Текст книги "Враги"

Автор книги: Дмитрий Шидловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

– Увы, очень дальний, – сделал печальное лицо Алексей. – А вы, простите, не родственник того Коковцева, который был министром финансов в правительстве Николая Второго?

– Это мой дядя, – подтвердил Коковцев. – Давно ли вы в Ницце? Бывали здесь прежде?

– Неделю, – отозвался Алексей. – Здесь просто замечательно. Увы, прежде мне здесь бывать не доводилось.

– Вы прибыли из Петербурга? – поинтересовалась госпожа Коковцева.

– Нет, мадам, – произнес Алексей, – из Мадрида. Я, знаете ли, путешествую. Прежде чем оказаться в испанской столице, я побывал в Лиссабоне, пересек Соединенные Штаты от Сан-Франциско до Нью-Йорка, а до этого провел десять месяцев в Японии, на острове Хоккайдо, изучая джиу-джитсу под руководством великого мастера этой борьбы Сокаку Такеда.

– Ого! – Брови господина Коковцева взмыли вверх. – А вы, оказывается, отважный путешественник, господин Татищев.

– В путешествии на современных транспортных средствах, в каютах и купе первого класса нет особого подвига, – пожал плечами Алексей.

– Но прожить в дикой азиатской стране, занимаясь этой невероятной борьбой, действительно подвиг, – произнесла мадам Коковцева.

– О, мадам! – воскликнул Алексей. – Япония – вовсе не дикая страна, а, напротив, государство с очень древней и глубокой культурой. Что же касается борьбы, то это очень эффективный и красивый боевой стиль, вполне приемлемый для людей всех народов.

– Но там все так не по-европейски, – поморщилась мадам Коковцева.

– Европейский путь – далеко не единственный и далеко не идеальный способ развития цивилизации, – улыбнулся Алексей. – Вы знаете, по пути в Японию я посетил Грецию и Египет. Был в Афинах, в долине Гиза, в Луксоре и понял, насколько античный мир отличался от нашего. Притом отличался именно взглядами людей на жизнь, иными жизненными установками. Но ведь мы восхищаемся столь многими достижениями этих цивилизаций.

– Но, может, это отличие объясняется лишь их отсталостью? – произнесла мадам Коковцева.

– Полюбуйтесь их произведениями искусства и архитектуры, и вы поймете, что об отсталости сознания говорить не приходится. Возможно, они даже опережали нас в некоторых вопросах.

– И в чем же вы видите недостатки нашей, европейской, цивилизации? осведомился господин Коковцев.

– Есть много проблем, – проговорил Алексей, – но главная, пожалуй, в том, что мы утратили способность жить в гармонии с природой. Мы относимся к ней хищнически, живем за ее счет, растранжириваем ее богатства, ничего не создавая взамен. Все это кончится очень плохо. Среднестатистический европеец убежден, что он венец творения и вправе вмешиваться в любые мировые процессы. Поэтому, если не остановимся, мы неизбежно приведем наш мир к глобальной катастрофе.

– Считаете, что в Японии этого нет? – поднял брови господин Коковцев.

– В японской традиции этого нет, – уточнил Алексей. – Сама Япония сейчас уверенно становится на европейский путь и многое теряет из-за этого. Но японская философия содержит постулаты, позволяющие человеку жить в гармонии с собой и природой. Я более чем убежден, что, пройдя свой путь развития и столкнувшись со многими сложностями, наша цивилизация обязательно востребует тот опыт, которым уже сейчас обладают японцы.

– Но вы ведь не будете отрицать, – нахмурился Коковцев, – что именно европейская цивилизация дала миру столько необычайных технических достижений. Что же, нам отказаться от них в угоду идее гармонии с природой?

– Ни в коем случае – покачал головой Алексей. – Но как правда всегда лежит посередине, так и лучшие способы развитая человечества находятся на стыке культур. Любая цивилизация имеет свои сильные и слабые стороны. Объединившись, мы сможем сложить все лучшее, что имеет каждая из культур.

– Вы чрезвычайно интересный собеседник, – откинулся на спинку стула Коковцев. – Я был бы рад подробнее обсудить с вами эти темы и здесь, и в Петербурге. Вы будете желанным гостем в моем доме.

– Да, генерал, – закивала мадам Коковцева, – всегда будем рады видеть вас.

"Это было бы неплохо", – подумал Алексей, косясь на юную Катю Коковцеву, рассматривавшую его с явным интересом. Вслух он произнес:

– Почту за честь.

* * *

Выбравшись из битком набитого людьми трамвая, Павел быстрым шагом пошел по улице, подняв воротник пальто и надвинув кепку на глаза – мелкие капли обильно сыпались с серого московского неба. "Черт побери, – раздраженно думал он, – когда наконец распогодится? Надоело, уже две недели дождь стеной. Комната в коммуналке, склоки с соседями из-за не выключенной в туалете лампочки, скучная работа. Почему, зачем, для чего? Был бы прок. Я готов переносить любые лишения, готов подвергаться самой большой опасности, но только ради великого дела. А здесь я не нужен. Даже Петерс обращается ко мне все реже. Один интерес остался – тренировки со Спиридоновым. Но какой в них прок, если я не смогу применить эти навыки в реальных боях с врагами? Я загниваю здесь, меня поглощает быт. Я хочу сражаться, а меня гноят в канцелярии, заставляют разбирать заявки ингрийских, эстонских и шведских коммунистов на отдых в Астрахани и Новороссийске. Астрахани и Новороссийске! Если бы не Алексей, они бы ездили отдыхать в Крым. В красный Крым. А сейчас сами слова "Крым" и "Симферополь" – синонимы контрреволюции и белого движения. Врангелевцы объявили о создании собственного государства, строят укрепрайоны, возводят заводы, готовятся к новым боям. Врангель создал гражданское правительство, провел денежную реформу, установил новую налоговую систему. Похоже, собрался сидеть там долго! Леха прав, Крым естественная крепость. Взять его сейчас мы не можем. Сволочь ты, Алексей! Ну и что с того, что он сейчас не у дел, в отставке? Свое черное дело он сделал. Помог установить реакционный буржуазный режим в Северороссии, спас от неминуемой гибели белых недобитков в Крыму. А я? Да, я попортил ему немало крови в гражданской войне, перекрыл канал, по которому лучшие ученые страны бежали в Петербург, вот и все. Я думал, что, попав в этот мир, смогу способствовать скорейшему распространению коммунизма на всей земле, а смог лишь немного воспрепятствовать Алексею. Почему, ну почему я не включил его в расстрельные списки в семнадцатом? Скольких бед можно было бы избежать, сколько жизней наших товарищей сохранить! Вот он, мой враг, хитрый, умный, кровожадный. Всегда так было – самые хитрые и изворотливые обманывали народ, заставляли его работать на себя, служить себе. Я хочу положить этому конец, установить царство всеобщей справедливости на земле. А он противостоит мне в этой борьбе.

Да, он сейчас в отставке, но и я не у дел. Прохлаждается Леха, наверное, в какой-нибудь Ницце. Потом откроет свое дело, наверняка будет производить оружие. Чем еще заниматься такому паразиту, ненавистнику пролетарской революции и политикану со связями? Укреплять армии наших врагов. Я знаю, мы еще сойдемся в смертельном бою. Я не пощажу его. Он противится приходу справедливого мира, в котором я хочу жить. Он не имеет права на существование. Мы не имеем права сейчас на жалость. Жалость, сострадание – все это будет потом, когда мы победим. А сейчас – бой, кровавый, беспощадный. Мои цели светлые, значит, тот, кто сражается со мной, – на стороне зла. Я одержу победу".

Он свернул в парадную и поднялся по грязной, плохо освещенной лестнице на пятый этаж. Там, толкнув входную дверь, он попал в огромную кухню, где не менее семи женщин стряпали, кипятили белье, судачили. От огромных кастрюль поднимался пар, чадили керосинки.

– Паша, – закричала на всю кухню старуха Сидорова, – вы сегодня утром опять в туалете свет не выключили.

Павел бросил на нее такой взгляд, что она отшатнулась и замолчала. Пробравшись среди кипящих кастрюль и развешенного белья, Павел вошел в комнатку, служившую жилищем ему и Наталье. Жена кормила грудью месячную Розу, их первого ребенка. Она вопросительно взглянула на мужа.

– Наташа, – подсел к ней Павел, – наши дети будут жить в самом справедливом, самом светлом, самом чистом в истории обществе. Я залью землю кровью, чтобы это было так.

* * *

Алексей вышел из кабинета заместителя начальника департамента учета военнослужащих запаса. Вернувшись в Петербург, он обнаружил в почтовом ящике письмо с предложением посетить это учреждение. Первого июля двадцать третьего года была введена новая форма документов, удостоверяющих личность военнослужащих, и ему, как генералу в отставке, предлагалось обменять старые документы на новые. Бюрократическая процедура, пустая формальность. Впрочем, времени было достаточно, и уже на следующий день он явился по указанному адресу. Учитывая высокое звание Алексея Татищева, его не стали томить в очереди к регистрационному окошку, а сразу провели к заместителю начальника департамента, который, постоянно расшаркиваясь и лебезя перед ним, лично выправил все бумаги.

Покончив с формальностями, Алексей вышел из кабинета, спустился в холл по скрипучей деревянной лестнице, где стояли в длинной очереди мужчины разного возраста. Алексей уже хотел пройти мимо, к выходу, но внезапно стал как вкопанный. Слева, прислонившись к стене и поигрывая деревянной палкой, какую обычно носят пожилые люди, стоял его однокашник по Хельсинкскому Морскому корпусу Павел Набольсин.

– Паша! – Алексей направился к старому приятелю, раскрыв объятья, – Рад тебя видеть.

Набольсин оттолкнулся от стены и, заметно хромая, пошел навстречу. Они обнялись.

– Сто лет тебя не видел! – воскликнул Алексей.

– Восемь, – поправил Набольсин, – с мая пятнадцатого.

– И как ты жил все это время?

– Да вот, – смущенно улыбнулся Набольсин, – ходил на "Диане". В семнадцатом на Моонзунде немцы шарахнули снарядом. Врачи ногу спасли, но теперь, как видишь, я не бегун. Отправили в отставку с присвоением чина старшего лейтенанта. Вот, собственно и все.

– А здесь ты за чем стоишь?

Набольсин отвел глаза и понизил голос, словно стыдясь чего-то:

– За военным социальным пособием. С работой сейчас тяжело. Фирма, в которой я работал техником, разорилась и...

– А ну, пошли! – Алексей схватил Павла за плечо и почти силой вытолкал в коридор. Там он заговорил с напором: – Паша, ты что, не знал, кем я был, какие посты занимал? Почему не пришел ко мне?

– Я дворянин, а не попрошайка, – выпятил грудь Набольсин.

– Ну, ты же помнишь, – смягчился Алексей, – у тебя есть деньги – ты платишь; когда они есть у меня – плачу я. Еще полтора года назад я мог устроить тебя на такую должность! Да и сейчас...

– Нет, – Набольсин решительно помотал головой, – я не воспользуюсь твоей протекцией, как бы высоко ты ни поднялся. Это непорядочно, у меня есть гордость и честь.

Алексей тяжело вздохнул. Перед его мысленным взором прошли толпы побирушек, осаждавших его все годы, пока он был приближен к президенту. "Черт, – подумал он, – всякие ничтожества не считают зазорным не то что просить, а требовать для себя доступа к кормушке, приоритета и льгот, считая себя лучшими людьми во вселенной. А как встретишь порядочного человека и захочешь помочь, так он еще и отказывается. Порядочность – редкое явление в нашем мире, и самое трагичное, что порядочные люди словно нарочно загоняют себя в невыгодные условия по сравнению с маниакально размножающимися и загребающими власть и деньги прохвостами".

– А ты как? – переводя тему разговора, осведомился Набольсин.

– В отставке, – бросил Алексей. – Недавно вернулся из путешествия. Побывал в Японии, проехал по Америке и Европе.

– Молодец, – кивнул Набольсин.

– Вот что, – проговорил после непродолжительной паузы Набольсин, может, ты подскажешь, куда обратиться. Есть у меня одна идея. Я работал после отставки на производстве водонапорного оборудования и обнаружил интересную вещь. Петербургская вода очень плохо очищается.

– Так она же чистая*, – удивился Алексей.

* Сейчас уже мало кто помнит, что до 60-х годов двадцатого века петербургская вода была чрезвычайно чистой и имела прекрасные питьевые качества. В частности, завод "Бавария" был построен немцами в Петербурге не только с целью торговать здесь пивом, но в первую очередь потому, что уникальная петербургская вода значительно улучшала свойства немецкого пива. Увы, неумение россиян беречь свои богатства привело к тому, что сейчас вода в Петербурге уступает по качеству воде большинства крупных европейских городов. А вот то, что герой говорит о плохой очистке, правда. Вода в Петербурге начала двадцатого века фильтровалась настолько плохо, что, открывая кран, петербуржец мог увидеть в вытекшей из него воде мелкую рыбку.

– Но фильтруется отвратительно! – воскликнул Набольсин. – В водопроводной воде много посторонних включений. Я разработал систему фильтров, которая могла бы убрать их, не снижая полезных качеств воды. Изобретение запатентовал*. Однако производители перекачивающего оборудования не хотят его применять. Говорят, что это сделает их продукцию дороже, а потребители не готовы платить больше, даже если это улучшит качество воды. Я думаю, можно добиться, чтобы муниципалитет дал заказ на установку фильтров.

– Муниципалитет без политического давления или без взятки не пошевелится, – скривился Алексей. – А вот что потребители не хотят, я не могу сказать. Я бы с удовольствием заплатил несколько лишних рублей в месяц, чтобы у меня дома из крана шла более качественная вода. Хотя, согласен, те, кто считает каждую копейку, платить за фильтры не будут. А вот кто с деньгами... Послушай, а устанавливать эти фильтры на водопроводные системы домов можно?

– Конечно, можно, – подтвердил Набольсин.

– Тогда в чем проблема? – поднял брови Алексей. – Можно организовать производство. Немного рекламы, и домовладельцы с удовольствием будут покупать твои фильтры.

* Действительно, и в нашем мире бывший флотский офицер Павел Набольсин разработал и запатентовал уникальную систему фильтров. Однако, поскольку он был эмигрантом, бежавшим от советской власти, продукция фирмы Набольсиных до сих пор очищает водопроводную воду Нью-Йорка и других городов США и Европы, но, увы, не России.

– Никто не верит, что этот рынок перспективен, – пожал плечами Набольсин. – Ты же знаешь больших руководителей от коммерции. Они считают, что раз у них деньги и положение, значит, они самые умные. Без угрозы убытков и банкротства они не будут искать чего-то нового.

– Так ведь можно организовать производство самому, – произнес Алексей.

– Проблема в том, дружище, – грустно улыбнулся Набольсин, – что мне еле хватает денег на еду. А организация производства стоит очень дорого.

– Сколько? – тут же спросил Алексей.

– Несколько десятков тысяч. Точно не знаю, не считал, – пожал плечами Набольсин. – У меня все равно таких денег нет.

– А ты посчитай, – предложил Алексей. – Вернее, давай посчитаем вместе. Сегодня вечером ты у меня.

* * *

За окном выла декабрьская вьюга, но в квартире вице-президента Петербургского торгово-промышленного банка было тепло и тихо. Приятно потрескивали березовые поленья в камине, над рабочим столом главы семьи, заваленном бумагами, разливался мягкий свет настольной лампы. Алексей часто приходил в этот дом, с тех пор как познакомился с семейством Коковцевых в Ницце. Коковцев всегда принимал его радушно, впрочем, как полагал Алексей, не совсем бескорыстно. Было ясно, что человек, близкий к ушедшему в отставку президенту и еще недавно занимавший высокий пост, может оказаться чрезвычайно полезным в будущем. Тем более что многие предрекали возвращение Североросского национального конгресса к власти. Это могло означать новое возвышение Алексея. Куда больше импонировал Алексею очевидный интерес мадам Коковцевой – отдать дочку замуж за молодого и вполне обеспеченного генерала в отставке. Дочь Коковцевых Екатерина, с которой он провел немало часов еще в Ницце, гуляя по набережной и беседуя о всякой светской чепухе, все больше нравилась ему.

Дело уверенно шло к свадьбе. Все знакомые считали их пару идеальной. Жених – человек с солидным положением в обществе. Невеста – выпускница института благородных девиц, типичная петербургская барышня, красивая и весьма неглупая дочь представителей старой русской аристократии, столь удачно вписавшихся в жизнь нового государства. Он старался постоянно оказывать ей знаки внимания. Она тоже давала понять, что он ей небезразличен, впрочем, делала это с соблюдением всех тонкостей аристократического этикета. Алексея устраивало, что их намечающийся брак более напоминал договор сторон, нежели "плод страсти". Пройдя через горнило смут, войн и переворотов, он решил, что любая страсть быстро улетучивается. Лучше сразу четко осознавать, на что идешь, договориться об условиях союза, чем обрекать себя на многочисленные выяснения отношений после того, как первое ослепление страстью пройдет.

Впрочем, сегодня он пришел с целью побеседовать с господином Коковцевым как с вице-президентом банка. Он терпеливо дождался, когда закончится легкий ужин, на который каждый субботний вечер его приглашали Коковцевы, и дамы удалились в комнату-салон, чтобы проследить за сервировкой чайного сервиза, а Алексей с главой семейства, оба в дорогих английских костюмах, направились в кабинет, чтобы провести там полчаса в приятной беседе. Произнеся несколько стандартных замечаний о превратностях петербургского климата, Алексей проговорил:

– Вы знаете, Василий Семенович, я решил заняться коммерцией.

– Вот как? – поднял брови Коковцев. – В какой же области, позвольте узнать?

– Один из моих старинных товарищей, еще по флотской службе, запатентовал специальные фильтры для очистки водопроводной воды. Мы планируем начать производство таких фильтров для нужд домовладельцев Петербурга и других городов Северороссии, для чего создали акционерное общество. Патент господина Набольсина, который он внес в уставной капитал, мы оценили в двадцать тысяч рублей, я внес двадцать тысяч из своих личных сбережений, и еще на тридцать тысяч мы привлекли средства частных пайщиков, в основном наших бывших сослуживцев. Закупили оборудование, арендовали цех. Но для начала производства нам не хватает еще пятидесяти тысяч. Это на закупку еще части оборудования и создание оборотного капитала. Мне была бы чрезвычайно полезна ваша консультация насчет того, как бы мы могли получить банковский кредит на эту сумму. Существующая процентная ставка по кредитам на три года – двенадцать процентов годовых – великовата. Да и залоги банкиры находят недостаточными. А терять контрольный пакет акций нам с Набольсиным очень не хотелось бы.

– Что же, вы находите это дело перспективным? – поинтересовался Коковцев.

– Чрезвычайно перспективным, – кивнул Алексей. – Я знаю, что многие состоятельные люди, и мои знакомые в том числе, были бы очень заинтересованы в подобной продукции.

– А позвольте узнать, как распределены должности в вашем акционерном обществе? – осведомился Коковцев.

– Я – президент, господин Набольсин – первый вице-президент, курирует вопросы производства и технологии.

– Ага, – протянул Коковцев. – А имеете ли вы расчеты перспектив продаж и планируемых прибылей, а также документ, определяющий вашу стратегию развития?

– Разумеется, – кивнул Алексей.

– Было бы интересно с ними ознакомиться, – произнес Коковцев. – Не откажите в любезности прислать их завтра ко мне на службу. Если я найду их обоснованными, то, полагаю, смогу провести в кредитном комитете решение о долгосрочном ссужении вам необходимой суммы нашим банком под невысокие проценты. Вообще, вам бы стоило сразу обратиться ко мне по поводу этого проекта. Вы ведь понимаете, что можете рассчитывать на особое отношение с нашей стороны, генерал.

* * *

– Твоя любимая экология, – усмехнулся Генрих, глядя на Артема. – Я смотрю, ты ведешь "крестника" по всем закоулкам, по которым ходил сам.

– Ну да, экология, – ответил Артем, – что в этом такого? Скоро для них это станет главной проблемой. Вспомни, чтобы создать нужный политический расклад к двадцать первому веку, мы начали работать еще в веке четырнадцатом. Ты сам всегда говорил, что любой общественный процесс требует постепенности и плавного течения, потому что, если он происходит взрывообразно, отрицательные последствия неизбежно велики.

– Говорил, – усмехнулся Генрих, – только зачем ты все через одного человека делаешь? У тебя что, больше кандидатов нет?

– Да есть, – отмахнулся Артем. – Ему, правда, будет легче поднять эту фирму.

– Но ты ведь подстроил их встречу не только ради этого, – произнес Генрих. – Да и Набольсину ты начал внушать идею систем экологической очистки, когда понял, что он неизбежно пересечется с твоим "крестником". Ты планируешь что-то изменить в нем, а не с его помощью. Я прав?

– В общем, да, – кивнул Артем. – Я полагаю, когда он выполнит свою задачу, то вполне сможет присоединиться к нам. К концу века противостояние с коммунизмом будет уже неактуально. Борьба с экстремизмом – это тоже не слишком долгосрочная задача. Я хочу, чтобы он работал над действительно важными проблемами.

– Вряд ли он будет готов прийти сюда психологически, – поморщился Генрих.

– Почему? – удивился Артем. – Он быстро растет, совершенствуется. Он получил возможность учиться у трех мастеров высочайшего класса. Чего же ему не хватает?

– Умения владеть страстями, – произнес Генрих.

– Не согласен, – покачал головой Артем. – Он уверенно идет по этому пути.

– Он ставит страсти под контроль, чтобы удовлетворить свою главную страсть – победу над врагом, – произнес Генрих. – Он делит мир на наше и не наше. Он даже не понимает, что все горести и беды, безумное противостояние и другие многочисленные проблемы нужны ему, чтобы он развивался. Пока он видит перед собой врага, он не в состоянии разглядеть бога. А человеку, который не ощущает единства вселенной, путь сюда закрыт.

– Ему еще предстоит множество испытаний и боев, – ответил Артем. – Он поймет.

– Не уверен, – вздохнул Генрих. – Он, как и его бывший приятель, слишком поглощен схваткой.

* * *

Звуки траурного марша заполняли заледенелое пространство Красной площади, били Павлу в уши, разрывали его душу. Павла душили слезы. Он видел, как вожди партии подняли гроб с телом товарища Ленина и направились к временному мавзолею, построенному за несколько дней у кремлевской стены. Всем своим нутром Павел ощущал горечь невосполнимой утраты, скорбь по человеку, который указал путь, объяснил, за что надо бороться и умирать.

Внезапно лютая ярость захлестнула все его существо. Павел с силой сжал кулаки, чтобы не выдать своих чувств, но в душе его огненным столбом встала ненависть. "Алексей, – подумал он, – я приду и уничтожу тебя. Ты не сможешь помешать мне".

* * *

В тот же миг Алексей, сидевший за столом в своей конторе в Петербурге и разбиравший калькуляции стоимости стандартных фильтров, встрепенулся. На мгновение ему почудилось, что откуда-то издалека долетел яростный крик Павла, обещавшего прийти, чтобы разрушить все созданное Алексеем, уничтожить его самого, как злейшего врага того дела, которому Павел поклялся служить всей своей жизнью.

– Ну что же, Павел, – процедил сквозь зубы Алексей, – приходи, я буду готов. У меня есть с чем тебя встретить.