Текст книги "Враги"

Автор книги: Дмитрий Шидловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

– Очень интересно, – пробормотал Санин.

– Ничего не понимаю, – буркнул Алексей. – Что происходит?

– А это, судари мои, нам еще выяснять и выяснять, – отозвался Санин. Пока ясно только то, что здесь Петербург начали строить еще в Средние века и занимались этим рыцари одного из западноевропейских орденов...

– Тевтонского? – предположил Павел.

– Стоп, коллега, – прервал его Санин, – мы с вами исследователи и имеем право опираться только на факты. Скажите спасибо, что мы попали не в средневековье, когда каждый неверный шаг мог бы стоить нам голов. Здесь пока времена поспокойнее, погуманнее... но все равно, ни в сумасшедший дом, ни в контрразведку лично мне бы не хотелось. Фактов у нас слишком мало, делать выводы слишком рано. Но я уже понял следующее. Здешний Петербург заложен в Средние века. До восемнадцатого века это была столица отдельного государства с монархической формой правления. Пока все. Сейчас уже поздно, посему возвращаемся в гостиницу, ужинаем, поскольку на обед в центре города у нас, полагаю, денег недостаточно. А завтра – снова сбор информации.

– А где мы вообще? – недоуменно произнес Алексей. – Не могу сориентироваться.

– Здесь все просто, – ответил Санин. – Тут, где мы стоим, в нашем мире был шведский город Ниен и крепость Ниеншанц. А в наше время на этом месте располагается Большеохтинский мост. Кажется, те, кто закладывал здесь город, куда лучше умели выбирать места для градостроительства. В отличие от дельты, наводнения здесь гораздо менее опасны.

***

На следующий день после завтрака, состоявшего из каши и горячего чая, которые им подали в трактирчике на первом этаже гостиницы, Санин выдал Алексею и Павлу по рублю и скомандовал:

– Расстаемся до вечера. Если каждый пойдет своим путем, узнаем втрое больше, чем если ходить скопом. Задача на сегодня: собрать максимум информации и по возможности найти себе занятие и способ хотя бы как-то прокормиться в этом мире. Общую легенду поддерживаем ту же, что и в первый день. Меньше болтать, больше слушать, дурацких вопросов, которые могут вызвать подозрения у окружающих, не задавать, денег зря не тратить. Все, по коням.

– Так что делать-то? – растерянно спросил Алексей.

– А это вам, сударь, решать, – смягчился Санин. – Запомните только: чем быстрее каждый научится действовать в этом мире самостоятельно, тем больше шансов выжить у нас всех.

– Вы прямо как полковник перед строем, – улыбнулся Павел.

– Всякое было, – неопределенно отозвался Санин, поднимаясь и всем видом давая понять, что разговор окончен.

***

Через одиннадцать часов, когда летнее солнце уже низко склонилось к горизонту, Алексей, с трудом переставляя натруженные за день ноги, приблизился по коридору к комнате, толкнул дверь и вошел. Санин и Павел уже были там, и, сидя на кроватях, вели негромкий разговор.

– Ну вот и мичман Панин, – широко улыбнулся Санин, – а то уж полночь близится. Присаживайтесь, граф, рассказывайте.

– А вы что узнали? – устало произнес Алексей, опускаясь на кровать.

– Вот вас и ждем-с, чтобы впечатлениями обменяться, – ухмыльнулся Санин. – Ну-с, излагайте.

– Я, значит, по городу ходил, – начал Алексей. – В общем, Петербург это столица Российской империи. Император – Николай Второй. Тот же самый, портреты я видел. На левом берегу – город восемнадцатого века. Эрмитаж, Адмиралтейство, Исаакий, все как у нас. Есть даже Невский проспект – идет от Адмиралтейства к Николаевскому, сиречь Московскому, вокзалу. Все то же, только островов меньше. Западная окраина города заканчивается у Фонтанки, но это уже рабочая слобода. Дельта абсолютно не обжита. До восемнадцатого века люди селились в основном на правом берегу. Здесь есть университет. Как оказалось, город заложили немецкие рыцари еще в тринадцатом веке, отвоевав эти земли у Новгорода. Тот замок, на берегу, – бывшая резиденция гроссмейстера. Сейчас там тюрьма, полный аналог нашей Петропавловской крепости. Мостов через Неву пять. Вокзалов пять, как и у нас: Финляндский, Николаевский, Варшавский, Балтийский и Витебский.

– В Петербурге перед Первой мировой войной был еще шестой, Сестрорецкий вокзал, – заметил Санин. – Позже его демонтировали. Это все?

– Больше пока ничего не удалось узнать без расспросов, – пожал плечами Алексей. – Ах да, все говорят, что со дня на день будет объявлена мобилизация в ответ на ультиматум, объявленный Австрией Сербии. Кое-где уже открылись пункты для записи добровольцев.

– И что? – склонил голову набок Павел.

– Я записался на флот, добровольцем, – почему-то глядя в пол, произнес Алексей.

– Ты – что?! – подскочил как ужаленный Павел. – Ты – на войну?! Дурак!

Алексей сидел молча.

– Спокойно, – произнес Санин. – Ваш доклад принят, граф. Теперь вы, Павел.

Павел безнадежно махнул рукой в сторону Алексея, опустился на кровать и рассказал:

– Я тоже гулял по городу. Общее впечатление такое, что этот Питер более многонационален, чем в нашем мире. Здесь живет очень много немцев, еще потомков тех, кто переселился сюда с орденом. Так мне сказал один лавочник. Много финнов. Я послушал разговоры на улицах. Как ни странно, перспектива войны с Германией не сильно шокирует даже здешних немцев. Все уверены в том, что война будет короткой и после победы Россия выйдет на Балканы и присоединит Константинополь, то есть Стамбул*. Имперское мышление преобладает даже среди рабочих. Заводов здесь много. Все окраины в различных промышленных предприятиях.

* Сейчас уже прочно забыто, что именно упрочение влияния России на Балканах, захват Константинополя и выход на Средиземное море считались основными стратегическими интересами империи в Первой мировой войне. Тем, кто хочет более подробно познакомиться с этими фактами, советую взять в руки мемуары Пуришкевича и Родзянко.

– Вот, господа, – произнес Санин. – Любуйтесь тем, как творится история. Готовится всемирная бойня, а куча недоумков в Петербурге, Берлине, Вене, Париже и Лондоне орут во все горло и радуются, что их сейчас погонят на убой. Потом устанут сами от себя и пойдут свергать правителей, вменив им в вину их грехи и свои собственные. Павел, у вас все?

– Еще я устроился учеником в депо Финляндского вокзала. Двадцать рублей в месяц, – буркнул Павел.

– Хорошо, – кивнул Санин, обводя спутников взглядом. – А я, знаете ли, весь день в библиотеке провел и вот что выяснил...

При этих словах оба студента понурились. Простая идея посетить библиотеку почему-то не пришла в голову ни одному из них, о чем теперь приходилось только сожалеть. Санин же невозмутимо продолжил:

– Этот мир развивался строго аналогично нашему до тринадцатого века. В сороковых же годах этого столетия на Псковских и Новгородских землях возникла усобица. Часть бояр желала создания самостоятельных государств, ориентации на Западную Европу и превращения Новгорода и Пскова в ганзейские города. Другая часть делала ставку на патронаж приснопамятного Александра Невского и союз с татарами. В принципе, ничего нового здесь нет. У нас было то же, но победила партия Невского. А вот здесь Александр Невский подозрительно удачно для западников скончался в тысяча двести сорок первом году. Похоже, отравили. Дальше, центром прозападной партии становится Псков, центром партии восточной – Новгород. Очень скоро в войну вмешиваются немцы. Тевтонский орден. Они выступают на стороне Пскова, разбивают новгородскую рать и с согласия псковитян отторгают земли вокруг Невы и называют их Ингерманландией. Потом, в тысяча двести сорок третьем, они вместе с псковитянами берут Новгород. Новгород и Псков становятся независимыми государствами, но через два года вынуждены принять протекторат ордена. Чтобы упрочить свое положение в этих землях, в тысяча двести сорок седьмом году немцы закладывают Петербург как крепость, запирающую водный путь на Балтику и в Европу, и как торговый город. В тысяча двести пятьдесят шестом году Тевтонский орден раскалывается. В нашем мире всего лишь был переворот со свержением гроссмейстера, решившего перейти от союза с императором Священной Римской империи к союзу с римскими папами, а здесь этот гроссмейстер бежал в Петербург и объявил о создании Ингерманландского ордена. Ордену удалось выжить и даже расшириться. В тысяча двести шестьдесят девятом году рыцари пытались покорить оставшуюся Русь, но были разбиты объединенным русско-татарским войском в битве при Торжке. Таким образом, на территории известной нам западной части Ленинградской области возникло орденское государство, распространившее протекторат, да и фактически управлявшее на Новгородских и Псковских землях. Оно успешно просуществовало более ста лет, но в тысяча триста семьдесят пятом году великий инквизитор, заручившись буллой антипапы Климента Четвертого, провозгласил себя королем Ингерманландии Иоахимом Первым и постарался свергнуть гроссмейстера. Возникла усобица, в которой, как обычно, проиграли оба. Ослаблением немцев воспользовался некий князь Андрей, предводитель русской повстанческой армии, сумевшей захватить власть в Ингрии, а потом и создать единое государство Северороссию, Ингрию, Новгород и Псков. Кто был этот Андрей, мне выяснить не удалось. Старые летописи выводят какую-то хитрую генеалогию от Рюрика через князя Глеба. Приятно же иметь святого в предках! Современные историки полагают, что он был младшим братом Дмитрия Донского. Думаю, это тоже утка, чтобы оправдать последующее объединение. Скорее всего, до правды уже не докопаться. Не суть. Важно то, что этому Андрею удалось создать на Северо-Западе Руси вполне западное государство, с серьезной армией, внушительным флотом, торговым и военным, с думой, обладающей законодательными правами, и с очень передовым на тот момент гражданским законодательством. Кстати, здешний уровень веротерпимости на тот момент тоже впечатляет. Когда началась реформация, сюда в больших количествах переселились протестанты из тех стран, где победили католики, и католики из протестантских стран.

Это очень усилило Северороссию. Местный университет славился по всей Европе уже в пятнадцатом веке. Это государство успешно развивалось в статусе великого княжества аж до шестидесятых годов шестнадцатого века. К этому моменту Северороссия отвоевала у Швеции всю Южную Финляндию и в ходе Ливонской войны, в которой она выступала вместе с Московией, присоединила Эстонию. Но потом возникла смута. Очередной князь, именем Василий, занявший престол после очень подозрительных убийств великого князя Николая и его сына, объявил себя царем и принялся путем репрессий устанавливать абсолютную власть. Действовал он полностью в русле политики Ивана Грозного и, похоже, был его марионеткой. Против этого выступила армия, воевавшая с Литвой на территории Латвии. Главнокомандующий этой армии и глава заговора фельдмаршал Вайсберг разбил царя Василия в битве при Кингисеппе. Естественно, возник вопрос о престолонаследии. Тогда Североросская дума провозгласила Северороссию королевством и пригласила на трон одного из представителей дома Стюартов, Карла Стюарта. Очень удачный ход, если учитывать последующие события. Иван Грозный, конечно, поддержал своего ставленника. Возникла затяжная война, гражданская для Северороссии, где на стороне Василия были еще Московия и Швеция, а на стороне дома Стюартов – Речь Посполитая и Англия. Потеряв все приобретения в Финляндии, дом Стюартов укоренился в Северороссии. Правда, в ходе военных действий Иван Грозный истребил население Новгорода, почти повторив ту резню, что была в нашем мире. В общем, эта война быстро стала частью Ливонской войны, что была и в нашем мире. Здесь, как и у нас, она охватила почти весь север и северо-восток Европы и закончилась с приходом к власти в Москве Бориса Годунова. К чести северороссов должен сказать, что они не воспользовались смутным временем для захвата территории Московии или ее грабежа, а продолжили войну со шведами за Финляндию. Был интересный момент: когда московские бояре пригласили североросского наследника на престол в Москву, тогдашний король Северороссии Алексей ответил, подобно нашим полякам, что не отдаст наследника в страну, где своих правителей предают, как предали Годунова, Лжедмитрия и Шуйского. Вообще, похоже, основные интересы Северороссии в семнадцатом веке лежали в Европе, где они в союзе с Речью Посполитой воевали со Швецией. С переменным успехом, впрочем. Судя по всему, на тот момент это была обычная европейская держава. Ситуацию переломило вступление в Северную войну России во главе с Петром Первым.

Вообще, все, что не касается Северороссии и соседних с ней стран, шло до скучного в соответствии с нашим вариантом истории. Так вот, в тысяча семьсот двадцать первом году эти три державы нанесли Швеции сокрушительное поражение. Речь Посполитая очистила свою территорию от шведских войск. Северороссия заполучила всю Финляндию. А вот Россия получила выход к морю через Латвию и... не поверите. Петр Первый сделал своей столицей Ригу. Впрочем, полагаю, это спасло немало жизней, если вспомнить, сколько народу в нашем мире погибло на строительстве Петербурга. Как и у нас, Петр помер в тысяча семьсот двадцать пятом. Но здесь он успел выдать свою дочь Елизавету за наследника северорусского престола. Это и создало почву для дальнейшей интриги. Когда в тысяча семьсот сорок первом году в результате очередного дворцового переворота был свергнут малолетний царь Иоанн, а с ним и власть Бирона, именно Елизавета оказалась самым вероятным наследником. Но она к тому моменту была вдовствующей королевой Северороссии. Последовала длинная цепь переговоров и интриг, в ходе которых Россия и Северороссия вступили в унию.

Как им удалось объединиться, ума не приложу. В России был крепостной строй, Северороссия крепостничества и не ведала. Россия была абсолютной монархией, Северороссия – конституционной, где пять составляющих ее земель: Ингрия, Псков, Новгород, Эстония и Финляндия – имели большие возможности в самоуправлении. Но с тех пор, начиная с Елизаветы, самодержцы российские стали именоваться императорами Всероссийскими, королями Североросскими. При этом где-нибудь в Торжке они могли казнить и миловать по своему усмотрению, а уже в Старой Русе приговоры выносил только независимый земский суд. Столицей унии, как вы уже узнали сами, стал Петербург. Далее внешняя политика империи складывалась по нашему варианту истории. Столицу, кстати, из Риги в Москву вернул еще Петр Второй. Так что в унии официально было две столицы. С подобным положением дел одним ударом покончил Николай Первый. Отметив столетие унии в тысяча восемьсот сорок первом году, он своим указом ввел королевство Североросское в состав Российской империи. Все права самоуправления земель были уничтожены, дума распущена; столицей империи, впрочем, был провозглашен Петербург. Наверное, Николаю не хотелось переезжать. Все царские резиденции, между прочим, здесь в наличии, включая Петергоф, Павловск, Царское Село и Ораниенбаум. А вот Гатчина построена еще гроссмейстерами Ингерманландского ордена. Интересно будет на нее посмотреть. Разумеется, после этого были восстания, возникло множество тайных обществ. Большей частью они боролись за независимость Северороссии, безуспешно, впрочем.

В тысяча восемьсот сорок восьмом году по всем североросским землям прокатилось мощное восстание, жестоко подавленное властями. Уже в тысяча восемьсот шестьдесят втором году Александр Второй возвратил многие права самоуправления землям, но вернуться к унии так и не решился. Как я понял, партия североросского сопротивления здесь не менее сильна, чем польского. Похоже, действуют они совместно. Кстати, за счет того, что в Северороссии не было крепостничества и действовали более либеральные законы, здесь очень быстро развивались промышленность и торговля. Сейчас это самый развитый экономически регион империи. Находится примерно на уровне Германии по среднедушевым показателям, хотя население здесь пятнадцать миллионов. Ну а все остальное, включая турецкие войны, дуэль Пушкина и Цусиму, вполне соответствует нашему варианту развития. Есть, конечно, еще вопросы, на которые стоит найти ответы. Это я и собираюсь сделать в ближайшее время, благо устроился на работу в библиотеку университета.

В комнате воцарилось молчание. Наконец Алексей произнес:

– Значит, история все-таки нивелирует колебания и возвращается на магистральный путь развития.

– Не уверен, – покачал головой Санин. – Сто тридцать орденских лет, триста шестьдесят лет независимой Северороссии и еще сто лет в унии даром пройти не могли.

– Да, – вдруг воспрял духом Павел, – в двадцатом веке все может сложиться по-иному.

– Уж я постараюсь, – тихо процедил Алексей. Санин обвел их печальным взглядом.

* * *

Алексей, уже в форме курсанта мичманской школы, сидел в гостиной двухкомнатной квартирки Санина на Привокзальной улице. Профессор снял ее через день после того, как начал работать в библиотеке университета. Невзрачный доходный дом, темная, редко убираемая лестница. Павел не переехал к нему, а поселился в рабочем бараке, в комнате, которую предоставило ему депо. Алексей прожил две недели с профессором, но теперь, когда война была объявлена, а на призывном участке сообщили, что, несмотря на утрату документов об окончании гимназии, принято решение послать его в школу мичманов в Хельсинки*, он готовился к отъезду.

* В Российской империи Хельсинки именовался, на шведский манер, Гельсингфорсом. Но в том мире, в котором действуют герои, правители Северороссии еще с шестнадцатого века предпочитали использовать те названия мест, которыми пользовались их коренные обитатели. Соответственно, еще до семнадцатого года столица Финляндии именуется Хельсинки, а Эстонии Таллинн, а не Ревель.

– Уж, извините, – протянул Санин, – на вокзал вас проводить не смогу. Работа. Решились, стало быть. Не страшно? Вы ведь знаете, что предстоит. Война – вещь жестокая, а дальше... Офицеру в семнадцатом тяжеловато придется.

– Решился, – кивнул Алексей. – Вот, чтобы не было ни расстрелов, ни позорного поражения, я и иду туда.

– Вы что же, надеетесь изменить ход истории? – поднял брови Санин.

– Надеюсь, – признался Алексей. – Потому и пошел в армию, что, с моей точки зрения, так будет проще добиться тех целей, которые я себе поставил. Вы ведь знаете, настанет время, когда все будет решать "товарищ Маузер".

– Знаю, – нахмурился Санин. – И каким же образом вы намерены вмешаться в историю?

– Я хочу не допустить коммунизма вообще, – отчеканил Алексей. – Это позволит сохранить множество жизней, особенно здесь, в России. Цивилизация в двадцатом веке будет развиваться свободней, богаче, правильнее.

– Кто знает, как правильно? – вздохнул Санин. – Уж не вы ли, восемнадцатилетний наивный юноша?

– Я знаю, как не надо, – жестко произнес Алексей. – Я знаю, что не надо пускать миллионы в расход и загонять в ГУЛАГ. Я знаю, что люди должны жить свободно, а не под гнетом коммунистической идеологии. Я постараюсь добиться всего этого. Я никогда и никому не буду навязывать своих взглядов, я лишь буду защищать мир от тех, кто навязывает свои.

– Цели, конечно, благородные, – кивнул Санин, – но, стремясь изменить историю, вы берете на себя тяжкий груз ответственности. Кроме того, так или иначе вам придется убивать, и убивать много. Вы готовы к этому?

– Возможно, мне придется убить десяток, чтобы жили тысячи, – отозвался Алексей.

– В таких вопросах, боюсь, арифметика не работает, – покачал головой Санин. – Вы действительно считаете, что можете решать, кому стоит жить, а кому – нет?

– Но я же буду убивать только тех, кто попытается организовать красный террор, – с напором произнес Алексей. – Я не собираюсь ни производить массовые расстрелы, ни поддерживать диктат. Они будут пытаться сделать это, а я постараюсь предотвратить... Их не так много.

– Если уж вы решили поворачивать историю народов, десятками жизней не ограничитесь, – вздохнул Санин. – Будут и безвинные жертвы. И именно вы окажетесь человеком, несущим ответственность за них. Кроме того, запомните одну вещь. Если вы попытаетесь бороться против чего-то, не предлагая альтернативной конструктивной программы, то обязательно придете к негативным последствиям. Сражаясь с красными чудовищами, вы можете превратиться в чудовище белое, столь же кровавое и ужасное. Ладно, надеюсь, вы все-таки сориентируетесь в этом безумном мире. Насчет необходимости хранить в тайне наши знания мы с вами уже говорили. Надеюсь, что и вы, и Павел вполне осознали: первое – не навреди, и только второе – сделай лучше. Берегите себя. Надеюсь, у нас еще будут возможности поговорить на эту тему. Главное, чтобы вашу юношескую горячность не использовали нечистоплотные люди.

* * *

Алексей и Павел стояли на перроне Финляндского вокзала. Павел уже был одет по местной моде: в косоворотку, широкие штаны и сапоги. Он отпросился из депо всего на час, чтобы проводить друга, однако периодически поглядывал на вокзальные часы, опасаясь опоздать. Вокруг царила обычная вокзальная суета. Пробегали спешащие на поезд в Хельсинки крестьяне и рабочие. Они направлялись к вагонам третьего класса. Быстрыми шагами проходили разночинцы, младшие офицеры, интеллигенты и купчики средней руки. Их ожидали более комфортные вагоны второго класса. Около вагона первого класса в непринужденных позах стояли и беседовали штатский в дорогом костюме, с брильянтовыми запонками на манжетах и тросточкой в руке, полковник артиллерии и дама в бархатном платье и широкополой шляпе, увенчанной бантами невероятных размеров.

– Значит, все же решил на войну, – произнес Павел. – Зря. Ты ведь знаешь, что самые главные события скоро начнутся в Петербурге.

– Да как тебе сказать, – протянул Алексей, оглядываясь по сторонам. Образование получить все же хочется. Да и укрепиться в этом мире. А это лучший шанс сейчас, как говорят в шпионских романах, легализоваться.

– Ну, образование... – хмыкнул Павел. – Хотелось бы, но я за учебники засяду только после революции. Ты ведь знаешь, что я решил. Такой шанс упускать нельзя. Мы здесь можем изменить историю так, чтобы было меньше жертв, чтобы жизнь была счастливее. Я помогу нашим, чтобы коммунизм побыстрее победил во всем мире. Я думаю, для этого надо немногое, особенно с нашими знаниями. Тогда не будет многих жертв, войн, голода. Ведь все то, что ты говоришь о низком уровне жизни и жестком политическом контроле в Советском Союзе, было связано лишь с тем, что приходилось обороняться от враждебного буржуазного окружения. А если совершится всемирная революция... ну, не ухмыляйся ты. Почему я никак не могу объяснить тебе, что коммунизм это действительно светлая идея, несущая счастье всему человечеству? Что все будут жить свободно, богато, счастливо. Надо только очистить место этому новому миру. Роды – это всегда кровь...

– Скажи только одно, – попросил Алексей, – ты все-таки считаешь допустимым с оружием в руках загонять людей в свой социалистический рай?

– Мы не загоняем! – воскликнул Павел. – Мы лишь ломаем сопротивление старого, отжившего, боремся с теми, кто хочет жить за счет других.

– Ладно, Пашка, – поморщился Алексей, – поговорим об этом еще, когда в отпуск приеду. До отправления поезда уже меньше десяти минут осталось. Давай хоть не идеологическим спором прощаться.

– Давай, – кивнул Павел. – Береги себя. Слушай, когда вернешься, может, все же на Вуоксу съездим, на пикник? Хоть и в этом мире. Дмитрия Андреевича с собой пригласим, девушек возьмем, шашлычок пожарим. Здесь шашлыка еще не знают!

– Хорошо, – улыбнулся Алексей, – шашлык – это здорово, особенно в твоей компании... и с девушками.

Они обнялись. Затем Алексей подхватил саквояж и заспешил к вагону второго класса. Найдя свое место, он обнаружил, что Павел стоит на перроне у его окна и машет рукой. Алексей тоже помахал ему. Раздался звон вокзального колокола. Паровоз свистнул, и поезд начал набирать скорость. Павел, широко улыбаясь, шел около вагона, пока не кончился перрон, потом еще раз помахал на прощание. Алексей, высунувшись из окна, отдал ему честь. "Хороший он парень, – подумал Алексей, – умный, добрый, надежный... только упертый в свой коммунизм.

Ничего, даст бог, еще образумится, когда увидит, во что это выливается. Тогда поговорим еще и, может, вместе многое сделаем".

Странная мысль пронзила его сознание. "Я больше не боюсь, – вдруг понял он. – Мне не страшно, что я в чужом мире, в чужом времени, без родителей, без большинства знакомых. И пропал этот страх в тот момент, когда я поставил себе цель. И я больше не чужой в этом мире. И Пашка больше не боится. Не боится после того, как начал работать в депо. Освоился? Нет, тоже поставил себе цель... И я знаю какую. Неужели мы обречены столкнуться с оружием в руках? Нет, этого не будет, не должно быть. Это неправильно".

Эпизод 3 ПУТИ-ДОРОГИ

– Господа курсанты, мать вашу так-растак, на огневой рубеж шагом ма-а-арш! – проревел мичман Костин.

– Кажется, сегодня Костин особенно крепко набрался, – шепнул Алексею его сосед в строю Павел Набольсин.

Мичман Костин, служивший преподавателем огневой подготовки в Хельсинкском Морском корпусе, не был профессиональным моряком. Чин и должность этот пятидесятипятилетний, обветренный всеми ветрами человек получил всего лишь несколько лет назад благодаря каким-то своим давним связям на флоте. Говорили, что родился он в Старой Русе, в семье не то приказчика, не то попа, и о его похождениях ходили легенды. Говорили, что в шестнадцать лет он сбежал из дома, потом путешествовал где-то в притоках Амазонки и мыл золото на Аляске, участвовал в каких-то невероятных экспедициях в Африке, сражался на англо-бурской войне и еще десятке других войн в самых отдаленных уголках Земли, охотился за преступниками, за голову которых было объявлено вознаграждение, в США и Мексике. Говорили, что когда-то он сколотил огромное состояние в Америке, но потом спустил его в казино Нового Орлеана, и, лишь переболев всеми мыслимыми тропическими болезнями, объехав весь свет и почувствовав, что чертовски устал, он вернулся в Россию, явился к какому-то своему гимназическому однокашнику, занявшему к тому моменту высокий пост в штабе Балтийского флота, и попросил пристроить его.

Правда это или нет, никто из курсантов не знал, но любой, кто пробыл в Хельсинкском Морском корпусе хотя бы неделю, четко понимал две вещи. Никто не в состоянии поглотить столько алкоголя за единицу времени, как мичман Костин, и никто не стреляет лучше мичмана Костина. Мичман был не просто великолепным стрелком, он был богом стрельбы. Из револьверов, автоматических пистолетов и винтовок любых моделей и систем, навскидку, на скорость, на дальность, с двух рук, из любого положения, в любое время и в любой степени опьянения, по мишеням висящим, стоящим, движущимся, летящим он бил без промаха.

Занятиям со стрелковым оружием в Морском корпусе предпочтение не отдавалось. Командование требовало от курсантов скорейшего освоения тех дисциплин, которые должны были пригодиться им в будущей морской службе. Умение обращаться с личным оружием считалось делом десятым. Особо искусной стрельбы от обучающихся никто не ожидал. Костин это знал и не слишком мучил курсантов. Существовало ли вообще что-либо интересующее этого человека, кроме виски и коньяка, было тайной для всех, включая начальство. Впрочем, тир он содержал в образцовом порядке, дисциплину свою преподавал доходчиво и ни с кем не конфликтовал, что всех устраивало.

Вот и сейчас, явно скучая, прочитав наставления безразличным голосом, Костин приказал приступить к стрельбам, поморщился, увидев, как берут оружие курсанты, и демонстративно отвернулся. Когда грохот револьверных выстрелов смолк, он лениво скользнул взглядом по изрешеченным мишеням и, крякнув, произнес:

– Все, как всегда, отстрелялись отвратительно. Свободны.

– Татищев, – произнес Набольсин, явно не без удовольствия откладывая револьвер, – через полтора часа встречаемся в кафе Юхо. У Симонова день рожденья, он угощает. Сегодня день шампанского. Ура!

– Конечно, – улыбнулся Алексей, – только вот с деньгами туго. Вряд ли я смогу принести достойный подарок.

– Не бери в голову, – махнул рукой Набольсин, – подарим совместный. С тебя гривенник.

– А сам на рубль потратишься? – уточнил Алексей.

– Не твоя печаль, – хохотнул Набольсин. – Мы же не купцы, чтобы деньгами считаться. Сейчас у меня больше денег, я и плачу. Потом, когда будет наоборот, заплатишь ты.

– Спасибо, – кивнул Алексей. – Я этого не забуду.

– Ты сейчас куда? – осведомился Набольсин, направляясь к выходу из тира.

– У меня еще одно дело, – махнул рукой Алексей. – Встретимся у Юхо.

– Ну, давай, до встречи, – улыбнулся Набольсин и вышел.

Из курсантов в тире остался один Алексей. Костин рассматривал стволы и спусковые механизмы револьверов, стоя к нему спиной и, казалось, не замечая его присутствия. Вздохнув для храбрости, Алексей направился к мичману. Он хотел обратиться к нему как положено по уставу, но буквально за секунду до того, как он произнес заготовленную фразу, Костин, не оборачиваясь, буркнул:

– Тебе чего?

Замешкавшись на миг, Алексей все же перевел дух и как можно более ровным голосом произнес:

– Научите меня стрелять, господин мичман.

Возникла пауза. Медленно повернувшись вполоборота к курсанту, мичман, склонив голову, внимательно посмотрел ему в глаза:

– Тебе зачем?

– Хочу научиться стрелять, – почему-то смутившись, отозвался Алексей.

Теперь мичман полностью развернулся к нему:

– По какой специальности ты проходишь обучение?

– Палубная артиллерия, господин мичман, – отчеканил Алексей.

– Ну и зачем тебе, человеку который готовится командовать двенадцатидюймовыми орудиями, стрельба из револьвера и винтовки? – скривился Костин. – Общие знания ты получаешь, как и все, но хочешь большего. Зачем?

– Я будущий офицер и хочу владеть всеми видами оружия, – пояснил Алексей.

Костин снова пристально посмотрел ему в глаза, после чего отвернулся и подошел к стоящему у стены шкафчику. Открыв его, извлек бутылку виски и стакан. Выдернув пробку зубами, наполнил стакан до половины, закрыл бутылку, вернул ее в шкафчик, крякнув, выпил виски, шумно втянул носом воздух и, не поворачиваясь к собеседнику, произнес:

– Нет, ты думаешь о другом. Ты знаешь, в кого собрался стрелять, но не хочешь говорить. Не говори, мне безразлично. Скажи, что ты хочешь от меня?

Он вернул стакан в шкафчик, закрыл его, повернулся и вновь подошел вплотную к Алексею, глядя ему прямо в глаза. От этого пронизывающего взгляда холод пробежал по спине у юноши. Сбиваясь, объяснил: