Текст книги "Гений среди растений (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Санати
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Foxie: Роза, сейчас как никогда не к спеху!
Buss: Понимаю. Подожду.
Foxie: Чего ты подождёшь? Нам эсдэшники войну объявили! Ты новости вообще смотрела?
Buss: Да как-то, знаешь, недосуг. Пока в носу поковыряюсь, пока на жопе посижу.
Lil’Prince: Так, не ссорьтесь. Бусс, дело уже передали наверх, им занимается какой-то старпёр из бывших первого поколения, он так просто не отступит. Лис… Ну ты понял.
Foxie: Умолкаю.
Lil’Prince: Бусс, сегодня ломанули сайт новостей, там повесили обращение от эсдэшников, плюс кое-что из наших заработков. Неприятно, но не смертельно.
Buss: Не спалят по транзакциям?
Lil’Prince: Спалят, конечно. Антуана Мари Жан-Батиста Роже, Лион, Франция.
Buss: Что там с регой?
Lil’Prince: Мальчик оформлен, а у тебя карантинная неделя.
Buss: Спасибо, бай.
– Диня, – позвала она.
– Да? – откликнулся мальчик с подоконника.
– Какая у тебя фамилия?
– Но я же уже говорил, – удивился он, – моя фамилия – Близ…
– Нет, Диня. Теперь твоя фамилия – Бусловских. Запомнил?
– Да, – ответил он.
Хантер
Город очистился за десять лет. Лишённый автотранспорта и толп людей, он превратился в то, чем и был всегда – застывшей в камне мёртвой песни самому себе. Басом жахают имперские застройки, выкрашенные бюджетным солнышком, тарелками и литаврами подпевают новоделы из пластбетона. Песнь тишины, спокойствия и красоты холодного гранита. Лишь порой нотками диссонанса вплетаются в вечер истеричные сирены рвущихся на вызов патрульных нарядов на водородных движках.
«В полях за Вислой сонной, – автоматически вспомнилось вдруг при виде невесть как оказавшейся здесь таблички «Моховая ул.», – впрочем, оно уже давно не Обуховской обороны. Новое время диктует новые правила».
Улицы остались в безрайонах, а здесь, под тёплым куполом, не каплет дождик, не сифонит обжигающим льдом с Финки – зато и из-за стен не приносит с облаками новые и новые зиверты смерти. Хорошо хоть догадались накрыть не только ключевые малоэтажные кварталы, но и склады отравленных асфальта и почвы на периферии – смерть с периодом полураспада от полусотни до бесконечности.
Скрипнула тяжеленная старинная дверь со стеклянным окошком, с трудом растянулась пружина, с пушечным грохотом захлопнулась. На шум из бронекапсулы тут же выглянул дежурный.
– Хантер? Служите верно.
На вид дежурному стукнуло хорошо если двадцать, но Хантер уже отвык обманываться внешним видом. Юность и молодость, несмотря на ускорение, всё же забирали свои сроки, и юнец-младлей вполне мог догуливать пятый субъективный десяток. Тем более, что под ухом на шее, когда хозяин отвлёкся на верификацию документов посетителя, явственно мелькнула татуировка прививки второго поколения. Прогресс не стоял на месте, новые соединения всё меньше вредили организму и всё лучше раскрывали его способности.
– Служите верно, – козырнул он, принимая карточку айди обратно.
– Четвёртый этаж, кабинет четыреста три, – ответно козырнул дежурный и потерял к посетителю интерес – его глаза расфокусировались, в зрачках зажглись неоновые огоньки.
«Аугментика, – с неудовольствием догадался старик, – на рабочем-то месте!»
Он встряхнул плечами, будто сбрасывая вес прожитых лет, вызвал в себе необходимое чувство надутого гелевого шарика и буквально взлетел вверх по ступенькам, снова, как в детстве, пытаясь обогнать эхо. Первый этаж, второй, третий…
Пластиковая дверь с привычным уже стеклянным окошком легко поддалась нажатию даже в скоростях ветерана, отошла. Сначала он просунул голову, осторожно огляделся по сторонам в поисках опасности. Чисто, пусто. Отлично, можно идти!
И стоило сделать первый шаг на тёмный ламинат пола, вдохнуть полузабытый запах учебки – крашеных стен, мастики для пола, озона от пылесобирающих контуров…
– Андрей Валентинович! Погодите!
Он в сердцах хотел было сплюнуть, но сдержался – уборщиц в питомнике не водилось, чистоту и порядок поддерживали силами самих учащихся.
– Хантер, – равнодушно поправил он, оборачиваясь к спешащей к нему старушке лет семидесяти.
– Андрей Валентинович! – старушка догнала его и задышала с деланой хрипотцой. – Молодой вы какой, и не угонишься!
– Чего вам, Хоук? – неласково обратился он к агенту.
Не угонишься. Как же. Первое поколение, симптомы у выживших совершенно одинаковые, а учитывая специализацию агента У, или Хоук после переаттестации, она могла не только догнать, но и загнать любого из существующих «чистовиков». Скорость, как движения, так и мышления, тактический гений на уровне полководцев древности, и самое главное – дикая, сумасшедшая выносливость.
Впрочем, как и у Хантера, дни былой славы у загонщицы Хоук давным-давно миновали. Теперь она трудилась в питомнике на двойную ставку, совмещая с должностью не то интенданта, не то начальника по воспитательной работе…
– Ну же, Андрей Валентинович. Мы же все свои. Марья Антоновна, помните?
– Я вас слушаю, Хоук.
– На днях прививали детишек, вакцина пятого поколения с какими-то новыми свойствами. Может, сходите, пообщаетесь с ними? Встреча с ветераном должна их неплохо мотивировать!
– А что же вы сами? Не ветеран?
– Хантер, ну где ты там? – донеслось из динамика внешней связи. – Марш в кабинет.
– Упс, – Хоук втянула голову в плечи и немного порозовела. – Вы идите, Андрей Валентинович, идите.
Он и пошёл.
– Здоров, старина, – в кабинете ровным счётом ничего не поменялось со смерти дяди – всё так же висели картины неизвестных деятелей, полки ломились от литературы, а на окнах висели просвинцованные кевларовые заглушки. – Какими судьбами?
– Пропажа субъекта ноль пять три два ноль, – сухо отчитался силовик.
– Вот как… – Ка добыл из кармана пачку сигарет для ускоренных, закурил, предложил посетителю, тот отрицательно покачал головой. – Что тебе известно?
– Официальная версия. Киднэппинг, так как средства наблюдения не зафиксировали пацана на официальных и неофициальных выходах из центра подготовки.
– Смешно, – начальник питомника скривился как от зубной боли. – Похищение, значит, да?
– Чем богаты, – Хантер развёл руками.
– Ладно, вот тебе чуть-чуть правды. На деле пацан не то что не покидал корпус – он даже из процедурной не выходил. Пропал прямо оттуда!
– Врачей проверяли?
– Обижаешь! Два наших «первых».
– Может быть, профессиональная ревность.
– Очень смешно. Последнее поколение эмчеэсовцев, которое действительно занималось спасением, вдруг решило похитить ни в чём не повинного ребёнка.
– Согласен, звучит смешно.
– Сейчас будет ещё смешнее, – пригрозил Ка. – Я был на днях у одного из них на ежегодной диспансеризации. Они мне поставили максимум три года, а потом – до свиданья.
– Ты не выглядишь сильно дряхлым или уставшим, – возразил Хантер.
– А никто из нас не выглядит, Хантер. Тут ведь какая штука – криворукие дебилы, которые составляли первый коктейль, просто хотели защитить нас от радиации – и намешали такого дерьма, что от побочек не отплюёшься.
– Шикарные новости. Неизвестные.
– А ты не зубоскаль. Кое-кто спохватился наверху, когда наши начали дохнуть как мухи. Напрягли кое-кого в столице, выделили субсидии… Помнишь голубые витаминки?
– Ну?
– Генетическая терапия. Никто из нас не будет дряхлеть и рассыпаться песком, мы до последнего будем в силах, в строю.
– Неужто руки трястись не будут?
Он заявил это в шутку, не всерьёз, но Ка будто отгородился, отморозился. Яростно затянувшись, посмотрел на посетителя сквозь серый ледок зрачков.
– Без обид, Хантер. Знаешь, чем ты сильнее всего раздражаешь? Нет, язвительность и сарказм вполне в духе старого пердуна вроде тебя. Но ты притом ещё и носишь себя бережно и аккуратно, как хрустальный сервиз – и одновременно несёшься через три ступеньки вверх по лестнице. Бесит, что это, сука, всё в одном человеке! Нельзя одновременно и размахивать руками и носить стекло – это неестественно и царапает глаз. Зловещая долина какая-то, мать её.
– Ты всё?
– Врачи не врут. Если я лягу на полноценное обследование, мне предрекут дату смерти с точностью до часа. Просто до того часа я смогу носиться и воевать, а потом одномоментно слягу и подохну. И все мы так, понял?
– Угу.
– И что же ты понял?
– Надо записаться на диспансеризацию.
– Убью, – спокойно сообщил Ка.
– Сядешь.
– Ничего. Три года не срок за избавление общества от гада вроде тебя!
– Удачи, – Хантер хрустнул шеей, настраиваясь на схватку, сделал несколько резких вдохов, насыщая кислородом кровь…
И поперхнулся, услышав следующую фразу:
– Хочешь в моё кресло?
– Что?!
– Я устал, Хантер. Хочу прожить последние годы как-то иначе, не вытирая сопельки новым сверхам, которые никогда не будут болеть тем же, чем и мы! Залезу на крышу под куполом, поставлю кресло-качалку, растоплю кальян…
– Пас, пожалуй, – фыркнул старик. – По сопелькам – это явно не ко мне.
– А к кому? – уныло спросил Ка. – Из первых осталось полторы калеки – медицина меня послала, Хоук вся в непосредственной работе с детишками, ей бюрократия поперёк горла…
В дверь раздался отчётливый стук, в дверь просунулась голова с седым хвостом.
– Вспомнишь солнце – вот и лучик, – пробормотал Ка. – Чего хотели, Марья Антоновна?
– Не отвлекаю? Андрей Валентинович обещал мне небольшую лекцию для детишек, – захлопотала Хоук. – Про службу.
– Обещал? – Ка с усмешкой заломил бровь и уставился Хантеру в переносицу.
«Ничего я не обещал! – захотелось крикнуть старику. – Это она меня сама попросила, а я даже не успел ни согласиться, ни отказаться!»
Он пожал плечами – сам понимаешь, мол. Женщина есть женщина, а ссориться на ровном месте не хочется.
– Что ж, иди тогда, раз обещал. – Ка подмигнул и вернулся к работе за компьютером.
Хантера покоробило, и он с непонятной мстительностью спросил:
– А ты в курсе, что у тебя дневальный у входа видяшки с линз смотрит?
– Тоже мне печаль, – отмахнулся силовик. – Ты найди мне такого как ты, чтобы на входе за три гроша сидел. С места не уходит, бдит, от наблюдения не отвлекается – и то хлеб. Всё, идите. Файлы по пропаже я тебе пришлю – видеозаписи, отчёты свидетелей, техположения.
Он так и остался сидеть, не отрываясь от сигареты и клавиатуры – уставший человек, которому по паспорту в лучшем случае стоило бы сходить в отпуск, а не заказывать себе место на кладбище.
– Пойдёмте, я уже предупредила детишек! Составим столы, чая наведём, побеседуете! – она увлекла Хантера под локоток к знакомой двери актового зала.
Память всколыхнулась, вытаскивая из прошлого подробности. Чуть дальше и налево – общага, курсанты под веществами и алкоголем, изрезанные автографами места, куда начальство ни за что не посмотрит – например, верхний торец двери. Но тогда всё было другое – подготовка по специальности в подкорку забивала, что после облачения в брезент или асбест дверь машины хлопает только для того, чтобы увезти спасателей навстречу людям в беде. И даже отдельный курс существовал психологический – не ждите от людей благодарности за то, что вы вытащили их из глотки смерти. Не стоит, не надо.
Работа такая, чёрт. Беззубый и слабый человек придумал гениальное в своей простоте решение того, на что повлиять сам не мог. От болезней тела пользовали эскулапы, от болезней души – психиатры, а от болезней случайностей – спасатели. Этакая медвежья услуга сознанию обывателя – всегда кто-то придёт, всегда кто-то спасёт. Им зарплату за это платят, в конце концов.
Дверь бесшумно отворилась, и старик оказался под обстрелом двух десятков настороженно поблескивающих глаз.
– Дети, встаньте, – обратилась к сидящим за составленными столами мальчикам и девочкам начвос.
– Что за?.. – Хантер в изумлении смотрел на то, как крайне медленно и неторопливо отодвигались стулья, как дети оказывались на ногах. – Почему они в нормальном времени?
– Пятое поколение, – пожала плечами Хоук, будто бы это всё объясняло.
– И?
– Ускорение активируемое. Они живут в нормальном темпе.
«Бля, – в голове промелькнуло, что шпилька о профессиональной ревности оказалась вполне себе парфянской, – то есть, у них будет и нормальная кухня, и нормальная музыка, и…»
– Дети, ускорение, – скомандовала Хоук.
Воздух потяжелел, а в застывший мир со стоном ворвалось два десятка сознаний в правильном ускорении.
– Они пока не могут долго поддерживать такой режим, нужны тренировки. Поэтому у вас всего полчаса. Дети, это Андрей Валентинович Ивашов, ветеран первого поколения. – Хоук кивнула на прощание и вышла, бросая Хантера на съедение детишкам.
Воцарилась оглушающая тишина. Ни та, ни другая сторона пока не спешили выходить на контакт, ограничиваясь лишь обстрелом взглядами. Недоверчивыми, прохладными и подчас враждебными. Но если в случае Хантера всё было более чем объяснимо, ибо детей он ну совсем не жаловал, то в их случае…
– Здравствуйте, – несмело поздоровалась маленькая девочка с причёской-каре. – А расскажите о войне?
– Вы её разве не проходили на занятиях? – соломинка не самая лучшая, но в отсутствие любых других…
– Проходили, – с каким-то непонятным дерзким восклицанием ответил кареглазый русый мальчишка. – Но там пропаганда и промывание мозгов. Нам хочется взаправду!
– Взаправду…
– Эй, убери руки из моей тарелки! Или я тебе их отгрызу!
– Да я…
Дети зашумели, но как-то без огонька, без души, а Хантер, устало прикрыв веки, размышлял. Отделял зёрна от плевел, разрешённое от запрещённого. Он понимал и их недоверие, и нежелание общаться – вакцина, всё чёртова вакцина. Кое-кто недосчитался людей, без которых по-детски казалось – никак, не в жилу! Но и просто так уходить, отделавшись лишь общими фразами, не хотелось.
– Не было войны, – вздохнул он. – Одно сплошное недоразумение и непонимание.
– Но нас же учили, что Соединённые Штаты коварно нанесли удар… – подала голос ещё одна девочка с двумя аккуратными косичками.
– Вас ещё много чему будут учить. И стоит понимать, что не всё из этого правда. Я не могу заставить вас делать что-то, но могу попросить – думайте. Всегда думайте, анализируйте, понимайте! Ваша инъекция отняла у вас возможность зарабатывать привычки и рефлексы, но взамен наделила цепкой памятью и ускорением. Что вам сказали, когда вербовали в центр?
– Ничего, – ответил всё тот же дерзкий мальчик. – Нас просто привезли сюда из приюта. Сказали, что полицейская служба – это способ расплатиться с долгами перед государством.
«То есть, их и выбора лишили, – горько подумал Хантер. – По сути, просто перед фактом поставили – вы будете ловить преступников, отказы не рассматриваются. А потом, когда-нибудь…»
– А Диня вернётся? – несмело спросил совсем маленький мальчик, смешно смотрящийся в форменном костюмчике питомника.
– Диня?
– Блин, – поморщился дерзкий. – Машутка, тебя же попросили!
– Я Колмер, – отозвалась девочка с косичками.
– Да хоть горшок печной. Ты разве не объяснила ему, что…
– Но Диня прошёл! – крикнул малыш. – Другие не прошли, а он просто пропал!
«Как интересно, – промелькнуло в голове старика. – Значит, у пропавшего пятого были старые связи. Любопытно, укажет ли на это обстоятельство Ка?»
Не хотелось знать, что может значить «не прошёл». Слишком уж бесчеловечной выверенностью веяло от слов утешения «счастливчикам», пережившим тотальную перестройку организма. Им не врали, чётко обрисовали риски и шансы – один к десяти, но без сверхов никак. А сейчас в городах активно действует сразу три поколения привитых, и с каждым новым шагом шанс выжить всё повышается… Только вот, как ни крути, а всё ещё не равняется сотне.
Должно быть, кто-то из друзей, товарищей, братьев и сестёр тех, кто собрался здесь, «не прошёл». Но они об этом узнают лишь после официального совершеннолетия.
«Да бес с ним, – с непонятной весёлой злостью подумал Хантер, – дальше отдела «К» не сошлют!»
– Вы хотите услышать про войну? – начал он. – Что ж, я расскажу вам всё, что знаю! Всё началось двадцать седьмого мая две тысячи двенадцатого года после сильнейшей вспышки на Солнце…
Неизвестный
Порой подступает к горлу режущим комом понимание имеющегося «здесь и сейчас», будто ревущая река жизни на мгновение притормозила, выплюнула тебя на отмель – и понеслась дальше. Люди мимо тебя несутся дальше, полностью отключив сознание, лишь порой восклицают благоглупости о несущемся времени, летящих годах и жутко быстро взрослеющих детях. Одни шаблоны, стереотипы и готовые решения – логичные, милые, высвобождающие ресурсы сознания для… А-а-а… Э-э-э… Непонятно чего. Наверное, для просмотра видяшек с котиками.
Но что, если ты сам деть? Если так бежал из дому, по-американски, «преследуя водопады», в запретной пляске с собственным мортидо кашляя от первой сигареты и погибая от дешёвого алкоголя, что добрался до дверей лишь частями. И в спешке, глядя на безжалостный прямой угол часовой и минутной стрелок, достаёшь из рюкзака сменную футболку, влажными салфетками оттираешь от наутюженных «стрелочек» брызги, делаешь вдох, и…
– Можно войти?
– Ох, – учительница закатила глаза, бросила взгляд на часы и кивнула – то ли не в настроении читать нотации, то ли в очередной раз уступила собственной гонке за водопадами. – На место, живо.
– Наша копуша пришла, – глас толпы.
Смех толпы.
Порознь же не самые глупые люди, со вкусом, с пониманием престижа и азартной гонки за первым местом. Что, это так смешно – глупая реплика о поисках вчерашнего дня? Отлови по одному, пошути – даже улыбки на губах не возникнет. Почему же сейчас смеются?
Или я ошибся? Вселенная желает мне лишь добра, а психологическое насилие под эту категорию никак не подходит. Может, быть, перепутал класс? Школу? Жизнь?
Тем временем динамики откашляли, и помещение заполнили густые, смущающие перекаты тёмного эмбиента – экспериментальная программа, призванная улучшить показатели учащихся, настроить их на нужный лад.
«На кошках бы лучше экспериментировали!» – рявкнул он – и проснулся.
Вода почти сошла, лишь у самого входа набралось немного, почти полностью перекрывая пути наружу. Той самой вонючей смерти, даже в виде лужи-прудика вызывающей опасение. Он не обратил внимания раньше, но «вода» в такой луже не выглядела прозрачной – скорее, белёсой. С целой кучей растворённой внутри пакости. Мутная, вонючая смерть.
Логика – по принципу сообщающихся сосудов уровень жидкой смерти снаружи приблизительно равнялся тому же, что и в пещере, а если верить размытым следам на спасительном сталагмите – и это не предел. Риск искупаться остаётся прежним, и скоро даже спасительная каменюка перестанет справляться. Тогда что, смерть?
Думать, думать надо. Руки саднило от напряжения. Память от нескольких часов, что он цеплялся за влажный камень, а чуть позже – от попыток расчистить хотя бы клочок обнажившейся суши. Уходящая влага оставляла на камнях жутко кусачие следы, напоминающие скорее ПАВы, работающие таким же образом.
Больно дёрнуло потянутое запястье, на миг он даже задохнулся от страха. Помнилось прекрасно всё творящееся во сне – кирпичные здания, прямые линии и углы, коллектив и коллективная травля… Но здесь это всё в прошлом, вопросы о его перемещении сюда вряд ли будут когда-нибудь закрыты, ибо спросить попросту не у кого. Людей нет. Следовательно, вместе со всеми минусами общества в никуда канули и его преимущества. Например, врачи. В радиусе нескольких километров абсолютно точно не наблюдалось ни одного травм-пункта!
«Хотя, судя по растениям и животным, правильнее было бы сказать – в радиусе ближайших нескольких световых лет».
Он тряхнул головой, избавляясь от ненужного страха, и тут же, будто в отместку, больно дёрнуло надколотый об орех зуб – нет травмы, нет врачей, а когда зуб дойдёт до кондиции…
– Надо срочно ковырять юнан на предмет медицины.
Если, конечно, хватит ума и навыков – простроить логическую цепочку к фиксации или исправлению физических дефектов тела. И, разумеется, в том случае, если юнан – это человеческое изобретение и не отрицает физиологию углеродной жизни.
– Работать и работать ещё, – покивал он себе, вызывая на предплечье изученные уже юнан. – Но это определённо не магия, нет.
Гидро в основе умозрительного древа технологий – это глупо и странно. Без воды, конечно, ни туды и ни сюды, но откровенно бредовый эксперимент с подключением химических процессов к полумистическим письменам сработал «на дурака», похоже. Так или иначе, а гидро есть, пиро тоже в наличии…
О том, что юнан в этой игре не является магией, он начал догадываться лишь после оценки собственных ресурсов. Символы не требовали от него практически ничего – догадайся, прострой и прикоснись к нужной поверхности, а дальше та сама сделает всё необходимое. Бесплатно для него. А это противоречит самой концепции магии – тоже человеческого концепта, чего уж там. Всему положено иметь цену, за каждое оперирование реальностью нужно чем-то заплатить. Маг платит волшебной энергией – маной, собственной волшебник чаще всего оперирует жизненной энергией, ну а колдун – ресурсами собственных жертв. Это так… По-человечески. Назначаем цену, платим, успокаиваемся.
Человеку неуютно без прайса, доставшееся на халяву ценится лишь детьми и инфантильными кидалтами, скорее наперекор всему добравшимися до тридцати, сорока, пятидесяти лет… Эти-то приняли бы происходящее как должное. Но они в маги и не идут.
Конечно, это странно – рассуждать, основываясь на том, что сами люди и выдумали, но за отсутствием выбора работаем с чем есть.
Так, ещё раз. Человеку нужно видеть цену – ресурсы, время. Иногда память, прошлое, детство. Товары на витрине без ценника вызывают подозрения, заставляют ждать подвоха – неправильно же это, ну! Ведёт себя не так, как ожидается, не соответствует невесть кем и зачем выдуманным правилам. Значит, выкинуть! А лучше сжечь. Тоже очень по-человечески.
Но вот же они – «ракетка» и «рыбка». Работают. И не только там, где уже виднелись следы от старых, невесть кем нанесённых символов. Плевать они хотели на то, чего от них ждёт человек, у них нет задачи соответствовать, в функционал не заложено.
Так что не магия.
И вообще, любые рассуждения на эту тему – суть зыбкая земля домыслов, фантазий писателей и сугубо эмпирических знаний. Не можем мы знать досконально, как же на самом деле устроено то, что мы и понять-то не в силах. Поэтому городим условности, называем их правилами почему-то – и потом сильно удивляемся: а почему-то оно не так работает?
Социум диктует равнозначное возмещение – делу, поступку, слову. Чуду. Смешно. Какова цена чуда? Может, вообще всё не так работает. Вон как удивился один растрёпанный немец, когда ему написал датчанин с куда более строгой причёской – мол, ваши изобретения, батенька, работают только на видимом уровне, это макро-физика, а копни поглубже – там вообще кошмар и ужас творятся, и половина местных сущностей плевала и на вас, и на формулы ваши. Чем будете защищаться?
Ладно, пёс с ней, с физикой, мы тут о магии вообще-то. Может, магия просто есть, и плевать ей на правила, которые выдумывает человек, как квантам плевать на макро-физику. Вполне возможно, не надо ни за что платить – кто знает. Вспомнить только волшебный народец или драконов – тоже насквозь умозрительные сущности, но кто знает, кто знает… Как говорится, по всем законам авиации шмель летать не должен, но он об этом не в курсе. Тоже, наверное, магией в воздухе держится.
Это, конечно, если бы магия существовала. И подчинялась правилам. Суровая же реальность в том, что юнан к ней отношения не имеет, как бы ни хотелось упростить себе жизнь. Не руны, не пентаграммы, не какие-нибудь волшебные печати – вероятнее всего за каждым символом стоят строго определённые последовательности событий, взаимодействий с реальностью. Никаких огненных шаров, пиро лишь разогревает дрова до уровня воспламенения – и существует не только в форме «волшебной зажигалки», но и в ослабленном виде, например, может испарять излишки влаги с камней, а это уже не пять сотен градусов, а всего одна.
После этого влагу из воздуха ловит «рыбка» гидро, которая увеличивает поверхностное натяжение и тем самым конденсирует воду в нужном месте. Тоже, конечно, не режущая струя – хотя, думается, при желании, можно и гидро модернизировать до нужного состояния – тоже насквозь прикладное, бытовое использование взаимосвязи двух юнан. Такой вот хреновый маг-стихийник.
Первым прорывом стало понимание механизмов юнан – оказывается, их не только можно было ставить, но и снимать! Ну, логично же – судя по следам на стенах и сталактитах. Сутки бесконечного тока воды по свисающим с потолка каменным «сосулькам» потребовались для того, чтобы размыть солевые отложения. Хорошо хоть наклонная структура пещеры позволяла не задумываться об утилизации излишков – всё вытекало наружу самостоятельно. Тут-то и пригодились орехи – усваивались они замечательно, насыщали пусть и не очень, зато и связанные с потреблением пищи последствия пока не проявлялись. Но хотелось, конечно, большего. Клетчатки, белка, мяса!
«Боюсь, употребление местных обитателей в пищу аукнется мне чуть большим, чем покраснение и зуд кожи».
Но об этом стоит задуматься, когда заперший выход пруд отравы испарится окончательно. Будто подтверждая опасения о повальной ядовитости фауны, его уже облюбовали какие-то жуки-водомерки, передвигающиеся странными рывками, напоминающими скорее телепортацию, чем движение. Во всяком случае, переходный период между точками А и Б отследить не удавалось, как он ни пытался.
Но сколько тот пруд будет пересыхать? Запас провизии далеко не бесконечен.
В задумчивости он потыкал по «цветку» на предплечье, выводя знакомые и изученные юнан. Пиро для разведения костра, пиро для осушения камней…
– И, в потенциале, для наведения тёплых полов, ге-ге-ге, – хмыкнул он, отгоняя мысль о возможной местной зиме.
Это летом можно дёргаться, не будучи «вооружённым» даже портками, а зимой ложись да помирай. Дожди здесь уже намекнули ненавязчиво на любовь природы к экстремальным перепадам температур.
Отвлеклись. Ладно, с пиро всё понятно – если есть ослабленная версия, можно и усиленную сделать, которая сможет работать по принципу перегретого плазменного жгута и резать камни не хуже сверхплотной струи воды. Но что, если…
– Окисление, температура, процесс… Окисление, температура… – Он пришлёпнул разомкнутую «ракетку» на камень рядом с прудом и, задумчиво переводя взгляд с пиро на гидро и обратно, принялся размышлять. – Гидро не совершает ничего, что не могла бы сделать сама природа, поэтому в ней нет прямых линий. Хм…
Он огляделся в поисках подходящего камешка и, найдя, стал царапать поверхность скалы. Нет уж, новые опыты методом научного тыка проводить больше не хотелось. Гремучий газ научил тому, что он у себя один, нужно беречь себя.
– Процесс – это прямые, да? Тогда, хм… Окисление – связывание окислителя с веществом. Но почему именно кислорода? Фтор справляется не хуже. Нет, брежу. Что такое сам процесс окисления? Химия или физика? Химия, конечно. Да? Да?
Он покачал головой, пытаясь воскресить в памяти школьные знания. Как-то там хитро объяснялось, что-то связанное с привязыванием электронов. То есть, всё же физический процесс. И руку так характерно покалывало во время первого испытания пиро.
– Процесс электролиза. Электро… Электричество? Ток электронов? И… Ионы? Ионный обмен! – Он зацарапал скалу с новыми силами, бормоча себе под нос. – Ионизация как утрата электрона, радикалы… Это всё процессы, процессы! Как их?!
Он отбросил камень в сторону и завалился там же, где сидел, раскидав руки в стороны, бессвязно бормоча и смотря слепым взглядом сквозь нависшие над головой своды пещеры. Люди годами учили физику и химию, и лишь последние годы начали давать плоды, совершать прорывы, а он тут за полчаса хочет переизобрести всё! Дурак, ой дурак!
К горлу опять подкатил колючий ком. Смерть во всей красе – от голода, диких зверей – или, скорее всего, от отравления. Джунгли забирают слабых, а он лишён права на лень и безволие.
Но почему тогда так тяжело поднять голову? Нет, не тяжело, а лень.
– Вломммммм, – замычал он мантру.
В пещере веяло запахами сырости, озона, особняком стояла въедливая вонь из отделов бытовой химии. Очень специфическая водичка, очень. Но не травит, тут скорее в психологических барьерах дело – слишком уж негаданно случившееся за последние два дня. А организм знает, что не стоит перегружать себя – что голову, что тело, что душу. Это неизбежно приводит к активации механизмов самозащиты, и у взрослых это всегда лень и ожесточение.
«Ладно, я не дурак. И то, чего не было у яйцеголовых, мне поможет. Достаточно простроить корректный юнан, и это избавит меня от необходимости годами зависать в лабораториях, наощупь пытаясь найти закономерности».
В конце концов, основными принципами любой вселенной всегда являются случайность и ошибка. Шмель летает, потому что не знает, что не должен, а лучшие открытия сделаны дураками и лентяями, не знающими, что «так нельзя и не работает». И здесь и сейчас если выживание осталось в планах, придётся не просто приспособиться, используя подручные средства – а, как пристало человеку высокоразвитому, – научиться эти самые средства создавать. С помощью юнан.
– Гидро в действительности не создаёт что-то из ничего, хотя и это возможно, если я окажусь в пустыне – просто добавить несколько прямых линий, – поделился он с потолком. – Гремучка после взрыва тоже оставляет водяной пар, который можно сконденсировать, следовательно, этот процесс управляем. Мы не занимаемся трансмутацией элементов, не превращаем дерьмо в золото, идём строго по науке. То есть, округлость контура – это, скорее всего, «тихое» преобразование. Голая физика. Прямые – это уже насильное изменение. Например, перевод электронов с орбиталей к нужным ядрам. Должно быть и что-то ещё. Вероятнее всего, целая куча неизвестных мне элементов построения юнан, до которых ещё только предстоит докопаться. Но пока оперируем с прямыми и кривыми.
Прямыми и кривыми. Он снова задумался – что-то мелькало на самом краю сознания, как вертящееся на кончике языка слово, что никак не можешь вспомнить.
– Поверхностное натяжение – это вообще термодинамика, блин, – он ещё раз перевёл взгляд с «рыбки» на «ракетку», пожевал губами. – Да ну, бред. Быть не может.
Сел, снова нашёл свой «писчий камень» и в шесть прямых отрывистых движений накидал ломаный контур шестиугольника – что-то вроде химорганической схемы. Подумал ещё пару минут, добавил на каждый угол по исходящему лучу – и отшатнулся.
Кривобокий рисунок вдруг налился чернотой, контуры резко потолстели, чуть сместились… И на камне появился знакомый рисунок полустёртой юнан. Пока неизвестной, но…
– Разомкнутый и сомкнутый контуры? Это такая чушь, что даже сработала? – треугольники послушно сместились, дублируя рисунок с камня, и он коснулся разметки.
