, даже техники Айкидо, – это, Максимка, полная ерунда. Оружие не может быть гуманным. Конечно, оружие можно, в принципе, использовать и в гуманных целях, на это, кстати, и нацеливает философия Айкидо. Но само оружие гуманным от этого не становится. И если сознание всё‑таки отключено, в этот момент гуманно использовать практически невозможно никакое оружие.

И твои опасения о том, что оружие, которое уже есть у тебя, вдруг выйдет когда‑нибудь из‑под контроля твоего сознания и натворит бед, не такие уж надуманные. Хорошо, что ты понимаешь эту опасность, ощущаешь ответственность за свои действия, необходимость их контролировать. Без понимания этой ответственности нет настоящего бойца, нет Будо, нет Айкидо.

То, что ты сегодня пережил, когда заехал Сане по носу (тут Олег довольно ехидно усмехнулся), – это настоящее сатори, момент просветления, пронзительного настоящего понимания того, о чём знал вроде бы и до этого. Это, конечно, не то большое сатори, которое испытал Уесиба, неожиданно осознав настоящую суть Будо. Это – маленькое сатори, но всё‑таки это – сатори, самое настоящее, можешь гордиться (Олег опять усмехнулся). Большинство людей никогда ничего подобного не испытывают ни разу в жизни. Даже тем людям, которые серьёзно занимаются боевыми искусствами, которые изо всех сил стремятся к сатори, почти никогда не удаётся на самом деле его испытать.

Испытывал ли я сатори? Запомни, малыш, человек, который на самом деле испытывал сатори, никогда об этом не расскажет. Никому. Почему? Ну, не знаю. Вот ты расскажешь кому‑нибудь о своих сегодняшних переживаниях? Вот то‑то же. Не так легко раскрыть другому свою душу, тем более, если знаешь, что словами никак не передать то, что испытал. Великие, такие, как Уесиба, не в счёт, на то они и великие. А нам с тобой рассказать другому о своём сатори не дано.

– Я же рассказал вам!..

– Ну, значит ты тоже великий. Ну ладно, не обижайся, уже и пошутить нельзя. Просто ты ещё не остыл от переживаний. А стал бы ты мне что‑то рассказывать, если бы я сам чуть ли не клещами из тебя это не вытянул? А стал бы ты это, к примеру, завтра рассказывать, даже если бы это я из тебя попытался вытянуть? А рассказал бы ты, если бы я, к примеру, был бы здесь не один? Или если бы ты не очень доверял мне? Вот видишь! То, что я узнал о твоём сатори – это чистая случайность. И вряд ли кто‑нибудь ещё узнает о нём. Я болтать не буду, не бойся. Ну ладно, ладно, не ершись, это я так. Я знаю, малыш, что ты мне доверяешь. Спасибо. Я очень ценю твоё доверие.

Кстати, ты ведь так ничего и не рассказал мне о камне, – Олег положил на стол передо мной “Лунный хрусталь”. – О том, как он появился у тебя, что ты пережил при этом…

– Я… Олег Иванович, мне показалось тогда, что вы знаете! Ну, что и вы тоже…

– Даже если это и так, тебе ведь всё равно хотелось, наверное, поговорить со мной об этом? Хотелось? Ну вот. Но ты не стал говорить. Нет, что ты, я не в обиде. Про такое тоже не рассказывают, и я это знаю. А за камень – спасибо тебе огромное, малыш. Он очень пригодился.

Олег взял Лунный хрусталь, немного полюбовался его серебристым свечением, улыбнулся, вложил камень мне в руку. Я вздрогнул от полузабытого пронзительного, ни с чем не сравнимого ощущения. Камень был холодным как лёд, но при этом излучал горячее тепло и свет. Свет был весёлым и звонким, и этот звон хрустальных колокольчиков наполнял тело радостной звенящей силой.

– Возвращаю. Меня он здорово выручил, пусть теперь тебе послужит. Носи его с собой, не теряй. И будь с ним осторожен, помни, что это… Я не знаю, что это, но уж точно – не игрушка. Я потому и не возвращал его тебе раньше, что боялся, как бы ты по детскому легкомыслию не наломал с ним дров. Но то, что с тобой случилось сегодня, сделало тебя другим… Ты понял всю глубину ответственности за свои неосторожные действия. Теперь тебе можно доверить любое оружие. Этот камень в твоих руках никому не причинит зла…

Ты сегодня испугался, что когда‑нибудь можешь натворить непоправимое. Просто по неосторожности, случайно. Такая опасность, конечно, есть. Опасность действительно серьёзная, но и преувеличивать её тоже не стоит. То, что ты так глубоко осознал эту опасность, уже это делает её не такой страшной. Опасна обезьяна с гранатой, не понимающая, что у неё в руках, а разумный человек с гранатой… Тоже, конечно, опасен, но всё‑таки не так. Если он действительно человек и не стремится натворить бед.

Убить из‑за того, что твоё сознание вдруг отключилось, это конечно возможно, но маловероятно. Сознание у обычного человека легко на миг отключить, но именно на миг, а убить за этот короткий миг может успеть только настоящий мастер. Тебе до этого уровня, Макс, ещё ох, как далеко. Не обижайся, ты вполне можешь стать когда‑нибудь мастером. Но отключить сознание у настоящего мастера, даже на миг – такое мало кому удастся. Так что не переживай, Максимка, твой путь к мастерству вовсе не приближает тебя к убийству. Наоборот, даёт силу, настоящую силу, а имея силу, как раз легче удержаться от убийства.

Конечно, ты вполне способен убить с помощью техники Айкидо даже сейчас, даже с твоим сегодняшним, ещё далеко не мастерским умением. Но только в ситуации реальной опасности, когда чтобы выжить, надо убить самому. Дай Бог, Максимка, чтобы тебе не пришлось изведать подобного. Но если всё же такое случится, будет лучше, если убьёшь ты, чем если убьют тебя.

А сейчас выкинь всё это из головы, не мучь себя. Миллионы людей живут, никого не убивая, и их тоже никто не пытается убить. А ты что, считаешь себя кем‑то особенным? Нет? Ну и живи себе спокойно. Занимайся Айкидо. Не для того, чтобы научиться убивать, а просто потому, что оно тебе нравится. Ведь нравится же? Конечно, как же искусство Вселенской Гармонии может не нравиться! Если человек занимается, к примеру, стрельбой, это вовсе не значит, что он готовится кого‑то застрелить.

Всё было правильно. Олег опять навёл порядок в моих сумбурных мыслях. Он очень хорошо умел это делать. Выслушав его, я почти успокоился. Но именно – почти. Что‑то всё‑таки оставалось у меня в глубине души, что Олег так и не смог вытащить на свет, не смог до конца уничтожить своими неотразимыми доводами. И я чувствовал, после происшествия в Крыму я научился чувствовать подобные вещи, что Олег сказал не всё, что хотел. Он почему‑то никак не решался рассказать ещё о чём‑то, явно связанным с камнем. О чём‑то, что считал самым главным…