Текст книги "Прерванная игра"

Автор книги: Дмитрий Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Брил торопился изложить суть своего изобретения. Но Ивоун не слушал: в технике он не разбирался.

– Вам не кажется, что вы несколько запоздали со своим изобретением?-вмешалась в их разговор Дьела.

– Почему запоздал?

– Вам ничто не показалось странным, когда вы пробирались сюда?

– Да... Действительно, – в некотором замешательстве пробормотал Брил. – На улицах стало очень тесно. Я не мог найти места, чтобы опробовать модель... Да, – неожиданно он прервал себя. – А что произошло? Почему мне не встретился ни один человек? Последний месяц я никуда не выходил из дому. Я только сегодня закончил работу...

– Если вы хотите запатентовать изобретение, вам нужно немедленно выбираться из старого города.

– Но я же не смогу идти с ней так далеко.

– Бросьте. Сделаете новую модель.

– Вы сказали бросить?

– Если хотите спасти изобретение и заодно жизнь бросьте.

– Жизнь? Зачем мне жизнь, если не будет?..

– Смастерите новую модель.

– На эту ушло три года.

– Вторую закончите быстрее.

– Нет... Не знаю, чего вы добиваетесь...

– Вы подозреваете, что я хочу присвоить вашу модель? – разгадал Ивоун сомнения изобретателя. – Уничтожьте ее.

– Уничтожить?! Вы предлагаете уничтожить?

– В общем, это ваше дело, поступайте, как хотите.

Ивоун уже понял, что имеет дело с маньяком изобретателем. Рассуждать здраво тот сейчас не способен. Пусть оглядится, придет в себя, одумается... Если только у него будет время одуматься.

Глава третья

Ивоун пробудился от жуткого грохота. Он отдернул занавес и посветил фонариком. Слабый луч не достиг противоположной стены собора, в свет попадали ближние ряды скамей. Посредине храма Ивоуну померещилась чья-то тень.

– Кто там?

На его голос отозвалась одна подкупольная пустота.

Из другой исповедальни, где расположились на ночлег Дьела и Силе, так же блеснул луч света, увязнувший в темноте. В третьей исповедальне безмятежно храпел

Брил. Недавний грохот не разбудил его. А может быть, и грохот, и мелькнувшая тень пригрезились? Но нет. На этот раз Ивоун отчетливо расслышал быстрые шаги и, поведя лучом, на мгновение увидел бегущего человека. Тот сразу же отпрянул за колонну. Ивоун в ночной пижаме, надев башмаки на босу ногу, направился в сторону колонны. Из другой исповедальни наперерез ему двигалась Дьела.

– Кто там? Выходите. Вам не причинят вреда,– сказал Ивоун, сам вдруг ощутив опасность. Из-за мраморной колонны вынырнул человек. В руке у него что-то блеснуло.

– Не смейте! Сейчас же бросьте свой кинжал!– крикнула Дьела.– Вы с ума сошли!

Неизвестный, в растерянности жмурясь от яркого света, смотрел в сторону, откуда раздался женский голос.

– Кто вы такие?– хриплым голосом с заметным южным акцентом спросил он. Видимо, женский голос смутил его, удержал от безрассудства.– Вас поставили сторожить? Живым я не дамся.

– Господи, да что вам нужно? Что тут сторожить? От кого?– изумился Ивоун.

– Послушай, это ты, что ли, старик?

Ивоун по голосу узнал одного из водителей экскурсионных автобусов, того самого парня, который спрашивал цену картины.

– Я,– недоуменно ответил он.

– Это ты брехал, будто икона стоит миллионы?

– Вы явились за ней?-не поверил Ивоун.-Так берите. Ее никто не стережет – это же копия. Подлинник во дворце.

– Выходит, набрехал, старый мошенник!

– Грубиян,– возмутилась Дьела.

– Я думал, вам известно, что в храме выставлена копня, об этом написано во всех проспектах.

– Сроду не читал ваших дурацких проспектов.

– Так вы и в самом деле грабитель?-поразилась Дьела.

– Грабитель?-переспросил ночной гость, опять насторожившись.

За спиной Дьелы из темноты неслышно появился Силе. Видимо, шум разбудил его тоже. Вор пристально вглядывался в темноту. Лишь увидев перебинтованную руку, успокоился.

– Мой автобус застрял здесь неподалеку,– сказал он, обращаясь к Дьеле.– Только это уже не автобус – хлам. Я остался не у дел. Надо свести счеты кое с кем.

– Вы хотите убить человека?– отшатнулась от него Дьела.

– Стоило бы укокошить. Да не хочу рук марать. Если уж идти в тюрьму, так, может, лучше не за убийство. По крайней мере, есть шанс какой-то. Вдруг выгорит. Вспомнил про эту икону. Какая-то дощечка – и миллионы. На тюрьму я все равно решился, значит, ничего не прогадываю. А шанс есть,повторил он свой довод.

– Оригинально,– усмехнулся Силе.– Вы разумный человек, если так рассуждаете.

– Не больно-то разумный, коли в кармане пусто,– не согласился вор. Это не совсем верно. Точнее, совсем не верно. Примеров тьма. Вы не исключение.

И опять голос Силса показался Ивоуну знакомым.

Где-то он слышал его раньше. И манера говорить короткими фразами. И лицо. Ивоун был уверен, что видел этого человека прежде.

– Жратвы у вас нет?– спросил грабитель.

– Сколько угодно. Только консервы.

– Консервы так консервы.

Силе и Дьела удалились в свою исповедальню, некоторое время сквозь черный занавес слабо просвечивал луч фонарика, потом погас.

– Как ваше имя?– поинтересовался Ивоун, сопровождая ночного гостя в кладовую.

– Щекот, – назвался тот.

Имя это или прозвище, парень не уточнил. У иностранцев имена частенько бывают необычными, попробуй разобраться.

Ивоуну не спалось. В храме было тихо и пусто. Стеклипы верхних этажей только что осветились. На нижних разглядеть цветное изображение еще невозможно – выделялись только отдельные цвета. Лучше всего алый.

Каменный пол вблизи центральной кафедры усыпан осколками стекол. Колпак, защищающий копию прославленной иконы, одной из самых древнейших работ, разбит вдребезги Этот шум и разбудил Ивоуна среди ночи. Сама копия валялась тут же, брошенная вспугнутым грабителем. На ней отпечатался грязный след подошвы. Ивоун поднял ее и стал протирать. Смолистая жирная грязь не поддавалась.

– Так ты, старик, говоришь – она ни черта не стоит? Ивоун не слышал, когда подошел Щекот, и вздрогнул от неожиданности. У этого парня способность подкрадываться неслышно тем более поразительная, что на ногах у него не какие-нибудь чувяки, а обычные ботинки.

– Здесь должна быть указана цена,– сказал Ивоун и повернул икону обратной стороной.– Двести пятьдесят лепт.

– Всего-то!

– Это еще приличная цена. Обычная репродукция стоит не больше десяти. Эта изготовлена на такой же точно доске, как и оригинал. Ее не так-то просто отличить от подлинника.

– А та, настоящая,– двенадцать миллионов?

– Двенадцать миллионов,– подтвердил Ивоун.

– Темнишь, старик. Если так просто изготовить подделку, что ее сразу и не отличишь, какой дурак захочет платить миллионы? Брешешь, поди?

– Я говорю правду.

– Ивоун говорит правду.– Это к ним подошла Дьела.– Как вы можете разговаривать таким тоном с человеком старше вас?

– Я же ничего такого не сказал. Извини, старик.

Странно было видеть длиннорукого смущенным.

– Доброе утро, господа.– Это к ним подошел заспанный Брил. – Где здесь можно принять ванну?

– Ванну?– переспросил Ивоун.

Похоже было, что изобретатель так и не уяснил еще, где он находится. Дьела и Щекот невольно рассмеялись, Щекот только в первое мгновение насторожился, увидев Брила. Простодушная, к тому же еще и заспанная физиономия изобретателя внушала доверие.

– Ванну здесь не догадались поставить. Есть купель, но вам в ней не поместиться. Помыться можете под краном в подвале. Вход позади колоннады,указал Ивоун.

– Ты извини, старик,– снова повторил Щекот, когда Брил ушел.– Кто бы на моем месте не вышел из себя? И ты, дамочка, не обижайся. Перепугал я вас ночью. Хорошо еще, ты вовремя голос подала. Я как услыхал – баба, остановился. А то ведь прикончил бы. Я нож на звук бросаю без промаха.

– Бандитская сноровка,– заметила Дьела.

– Так уж и бандитская?– усмехнулся Щекот.– В горах, откуда я родом, метать нож – первое развлечение. Туристы валом валят посмотреть. Мне бы пожрать немного, да буду сматывать удочки.

– Пойдете убивать своего шефа?-спросила Дьела.– Или как там по-вашему; пришить?

– Черт с ним, пускай живет. -К себе в горы подамся. Жалко, с пустыми руками.

Громкий стук в дверь все у того же западного портала оборвал их разговор. Щекот заподозрил неладное, схватился за нож.

– Кто там?

– Откуда нам знать, – сказала Дьела. – Возможно, ломится еще один грабитель – самое время грабить.

– Знаю я эти штучки. Вызвали полицию?

– Да, вызвали, – поддразнила его Дьела.

– Приму грех на душу, – пригрозил Щекот.

– Принимай – сразу и замолишь. Как-никак храм.

Все трое приближались к двери, в которую не прекращали барабанить снаружи.

– Есть там кто-нибудь? – кричали в приоткрытый створ.

– Вы хотите попасть в храм? – спросил Ивоун и сам подумал, что задает глупый вопрос.

– Еще как, – раздалось за дверью,.– голос, по-видимому, принадлежал молодому мужчине.

– Вода у вас есть? – спросили из-за двери, на этот раз старушечьим голосом.

– Сколько угодно.

– Мы буквально умираем от жажды.

– Не преувеличивайте, милая тетушка, – возразил ей парень за дверью.

Ивоун растолковал им, как пройти.

– Господи, опять лезть через проклятущие автомобили. – Это был уже третий человек – похоже, старик.

– Ни черта с вами не сделается,-подбодрил его тот же парень.

– Бросьте меня, – взмолился старик, – нету моих сил.

– Бросать раньше следовало. Из-за тебя и мы все измучились.

– В храме наше спасение, – высказалась старушка,

– Умница ты, тетушка Урия, – похвалил ее задира. -Только помоги нам у тебя сила еще есть.

Там находился еще кто-то: Ивоуну почудился молодой женский голос слов он не расслышал.

Так и оказалось. Когда они поднялись на галереи, увидели в ограде четверых. Те продвигались медленно. Много хлопот им доставлял хилый старик. Он едва держался на ногах.

Первым делом гости накинулись на воду. Они почти трое суток провели в старом городе, ночевали где придется, чаще в брошенных автомобилях. Все три дня почти ничего не ели и не пили. Лишь дважды им удалось разжиться водой, оставшейся в радиаторе брошенного автомобиля. Но большей частью радиаторы были пусты. Все машины так сильно покорежило, что вода давно вытекла через пробоины или же была совершенно непригодной для питья, смешалась с мазутом и бензином.

Ивоун впервые видел людей, мучимых жаждой. Поразительно, с какой жадностью набрасывается человек на воду и как много способен выпить.

Дьела и Щекот тем временем позаботились о еде: она приготовила кофе, он вскрыл несколько консервных банок. Завтракать собрались все вместе. Появился и раненый Силе.

За ночь боль у него немного ослабла, он теперь улыбался без натуги, и движения его стали менее скованными. Руку по-прежнему держал на перевязи.

Ивоун, как и вчера, напрасно мучился, вспоминая, где же он видел этого человека прежде.

Востроносая старушка умиленно озирала храм, беспрерывно восклицала:

– Радость-то какая. Исцеление души!

Девица при этих словах каждый раз фыркала, а парень подбадривал старушку:

– Исцеляйся, исцеляйся.

Оба, и парень, и девушка, не держи они себя столь вызывающе, произвели бы на Ивоуна неплохое впечатление. Особенно недурна была девушка. .Правда, этакая вот кра. сота обыкновенно соединяется с непробиваемой глупостью и особенным женским чванством. Судя по всему, она привыкла к мужскому вниманию и долгие пристальные взгляды Щекота и Брила принимала как должное. И имя у нее нежное, круглое-Плова.

Старичок, более остальных измученный переходом, страдал от болей в пояснице и суставах. Ели неторопливо и молча.

Выражение постоянной напускной умиленности сильно портило в общем-то довольно благообразное лицо старушки Урии.

.За много лет службы гидом Ивоуну часто приходилось встречать представителей вымирающего племени паломников. Их становилось все меньше и меньше, но вовсе они никогда не переводились. Но столь отчаянных, как эта дряхлая пара, нужно поискать.

Урия и ее супруг – имя у него было под стать – Ахаз – пешим ходом прошли добрую половину материка, совершая паломничество в Пирану. Онипочти достигли цели, когда произошла катастрофа. Урия посчитала, что бог нарочно поставил им это препятствие, дабы испытать их твердость. Одни без посторонней помощи они не отважились идти по улицам, загроможденным автомобилями, наняли тетушкиного племянника. Тот, во-первых, хорошо знал Пирану, во-вторых, был силен и бесстрашен. А в-третьих, никто больше не соглашался рисковать.

Сейчас он злился, что продешевил, запросив с них всего лишь одну тысячу лепт.

– Напрасно тащились, – сказал он, обращаясь преимущественно к тетушке Урии: именно она была заводилой. – Тут даже и молебен некому отслужить все разбежались.

– Молитва в душе, – смиренно пробормотала старушка.

– А если в душе, на кой ляд тащились? Помолилась бы в спальне. Где грешила, там и замаливала бы грехи.

– Не богохульствуй, Калий, – измученным голосом призвал Ахаз. Нехорошо в божьем храме.

– Вот пусть бог и придумывает мне другие мысли. Или он уже не хозяин здесь?

– Что верно, то верно – не хозяин, – неожиданно подтвердил Щекот. Туристы тут хозяйничали.

Плова окинула его внимательным, оценивающим взглядом. Настороженно и неприязненно поглядел на Щекота и Калий.

"Поскорее бы они все выбирались отсюда",-подумал Ивоун, мысленно исключая из числа "всех" Дьелу. Но только и ей лучше не оставаться здесь долго.

– Не только в соборе и не только в Пиране – повсюду хозяйничали туристы, – прибавил Силе. – Сначала они своими автомобилями загрязнили воздух, а теперь автомобили взбунтовались и прогнали из города самих туристов.

– Я давно говорил-пора на слом их,-чуть ли не вскричал Брил, влезая в разговор. – Мой автомобиль...

– Ваш опоздал. Да они и не согласились бы променять свои метеоры на какой-то тихоход, – сказал Силе.

– Тихоход? – возмутился Брил. Мгновенно забыв про еду, он выскочил из-за стола и помчался в свою каморку. Вскоре там оглушительно затрещал мотор.

– Не следовало раздражать его, – укорила своего супруга Дьела.

По тому, как изменилось выражение ее лица, Ивоун догадался, что ей мучительно слышать дрожание органных труб, потревоженных кощунственными выхлопами автомобильного мотора.

Брил раскочегарил коляску, грохот двигателя стал совершенно невыносим. Один лишь изобретатель ничего не замечал. Сияя восторженной улыбкой, он промчался по окружности собора позади колоннады. Он еще накануне расчистил там место, раздвинул скамьи.

– Ужасный тип, – сказала Плова, морща свое красивое ЛИЧИКО.

В ее чертах – подметил Ивоун – был, пожалуй, один лишь изъян кукольно маленьким выглядел ее рот. Вряд ли женское лицо с таким вот ртом способно выразить по-настоящему глубокое чувство. Быть может, именно поэтому она и вынуждена притворяться, напуская на себя холодность.

– Ужасно неприятный тип, – повторила она и капризно надула губы. Лицо ее и вовсе утратило выразительность – стало просто красивым. Этакая пустая красота, как у куклы.

Однако Щекот не смотрел на Плову столь критически, как Ивoун, – он почти не спускал с нее глаз. И она явно кокетничала, заигрывала с ним. Воинственно настроенный

Калий заметил ее игру. Видимо, он решил продемонстрировать Щекоту свои истинные права на девушку – положил руку на ее плечо. Та игриво прижалась к нему, исподтишка улыбаясь Щекоту.

– Молись, тетушка, молись, – сказал парень, – да будем подаваться обратно.

– Обратно? – Встрепенулся старичок. – Дайте хотя бы отдышаться.

– Дыши, дед, дыши. А она пусть молится в темпе. Что же, и мы из-за тебя должны дышать? Хватит, надышались.

Брил тем временем заканчивал уже четвертый круг.

Каждый раз проезжая мимо компании, он приветливо махал рукой и улыбался во весь рот.

– Честное слово, он сумасшедший,-высказалась Плова.

– Это несносно, – заявила старушка. – Почему разрешают в храме?

– Так тут же теперь никого нет, – объяснил Щекот. – случайный народ.

Калий совсем распоясался, обнял Плову чересчур уже откровенно.

– Богохульники, – укорила их Урия. – Хоть бы в храме не позволяли себе.

– Где же еще? Улицы забиты автомобилями.

– Вы даже и не венчаны!

– От вас зависит, тетушка. Получу свою тысячу и справим свадьбу. По-доброму две тысячи нужно было заломить. Тысяча – это по-родственному. Думаю, милая тетушка сама догадается набросить тысчонку.

– Грабитель!

– Нехорошо так. Сами упрашивали, а теперь грабитель.

– Мог бы и вовсе ничего не брать с родной тети.

– Удовольствие было переться сюда.

– Вам бы только удовольствие. Один день потерпите.

– Мы свое наверстаем, – ухмыльнулся парень. – Точно, Плова?

– Наверстаем, – согласилась та, улыбаясь при этом Щекоту.

Изобретатель сделал еще один круг и затормозил. Мотор чихнул последний раз, коляска остановилась. Брил с трудом выпростал длинные ноги из машины.

– Негде разогнаться, – пожаловался он, – а то бы я показал скорость.

– Хватит и такой, – сказала Плова.

– Вы так считаете, – обернулся к ней осчастливленный изобретатель.

– Да уж куда больше, – усмехнулась девушка,

– На прямом участке можно увеличить вдвое. А ведь...

– Вот и выходи на прямой участок, – подсказал Калий.

– Вы правы, – согласился Брил. Все слова он принимал всерьез, не замечая издевок. – Но одному мне не пронести ее через весь город.

– Две тысячи лепт, – предложил Калий, – и была не была.

– Хочешь шею свернуть? – запротестовала Плова. . – Так ведь две тысячи!

– На лекарства уйдут.

– Это посмотрим, – Калий выпрямился и продемонстрировал свою мускулатуру.

Бицепсы у него, и верно, были что надо. Только на Щекота это не произвело впечатления – тот и сам был крепкий парень.

– А вы когда намереваетесь идти? – спросил Ивоун у Дьелы, невольно любуясь ее длинными пальцами.

Они сидели рядом, их разговор больше никто не слышал.

– Дня три еще придется пробыть здесь.

– Как бы не было поздно.

– Признаться, я и не рвусь никуда. Не могу налюбоваться этой красотой.

Последние ее слова расслышал Калий.

– Красотой? – удивился он, впервые озирая своды собора.

Плова тоже задрала голову. Ее личико выражало недоумение: она тоже не понимала, о какой красоте может быть речь.

– Здоровенную башню сгрохали, – высказал свое мнение Калий. – Надо же. У них ведь никаких механизмов не было. На себе таскали.

– Не такие они были простаки,– возразил Силе. Механика в ту пору и развивалась. Блоками и рычагами тогда уже пользовались и весьма искусно.

– Что тут красивого? – капризно надула губы Плова, обращаясь к Дьеле. .

– Все, – не захотела объяснять та.

– Разве вон те стекляшки, – подсказал Калий, указывая на витражи.

– Интересно, кто там такой рыжий и косматый? спросила Плова.

– Вождь язычников. А справа Спаситель со своими учениками, – по привычке начал объяснять Ивоун,

– Откуда вы знаете?

– Всякий, кто интересуется, может узнать:: про это изображение написаны сотни книг.

– Кто их читает? Кому это интересно?

– Да, теперь очень немногим. – Ивоун взглянул на Дьелу и повторил: Теперь это, увы, интересно немногим.

Глава четвертая

Прошли еще два дня. Пуститься в обратный путь сразу, как настаивал Калий, старички не смогли – расхворался Ахаз. Правда, у него была не болезнь, а усталость. Старик так натрудил мышцы, что в первый день не способен был двигаться – отлеживался. Подписать чек на тысячу лепт, как требовал племянник, Урия отказалась. Калий побушевал, но смирился. Он только выторговал у нее по сто лепт за каждый– лишний день, проведенный в храме. Так что теперь все были заинтересованы как можно скорее уйти отсюда.

К этому времени рану у Силса затянуло. Рука, хотя и была еще скована, малоподвижна, но уже не причиняла ему поминутной боли.

Один Щекот готов был пуститься в обратную дорогу немедленно, но появление Пловы удержало его – он сказал, что отвравится вместе со всеми.

– Так будет разумнее, – поддержал Ивоун. Щекот, несмотря ни на что, казался ему порядочным парнем. В случае необходимости Дьела и Силе могут рассчитывать лишь на его помощь. Более всего Ивоуна беспокоила судьба этихдвоих.

Брил не знал, как ему поступить. Расстаться со своей машиной было выше его сил. .

– Хорошо, я помогу тебе, – вызвался Щекот.

Лишь после этого Ивоун вздохнул свободно. Ему не хотелось, чтобы в стенах собора оставался кто-то еще. Сам он избрал свою участь сознательно: для него жизни вне храма не могло быть. А другим ради чего страдать? У них связи с суетным миром еще не разорваны, у каждого есть какие-то надежды. Остаться здесь для них равносильно гибели.

Последний раз собрались все вместе. Завтрак прошел мирно, без споров, без подкусываний. Все отлично сознавали, что путь предстоит не из легких. Обсуждали маршрут. Ясно было, что одного дня им не хватит, и позаботиться о ночлеге следовало загодя. Неизвестно, удастся ли по пути раздобыть пищу и воду. Так что прибавлялась еще дополнительная ноша. Ивоун подсказал им, где взять котомки, в подвале собора было полно всякого хлама, побросанного паломниками. Время от времени подвал-очищали, но старье снова накапливалось.

Дьела несколько дней потратила, чтобы сшить себе платье из сутаны. Тисненный по шелку крест золотился у нее на спине. Похоже, что никто кроме Ивоуна, не замечал этого.

Только приступили к завтраку, как вдалеке за стенами собора послышался грохот. Ивоун сразу понял, что это означало. Он испугался, что и другие тоже разгадают причину громыхания. Как будто неведение могло спасти и защитить их.

– Что это? – встревожилась Дьела.

Ивоун отвел взгляд: сказать ей правду у него не хватило духу. По выражению ее лица было ясно: она догадалась сама.

Беспокойство охватило всех. Молча поднимались по винтовой лестнице на галерею. Лишь оттуда можно увидеть, что происходит. Калий опередил остальных.

– Вот это да, – восхитился он. – Красотища!

Одна из стрел начатого виадука обрывалась над старым городом вблизи храма. С нее падали автомобили. Из багажников сыпались запасные части, подсобный инструмент, раскрытые дверцы беспорядочно хлопали в воздухе... Такой исход и предполагал Ивоун: тесные улочки Пираны не станут расчищать. При нынешнем техническом размахе дешевле построить новый город, чем сохранить старый. Пирана обречена стать местом свалки – автомобильным кладбищем. Он не предвидел только, насколько быстро это осуществится.

Автомобили падали чуть ли не с километровой высоты.

Одни застревали между оставшимися здесь после снегопада, другие подскакивали, точно мячики, и ударялись в стены ближних домов. Никого, кроме Калия, это бредовое зрелище не привело в восторг.

Всего над Пираной собирались провести четыре автострады. Так что сейчас над городом нависали восемь недостроенных стрел. И со всех восьми сыпались автомобили. Храм был окружен со всех сторон.

– Господи, это же кошмар, – сказала Дьела.

Ее руки в широченных рукавах шелковой сутаны выглядели изящными и хрупкими. Ивоун не мог отвести от них глаз.

– Этого следовало ожидать, – высказался Силе, морщась не то от внезапной боли в руке, не то от чувства, какое у него вызывало зрелище. Автомобильное кладбище.

Это все, на что еще пригодны старые города.

Всем было ясно, что выбраться из города немыслимо. Если бы еще автомобили падали в одно место, можно было рискнуть. Но слишком велик получался разброс. Иногда машины попадали в струю восходящего воздуха и сильно изменяли траекторию. И совсем уже как попало разлетались запасные части, баллоны и оторванные дверцы. Казалось, для них законы механики не писаны.

– Когда-то это должно кончиться, – сказала старушка Урия, испуганно глядевшая на небо.

– При нынешних темпах производства – никогда, – вслух подумал Силе.

– Господь не допустит, – возразила Урия.

Голос Силса, произнесшего последнюю фразу о темпах производства, внезапно прояснил память Ивоуна: он вспомнил, где слышал этот голос прежде. Так ведь это же Силе Сколт, тот самый Сколт, на которого год или полтора назад обрушился праведный гнев всех добропорядочных телезрителей. Даже Ивоуну показалось тогда, что журналист зашел чересчур далеко в своих выводах.

Ту передачу Ивоун запомнил. Отчасти, может быть, потому, что редко включал телевизор. Но Сколт и начал тогда необычно.

– Давайте вместе посмеемся над горячностью -молодого задиры, предложил он зрителям. – Вспомним историю двадцатилетней давности. Происходило эТо так...

Лицо сорокадвухлетнего Сколта, ведущего передачу, померкло – на экране возник молодой Сколт. Что верно то верно, он действительно был задирист и горяч. Нынешний пожилой Сколт в сравнении с ним выглядел как само спокойствие и выдержка. Что впечатление это обманчиво, зрители смогли понять немного позднее. Но в тот первый момент ощущение было именно таким.

На телеэкране прокручивали запись давней беседы семидесятилетнего старца с юным Сколтом, начинающим журналистом. Собственно, их разговор нельзя назвать беседой – скорее, словесным поединком, исход которого был заранее предрешен. Житейская мудрость старца не могла противостоять беспрерывным уколам язвительного журналиста, сразу же захватившего роль ведущего: короткими едкими репликами и даже выразительным молчанием он направлял разговор в выгодное для себя русло. Самое грустное в этой сцене было то, что добропорядочный старикашка так и не уяснил себе, сколь неблаговидную роль сыграл он в руках ловкого журналиста. Спор между ними шел о достоинствах старой и новой морали. Старичок шамкающим голосом упрекал молодежь в отсутствии идеалов, в том, что они не прислушиваются к голосу совести, и прочих смертных грехах. Он сбивался, путался, терял мысль, и Сколт без малейших усилий, одной лишь репликой, одним словом, а то и просто иронической ухмылкой сводил на нет все доводы противника.

Сцена эта оборвалась внезапно. Ивоун даже заподозрил: не помехи ли. Но оказалось нет. Эффект обрыва старой записи был учтен опытным Сколтом. На экране вновь появился он – сорокадвухлетний журналист, умеющий судить собственные ошибки и заблуждения. Верно, в подобном осуждении было и любование собой, но об этом догадывался не всякий зритель и не сразу. Подобным ходом умудренный журналист заставил зрителей поверить в свою искренность.

– Нет смысла смотреть старую передачу до конца,– сказал он, иронично улыбаясь.-Неужели не ясно всякому мыслящему человеку, на чьей стороне правда: на стороне ли беспринципного юнца, способного ради минутного успеха, ради карьеры просмеять кого угодно, хоть родного отца, или на стороне доверчивого и обманутого старца. вся беда которого состояла лишь в том, что он не умел как следует изложить свои мысли.

От души жалею, что теперь его уже нет в живых, и я не могу принести ему мои чистосердечные извинения. Запомните этого человека, запомните его голос,– с пафосом призвал Сколт. – Только что вы слышали голос человека, жившего в ту, теперь уже навсегда ушедшую пору, когда люди не боялись еще называть вещи своими именами: чревоугодника называли обжорой, выпивоху пьянчужкой, распутника – бабником, а не говорили, как теперь, жизнелюб. Что касается жизни, тогда ее любили ничуть не меньше, только не смешивали понятий: словом "любовь" называли редкое и возвышенное чувство, испытать которое,– может быть, не всякому дано.

– Теперь много говорят о прогрессе,– продолжал Сколт.-И прогресс почему-то связывают с количеством автомобилей и тоннами металла, выплавленного на душу населения. Но разве мыслимо именовать прогрессом условия, при которых человек теряет духовность? Да еще в гордится этим. Как тот молодой забияка, которого вы только что видели,-напомнил он зрителям.-Можно сколько угодно болтать о прогрессе, но верить в него могут одни лишь беспросветные тупицы. Мы победили бедность материальную, но мы давно уже нищи духовно...

Ивоун уже тогда, сидя возле телевизора, представил себе, какой гнев вызовет столь откровенное, бунтарское заявление известного журналиста. Более всего люди не хотят слышать правды. Да он и сам не распознал тогда в Сколте единомышленника.

"Ну, это слишком!"-примерно так подумалось ему.

И еще одно стало ясно Ивоуну: прошедшие двадцать лет не образумили Сколта, во всяком случае не убавили задиристости. Просто за эти годы он изменил свои оценки. Вот, выходит, кто очутился в их случайной компании. Почему же он сразу не догадался? Дьела ведь даже имя свое назвала. Дьела Сколт – знаменитая органистка. Ез концерт запланирован на одно из ближайших воскресений. На сегодня!

Примерно сто лет назад в соборе впервые устроили не богослужение, а концерт органной музыки. С тех пор на одно воскресенье не обходилось без выступлений лучших органистов. Вот почему Дьела выжидающе поглядела на Ивоуна, когда назвала свое имя: уж он-то должен был слышать про нее. Почему же он не вспомнил?

Тем временем все вернулись в храм.

– С вас еще сто лепт, тетушка,– сказал Калий.

– Это почему?– подпрыгнула та на месте.

– Еще один лишний день.

– Так не по моей вине.

– Выходит, по моей? Как знаешь. Мы отправимся С Пловой одни. Вытаскивай своего инвалида сама. Черт его тащил сюда.

При упоминании черта тетушка торопливо перекрестилась.

– Не богохульствуй.

– Нужно как-то дать знать, что здесь люди,– предложил Ахаз.

– Покричи – может услышат,– посоветовал Калий.

– Будь здесь рация... – высказалась Плова.

Видно, и ее головку посещают иногда разумные мысли, обрадовался Ивоун. Ему совсем не хотелось, чтобы вся эта пестрая компания застряла в соборе.

– Точно не знаю, но какая-то аппаратура есть,– сказал он.

Радиоузел помещался в склепе под спудом каменного фундамента. Когда-то, в незапамятное время, здесь хоронили знатных граждан. Пирана тогда была еще языческим городом.

Увы, в склепе нашлись только динамики и приемник.

Один из настоятелей собора лет десять назад намеревался установить в храме усилители. Но прихожане запротестовали. Приобретенная аппаратура ржавела и пылилась без употребления.

– Какой толк от этого дерьма? – Кадий злобно пнул по ящику, в котором лежали динамики.

– Будет толк,-заверил Брил. Лишь один он рассматривал аппаратуру с вниманием, видно, хорошо отдавая отчет, что представляют собой все эти коробки, провода, изоляторы и наборы ламп.– Можно смонтировать передатчик,вызвался он.– Два часа делов.

– Не прохвастайся!

Угроза не испугала изобретателя. Видно, он знал свое дело. В его автомобильчике имелся необходимый инструмент и паяльник. Щекот и Калий по его указанию растягивали самодельную антенну между верхними ярусами соборных .колонн. Брил заперся в склепе, колдовал над аппаратурой.

Два часа тянулись мучительно. Радиосвязи ждали как избавления.

Должно быть, пока поднимались и спускались по узким лестницам, Сколт растревожил больную руку и теперь, уложив ее в перевязь, взад и вперед шагал по проходу и баюкал ее.

– Приляг отдохни,– посоветовала Дьела.– Вы знаете, он отказался принимать болеутоляющие средства. Говорит, мужчине положено терпеть боль.

Вскоре Сколт последовал совету жены – принял таблетку и скрылся в исповедальне.

– Боль он действительно может переносить без звука. Я убеждалась в этом много раз,– сказала Дьела.