Текст книги "Сила меча"

Автор книги: Дмитрий Тедеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 36 страниц)

Месть ниндзи

Алексей Трифонов

Когда Сотникова выписали (при моём негласном содействии), я выставил, конечно, наружное наблюдение за его квартирой. В надежде, что туда заявится Северский. Надежда была слабая, Ниндзя умён и осторожен, он вряд ли появится, если, конечно не устроить мальчишке какую‑нибудь гадость. Но на это у меня рука не поднялась. Однако пацан всё равно попал в переплёт.

И Северский тут же проявился.

Сначала он позвонил мне сам, по служебному телефону, номер которого знать посторонний никак по идее не мог. А он – знал. Да, течёт наша крыша – дальше некуда…

Я сразу понял, что это – он. И сразу вспомнил, по голосу вспомнил наконец, где мы с ним встречались.

– Трифонов?

– Слушаю. Кто говорит?

– Неважно. Слушай внимательно и не перебивай. Квартиру Максима пасут не только твои топтуны. Ещё и люди Есаула. А твои лопухи – ни сном, ни духом, хотя есаульцы их видят и явно знали о них заранее. Так что течёт твоя крыша, майор.

– Слушай, ты!..

– Не перебивай! Сейчас есаульцы пойдут на штурм квартиры, а перед этим, чтобы не мешали, замочат по пути твоих придурков.

– Откуда информация?

Я, спрашивая, уже давил кнопку тревоги. Максимум через минуту оперативная группа должна уже лететь на машине к дому Сотникова. Если, конечно, моё яйцеголовое начальство не додумалось занять ребят какой‑нибудь хренью. Что Северский не шутит и не врёт, я был уверен.

– Долго рассказывать. Ты группу выслал?

– Высылаю.

– Давай быстрее, майор, шевелись.

– Спасибо, что предупредил.

– Какое спасибо! Думаешь, меня твои люди очень беспокоят? Есаульцы пацана хотят захватить!

– Зачем им пацан?

– Это у тебя спросить надо! Это ведь ты пронюхал как‑то, кто я такой и что с Максом связан, и есаульцы про твои догадки узнали. А этим козлам Макс нужен, чтобы через него на меня выйти!

– А ты‑то им зачем?

– Неважно! А вот то, что, из‑за протечек в вашей конторе пацан под прицел Есаула попал – это на твоей совести! Если с мальчишкой что‑нибудь случится – лично тебя придушу! Отбой!

И в трубке раздались гудки.

Чертыхнувшись, я побежал вниз.

Самые худшие мои опасения подтвердились. Оперативная группа вместо того, чтобы лететь в машине, занималась совсем другим делом, выслушиванием нотаций в кабинете начальства. Начальство, не смотря на поздний час, ещё торчало в конторе, было к тому же почему‑то не в духе, и ему вздумалось снять оперативников с дежурства (без замены! Не предупредив меня!) и вызвать их к себе для очередного разноса. Моего сигнала, поданного из кабинета, вообще никто не услышал, сигнализация была разобрана, в ней раздражённо ковырялся монтёр, вызванный в девять вечера из дома для “проведения профилактики”. Связь с оперативниками, дежурившими у квартиры Сотникова, тоже отсутствовала…

К тому времени, когда я с группой сумел добраться до места, всё уже было закончено. Мои ребята были убиты. Профессионально, каждый – единственным выстрелом в голову, опера даже и оружие не успели вытащить. В подъезде лежали два трупа есаульцев, без видимых ранений. Дверь в квартиру Сотниковых была взломана, и внутри неё тоже валялись трупы есаульцев. Тоже без всяких признаков насильственной смерти. Просто как будто решили прилечь на пол вздремнуть, да так и остались.

Больше в квартире никого не было.

Работал телевизор, стол был заставлен посудой с остатками еды. Возле стола по ковру расползлась большая лужа крови. Кровь эта была явно не есаульцев, на тех не было ни одной царапины. У трупов были “Беретты” с глушителями, из одной из этих штук и был ранен или убит кто‑то из семьи Сотниковых. И были убиты мои ребята.

Я узнал жмурика, который как раз и стрелял из этой “Беретты”. Когда‑то он работал “в органах”, потом перешёл на более денежную работу к бандитам. Со школьных лет занимался стрельбой, считался чуть ли не гением, олимпийской надеждой. Но вот стрельба по живым мишеням была ему больше по душе.

Опрос соседей ничего не дал. Как обычно в таких случаях, никто ничего не видел и не слышал. Возможно, так и было на самом деле.

Квартира была пуста. Вся семья Сотниковых, включая кошку, исчезла. В неизвестном направлении. Кроме Максима, его матери и младшей сестры в квартире до нападения находился также приехавший утром из Латвии отец. Кто‑то из Сотниковых был как минимум очень тяжело ранен. Ушли они спешно, но умудрились при этом совершенно не наследить. Кроме лужи крови, расплывшейся на ковре и растёкшейся дальше по полу, больше ни одной кровяной капли ни в квартире, ни на лестнице, ни дальше по единственно возможному пути их бегства найти не удалось.

Быстро всё произошло, невероятно быстро. Даже учитывая нашу задержку с выездом, всё равно, как ни прикидывай, Сотниковы, уходя из квартиры после разборки с бандитами, никак не могли бы разминуться с нами. Тем более, если учесть, что им прошлось нести на руках тяжело раненого. Или, скорее всего, труп, “Стрелок” обычно убивал первым же выстрелом.

Всё это было совершенно непонятным и опять навевало дикие мысли о “растворении” в воздухе.

Интуиция сразу подсказала мне, что ничего мы тут не сможем распутать. И, если я хоть что‑нибудь понимаю в жизни, жизни этой мне уже не будет. Даже если начальство не съест, этот Ниндзя–Северский, этот ангел–хранитель Максима и его семьи, не простит мне, что кто‑то из Сотниковых получил пулю. Как ни крути – из‑за меня получил. Действительно ведь, если бы не моя догадка, вряд ли бы до сих пор кто‑нибудь знал, что в больнице орудовал именно Северский. Именно я послал оперов с фотографиями Ниндзи по клубам айкидо, естественно, его сразу опознали, информация попала в дело и утекла к бандитам.

Те оказались вовсе не дураками, сумели сложить один плюс один, догадались о том, что бойню в больнице Северский устроил из‑за своего ученика Сотникова. И так как есаульцам зачем‑то позарез нужен был Северский, они решили, что легче всего поймать его, использовав мальчишку как заложника, как наживку. У меня на такое рука не поднялась, ну а для этих ребят подобные методы вполне привычны и никаких мук совести не вызывают.

Теперь Северский очень зол. А такого мужика разозлить всерьёз… Всё равно, что тигра за усы дёрнуть. Трудно, но возможно. И те, кому это удалось, подумал я злорадно, порадоваться своей удаче могут и не успеть.

Подумал это я так, чисто теоретически. Подумал и отбросил эту глупую мысль. Месть тому, кто стрелял в кого‑то из Сотниковых, уже свершилась, мстить кому‑то другому – глупо или невозможно. Всерьёз воевать с Есаулом было бы безумием даже для такого тигра, как Северский. Огромная, хорошо организованная, нашпигованная профессионалами структура, лидер которой богат как Ротшильд и совершенно недоступен для сведения счётов.

То, что Северский всё‑таки пойдёт именно на такое безумие, на войну в одиночку с мощной группировкой, я предположить не мог. Я допускал, что он выполнит своё обещание “придушить” меня, но вот меня он как раз почему‑то не тронул. Он взялся за Есаула и его братию, и взялся так, что такого просто никто не мог ожидать.

Ещё более невероятным было то, что Северский долго умудрялся выигрывать в этой войне. Да и сама война стала протекать настолько фантастично, что ею тут же заинтересовались спецслужбы. И далеко не только наши.

Но Северский попал в результате в гораздо более хреновую ситуацию, чем до того, как стал приводить в исполнение свой приговор группировке Есаула. За ним стали охотиться уже сверхпрофессионалы, за охотой этой стояли уже совершенно бешеные деньги, интересы уже не только отдельных людей, но и интересы государств. В том числе и “сверхдержав”, вернее – единственной оставшейся сверхдержавы. Не брезгующей никакими средствами для “защиты своих интересов”.

Олег Иванович Северский был обречён.

Чёрные Ангелы

Сергей Сотников

Всё случилось тогда настолько быстро, что я даже не успел удивиться появлению Олега, появлению прямо из воздуха.

Мы сидели за столом, разговаривали, вернее, больше слушали болтовню Светульки, смеялись. Даже Максим как‑то посветлел лицом, у Маринки горестные морщины стали не такими заметными. Нам было хорошо вместе, на работающий телевизор внимания никто не обращал. Было ощущение праздника, казалось, что этот праздник продолжится и дальше, а все горести остались уже позади.

– Смотрите, смотрите, Лапушка цветы ест!

Светулька с восторгом показывала на кошку, которая действительно, внимательно обнюхав подаренный мной Маринке букет, решительно принялась пробовать его на зуб.

Маринка торопливо взяла Лаперузу на руки.

– Что ж ты делаешь, крыса ты банановая! Все девушки любят цветы, но надо же держать себя в лапах! Ты же воспитанная девушка! Что? Красивой девушке простительно позволить себе и не такое? Ты полагаешь? Ну что ж, может, ты и права. Ладно, иди уж, ешь свой букет… То есть мой букет. Ну ладно, ладно, не возмущайся, наш букет…

Мы хохотали, дурачились, играли с Лапкой, болтали не о чём. Вовсю наслаждались праздником встречи родных и любимых людей.

И появление Олега я, не успев ничего понять, воспринял как продолжение этого праздника, продолжение сказочного сна.

Возле стола возникло облако тумана, которое тут же сгустилось и превратилось в Олега. Олег был в странной одежде и держал в руках какую‑то штуку вроде круглого маленького зеркала на пистолетной рукояти.

Я не успел удивиться его появлению, потому что в следующий момент с грохотом рухнула входная дверь, и в квартире оказались те люди. И один из них наводил, очень быстро наводил пистолет с глушителем на Олега.

Я не успел удивиться и этому, успел лишь оттолкнуть в сторону Олега, который, ещё не придя в себя после появления из воздуха, стоял спиной к двери и только начинал поворачиваться. Отталкивая Олега, я почувствовал горячий толчок в грудь. Пуля, предназначенная Олегу, досталась мне.

То, что происходило дальше, было ещё более странным, чем появление Олега возле нашего стола прямо из “ниоткуда”. Но был я уже в таком состоянии, что ничему не удивлялся. И до сих пор почему‑то не очень удивляюсь.

Тогда я стал как будто проваливаться в какую‑то огромную чёрную воронку, в водоворот. Боль я почти сразу перестал чувствовать, было только досадно, что так и не успел как следует поговорить со ставшим совсем взрослым Максимом. Столько готовился к главному разговору, сын – тоже, да всё как‑то мы не решались начать его, всё откладывали и говорили в основном о пустяках.

Воронка крутила меня с бешеной скоростью, затягивая всё глубже и глубже, в глазах мелькало, голова кружилась. Но при этом я видел всё происходящее, видел как будто со стороны.

Я как будто разделился, одна моя часть беспомощно уходила туда, откуда не бывает возврата, и в то же время я видел, как Олег стреляет из своего зеркала, стреляет короткими вспышками невидимых лучей, я почему‑то знал, что лучи эти – невидимы, хотя я прекрасно видел их, видел, как они мгновенно убивают ворвавшихся в квартиру людей. И тех людей, которые ещё не успели ворваться – тоже. Лучи били и сквозь стену, убивая на лестничной площадке.

Я видел, как на моё упавшее тело запрыгнула Лапушка, а вокруг собрались Маринка, Светулька, Максим. И Олег. Они обняли меня и взялись за руки.

И все мы оказались в…

Не знаю, как назвать это место. Да и не “место” это вовсе, что‑то совершенно другое, чему и слова‑то подходящего не подобрать. Максим и Олег называют это Космосом, Пустотой, Мглой, чем‑то ещё. Всё это – не то. Мы понимали друг друга потому, что все побывали там, но тому, кто там не был, эти слова не дали бы ни малейшего представления о том, что это такое.

Я чувствовал, видел, как Макс, объединив свою силу с Олегом и с кем‑то ещё, пытаются вытянуть меня из воронки, в которую я продолжал безудержно падать, даже находясь в Космической Пустоте. У них ничего не получалось, моё падение замедлилось, но я всё равно продолжал ползти в Никуда. Я, понимая, что меня они не бросят, пытался им помочь тянуть себя, пыталась помочь и Маринка, и даже маленькая Светулька, даже Лапушка, но всё равно этого было мало.

И тогда у Максима появился вдруг невообразимый светящийся серебром Меч. Обладающий огромной, невообразимо огромной силой, Максим явно собирался использовать силу Меча для моего спасения, хотя мне это показалось совершенно немыслимым делом. Это было всё равно как использовать огромный бульдозер для того, чтобы откопать засыпанного песком крохотного муравья, при этом не задев его. Даже не муравья – крохотную бактерию.

Но Максиму как‑то удалось сделать это. Не знаю, как он умудрился так филигранно использовать такую силу, но он сумел. Несколькими смелыми ударами Меча он рассёк на куски Чёрную Воронку, в которую меня затягивало. И при этом сумел не задеть ни меня, ни тянувших меня из этой Воронки Олега с девчонками.

А потом мы все вместе отправились, вернее, попытались отправиться в эту Максимову Фатамию. Но тут уже ничего у нас не получилось, не пустила какая‑то сила. Не пустила из‑за того, что с нами был Максим.

Расставаться с Максимом ни я, ни тем более Светулька с Маринкой и Лапкой, разумеется, нипочём не захотели, и тогда Олег повёл нас обратно, к Земле. И вывел уже не в Киеве, где, как он сказал, вернее, подумал, нам появляться было никак нельзя из‑за этих бандитов. Вывел он нас в Сибири, в Забайкалье, где работал когда‑то. Оказались мы в квартире его друга, школьного учителя математики. Который, в отличие от нас с Олегом, так и продолжал до сих пор тянуть неблагодарную учительскую лямку.

Когда мы попали в его квартиру, Игорь спал. В Киеве было всего девять вечера, но в Забайкалье уже близился рассвет. Но Игорь сразу проснулся и, как ни странно, тоже вроде совершенно не удивился нашему ночному появлению. Он, видимо, хорошо знал Олега и знал, что ожидать от него можно и не такого. Кроме того, он был другом Олега, а это говорило о многом, другом Олег называл далеко не каждого.

Игорь сразу стал действовать, спокойно и несуетливо. Точно так же, как и сам Олег. И Максим. И Маринка со Светулькой и Лапкой. Все они занялись моей раной.

Кровь уже не текла, сердце, которое было минуту назад в клочья разорвано пулей, билось. Слабо, с болью, с перебоями, но билось! И я был в полном сознании, уже не падал ни в какую Воронку, хотя от слабости не мог говорить, не мог даже пошевелить пальцем, был беспомощнее, чем младенец. И со мной, как с младенцем, все они терпеливо и умело возились.

Где только научились такому! Ну, Олег – понятно, его жизнь очень крепко потрепала и многому научила. Но остальные откуда?

Через десять минут я уже лежал в постели, раздетый, обмытый, перевязанный, и Маринка с ложечки пыталась поить меня приготовленным Игорем чаем с какими‑то целебными байкальскими травами. И мне даже удалось проглотить пару ложечек этого горького, но совсем не противного отвара.

Потом глаза у меня стали слипаться, и хотя меня грызла тревога за всех их, я ничего не смог с собой поделать и заснул.

Сон был тоже странный, даже не совсем сон. Я крепко и беспробудно спал, но при этом чувствовал, как сквозь меня с хрустальным звоном проходит какой‑то сказочный серебристый Свет, проходит и залечивает рану, успокаивает, без остатка уносит страх и тревогу за своих родных, вливает силу, спокойную уверенность. Свет этот лился с лезвия того самого Меча, которым Максим рубил Воронку. Во сне я видел, что Меч опять появился в руке сына.

Спасибо, сынок.

Какой же ты большой стал у меня. Совсем взрослый. И сколько же тебе пережить пришлось! И ведь ещё придётся, какие‑то гады продолжают охотиться на тебя. Что же им надо, сволочам? Как мне помочь тебе, малыш?

Я приехал в Киев, когда узнал, что Максима выписали из больницы, перевели на амбулаторное “лечение”. Я приезжал и раньше, когда Максим был в больнице, но эти эскулапы так и не разрешили мне свидание с ним. Когда наконец я увидел сына, сразу понял, что никакой он не психбольной, что его вовсе не лечили там, а просто мучили. Он был полностью в здравом рассудке, совершенно нормален. Вот только в глазах его поселилась такая боль, совсем не детская, беспросветно–чёрная тоска, что мне просто захотелось умереть. Маленький ты мой, что же с тобой сделали?

Максим же старался не показывать, как ему тяжело и тоскливо, он очень не хотел никого расстраивать. Ему хотелось нести нам только радость, и он старался изо всех сил скрыть от меня весь ужас, который довелось ему испытать. И я старался делать вид, что верю ему. Так и обманывали мы друг друга целый день, до того момента, когда появился Олег. Появился, чтобы нас спасти, как это бывало с ним и раньше…

Проснулся я, когда был уже день, проснулся почти полностью здоровым, чувствовал только сильную слабость и головокружение. Рана исчезла, был лишь свежий рубец на груди, сердце билось ровно и без боли. Это было совершенно невероятно, но я этому почему‑то совсем не удивился. Может быть потому, что уже успел стать свидетелем и участником таких событий, по сравнению с которыми даже полное излечение всего за несколько часов смертельной раны уже не кажется особенным чудом.

Игорь был на работе, Светулька спала, Лапушка мурлыкала у меня под боком, а все остальные сидели возле моей кровати.

Все они улыбались мне, но лица их были всё равно встревожены. Я потребовал от Олега, чтобы он объяснил, что происходит. И какая ещё опасность грозит моим родным.

Олег ответил коротко и чётко, чувствовалось, что он торопится, хотя и не показывает вида. Он рассказал, что случайно перешёл полгода назад дорогу самому Есаулу, и с той поры за ним упорно охотятся. Недавно эти выродки вычислили его и решили захватить Максима, чтобы, используя ребёнка как заложника, достать через него и Олега. А теперь, после того, как в нашей квартире осталось несколько трупов “есаульцев”, такая же охота начнётся и на Максима, и, само собой, на его родных. Рано или поздно найдут они всех нас и в этой сибирской глуши, на Есаула работают очень серьёзные люди, имеющие доступ к практически любой секретной информации. Но несколько дней в запасе у нас есть. А сейчас надо срочно заняться эвакуацией из Риги моей второй семьи, Илоны с Алёшкой и Денисом. Так что, если я чувствую себя более–менее сносно, мне надо отправляться с Олегом в путь.

Ничего о Фатамии он в тот раз мне не сказал, было просто не до этого.

Разумеется, я заявил, что готов немедленно отправляться. Сказал, что чувствую себя прекрасно. Это было, конечно, не совсем так, но какое это имело значение, если опасность угрожала моим детям? Олег оценивающе, с некоторым сомнением посмотрел на меня, он видел, что в моём состоянии я вряд ли смогу самостоятельно сделать даже несколько шагов, но всё‑таки он решился.

Мне помогли надеть вещи Игоря, Олег уже тоже успел сменить свой фантастический наряд на вполне заурядную, изрядно потрёпанную одежонку.

Потом Олег зачем‑то сфотографировал меня Игоревой “мыльницей”.

Как в детсадовскую пору, когда и началась наша дружба с Олегом, мы взялись с ним за руки. И я вслед за Олегом шагнул в Космос.

Максима мы с собой не взяли, он, к моему удивлению, даже и не просился. Видимо, ещё до моего пробуждения они уже всё обсудили с Олегом и решили, что Максим останется с Маринкой и Светулькой. Та штука, из которой Олег положил бандитов, зеркальце с пистолетной рукоятью, глядомёт, как он её назвал, осталась у Максима, и по глазам его было видно, что он знает, как с ней обращаться. И если что, рука у него не дрогнет.

Незнакомый взгляд был у моего мальчика. Вернее, в его таком знакомом и родном взгляде появилось что‑то совершенно новое, чего раньше не было и в помине. Жёсткость, железная решимость действовать беспощадно, не останавливаясь ни перед чем. Бедный ты мой, что же с тобой произошло такое, что ты теперь готов даже на убийство?..

Я думал, что Олег из Космоса направится прямиком в нашу рижскую квартиру, но оказалось, что дело обстоит не так просто. Олег, оказывается, мог из Космоса попадать только в такие места, в которых когда‑то был и хорошо их помнил. В Латвии он не был никогда. Поэтому вышел он со мной из Космоса в Питере, в спортивном зале, в котором Олег был когда‑то на семинаре.

В Питере было ещё раннее утро, в конце осени в это время здесь беспросветно темно. Зал был пустой, занятия в нём должны были начаться только после обеда. Олег, не включая нигде света, на ощупь помог мне добраться до раздевалки, потом притащил из зала мат, расстелил его на скамейке, уложил меня и исчез.

Не знаю, где он был, но вернулся всего лишь через пару часов. У него уже были фальшивые российские загранпаспорта с моей и его фотографиями, с визами и билеты на поезд в Ригу.

На улице у входа нас уже ждало такси, и едва мы успели домчать до вокзала и сесть в поезд, как он тронулся.

В купе кроме нас не было никого, и я, в изнеможении лёжа на нижней полке, собрался было расспросить Олега обо всём поподробнее, но он решительно отказался, напоил меня чаем и заставил спать. У меня не было сил спорить, путешествие по Космосу я перенёс вполне нормально, но вот короткая поездка на вокзал и посадка в поезд показали мне, насколько всё‑таки я на самом деле слаб.

Когда я стал засыпать, Олег опять взял меня за руку, и я почувствовал, что через Олега со мной мысленно разговаривает мой Максим. Вернее – не совсем разговаривает, скорее – поддерживает, успокаивает, опять направляет на меня целебный серебристый Свет своего Меча, обжигающе холодный, наполняющий тело приятным звоном, вызывающий прилив сил и одновременно – успокаивающий, усыпляющий.

Когда мы выходили из поезда в Риге, я был уже почти в порядке, шёл сам, без помощи Олега, и шёл довольно бодро. Я чувствовал, что если будет нужно, смогу даже драться, но Олег уверил меня, что этого не понадобится.

Я опасался, что мне трудно будет объяснить Илоне, почему нам срочно надо уезжать, может быть – навсегда уезжать, без всяких вещей, бросив всё как есть, не имея никакой уверенности, что когда‑нибудь вообще удастся вернуться назад. Но умница Илона поняла всё мгновенно, ни слова упрёка, ни слезинки, наоборот, она ещё и меня пыталась поддержать и успокоить. Мгновенно собрала детей, взяла документы и деньги и сказала, что готова.

Она тоже почему‑то не очень удивилась, когда мы, взявшись все вместе за руки, оказались в Космосе, а потом – в сибирской квартире Игоря.

Мы так и остались жить в маленькой однокомнатной холостяцкой квартире. Ввосьмером: четверо моих детей, две мои жены, я сам и Игорь. Плюс Лапка, конечно. Удивительно, но как‑то мы все помещались. Олег через Космос доставил из Фатамии складные трёхъярусные кровати, просто чудо средневековой техники! И нам даже не приходилось спать на полу. Было, конечно, тесно, как в туристкой переполненной палатке, но жили мы дружно и довольно весело, а малышня, Светулька и младшие мальчишки – те вообще были в полном восторге.

А Олег начал войну с Есаулом.

Он объяснил мне, что другого выхода у нас просто нет, невозможно вечно скрываться, да и не получится скрываться не только вечно, а вообще хотя бы пару месяцев. У них огромные возможности, и добром от нас они не отвяжутся. Единственный выход – это беспощадная война с ними, война до полной победы.

Мне сразу стало тоскливо от его слов. Я не верил в победу одиночки в войне против мафии. От моей помощи и, тем более, от помощи Максима в этой войне Олег, разумеется, наотрез отказался.

Но он объяснил мне, что он – вовсе не одиночка, что за ним стоят тоже огромные, фантастически огромные силы, силы целой планеты. На которой он, Олег, является фактически верховным правителем, “Небесным Посланником”, “Меченосцем Света”, в общем – полубогом, мудрым, непогрешимым, увешанным лаврами побед, наделённым всеми признанной абсолютной властью. Доверенным лицом Божьего Сына. Кем на этой планете считают, оказывается, моего Максима. О чём Олег сообщил мне не без ехидства.

Я сначала не поверил Олегу. Нет, я вовсе не подумал, что он врёт. Он никогда, ни разу в жизни, с самого детского сада не соврал мне. Я видел, что он сам верит в то, что говорит мне, что он уверен, что говорит правду. Но мне показалось, что Олег просто сошёл с ума и бредит наяву. Другое дело, что и я, возможно, нахожусь в бреду, и все эти появления моего старинного друга прямо из воздуха, расправа с бандитами с помощью зеркальца, путешествия по Космосу… Возможно, всё это мне привиделось в предсмертном бреду после того, как получил пулю в сердце. И мгновение этого бреда для меня бесконечно растянулось.

Но потом я поговорил с Максимом, и то, что рассказал мне сын, могло бы показаться ещё большим бредом. Если бы полностью не соответствовало тому, что сообщил мне Олег. И Максим тоже, как и Олег, полностью был уверен в том, что говорит мне правду.

То, что бред двух разных людей абсолютно, до мельчайших деталей, соответствует друг другу, уже объяснению не очень поддавалось. И я стал склоняться к мысли, что всё, что рассказали мне сын и друг детства, существует всё‑таки не только в их воображении.

Олег время от времени появлялся у нас (как и в первый раз – прямо из воздуха) и рассказывал о ходе начатой им войны против Есаула. А по телевизору замелькали сообщения, полностью подтверждающие всё, что говорил Олег.

Телеведущие с умным видом вещали с экрана о начавшемся “переделе сфер влияния между крупными криминальными структурами”. С удовольствием сообщали о расстреле в кафе шестерых “членов преступной группировки”. О дерзком нападении среди бела дня на один из крупных банков. О взрыве бронированного “Мерседеса”, в котором ехал известный политик и бизнесмен Георгий Есаулов, совладелец этого самого банка и, по слухам, главарь той самой “преступной группировки”, члены которой стали вдруг гибнуть как мухи при весьма загадочных обстоятельствах.

О самих этих “загадочных обстоятельствах” тоже сообщалось.

Говорили о том, что в кафе бандитов расстреляли не из автоматов, а, скорее всего, из арбалетов, причём арбалетов огромной мощности. Сами арбалетчики, разумеется, скрылись бесследно.

О том, что при нападении на банк не был убит и даже серьёзно ранен ни один охранник и не было похищено ни копейки. Были убиты трое членов правления этого банка, но никого больше налётчики не тронули. А охранники и прибывшие по вызову менты были каким‑то непонятным образом временно парализованы. Банк был оцеплен, но никого из нападавших задержать не удалось, они исчезли, так и не выйдя из банка, как будто растворились в воздухе.

О том, что “Мерс” Есаула был подорван не из гранатомёта, а из “импульсного инфракрасного лазера очень большой мощности”. Лазера, которого, как божились военные, просто не существует в природе, ведутся лишь разработки чего‑то подобного. Но из “несуществующего” оружия “Мерс” всё‑таки подорвали.

О том, что свидетели этих кровавых преступных разборок неоднократно утверждали, что видели каких‑то совершенно фантастических птиц и животных, которые потом тоже “растворялись в воздухе”. Вместе с дрессировщиками.

Об убийстве Есаула я впервые узнал от самого Олега.

Олег уже несколько раз до этого устраивал покушения на него, но безуспешно. Очень хорошо охраняли эту сволочь, очень трудно было узнать маршрут его следования. Олег надеялся, что деньги всё равно помогут это узнать (денег у Олега было теперь фантастически много), что среди приближённых Есаула обязательно найдутся такие, у которых жадность окажется сильнее страха перед хозяином. Так оно и случилось.

Сначала к Олегу попала информация о том, когда, на каком самолёте и откуда будет вылетать Есаул со свитой. И всё было уже подготовлено, чтобы сбить самолёт из такого же “лазера” (лучевика, как назвал его Олег), но Олег в тот раз отменил операцию. Отменил по моей просьбе.

Мы перед этим крупно поспорили, даже немного поссорились. Спор разгорелся на вечную тему, может ли цель оправдывать средства для её достижения, допустимо ли убивать людей десятками, тем более – невинных, случайных людей ради спасения других людей. Не может ли получиться так, что чрезмерно увлёкшись войной против Зла, человек незаметно для себя начинает сражаться уже на стороне именно Зла.

Я упрекал Олега (не вполне справедливо упрекал, но тогда я в азарте спора почему‑то разозлился и сказал ему много лишнего), упрекал в том, что он впал в крайность, после своих кровавых приключений в Фатамии на самом деле почувствовал себя чуть ли не Богом, имеющим право кого‑то карать, отнимать чью‑то жизнь. Говорил о том, что решать, что делать с человеком, может только суд. А обрекать кого‑то на смерть не может даже суд, цивилизованная Европа давно это уже поняла. “Вор должен сидеть в тюрьме” – да. Но убивать – нельзя, нельзя даже убийц. “Не убей!$1 – это одна из самых главных заповедей, она получена прямо от Бога, и преступив эту заповедь, можно зайти слишком далеко.

Олег тоже разозлился и заявил, что он и раньше, задолго до того, как вообще услышал про эту Фатамию, не очень сомневался в своём праве убивать подонков, когда предоставляется такая возможность. “Вор должен сидеть в тюрьме” – очень сомнительное утверждение. Если и должен, то далеко не всякий, во всяком случае – не мальчишка–беспризорник, залезший к кому‑то в карман просто потому, что ему хотелось есть. А вот убийца… Тоже, конечно, далеко не всякий убийца – подонок. Но тот, кто поднял руку на ребёнка, беспомощного старика, просто невинного человека, такой выродок должен быть сам убит. И я всегда убивал таких, когда была возможность. Редко, конечно, такая возможность выпадала. Теперь я – такой же, ничуть не изменился, Богом себя не считаю, но просто возможности мои очень увеличились, поэтому и убивать подонков мне удаётся намного чаще и больше.

И пусть моралисты вроде тебя сколько угодно твердят, что это – чуть ли не такой же грех, как и тот, который совершили убитые мной. Пусть так, это всё равно ничего не меняет. Я готов, согласен взять на себя этот грех. Ты твердишь, что убийство – не наказание, что убитый убийца уже не будет иметь возможности раскаяться и исправиться. Тоже – пусть так. Не нужны мне их “раскаяния”, да и никому, по–моему, не нужны. А в “исправление” этих уродов я не верю. Но даже если они “раскаются” и “исправятся”, убитых ими людей всё равно уже не воскресить. Смерть – не наказание для таких? Конечно, не наказание. Но я и не стремлюсь кого‑то наказать, это действительно – в полномочиях Бога, но никак не в моих. Просто убитые мной уже никого не убьют больше. Не убьют твою семью, не убьют тебя. А это – тоже уже немало.

Вот тогда Олег и сказал, что собирается сбить самолёт с Есаулом.

А я, уже не споря с ним, просто попросил его не делать этого. Сказал, что кроме Есаула тогда погибнут и невинные: экипаж, случайные люди в месте падения самолёта.