Текст книги "Один в поле... (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Сысолов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Я не боюсь, – негромко отвечает та.

– Ну вот и хорошо, – чуть ворчливо еще отвечаю я, впрягаясь в санки и таща их к нашему костру.

**

Нам было ещё довольно далеко до нашего участка, когда от него донесся девичий визг. В первый миг я не понял, может это скрипит снег под полозьями? Резко остановившись, напряг слух. Что-то непонятное.

– Ты – слышала?

– Да.

– Элька! – осеняет меня и выхватив из саней свою дубинку и бросив сани посреди улицы, я срываюсь на бег.

Бегу как никогда раньше не бегал. Довольно скоро в боку закололо, а легкие разрывались от недостатка кислорода. Вот и калитка моего участка. Вот костер и какие-то неясные тени мечутся за костром. Эльки больше не слышно, зато слышится звериные взрыкивания. Б…Ь!!! Да это ж опять эта псина! Но почему мелкая не стреляет? Я ж оставил ей свой травмат! Врываюсь на участок рывком, преодолеваю последние метры…

Девочка лежит на спине. Уже и не сопротивляется. Все вокруг в ее крови. А над ней, вцепившись зубами ей куда-то в район лица, склоняется эта гадина.

– Ааааа… – Гнев пополам с отчаяньем переполняют меня. Дубинка, описав полукруг над моей головой, с треском опускается на выгнутый дугой хребет псины. Она не успела вовремя остановиться и отпустить свою жертву. За что и поплатилась. Хребет хрустнул. Задние лапы сразу подкосились. А сама она тут же повернула ко мне свою пасть, отпустив девочку. И получила валенком в морду. Вторым пинком отбрасываю ее прочь от Эльки и размахиваясь палкой гвоздю тварь по голове, по телу и вообще – куда попадет. Я уже мало что вижу и соображаю. Все заливает бешенство. Псина уже давно не шевелилась, да и вообще уже мало походила на животное. Скорее окровавленный кусок мяса. А я все никак не мог успокоиться и раз за разом бил, давая злости выход.

Постепенно, с трудом успокаиваюсь. Злоба никуда не далась, но ее заслоняет беспокойство за девочку. Пнув последний раз то, что еще минуту назад было собакой, я падаю на колени перед мелкой.

– Эля, что с тобой? Сильно она тебя?

И понимаю, что это – все. Девочка не может ответить. Руки, лицо, шея, все разорвано… Но она еще дышит. Точнее хрипит. Но все тише и тише. Подхватываю ее почти невесомое тело на руки и спешу с ним к дому. Там свет и тепло. Есть медикаменты. Я не знаю, что нужно делать, но хоть что-то делать нужно!

Бесполезно. Я не успеваю добежать, до дома когда девочка захрипев в последний раз и выгнувшись у меня на руках странно обмякает.

– Нет. Нет! Эля. Эля!!! – я вновь падаю на колени в снег неверяще смотря на затихшую девочку на моих руках.

– Аааа… – я не заплакал. Я скорее завыл, поднимая лицо к ночному небу. За что? Почему не я? Меня – козла старого не жалко. А эту-то девочку за что? Она же еще ничего не успела в своей жизни! И тут раз и все. И ее смерть тоже на моей совести. Это я спустил с цепи эту псину. И потом так и не убил ее после первого нападения на Еву. Хотя знал, что ещё будут проблемы. Вот они. И то, что я убил эту тварь – слабое утешение. Вот вообще никакое! Вот и остается теперь сидеть на коленях, прижимая к себе мертвого ребенка и давиться криком. Да и крика уже нет. Ибо горло перехватил колючий ком, мешая не то что крикнуть… Вздохнуть толком не получалось. И только слезы с глаз падали вниз, на маленький детский трупик у меня на руках.

Глава 14

Что на меня нашло – я и сам не понимал. Казалось бы – что мне эта девочка? Кто она мне? Всего несколько часов как познакомились. Я ж ее практически не знаю! И вдруг – такая реакция. Ведь там, в своем мире я не раз хоронил близких, дорогих мне людей. Но такого срыва там не было. Да, неизбывная горечь и ком в горле. Лицо словно каменеет – словно каменная маска. Но слезы? Вой на луну? Откуда такое отчаянье?

Возможно всё дело в том, что раньше я никогда не видел самого момента смерти? Никто не умирал у меня на руках? В самом буквальном значении этого слова. Когда этими самыми руками ты ощущаешь последние судороги тела, а глядящие на тебя с надеждой, что ты спасешь, глаза медленно стекленеют…

А может дело в том, что я чувствовал вину в ее смерти? Ведь, как не крути, а её нелепая смерть целиком на моей совести. Ошибку с собакой совершил я. А жизнью за мою ошибку заплатил вот этот ребенок. Вот так. И живи теперь с этим пониманием… Если сможешь.

Смогу конечно… А куда деваться? Вон еще дети – они ж без меня тут пропадут… Но вот тошно мне будет до невозможности. Но вешаться-стреляться не буду точно. Это не ко мне. Это я выяснил еще в той жизни. Еще в армии, летая бесправным «духом» я понял простую вещь. Человека можно гнуть и гнуть почти до бесконечности, но доведенные до крайности люди все-таки ломаются. Когда-нибудь. И вот тут они четко делятся на две группы. Первые – задумываются о самоубийстве. А вторые – об убийстве своих мучителей. Нет, до собственно смертоубийства дело, что у одних, что у других, все-таки доходит редко. Все ж таки это реальная крайность («бегуны» из армии – как раз промежуточная), но задумываться начинают. Я из второй группы. Я это понял еще тогда. В армии. Как можно лишать себя самого дорогого что у тебя есть? Твой собственной жизни. Причем из-за каких-то там временных трудностей. Жизнь длинна и бесценна. И, как бы тяжело и нестерпимо больно тебе не было в настоящую минуту – бросать ее только потому, что не можешь терпеть… Это – слабость. Боль пройдет. Не сразу. Далеко не сразу. Но пройдет.

Так, что и сейчас я смогу жить дальше. С вечным чувством вины и камнем на сердце. Как? Не знаю. Но придется…

Чуть повернув голову увидел стоящую неподалеку Настю. Стоит столбиком, молчит и смотрит непонятно. Одновременно и испуганно, и сочувствующее, и понимающе. Только женщины так могут смотреть. Пусть даже и девяти лет… Медленно, не стесняясь своих мокрых глаз встал на ноги, по прежнему держа на руках Эльку. Постоял покачиваясь, словно на ветру, и опустив голову и ссутулив плечи, поплелся обратно к костру. Все, что я могу теперь сделать для нее, это похоронить. Вместе со всеми.

Положив ее рядом с остальными я огляделся. Костер прогорал. Видно дров в него давно не подкидывали. Неподалеку от кровавого пятна, где собака драла девочку лежит опрокинутая табуретка. И мой травмат в снегу. Ну да, в принципе, догадаться, что произошло – несложно. Подкидывать дрова в костер надо не постоянно, а периодически. Нас с Настей нет рядом. Вот и принесла девочка табурет из дома. Устала за день и вообще от всего. Решила сидя коротать время. Ну а чего стоять-то? Мы появляемся всё реже, так как трупы привозим все из более дальних дач. Ночь длинная, костер жаркий… Ну и задремала малявка на своем табурете. А эта тварь видимо все крутилась поблизости. Чует мертвецов-то… Вот и подкралась. А тут мелкая шевельнулась во сне или ещё что, но псина кинулась… Вот Элька и не успела пистолетом воспользоваться.

Повернулся к подошедшей следом Настене.

– Насть, Я сейчас копать начну… А ты можешь пока с мелкими посидеть? Скоро утро, проснутся, надо накормить, на горшок сводить, занять чем-нибудь, мультики, опять же, им включить… Ты все-таки постарше их. Справишься?

Та лишь молча кивнула.

– Да и еще… – я отвел взгляд – объясни им как-нибудь про Элю… Помягче.

Еще один молчаливый кивок. Я лишь вздохнул.

– Ступай. Дом-то найдешь где? Знаешь куда идти?

– Найду… А старушку?

– Какую старушку? – не понял я

– Которую не довезли.

– Ааа… Черт. Да, сейчас довезу… Как раз пусть и костер до конца прогорает. И, еще вот… – подхватив за задние лапы то, что еще недавно было собакой потащил к выходу. – Пойдем, я эту падаль выкину, и дом свой заодно покажу.

Отвел девочку. При расставании вручил ей травмат, который меня так подвел. Так вручил… На всякий случай.

Псину просто и без затей оттащил к лесу. Благо тут недалеко было. Просто выкинул за забор. Ещё и плюнул вслед напоследок. Мерзкая тварь!

Сходил за бабкой. Оттащил ее к остальным. Раскидал угли от костра по сугробам вокруг и стал копать. Копал траншею шириной два метра и длиной на максимум, что оттаяло. Метра четыре. Ну… может пять.

Я думал, что вымотался ночью? Ничего подобного. Ночью я был свеж и полон сил. А вот теперь сил реально не хватало. Но я продолжал копать с каким-то остервенением. Превозмогая боль в мышцах и уже просто запредельную усталость. Копал так, словно наказывал самого себя. Еще, и еще, и еще…

Постепенно рассвело. Шестое утро что я встречаю в этом мире. А я по прежнему кидаю землю. Поначалу, пока яма еще была неглубока кидать из нее землю было несложно… Но когда глубина достигла груди… Каждая лопата выброшенной земли превращалась в подвиг. На каждую нужно было настраиваться как на последний и решающий бой. Как на штурм Зимнего. И еще одну. И еще… Вот яма уже больше моего роста. Но этого мало. Сколько там росту в этом Альберте? Метра полтора? Мало! Нужно глубину сделать – минимум пара метров. Так что копаем глубже…

В какой-то момент, я вдруг понял, что уже не смогу самостоятельно отсюда выбраться. Яма стала слишком глубока. Значит точно хватит. Но как вылезать? Кричать в надежде, что Настя услышит и придет спасет меня? Позорище. Нужно сделать ступеньки самому. В земле. Конечно, там где она помягче. С краев уже почти не рубилась… Там не оттаяла. А вот тут вот посередке сделаем ступеньки…

– Эй… Шиша? – негромкий голос сверху. Я задираю голову. Настя. Собственной персоной.

– Что-то случилось? – Боже, это мой голос? Что за хрипы и воронье карканье одновременно…

– Да. Телевизор вырубило. И вообще свет погас.

– Генератор в гараже работает?

– Нет. Он начал так тарахтеть, – девочка пытается руками изобразить как начал тарахтеть генератор, – а потом заглох.

– Да там бензин наверное кончился… – не очень уверенно говорю я. Блин, если генератор накроется, это будет жопа. – Подай мне лестницу, вон там у сарая стоит. Сейчас вылезу посмотрим, чего он заглох.

…Слава Богу, что в генераторе действительно всего лишь кончился бензин. Ну понятно. Считай сутки без перерыва молотил. До этого-то я его постоянно дозаправлял перед каждым включением, а тут на целые сутки бросил. Ясен перец, что бак дно показал. А случись реальная поломка что б я делал? В технике я дуб дубом.

Но нет, обошлось. Заправленный генератор прочихался при включении и снова ровно затарахтел. Все в порядке… Точнее, не все. Я – не в порядке. В дом заходить боюсь. Боюсь, что если присяду там хоть на секундочку, встать обратно уже не смогу. Нет, нельзя… Самое сложное уже позади. Могила выкопана. Осталось только спустить вниз трупы и засыпать. Тоже тяжко, но все равно уже проще…

Поглядев на свою телогрейку всю в потеках крови и глины, попросил Настёну:

– Затопи, пожалуйста, баню. И подходи потом с Евой и Анрейкой туда… К могиле. Я сейчас спущу всех вниз… Попрощаться, наверное, надо все-таки.

– Хорошо. Только…

– Что?

– У Евы куртки зимней нету. Комбинезон ее порван, а другого нет.

Это было действительно так. Ну да и можно понять. Куда трехлетнему ребенку много курток? Он же растет! И те что были год назад – давно выброшены, ибо из них она выросла, и этот комбинизон тоже только на эту зиму. К следующей она из него вырастет. А иметь три-четыре куртки на один сезон… Дорого и нерационально. Вот и бегает она всю зиму в одном и том же.

– Ну намотай на нее чего потеплее там. Попрощаться-то ей с родителями тоже надо.

– Хорошо.

– Про баню не забудь. А то видишь – какой я «красивый».

– Не забуду. Сейчас затоплю.

– Кстати, ты умеешь?… – засомневался я. – Топить, в смысле.

Девочка посмотрела на меня как на полного дебила:

– А как я целую неделю одна у себя в доме печь топила?

– А. Ну да… Извини. Не подумал. Ты – молодец. В общем, затапливай баню и собирай детей. И подходите. Туда, стало быть.

И я пошел. Покачиваясь и запинаясь. Запредельная усталость порождала полнейшее отупение. Ворочанье замерзающих и окоченевших трупов не вызывало у меня уже никаких эмоций. Ну не было сил ни на какие эмоции. Вообще! Словно бревна ворочал. Вот натурально. Спускать их аккуратно не было ни сил ни возможности. Так что просто подтаскивал к краю и сталкивал вниз. Потом следующий… и еще… и еще. Потом спустился по лестнице вниз и кое-как растащил по всей поверхности ямы. Ну так, чтоб не кучей лежали друг на друге. Всех укладывал лицом вверх. Вплотную друг к другу. Рядком. Блин, места не хватало! Больше двух десятков трупов! Ну никак они в один ряд не вмещаются. Ну ладно. Пусть в два ряда. Мне уже все равно. Только вот родителей Евы, Насти и Андрюши надо все же верхним слоем положить. Придут же сейчас. И Элю…

– Дядя Аик!

Поднимаю голову. Стоят наверху. Все трое. Ева в своем порванном комбинезончике. Места разрывов шарфами перемотаны. Оригинально смотрится…

Вылезаю наверх. Вытаскиваю лестницу. Все мы смотрим вниз. Первой начинает плакать Ева, за ней Андрюшка. Последней вступает Настя. А у меня слез нет. Ком в горле стоит – это да. А слез нет. Все забивает усталость. Даже боль от смерти Эли… Хотя нет. Стоило вспомнить последнюю судорогу девочки на моих руках и ее стекленеющий взгляд… Боль вернулась. И глаза заслезились.

Нагнувшись я подхватил комок мерзлой глины, раскрошил его в руках и бросил вниз. Повернувшись к детям требовательно посмотрел на них. Настя сообразила. Всё еще всхлипывая – тоже подобрала комок земли и кинула вниз. А вот мелкие никак. Только ревом заходятся.

– Уводи детей, Настёна, – попросил я, берясь за лопату

– Нет. Не надо! Не закапывай – блажил Андрюшка, пуская пузыри из носа.

– Мама… Мама… – вторила ему Ева.

Настя обняла их обоих, прижав к себе и, хотя сама ревела, все же пыталась как-то успокоить малышей. Я же разозлившись начал засыпать могилу. Причем быстрей, быстрей. Не надо долго длить это мучение. Ну засыпать не копать. Пусть и сил уже нет никаких, но все равно не сравнить. Копал я часов шесть-восемь, а засыпал все минут за пятнадцать.

– Летом, когда тепло станет, мы еще земли принесем сюда. И еще. И еще. Курган насыплем высокий. Выше домов. На нем будет травка расти, а на самом верху мы маленький домик поставим. Часовню. Чтоб в любой момент мы могли прийти сюда и посидеть в ней. Родителей вспоминая. Говорят – если часовню поставить, то в ней можно даже иногда увидеть умерших…

Я говорил и говорил. Тихим, монотонным голосом. Без эмоционально. Без пауз. Сам не знаю, что я нес, но, вроде, помогало. Гляжу – потихоньку начали прислушиваться. Всхлипывают, но слушают. Обнять бы их всех трех разом. Прижать бы к себе… Но телогрейка… Грязь, кровь, трупы в ней кантовал… Да к черту! Скидываю ее на землю, перчатки туда же. Холодно конечно, но сейчас так надо. Сам становлюсь на колени, становясь почти одного роста с мелкими, и притягиваю их к себе, продолжая наговаривать какую-то успокаивающую чушь. Ева доверчивым мышонком как всегда утыкается мне куда-то в подмышку. Андрюшка же с противоположного боку, напротив – упирается руками, пытаясь вырваться. Но и я, и Настёна с другой стороны держим крепко и, подергавшись, он замирает, только продолжая трубно реветь. А Настя напротив меня стоит, тоже обнимая всех и подняв лицо к небу. И только слезы бегут по щекам.

Постепенно все успокаиваются. Настя все-таки уводит в дом малявок. А я внезапно понимаю, что не могу встать на ноги… Сил нет даже на это. Пришлось натурально подкатиться по снегу к дровнику и, цепляясь за его стены руками кое-как привести себя в вертикальное положение. Ноги, руки, да даже все тело словно сводила одна судорога. Шел я очень медленно. Используя свою дубинку как посох. Наваливаясь на него всем телом. Не шел, а ковылял. Словно дед столетний.

Добравшись до бани залез на полок греться. Думал сил помыться не хватит. Но нет. В бане чуть-чуть отпустило. Какие-никакие силенки появились. Правда, на постирушки сил уже не хватило. И похоронную телогрейку и ватные штаны я лишь замочил. Ничего, потом застираю. Сейчас только спать, спать, спать…

И действительно, я совершенно не помнил как я добрался до кровати. Надеюсь, что все же просто дошел на автомате, а не Настя тащила мою тушку, уснувшую прям в бане. Да не… Не осилила б она. Так что сам… наверно…

Спал я видимо знатно. Похороны прошли часа в два дня десятого февраля. Я проспал весь день. И вечер. И ночь. И только уже утром одиннадцатого меня разбудил переполненный мочевой. Встав опорожнить его, я чуть не закричал от боли! Все тело ныло. Целиком. Словно вчера меня весь день тщательно так били палками. Да уж… Надорвался я вчера. Сегодня – никаких физических нагрузок. Весь день дома проведу. Надо отлежаться.

Вернувшись из сортира я подкинув дров в совершенно прогоревшую печь, посмотрел на мирно спящих детей. Андрюшка спал на диване на том месте где раньше спала Ева. Сама же малявка, как оказалась, спала у меня под боком. А я и не заметил даже… А Настя на пару с кошкой Асей спали на печи. Подстелила какой-то плед. Ну чтоб не на голых кирпичах спать, но и не матрас, который тепло от печи фиг прошибет. А так им – в самый раз.

Забравшись в свою кровать, проверив перед этим – клеенка постелена и тут под простыню. Настёна постаралась. Ясно дело. Повезло мне с ней. Не по годам хозяйственная и деловитая девочка. На другую посмотришь в 9 лет… Да даже за себя отвечать еще не может. А тут… Уникум. Да.

Я думал, что я усну снова, едва коснувшись подушки, но нет. Все-таки почти сутки спал. И, хотя состояние далеко от нормы, но вот именно спать уже не хочется. Ладно, полежим. Отдохнем. Лежа на спине и рассеянно поглаживая по голове опять приткнувшуюся мне под бок Еву, я размышлял. Эта неделя, что провел в этом мире внезапно дала мне больше, чем сорок лет жизни в том. Звучит нелепо, но это так. Нет, я не говорю, о каких-то навыках или знаниях. Нет конечно, тут, за исключением езды на автомобиле (причем только на коробке автомат. Механика мне пока так и не далась) никаких успехов не просматривается. Нет, основные достижения происходили в сознании. В мироощущении, если можно так сказать. Я тот, всегда бегущий от какой-либо ответственности, не желающий никогда отвечать за кого-либо, кроме самого себя, вдруг принял-таки ее, эту Ответственность. Сначала – за Еву, потом за Андрюшку, а теперь и за Настю. Да, конечно, особого-то выбора у меня и не было. Разве мог я отвернуться и просто уйти когда увидел, что крошка Ева жива? Нет, если я желаю и дальше оставаться человеком, по другому я поступить не мог.

Блин, как пафосно прозвучали эти мысли. Аж самому противно стало. Ну а с другой стороны… Я мог бы сказать, что эти поступки я совершаю напоказ. Типа: «смотрите, люди, какой я хороший. Детей спасаю. Восхищайтесь мной…» Звучит логично, но вся сложность в том, что восхищенных зрителей-то как раз и нет! Никто не оценит. Никто! Да и пофигу мне, по большому счету, на чьи-то мнения там. Так что получается, что я все это делаю для единственного зрителя, на чье мнение мне не наплевать – то есть, самого себя? Типа, перед самим собой погордиться? Ну-у-у… Может быть. Хотя… Нет, не получается. Ведь в тот момент когда кинулся спасать Еву я ни о чем подобном не задумывался! Действовал на автомате! Это сейчас вот время появилось свободное и я ковыряюсь в своей душонке. Нет, надо прекращать. Надо вставать и заниматься повседневными делами. Кроме меня их никто не сделает.

Глава 15

Поднявшись и тихо одевшись, стараясь при этом не шуметь, чтоб не побудить детей – вышел на улицу. Проверил генератор. Ага. Бак опять пустой. Видать опять сутки молотил. А выключить-то и некому. И меня срубило. А детишки, радуясь электричеству опять всю ночь провели перед телевизором, или даже с телефонами. Вон их какая «коллекция» на столе лежит-то… Отрывались, короче говоря. Но если дальше все пойдет такими же темпами, то мне бензину не напастись будет. Пока запасец-то есть ещё, спасибо запасливому мужику, но уже и не такой уж большой. Вывод один. Запас пополнить. Потребление – сократить. Не сутки напролет генератор гонять, а только по вечерам, часа на три-четыре включать. Так сказать, во время отдыха уже… А днем – работать. И мелкие – пускай тоже… Хоть что-то другое делают. В куклы там играют или еще что. Да и вредно это для них в их-то щенячьем возрасте. Ну и… Не стоит тратить ценные ресурсы на баловство постоянное. Электричество у нас теперь как награда должна быть. Всем, и им и мне. Ну и для дела. Да…

Так что заправить-то компрессор я заправил, а заводить его не стал. Наоборот, дверь в гараж впервые на ключ закрыл. Потом прошел в дом, запалил свечу. Благо с магазина тогда целую коробку притащил. Еще раз подкинул дров в печь…

Городскому человеку трудно представить, что такое печное отопление. Для него, привыкшего, что если тепло есть – то оно есть и все тут… Но с печью постоянной комнатной температуры нет. Нет и не будет! Она плавает. Постоянно. Подкинул – потеплело. Много подкинул – даже жарко. Но и, по мере прогорания – печь остывает. И за ночь, когда подкидывать новые порции дров особо некому, она остывает особенно сильно. Нет, понятно, что настоящая русская печь, это вам не скорострелка-буржуйка, которая быстро нагревается и, так же быстро, остывает. Тут счет идет на часы. Но все равно… Под утро в доме всегда прохладно. Обычно… Да, конечно – в русской печи есть вьюшка, закрыв которую ты остановишь выход тепла через трубу…

Но, во-первых, сам я – человек все же городской и как выглядит эта самая вьюшка понятия не имел. Нет, понятно что внимательно осмотрев печь я нашел и ее. Чего там искать… Тут и банальная логика поможет. Вот только закрывать ее надо вовремя! Всегда, ни раньше ни позже! Ибо, если закрыть ее слишком рано – вернейший способ угореть всем в доме. И от этого даже деревенские не застрахованы. Нет-нет, да случается. Даже с самыми опытными людьми. Так что я не рисковал ее закрывать. Ну его нафиг. Уж лучше лишний раз подтопить. Расход дров конечно выше, но и безопаснее так.

…Я не стал будить детей. Пусть спят еще. Вышел на кухню. Надо чего-нибудь приготовить. Вроде как, я обещал оладушки? Настроение резко испортилось. Обещал. Я обещал это Эле… Впрочем, черт с ним. Пусть будут оладушки. Обещания нужно выполнять. Хотя бы для самого себя. Так что заморочимся…

Сковорода вовсю шкворчала, а в глубокой миске уже лежали первые оладьи когда из дома выскользнула мелкая фигурка.

– С добрым утром, Настя!

– С добрым утром, – а сама быстрей на улицу. А, ну да. Первым делом в туалет. Тут не до разговоров.

Впрочем, через пару минут она и вернулась.

– Шиша, а почему света нет?

– Бензина мало. Да и зачем он будет весь день молотить? Вечером включу.

– Аааа… Надо на заправку наверное сходить?

– Ну почему сходить? Съездить можно… Да, надо. Но не сегодня. У меня после вчерашнего все тело болит.

– А что сегодня будешь делать?

– Ой не знаю… Что-нибудь легкое. Чтоб сидя… Ну, например – пошью. Комбез Еве зашью например.

– А ты умеешь? Это ж девчачья работа?

– Кто тебе такое сказал? – вполне искренне удивляюсь я. – А в армии, когда солдаты сами себе подворотнички пришивают, это как? Тоже девчачьей работай занимаются? А вот сейчас я завтрак готовлю, это тоже по твоему женская работа?

– Н-не знаю… – чуть запнувшись и очень неуверенно ответила девочка.

– Вот и я, не знаю, – горько вздохнув отвечаю я. – Да, ты права, по большому счету это – женские работы. Но если их некому делать, то как тогда быть? Носить рваное? Есть сырое? Не стирать одежду и ходить в грязном?… Тут уж не до разделений на то какая работа нравится, а какая не очень. Все равно ее нужно выполнять.

– Ну да… – задумчиво соглашается Настя.

– Давай буди мелких. Пусть руки моют, сейчас завтрак готов будет.

Настена ушла поднимать детишек, а я стал накрывать стол. Заварил чаю, поставил на стол, кроме собственно миски с оладьями, ещё и пару розеток с вареньями, из запасов хозяина. Яблочное и клубничное. Достал чашки с сервиза… В общем, делал всё как положено… Это сам я спокойно перехвачу чего-то на бегу и мне нормально, а дети… Дети должны питаться регулярно! И накрытый стол с посудой тоже как еще один признак той, прошлой жизни…

С Андрюшкой, правда, возникли проблемы. Ребенок и в самом деле оказался до безобразия избалован. Сперва он наотрез отказался умываться. А когда я заявил, что грязнули у нас завтракать не будут, заорал на одной ноте:

– Ааааа…

Причем, самое противное, что это был не плач, а именно ор. Никаких слез в нем и в помине не было. Там было одно только требование! «Дайте мне то, что я хочу или я буду орать! Вам же хуже будет.»

– А кто будет орать, получит по жопе, – сквозь стиснутые зубы процедил я. Как же меня бесят эти детские попытки манипулирования…

– Аааа… – ничуть не испугался мелкий пакостник. Даже наоборот, добавил громкости и гнусавости в свой вой. Не верит, блин.

– Ну, сам напросился! – схватив за одежку слегка разворачиваю и действительно, пару раз припечатываю его по заднице. Причем из последних сил сдерживаясь, чтоб не в полную силу.

– Аааа… – тональность воя моментально меняется! Теперь в нем звучит неприкрытое возмущение! «Как, мол, так!? Меня нельзя! Я ж ребенок! Да уж…» Не думаю, что он так же качал права с Элькой. Та, насколько я мог судить, с ним не церемонилась. Почему же тогда он так «выёживается» со мной? Видимо, просто потому, что четырнадцатилетний Альберт кажется ему вполне взрослым. А в общении со взрослыми эта тактика всегда приносила свои плоды. Вот и не может переключится обратно. И что мне с ним делать? Вздуть капитально? Но орать-то он не перестанет. Только что орать будет уже по делу. Но бить ребенка? Вот такую вот соплю? Мда… А что тогда? А вот что…

– Ладно, подождем пока ты успокоишься… – я, по прежнему держа его за шиворот, хватаю его курточку и штаны и тащу скандалиста на улицу. Он пытается упираться, но куда там. Против меня-то? Не получается, мелок ещё. В баню его. Запихиваю в парилку. Кидаю ему его одежду и закрываю дверь. Запора на двери нет, но я подпираю ручку двери лавкой. Все. Заперт. Пусть охолонет немного.

Сам же возвращаюсь в дом, булькая от злости. Будет он мне тут капризы свои показывать. За столом ухаживаю за девочками и шучу с ними… Хотя получается так себе… Меня еще немного потряхивает. Хотя, гляжу – Настена смотрит полностью одобрительно. Ну а Ева… Ева еще ничего не понимает. Хотя тоже – с какой-то опаской взирает. Напугалась, что ли? Ну, ничего страшного. Отойдет.

После завтрака Настя внезапно засобиралась домой. Я даже как-то растерялся. Почему-то был уверен, что мы теперь одной семьей жить будем, а она домой вдруг.

– У меня же там Динка не кормлена… Ну, собачка наша. И Рыжик. Котенок. Меня и так дома больше суток не было. Они там замерзли наверно и проголодались.

– Так приноси их сюда? Всем вместе-то веселее будет.

– Да и сам дом… Это же мой родной дом. Как можно бросить его? Я же там – с самого детства. Когда еще маленькая была.

– Ага, а сейчас уже большая?

– Ну, все равно. Я всю жизнь в нем прожила. Мой родной дом. Как я его брошу? Нет, я домой.

– Ну да, ну да, – кисло согласился я, – дома и стены помогают… В гости-то заходить будешь хоть?

– Да, конечно. А можно я телефон принесу зарядить вечером? И телевизор посмотреть…

– Приноси. И сама приходи конечно. И вообще, если тебе чем-нибудь помочь надо будет – ты всегда можешь ко мне обратиться. Я всегда помогу чем смогу. И вообще, вот держи – я протянул девочке травмат. – Случись что, может и спасет. Мало ли… Собаки той нет, конечно, уже, но может же и другая прибежать. Или этот Дениска опять попадется… Права качать начнет. Так что пусть будет у тебя на всякий случай. Защита.

– Спасибо, – очень серьезно отвечает та. И опять своими гляделками так посмотрела. Блин, ну и взгляд у девчонки. Словно из глубины откуда смотрит. – Ну я пойду?

– Иди, – сожалеюще вздыхаю я, – а я пойду гляну на нашего «узника совести». Остыл, поди, немного «горячий парень»…

Подходя к бане я уже почувствовал какое-то беспокойство. Что-то было не так… Но что – сразу не сообразил. И, лишь убрав лавку и шагнув в парную увидел – что. Окно было разбито. И не только окно. В бане были два пластмассовых тазика. Теперь они оба были разбиты. Видать просто бросил на пол и сверху пробил дно ногами, навалившись всем своим весом. Еще и попрыгал наверняка, чтоб сломать. Гаденыш мелкий! Оба таза превратились в груду осколков. Там же валялись пустые бутылки от шампуня и жидкого мыла, что стояли на полке… Вылил, с-сучонок. Там же в куче валялась мочалка. Ну ее не порвешь. А вот большую губку, что была там, разорвать таки смог. Всю исщипал на кусочки. И камни с каменки. Тоже в общей куче теперь валяются. И окно разбито. Тоже камнем с каменки вышиб, надо полагать. И сам стоит, смотрит с вызовом…

– Ах ты ж, сука! – бешенство накрыло меня с головой. – Пакостить, значит? – отвешиваю ему звонкий подзатыльник, из последних сил сдерживаясь, чтоб не бить в полную силу, как мне того сейчас хочется. А он еще отмахивается. Бьет меня своими кулачками, пытается пнуть по ноге.

– Ах ты, гандон! – последние бастионы самообладания падают. Отвешиваю оплеуху уже в полную силу. Так что тот отлетает как мячик. И реветь начинает сразу. И рев уже не требовательный, не возмущенный даже. Испуганный рев. Видать ни разу в жизни конкретных пиндюлей еще не получал. А я уже себя вообще не контролирую. Добавляю ему ещё пару затрещин, хватаю его за шиворот и волоком вытаскиваю на улицу. За калитку. Вздергиваю его на ноги и отвешиваю конкретного пинка под задницу. В полную силу. Того подбрасывает, и в ближайший сугроб он аж влетает.

– Все! Пошел на х… отсюда! – рычу я, – Его как человека приняли, а он куском говна оказался. П…й давай отсюда! На х… ты тут никому не впился. «Вые…ы» твои тут терпеть. А если ты еще что-нибудь напакостить попробуешь, колеса там машине проткнуть или еще что – я тебя просто убью. Просек? Оторву твою пустую головенку напрочь. Все равно ты ей не пользуешься. Пшел отсюда! Ну? Бегом!!!

Меня трясло. Вот ведь – скотина какая. Довел-таки. Я всегда считал, что могу поладить с любым ребенком. А тут… До срыва довел, гаденыш. И, словно желая доказать самому себе, что я все-таки могу, а это просто недоразумение, я вернулся в Еве.

И окружил ее заботой и вниманием. Зашил-таки ее комбинезон. Грубой, мужской штопкой, но зашил. Разговаривал с ней, отвечая на сотни и тысячи ее вопросов, которые никак не заканчивались. Дурачился с ней, словно мне самому от силы лет пять не больше. Подбрасывал ее под потолок и не ловил обратно, а лишь корректировал траекторию так, чтобы радостно верещавший ребенок падал именно в центр кровати. Взаимопонимание было абсолютным! Девочка была в полном восторге! Но, пожалуй, это общение мне самому было ещё нужнее чем малявке. И… постепенно успокоился. Меня перестало потряхивать от злости. Словно отогрелся душой, общаясь с Евой. На меня снизошло эдакое снисходительно-умилительное настроение. Да и пошел он… Нужен он мне… У меня вот Ева есть. Не капризуля, не задавуля… Тихая, ласковая девочка. Зассанка конечно. Но ничего. Это – временное. Отучим. Это пройдет. А еще растрепа немного. Обычно от девочки ожидаешь опрятности и аккуратности, а тут такое вот «чудо»… Но это, наверное – уже мой косяк. За ее внешним видом мне нужно следить. Сама она еще слишком мала. Ну что ж, будем следить. Подтянем сползающие колготы. Расчешем спутавшиеся волосы…