Текст книги "Заповедник "Неандерталь". Снабженец (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Старицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Это да. Все приказчики первым делом на это обращают внимание. Но как только им продемонстрировать из-под белоснежной крахмальной манжеты с золотой запонкой наручные часы ««Бреге»» из моего времени, да на золотом браслете, то цепочки через пузо уже не котируются. Наручные часы – новинка в этом времени. Для автомобилистов и авиаторов. Запредельно круто.

Да и посмотрев на ярмарочные цены, понял я, что фирма Ротштерн с нас содрала совсем не по-божески за мои обновки. Но пошито всё было быстро (за три дня) и качественно. Аксессуары подобраны со вкусом. Обувь удобная. И всё – с доставкой на дом. Никуда ходить не пришлось. Сервис!

Ценами я тут толстую тетрадку исписал – потом с девяностыми сверю и со своим ««осевым временем»». Откуда что выгоднее тащить раз уж подписался трудиться снабженцем.

Однозначно понял, что инструмент для ручного труда я со своего времени вывезу. Он у нас качественней. Даже китайский. А тут еще эргономикой и не пахло. И сталь на него пошла… скажем так: по остаточному принципу.

– Степаныч.

– Ась? – обернулся ко мне проводник.

– Если ты у меня племзавод конный собрался ставить, то мне кузня нужна будет. Одних подков понадобиться – жуть просто.

– Не в этот заход. На сегодняшний обоз у меня всё расписано. Если в твоей фуре место останется – бери.

Но вместо кузни я купил ««Маузер С96»». Как узнал, что почти до Гороховца обозом пойдем по местным дорогам через дремучие леса, и только там уже ««окно»» откроем, так и озаботился.

И плащ-пыльник себе английский выбрал. А то новую одежку жалко, а переодеваться в то, в чём сюда прибыл, никак не хотелось. Привык я уже быть ««степенством»». К хорошему быстро привыкаешь.

Оставшееся место в своей фуре я Тарабрину отдал, под его товары. Самому сначала с Василисой перетереть надо такую тему. Что нам надо будет с других времен завозить, а что на месте брать и почём.

В самый последний момент загрузил я подарок своей женщине – ножную швейную машинку ««Зингер»». И пачку иголок к ней. Отрезов дюжину разной материи. Пуговицы да крючки до кучи.

Сели в двуколку вдвоем с Тарабриным и поехали.

Остальной обоз – за нами.

Тарабрин правил моей кобылкой – у него опыта больше. И если по честному, то у меня его пока совсем нет.

– Сколь тянут наши лошадки чистого груза? – спросил я, оглядываясь на обоз, когда выехали из Нижнего на Московский тракт.

– Соли – сто пудов на фуру, – охотно откликнулся Тарабрин. – Остального барахла поменьше вес будет. И это ты на пару коней дели. Можно было бы и больше нагрузить, но тогда бы мы тихим шагом шли. Мы зачем тяжеловозов покупаем? Дешевая крестьянская лошадка больше двадцати пудов на телеге не потянет. В край – двадцать пять. И телега крестьянская далеко не фура по размеру.

– Что ж крестьяне на тяжеловозах не пашут? – спросил я.

– В Англии на шайрах еще как пашут, – улыбнулся проводник.

– В Англии и ружья кирпичом не чистят, – кинул я цитату из Лесковского ««Левши»».

Тарабрин на мою эскападу внимания не обратил. Продолжил свою речь, как бы я и не перебивал его.

– Для русского крестьянина тяжеловоз дорог и кормов больше потребляет. А корма… по весне полкрыши соломенной со своей избы худобе скормят. Иной раз на подвязках в конюшне до первой травы коня держат. Битюг – лошадь ломового извозчика, а тяжеловоз в России для купеческого обоза. Иначе не окупить его содержание.

– Соль можно и волах возить, как чумаки в старину, – выдал я своё видение проблемы. – Волов-то у вас в достатке.

– Можно, – согласился Тарабрин, – только это будет долго и очень медленно. Исторически чумаки соль в Крыму летом добывали, а осенью развозили на волах ее по северным землям, аж до Новгорода. И к лету обратно в Крым возвращались. У нас пока на севере никто не живет. Так что на хороших тяжеловозах только через Крым будет быстрее оборот, хоть волы и тянут груза больше. Сам увидишь, как осенью в станицу Темрюкскую народ на большую ярмарку потянется. На волах. На тех же, что и пашут. Но большинство – на осликах. Так расходов меньше.

– А с дикими людьми, когда торгуешь?

– После осенней охоты и ярмарок. По первому снегу. Сам увидишь эту нашу с ними ««немую торговлю»».

К моему, наверное, сожалению, никаких дорожных разбойников мы не повстречали. И опробовать свой ««маузер»» мне не довелось.

А вот ««окно»» для такого длинного обоза пришлось удерживать вдвоём. Мало того, что обоз длинный. Так он еще по лесному просёлку не шибко скоростной.

Василиса, когда я ей за ужином расписывал картины будущего совместного хозяйства в Крыму, положила вилку на стол со стуком.

– Какое совместное хозяйство, Дмитрий Дмитриевич, может вообще быть? Когда ты мне даже предложения не сделал.

И смотрит строго своими синими брызгами.

– Ну, считай, что я сейчас его делаю, – ответил несколько смущённо.

– И под венец поведёшь? – спросила с подозрением.

– Поведу, – ответил я. – И подарок я тебе, как невесте, привез – швейную машинку.

И был моментально активно зацелован прямо в вагоне-ресторане под удивлённый взгляд кухарки.

А уж как ночью меня любили…

Наутро, скорее всего от кухарки, вся округа знала, что Василиса-бобылка замуж выходит. За пришлого барина.

Тарабрин просто светился от хорошего настроения.

– Крайнюю теплушку, что под золотом была, бери себе под склад имущества для будущего твоего маетка. Тебе всего много чего понадобиться. А от меня подарки еще впереди будут. И это… Ваньку-лошадника к себе забирай. Он у графа Орлова-Чесменского в имении в первых конюхах ходил. Я его после эмансипации крестьян к себе соблазнил переехать всего три года назад. Он пока холостой, но вроде как справную девку себе присмотрел уже. Вот вас вместе и повенчаем на ярмарку.

– Меня с Ванькой? – прикололся я.

– Нет. Тебя с Василисой и Ваньку с его пассией.

– Тогда путь он, пока в Крым я не перебрался, у тебя при лошадках побудет. Осчастливь человека. Заодно пусть и за моей кобылкой присмотрит. Чем он у тебя раньше занимался?

– Свиней забивал и на рынке в Москве мясом торговал.

– Двадцатого века, значит, не боится. И паспорт имеет? Тогда, если всё по уму делать, то мы с ним еще в девяностые смотаемся. В то горькое время, когда племенных лошадей по цене мяса продавали. И владимирских и советских тяжеловозов. Эти не хуже волов воз потянут.

– Как знаешь, – согласился со мной Тарабрин. – Но на охоте я Ваньшу с тобой рядом поставлю. Привыкайте друг к другу.

В первый день большой охоты я расстрелял полсотни патронов, но убил всего одного гуся. Хотя, казалось бы, летят птицы просто толпами и промахнуться невозможно в принципе. Но вот, поди ж ты…

Ванька, со мной в одной лодке охотился. Стрельнул из своей тульской двудулки, дай бог, десяток раз, но затрофеил пяток гусей. И смотрел на меня с некоторым превосходством.

– Трех еще не достать нам, барин, – сокрушался лошадник, – в густые камыши упали.

Я считал себя вполне опытным охотником. Но современные мне дикие гуси вели себя совсем иначе, имели совсем другие повадки. И охотились на них мы в моём ««осевом времени»» совсем по-другому. Маленькие косяки гусей у нас в ХХ веке перелетали.

– Как это у тебя так ловко получается? – удивился я, когда мы всех своих битых гусей из воды выловили.

– Торопишься ты, барин, – выдал мне характеристику напарник, – Мне так невместно. Патрон дорог. Батька покойный за каждый промах сёк меня безбожно. Вот и выучил.

Но больше всего птицы набили крестьяне с луками и стрелами. У тех вообще промахов не было. Ванька сказал, что летом они так, походя, фазанов стрелой бьют. Птичьего мяса всем хочется, а дома держать кур – так ястребы не дремлют, так норовят всех утащить. Вот и не рискуют больше.

Не был я на этой охоте добытчиком знатным. Хоть и имел самое навороченное помповое ружьё. И это меня несколько расстраивало.

Вечерами, как водится – костёр, водочка, жареный на вертеле гусь и охотничьи байки. И многочисленные сожалительные вздохи, что гусь нынче не тот уже пошел. Раньше его можно было просто подойти и палкой бить. Деды так и делали, в первые года жизни на Беловодье.

Понятно стало, почему и ярмарка после большой охоты. Битого гуся везли возами и продавали всего по три медяхи за тушку в три кило. И не столько на мясо гусей покупали, сколько на пух и перо. Но продавали дичь только целой тушкой.

Медные монеты были боспорского образца – с осетром на аверсе. Все же непонятно мне, чего так боится Тарабрин археологов будущего. Они если чего не понимают, что не укладывается в их теории – в запасниках прячут и народу не показывают. Как и понятные всем собрания античной эротической терракоты и росписи на керамике.

Я свои трофеи Василисе отдал. Пожелал, чтобы мне запекли гуся с яблоками. И жир, вытопленный с него собрать – зимой от обморожения пригодиться. И не только морду лица от мороза мазать, но и обувку кожаную им от воды предохранить. Остальных двух закоптить после засолки.

За специями пришлось опять в Москву ««осевого времени»» мотаться. Тут с ними бедно. Соль, лук да чеснок. Еще петрушка с укропом. И вроде всё. Даже лаврушки не видно, хотя в моём времени растут эти кусты в Крыму как сорняк.

И кукурузных полей я тут не заметил. Как и помидоров с подсолнечником – шифруется проводник. Колумба ему жалко. Хорошо хоть огурцы с капустой есть, которые на Русь вроде как с византийскими попами только пришли.

Ладно, подождём маленько, в Крыму я сам себе хозяин буду.

Зато арбузы продавали только фурами. За две серебряные монеты – фура. Помню, в моем детстве на Волге деды рассказывали, что фура арбузов при царе стоила всего рубль. Судя по весу, эти две боспорские серебрушки были царскому рублю равны. Оно понятно – бахча не у всех. Ее же караулить нужно. Хотя бы от волков. А не в каждой семье можно выделить на то в страду работоспособного человека. Пусть и пожилого ««деда бахчевного»».

Василисе из своей Москвы привез подвенечное платье из пафосного салона на Садовом кольце. За 900 у.е. Цвета чайной розы – ну не девочка же она, чтобы замуж выходить во всём белом и с фатой, которая у русских, как западный флёр-д’оранж – символ невинности. Лиф богатый с вышивкой гарусом, стразами и искусственным жемчугом. Юбки пышные на кринолине, до пят – как тут и положено. А чтобы декольте задрапировать взял отрез газового муслина той же расцветки, только чуть-чуть темнее. А то Васька наотрез откажется в храм идти с голыми плечами. Я ее уже немного изучил.

Можно было и какой мастерице в Москве пелеринку из макраме для Васьки заказать. Да возиться не захотел. Машинка швейная есть – пусть сама свой синдром невесты обслуживает. К тому же пелерина закроет часть красоты жемчужной вышивки лифа.

Перевезли нас через пролив паромщики на плоскодонках, на которых руду железную с крымского берега поставляют кузнецам. Меня, Ваньку, и еще троих тарабринских помогальников. С лошадьми. Обратный путь оговорили с ними и через неделю они будут нас ждать в бухте.

Нас пятеро и семь лошадок – две вьючные. Припасов на неделю, не больше. Хоть под вьюк взяли арденов, но все равно больше 150 килограмм ему на хребет не повесишь. Но и это в полтора раза больше обычной лошадки. Моя донская рыжуха максимум что потянет – это два вьючника по 50 кило. Кстати фанерные вьючники я притащил из своего ««осевого времени»» с экспедиционной базы Академии наук. Дешево. Списанные уже по времени эксплуатации, но это по дате, а так – мало юзаные. Каждый арден тащил четыре таких вьючника и палатку сверху. С кошмой. Вьючники были нагружены на две трети, так что шли мерины легко.

Я на своей Рыжухе верхом, на английском седле. Спутники мои седлали что-то вроде драгунских седел с высокими луками, на которые они вешали ружья. Один я, как казак, с ««мосинкой»» наискось через плечо. (Ремингтон к вьюку приторочен).

Выехали мы на разведку местности. Своими глазами глянуть, ногами потоптать, да и кроки составить. Карты из моего времени тут не катят – всё за сорок тысяч лет тут сильно поменялось. Особенно береговая линия. Да что за такое длительное время говорить, когда античный греческий город Фанагория, основанный за полтысячи лет до Рождества Христова, в моём ««осевом времени»» наполовину под водой Таманского залива. Вот и гадай: то ли море поднялось, то ли земля опустилась.

Но карту топографическую я с собой имел. Для сравнения – где будет безопасно от природных катаклизмов, и где люди изначально селились. Не методом же тыка места для жительства людьми выбирались и столетиями стояли на одной и той же локации.

Река, которая, в будущем, будет делить город Керчь пополам, вопреки моим ожиданиям, была полноводной и наши плоскодонные галеры в нее свободно вошли.

Ожидал я увидеть голую степь, а застал дубовый лес.

Вспомнил, как в экспедициях археологи постоянно в степях Керченского полуострова тягали из раскопов дубовые корни. Сводить эти дубы начали еще греки, продолжили турки и окончательно извели русские на Черноморский флот. Борт парусного линейного корабля от полуметра до метра в толщину. Дубовой доски внахлёст.

Отпустили корабелов и стали ставить лагерь на пригорке около игривого ручья, что журчал между крупных окатышей.

Лошадей расседлали, стреножили и пустили пастись.

Поставили палатки.

Развели костер. И помогальники стали готовить ранний ужин. Кулеш простенький. Но я в походе разносолов и не ждал.

– Барин, – Ваньша подсел ко мне, закурившему толстую асмоловскую папиросу из египетского табака. – Мне тут для коников степь нужна, а не лес.

– Будет тебе степь. Завтра. Южнее. – Ответил я, выдыхая ароматный дым. – Но и этот лес я сводить не дам. По крайней мере, на две версты от берега, чтобы река не обмелела. Завтра всё своими глазками посмотрим: где, что. Ты людей в ночное определил? Чтобы волки коней не задрали, а заодно и нас.

– Будет сделано. Хотя сейчас волки сытые. Не до нас им. Молодь ростят.

– Но на всякий крайний случай, пусть, когда мужики спят, ружья, заряженные, под рукой держат. А тебе вот – держи.

Я протянул Ваньке ««маузер»» в деревянной кобуре.

– Пошто ты меня, барин, так вооружаешь? Не по чину мне, у меня и двустволка есть. Да и пистолет – баловство здесь.

– Ты теперь, Ваньша, человек начальный. Статусный. А статус должен быть зримым. Завтра покажу, как его собирать-разбирать, заряжать и чистить.

– А вы как? – прям искренняя забота в глазах о начальнике.

Но я уже с ««маузером»» разобрался и понял, что такая архаическая конструкция не по мне. Да и заряжание мешкотное – сразу трёх рук требует. Так что пусть его Ванька таскает – гордится.

– А у меня вот эта игрушка есть, – вынул я из вьючника кожаную кобуру с ««саважем»». Кобура к нему подошла от ««макарова»». Показал коневоду свой пистолет. – Мне достаточно.

– Ну, коль так, то спаси вас Господь, барин, за честь. – Иван встал и поклонился.

– Садись. В ногах правды нет, – осадил я его с благодарностями. – Ты у графьёв Орловых конями много занимался?

– Посчитай, с сопливого детства при конюшнях.

– И рысаков их знаменитых видел?

– При них и состоял. Отец мой, хоть и в крепости пребывал, но главным конюхом начальствовал в ХреновОм, это в Воронежской губернии имение графское, от императрицы дарёное. Там он главный коневод был. А как тятя мой помер, а там и матка вслед ушла, то сослал меня графский управляющий в другое имение, под Москвой, где тож конезавод был, пожиже, в ём для ««густоты»» рысаков с разными тяжеловозами скрещивали – не в тройки, а под карету ладили. А там наследники графини это имение продали, а новый барин – тут как раз царский указ об освобождении от крепости вышел – и выгнал нас на волю. Как есть, в чём стоял, сколь в кармане было. Ежели бы Иван Степаныча на своём пути не встретил – был бы босяком. А неохота мне босячить.

– Тарабрин сказал, что ты на брежневские рынки с ним ходил.

– Так и есть. А между такими походами – при конюшне его. У меня там и чуланчик свой устроен – люблю лошадиный ««хрум»» слушать, когда они овес или еще какое зерно поедают – убаюкивает. Нет для меня лучше музыки.

– Значит, селекцию вести можешь? – сделал я вывод из беседы.

– Ась?

– Ну-у-у-у… – пояснил я попроще. – Скрещивать лошадей так, чтобы они стойко передавали потомству породные признаки. Вести родословные книги. Отбраковывать не подходящих на племя лошадей. Ты вообще грамотный?

– Читаю, пишу, до тыщи считаю. Я так тебе, барин, скажу, что основа породы – жеребец, а кобыла – она и есть кобыла. Когда крови лошадей мешаешь, то в брак половина жеребят улетает. Тех кастрировать – и в продажу меринами. А с кобылами еще посмотреть надо. Бывает лошадка неказистая, а от хорошего жеребца доброе потомство даёт.

– Годится. – Принял я окончательное решение. – Беру тебя главным конюшим. Потому и пистолет тебе подарил. Пошли к костру. Пахнет уже вкусно. И да… Фамилия у тебя, какая?

– Ась?

– Ну… кличка деревенская.

– Шишкины мы, барин.

На следующий день добыл я сайгака через оптику из винтовки. Метров с пятисот, чем удивил своих помогальников.

– Не-е-е… с австрийской винтовки так не получится, – подвел итог охоты Шишкин.

– Получится, – ответил ему я, – если оптику поставить. Сам глянь.

И дал ему в руки снайперскую ««мосинку»».

Ванька, недолго думая, припал к окуляру, выстрелил и ранил еще одну сайгу. Уже отбежавшее стадо паслось метрах в восьмистах.

– Ну и зачем нам столько мяса? – спросил я. – Мы как мы его хранить будем?

По ванькиному знаку два помогальника резво поскакали в степь за добычей.

– Прости, барин, не удержался, – повинился Шишкин. – Но патрон зря не сжег.

Мы как раз выехали с поросших лесом высоких холмов в иссеченную балками лесостепь. Я сначала использовал оптический прицел как монокуляр, оглядеться – за биноклем во вьючник лазить было лень, а потом, поймав в перекрестие сайгака, выстрелил. И попал!

Оставшийся помогальник, стреножив коней, стал собирать хворост на костёр.

– Привал, – сказал я обречённо, принимая от Ивана винтовку. – Что в обед будет?

– Шурпа и шашлык,-отозвался от костра помогальник, отзывающийся на имя Сосипатор. Мужик лет сорока, бородатый до глаз и с разбойничьим взглядом.

В степи треснул выстрел, и по небу поплыло облачко сгоревшего дымного пороха. Сайгу добили – понял я.

Коней опять расседлали, стреножили и отправили пастись. Судя по их передвижениям, местная трава им по вкусу пришлась.

Пук этой травы Шишкин мял в руках, нюхал и на зуб пробовал.

– Наверное, дождь тут надысь шел, – вынес он своё заключение, – А так обычно трава тут суше. Но добрая травка. На сено годится, особливо, если ранним летом косить, когда она еще зелёная, высокая и под солнцем не выгорела. И дикими стадами не вся подъедена.

– Прокормим табун? – спросил для проформы.

– И не один табун тут прокормим, барин, – отозвался он. – Сколь жеребцов будет – столько и табунов получится. И на каждый табун – пастух. Да конюхи. Да пахари. Да бабы ихние. Большое село получается. И без коновала совсем никак. Но с такой охотой первые годы можем без овец и свиней тут прожить. Разве что коров молочных держать.

– А кобылье молоко?

– Дык не каждый его пить способен. На кумыс рази ж тока. Дык и не татары мы, любителей таких мало. Хотя в жару жажду кумыс сильно отбивает. Лучше только шубат из верблюжьего молока. Но верблюдов содержать – высокое искусство.

– А козы?

– Козы да… Без козла в каждую конюшню не обойдемся. А козам козлы нужны, иначе от них молока не дождаться. Так что прав ты, барин, по первой и без коров проживём. Волами нам рази ж тока целину по первости поднять – то их арендовать можно на сезон, а потом уже и наши тяжеловозы в силе новины орать будут. Коли не сохой, а правильным плугом.

И смотрит пытливо.

– Будут плуги, – ответил я на невысказанный вопрос. – И косилки конные будут.

Прискакали добытчики. Быстро разделали в сторонке антилоп. Что нам на обед не подошло – в землю прикопали вместе с костями и шкурами.

– Соли с собой надо брать много, чтобы шкуры домой возить, – пояснил мне их действия Сосипатор. – Без соли шкуры гниют быстро.

Шурпа с парного мяса готовилась всего минут за пятнадцать. Вкусно! Как язык не проглотил, не помню уже.

А вот шашлыка, как такового, не вышло. Маринада у нас с собой не было. Так… жаркое на прутиках лещины.

За едой зацепился я языками с Сосипатором, как лучше мариновать мясо для шашлыка. Оба знали массу рецептов. Но к общему мнению так и не пришли.

Сосипатор, узнав от меня, что был я не только на Северном Кавказе, но и в Грузии с Арменией и даже в Турции, меня зауважал. Похвалился только, что сам он ««на Кавказской линии»» в крепостицах и батарейках служил.

Облопавшись, как всегда впал я в благодушное настроение.

– Не обижаешься, Иван, что я тебя, считай, с первой брачной ночи сорвал сюда? – подозвал я своего конюшего.

– Какие тут обиды, барин, когда впереди у нас тут такое большое дело, – вздохнул Иван.

Чувствовалось, что он бы с охотой сейчас под периной у горячего бока жены полежал бы. Но… Лошадей он любил больше.

– Вот и давай под него место искать. Тут зимой северо-восточные ветра жутко злые. Так что нам от них надо либо лесом прикрыться, либо в балку уйти, чтобы ветры поверху прошли и нас не задели. И воду рядом надо искать. Много. К реке на водопой отсюда не нагоняешься. И людям надо пить, мыться и стираться.

Говорю, наставляю, а сам свадьбу вспоминаю. Сорвались мы сюда с Ванькой, от медового месяца только недельку откусив. Погода поджимала. Не хватало нам на обратном пути в проливе попасть в шторм. Можно было бы и через какое другое время пройти транзитом, только зачем? Местных уроженцев так не протащишь. А по земле дороги и направления заранее разведать надо. Чтоб потом толпой не мыкаться.

В Темрюк на ярмарку мы с Василисой и будущей четой Шишкиных поехали на моей машине, как заведено – лентами украшенной, с куклой на бампере. На ней же и к церкви подкатили.

А когда Василиса вышла из ««Джетты»» в своем подвенечном платье за 900 долларов – народ ахнул. А Васька продефилировала мимо них с гордостью королевы. Ей очень понравилось, что все бабы ей завидуют, а молодые девицы ею откровенно восхищаются. Мечта любой женщины – все смотрят только на неё!

Шишкинская Анюта на ее фоне вообще внимания не вызвала.

Я был в темно-синей тройке от Ротштерна и черном касторовом котелке. Ботинки на мне были из моего времени. Недорогие, на резиновой подошве. Но тут – это круто. Ни у кого такого нет.

Тарабрин меня удивил, расстелив от машины до паперти ковровую дорожку, по которой мы и прошли в церковь. Тривиальную такую ««кремлёвку»» из нашего времени, красную с зелеными полосами по краям.

Посаженным отцом и у Василисы, и у Ваньши выступал сам Тарабрин. Тоже нарядно одетый. Но по местной моде. Как и вторая пара брачующихся.

В храме было сумрачно, только лампадки у икон мреяли в волнах ладана. И свечи горели в шандалах, но большого света они не давали.

Владыко Пимен – местный епископ, венчал нас самолично. Скорее всего – из уважения к Тарабрину. Кто я для него? Даритель жестяной галлонной канистры греческого ««деревянного масла»» [Деревянное масло – мало плодов оливкового дерева] для лампад. Запаса нарда и ладана, вывезенного из 1913 года. Ящика красных церковных свечей из Софрино. А Тарабрин тут – о-го-го. Непререкаемый авторитет.

На Васькины плечи и руки, прикрытые только муслином (блузку из него под платье она сама на швейной машинке сострочила, как и лёгкую косынку из него же), священник только головой покачал, но вслух ничего не выразил. Только карими глазами сверкнул непонятно.

После того как подержали над нами позолоченные венцы, провели нас вокруг аналоя, и хор отпел ««Исайя, ликуй…»», владыка Пимен прочел длинную проповедь о женской скромности в браке. И что ««жена да убоится мужа своего…»» Кольцами меняться, тут не было принято.

Потом был брачный пир под открытым небом. Васька продрогла, но, ни в какую, не позволяла хоть чем-то прикрывать красоту своего наряда. Имеет право – её день. На этот случай я заранее антибиотиками и жаропонижающими запасся. Но не пригодилось. Отогрелась Василиса на обратном пути – я в машине печку включил.

Дорога обратно быстро пролетела. Пусто. Все или на ярмарке или по домам сидят – работы в поле закончились. По местным правилам мы с Василисой ничего не пили и не ели. Сидели болванчиками за пиршественным столом и только скромно целовались, вставая под крики ««Горько!»».

В вагоне готовить ужин, бурчащий угрожающими нотами, живот не позволял. Перекусили шпротами и консервированным колбасным фаршем из моего времени с чаем фабрики Высоцкого. С местным хлебом.

И в койку… Рембрандта читать.

А чрез неделю – из койки и в путь.

Василиса мой отъезд приняла со смирением. Надо – так надо. Дело – прежде всего.

Как не жаль было расставаться – за эту неделю жена расцвела и, как мне показалось, даже помолодела, – но, пересилив себя, вытащил свои походные вещи в тамбур.

А тут и Ваньша нарисовался, ведя в поводу мою уже оседланную рыжуху и ардена с одним пустым вьючником из четырёх – для меня.

А за ним наши помогальники с остальными лошадьми подтянулись.

За неделю облазили мы практически весь Керченский полуостров.

Турецкого вала, как и ожидалось, еще нет. И пока он тут и не нужен, как оборонительное сооружение. Нет еще тут враждебных масс конницы, и долго еще не будет.

Северный берег отличался не сильно от моей карты. Суши было больше. Дюны. Азовского моря нет. Вместо него болота с многочисленными островами, но болота не гнилые, проточные. И Сиваша, какой я знал – тоже нет. Так… мелкое грязевое болото. Арабатская стрелка отсутствует. Так что соли с Сиваша мне не добыть. Нет тут еще того природного испарителя, который появится в будущем.

Южный берег отличался сильнее, но узнавался по оконечности плато, после которого низина уходила к морю с солидным понижением рельефа. Далеко море, еле видно. Низина зеленая, в отличие от светло-бурого плато. И чистое Серенгети, как его любят показывать по телевизору. Стада копытных бродят большие, и бизоны, и туры, и тарпаны, и антилопы еще какие-то, но не сайгаки. Даже страусы бегают. Воздух тут был более влажный, чувствовало близость моря. Пока еще озера, типа Каспия.

В бинокль заметил львиный прайд, доедавший дикую лошадь.

Рай для охотника.

А для крестьянина?

Вернулись к лесистым предгорьям. И там уже подобрали почти плоскую площадку для будущего племзавода. Около водопада, переходящего в небольшую речку, которая уже начала вымывать новую балку. С севера выбранное место прикрывали лесистые холмы, с юга место, открытое лесостепи, на плато. Вроде то, что надо. И гору Митридат отсюда видно. Река недалеко.

– Просеку в лесу пробьем к реке, и будет там большой водопой. – Сказал Сосипатор.

– И заодно продув для северных ветров, – усмехнулся я.

– А мы хитро, – возразили мне. – Немного в стороне и с коленом, а то и двумя.

– Кривоколенная просека, – хохотнул я.

– Именно, – поддержал Сосипатора Иван.

– Привал, – скомандовал я. – Завтра площадь эту обмеряем и домой. Готовиться к весне. Завод будем ставить кремлём. Стены от диких зверей и от диких людей. Конюшни к стенам квадратом. В центре – манеж. Кто с лозой ходить умеет?

– А зачем колодец, когда водопад есть? – возразили мне.

– За надом, – отвечаю. – Воды много не бывает. Бывает ее мало. Именно здесь. А мы не верблюдов собрались разводить, а коней. А лошадь пьет как лошадь. И ее еще мыть надо время от времени.

Помню я проблемы с водоснабжением Керчи в моем времени. Так что опаску имею.

Народ веревками площадку меряет. Не ждет до завтра.

Я смотрю на водопад и прикидываю, как его приспособить к энергообеспечению. Всё не на дырчики бензин привозной тратить, хоть он в Америке шестидесятых дешевле газировки.

Америка… Мечта… Всё откладывается и откладывается.