Текст книги "Заповедник "Неандерталь". Снабженец (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Старицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 5

Возвращаясь в Тамань, на обратной переправе я подошел к Сосипатору, что курил свою короткую трубку-носогрейку на носу галеры.

– Огоньку не дашь? – протянул я руку с папиросой.

Сосипатор охотно протянул мне трубку, и я прикурил из ее чашки от тлеющего табака.

Про себя отметил, что возвращаемся мы вовремя. У меня всего пять папирос с собой осталось. А я уже успел привыкнуть к египетскому табаку. К хорошему быстро привыкаешь.

– Сосипатор, а кем ты у Тарабрина трудился? – полюбопытствовал я.

– Псарём, – нейтрально ответил мужик.

– А кем тебя Тарабрин ко мне перевёл?

– Дык, псарём же, – ответил Сосипатор, таким тоном, что я несколько стушевался.

– Так у меня собак нет, – ответил я, разглядывая острова в проливе.

Острова в основном были голыми чуть выступающими из воды песчаными ««чушками»». И только на некоторых из них на высоких берегах что-то росло. На чём уже робко проклёвывались желтые листочки.

– Сейчас нет. Потом нужны будут. Охранять стада, дома, охотиться, – рассудил Сосипатор.

– Я здесь пока только алабаев видел, – покачал я головой. – Даже на водоплавающую птицу нормальных собак нет.

– Алабаи хороши на охране. Охота с ними так себе, – выдал Сосипатор своё экспертное мнение.

– А кто нам в Крыму для охоты будет нужен?

Сосипатор на полминуты задумался, потом изрёк.

– Посмотрел я в эти дни на тамошнюю живность… И ежели, барин, тебе мое мнение интересно, то нам нужны мордаши.

– Кто? – не понял я.

– Мордаши. Большие собаки для травли медведей и диких быков. Алабаи всё же побаиваются запаха больших кошек. А тут я не только лютого зверя – леопарда, львов видел. И медведи тут аграмадные. Алабаи к ним даже не подойдут, не говоря уже о том, чтобы потравить. Вот волки им посильная добыча.

– И где брать твоих мордашей?

– В Рассее. Тут их нет. – Вздохнул собачник.

– И давно ты в псарях? – начал я кадровый опрос.

– С детства.

– А потом?

– А потом меня барин в некруты сдал. Не в очередь мне лоб забрил. Несправедливо.

Сосипатор стал задумчиво раскочегаривать свою трубку. Пахнуло ядрёным самосадом.

– Да, ты говорил как-то, что служил на Кавказе. В каком полку? – проявил я интерес.

– В семнадцатом Тенгинском драгунском полку. В роте его благородия поручика Лермонтова, – довольно гордо ответил Сосипатор.

Тут у меня случился разрыв шаблона.

– У Михаила Юрьевича? У поэта? Из Петербурга, который?

– Про поэта я не ведаю, а имя-отчество у него такое точно было. И вроде он как с гвардии к нам ссыльный. Баяли про сие. Только он ротой мало занимался – на унтеров да вахмистра переложил. А сам всё больше на Кислых водах крутился среди благородных. А вы его знаете?

– Только по его книгам, – ответил я и добавил. – А так… когда я родился, Лермонтов давно погиб на дуэли.

– И кто же это его стрелил? – удивленно спросил мужик.

– Мартынов.

– Быть того не может. Они же друзья были – не разлей вода.

– Однако всё было именно так.

– Чудны дела твои, Господи, – перекрестился Сосипатор. – Упокой мятежную душу раба твоего Михаила.

– По увечью, по болезни или еще как службу оставил? Молод ты больно для отставной козы барабанщика, – продолжил я ««заполнение анкеты»».

– Дезертир я, – спокойно ответил мужик. И пояснил. – Ну-у-у… беглый.

– Это как? Отчего?

– Как обычно. Назначили мне в наказание пять сотен шпицрутенов. Сквозь строй роты пять раз протащить. А это, барин, верная смерть. Вот я и сбежал в горы к черкесам, пока живой и не увечный.

– Разбойничал?

– И такое бывало. В абрагах полтора года жил. Весь Кавказ своими ножками оттопал.

– Где жил? – не понял я сказанного термина.

– В абрагах. Их там еще абреками называют. Не совсем разбойник, если по-нашему. Абраг – это человек давший богу обет на время. Он даже есть не может ничего, кроме того, что у путников отнял. Там таких уважают. Вот я этим и пользовался, пока в Батум не пришёл. А там меня Иван Степаныч к себе в услужении нанял. И сюда перевёз.

– Не жалеешь?

– Чего мне там жалеть? Муштру? Бродяжничество? Или барина-самодура?

– Ну, и тут ты вроде как опять дворовый. – Утвердил я.

– Ошибаешься, барин, – возразили мне. – Я тут не крепостной, а вольный слуга. Я от Тарабрина в любой час уйти могу. Он мне не приказал, а именно попросил меня у тебя в псарях побыть. Службу поставить. А там – как срастётся у нас. Может, останусь с тобой, а может, и вернусь к Иван Степанычу. Или своё дело начну – хорошие породистые собаки всем нужны. А в дальних станицах они мельчают от не пойми с кем какой случки.

– Хорошо, – бросил я бычок папиросы за борт, – Я тебя услышал. Потом оговорим, какая нам в Крыму псарня нужна будет и, главное, чем ее кормить.

Да… Не простой человек Сосипатор. Битый, тёртый и кручёный. Да с подходцем. А и правильно. Если есть такая возможность, выжать какие-никакие ништяки из работодателя ««на этом берегу»», то надо выжимать – потом будет поздно. Поддерживаю такой подход. Сам такой. Но присмотреться к человечку внимательнее не помешает. Хотя отвечал мужик на анкетный опрос вроде честно, но я еще Тарабрина про него поспрошаю. Всё же псарь – не последнее лицо в управлении имением – служба безопасности, так сказать. К тому же кроме племенного конного завода, намечается у меня и племенной собачий питомник – иначе Сосипатору будет со мной неинтересно.

Встречала нас на кавказском берегу целая толпа мужиков – человек с полста. И сам Тарабрин почтил своим присутствием. Возглавил, так сказать, комитет по встрече.

– Вот, Митрий, мужиков отправляю в Аджимушкай – артелью ракушняк рубить для тебя. Пока зима – нарубят тебе камня на стройку.

– Чем я им платить буду? – как-то не рассчитывал я так сразу обзаводиться работниками. На весну откладывал. Прежде чем что-то строить – проект надо иметь.

– Пока ничем, – обрадовал меня Тарабрин. – Они со мной о зимовье договаривались до весеннего сева потрудиться. Каждый сам знает, за что стараться будет. Так что ты им лишку ничем не плати. А то разбалуешь мне народ. Надеюсь, на дом господский и конюшни тебе камня хватит.

– А на стены? Там зверья непуганого – пропасть. Так что внешние стены надо просто крепостными делать, – выдал я свои резоны.

Но Тарабрин был непробиваем.

– Не хватит – тогда следующей зимой другая артель постарается. Летом они все заняты на своих полях, кроме артели строителей, которые к тебе же придут по весне. А камень ломать – это пахарям отхожий зимний промысел. Они и лесорубами могут. Так что заранее говори – чего сколько надо. Чтобы на тот год не из сырого леса строить.

– Ветеринар мне нужен будет. Есть, кем вакансию заполнить?

– Есть один старик. Вроде на покой собирался. Но я его уломаю. Он при царе в гусарском полку по этой части чиновничал. Затем у Врангеля служил. А потом я его сюда выдернул, пока до него Бела Кун не добрался с расстрельной командой. Опытный коновал. Только заложить за воротник любитель. Ну, а кто из нас без греха? Главное, что его слабость на работе не сказывается. Пьян, да умен – два угодия в нем.

– Сколько ему лет?

– За пятьдесят где-то.

– Пятьдесят – и на покой? – удивился я.

– Дык, четверть века человек в армии отслужил. Три войны прошел. Целый статский советник.

Дома, в вагоне, встречали меня как с того света вернувшегося. Угождали во всём и новым местом интересовались. Так что пришлось изображать из себя Шехерезаду.

Но отдохнул пару денёчков и опять за дела – теперь уже со старшиной артели каменщиков требовалось разобраться. Была еще артель плотников, но у той загрузка от каменщиков зависит. Крыша, полы, перекрытия, прочая столярка – уже отделка после возведения стен. И пиломатериал на первых порах с других времен тащить придётся.

Особо отметил про себя, что за инструмент у них самому поглядеть не мешает. Может, что и притащить придётся с осевого времени. Там с этим богато.

Собирались в вагоне-ресторане. На такие совещания приглашал я Ивана и Сосипатора. Причём в отличие от остальных Сосипатор с удовольствием пил приготовленный мной кофе. Нахваливал. Признался потом, что любит более крепкий напиток, сваренный по-восточному, в песке. Обещал научить.

На вывезенных из двадцать первого века больших листах миллиметровки кроили найденное в Крыму плато под усадьбу. Предварительно пересчитал я аршины в метры. Спорили много. Каждый выставлял свою концепцию и тянул одеяло на себя. В любом случае выходило четыре департамента или приказа – дворцовый (моё личное хозяйство), конюшенный, кормовой и псарный. Для всего остального можно привлекать сторонних помогальников на разовые подряды.

Василиса свои хотелки и желалки вставила – сад, огород, флигеля для прислуги и прочие необходимые ей в хозяйстве постройки. Дом с парадной, домашней и гостевой частями. Печи… И мельница!

– Мельница должна быть одна. Господская. И доход от нее должен быть наш. Если я в твоём Крыму боярыня, то и жить должна как боярыня, – заявлено было мне.

– И сколько за услуги мельницы должны крестьяне платить? – спросил я из профессионального любопытства.

– С десяти мешков муки – один наш, – ответила жена.

– Нам столько не сожрать, – парировал я.

– Что сами не съедим – в Тамани продадим на ярмарке.

– Так у всех тут своё зерно, – пожал я плечами.

– Но не всех мельница, – парировала жена, – а ручной зернотёркой много муки не нашкрябаешь.

Вот что, значит, в сословном обществе статус поменять – и не узнать бабу. Она и так властная была, а сейчас вообще боцман.

Исполню я ее хотелки, лишь бы меня домашним хозяйством не грузила.

Заходил ко мне и Тарабрин. Поглядел проектные чертежи и выдал мысль.

– А зачем тебе, Митрий, сразу каменную крепость городить? Ров, вал и по нему колючую проволоку пусти. А потом уже, не торопясь, за колючкой и ладь свои стены и башни иерихонские. Хоть с ракушняка, хоть с привозного кирпича кремль городи.

Насмехается он надо мной, но мысль здравая. Как только мне самому такая идея сразу в голову не пришла. Зашорился я. Широта взгляда куда-то ушла. Ну, да… С кем поведешься.

– Я так на дальних кордонах своих пасечников от дикого зверья бороню, – продолжил Тарабрин. – Периметр ладим из притащенной мной колючки, а внутри пасека. Народ некоторый сам по себе бортничает, но я дикий мёд не люблю. На ярмарку в Темрюке вот ты не остался, а в этот год мёда было много и разного, даже в цене он несколько упал.

– То-то, гляжу, ты сахар на Макарьевской ярмарке не купил, – подколол я проводника.

– Зато ты сразу его аж две головы притащил, – парировал он мою пикировку. – Так что жизнь у тебя и так сладкая. Озаботься всем нужным тебе в Крыму к весне.

– Тогда мне одной теплушки будет мало, – прикинул я потребность в материалах. И особенно в складах.

– Да хоть все три забирай. Там сейчас только барахло лежит, до которого вечно руки не доходят. Освободим – и владей. Но к весне будь готов. Я все стройки на Кубани остановлю – все свободные от поля людишки к тебе с весны до зимы уйдут. Ты, главное, про хорошую соль не забывай. На тех озёрах, где мы ее берём, она несколько горьковата. Есть её ещё можно, но вот солить что-либо в запас не получается.

– Угу – откликнулся я, а сам подумал: Знать, содержание йода в этой соли слишком большое. В независимой Прибалтике, как только ЕС запретил к продаже не йодированную соль, ее стали контрабандой из России тащить – специально на засолку.

Проводник ждал, что последует за моим междометием.

– А лиманы таманские? – кинул я пробный шарик.

Тарабрин не стал таиться.

– На Тамани только одно озеро и есть соленое, годное для промысла. Не хватает на всех той соли. Её от грязи тяжело чистить. Да и про плохой засол я уже говорил. А в Крым людей отрывать от нив и пажитей – не по-хозяйски как-то. Лиманов, про которые ты говоришь, тут еще нет. Когда прорвет Босфор, поднимется море, тогда и зальет лиманы. А пока там у нас знатные пастбища.

– Вот тебе Крым, княжь там и володей. Да только дань солевую давай, – засмеялся я.

– Ну, если тебе так хочется, могу и официально тебя крымским князем поименовать. Да хоть ханом. А хошь – царём Боспорским. И на монетах начеканим по-гречески: басилей Деметриус Грамматик. Вот то-то радости археологам будет.

Смотрит серьёзно. Не прикалывается.

– Лишнее это, – отвечаю. – Понты корявые. Власть на себя взваливать – увольте. Я к тебе только в снабженцы нанимался.

– Вот и снабжай пока свою стройку и соль ищи. В остальном, чем можем – поможем. Людишек непоседливых всех тебе отдам.

– Вот-вот. Насчет людишек. Про Сосипатора что скажешь?

Тарабрин не стал таить кадровую информацию.

– Сосипатор Солдатенков – человек трудолюбивый, верный, проверенный, только вот бить его не советую. Чревато такое. Он следопыт хороший. Охотник знатный. Собаки его вообще за бога почитают. Да и разбойник из него был неплохой, судя по тем розыскным листам, что мне в руки попадали. И вот какая особенность – в тех листах его черкесом именовали. Смекаешь, как он в местность вжился. Но не по нему разбойничать. Не по характеру. Вынуждено у него так получилось. Бежал с армии и угодил черкесам в плен. Считай – в рабство. Убил хозяина, забрал его кинжал, пистолет и ушел в горы. Отшельничал и разбойничал над инородцами. Хоть сам под магометанина и выставлялся. Язык черкесский знает – в рабстве выучил. Я вот на чем его подловил – магометанин, а вино охотно пьет. Оборванец – ноговицы драные, чувяки каши просят, черкеска от старости бурая, вся в пятнах, но газыри и кинжал в серебре, и пистолет в бирюзе. А взгляд – лишний раз не подойдёшь, сторонкой протыришься. Оружие хорошее любит. Женатый, дети есть.

Понял – не дурак, дурак бы – не понял. И уже прикинул, как я могу Сосипатора использовать помимо его главной функции – собачьего бога.

– Ты говорил, у тебя патронов к австрийским винтовкам – вагон.

– Эка что вспомнил. Был вагон. Давно. С тех пор, что осталось, из десятка только три патрона стреляют. Что хочешь? Военное производство долго не лежит. Но если тебе надо, то в австрийскую Чехию сходим до первой мировой. Там прямо с завода купим. Заодно хорошего пива попьём, – подмигивает мне.

В дверь купе резко постучали.

– Войдите, – откликнулся я. Не отрываясь от ноутбука. Я там сосипатровых мордашей искал по закачанным энциклопедиям, но не нашел.

В купе вошел седой человек в возрасте, бритый, но с аккуратными усами, с короткой стрижкой ёжиком и военной выправкой. Одет он был в некое подобие черкески, только без газырей, косоворотку и сапоги – всё черного цвета. Папаху он держал в левой руке.

– Разрешите представиться – статский советник Мертваго Сергей Петрович. Ветеринарный врач. Меня попросил к вам зайти господин Тарабрин.

– Присаживайтесь, – показал я рукой на кресло.

Не делая никаких движений вошедший, с некоторым вызовом, вопросил:

– С кем имею честь?

– Крутояров Дмитрий Дмитриевич,– представился я.

– Позвольте узнать ваш чин?

Военная кафедра в МГУ была. По окончанию присвоили нам всем звание лейтенантов запаса и тут же отправили служить ««пиджаками»». Большинство с нашего факультета попало в армейские газеты, а счастливчики вроде меня – в войска. Мне повезло два года оттрубить замполитом в сапёрной роте. В жопе мира – станции Борзя Забайкальского военного округа. Как говорили – на родине Чингисхана. Как я там не спился – не знаю, бог отвёл, наверное. На дембель дали старшего лейтенанта. И в запасе ещё одну звездочку на погон подкинули, когда я в ««Правду»» перевёлся.

– Капитан в отставке. Инженерные войска, – удовлетворил я его любопытство.

– Весьма рад знакомству, – сказал посетитель, присаживаясь.

– Чай, кофе, квас? – спросил я.

Спиртного предлагать не стал, памятуя о тарабринской характеристике данного субъекта.

– Кофе, если такой есть, – улыбнулся посетитель в седые усы. – Тут это редкий напиток.

Я выглянул в вагонный коридор, крикнул.

– Федот!

– Чего изволите, барин, – откликнулся вагонный проводник, точнее – вагонный смотритель, потому как вагон никуда не ехал. Даже колёса ржавые.

– Прикажи там, на кухне, чтобы нам кофей сварили, – распорядился я. – Да проследи, чтобы мололи жареные зёрна, а не зелёные как в прошлый раз.

– Вам как – черный или по-варшавски? – оглянулся в купе.

– Если не трудно, то черный, – ответил ветеринар.

– Черный кофе, – уточнил я Федоту.

Смотритель затопал каблуками по коридору в сторону вагона-ресторана.

– Слушаю вас, – присел я на диван и захлопнул ноут.

– Иван Степанович сказал, что вы собираетесь на крымском берегу ставить конный завод.

– Да. И конный завод, и собачий питомник.

– Каких лошадей разводить собираетесь?

– Тяжеловозных. Русских и арденов.

– Русских арденов? – уточнил ветеринар, совсем запутав меня.

Я пояснил, каких коней мы купили на Макарьевской ярмарке по наводке Ивана Шишкина.

На что Мертваго сказал, что русского тяжеловоза так и зовут – русский арден, потому как основа этой породы были арденские жеребцы и местные кобылы.

– И какую селекцию собираетесь проводить? – поинтересовался он у меня.

– Вот тут, дорогой Сергей Петрович, вам и карты в руки. Вам и Шишкину – он будет главным конюшим на заводе. Я в лошадях совсем не разбираюсь.

Развел я руками.

– Шишкины – род известный в лошадных кругах, – кивнул Мертваго. – Дед нашего Ивана гордость России – орловского рысака, – вывел. В наших обстоятельствах Иван Шишкин, наверняка, лучшая кандидатура на главного конюшего будет.

– Значит, не подерётесь? – спросил я в шутку.

– Да бог с вами, Дмитрий Дмитриевич. Я вообще человек мирный, – улыбнулся Мертваго.

– А Тарабрин сказал, что вы три войны отломали.

– Так и есть: японскую, германскую и гражданскую. Награжден государем орденами святого Владимира четвертой степени, святой Анны третий степени с бантом и святого Станислава второй и третьей степеней с мечами. И барон Врангель железный орден святого Николая Чудотворца перед самой своей эвакуацией мне вручил.

– Геройский вы человек.

– Отнюдь. В японскую войну заведовал я корпусным пунктом изнурённых лошадей. В бою был только раз, под Мукденом. Занимался эвакуацией раненого конского состава артиллерии. Пришлось немного пострелять. За то и наградили меня Анной с бантом. Все остальные мои ордена – за выслугу лет. А то, что они с мечами, так их выдача на военное время пришлась.

– Непосредственно ветврачом работали? Или только руководили?

– До японской войны служил я младшим ветеринарным врачом в Первом Сумском гусарском генерала Сеславина полку. После войны – старшим ветеринарным врачом в Пятом Александрийском гусарском Ея императорского величества государыни императрицы Александры Федоровны полку. В ««бессмертных»» гусарах. Потом – в Великую войну, да… руководил ветслужбой на корпусном уровне. Юго-западный и Румынский фронты. В гражданскую сначала в Самарском гусарском полку Добровольческой армии, потом у Мамонтова в корпусе ту же службу тянул. Затем у Слащёва в Крыму. Вот у последнего птичек приходилось пользовать. Большой любитель певчих пернатых был этот генерал.

– Кстати, а собак вы лечите?

– Каких собак?

– Каких мне тут советуют разводить – мордашей. Вот ищу их по энциклопедиям и не нахожу.

– Какого года у вас энциклопедия? – поинтересовался статский советник.

– Тысяча девятьсот семьдесят второго, – отвечаю.

– Не знаю, остались ли такие собаки в ваше время. Мордаш – он же медиоланский мастифф, или даже скорее помесь одного с другим; в моё время порода уже вымирающая была. В 1868 году государь-император Александр Второй Освободитель запретил травлю медведей собаками. А диких быков – туров и зубров, к тому времени в России практически всех извели. Для охраны же медиолан обладал избыточной силой и был агрессивен сверх необходимого. Вот помещики и перекрыли их сторожевыми псами. Чаще всего – кавказскими овчарками, которые, если приглядеться внимательно, в России стали крупнее, чем на самом Кавказе. Считайте – уничтожили породу. Сохранилась мордаши только при царской охоте в Гатчине. И то в количествах небольших. Царь всем медведей травить запретил, а сам с великими князьями такой охотой баловался. Александр Третий Миротворец больше рыбалку любил и при нём царская охота в упадок пришла. Последний император охотник был страстный, но больше по птице. Если не было возможности в заказник выехать – ворон в парке стрелял. Метко.

– Спасибо за экскурс. Не знал.

– Не стоит благодарностей, – кивнул статский советник.

Тут нам и кофе принесли. И мы некоторое время молчаливо кейфовали, одновременно покуривая мои папиросы. Мертваго пил кофе без сахара. Я последовал его примеру – вывезенный с Макарьевской ярмарки сахар очень медленно растворялся. А пить вприкуску, по-купечески, перед хорошо воспитанным посетителем я постеснялся.

Когда кофе был выпит, я спросил:

– Итак. Беретесь вы за должность ветеринарного врача при моём заводе и сможете ли воспитать себе смену?

– Смена мне есть. Мой старший сын – хороший ветеринарный фельдшер, но большего от него даже требовать не стоит. А вот младший подает надежды и дочь всё с птичками да котятами возится.

– Кошек и домашнюю птицу тоже иной раз лечить требуется, – улыбнулся я. – Для вашего семейства мы построим хороший дом. Не обещаю, что это случится в первый год, но во второй – точно.

Расстались мы, понравившись друг другу. На переезд в Крым Мертваго согласился. Сказал, что коровы и свиньи ему давно надоели. Как и вечные разъезды по хуторам.

Итак. Руководящий состав будущего предприятия уже стал обрастать людьми. Это хорошо. Хотя врач еще нужен человеческий, или хотя бы фельдшер опытный. И аптекарь с ранешных времен, который руками работать может. А то в моём ««осевом времени»» аптекари только этикетки читать умеют. Менеджеры по продажам от таблеточной мафии, а не аптекари.

Когда же я в Америку-то попаду? Или прав Тарабрин, что там делать нечего. Может и нечего, да только Америка шестидесятых становится у меня уже навязчивой идеей. Элвиса Пресли охота вживую послушать. Сестёр Бэрри. Синатру. Армстронга с Фицжеральд, наконец. А то у меня тут серьезный сенсорный голод образовывается.

Наконец пришло время забирать ««патрика»» с тюнинга.

Все нормально. Хорошо сделали. Постарались. Мне понравилось. А что там под покраской – как оцинковали? – уже не посмотреть. Раньше надо было любопытствовать. В процессе.

Когда после пробного тест-драйва ставил машину на указанное место, то увидел в углу площадки странную бочку на колесах, окрашенную в армейский зелёный цвет.

– Что это тут у вас? – показал я на заинтересовавший меня агрегат.

– Это? – небрежно ответили мне. – Хлебопечка полевая. ПКХ-50М2.

– И сколько такая печёт?

– До трех тонн хлеба в сутки. Хоть черного, хоть белого, хоть серого, – ответил старый мастер. – Да хоть кулич на Пасху. Только форма будет одна – ««кирпич»».

– На чём работает данный агрегат?

– На солярке, керосине. А может и на дровах или угле. Да хоть на кизяке, – и, поглядев на мой заинтересованный взгляд, спросил. – Сколько организмов тебе кормить надо?

– Чуть больше сотни,– ответил я.

– Эта и больше прокормит. В одной загрузке до 70 буханок по 700 грамм.

Вот что я в своих прожектах упустил, так это – как я буду строителей конезавода кормить. И чем.

– Охренеть. Дайте две, – невольно вырвалось у меня.

– Сто евриков, и она твоя. Но двух нет. Толька эта, – улыбается.

– Комплектность? – насел я.

– Полная, только-только с консервации снята. С длительного хранения. Кухни полевые влёт ушли, а печка эта что-то подзадержалась у нас. Вся документация в порядке. Как и инструкция по эксплуатации.

– А еще полевую кухню достать можешь?

– Какую тебе?

– Возимую. Ротную. Прицеп.

Мастер отошел недалеко. Куда-то позвонил по мобильнику. Вернувшись, сказал.

– Радуйся. Прямо сейчас в наличие есть переносная КП-30 – на отдельный взвод или блокпост. Она всего 100 килограмм весит. Одновременно готовит первое, второе и кипяток. И буксируемая ротная полевая кухня КП-130. Но деньги хотят сразу и налом.

– Нет проблем, – ответил я. – Пусть привозят. Лишь бы агрегаты рабочие были и комплектные.

Что-что, а с деньгами у меня проблем пока нет.

Домой – на Тамань, – к вагону, приехал с полевой кухней на прицепе. Вторая – переносимая полевая кухня тряслась и гремела в кузове пикапа. Полевую хлебопечку пока оставил в автомастерской – завтра заберу. А то фаркоп у меня только один.

Возле состава Тарабрин собрал целый конно-бычий обоз, который загружали чем-то из теплушек и куда-то вывозили. Освобождали для меня временные склады. Будет куда завозить необходимое на будущий сезон. А необходимого барахла набиралось – мама не горюй.

Полевая кухня оказалась марки КП-125, а не КП-130, да и ладно – разница всего в пяти порциях. А где на 125 рыл готовят, там и 130 прокормятся. А если готовить только одно блюдо, типа кулеша жидкого, то и все 250 человек харчиться могут разом.

Тарабрин мою новую машину похвалил. Но на кухни сказал, что это лишние хлопоты. Баловство.

– Костер и казан – люди сами себе сготовят, не маленькие.

– Завтра еще хлебопечку полевую привезу, – сказал я, – на всех разом хлеб печь.

– Ох, Митрий, можно подумать, что у людей баб нет для этого, – вздохнул Тарабрин. – Сготовить еду некому.

– Так они с бабами ко мне на стройку припрутся? – округлил я глаза. – Это мне не только работников, но и их баб кормить придётся. Мы так не договаривались. И что-то я не видел баб в артели каменоломщиков, что ты в Аджимушкай отправлял.

– Так то – на зимовье, – ответил Тарабрин таким тоном, что это все это и так знают.

– Степаныч, слушай мое слово. Кто на постоянное жительство со мной в Крым – пусть с бабами и детьми приезжают. А кто только на сезон трудником – будьте любезны, своих присных дома оставлять.

Опять Москва ««осевого времени»». Забрал свою полевую хлебопечку в автомастерской и скатался на склад той фирмы, у которой кухни покупал. Адрес был на врученной мне, после оплаты, визитке. Так что посредники в данный момент мне не понадобились.

И не зря съездил.

Взял у них еще одну взводную кухню в запас – мало ли какая подкомандировка от моего ««крымской зоны»» образуется. Там тоже народу питание организовывать придётся.

Договорился о поставках спиралей Бруно. С длительного хранения. Оцинкованных.

И, походя, прихватил пару армейских утеплённых палаток на 85 человек казарменного содержания каждая. Строителям чтобы было, где ночевать. Записал в поминальник важный вопрос с добычей кроватей и матрасов с подушками для них же.

Обещали мне квази-армейские торгаши подготовить к весне миски-ложки, фляги и котелки на 150 организмов. Ремни брезентовые. Верхонки. Шанцевый инструмент сапёрный.

Выбор был большой – только плати, но это попозже, ближе к весне понадобится.

Пытались втюхать еще полевой кипятильник на 100 литров, но его класть уже было некуда – весь кузов забит. Хотя вещь нужная. Бачки еще с кружкой на цепочке для кипяченой воды внедрить бы в наш быт, что под замком около ««грибков»» с часовыми в летних лагерях моей сапёрной роты всегда стояли.

А то, припоминаю, Крым, да вообще юг России, при царях холерой славился.

Не успел оглянуться – уже Рождество. А я все это время так и таскал по мелочи из разных времен – то одно, то другое, пока все теплушки под потолок не забил.

Рождество праздновали у Тарабрина, перед этим отстояв службу в церкви в станице Таманской.

Наконец-то я увидел весь местный бомонд – в основном состоявший из крепких хозяйственных мужиков – старост станичных, но которых по их виду так и порывалось обозвать атаманами, и местной интеллигенции – врачей и священников. Так что пир ««с первой звездой»» у Тарабрина был статусным мероприятием.

Меня Тарабрин посадил рядом с собой, отчего я поймал несколько ревнивых взглядов. И понял некоторые скрытые мотивы отправки меня отсюда через пролив.

Понятно. Пришлый боярин заезжает старые роды. Женился, породнившись с церковниками, детей заведет. И подвинут мои дети кое-кого в местной иерархии вниз. А церковь только пособит этому.

М-да… Ста лет не прошло, а русский народ уже возрождает местничество. И единственный сдерживающий фактор – долголетие первого лица.

А так знакомый до боли ««закон курятника»» – поклонись высшему, столкни ближнего, насри на нижнего.

И в вековечной мечте русского крестьянина – Беловодье, всё повторяется так же, как и на старой Руси. Как от отцов и дедов заповедано. Народ тот же самый. Так почему должно быть по-другому?

Познакомился, наконец, со старшим братом жены – отцом Велизарием, что окормляет свою паству на реке Лабе, а тут оказался по случаю у епископа. Темрюк рядом – как не заехать к сестре? Крепкий мужиком лет сорока. С большой окладистой бородой и длинными волосами, заплетенными в косу. И глазами записного хитрована.

После первой же совместно выпитой чаши с медовухой, стал меня шурин склонять к тому, чтобы взял я к себе в Крым одного из братьев Василисы – своим священником на завод. И, насколько я понял, с прицелом на Крымского епископа. Вслух этого не прозвучало, но подразумевалось. Не первый раз живу, чтобы не понять таких намёков. С другой стороны – священник нужен. И мало ли какого вредного пердуна пришлют. А пришлют обязательно. Лучше родня.

Ничего не меняется. ««Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку, то, как не порадеть родному человечку»».

С ходу решать ничего не стал. Просто пригласил через него всех братьев жены к себе в гости. Там и посовещаемся о делах наших скорбных без посторонних ушей.

– Куда в гости? – пробасил Велизарий. – У тебя пока и хаты-то нет.

– Да в поезд, – ответил я. – Больше пока некуда.

Вот и сколачивается клан.

А ты как думал?

В одиночку среди родственно-семейно-родовых отношений проскочить?

Шалишь!

Скопом стопчут и схарчат без соли.

Вопрос с кроватями решился просто. Нашел в начале девяностых под Клином заброшенный и основательно разграбленный пионерлагерь от закрытого уже московского завода. Только железные кровати и остались. Окна и те битые. Остальное всё уже растащили. Там даже сторожа не было.

Мы и вынесли оттуда две сотни кроватей – нам будет достаточно на первое время. Даже с продавленными панцирными сетками брать не стали. Половину теплушки ими забили уже в разобранном виде.

Матрасы там уже украли до нас. Но сделал я в одном кооперативе в 1980-х заказ на сенники, каковыми мы в археологических экспедициях обходились. Думаю, мужики от сохи не больше привередливы, чем московские студентки. А солома ни разу не проблема. Только в первый раз ее и завезти придётся. А дальше своя вырастет.

После решения основных вопросов обеспечения быта, возил от квази-интендантов списанный шанцевый инструмент с длительного хранения, умывальники алюминиевые с соском, вёдра, косы и грабли. Хозяйственное мыло ящиками.

Достал ручной станок дранку лущить. Новенький. А воск в Беловодье найдём. Вот и решена проблема с кровлей. Не андулин же с металлочерепицей мне в прошлое таскать ««патриком»».