Текст книги "Прерванная игра"

Автор книги: Дмитрий Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– На корабле шутить запрещено.

Зиная рассмеялась.

– Ты забавный. Как можно запретить шутки?

– А между тем тебе придется привыкать к этому, – сказал я. На этот раз она поверила, что я говорю серьезно. Ты должна раз и навсегда усвоить правило – никаких шуток. Привыкни всегда говорить внятно, разборчиво, избегай острот и метафор.

– Но как же... – Она смотрела на меня расширенными глазами, все еще с недоверием. – Зачем это нужно?

– Шутки и метафоры могут быть истолкованы превратно и могут стать причиной дезинформации. Корабль обслужйвают автоматы. Метафор и острот они не понимают. Из-за одной глупой шутки может возникнуть аварийная ситуация.

Непременным пунктом подготовки экипажа и было приучить людей выражать мысли с помощью строгих терминов. На "Гроссмейстере" установлены автоматы, общение с которыми не требует ни перфокарт, ни программистов. Именно благодаря новым автоматам команда корабля состояла всего из пяти человек. Существовало лишь одно неудобство. Любую фразу автомат понимал буквально. Многозначнoсть нашего обычного словаря чужда ему. На стажич ровке многие из тех, кто претендовал попасть в штат корабля, отсеялись из-за неспособности выражать мысли однозначно, не смогли отвыкнуть от каламбуров, шуточек и прочей дребедени.

Щенок тем временем напустил лужицу.

– К Нему нужно быть внимательным и ласковым,– наставляла меня Зиная, особенно сейчас: ведь его только что отлучили от мамы.

Невольная гримаса отвращения на моем лице обидела ее.

– Ты, пожалуйста, не кривись. На первых порах он будет немного пачкать – это не страшно.

– Конечно, – поспешил согласиться я. – Сейчас же прикажу уборщику подтереть.

– Ишь какой; Привыкай сам. А то ты и все остальное поручишь автоматам.

– Ты почему-то невзлюбила автоматы. А между тем с ними спокойно и... они не пачкают на пол.

– Зато они тупицы, твои автоматы: не понимают шуток.

– Но ведь и он тоже не понимает.

– Неправда! Пират все будет понимать, если только ты не поручишь уход за ним своим остолопам. Знаешь что, – пришло ей в голову, – если ты не против, я буду приходить и убирать за ним. Потом ты привыкнешь сам и обязательно полюбишь его.

Про себя я невольно улыбнулся. За кого она меня принимает? Как можно полюбить слюнявое глупое существо, пачкающее на пол.

– Приходи, когда тебе захочется, – разрешил я. – Когда будет время.

– Времени хватит. Мне ведь только утром да вечером проверить, как чувствуют себя мальки, – потом я свободна.

– Мальки? – удивился я.

– Ну да. Я сопровождаю мальков – тут их пять миллиардов в бассейне. Хотят развести на Земтере. У вас ведь теперь появится чистая вода, и рыба сможет жить.

Вот, оказывается, какой груз приняли на борт... Что ж, разумно. Ледяной астероид, который мы доставим на орбиту Земтера, позволит заменить воду не только в озерах и раках, но и в океанах...

Меня отвлекла Зиная.

– Ты, оказывается, в шахматы играешь! – воскликнула она, увидев на моем столе две шахматные доски с расставленными позициями.

– Хочешь сыграть?

– Я их терпеть не могу,

– Вот тебе раз. Почему?

– Так... Ты, пожалуйста, будь внимательней к Пирату, а то займешься шахматами и позабудешь про него.

– Не забуду, – пообещал я.

– Мне пора, – сказала она, направляясь к двери. – ВеЧером я загляну к тебе.

Она с разбегу плавно взлетела к потолку.

– Хочешь испытать свои силы, сразись с Джамасом. Он никому не проигрывает. А ты, пожалуйста, выиграй у него. Очень прошу. А то он часами просиживает за доской.

Все это она выпалила, уже выйдя из каюты, но еще не захлопнув люка.

– Так я приду к тебе вечером?

– Хорошо.

Я отключил контрольную автощеколду, чтобы ей не потребовалось вызывать меня. Пусть себе приходит в любое время и прибирает за щенком.

Так впервые за двадцать лет я нарушил корабельный устав. Я не подозревал, к каким последствиям приведет мое попустительство.

Выходит, Джамас тоже часами просиживает за шахматнoи доской. Уж не участвует ли и он в турнире? Должно быть, у них на Ларте нет сильных шахматистов, если Джамас никому не проигрывает.

Прошедшие годы я тем только и занимался, что играл в шахматы. Служебные обязанности командира корабля отнимали совсем немного времени.

Всемирные шахматные состязания начались около девятнадцати лет назад. Наш корабль еще был на пути к поясу ледяных астероидов, когда с Земтера поступило неожиданное приглашение всей команде участвовать в турнире. Даже не приглашение – нас попросту обязали включиться в игру. На первых порах мы все заразились шахматами! Я и прежде, на Земтере, увлекался этой игрой, теперь же и вовсе пристрастился. Остальные четверо вскоре охладели к шахматам. Обдумывать очередные ходы мне приходилось одному. Дела мои шли неплохо: пока я не проиграл ни одного матча. С каждым из соперников игралось одновременно десять партий. Были случаи, когда я выигрывал матчи всухую. Мастерство мое все более оттачивалось. Видимо, я не случайно вышел в финальную пульку в число восьми сильнейших шахматистов. Победитель этого последнего турнира будет назван чемпионом Земтера. Я рассчитывал на лавры. Правда, именно в этом турнире во встрече с первым же противником дела мои пошли не блестяще. Больше того, на одной из десяти досок аховая позиция возникла уже после двенадцатого хода. Впору было сдаваться. А как раз в этом матче мне позарез нужна была победа.

Так уж получилось, что с Глебом мы соперничали Со школьной скамьи. Соперничали во всем: и в уличных играх, и в учебе. Потом вместе попали в школу навигаторов и одними из первых выставили свои кандидатуры на должность командира, "Гроссмейстера".

Каким только испытаниям нас не подвергали.

Проверочные тесты все усложнялись и усложнялись, претенденты отсеивались. Под конец борьба развернулась между Глебом и мной, остальные намного отстали по зачетным баллам. К двум заключительным турам мы пришли с равными показателями. Признаюсь, я нервничал и побаивался. Никто из нас даже отдаленно не представлял, что означают коэффициенты Маура и Фита. Именно на эти коэффициенты нас испытывали в последних турах. Экзаменовать должны специалисты по нейроквантике, которую я возненавидел еще со школьной скамьи. Глоб увлекался ею. Правда, про Маура и Фита ничего не слышал и он.

Вначале испытывали на Маура. Экзаменатор задавал вопрос, на него нужно было незамедлительно ответить. Вопросы были преглупейшие. Причем степень глупости все возрастала. Помню, например, такой вопрос: "Ваш корабль в полете. Вам докладывают, что в запасном бункере вместо горючего засыпан овес. Что вы предпримете?" Я ответил:

"На корабле, который будут снаряжать под моим контролем, подобного не случится: перед стартом я проверю все снаряжение, запасы, исправность механизмов и служб".

Как оценивали ответы, я не знал, пока не объявили результат. И тут выяснилось, что я намного обставил Глeба; на все дурацкие вопросы он отделывался шуточками.

Победа в следующем туре далась еще легче. Меня заперли в пустой кабине. Там всего один рычаг, которым можно было водить в разных направлениях. В других девяти кабинах точно такими же рычагами управляли еще девять испытуемых. Друг друга мы не видели. На экране отражались результаты наших совместных усилий. Задание состояло в том, чтобы перевести свою отметку выше других, и вообще, как можно выше. Я легко справился с первым условием: поднял отметку выше остальных девяти, хотя и на достиг самого верха. Предпринял несколько попыток поднять выше, но сразу же внес сумятицу – чужие результаты тоже поползли кверху. Я уравновесил их, принудив держаться хотя бы на одно деление ниже моего показателя. Этого хватило для победы.

После Глоб рассказал, что у него получалось то же самое, но он не удовлетворился – старался достичь верха. На этом и срезался.

Глоб болезненно переживал свое поражение. Тогда же, не дожидаясь окончательных результатов, он забрал свои документы и навсегда расстался с навигацией. По слухам, он устроился на работу в институт нейроквантики на должность простого лаборанта. Я был уверен, что никогда больше не услышу его имени. Но ошибся. Не прошло и трех лет, как о нем заговорили, его имя промелькнуло в сводке новостей. И не просто промелькнуло – Глeба назвали ведущим нейроквантиком.

Пожалуй, это было первое известие, больно кольнувшее мое самолюбие. Получалось, что Глоб одержал надо мной верх. В будущем меня, конечно, ожидают почет и слава, может быть, не меньшие, чем его. Но все это только будет...

И вот мы опять соперники. Институт нейроквантики, который теперь возглавляет Глоб, также пробился в финал заочного шахматного турнира. Жребий свел нас в первом матче. Официально мы играли против института, но я убежден, что мой противник – Глоб. Я тaк и не придумал хорошего хода. Решил хотя бы запутать игру. С прежними партнерами мне обычно удавалось это – в сложных позициях они терялись, делали ошибки. Я пожертвовал ферзя за коня и слона, которые отнимали простор у моих фигур, сковывали фланги. Вряд ли я спасу очко, но партию можно будет немного затянуть. Мне не хотелось признать поражение.

Я и не представлял, какую обузу взвалил на себя, связавшись со щенком. На ночь оставил его в рабочей каюте. Не хватало еще, чтобы он среди ночи нагадил у меня в спальне. Я принял душ и собрался пристегнуться к постели, когда за перегородкой раздался отчаянный вой, похожий на детский плач. Я невольно пожалел, что внутренние .переборки сделаны без надежной звукоизоляции. Некоторое время я терпеливо ждал в надежде, что щенок утомится и затихнет. He тут-то было – жалобный вой все время нарастал. Пришлось приказать себе: "Ну-ка, приятель, спи!" Многолетняя привычка сработала. В свое время на тренировках я засыпал под непрестанный грохот и металлический скрежет и мог спать без просыпу, сколько хотел. Однако на этот раз спал не больше четверти часа. Надрывный плач щенка за перегородкой пронизывал меня насквозь.

Некоторое время я раздумывал, как поступить: вторично усыпить себя внушением или же позвать Зинаю – пусть она заберет своего визгуна.

Отстегнул страховочные ремни. Похоже, щенок чуял малейшие мои движения – в его голосе появились ликующие нотки. Когда я подошел к двери, он захлебывался от восторга и скребся в дверь. Я распахнул ее – теплый, возбужденно счастливый комок прильнул к моим босым ногам. Затих.

"Ладно, пусть ночует здесь", – решил я.

Не зажигая света, застегнул ремни, на ощупь проверил, на месте ли переносной дубликат пульта. В случае внезапной аварии я имел возможность связаться с любыми отсеками корабля, лежа в постели.

Щенок сопел под койкой и опять начал тихонько подвывать.

– Чего тебе еще нужно? – спросил я.

Он ненадолго умолк. Я отчетливо слышал, как он сопит совсем близко от моего лица, должно быть, пытается дотянуться до меня носом. Непроизвольно я как бы заслонился от него рукой – и он тотчас лизнул ладонь. Я брезгливо отдернул руку.

Щенок опять заскулил.

– Прекрати! – в темноте я легонько шлепнул его ладошкой, и он опять успел лизнуть ее.

На этот раз я примирился, не убрал руку. Похоже, только так и можно угомонить его. Он сразу же свернулся калачиком под койкой. Я слышал, как слабо колышутся его бока. Осторожно убрал руку. Он опять заерзал и заскулил, ища мою руку в темноте. Пришлось возвратить ладонь на прежнее место. Щенок затих и тихонько засопел. Я оставил руку на его мягком и теплом теле, с удивлением прислушиваясь к какому-то неясному чувству, возникшему во мне. Даже и не чувству еще, а чему-то смутному и неопределенному. Щенок временами начинал пронзительно и жалобно скулить, я спросонок тихонько гладил его, и он затихал. Так и проспали мы с ним первую ночь. Зачем-то ему необходимо было все время ощущать тепло моей руки.

А всего лишь в нескольких метрах от нас, за многослойной обшивкой корабля неслышно проносилась лишенная жизни, холодная и немая пустота.

Удивительно быстро привык я к бедламу, который устраивала Зиная в моей каюте. Я разрешил ей приводить с собой Фебу. Втроем они затевали такой гвалт и возню, что в ушах стоял звон. Их игры всегда были неистово шумными и буйными. Впрочем, Зиная умудрялась наставлять Пирата, и довольно-таки успешно. Первое, что он усвоил, – Перестал пачкать и мочиться где попало, ходил в отведенное место.

Феба– здоровенная лохматая черно-белая, пегая собака на первых порах недоверчиво косилась на меня, не подпускала к Зинае. Стоило сделать резкое движение, немного повысить голос, как она вскакивала и рычала. От более решительных действий ее удерживал окрик Зинаи. Постепенно она привыкла ко мне.

Они ничуть не мешали мне. Я занимался своими делами, Зиная на полу возилась с собаками.

* * *

Меня поразила необычная тишина в каюте. Я подумал, что Зиная и Феба ушли, а я просто не заметил когда. Но нет, все трое были здесь. Пират, уставший и разомлевший от долгой возни, спал, растянувшись на полу. Феба в настороженной позе сидела подле него. Удивила меня Зиная. Она гримасничала, стоя перед большим зеркалом, при этом заглядывала в какую-то книжку, словно сверяя, так ли она делает.

– Ты чем занимаешься?

Похоже, я застал ее врасплох – она смутилась.

– Учусь мимике.

– Мимике?

– Я же ничегошеньки не умею. У нас на Ларте все подругому. Мы все хорошо знаем друг друга, нам ничего не нужно скрывать. А на Земтере... Меня предупредили: я должна научиться скрывать свои чувства. Иначе меня просмеют. Это правда? Ты земтерянин.

Увы. Я был такой же земтерянин, как и она. Нас тревожило одно и то же. Зиная летела на Земтер поступать в институт. Поэтому и напросилась сопровождать мальков и помогать нейроквантику. Дело для нее привычное: она и на Ларте занималась тем же. Ее, как и меня, как всех нас, пугала встреча с незнакомыми людьми. Зиная права: у земтерян и мимика, и жесты служат одной цели – скрывать свои чувства.

С этого дня Зиная стала консультироваться у меня, совершенно не принимая моих отговорок, что я многого не знаю, не помню.

– Если я встречаюсь с человеком, который почему-то неприятен мне, я все равно должна улыбаться любезно?

– Да, раньше было принято так. Теперь не скажу.

– Ho вот у меня справочник, – показала она книжку. – Это последний.

Я взглянул на обложку: "Пособие по правилам этикета на Земтере". Уроки сопровождались рисунками. Господи, какое многообразие: одних только улыбок показано больше ста. А ведь я тоже разучился улыбаться. Впору было начинать упражняться вместе с Зинаей.

– Посмотри, как у меня получается?

Зиная изобразила странную гримасу, чуточку оскалила верхние зубы.

Я попытался найти соответствующую диаграмму в книжке. Ничего похожего.

– Зачем тебе книжка? Она только сбивает тебя с толку.

– Я никогда не смогу улыбаться тем, кто мне неприятен. А у вас на Земтере все иначе.

– Ну что ж, учись по книжке. Если такую книжку выпустили, значит по ней можно Научиться.

С этого дня Зиная стала демонстрировать мне все, чего ей удалось достигнуть, обучаясь по книжке.

Увы, актриса из нее никогда не выйдет.

Глава вторая

Джамас попросил разрешения встретиться.

С появлением щенка рабочая половина моей каюты утратила официальную строгость. Правда, стараниями Зинаи и автоуборщика безупречная чистота соблюдалась по-прежнему, но уже одно лишь присутствие Пирата вносило беспорядок. Я не хотел, чтобы у Джамаса сложилось обо мне превратное мнение, поэтому запер щенка в другой половина каюты.

Скорее всего, Джамас не чистокровный вафий, а метис.

Так, во всяком случае, решил я, увидав его близко. Трудно сказать, какие именно черточки его внешности выдавали примесь другой крови – в первую очередь, конечно, цвет глаз и форма носа. Но были еще и другие неуловимые приметы, которых я не смогу назвать точно. Однако то, что всегда поражало меня в вафиях, – внешняя бесстрастность и неподвижность лица – у Джамаса отшлифованы до предела. Ни одна черточка его смуглого и широкого лица не дрогнула, когда мы обменивались любезностями. Его улыбка производила странное впечатление – она как будто предназначалась не мне, а была лишь одним из отрепетированных выражений его лица. Это и было как раз то, чего безуспешно добивалась Зиная. Я не уловил момента, когда его улыбка исчезла. Взгляд нейроквантика остановился на моем лице. Вовсе не изучающий и не пристальный взгляд: просто по этикету Джамасу теперь полагалось смотреть мне в лицо – и он смотрел. .

– Хочу ознакомиться с подробной схемой маршрута, – сказал он.

Я достал из сейфа карту и разложил на столе, передвинув шахматную доску с фигурами на край. В шифровке пункт, касающийся навигационной карты, оговорен – Джамасу я имел право ее показать. Ему потребовалось знать точное положение всех ближайших точек либрации и периодических источников вакуумного излучения.

Несколько минут он пристально изучал карту, похоже, в уме делал свои расчеты.

– Превосходно, – сказал он.

– Вы можете изучить карту более детально.

– Не беспокойтесь. Все, что нужно, я запомнил.

Пират, до этого сидевший смирно за перегородкой, вдруг начал лаять и скрестись в дверь. Он не переносил, когда его запирали в комнате одного.

– Пират? – сказал Джамас. – Любопытно взглянуть, каким он стал.

Признаюсь, меня удивило, что он помнит щенка, да еще интересуется, каким тот стал.

– Можете взглянуть, – я открыл дверь.

Пират прыгнул мне на грудь, лизнул руку. Потом с такой же радостью кинулся к Джамасу.

– Вырос,-сказал тот, потрепав щенка.

К моему изумлению. Пират затих и улегся в ногах у нейроквантика.

– Добрый пес вырастет, – сказал Джамас, разглядывая в то же время шахматную позицию.

Это была злополучная партия, исход которой уже предопределен. На девяти остальных досках позиции еще не ясны. Игра отнимала у меня много времени: теперь я тщательнее обдумывал ходы. Мой противник пока не допустил ни одной ошибки.

– Участвуете в финальной пульке? – спросил Джамас.

– Пробился в финал. Увы, начало малообещающее. – Я кивнул на шахматную доску.

– М-да, ваше положение не блестяще. Как намереваетесь продолжать?

Я передвинул доску в центр стола и показал задуманный ход. Несколько минут Джамас изучал позицию. Ничего не сказав, поднялся.

– Я оторвал вас.

– Сейчас мои обязанности не так уж сложны – времени хватает. Заходите в любое время. Если интересуетесь, я кивнул на шахматы, – как член экипажа, вы можете высказывать свои соображения. Зиная аттестовала вас превосходным мастером.

– Зиная...-проговорил он, будто не мог сразу припомнить, о ком речь.

– Попечительница мальков и ваша помощница, – напомнил я.

– Зиная думает, я могу все, – сказал он. – Если бы она была права... На этот раз он улыбнулся – именно улыбнулся, а не изобразил улыбку, как в начале нашей встречи. – Впрочем, охотно воспользуюсь вашим предложением, неожиданно согласился он. – Не уверен, что моя помощь нужна: я слышал, вы очень сильный шахматист, один из восьми претендентов.

– Пока мне везло.

– Только знаете что... – он немного помедлил, – прежде чем стать вашим союзником, я хотел бы просмотреть запись партий с самого начала. А если можно, то и запись партий, сыгранных раньше.

– Пожалуйста, – я охотно вручил ему свой шахматный блокнот.

– ...Понимаешь, эксперимент чрез-вы-чай-но сложный. Джамас может не уложиться в срок. Он говорил об этом,

И тогда... Я просто не знаю, что произойдет тогда...

С кем она разговаривает? Я только что закончил очередной недельный обход корабельных служб и установок, ненадолго прилег и задремал. Меня разбудил голос Зинаи за перегородкой. Никому, кроме нее, я не позволял входить без спроса в свою каюту. Если я немедленно не пресеку этого, корабельный устав полетит к черту.

Я был уверен, что застану в каюте Джамаса либо еще кого-нибудь, но в комнате только Зиная, Феба и Пират, Щенок, увидев меня, обрадованно подбежал. Я машинально приласкал его – рука уже сама привыкала делать это. Видеофон тоже выключен.

– С кем ты разговаривала?

– С ним. – Зиная простодушно глядит на меня. Стремительность, с какой я ворвался в комнату, удивила ее.

– С псом?

– С Пиратом, – подтвердила она.

Я невольно рассмеялся. Зиная потупилась.

– Это очень глупо?

– Не знаю, – растерялся я. – Мне никогда не приходило в голову, что с ним можно советоваться. Он же не понимает.

– Неправда – понимает. Он только говорить не умеет.

– Хорошо, – не стал спорить я. У меня была другая цель.

– Что тебе известно про эксперимент?

Моим союзником была внезапность, я решил действовать напролом.

На секунду она замялась. Меня кольнуло угрызение: зачем я толкаю ее на преступление?

– Ты спрашиваешь про эксперимент; который готовит Дэкамас?

– Да. Только предупреждаю: если работы засекречены...

– Засекречены. Я расписывалась в бумаге, что буду молчать.

– А готова разболтать тайну кому попало, – укорил я ее.

– Но ведь тут нет посторонних.

– А Пират? Он же все понимает. – Я. решил обратить наш разговор в шутку.

– Джамас говорит, что все это бредни, – вся эта шпионoбоязнь. Так мы перестанем доверять даже друзьям.

– Джамас не очень-то воздержан на язык. К добру это не приводит. Поменьше слушай его. Лучше хорошенько помни об инструкциях. На борту корабля я запрещаю тебе разговаривать об эксперименте с кем бы то ни было.

Признаться, я был доволен собой: сумел-таки подавить соблазн. Да еще и Зинае преподал урок. Хорош бы я был, если бы в самом деле начал выпытывать у нее тайну.

– Хорошо. Раз ты велишь, буду молчать.

– По уставу нужно ответить: "Ваш приказ понят". Или тебя не учили?

– Учили, но...

Да, она права: про устав я должен был напомнить ей при первой встрече. Все испортил щенок.

–Джамас говорит, что все ваши уставы-детская игра.

–Опять Джамас. В конце концов, кто он такой?

–Он лучший нейроквантик, – горячо заступилась она.

– Насчет того, лучший или не лучший, не тебе судить. Я слышал про другого нейроквантика, которого называют великим – про Глоба. Есть даже закон Глоба. А кто слышал о законе Джамаса?

– Глоб ошибается.

– Ты и об этом берешься судить?

– Но я же готовилась. Я собираюсь, поступать на факультет нейроквантики.

Да, разумеется. Находясь с ней, я как-то всегда забывал, что она почти взрослая и в самом деле может знать что-то такое, о чем я и не подозреваю. Очень уж ее внешность не соответствовала такому представлению. И опять у меня возник соблазн выпытать у нее кое-что.

– Возможно, ты слышала про коэффициенты Маура и Фига?

– Конечно.

– Впрочем, они засекречены,– вовремя удержался я.– А у меня нет допуска к высшей нейроквантике.

– Какая же высшая, – возмутилась она, – Азбука. Про коэффициенты знают школьники. Это когда-то, давным-давно их держали в секрете.

"Давным-давно! – мысленно возмутился я. – Всего-то двадцать лет назад".

– Что они означают? – спросил я.

– По коэффициенту Фита судят о притязаниях человека.

– О притязаниях?..

– Ну да. Каждый человек в жизни достиг чего-то, а рассчитывает на большее. Какого он мнения о себе, какая роль может устроить его, и определяет коэффициент. Думать о себе человек может одно, а на самом деле... Есть. специальные тесты, чтобы установить,

– А коэффициент Маура?

– Маур-способность мыслить строго логически, с помощью одноаначных понятий и терминов. Самый высокий Маур у счетных машин – сто процентов.

Зиная, разумеется, не подозревала, какую пищу для размышлений преподнесла мне. Невольно я вспомнил давние экзамены, наше соперничество с Глебом. Кто же из нас на самом деле потерпел поражение? Не случайно от нас скрывали, что означают таинственные коэффициенты.

Впрочем, Глоб, кажется, уже тогда кое-что знал или жe догадывался. Помню его слова: "Они ошиблись, Памелл: ни я, ни ты не подходим на роль командира. Им лучше было выбрать одного из тех..." Под "теми" Глоб подразумевал парней, которые срезались на предварительных экзаменах. "Хотя поручиться не могу", – загадочно прибавил он, с каким-то особым вниманием оглядывая меня.

Вот этой последней его фразы и странного изучающего взгляда я не мог объяснить себе тогда. За что он не мог поручиться? И почему он считает, что лучше было назначить командиром "Гроссмейстера" одного из неудачников.

"Он попросту завидует мне", – решил я.

И вот теперь я понял кое-что. Я догадался, как проводились испытания на коэффициент Фита – коэффициент притязаний. Вся схема: экран, ползающие по нему десять линий, рукоятка, которой можно управлять, заранее установлены так, что лучшего результата, чем тот, которого добился я, и невозможно получить. Не было, разумеется, никаких девяти других испытуемых в соседних кабинах, да и самих кабин не было. Сплошное надувательство. Глеб не удовлетворился положением своей метки просто выше других, хотел непременно поднять ее на самый верх. И на этом погорел. Из этого они заключили, что у него чересчур высок коэффициент притязаний и роль командира корабля не устроит его надолго. За двадцать лет он попросту свихнется. Мою же психику признали устойчивой. Должность командира на космическом корабле, по их мнению, и есть потолок моих притязаний, я стану покорно ждать, когда истечет срок и я получу причитающуюся мне порцию славы.

На должность командира им нужен здоровый и крепкий малый, умеющий ворочать мозгами, когда требует обстановка, но в то же время такой, который не задает лишних вопросов. Скажут ему: отвыкни от острот и метафор пожалуйста, отвыкнет, станет серьезней гранитного монумента.

Смутный протест зарождался во мне против Глоба, против нейроквантиков, сыгравших над нами злую шутку.

Не очень я доверял и Джамасу: как-никак, он тоже нейроквантик. Мне нужно хотя бы в общих чертах составить представление об эксперименте, который он будет проводить. Почему в шифровке ничего не сказано об этом? Выходит, они не доверяют мне! Что ж, коли так...

– Что за эксперимент проводит Джамас?

То ли Зинаю не проинструктировали хорошенько, то ли она растерялась от неожиданности, только она сразу же выдала секрет.

– Джамас хочет воссоздать нейронные связи у Элиона.

– Элион? Что за Элион?

– Элион – робот на бпомолекулярной основе. Пока он тумба тумбой. Но Джамас обещает сделать его мудрецом.

– Что значит на биомолекулярной основе?.

– Он создан из клеток. И даже питается, как живое существо.

– Как живое существо?! Но разве Джамасу не известно, что на корабле не должны находиться посторонние?

– Но запрет распространяется только на людей. На роботов нет запрета.

– На роботов – да, – подтвердил я. – Но не на каких-то биомолекулярных субъектов. Как он выглядит, этот Элион?

– Он противный.

– На что он похож: на человека, на животное?

– Он мерзкий.

Более точного определения я не добился от нее. И вовсе не петому, что она не хотела выдать тайны. Тут был особый пункт: едва речь заходила про Элиона, у Зинаи появлялась гримаса гадливости, и она твердила одно и то же: "Гадкий. Мерзкий. Не переношу его".

Формально я мог ни во что не вмешиваться: согласно приказу Джамас имел право взять на корабль необходимое снаряжение и оборудование. Мне не дали указаний проверить. А очень похоже, что тут Попахивало киборгом. Запрет на них пока еще не снят. Если я не приму мер, меня не погладят по головке.

– Разрешите, командир.

Я взглянул наверх: Джамас повис в распахнутом створе входного люка. Интересно, сколько времени он находился там? Может, он слышал наш разговор с Зинаей.

На голос Джамаса Пират с разгону кинулся навстречу.

Он уже наловчился управлять своим телом в невесомости. Оторвавшись от полу, едва заметными движениями хвоста лавировал в воздухе.

– Входите.

Джамaс в воздухе потрепал загривок Пирата. Мельком я заметил восторг, вспыхнувший нa лице Зинаи. Феба степенно приблизилась к нейроквантику, головой потерлась о его ноги.

Я показал Джамасу на кресло. Разговор об Элионе решил пока не затевать. Вначале выясню, с чем он явился ко мне. Пират, как и при их первой встрече, быстро утихомирился, разлегся на полу под ногами Джамаса. Зиная и Феба тоже притихли.

Некоторое время длилось молчание.

– Вы послали очередные ходы? – спросил Джамас, поглядев на шахматы.

– Да.

– Берусь предсказать ответы вашего партнера, – объявил он. В его голосе мне почудилась хитринка, да и на лице промелькнуло нечто похожее. Теперь я начал улавливать малозаметные перемены его лица. В самом деле, оно вовсе не было таким уж бесстрастным, каким представилось мне при нашем первом свидании.

– Какие же? – Джамас сумел заинтриговать меня: откуда он может знать, как поступит Глоб?

– Мне нужно связаться с Элионом. Можно от вас?

– Свяжитесь. – Это хорошо, что он сам упомянул про Элиона. Невольно я заметил, как насторожилась Зиная.

Джамас включил походный датчик и по радио передал Элиону ходы, сделанные мною на всех десяти досках.

Минут десять прошло в ожидании. Мне опять показалось, будто на губах нейроквантика скользнула загадочная улыбка.

Вскоре пришел ответ. Мы по очереди расставили десять позиций, и Джамас на всех досках сделал ответные ходы, сообщенные Элионом.

Не такой уж чурбан этот Элион, как считает Зиная: на мой взгляд, его ходы не были заурядными. Возможно, Глоб так и ответит.

– Кстати, поскольку об Элионе уже зашел разговор, я хочу знать, в чем заключается ваш эксперимент? И что такое Элион?

– Что ж, я мог бы рассказать хоть сейчас. Но лучше вам увидеть своими глазами.

Признаюсь, меня даже несколько огорчила готовность Джамаса удовлетворить мое любопытство. Скорее всего, мои подозрения не обоснованны. Если бы он в самом деле готовил киборга, он бы начал увиливать, искать всевозможные отговорки, чтобы не пустить меня в лабораторию, вздумал бы морочить мне голову.

– Отправимся сейчас, – сказал я. И по селектору предупредил всех, где меня искать.

– Зиная, ты мне понадобишься, – сказал Джамас. – Твои питомцы обойдутся без тебя?

– Обойдутся. Я заглядывала к ним недавно.. Можно взять Пирата и Фебу?

– Можно, -разрешил Джамас. – Только не пускать в лабораторию.

Вообще-то при мне он не должен решать таких вопросов. Не очень-то он соблюдает устав. Чего же в таком случае я могу требовать от Зинаи?

– Собак можно взять, – сказал я.

Джамас взглянул на меня и, кажется, понял свою оплошность: мне почудилось, он немного смутился. Сопровождаемые собаками, мы направились к месту сочленения астероида с "Гроссмейстером", туда, где находился переход в спортивный зал и глубинный тоннель.

* * *

Рядом с громадой астероидом "Гроссмейстер" всего лишь булавочная иголка. Если смотреть со стороны в сильный телескоп – именно так видели нас с Ларта, когда мы крутились у них на орбите, – можно было различить светящуюся отраженным светом глыбу льда и воткнутый в него железный гвоздь. На самом же деле наш корабль около трех километров в длину, а его диаметр больше ста метров.

Специальные антенны, установленные на трех спутниках, сопровождающих астероид, позволяют видеть ледяную громаду и воткнутую в него иглу "Гроссмейстера" как бы извне. Сидя у себя в каюте, я могу в любой момент включить изображение. Десять лет, с тех пор как "Гроссмейстер" взял курс на Земтер, я ежедневно осматриваю астероид, проверяю, не появились ли трещины и расколы. Хотя автоматическая система контроля и без того немедленно даст сигнал, тревоги, при малейшей опасности я обязан проверять и записывать в журнал свои наблюдения регулярно. За десять лет моя зрительная память накрепко запечатлела тускло мерцающий кусок льда во всех подробностях. Но все равно, каждый раз натыкаясь взглядом на торчащую изо льда стальную иглу "Гроссмейстера", я невольно испытываю странное чувство нереальности происходящего. Ведь на экране возникает тот самый корабль, в котором расположена моя каюта и сам я сижу перед экраном я смотрю на себя, только невероятно уменьшенного и невидимого глазу за металлической обшивкой корабля.