Текст книги "Расти, березка!"
Автор книги: Дмитрий Азов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Товарищ прапорщик
В то утро все казалось ему необычным. И снежок под ногами похрупывал громче, и ели, прямые как стрелы, сияли ярче, веселей. Подкрашенные сверху зарей, протягивали они свои лапы, до краев наполненные бугристым, нежным пухом. Тронь – и осыпет с ног до головы, обдаст бодрящим холодом.
«Как у нас на Черниговщине, – подумал Владимир Иванович и, потирая уши, иронически улыбнулся: – Ничего себе – весна…»
И все-таки ощущение теплоты, легкости, ослепительной белизны вновь рождало в сознании то, что, казалось, давно забыто. Подмосковный лесок, пушистые пирамидки на сизых еловых лапах, березовые ветки, блестки-снежинки, устилающие дорожку, – все это и в самом деле напоминало Владимиру украинскую весну, родное село Гужовку. Там, в колхозе «Ленинский шлях», он работал в садоводческой бригаде. Восхищался белой кипенью цветущих вишен. Подует ветерок, тряхнет ветки – и затанцуют в снежном вихре лепестки, а приутихнет чуть-чуть – лягут на пашню чистой скатертью. Кругом белым-бело, глазам больно. И хочется петь. А мать, бывало, положит на его плечо шершавую, натруженную ладонь, скажет:
– Яка ж краса!
Это была последняя черниговская весна Володи. Вскоре он распрощался с матерью и сестренкой, с колхозным садом, который растил и лелеял. Вот и оплатил его труды сад: буйно зацвел, обещая богатый урожай.
– Настоящий человек – всегда садовник, – любила говорить мать. – Вот вырастил ты яблоню, вишню. Людям – радость, а тебе – счастье. И если настоящего человека вырастил…
– А какой он, настоящий? – спрашивал сын.
– А такой, кто для других старается, для общего дела…
Двенадцать лет прошло с тех пор, когда услышал эти слова Владимир Иванович. Уже двое детей у него растут, сотни бойцов с его помощью стали настоящими солдатами, ушли в запас возмужалыми, технически грамотными и умелыми.
Человек – садовник? Как много значат эти слова для него, посвятившего себя воспитанию и обучению молодых воинов.
Был он и рядовым радиотелефонистом, и командиром отделения, и старшиной зенитной батареи, а потом – танковой роты, и вот уже много лет отдельным взводом командует. Но хотя и послужил на сверхсрочной достаточно, сегодня ему кажется, что служба только начинается.
Вспомнилось вчерашнее утро, морозное, яркое. На плацу стоял полк. А «посвященные» по одному выходили из строя, получали погоны прапорщика. На правом фланге – боевое гвардейское Знамя. Развевается на ветру бархатистое полотнище, касается плеча, звездочек на новых погонах.
Прапорщик со знаменем в руках! Символично. Владимир и его друзья, получившие это звание, уже знали его родословную. Знали советских полководцев, которые начинали с прапорщика, знали бойцов революции, сражавшихся на баррикадах. Знали, конечно, и то, что древнерусское слово «прапор» означает полотнище – стяг, знамя. Прапорщик – знаменщик. Значит, во всем пример.
Качнулся строй. Печатая шаг, торжественным маршем прошли гвардейцы мимо трибуны. Легко и свободно шагал Владимир.
Вот так же свободно и легко ступал он и сегодня. В казарме дневальный с задором прокричал:
– Товарищ гвардии старшина… Виноват! Товарищ прапорщик!
Остапенко улыбнулся:
– Бывает. Привыкнете.
Владимира Ивановича взяли в «окружение», стали рассматривать погоны и звездочки. Кто-то пошутил, что погоны можно принять за генеральские, учитывая солидный вид прапорщика. Потом послышалось:
– Дайте же посмотреть и мне!
Рядовой Геннадий Иванов растолкал солдат, восторженным взглядом посмотрел на командира взвода, воскликнул:
– Вот это да! Прапорщик! Поздравляю!
В глазах Владимира Ивановича загорелись теплые искорки. Привязался он к этому солдату. Может, потому, что сил на него положил немало.
На полигоне, кажется, все началось. Перед стрельбой.
Владимир Иванович пригладил черный ежик, сказал, краем глаза наблюдая за рядовым Геннадием Ивановым:
– Я так полагаю, товарищи: приказ командира – это твой приказ самому себе. Если мыслишь так, то легко служится. И на подвиг пойдешь, как Иосиф Лаар, наш однополчанин. Никто же не приказывал ему, как Матросову, своим телом закрыть амбразуру вражеского дзота. Так было надо, чтобы выручить роту. Потому и теперь Иосиф Лаар всегда с нами: ходит на учения, стреляет, сидит в классе, на посту стоит. В каждом из нас – частица его души и сердца. А сердце у него было такое: не что хочу, а что надо. Для друга, товарищей, для страны…
Где-то впереди взлетела ракета, описала крутую дугу. В ту же секунду застрекотал автомат.
– Последние отколачивают. – Владимир Иванович подсветил фонариком циферблат: – Скоро двенадцать. Наша очередь.
Накануне взвод стрелял днем. Как и положено, первым на огневой рубеж вышел сам Владимир Иванович. Окинул быстрым взглядом стрельбище. Изготовился. Теперь он уже не видел ничего: ни зубчатой лесной стены, ни облаков, – только ожидал появления цели. Ему нельзя промахиваться! Поучать – одно, показать – другое. Только с первой очереди поразить надо цель…
Вот она! Цель чуть-чуть приподнялась над землей. Сейчас скроется. Короткая очередь. Мишень упала. Секунда, другая… Не поднимается? Значит, поражена. Теперь где-то должен появиться «пулемет». Где? Ага, вот он! Снова короткая очередь. И опять попадание.
– Молодцом! – послышался голос офицера.
Владимир Иванович встал, отряхнул шинель. Посмотрел на своих солдат:
– Внимательней, товарищи. И спокойнее. Спуск не рвите…
После стрельбы проверяющий объявил, что взвод Владимира Ивановича получил оценку «отлично». Но это были дневные стрельбы, а тут – ночь! Да еще туман наползает.
– Остапенко! Выводите взвод! – послышалось из темноты.
Как и накануне, первым на огневой рубеж вышел взводный. Щелкнула ракетница. Вспыхнул белый огонек. Всего несколько секунд. Но их оказалось достаточно, чтобы обнаружить и поразить мишени. Результат неизменен – отлично. Солдаты один за другим занимают окоп, прижимаются к жесткой, окаменевшей земле. И долго еще над полигоном трещат автоматы, слышатся радостные возгласы:
– Гвардии рядовой Юрий Осипов – отлично!
– Иван Крысин – отлично!
– Александр Николаев – отлично!
В казарму вернулись на рассвете. Окна уже пламенели, облитые первыми лучами восходящего солнца. Солдаты легли отдыхать, а Владимир Иванович не пошел домой. Решил: «Проснутся дети, тогда пойду». Но была еще причина, которая удерживала его в казарме. Не за горами подведение итогов соревнования. В боевой подготовке они будут хорошими. И в этом году взвод станет отличным. В седьмой раз!
Однако беспокоили молодые солдаты. Ребята грамотные, быстро поняли особенности службы в комендантском взводе: здесь и зенитчики, и регулировщики, и водители. Тут самому надо быть универсалом и от подчиненных того же требовать. А вот перед стрельбой неприятный разговор состоялся с рядовым Геннадием Ивановым. Этот самый солдат, как доложил командир отделения регулировщиков гвардии сержант Алексей Антонов, пренебрежительно относится к службе регулировщика. Подумаешь, говорит, служба: палкой махать! Но дело, пожалуй, серьезнее, раз уж сержант Антонов за помощью к Владимиру Ивановичу обратился.
– Значит, говорите, палкой махать? – спросил Владимир Иванович Геннадия. Но перед стрельбой не стал распекать солдата, а вот о подвиге Иосифа Лаара напомнил. Этот Геннадий Иванов, похоже, крепкий орешек, раз уж такой опытный сержант Антонов ключа к нему не нашел. Кто-кто, а Антонов умел искать ключи к молодым строптивым воинам. И в этот раз, как только стрельба закончилась, послышался его голос:
– Молодец, Бровка! И жезлом, и автоматом отлично действует!
– Этими палочками в войну наши девушки путь на Берлин указывали! – весело отозвался Бровка.
«На Иванова работают, – удовлетворенно отметил про себя Владимир Иванович. – Что ж, и у нас еще разговор впереди».
И этот разговор состоялся в ленинской комнате. Геннадий никак не мог начать письмо, когда к нему подошел Владимир Иванович. Улыбнулся:
– «Здравствуйте, дорогие…» и так далее?
– «И так далее» как раз не выходит, – с сердцем отозвался Геннадий.
– Чего же так?
– А чем мне хвалиться-то? Мое письмо мать соседке читать постыдится: у той-то парень служит ракетчиком, а у Петровых попал в подводники… Один я в регулировщиках оказался!
– Во фронтовой обстановке от регулировщика многое зависит. А на учениях был случай, когда из-за регулировщика целое подразделение задачу не выполнило. Он направил его на «зараженную» местность. Ну а возьмите пробки – у перекрестков, у переправ. И здесь часто дело в регулировщике. Образовал пробку – авиация противника тут как тут… А при нынешних скоростях создать пробку можно в одну минуту.
Владимир Иванович рассказал, как посты регулирования на маневрах «Двина» несли службу сутками в отрыве от своего подразделения.
– Приедешь на мотоцикле проверить, а они – как маленький гарнизон. Чум из плащ-палатки, лапник настелен. Сами и автоматчики, и повара. Один на посту, другой отдыхает. Или чай греет. Погода – ветер, и снег, и дождь… Особо отличились тогда ефрейтор Морозов и рядовой Бровка. Ленинской юбилейной медалью «За воинскую доблесть» были награждены. Да и рядовые Николаев, Гришко и другие на тех учениях по двое суток на постах находились. И ни жалоб, ни нытья. Солдаты!
– Это я понимаю. Но мне бы еще на шофера выучиться, – сказал Иванов. – Какая же специальность – регулировщик?
Владимир Иванович не согласился. Покачал головой:
– А помните, когда по тревоге машины из парка выводили и норматив перекрыли? Вы же в тот раз на посту стояли! Выходит, без вашего участия не обошлось. И ваша доля в той победе имеется. И мотоцикл водите. Готовьтесь сдавать на второй класс… И еще есть кое над чем подумать. Но это на другой раз отложим…
Остапенко ушел, а Геннадий в тот раз так и не написал письмо.
Командир взвода не забыл о желании солдата. Учитывая его страсть возиться с машинами, разрешил ему в свободное от нарядов и занятий время работать в автомастерских с командиром транспортного отделения.
– Младший сержант Крысин – опытный автомобилист, – сказал Владимир Иванович. – Возле него и машину изучите, и водить научитесь, а там, глядишь, и на права сдадите.
И потом Остапенко никогда не забывал поинтересоваться, как идут дела у рядового Геннадия Иванова. И так незаметно привязались они друг к другу. Потому Геннадий и обрадовался, как за самого близкого человека, когда Владимиру Ивановичу присвоили звание прапорщика.
В тот праздничный вечер командир взвода долго сидел в казарме, вместе с солдатами пел песни русские и украинские.
Поет прапорщик Остапенко, смотрит на Иванова и радуется: растет человек!
Видится прапорщику черниговская весна, белые вишневые ливни. Слышится ласковый материнский голос:
– Яка ж краса! Дывись, мий садовник!
Пережитое заново
Встречи на Двине. Волнующие, берущие за душу. Для некоторых – это встречи с командирской юностью, с той землей, которая в грозные военные годы на своей израненной груди согревала бойцов. С той землей, что потом и кровью обильно поливали солдаты и шагали по ней, не зная устали. Шагали на запад, откуда пришла война.
Их было много, жарких встреч на Двине. Они останутся в солдатских сердцах навсегда. Многое заставили пережить заново, вспомнить.
… Сборы были по-военному коротки. Мать понимала, что ее сын призывается на большое дело, становится в боевой строй для участия в тех маневрах, о которых объявлено в газетах. Она не спрашивала ни о чем. Лишь в последнюю минуту перед его отъездом сказала:
– Если доведется там, в Белоруссии, проезжать мимо села, где твой отец похоронен, хоть на минутку задержись у могилы.
И вот он, ефрейтор Лаптырев, стоит перед высокой елью. На широких лапах, будто сахар, – свежий искрящийся снег. Где-то здесь могила отца. Где? Стоят рядом товарищи солдата. Бессонные ночи утомили их. Обветренные, осунувшиеся лица. А впереди – «бои», трудные, напряженные. Но солдаты одолеют все преграды. Иначе нельзя: ведь по этому лесу, по тем же дорогам под вражеским огнем проходил отец их товарища со своими однополчанами. Здесь окончился его славный путь. Но дорога славы не кончается!
Встречи с отцами, которые не вернулись, но навсегда остались в сердцах сыновей… Как дороги эти встречи!
А свидание с полем боя! И оно волнует. На этом поле человек сражался с врагами. С тех пор прошло более четверти века. И человек стал вдвое старше. И волосы поредели на голове. А на плечах погоны с большой звездой. Тогда, летом сорок четвертого, перед началом операции «Багратион», тоже была одна звезда – майорская.
Отправляясь на маневры «Двина», генерал-майор артиллерии Михаил Иванович Макарычев втайне надеялся побывать в тех местах, где воевал, будучи командиром 496-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка.
Еще с вертолета заметил Михаил Иванович очертания лесного массива, разрезанного Двиной. Отсюда начиналось наступление наших войск. Где-то здесь он со своими батарейцами форсировал Двину в июне сорок четвертого. Но где? Трудно сейчас определить. – Вертолет пошел на посадку. Поднял снежные вихри. Затих. Все направились к высотке. С нее видно все как на ладони.
Михаил Иванович торопился. Когда подошел к командному пункту одного из полков гвардейской Таманской дивизии, воскликнул:
– Да ведь это же наш фронтовой командный пункт!
Он осмотрелся. Точно, он самый. Вон и три дубка стоят, как братья. Помнится, один был ранен бомбой. Осколок ударил в нижний сук, и тот беспомощно повис. Ветки сейчас нет, а перебитый сук вон торчит. Рядом должна быть воронка от вражеской бомбы. Присмотрелся. На ровной снежной простыне – чуть заметная вмятина. Генерал спешит туда, проваливается по пояс. Она!
Оплывшая воронка. А вон там, на склоне высоты, недалеко отсюда – огневые позиции батарей. Тут стояло и самое ближнее к наблюдательному пункту орудие. Кто им командовал? Генерал отчетливо помнит все, что произошло тогда. Вспомнил и командира орудия сержанта Сидорова, погибшего в том тяжелом бою при отражении вражеских контратак. И ожило перед взором генерала прошлое. Даже то, что было забыто, возникло в памяти так отчетливо, будто произошло вчера.
Задача ставилась коротко: в самые сжатые сроки форсировать Западную Двину. Стрелковый полк офицера Иноземцева выделяется в передовой отряд. Его поддерживают противотанкисты майора Макарычева. Сельский парень, рано познавший трудовую жизнь, он уже имел к тому времени боевой опыт. С первого дня на войне.
Передовой отряд под непрерывным минометным огнем противника подошел к реке, сосредоточился для броска. Для орудий заготовили плоты. Делать их батарейцам помогли местные жители. Плотники со своими топорами сами пришли к майору Макарычеву:
– Какая помощь нужна?
И застучали топоры в умелых руках. Работали белорусы споро, приговаривали:
– Скорее бы фашиста проклятого с нашей земли вышвырнуть.
Разведчики обнаружили на стороне противника две огневые точки. Майор Макарычев принял решение: выставить две батареи на прямую наводку. Как только противник откроет огонь, обнаружит себя, эти батареи немедленно уничтожат его. Еще четыре батареи поставил для прикрытия передовых подразделений при форсировании.
Первыми отправились на противоположный берег разводчики стрелкового полка вместе с артиллерийской разведкой. Они плыли на надувных лодках. Наступал рассвет. Над водой поднимался туман. Ветерок разгонял его, и нужно было торопиться. За разведчиками на деревянных лодках переправлялись пулеметчики, Противник обнаружил советских воинов. Рядом с плотами, то тут то там, вспыхивали фонтаны воды. Закачались лодки, зачерпывая бортами воду. Но воины продолжали усиленно грести к берегу. Преодолев водный рубеж, одни занимали позиции и открывали огонь по врагу, другие натягивали канаты, чтобы легче было перетягивать плоты с орудиями.
Но минометная батарея противника не переставала бить. Все гуще разрывы на реке. Артиллеристы, закатив на плоты орудия и ящики с боеприпасами, изо всех сил работают веслами, тянут канат. Наконец два плота причалили к берегу. Батарейцы с ходу развернулись для ведения огня. Облегченно вздохнул Михаил Иванович:
– Молодцы ребята!
И уже две стрелковые роты вместе с батарейцами уцепились за плацдарм. Теперь назад пути нет. Противник пытается сбросить советских солдат в реку. Из лесу показались вражеские танки с пехотой. Артиллеристы немедленно открыли по ним прицельный огонь. Запылал первый танк. Остальные надвигались все ближе и ближе. Гуще становился и огонь артиллерийских расчетов. Подбит второй, третий танк. Четвертый беспомощно остановился почти у огневой позиции наших артиллеристов. А пулеметчики тем временем косили пехоту врага. Не выдержав, откатился противник в лес.
Над полем боя появились самолеты гитлеровцев и стали поливать огнем наших бойцов. Но те уже успели окопаться. Как только скрылись самолеты врага, начали переправу главные силы передового отряда. На противоположном берегу оказались еще два стрелковых батальона и четыре батареи…
Сразу же за рекой – высотка. Там и облюбовали себе место два командира – стрелкового и артиллерийского полков. Правда, за полем – лес, где укрывается противник и откуда бросался он в контратаки.
Снова появились вражеские самолеты, а затем и танки с пехотой. Майор Макарычев потерял счет контратакам. Он видел, как трудно батарейцам. Расчеты таяли. Но не затихал орудийный огонь. Около двадцати танков шли на огневые позиции! А над головой – опять стервятники, И тут вынырнули из-за леса краснозвездные штурмовики. Веселее пошла работа. Еще шесть вражеских машин остались на поле боя. Остальные вместе с пехотой откатились назад. Плацдарм с каждым часом расширялся, и там все больше накапливалось наших войск, хотя противник непрерывно затевал контратаки. Весь день над Западной Двиной висели самолеты. Весь день ревели вражеские танки. Но истребители-противотанкисты не сделали ни шагу назад.
К вечеру стало тихо. Командир стрелкового полка подполковник Иноземцев и майор Макарычев, находившиеся на наблюдательном пункте, понимали, что тишина обманчива. Враг не оставит попыток уничтожить передовой отряд. Понимали это и батарейцы. Они вместе со стрелками и пулеметчиками окапывались.
Снова – в который раз! – налетели стервятники. На этот раз бомба упала неподалеку от наблюдательного пункта. Майора Макарычева взрывной волной выбросило из окопа. Очнувшись, он увидел рядом дымящуюся воронку. Три дубка шумели листвой. У одного, крайнего, повисла ветка и тихо раскачивалась. Несколько домов у реки были объяты пламенем. Лишь одиноко стоящая избушка уцелела.
До слуха Михаила Ивановича донесся гул. Это на батарею снова шли немецкие танки. Казалось, они вот-вот прорвутся. А ряды батарейцев значительно поредели.
Решение созревает мгновенно. Михаил Иванович посылает к одному из орудий своего заместителя Мещерякова, а ко второму бежит сам с ординарцем. Около орудия только один человек – рядовой Зибарев.
– Где командир?
Почерневший от пыли и пороха Зибарев кивнул в сторону, где лежал командир орудия сержант Сидоров.
– Два танка подбил он, – прокричал Зибарев. – Вон горят. Ранило его, а он не стал уходить. Потом уж – насмерть…
– А наводчик?
– И он тяжело ранен. Рядовой Казачек… подменил командира и тоже два танка подбил. Да бомба в него пришлась.
Майор подозвал ординарца – рядового Грабаря. Они втроем встали у орудия. Подоспела со снарядом радистка. Снова убежала за боеприпасами.
Содрогнулась пушка от выстрела. Танк, близко подступивший к огневой позиции, замер. Из люка показались гитлеровцы, но их встретил пулеметный огонь, И еще группа танков с крестами. И опять помощь из-за реки: штурмовые самолеты с красными звездами.
– Теперь будет полегче, – вздохнул заряжающий Зибарев, вытирая мокрый лоб. И вдруг на мгновение оцепенел: на позицию прорвался вражеский танк. Но майор успел произвести выстрел. Черный дым окутал стальную громадину.
А к Двине уже подходили наши главные силы…
Спустя месяц узнал майор Макарычев, что за этот бой ему присвоено звание Героя Советского Союза. Это же высокое звание посмертно было присвоено и командиру орудия сержанту Сидорову. И в «Истории Великой Отечественной войны» появились такие строки: «За успешный прорыв вражеской обороны и форсирование с ходу Западной Двины 145 воинов 1-го Прибалтийского фронта были удостоены звания Героя Советского Союза, среди них… командир 496-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка майор М. И. Макарычев».
Но это было потом, а в сорок четвертом шли тяжелые бои.
Однажды шестьдесят танков прорвались в тыл советских войск и создали угрозу командному пункту армии. Туда был вызван командир полка майор Макарычев. Начальник штаба показал на карте рубеж: справа и слева – болота, а к горловине, как докладывали разведчики, движутся вражеские машины.
– Нужно совершить марш и закрыть эту горловину. До рубежа – сто двадцать километров. Спешите. Вопрос стоит так: если немцы прорвутся сюда, значит, в вашем полку никого не осталось в живых.
Это был бешеный марш. Наверное, самый стремительный маневр артиллеристов за все военное время. Батарейцы развернулись с ходу и встали между озерами, прикрыли горловину – единственное место, где могли пройти танки врага. Артиллеристы выиграли всего несколько минут, но именно эти минуты решили исход боя. Потеряв двенадцать машин, гитлеровцы бросились наутек. Командующий армией по-отцовски обнял командира полка.
Да, это был трудный бой. Но все же в память больше врезался тот – на западном берегу Двины, на небольшом плацдарме. Там осталась братская могила батарейцев макарычевского полка.
И вот спустя четверть века их бывший командир стоит на этой высоте. Все пережитое заново проходит перед его глазами. Он вспоминает о том памятном бое, перемежая былое с новью. А новь всюду. В этих дубках, возмужавших и широко раскинувших ветви, и в этой деревеньке, когда-то начисто сожженной, а теперь обновленной, и в новых селениях, которых тогда не было на карте. Там, где высаживались батарейцы на пятачке, был пустырь. Это точно помнит Михаил Иванович. А теперь – сад. Да какой большой!
А вон через тот лес пробирался один из расчетов полка. Он в другом месте реку форсировал. Только выскочил из лесу, а тут – контратака. До последнего человека дрались артиллеристы. Все погибли, но никто не отошел ни на шаг.
Когда ракетчики – участники войсковых маневров «Двина» – узнали о том, что Михаил Иванович воевал здесь, побывал на своем наблюдательном пункте военного времени, они попросили его рассказать об этом. Затаив дыхание слушали бойцы рассказ генерала о мастерстве советских артиллеристов. И когда грянул учебный бой, солдаты нового поколения действовали по-фронтовому.
В ту ночь Михаил Иванович до утра не сомкнул глаз. Водил карандашом по карте, вспоминал боевую молодость, беспокойную жизнь военного человека. А ведь вся его семья связана с армией! Младший брат Виктор Иванович тоже генерал. И оба сына Михаила Ивановича – военные. Один в академии, другой – в училище. Муж дочери – тоже офицер. Все пошли по отцовской дороге.
Утро. Генерал выходит из газика. Глубоко вдыхает чистый воздух. Багровая заря разлилась на полнеба. На ее фоне – елки, ровные, как натянутые струны. Кажется, тронь – и зазвенят, заноют они песню о мужестве и отваге сражавшихся здесь советских воинов. О любви к земле, политой кровью солдатской. О верности Родине.
