Текст книги "Прерванная игра"

Автор книги: Дмитрий Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

"Впредь нужно будет держать люк запертым, как требует устав", -лодумал я.

– Памелл, нужно немедленно расчистить ход к бассейну. Я не знаю, что с мальками. Им пора задавать корм.

Признаюсь, про этих несчастных мальков я совершенно забыл.

– Через два часа последствия аварии будут ликвидированы, ты сможешь навестить своих подопечных, – утешил я ее. – За два часа с ними ничего не произойдет.

Говорить про то, какая участь ждет их, я не имел права. Жить им осталось меньше трех дней. Если бы даже я и мог открыть Зинае правду, я бы все равно пощадил ее.

Незаметно было, чтобы мои слова успокоили Зинaю. Она словно была заряжена тревогой. Ее возбуждение передалось собакам. Феба держалась настороженно. Пират бестолково суетился, недоумевая, отчего Энная не затевает обычных игр. Несколько раз подходил ко мне. Я избегал взгляда его восторженных доверчивых глаз. Было стыдно за свою недавнюю нервозную вспышку и незаслуженный пинок, каким я наградил его.

Вот уж совсем не подозревал, что можно испытывать неловкость перед собакой.

Я справился, как продвигаются работы по расчисткe входа в спортивный зал. В бассейн попасть можно только через него.

– Особого yрoна нет. Поврежден один робот-уборщик. И обнаружены два робота неизвестного назначения. Оба раздавлены.

Роботы неизвестного назначения – опекуны. Кроме мeня, про них никто не знал. Потеря не велика: в моем подчинении находились еще добрых два десятка опекунов.

Я вспомнил, что дал своей опекунской гвардии задание охранять все главные входы, а сейчас четверо остальных членов экипажа по различным надоб.ностям появляются там и сям. Как бы мои друзья не переусердствовали. И Джамаса не нужно больше стеречь: в свою лабораторию он не сможет проникнуть.

– Господин нетранг...

Голос показался незнакомым, я удивленно поднял голову. Джамас. Быстро он воспользовался полученной свободой... Мельком я увидел обрадованно вспыхнувшее лицо Зина и. Эта быстрая вспышка неприятно кольнула меня. "Нашла кем восхищаться. Он же совсем не тот, за кого мы оба принимали его".

Джамас казался испуганным. Темные зрачки встревоженно бегали, словно он искал что-то в каюте.

Даже собаки заметили происшедшую в нем перемену.

Кинулись было навстречу, но он не удостоил их вниманием, и они, обескураженные, возвратились.

Хорошо, что Джамас явился. Мне следовало отчитать его. Он нe смеет забывать, что обстановка теперь переменилась.

– Войдите, орранг.

– Мне нужно знать, когда восстановят ход в лабораторию, – начал он говорить, не успев еще занять устойчивое положение на полу. От волнения он не сразу обрел равновесие. Как будто позабыл приобретенные навыки, – Я настаиваю...

Я невольно взглянул на Зинаю: ее лицо выражало недоумение. Поведение Джамаса озадачило ее.

– Не забывайтесь, орранг! – оборвал я его. – Пока еще орранг, прибавил я и включил селектор.

Признаюсь, я испытывал сейчас какое-то злорадство.

Раньше меня постоянно смущало то, что на корабле завелся человек, который имел свое собственное мнение и которого я невольно принужден был считать в чем-то выше себя. Сейчас он всего лишь орранг. Да и то ненадолго.

– Мы исполним свой долг, – строгим и торжественным голосом заключил я свое обращение к экипажу "Гроссмейстера". – Отныне праведные навсегда перестанут угрожать нам. Это победа! Заранее всех поздравляю с победой!

Я выключил селектор.

"Нужно было выдворить из каюты Зинаю,-мысленно упрекнул я себя. Новость не для ее ушей".

Зиная выглядела оглушенной. Она как будто потеряла способность что-либо сознавать и чувствовать.

– М-да, – Джамас развел руками, словно хотел сказать; "В таком случае мои претензии отпадают".

Но именно вот этого самого "м-да" и этого жеста я и не ожидал от него. Что угодно, только не это.

– Похоже, что судьба миллиардов земтерян не очень расстроила вас?

– Это победа! – приподнято сказал он.

Я был ошарашен.

– Недавно вы рассуждали иначе. Что же изменилось?

– Я много размышлял обо всем. Как-никак я принял присягу.

Вот тебе раз... Не похоже было, чтобы он говорил с иронией или усмешкой.

– Должен во всем сознаться и просить прощения, – продолжал он. – Я испытывал программу, заданную роботу. А в нее заложено было своеволие, непочтение к авторитетам, крайнее свободомыслие. Я держал с Элионом постоянную связь и передавал вам его ответы. Это были не мои мысли, не мои слова. Я ведь не мог знать, как станут развиваться события. Считал, что мой опыт все еще имеет какое-то значение. Искренне раскаиваюсь, что невольно ввел вас в заблуждение.

– Значит, на самом деле вы произносили не свои мысли?

– Помилуй бог! Я испытывал новую программу для Элиона.

– А то, что в трюмах вместо стратегического металла оказался другой груз, тоже входило в программу опыта?

– Я впервые услышал про это только от вас. Погрузкой ведали другие. Я не интересовался их делом.

Это походило на правду. В конце концов каждый человек должен выполнять свои обязанности и не совать нос в чужие дела. Правило распространяется и на лартян.

– Не могу верить человеку, который однажды солгал.

– Понимаю вас, истранг. Искренне раскаиваюсь.

Он стоял, напряженно вытянувшись, и преданно смотрел мне в лицо, как и полагалось младшему чину. Но меня почему-то внутренне передернуло от этой его угодливости. Не представлял я Джамаса таким.

– Можете возвращаться в свою каюту. Покидать ее без моего ведома не разрешаю.

– Вас понял, истранг.

Я посмотрел, как он взмыл к потолку, сохраняя раболепную угодливую позу. Должно быть, поэтому движения его были неловки и смешны. Нет, нисколько меня не обрадовало его смирение. Прежний, не согласный со мной Джамас был куда симпатичнее.

Меня поразила необычная тишина в каюте.

Зиная сидела на полу. Собаки застыли перед ней неподвижно, словно боялись вспугнуть мысли своей хозяйки. А у нее был такой вид, будто она силилась решить трудную головоломку.

– Памелл... – От ее тихого голоса у меня пробежали мурашки по спине: чужие тревога и страх передались мне. Что случилось, Памелл?

– Что случилось? – Нарочито бодро повторил я, – Неужели из-за каких-то злосчастных мальков она так расстроилась? – Ничего особенного не случилось. Корабль попал в заверть, но опасность миновала, и...

– Нет! Не то. Разве ты ничего не заметил? Что-то страшное случилось с Джамасом. Он не мог стать таким. Я знаю его.

– Многие люди умеют притворяться очень искусно. Ты слишком доверчива.

– Нет! Какой ты... Это был не Джамас!

– Кто же тогда? – усмехнулся я.

– Это был тот.

Я догадался, кого она подразумевала.

– Глупости. Элион остался в центре астероида.

– Там Джамас! Настоящий Джамас. Он там, – в ее голосе звучала убежденность и короткая вспышка радости: наконец-то ей удалось решить головоломку.

– Исключается! – остановил я ее. – В моем распоряжении находятся специальные роботы. Я приказал им не выпускать Джамаса. Он не мог попасть в лабораторию.

– Но он был там! Я знаю...

Я изумленно смотрел в ее застывшие от напряжения глазa.

– Что ты знаешь?

– Так. Ничего. – Зиная растерялась, не находила слов. – Поверь мне, Джакас остался там.

– Он не мог попасть в лабораторию. Опекуны сообщили бы мне. Тебя он мог обвести вокруг пальца – ве их. Робогов не подкупишь и не соблазнишь.

– Я не знаю, как он попал туда, но он был там!

– Он не мог попасть туда Роботы...

– Да перестань! Затвердил; роботы, роботы. Я не знаю, – в голосе Зинаи слышалось отчаяние. – Я не знаю, как он туда попал. Но он был там! И ои остался там. Как ты можешь сидеть и рассуждать? Немедленно распорядись, чтобы начали пробивать ход в лабораторию!

– Замолчи! Не смей говорить со мной таким тоном.

– Не замолчу! -она готова была заплакать и совершенно не отдавала отчета своим поступкам. – Не замолчу! – Она даже притопнула на мевя.

– Не хватало еще топать на меня. Этого никому не позволено.

– А я буду. Буду! – в доказательство она затопала изо всеx cил.

Феба зарычала, подозрительно глядя на меня. Пират, не знaя, что ему делать, визгливо затявкал. Ни с кем из нас ему не хотелось терять дружбу.

– Тем, что ты будешь топать и кричать на мeня, делу не поможешь. Я должен побыть один. Через десять минут сообщу тебе свое решение. Отправляйся в каюту в не смей выходить!

Мой властный и твердый тон подействовал. Зиная повиновалаcь.

...И вдруг меня озарило. Выходит, я ошибался, когда думал, что актриса из Зинаи не подучится. Еще какая актриса получилась! А если учесть, что играть свою роль ей пришлось без репетиции – она просто-таки гениальная актриса. Да еще так убедительно сыграть. Чуть-чуть я не попался на удочку. Еще НЕМНОГО, и я сделал бы все, чего они добивались – распорядился бы пробивать новый тоннель в ледовую лабораторию.

Не до конца ясно лишь одно: зачем Джамасу нужен сейчас Элион? Или он хочет сласти из своей лаборатории что-то еще?

Но как же все-таки искусно сыграли они свои роли.

Только шалите – не на того нарвались. Мне с трудом удавалось подавить гнев, не приказать опекунам сейчас же немедленно надеть этому мерзавцу наручники. Я не придумал только, как поступить с Зинаей. В конце концов, она всего лишь исполнительница чужой воли.

Видимо, после недавней встряски, едва Джамас пришел в себя, он немедленно связался с Зинаей. Что вход в лабораторию завалило, он догадался. Ему зачем-то необходимо побывать там. Зачем? Пока это загадка. Он переговорил с Зинаей, и они условились разыграть эту сцену. А иначе как еще можно было убедить меня в необходимости пробить новый тоннель? Только ради спасения человека. Они шли на отчаянный риск, ибо время для своего спектакля выбрали крайне неудачно...

В моих лихорадочных и торопливых рассуждениях все время был какой-то горький осадок, Джамас для меня больше не существовал; им займется военный суд, как только мы прибудем на Земтер. Неизвестно, правда, когда это произойдет. Но Зиная...

Я потянулся было к видеофону, чтобы связаться с ней любопытно, как она станет вывертываться и оправдываться?

Однако вызывать Зинаю не потребовалось.

– Памелл!..

Я оглянулся: в проеме дверного люка увидел ее лицо с изумленно раскрытыми глазами.

Я невольно вздрогнул от радостного чувства, совершенно неуместного сейчас. Мысленно даже выругался. Я совсем не испытывал к ней справедливой ненависти – меня пронзило унизительное чувство обиды. Хорошо еще, что никто и никогда не узнает этого. Иначе я бы просто сгорел со стыда.

– Памелл!..– Зиная стояла уже на полу возле моего кресла и просительно заглядывала мне в лицо, чем-то сконфуженная. Я молчал, избегая ее взгляда.

– Памелл, ты заподозрил, что я. Ну, что мы сговорились и обманули тебя?

Вот тебе раз! Этого вопроса я меньше всего ожидал. На мгновение растерялся.

– Конечно! – воскликнула она. Ее лицо выражало отчаяние.– Как я сразу не подумала об этом. Мы только врeмя теряем! Ты не поверил мне? Решил, что мы в сговоре?

"Старый дурак! – обозвал я себя. Еще немного, и она растрогает тебя. Тоже мне истранг".

Думаю, что мне все-таки удалось сохранить лицо невозмутимым: за двадцать лет я ведь разучился не только улыбаться. Любые чувства не изменяли моего лица.

– Да, я подумал именно это,– сказал я.– Всего лишь минуту назад был уверен: так оно и есть.

– А теперь? – радостно вспыхнула она.

– Теперь верю тебе.

– Правда!? – в ее голосе звучал восторг.– Значит...

Да, черт возьми, об этом я не успел подумать. Ведь если они не в сговоре, тогда...– тогда Зиная права, и ее подозрения... Нет! Это невозможно. Элион – это одеревенелое чучело – выдал себя за Джамаса?

– Подожди. Подожди,– перебил я ее.– Ты серьезно думаешь, что здесь,– я почему-то невольно посмотрел на то место, где недавно стоял Джамас,-был Элион?

– Он.– С большей убежденностью никто бы не мог произнести.– Джамас никогда не станет таким.

– Ты ослеплена. Ты просто влюблена в него. Так бывает. Ты не знала его по-настоящему. Ты просто воображала его Другим.

– Неправда! Я хорошо знаю его.

– Ладно,– согласился я.– Тогда давеча нас посетило привидение. Не этот же чурбан, который – ты сама говорила – не может даже ходить, передвигается на карачках...

– Ничего не понимаю. Но это был он – Элион.

– Не мог он мгновенно обучиться всему.

– Эксперимент,– подсказала Зиная и отчего-то отчаянно покраснела.

– Эксперимент,– повторил я.– Что за таинственный эксперимент? Что ты знаешь про него?

– Ничего. Джамас держал в тайне.

Вот когда я по-настоящему пожалел, что не знаю нейроквантики. Описание эксперимента находилось у меня в руках, и я мог бы разобраться во всем. И не было бы сейчас никаких тайн.

Да нет же! Она действительно ослеплена любовью. Не может поверить, что Джамас вовсе не такой, каким представлялся ей.

– Хорошо,– решил я.– Мы отправимся в лабораторию. Не обязательно прорубать новый тоннель. Корабль оснащен ледолазной лодкой – она ,может передвигаться во льду.

Глава шестая

Выход в ледовую шахту из соединительного тамбура ужe расчистили. Несколько роботов под наблюдением инженера устанавливали временные крепи в коротком тоннеле, ведущем к бассейну с мальками. Туда можно было пройти.

– Памелл, я сбегаю посмотрю.

– Иди,– разрешил я.– В твоем распоряжении четверть часа.

– Вернусь через пять минут: взгляну и назад.

Пират и Феба бросились вслед за ней. На роботов они не обращали внимания. Я мельком оглядел знакомый спортзал. Больших перемен не произошло. Когда уборщики очистят пол от ледяного крошева и подровняют площадку, все станет по-прежнему. Собственно, восстанавливать спортивную арену теперь незачем...

Ледолазка-ушканка была пришвартована к борту корабля. Попасть в нее можно через спортивный зал. Я проверил исправность двигателей, систему управления и пульт дистанционной связи. Кабина рассчитана на пятерых, она занимает меньше трети всей ушканки, остальное – двигатели и камеры с горючим. Включать реактивные дюзы сразу нельзя стартовый выхлоп раскаленных. газов может повредить обшивку "Гроссмейстера". Первые полторы-две сотни метров ушканку будет проталкивать специальный поршень.

Неожиданно появился Джамас. Он был сильно взбудоражен и даже не пытался скрыть этого.

– Вы собрались в лабораторию? И не предупредили меня!

– Орранг! Не забывайтесь,– одернул я его,

Он мгновенно выструнился.

– Простите, истранг. Но вы должны понять меня. Все же я больше других заинтересован в судьбе оборудования.

Быстрое решение пришло мне в голову. Там, в глубине ледяного астероида, я заставлю его признаться во всем, что он натворил и какие цели преследовал. Если он вздумает упорствовать, пригрожу тем, что брошу его одного.

Признаюсь, не столько хотелось мне выведать его секреты, сколько доказать Зинае, что этот человек не заслуживает восхищения.

Правда, она и не считает его человеком – думает, что это Элион. Пусть же увидит их вместе, ей придется расстаться с последними иллюзиями.

– Садитесь в кабину,– разрешил я Джамасу.

Возвратилась Зиная с собаками.

– Мальки живы! – крикнула она издали.– Я боялась за них. У тебя готово? Можем отправляться?

Я не успел решить, следует брать собак или нет, как они запрыгнули в кабину следом за хозяйкой.

Зиная не ожидала встретить Джамаса, была в полной растерянности, молча, изумленно перекидывала испуганный взгляд с него на меня. Джамас, напротив, словно не заметил ее – ни ее, ни собак. Пока ушканка медленно вонзалась в толщу льда, я еще раз проверил исправность всех узлов, испытал дистанционный пульт и предупредил команду о нашей вылазке.

Поршень позади нас возвращался на свое место, слышно было, как он заваливает пробитый во льду ход и утрамбовывает, чтобы раскаленные газы не проникли в спортивный зал по трещинам и пустотам.

Теперь можно включить дюзы. Их вой на мгновение оглушил нас. Ушканка рванулась вперед, она пронизывала ледяную толщу, точно раскаленная игла. Мне все время приходилось следить за рычагами управления, удерживать нужный курс. За моей спиной жалобно скулил Пират. Путешествие в ледолазке пришлось ему не но вкусу. Скорость была неравномерной, рывки сменялись торможением, и собак постоянно швыряло то вперед, то назад. Мы-то сидели в креслах, надежно пристегнутые к сидениям.

На экране обозначился контур расплющенной пустоты – той самой, где находились лаборатория и соединительные коридоры. Я снизил скорость: ушканка вошла в пустоту коридора и стала. Места развернуть ее в обратную сторону здесь достаточно. На это ушло несколько минут.

Первой выпрыгнула Зиная, следом за ней собаки. Потом Джамас. Когда я вышел из кабины, их и след уже простыл.

Их торопливость показалась мне подозрительной. Почему не дождались меня?

– Зиная, Джамас, будьте осторожны,– крикнул я, не будучи уверенным, что они слышат меня.

Не было видно даже отблесков света их фонарей. Не в темноте же они пробираются. Странно все-таки... Я включил свой фонарь, луч света уперся в дальнюю стену. Такое впечатление, что гам тупик. Потом я разглядел небольшой затененный лаз, ведущий вглубь. Возможно, пережимы будут попадаться и дальше. Несколько трещин уводили в сторону от главного хода. Нужно быть уверенным в себе, чтобы рискнуть идти без света. Пока я копошился в кабине, Джамас и Зиная ушли далеко, и за пережимами мне не было видно отсветов фонарных лучей. Неподалеку в боковой трещине обрушилась льдина, грохот глухо разнесся в пустоте.

Я пустился вдогонку за беглецами. У меня вновь зародилось подозрение. Возможно, Зиная и подала Джамасу сигнал, что мы собрались в лабораторию. Они искусно разыграли – особенно Зиная – взаимную вражду и отчуждение, чем притупили мою бдительность. Я торопился настичь их. Жаль, что здесь в моем распоряжении нет опекунов...

Что им нужно в лаборатории? Почему они рвутся туда?

Правильный путь среди множества трещин и пустот я отддскивал по обрывкам изоляционной пленки, там и сям торчащим из лъда.

Что они затевают?

Ведь то, что им удалось обмануть меня, ровно ничего не значит. Как только мы возвратимся, их судьба снова Судет в моих руках. Машинально я отломил осколок льда и сунул в рот. Ощутил приятный освежающий холод. Лед показался сладковатым.

Почему-то вдруг вспомнилась шахматная позиция в том положении, как она прервана. Ответа на мои последние ходы с Земтера не пришло. Там теперь стало не до шахмат, Впрочем, меня тоже перестал интересовать исход игры. Однако я никак ке мог отвлечься от позиции. Вспомнилась она с такой четкостью, точно я видел перед глазами доску с расставленными фигурами.

Надо же, как запечатлелась в памяти эта злосчастная позиция!

Но скоро выяснилось, что не только эта позиция – с такой же ясностью я вспомнил остальные девять партий, одну за другой. Невольно стал обдумывать очередные ходы за своего партнера.

Со мной творилось что-то невероятное, необъяснимое: в доли секунды я вспомнил все ходы, сделанные раньше, и мог без малейшего усилия восстановить все до единой партии, сыгранные давным-давно. Сейчас я с невероятной легкостью отыскивал собственные ошибки и не понимал, почему мои партнеры не использовали столь очевидных промахов. Глоб, играй это он, наказал бы меня.

Насколько же все-таки он играет сильнее прежних моих партнеров. И насколько я сам вырос!

"Все прошедшие годы вы состязались со счетной машиной".

Эту фразу, произнесеннную Джамасом, сейчас я словно услышал наяву. Мысленно увидел и его самого, ничуть не похожего на себя теперешнего. В уме мелькнуло что-то важное, какой-то тревожный вопрос, который необходимо решить немедленно, не откладывая... Но я опять погрузился в шахматную позицию.

"Точно! Джамас был прав!"-едва не воскликнул я в непонятном возбуждении.– Джамас бесконечно прав: против меня играл не Глоб, а машина. Программа, заданная ей, стала ясна мне вдруг, будто я сам составлял ее. Мой воспаленный мозг работал неистово и стремительно. Про себя я мог разыгрывать и анализировать все прежние партии одновременно. Сортировал их, группируя похожие варианты, мог сравнивать, как играл сам и как играли против меня в аналогичных позициях. Мысленно проследил все этапы роста своих соперников, точнее – теперь я был убежден в этом одного соперника машины. Мне стало ясно, каким путем продвигался Глоб, меняя и совершенствуя программу. Как он сам постепенно открывал законы шахматной игры и закладывал их в программу. А теперь машина сама научилась совершать кое-какие изменения в программе, отыскивая новые возможности, учитывая свой прошлый опыт.

Все стало так ясно, что я поразился, почему не догадывался об этом раньше?

Сейчас я и сам мог предсказать ответы машины на свои последние ходы. Все же ее действия пока сильно скованы жестким алгоритмом.

Программа машины имела всего лишь один изъян. Видимо, Глоб убежден, что в любом игровом положении возможно отыскать единственный, наилучший ход. Он думает – достаточно определить все признаки, по которым следует оценивать плюсы и минусы позиции, и задать точные цифровые оценки. Свести поиск решения к простому арифметическому расчету. .Но именно этот пункт и давал мне преимущество. Не знаю, будут ли когда-нибудь открыты безупречные правила, по которым машина станет играть, но что лучшего и единственного хода не может быть, я убежден. Для меня, по крайней мере, на всех десяти досках было что выбрать: если бы я играл не с машиной, а с самим Глебом, я избрал бы другой путь, с Джамасом сыграл бы еще иначе. Правда, есть позиции, где выигрыша можно достичь форсированно. Для них-то и хороша программа Глоба.

Все эти мысли промелькнули в какие-то доли секунды.

В следующее мгновение меня поразило другое. С чего у меня вдруг объявилась необыкновенная способность? Никогда, даже на специальных тренировках, я не достигал такой четкости – как будто в самом деле видел перед собой все десять досок, мог даже разглядеть небольшие щербинки, какие появились на фигурах, или крохотные пятнышки там, где облупилась краска.

Я попробовал вспомнить что-нибудь другое. Выбрал самое для меня трудное – папку с бумагами Джамаса. Оказалось, что их я тоже могу увидеть с такой же четкостью, как шахматные фигуры. Значки и буквы формул, которые для меня не содержали ни малейшего смысла. Все страницы – каждую по отдельности – я мог рассматривать в подробностях, точно они находились сейчас перед глазами. Я попробовал читать. Удалось и это. Более того, я без усилия разбирал смысл написанного. Все, что когда-то учил, но давно и прочно позабыл, вспоминал в нужный момент. А там, где знаний не хватало, я постигал суть формул, вникая в чужую мысль.

Должно быть, у меня воспалился мозг... Но если даже и так, воспаление было не болезненным, я ни на мгновение не забывал, где нахожусь, куда и зачем ползу. Я продвинулся не больше десяти метров, на это ушло с минуту когда я мысленно перелистнул последнюю страницу в папке Джамаса.

Суть его эксперимента стала ясна. Джамас не побоялся подсунуть мне свои выкладки, будучи абсолютно уверенным, что при моих знаниях я ничего не пойму. И он не ошибался: в обычном состоянии я ничего бы не понял. Но сейчас на меня накатилось озарение. То, что готовил Джамас, нельзя назвать киборгом. Киборг все-таки – симбиоз человека и счетной машины. А Элион – не счетная машина, скорее искусственный человек, неодушевленная модель Джамаса. Если под душой понимать знания, интеллект, психику, умение управлять своим телом, мускулами. Опыт Джамаса состоял в том, чтобы мгновенно без длительного и трудного обучения передать Элиону все, что знал и умел сам Джамас. Как бы спроецировать в робота свой мозг, свою душу. Иначе говоря, зарядить Элиона духовно. Зачем Джамасу понадобилось создавать двойника? – вопрос другой. Блажь! Но какой-то расчет у него был.

Так кто же сейчас находился с нами: Элион или Джамас? И еще, мне не ясно было, как Джамас проник в лабораторию, если вход в нее охраняли опекуны. Если бы на месте опекунов были люди, другое дело. Но они роботы.

Далеко впереди блеснуло. В ледяной стенке, отделяющей лабораторный зал от коридора, образовался пролом. Светило из него. Я погасил фонарь, теперь он стал не нужен.

Злобно заворчала Феба, но, узнав меня, затихла. Яркий луч ударил в глаза, ненадолго ослепил.

– Это ты,– узнал я голос Зинаи.– Где Элион? Ты его не видел?

– Разве он не с тобой?-после яркого света я ничего не мог разглядеть в зале.

– -Он опять что-то замышляет! Зачем ты его взял?

Наконец глаза привыкли, и я разглядел Зинаю. Вцепившись кошками в ледяной пол, она в неловкой позе удерживала в руках продолговатый предмет, плавающий в воздухе.

Потом я сообразил, что это совсем не предмет, а человек, закутанный в одежды. Зиная обхватила его голову, дышала ему в лицо.

– Он живой! Живой... Он только закоченел, не может прийти в себя.

Человек – Элион или Джамас, я бы не рискнул утверждать, кто именно,похоже, спал. Правда, дыхания не было слышно. Да и недвижим он был, точно мертвец. Я пощупал руку: нет, все-таки живой. У мертвого тело давно бы окостенело в этом леднике.

– Нужно нести его в ушканку и быстрее на корабль, Там он придет в себя,– сказала Зиная.

– Будем надеяться – придет. Но... кто это?

– Джамас. Неужели ты до сих пор считаешь того Джамасом?

– Возможно, ты и права. Ты полагаешь, Элион способен на что-нибудь опасное... скажем, на убийство?

– Еще как способен! Разве это не ясно. Ведь он пытался убить Джамаса. Надеялся, что тело раздавит льдами. А потом, огда мы собрались сюда, испугался, что Джамас жив а его самого скоро разоблачат. Элион что-то затеял. Где ты его оставил? Нельзя было упускать его из вида.

– Не паникуй,– остановил я ее.– Пока он ничего не сделал: если он надумает вернуться на корабль один, мы услышим рев мотора.

– Тогда будет поздно.

– Не будет. Свяжемся с кораблем. Когда Элион появится, его сразу арестуют, а ушканку снарядят за ними. Скорее всего, Элион заблудился. Ты видела, как здесь много боковых трещин.

Разговаривая, мы выбрались из зала в коридор.

"Будет поздно". Зиная и не подозревает, насколько она права. Связь с кораблем я могу держать только из ушканки.

Я нарочно не сказал ей этого. А если... Элиону взбредет в голову оставить нас здесь, через сутки-двоe мы превратимся в ледышки. Вернувшись на корабль, он сочинит какую-нибудь небылицу о нашей гибели. Но почему он тогда до сих пор не удрал? Чего он ждет?

И снова внезапная догадка обожгла меня.

– Тише! – шепотом остановил я Зинаю.– Погаси фонарь.

Мы остались в темноте. Тусклое мерцание исходило теперь лишь от комбинезона Зинаи. Притихли в ожидании и собаки.

– Что? – совсем близко прозвучал возбужденный шепот.

– Оставайся здесь, не зажигай света, не двигайся, не подавай никаких звуков. Я поползу один.

Я не стал говорить всей правды: наше положение было отчаянным. Я даже не был уверен, смогу ли сделать что-нибудь.

Теперь я понял, почему он ждет. Если бы Элион знал, что телеустановка в лаборатории вышла из строя, он давно бы пустился в обратный путь, бросив нас в леднике. Но он боится, что я свяжусь с кораблем раньше, чем он прибудет туда.

Я отчетливо представил его, сидящего сейчас в ушканкe иа водительском кресле. Элион положил руку на пусковой рычаг и ждет нас. Когда мы подойдем близко– включит дюзы. Струи раскаленного газа испепелят нас. Элион затаился, боится дышать, подозрительно прислушивается, ждет, когда на ледяных стенах пещеры появятся отблески света наших фонарей.

Я продвинулся совсем немного; пробираться по узкому лазу в темноте было непросто.

Внезапно услышал чье-то тихое дыхание. Затаился. Кто-то осторожно и мягко прикоснулся ко мне сзади. Рука уткнулась в теплую шерсть, шершавый язык лизнул мою ладонь,

Феба. Она как будто все понимала и продвигалась так же осторожно, беззвучно. Донесся шепот Зинаи:

– Возьми ее. Я велела ей слушаться тебя.

Хоть я и не представлял, какой, прок может быть от собаки, все же мне стало не так тревожно.

Какой же я все-таки болван! Решительно ничего не заподозрил. Даже такой знак, как давешний шум в боковой трещине, ничего не подсказал мне. Лед ведь сам по себе не мог загрохотать: в невесомости глыбам некуда рушиться. Стало быть, там прятался Элион и выжидал, когда я пройду мимо.

Мы с Фебой достигли узкого пережима. Ушканка неподалеку. Я удвоил осторожность. Понятливая Феба, похоже, и дышать перестала. Если бы в темноте рука иногда не натыкалась на ее шерстистую спину или бок, можно было подумать, что ее нет поблизости.

Я и прежде поражался тому, как ловко передвигались собаки по коридору "Гроссмейстера" в невесомости. А сейчас Феба легко выбирала путь даже в кромешной темноте.

Наконец последний пережим. Где-то здесь ответвлялась трещина, в которой недавно укрывался Элион.

Осторожно выглядываю: черный корпус ушканки рядом.

Если сейчас запустить двигатели, от нас с Фебой не останется и горстки пепла.

Из приоткрытой дверцы кабины на ледяную стенку падает полоса света и тень от головы. Поза Элиона говорит сама за себя. Он сидит в водительском кресле наготове, голову высунул наружу, прислушивается и ждет. Как только заслышит нас, захлопнет дверцу и рванет рычаг.

Тихо-тихо слышится похрустывание льдинок. В уме прикидываю, что лучше: попытаться подкрасться к нему и напасть или вступить в переговоры? Сказать ему, что мне все известно про его замысел, что он провалился: я сообщил о происшедшем на корабль. Только вот вопрос, захочет ли он говорить со мной, не запустит ли двигатели, едва услышит голос? Подкрасться ближе невозможно. Глаза Элиона привыкли к полумраку, он увидит меня. А если не увидит, так услышит: пролезть в дыру, не поднимая шума, я не смогу.

Рядом я ощутил чужое тепло – это была Феба. Несколько раз влажный и теплый язык собаки коснулся моей щеки. Сейчас эти дружеские прикосновения ничуть не были противны мне. Феба словно чего-то ждет от меня.

Что если попытаться?..

Я прижался губами к самому уху собаки.

– Феба, вперед – взять,– шепчу ей.– Только, пожалуйста, осторожней.

Последних слов я мог бы и не произносить: ведь она обучена понимать одни команды.

Неслышный толчок лапами, и распластанное ловкое тело бесшумно проскользнуло сквозь дыру. Элион ничего не услышал, не изменил позы. Феба изящно скользила в воздухе, медленно приближаясь к нему. Сейчас он уже не мог видеть ее – мешала приотворенная дверца. Я затаил дыхание. Феба подобрала задние лапы, сжалась в комок, спружинивая мускулы для решительного броска. Я не уловил момента, когда она кинулась на Элиона. Раздался отчаянный вопль.

Я рванулся вперед, но застрял в тесной дыре. Вопль ужаса и непереносимого страха ни на мгновение не замолкал. Элион не ждал нападения, не приготовился к нему. Включить двигатели сейчас он не сможет, если даже ему и удастся рвануть рычаг – запустить их можно только при закрытой дверце. Я торопился на помощь Фебе. Пират опередил меня. Он ухитрился проскользнуть сквозь дыру, когда она была почти полностью заклинена моим телом. Собачий лай и ворчание удвоились. Я подоспел, когда Пират и Феба выволокли Элиона из кабины. Его трясло от пережитого страха, руками он закрывал лицо. Сквозь пальцы сочилась кровь.