Текст книги "Шерас"

Автор книги: Дмитрий Стародубцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 84 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]

Утром Инфекту сообщили о ночном событии. Подобный случай был слишком мелок, чтобы волновать им ухо Божественного, но Алеклия невольно услышал разговор двух военачальников, приглашенных на утреннюю трапезу, и поинтересовался подробностями происшедшего. Ему доложили, что два десятника Белой либеры, в сопровождении трех гражданских, подверглись возле Морской Библиотеки нападению примерно двадцати пяти разбойников. В коротком и крайне ожесточенном сражении белоплащные убили двенадцать негодяев, а остальных обратили в бегство. К сожалению, в последний момент один из преступников исподтишка воспользовался самострелом и тяжело ранил белоплащного воина…

– Как звали этих молодцов? – живо поинтересовался Инфект.

– ДозирЭ и Идал, – ответили правителю.

– ДозирЭ? – удивился тот. – Опять ДозирЭ! Что ж, эти герои вновь совершили подвиг, показав всей Грономфе, сколь сильны и храбры мои телохранители. Я думаю, что нам следует щедро наградить доблестных воинов… А если тот, раненый, не выживет, мы поставим ему памятник на площади Радэя. – Писцы записали указания Божественного, и на этом разговор о ночном злоключении закончился.

Глава 28. Капронос

ДозирЭ, подавленный случившимся, долго не находил себе места. Он строго исполнял свои обязанности: нес стражи, участвовал в походах, маневрах и состязаниях, посещал военную Атлетию, но думал только об одном. Молодому человеку было понятно, что кто-то хотел расправиться или с ним, или с Идалом и не пожалел для этого золота, наняв самых отъявленных негодяев, самых мерзких убийц. Он терялся в догадках, стараясь понять, кто бы это мог быть, но ничего разумного ему в голову не приходило.

Арпад и Кирикиль, чьи ранения оказались неопасными, уже выздоравливали, Идал же продолжал лежать в беспамятстве, бредил и в бреду молил своего умершего отца о прощении. Эртрут не отходил от хозяина ни на шаг, окружил ложе больного священными фигурками всех двенадцати гномов и множеством старообрядческих реликвий и беспрестанно молился. Лекари из лечебницы Белой либеры, будучи материалистами, только посмеивались над выжившим из ума стариком и предпочитали чудодейственную «грономфскую грязь».

ДозирЭ постоянно наведывался к другу, но тот так и не приходил в сознание. Постепенно ДозирЭ убедил себя в том, что именно с ним самим было связано нападение, что именно он виновник происшествия, приведшего к тяжелому состоянию Идала.

Поиск разбойников, напавших на белоплащных, дал неожиданные результаты. Среди задержанных выявили несколько сот преступников, за многими из которых числились убийства, грабежи, крупные кражи. Несколько тысяч матросов и бродяг были обвинены «кругами ристопий» в менее опасных деяниях: воровстве, бродяжничестве и попрошайничестве, уклонении от выполнения долговых обязательств. Но причастных к самому нападению не обнаружили. Эртрут и ДозирЭ, которые несколько раз посещали Круглый Дом, не смогли опознать никого из предъявленных им подозрительных инородцев – слишком темно было на том пустыре, а сами разбойники во время нападения кутались с головы до пят в длиннополые шерстяные плащи. Только однажды молодой человек указал на одного из мусаков, фигура которого показалась ему знакомой, но вскоре пожалел о том, что сделал: возможно, этот бедняга был ни в чем не повинен, и его незаслуженно подвергнут допросам и пыткам.

Так прошло более двадцати дней. Однажды утром ДозирЭ подумал о ЧезарЭ и о его жене Иврусэли, о которых всё это время не вспоминал, и в его голову закралось навязчивое подозрение. Освободившись от обязанностей, он отправился на улицу, где когда-то жил, и остановил Кумира у дворца ЧезарЭ. Поднявшись по дворцовой лестнице, он постучался и справился у незнакомого слуги, приоткрывшего массивные двери, обрамленные гранитным порталом, о хозяине.

ЧезарЭ, приняв посетителя в саду, вежливо и внимательно выслушал его. Но молодой человек усмотрел в настроении торговца некую напряженность, которая невольно прорывалась сквозь внешнюю обходительность.

– Рэм ЧезарЭ, ты утешил меня в тяжелом горе, оказал самое радушное гостеприимство, – произнес ДозирЭ. – И за это я признателен тебе. Повинен же я в том, что уехал, не попрощавшись и не поблагодарив, и нижайше прошу извинить меня, но так сложились обстоятельства.

Торговец нахмурил густые брови.

– К сожалению, я знаю, что это за обстоятельства. Иврусэль мне обо всем поведала.

«Я так и знал!» – подумал ДозирЭ.

– И мне крайне удивительно, – продолжал ЧезарЭ, уже не скрывая скверного настроения, – как ты посмел после происшедшего опять явиться в мой дом?.. Впрочем, – быстро исправился эжин и сбавил тон, – я полагаю, что тебя привело ко мне не желание выразить благодарность или испросить прощение за странное бегство, а что-то еще?

Они – высокий воин в белом плаще и маленький смешной человечек с большой головой, напоминающий гнома, прогуливаясь по садовой дорожке, дошли до ее конца и повернули обратно. На пути авидроны встретили касандру, которая сонно плелась навстречу, смешно переваливаясь с лапы на лапу. Видимо, признав воина, птица встрепенулась, что-то пробурчала на своем птичьем языке и неожиданно вприпрыжку бросилась в кусты церганолии.

– Хорошо, я откроюсь, – сказал ДозирЭ и поведал торговцу о ночном нападении.

– Ха-ха, – рассмеялся человечек, дослушав историю. – Неужели ты думаешь, что я на такое способен? Будь спокоен – я не буду мстить. Не спорю, я был опечален, когда услышал о происшествии в купальнях. Ну что ж, я сам виноват. И всё понимаю: воин – только что из партикул, прекрасная молодая авидронка, изнывающая от скуки и желания… Одни в огромном дворце. И между ними лишь тень какого-то отвратительного карлика…

ДозирЭ, в свою очередь, побледнел и нахмурился. Ему уже надоели обвинения в преступлениях, которые он не совершал.

– Послушай, ЧезарЭ, при всей моей благодарности к тебе, я больше не собираюсь терпеть столь обидные и незаслуженные обвинения. Еще одно слово…

И ДозирЭ рассказал обескураженному торговцу о том, что на самом деле произошло в купальнях его дворца в тот день. А потом, уже не в силах сдержаться, поведал эжину об Андэль, о своей любви к ней и о своих планах, связанных с люцеей.

Хозяин дворца внимательно выслушал воина, похоже, поверил рассказу и так опечалился, что на него стало больно смотреть. ДозирЭ уже пожалел, что затеял этот разговор, пожалел, что вообще пришел.

– И я прощаю свою маленькую плутовку, – сказал ЧезарЭ после глубоких размышлений. – В конце концов, где я возьму такую другую? А эта история, великодушный рэм, я буду надеяться, останется только между нами?

– Не сомневайся, рэм, – с готовностью отвечал ДозирЭ.

– Отлично, – немного успокоился ЧезарЭ. – Теперь вот что скажи: сколько, говоришь, росторы просят за твою люцею?

– Двести пятьдесят инфектов.

Глаза у торговца стали круглыми от удивления.

– Никогда не слышал о такой цене. Твоя люцея, случайно, не приходится какому-нибудь интолу незаконнорожденной дочерью?

– Нет.

– Странно. Ну что ж, я дам тебе половину, хотя эту огромную кучу золота ты вряд ли сможешь мне когда-нибудь вернуть. Оставшуюся часть постарайся добыть сам. Я вижу, что ты весьма дельный молодой человек и наверняка что-нибудь придумаешь. Как только ее раздобудешь, приходи ко мне и сразу получишь то, что мною обещано. Эгоу.

ДозирЭ размышлял много дней, как быстро обзавестись сотней с лишним инфектов, но время шло, а в голову ничего не приходило. Платы же, которая причиталась за служение Инфекту, едва хватало на то, чтоб вести жизнь достойную воина Белой либеры. У этой жизни имелись свои законы, требовавшие, к примеру, «обязательных» угощений товарищей, которые, начинаясь со скромной вечери, обязательно переходили в шумное пиршество, а за тем неотвратимо превращались в буйную оргию. Неписаные традиции отборного воинства обязывали ко многому и чтились настолько свято, что никому и в голову не приходило их обойти. Оставшиеся же деньги уходили на нечастые встречи с Андэль. И их не хватало.

В Белой либере приветствовалось безоглядное лихое транжирство, а бережливость презиралась. Белоплащные воины, готовые в любой момент умереть по приказу Инфекта, считали ненужными и даже вредными какие-либо накопления. ДозирЭ, привыкнув к расточительству, которое могли позволить себе только богачи, всё время, ощупывая пустой кошель, недоумевал: как так случилось, что он не может прожить на двадцать инфектов в год – на сумму, вполне достаточную для покупки надела земли или небольшой ткацкой мастерской? Не помогло и денежное вознаграждение Божественного за схватку у Морской Библиотеки, выразившееся в целом берктоле, дополнившем очередной белый платок.

Вскоре на радость ДозирЭ и Эртруту Идал пришел в себя и попросил еды. Еще через несколько дней он окончательно окреп и смог самостоятельно передвигаться. Потом он вернулся в казарму, весьма похудевший, с бледным лицом, но с ожившим радостным взглядом. Веселой компанией два десятка белоплащных немедленно отправились в «Двенадцать тхелосов», чтобы отпраздновать счастливое выздоровление. Там Арпад, уже давно забывший о своем ранении, подготовил великолепное угощение, и два друга за вином и песнями провели один из лучших вечеров в своей жизни.

В самом конце кто-то вспомнил про Иргаму и про известную всем историю с пленными монолитаями, которых заставили сражаться с лучшими капроносами Масилумуса. Услышав слово «капронос», ДозирЭ на мгновение задумался, и тут его осенило. Да, капронос! Как ему раньше не приходило в голову? Решено: он будет втайне ото всех сражаться с капроносами на грономфской арене. До тех пор, пока не соберет нужную сумму. Во имя Андэль!

На следующий день, не сказав никому ни слова, ДозирЭ отправился в Ристалище Могула – лучшую арену в городе. Кирикиль, сопровождавший воина, до последнего момента не знал, куда едет хозяин, а увидев вдалеке гигантский силуэт знаменитого здания, схватился за голову:

– О Гномы, неужели тебе мало настоящей крови, чтобы смотреть на эти потешные бои и лживые страсти?

– Успокойся, Кирикиль, я не собираюсь наблюдать за схватками – я буду драться сам!

Слуга с испугу онемел, потом всё же не поверил и долгое время считал, что десятник просто зло подшучивает над ним. Однако белоплащный сразу же отправился к распорядителям и, не торгуясь, договорился о бое. Он будет драться верхом, один против двух капроносов и в случае победы получит двадцать инфектов. «Шесть схваток, – рассудил про себя ДозирЭ, – и Андэль моя!»

Наступил день сражения. ДозирЭ явился на место раньше срока, чтобы познакомиться с лошадью, привыкнуть к ее повадкам, спокойно подобрать вооружение для себя и доспехи для животного. Кирикиль со знанием дела помогал в этом хозяину, хотя скоро грономфу надоела его безудержная болтовня.

– Боги щедро возблагодарили бы тебя, если б ты хоть на мгновение заткнулся, – сказал ДозирЭ.

– Мгновение – это сколько? Один вздох или один крик? А для богов сколько? Наверное, целая человеческая жизнь… – не унимался яриадец, подражая во всем риторическим приемам одного известного тхелоса-оратора.

– Для тебя – взмах моего кинжала.

– Что ты, рэм! Я готов молчать хоть всю жизнь, если взамен боги обеспечат тебе победу в сегодняшней схватке! Но много ли я видел от богов милости?

Когда воин примерял тяжелый глухой шлем, выполненный в форме головы гаронна, с узкой щелью для глаз, Кирикиль искренне удивился:

– Зачем тебе этот тяжеленный пень, который перевесит груду камней? Не лучше ли выбрать что-то открытое? Например, вот этот наголовник со стрелкой и широкими нащечниками?

– Не забывай, несчастный, что я – воин Белой либеры и мне запрещено участвовать в подобных состязаниях. С открытым лицом меня могут признать. К тому же, говорят, что сегодня ожидается и сам Божественный.

– Божественный?!

– Да. Мое лицо ему знакомо, и если он меня узнает – наказание будет безмерно тяжелым.

– Но твое имя?

– Я назвался «Прόклятый скиталец».

– О! – только и произнес впечатлительный яриадец и ненадолго задумался. Потом, почесав заросшую волосами шею, предложил: – В таком случае никто не догадается, если произойдет подмена. Позволь мне сразиться вместо тебя. Тогда тебя точно не убьют, и я буду твердо уверен, что получу от тебя плату за свою нелегкую работу.

– Но уверен ли ты, – усмехнулся ДозирЭ, – что после схватки мне будет кому платить?..

ДозирЭ водрузил на голову шлем в виде головы злого духа, а также надел тяжелые пластинчатые доспехи с боковой шнуровкой, панцирным поясом и массивными оплечьями. Не забыл он налокотники, наручи с чешуйчатыми рукавицами, наголенники из узких и длинных металлических пластин и небольшой круглый щит. Для коня он предпочел полуоткрытый наглавник, составные нательные доспехи из железной чешуи и высокое боевое седло, состоящее из пластин и крепких металлических прутьев, держащих лопатку луки. Из многочисленного оружия, предложенного распорядителями, воин отобрал длинную тяжелую пику, короткое двустороннее копье, меч, массивный на вид, но весьма удобный, и два кинжала: один – с прямым трехгранным клинком, другой – широкий и короткий, предназначенный для левой руки. Теперь он напоминал конника авидронского монолита – неповоротливого, громоздкого, но хорошо защищенного.

Кирикиль поспешил расстроиться, но, когда ДозирЭ удивительно легко вскочил в седло и начал умело вращать над головой двусторонним копьем, имитируя удары, слуга немного успокоился.

Тем временем на манеже Ристалища уже разворачивались события, виновниками которых были десятки капроносов-самоубийц, таких же, как ДозирЭ. Они самоотверженно сражались друг с другом, с дикими зверями, по одиночке и группами, и умирали от ран, доставляя публике, алчущей подобных зрелищ, огромное удовольствие, а устроителям обеспечивая столь же огромные сборы.

Вскоре звуки бурного ликования заглушили лязг оружия и рычание горных львов. Между капроносами, ожидавшими в узких галереях своего выхода, прошел слух, что на трибунах появился сам Инфект, и многие воспряли духом: если и предстоит умереть, то на глазах Божественного! Однако ДозирЭ не проявил никакой радости: он стоял, задумавшись, и тень озабоченности лежала на его лице. Дело в том, что некоторое время назад он издали увидел своего распорядителя, идущего по лестнице вместе с каким-то человеком, фигура и лицо которого показались ему ужасно знакомыми. Но как грономф ни старался, он не смог вспомнить, где они встречались и при каких обстоятельствах.

Пришло время драться, и ДозирЭ, оставив взволнованного Кирикиля в проходе, медленно выехал на середину арены, глухо бряцая всем своим вооружением. Искушенная в зрелищах грономфская публика, сегодня уже сполна насытившаяся видом крови, увечий и смерти, только коротко хохотнула. Уж больно неказисто выглядел и этот воин, и его низкорослая лошадь, сплошь закованные в толстую пластинчато-чешуйчатую броню.

ДозирЭ, заслышав смех и презрительный топот ног, вспыхнул, будто в него ударила молния, и метнул несколько испепеляющих взглядов в сторону потешающихся над ним трибун. И тут он вспомнил, что, увлекшись снаряжением, забыл о ярко-красном плаще и черных перьях, которыми хотел себя украсить, забыл о попоне для лошади и о белом гребне – обо всем, что придало бы ему великолепный героический вид. Бог мой, даже иргамы на манеже Ристалища в Тедоусе так плохо его не встречали!

Вспомнив о том, что должен оказать подобающее внимание сановным присутствующим, ДозирЭ сделал полуоборот и сразу увидел трибуну Божественного, устроенную в виде широкой обособленной галереи, снабженной массивным навесом из розового тектолита и высоким мраморным парапетом, с выбитым на нем барельефом, изображающим схватку капроносов. Пылало золото отделки. На ветру трепетали белые знамена с изображением золотых львов. От пестрых одежд и массивных украшений рябило в глазах. В самом центре галереи молодой человек увидел Алеклию, в тонком венце, излучающем голубое сияние. Его окружала свита из известных грономфских эжинов, а поодаль замерли телохранители из числа воинов Белой либеры. ДозирЭ даже узнал Семерика – белоплащного айма, сумевшего предовратить убийство Божественного во время кадишской битвы, – самого прославленного воина авидронской армии, носившего сразу три золотых платка.

Молодой человек учтивым жестом поприветствовал правителя, а потом, только одному ему известным приемом, заставил лошадь слегка поклониться. Это вызвало улыбку одобрения и у Инфекта, и у его окружения, а по трибунам прокатился восторженный гомон. ДозирЭ отъехал, довольный произведенным впечатлением, и стал с нетерпением ожидать появления противника.

Наконец распорядитель объявил имя капроноса – Проклятый скиталец, и люди от удивления открыли рты. Загадочное имя явно пришлось горожанам по вкусу. «Против Проклятого скитальца будут сражаться жестокие бедлумы! Горе и слезы залива Обезьян! Самые беспощадные, самые кровожадные дикари Междуречья!» – объявил громогласец.

ДозирЭ ничего не понял. Какие бедлумы, какой залив Обезьян?

«Этот загадочный воин, – продолжал громогласец, будет сражаться с пятерыми!.. Я повторяю: с пятерыми дикарями! Один!»

Публика зароптала, многие удивленно пожимали плечами, заглядывая в онисовые свитки с перечнем сегодняшних боев. Тут раздался топот копыт, ржание лошадей, визгливое гортанное понукание, и на арену выскочили многочисленные всадники на горячих вороных скакунах редкой для Авидронии породы.

Первым желанием ДозирЭ было заявить об ошибке, но дикари уже рассыпались по манежу, поприветствовали Божественного и публику, которая отвечала раскатистым враждебным гулом. Что же делать? Бежать с поля боя? Молить о пощаде? Невозможно пойти на такой позор! И вообще, ошибка ли это? Больше похоже на намеренное убийство.

Тем временем, пока Проклятый скиталец находился в раздумьях, бедлумы взяли его в плотное кольцо и собирались без промедления атаковать. Дикари были облачены в доспехи средневооруженного воина и имели длинные копья, кривые мечи и каплевидные наплечные щиты. На лошадях, защищенных лишь медными нагрудниками и нашейниками, они восседали без седел и стремян – на толстых расписных чепраках, что, однако, не мешало конникам держаться настолько естественно, будто они и их животные представляли собой единое целое. При виде этих прекрасных наездников ДозирЭ вспомнил, что бедлумы – прирожденные всадники. Малыми детьми их сажают в седло. А уж воины они просто от бога: редкий правитель не мечтал о том, чтобы нанять дикарей в свое войско. Полководец Инфекта Дэс в трактате о легковооруженных конниках с уверенностью сообщал, что именно бедлумы около семисот лет назад положили начало новой манере ведения боя – стрельбе из лука на скаку. Счастье еще, что в этой схватке капроносов по решению распорядителей луки и любое метательное оружие не применялись.

Кольцо вокруг ДозирЭ начало смыкаться. Пять вражеских копий нацелились на фигуру одинокого всадника, продолжающего почему-то бездействовать. Многие на трибунах уже проявляли беспокойство: топали ногами, что-то кричали. «Это убийство!» – раздался громкий крик с верхних рядов. Все вдруг посмотрели в сторону Божественного, а он внезапно встал и, казалось, одним коротким жестом сейчас остановит предстоящую расправу. Но Инфект только поднял руку, успокаивая подданных, будто знал, что произойдет в ближайшие мгновения, будто во всем этом был какой-то тайный смысл, известный только ему одному.

И правда, в следующее мгновение Проклятый скиталец, пустив коня в карьер, ринулся на одного из дикарей. На ходу он опустил пику, направив ее на врага, глубоко откинулся на крепкую заднюю луку, вытянул ноги и поднял их вперед, уперев ступни в стремена, и издал громкий гортанный рык.

– Это клич пешего монолита? – обратился Алеклия к одному из своих советников, то ли утверждая, то ли задавая вопрос.

– Без сомнения, – отвечал тот.

Бедлум, в сторону которого направился Проклятый скиталец, не ожидал столь дерзкого нападения, а его соратники находились слишком далеко, чтобы подоспеть на помощь, и он вынужден был пригнуться и прикрыться щитом, приготовившись к единоборству. Все сто тысяч человек, разместившихся на трибунах Ристалища Могула, мгновенно смолкли, даже замерли, да так, что стало слышно, как конь ДозирЭ похрапывает на скаку и ударяет копытами о землю. Еще через мгновение капроносы столкнулись. Удар был ужасен, и оба сломали друг о друга копья. Дикарь, получив пикой в щит, который раскололся в щепки, слетел с коня, перевернулся в воздухе и рухнул на землю. Проклятому скитальцу бедлум попал в панцирный пояс, который спас своего владельца, а боевое седло и стремена, особая посадка наездника, позволили ему, несмотря на сильный удар, удержаться на коне. Публика облегченно выдохнула.

ДозирЭ, придя в себя, оглянулся, проклиная шлем, сужающий обзор, и заметил всадника, приближающегося к нему со спины. Грономф сильным ударом ног послал коня прочь, спасаясь бегством, а по пути вынул из кольца второе копье. Лавируя по манежу, неожиданно легко для столь грузного всадника, постоянно меняя направление движения и тем окончательно запутывая противника, он ухитрялся некоторое время уходить от преследования.

Улучив момент, молодой человек атаковал сбоку второго бедлума, который вынужден был бросить свое длинное копье, бесполезное на столь короткой дистанции, и схватиться за меч. Но пока он это делал, ДозирЭ два раза короткими несильными уколами ранил дикаря в плечо и в спину, а после поразил его лошадь, глубоко вонзив наконечник копья в неприкрытую чепраком часть живота. Животное взбесилось, раненый наездник некоторое время удерживал равновесие, но вскоре свалился на манеж.

Трое оставшихся дикарей, верно, пораженные столь неудачным началом схватки, собрались в центре арены и о чем-то сговорились. Выбрав верную позицию, они разом ринулись на своего противника, загоняя его в угол.

– Кто такой этот Проклятый скиталец? – спросил Божественный, обращаясь к своему окружению. – Почему столь опытный капронос мне не известен?

Многие лишь пожали плечами: и сами, мол, не понимаем, как так случилось, но Главный распорядитель Ристалища быстро нашелся:

– Этот боец только что прибыл из далеких стран, и сам он не капронос, а дорогой наемный воин, и первый раз сражается не на поле боя, а для увеселения толп.

Алеклия, успокоившись, кивнул.

Тем временем ДозирЭ не смог ускользнуть от разъяренных соперников, которые теперь действовали с большей осторожностью и расчетливостью. Молодой человек уже чувствовал, что конь его устал, напряженно дышит и дрожит всем телом, будто в любое мгновение может пасть. Поэтому он не стал более маневрировать, а приготовился к столкновению, почему-то высвободив ноги из стремян. Когда бедлумы подъехали совсем близко, хорошо разогнав лошадей и нацелившись наконечниками в грудь своего врага, ДозирЭ метнул копье в ноздри ближайшей лошади и поднял своего коня на дыбы. В следующий миг скакун был пронзен двумя копьями сквозь конские доспехи на его грудине и животе, а один из ударов пришелся в шлем воина-одиночки.

ДозирЭ уже соскальзывал на землю, когда получил удар наконечником копья в голову. Он отлетел, упал и на мгновение лишился сознания. Поднявшись, грономф подобрал щит и выхватил меч. Он еще пошатывался, и в глазах у него стоял туман, когда его атаковал конный бедлум с мечом в руке. Боевой конь дикаря взбрыкнул, пытаясь передними копытами ударить Проклятого скитальца. Но ДозирЭ в последний момент заметил это и сделал шаг назад. Одновременно он выбросил вперед руку с мечом и ранил животное. Лошадь, заржав, припала на передние ноги, и всадник, который находился на ее спине, кубарем скатился вниз. Взмах меча – и голова дикаря в открытом шлеме отлетела в сторону. Трибуны неистовствовали.

ДозирЭ осмотрелся. На него набросился бедлум с копьем наперевес, наконечник которого был уже окровавлен. Грономф едва успел прикрыться щитом, в который и пришелся удар. Он отлетел на несколько шагов, громыхая всеми своими доспехами. А когда встал на ноги, не успел прийти в себя, как вновь был опрокинут на землю. На этот раз острие копья пробило доспехи и раздробило ему плечо.

Бедлум налетел опять, но на этот раз ДозирЭ сумел увернуться от злосчастного копья. Он оказался сбоку замешкавшегося конника, в самой близи от него и, вцепившись тому в ногу, просто стащил его на землю. Следующим движением он уже пригвоздил дикаря к земле, воткнув меч в сочленение лат на груди. Оставив оружие в теле поверженного врага, он взял в обе руки кинжалы и повел головой. Он увидел поодаль всего одного спешившегося противника. Когда Проклятый скиталец сделал в его сторону несколько шагов, тот бросил меч и самым постыдным образом бежал.

Больше драться было не с кем.

«Не может быть! Неужели я одержал победу?» – подумал ДозирЭ. В голове шумело, из разорванного плеча сочилась кровь, острая боль мешала ступать на правую ногу.

Толпы ревели. Все встали с мест и бурно приветствовали победителя. Вверх взмыли несколько сотен розовых голубей, выпущенных в честь славной победы. Заиграли трубы и лючины. «Эй, наидостойнейший капронос! Открой лицо, ты – авидрон?» – раздавались требовательные крики. «Открой лицо, открой!» – шумели трибуны, но ДозирЭ лишь растерянно стоял посреди арены, переживая сильнейшее потрясение.

На манеж выбежали вооруженные распорядители и препроводили Проклятого скитальца к трибуне Божественного. Постепенно шум стих. По давней традиции, воин, выигравший схватку, сейчас должен был сообщить публике, в честь кого он сражался: в честь своей страны, своего правителя, бога, а может быть, в честь своей возлюбленной.

– Кому ты посвящаешь свою победу? – спросил громогласец.

Капронос не сразу понял, чего от него хотят, а когда понял, односложно отвечал:

– Божественному!

Громогласец с трудом успокоил трибуны, ибо сам Инфект встал со своего кресла и приготовился что-то сказать.

Алеклия приложил пальцы ко лбу, поблагодарив капроноса, и попросил:

– О, воин, называющий себя Проклятым скитальцем и разбивший дикарей, открой лицо, яви народу свой мужественный лик.

Громогласец повторил слова правителя, чтобы даже самые дальние ряды смогли понять сказанное. Люди замерли в ожидании, но Проклятый скиталец непочтительно медлил. Телохранители Божественного во главе с Семериком, видя такое непослушание, уже зашевелились, приготовившись спуститься вниз и силой заставить капроноса снять шлем, и только смотрели на правителя, ожидая хотя бы малейшего намека на сей приказ.

– Что же ты? – удивился Божественный. – Какие тайны мешают тебе сделать то, о чем просит правитель одной из самых величайших стран?

Громогласец повторил. ДозирЭ взялся двумя руками за шлем и снял его, а после смахнул с головы мокрый от пота подшлемник. Перед потрясенной публикой открылось благородное молодое лицо, лицо, несомненно, авидрона.

– Так ты говоришь, – с усмешкой обратился Алеклия к Главному распорядителю, – что этот воин прибыл из далеких стран?

– Прости меня, мой Бог! – взмолился распорядитель. – Меня, верно, обманули мои помощники – негодяи!

Но Инфект его уже не слушал.

– Назови свое имя, капронос, а также свои занятия, да так, чтобы все слышали, – сказал, улыбаясь, Божественный.

– Я ДозирЭ из Грономфы, сын Вервилла, десятник Белой либеры, – признался молодой человек.

Его расслышали немногие, и громогласец повторил слова воина. Узнав, что Проклятый скиталец – один из телохранителей Инфекта, публика вновь вскочила, и бушующим восторгам не было предела.

«Эгоу, Божественный!» – крикнул кто-то. На верхних рядах запели «Слава Авидронии!», и после нескольких слов музыканты подхватили торжественный гимн. Вскоре тысячи голосов сотрясали старинное здание Ристалища. Казалось, эти славные звуки должны долетать до самых дальних уголков Грономфы.

Когда страсти постепенно улеглись, Алеклия вновь обратился к капроносу:

– Знаешь ли ты, ДозирЭ, что воинам Белой либеры запрещено участвовать в схватках капроносов? Знаешь ли, какое наказание грозит тому, кто нарушает закон?

– Знаю, мой Бог, – отвечал молодой человек, опустив голову.

«Прощения!» – раздался голос в толпе. «Прощения, прощения!» – потребовали другие. Число голосов с каждым мгновением множилось. Алеклия властным жестом заставил трибуны замолчать.

– Что ж, благодари их, – молвил он, указывая на толпы зрителей. – Я прощаю тебя. Но ты должен поклясться, что более не будешь драться в Ристалище. Клянешься?

– Клянусь, – отвечал уже ничего не соображавший ДозирЭ.

– Клянусь! – повторил громогласец.

– Хорошо. В таком случае за эту блестяще одержанную победу я, от имени всех присутствующих здесь грономфов, награждаю тебя пятьюдесятью инфектами. Возрадуйся!..

Несколько позже взбешенный ДозирЭ, уже скинувший тяжелые доспехи, ворвался в помещение к распорядителю, с которым договаривался о бое. За ним спешил Кирикиль, пытаясь удержать хозяина от опрометчивого поступка.

– Куда ты, хозяин? Тебе нужно срочно к лекарю!

– Подождет! – огрызался воин.

Войдя в помещение, белоплащный увидел распорядителя, лежащего на полу с метательным ножом в сердце. Авидрон был мертв. Из-за спины протиснулся Кирикиль, посмотрел на тело и сказал молодому человеку:

– Где ты, там всегда кровь и смерть. Сдается мне, что вокруг тебя толпами роятся злые духи. Да ты и сам, верно, гаронн – не зря выбрал сегодня этот ужасный шлем…

«Сюркуф», – осенило ДозирЭ. Он вспомнил имя того человека, которого видел перед боем вместе с убитым ростором Ристалища. Сюркуф!