Текст книги "Кносское проклятие"
Автор книги: Дмитрий Петров
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
Очнулся я от сильной тряски и духоты. Машина шла по камням, а я ощущал это, поскольку меня втиснули в багажник, скрутив в позу зародыша. Туго связанные за спиной руки успели сильно затечь, голова беспрестанно билась о стенку.
Есть в России такая народная примета: если ты едешь в багажнике за город – это не к добру. Именно так я и расценил свое положение. Самое ужасное – я был лишен возможности хоть что-нибудь сделать. А еще мучительнее было осознавать, что вляпался я в эту историю по-дурацки.
«Когда-то это должно было случиться, – сказал я себе, стиснув зубы. – Раньше или позже, но с детективами, которые лезут на рожон, такое происходит регулярно».
Да, но не со мной! Моя единственная жизнь была в опасности. Да что там в опасности! В опасности она была раньше, когда меня зажали на дороге двумя машинами, когда я пытался драться. А теперь речь шла уже не об опасности – о том, сколько вообще мне осталось жить.
Впрочем… Впрочем, тот факт, что я все еще был жив, вселял некоторую надежду. В конце концов, если бы стояла задача меня убить, то убили бы сразу, еще на дороге. Для этого меня не нужно было связывать и куда-то везти.
Значит, им что-то нужно. Но что?
В ту минуту я уже не сомневался, что попал в руки не банальных грабителей, а тех самых людей, которых ищу. Тех, кто заказал убийство Димиса Лигуриса.
Так часто бывает, и к этому нужно быть готовым. Ведь расследование – та же медвежья охота. Охотник в старину шел с рогатиной на медведя. Он искал зверя, чтобы убить, но силы были примерно равны, а исход встречи зависел исключительно от сноровки, везения и ловкости. Так и в расследовании. Когда ищешь убийц, следует быть очень осторожным. Помнить о том, что, найдя убийцу, нужно еще исхитриться не стать его следующей жертвой…
Машина остановилась, и я замер. Сейчас начнется. Так и случилось. Багажник открылся, и мое неподвижное тело вытащили на свет божий.
Волокли меня те двое, с которыми я дрался, а помогал им человек, показавшийся мне знакомым – водитель того самого микроавтобуса. Мелькнули голубое небо, какая-то зелень, а затем меня занесли в полумрак, и я увидел над головой камни.
Это была пещера.
От полученного удара видел я плохо: голова болела, а перед глазами будто плясали мириады мошек. Это в американских фильмах человека оглушают ударом по голове, а через минуту герой вскакивает и куда-то бежит. В реальной жизни после такого удара человек еще долго находится в прострации…
Пещера оказалась большой и длинной – несли меня долго. Те, кто меня нес, не прятали лиц, и я счел это очень дурным знаком. Меня уже не боялись, а не боятся тех, кто должен скоро умереть.
Меня положили на камни, и я смог оглядеться. Увиденное мне не понравилось.
Это не было случайное место, куда грабители могут затащить свою жертву. Нет, пещера была вполне обустроена. Под потолком висел фонарь, вдоль стен стояли деревянные скамейки, рассчитанные человек на десять, а в центре пещеры под фонарем находился кубический белый камень примерно метр на метр, на верхней грани которого было выдолблено углубление. Назначение куба непонятно.
– Что вам надо? – спросил я, разлепив запекшиеся губы. – Кто вы такие?
Парни были молодые, лет двадцати с небольшим. Смуглые лица, черные глаза. Одеты просто – в джинсы, рубашки с коротким рукавом. В Ираклионе тысячи точно таких же парней лихо разливают пиво в барах и метут полы…
– Ты должен ждать, – услышал я ответ.
– Чего ждать?
Парни переглянулись, и один из них сказал:
– Мы не должны с тобой разговаривать, понимаешь? Придет человек и скажет тебе все.
– Что скажет? – чуть не закричал я, чувствуя, как боль ударила в виски. – Что это за человек?
Один из парней присел рядом со мной на корточки, аккуратно закатал рукав моей куртки и развязал веревку, стягивавшую руки за спиной. Второй тем временем наполнил шприц каким-то веществом.
– Ты будешь спать, – сказал первый парень, перетягивая мне руку резиновым жгутом. – А потом ты проснешься и умрешь.
После этих слов парни переглянулись и заулыбались: мысль, что я должен умереть, видимо, их согревала.
– Нет! – закричал я, чувствуя, как мной окончательно овладевает ужас. – Вы что, с ума сошли? Зачем вам моя смерть? Чего вы хотите?
Второй парень, с распухшим от моего удара носом сделал шаг к белому камню и вытащил из-под него двухлезвийный топор на длинной деревянной рукоятке – тот самый минойский топор, который вырезали на груди мертвого Димиса Лигуриса. В то мгновение я внезапно вспомнил его название – лабирис.
Все встало на свои места. Круг замкнулся. Я получил подтверждение своей страшной догадке: это не обычные преступники. Нет, я угодил в лапы как раз к тем людям, которых искал, – к тем, кто заказал убийство Димиса.
Что ж, все справедливо, Олег. Ты искал убийц? Ты нашел их. Вот они, прямо перед тобой. Ты доволен?
В ту же минуту я понял и назначение квадратного камня посредине пещеры – это плаха. Окончить свою жизнь на плахе – это ли не чертовщина? Кто бы мог подумать? Я много раз представлял собственную смерть в самых различных вариантах. Нож в сердце, пуля в висок, автокатастрофа. Но чтобы на плахе?
– Вот топор, – сказал парень, с прищуром глядя на меня и шмыгая разбитым носом. – Этим топором ты будешь убит. Вот так.
Он легко взмахнул лабирисом перед моим лицом, показав, как именно лезвие вонзится мне в горло.
Видно было, что ему приятно это движение и еще приятнее показывать его мне. У многих прирожденных убийц есть эта страсть: помучить жертву перед смертью…
– Меня убьешь ты? – спросил я противным слабым голосом. Хочешь не хочешь, а перед лицом неминуемой гибели всякий может испугаться. Говорят, у людей, которых ведут на расстрел, часто отказывают ноги…
– Не я, – с сожалением цокнул языком парень. – Это сделает она.
– Кто она? – не понял я.
И тогда парень произнес непонятное мне слово:
– Тини-ит.
С английским у парня было неважно, потому я переспросил. Он повторил:
– Тини-ит.
– Но кто это? – прошептал я, побоявшись использовать голосовые связки. – И почему?
Ответом мне стал шприц, который вошел в вену. Сделать я уже ничего не мог; мне лишь оставалось с бессильным отчаянием наблюдать за происходящим да прислушиваться к собственным ощущениям. А они не замедлили появиться.
Сначала зашумело в голове. Через несколько секунд наступила ватная слабость, все тело как будто онемело.
Присев на корточки, парни внимательно наблюдали за мной, ловя изменения на моем лице.
Мысли стали путаться – это отключался мозг. Последнее, о чем я подумал, – это, что хорошо было бы не просыпаться, а умереть прямо сейчас, не ждать неминуемой казни…
В химическом сне, в который я провалился, царил хаос, и я сам это понимал. Короткие обрывки видений возникали ниоткуда и наползали друг на друга.
Сначала возникла Зоя. Она была одета в длинное концертное платье с разрезом до бедра и надвигалась на меня с хищной улыбкой, держа в руке длинный кинжал.
Едва я успел испугаться, как послышался громоподобный хохот и вместо Зои возник какой-то незнакомый грек – всклокоченный, с длинными и торчащими в стороны нафабренными усами, как у Сальвадора Дали. Карикатурный грек, но я сразу понял: это тот самый человек, с кем тайно встречалась в Петербурге Зоя и с кем она бежала на Крит. Мне захотелось схватить его и изобличить как преступника, но только я собрался сделать это, как увидел, что передо мной совсем не незнакомец: грек превратился в Вазгена. Вазген пыхтел сигаретой и подмигивал мне.
– Девочка что надо! – хохотал Вазген, показывая горящим взглядом на Зою, которая тихо стояла рядом со своим длинным кинжалом в руке. – А, ягодка-малинка? Красавица, богиня, ангел! – орал он назойливо.
Но я не успел что-нибудь сказать или сделать: картинка сменилась. На этот раз сцена была вызывающе-эротичной: Агафья в объятиях Сереги Корзунова. Они были обнажены и яростно совокуплялись на широкой кровати, застеленной белым шелком, – той самой, из которой я выбрался утром.
Я почувствовал ревность. Даже не ревность, а жуткую, глухую обиду. Уж от кого-кого, а от толстого увальня Корзунова я не ожидал такой подлости – увести у меня любимую женщину. И Агафья тоже хороша: нашла на кого меня променять. И почему так гнусно устроена жизнь?
– Это ничего, ты не расстраивайся, – утешительно сказал Корзунов, оборачиваясь ко мне и не прекращая сексуальных движений. – Мы ее прохлопали, а она и соскочила. Понимаешь? Наружку пустили, наружку!
Агафья тоже повернула ко мне лицо – и я увидел, что она плачет. Из ее прекрасных, широко раскрытых глаз текли слезы и скатывались по щекам. А Серега все дергался и дергался на ней без устали, вот жирный боров!
«Да он насилует ее, – внезапно понял я. – Бедняжка, а я так плохо про нее подумал. Но что же делать? У меня руки связаны!»
Я снова взглянул на Агафью и внезапно понял – это совсем не она. Боже, да ведь это девушка из восточного ресторана, которая исполняет танец живота! Та самая, которая понравилась Вазгену и про которую Корзунов сказал, что она больна. Ну да, это ее тело – подвижный живот, белая кожа и полные ляжки: совсем непохожа на мою Агафью.
Но Корзунов все равно хорош! Знает же, что танцовщица заразна, и все равно полез к ней. Странно: женатый человек, а не боится…
Танцовщица ловким движением выскочила из-под пыхтевшего Корзунова и метнулась ко мне. Она склонилась ко мне, и я оцепенел от страха. Это было совсем не лицо, а звериная маска. Женщина с головой зверя!
Надо мной нависла волчья морда. Сквозь прорези я видел, как хищно сверкают глаза.
Я пытался закричать, но сам чувствовал: выходит какое-то мычание, будто мне заткнули рот.
Пробуждение наступало медленно. На несколько секунд сознание вернулось ко мне, а затем отступило. Потом вернулось снова – уже на полминуты, после чего я вновь провалился в небытие. Так было несколько раз, причем я открывал глаза и даже осматривался, но, не в силах различить сон и явь, снова зажмуривался и сознание услужливо отключалось.
Окончательно разбудили меня слова на незнакомом языке. Их произносили громко и нараспев, а сводчатый потолок пещеры усиливал звук. Гулкие и протяжные выкрики зафиксировались у меня в мозгу, и я понял, что проснулся.
Сколько я спал? Немало, во всяком случае – несколько часов, потому что освещение в пещере изменилось. Со стороны входа не долетало ни единого отблеска света, как раньше: значит, наступила ночь. Горели большой фонарь, подвешенный к потолку на специально ввинченном крюке, и несколько масляных светильников на полу.
Воздух словно сгустился – может быть, оттого, что я увидел множество фигур вокруг себя. Они сидели на скамейках вдоль стен пещеры, и было их не меньше десятка.
Я пригляделся и вздрогнул. Мне показалось, что кошмарный сон, вызванный снадобьем, продолжается, что пробуждение мне только привиделось. Да, это мог быть только сон – кошмарный, нелепый, дикий!
Это были не люди! Громадные головы на их плечах совсем не выглядели человеческими. Да это же волки!
Или все-таки люди с волчьими головами?
Но этого не может быть! Мысли мои путались, и я был уверен, что если не сплю, то сошел с ума.
Несколько томительных мгновений я лежал неподвижно, анализируя собственное психическое состояние. Сон это или явь? Кошмар, навеянный наркотиком, или чудовищная реальность?
«Это люди, – наконец осознал я, продравшись сквозь мучительные сомнения. – Ну, конечно же, они надели на себя диковинные маски, изображающие волков!»
Мне невольно вспомнились известные древнеегипетские изображения. Там часто встречались люди с волчьими головами.
«Есть предположение, что это изображены жрецы во время жертвоприношения, – всплыла в памяти лекция профессора Гимпельсона по истории Древнего Египта. – Жрецы надевали маски и представляли себя волками, готовящимися растерзать жертву».
М-да, а к чему готовились эти люди в масках?
Я держал глаза полузакрытыми, стараясь незаметно наблюдать за окружающими. Это мне удалось – в основном потому, что испугавшие меня волчьи головы были повернуты совсем в другую сторону.
Прежде всего меня поразил внешний вид незнакомцев. Мужчин и женщин тут было поровну. Но Боже, как они выглядели!
Все сидевшие на скамейках у стен были обнажены. Кроме трусов, на них ничего не было, а женщины сидели с открытой грудью. Впрочем, я вдруг понял: никаких мужчин и женщин не было – лишь хищные звери, собравшиеся во имя чего-то зловещего…
Посреди пещеры в свете главного фонаря медленно кружилась молодая женщина. Не женщина, конечно, а тоже волчица с оскаленной серой мордой, но с женской фигурой. Вместо трусиков на ней была короткая пышная юбочка из разноцветной ткани, открывавшая стройные, как у балерины, ноги. Тонкая талия, узкие бедра, обнаженная грудь. Маленькие, торчавшие чуть вверх заостренные соски, окруженные темно-коричневыми нежными ореолами, подрагивали при кружении.
Эта картина контрастировала с воплями, раздававшимися из-под волчьей маски. Молодая женщина громко пела что-то торжественное и величественное.
Но это был отнюдь не национальный гимн Греческой Республики! И не критская народная песня из тех, которыми любят услаждать слух иностранных туристов. Я вообще мог поклясться, что это не греческий язык!
А какой? Конечно, я не лингвист, но какое-то представление о европейских языках имею.
Само звучание слов было непривычным. Сочетание гласных и согласных, интонирование – все показалось мне абсолютно чуждым. Так могут говорить жители другой планеты.
Женщина-волчица медленно кружилась и выкрикивала песню. Она запрокинула голову-морду и топталась на месте, раскинув руки, словно в трансе.
А зачем здесь я? Почему здесь я? Какова моя роль в представлении, от которого за версту несет чем-то далеким, чужим и мрачным?
Конечно, я с самого начала догадался о своей роли, только не хотел это понимать. От такого вполне можно сойти с ума.
Мне была предназначена роль жертвы – это было слишком очевидно. Я, связанный и беспомощный, лежал, как бревно, в сторонке, но на видном месте, и на моих глазах шло приготовление к закланию. Кого? Меня…
О Боже, это немыслимо! Частных детективов иногда убивают, но чтобы приносили в жертву… И кому? Богу? Богам? Но каким? Да разве остались еще на земле подобные культы?
А в том, что передо мной разворачивается ритуал некоего культа, я уже не сомневался. Культ с человеческими жертвоприношениями. Как историку, мне казалось, что все это давно миновало. И надо же было мне убедиться в обратном, да еще не как стороннему наблюдателю, а оказавшись в центральной роли…
Плясавшая женщина внезапно нагнулась, и в руке ее сверкнули лезвия лабириса.
Вероятно, ритуал вступил в завершающую стадию. Под крики женщины, вращавшей топориком, все волчьи морды повернулись в мою сторону. Я сжался и закрыл глаза. На что тут смотреть? Зачем смотреть, если все равно ничего не можешь сделать?
Вдруг наступила тишина, и в ней послышался какой-то инородный звук. Сначала я даже не понял, что это, настолько звонок мобильника не соответствовал обстановке. Секунду назад вокруг меня была глубокая, какая-то нечеловеческая древность: темная пещера в горах, светильники, волчьи морды на голых людях и «инопланетные» завывания женщины с топориком в руках.
И вдруг – звонок…
Кто-то из сидящих на скамьях ответил, буднично заговорил. По-гречески, это я сразу понял.
Все остальные напряженно молчали, а женщина с лабирисом замерла на месте.
Когда разговор по телефону прекратился, все разом загалдели. Ситуация резко изменилась. Вокруг меня уже были не служители неведомого культа, а обычные возбужденные люди.
Сознание было еще затуманено, и потому я не воспринимал события полностью. Кто-то сбоку подскочил ко мне, поднял. Сильные руки двоих мужчин потащили меня к выходу из пещеры. Краем глаза я видел, как засуетились участники злодейского ритуала. Они сорвали с себя маски, и я увидел их лица. На вид это были самые обыкновенные мужчины и женщины. Встретив их на улице, никогда не подумаешь, кто перед тобой… Мне не понравилось, что они даже не смотрели на меня и спокойно открывали свои лица. Значит, меня уже не принимают в расчет…
Меня протащили по пещере, выволокли наружу и снова кинули в багажник. Кругом стояла ночь, непроглядная тьма, разрезаемая лишь включенными фарами автомобилей. Мелкие камушки шуршали под ногами людей, осыпался песок.
Я старался лежать тихо. Зачем? Если я открою глаза и заговорю, меня скорее всего снова оглушат, а этого моя бедная голова может уже не выдержать.
К тому же суета и взволнованные голоса давали надежду если не на освобождение, то хотя бы на откладывание ужасного конца. Ведь что-то помешало этим тварям довести дело…
Взревел мотор, машина рванула с места. Снова началась тряска – колеса грохотали по ухабам горной дороги.
Куда меня везут? Я не задавал себе вопроса, зачем везут – это было и без того слишком ясно…
Внезапно тряска сделалась гораздо сильнее. В багажнике машины трудно судить о том, что происходит снаружи, но мне показалось, что мы резко затормозили и развернулись. Тряска стала невыносимой, к тому же изменился наклон – я скатился к краю тесного багажника. Машина рычала, пытаясь взобраться по склону.
Этот кошмар продолжался с минуту, а потом машина остановилась, и все стихло.
Багажник открыли. Я снова увидел усеянное звездами черное небо и склонившиеся надо мной головы.
– Олег, это ты? – услышал я женский голос. – Слава Богу, мы успели. Вылезай скорее, надо спешить.
Эти слова показались мне насмешкой.
– Вылезать? – хрипло ответил я, едва разлепив запекшиеся губы. – Очень мило. Как же я вылезу, когда связан?
И с этими словами я внезапно понял, кому принадлежит этот знакомый голос, говорящий по-русски.
– Я развяжу тебя, – сказала Зоя, наклонившись так низко, что пощекотала мое лицо длинными волосами. Я почувствовал запах духов и окончательно понял, что спасен. Нежданно-негаданно, в самую последнюю минуту, однако спасен! Это произошло, когда я уже совсем простился с жизнью.
– Как ты здесь оказалась? – прошептал я, пока ловкие руки Зои распутывали веревки. – Как ты узнала, где я?
Она засмеялась, но тут же одернула себя.
– Скорее, – озабоченно сказала она. – Нужно уезжать отсюда, а то наживем кучу неприятностей.
Вылезти из багажника мне помог спутник Зои – рослый молодой человек, говоривший по-английски.
Выбравшись из своего плена, я встал на нетвердые ноги и огляделся. Оценить всю картину в темноте не получалось, но в свете автомобильных фар кое-что было видно. Машина, в которой меня везли, видимо, пыталась взобраться на гору и объехать препятствие на дороге. Сидевший за рулем человек был явно убит – тело его наполовину вывалилось из раскрытой передней дверцы, и левая рука свисала так красноречиво, что в смерти можно было не сомневаться.
Автомобиль моих спасителей стоял рядом.
– Куда мы едем? – спросил я, когда мы тронулись и перед ветровым стеклом в свете фар побежала дорога. Первое оцепенение прошло, и радость нежданного спасения сменилась новой тревогой.
Да, меня спасли, но кто и зачем? В памяти сразу всплыл последний разговор с Сергеем Корзуновым, – и мозг словно взорвался.
Как мог я забыть об этом? Конечно, впечатления последних часов перевесили все: моя жизнь висела на волоске, я готовился к ужасной смерти, однако…
Почему, когда я увидел Зою, я испытал облегчение и радость, а не страх? Ведь, по словам Корзунова, выходило, что Зоя причастна к убийству Димиса Лигуриса, то есть она – именно тот человек, которого я должен бояться.
Зоя сидела рядом со мной в мчавшейся по ночной дороге машине. Она взяла меня за руку и улыбнулась.
– Куда мы едем? – переспросила она. – Я точно не знаю. Надо спросить Властоса. Кстати, посмотри на него: это он твой настоящий спаситель. Если бы не он…
Она осеклась и замолчала. Зоя выглядела утомленной и встревоженной. Вокруг глаз залегли темные круги.
Это называется «из огня да в полымя». Кто этот Властос, который сидит за рулем? Он мой спаситель? Но почему, и для чего он меня спас? Я приехал на Крит меньше двух суток назад, а меня уже окружила плотная завеса тайн, каждая из которых не только не способствовала расследованию, но и грозила смертью.
ВластосЗоя увидела Властоса через неделю после того, как познакомилась с Димисом. Для нее это было волшебное время: она летала как на крыльях, все ее мысли крутились вокруг нового восхитительного любовника.
Ей нравилось в Димисе все, в нем сошлись самые радужные ожидания молодой женщины. Стройный красавец сотличным телосложением, похожий на статую античного бога, мимо которой Зоя так часто проходила в Эрмитаже. К тому же умный, эрудированный. Британский гражданин, что тоже отчасти приятно…
О качествах Димиса как любовника Зоя ничего подругам не сообщала, а лишь загадочно улыбалась и сдержанно говорила: «С этим все хорошо».
А что еще нужно для того, чтобы подруги завистливо качали головами?
Были ли у Димиса странности? Были, и Зоя их замечала. Например, они встречались уже целую неделю, но возлюбленный ни разу не предложил ей переехать к нему. Зое это было не нужно, ей нравилась ее собственная квартира. Однако такое желание Димиса сохранять дистанцию показалось женщине странным. К тому же Димис вел довольно необычный образ жизни – весьма замкнутый. Он ни с кем не общался, не стремился даже осмотреть Петербург, что удивительно для молодого иностранного ученого.
Да и был ли он вообще ученым? У Зои возникали сомнения и на этот счет.
Конечно, Димис Лигурис закончил университет в Ираклионе, но, как заметила Зоя, никаких научных интересов у него не имелось. Он утверждал, что может читать минойскую письменность, и живо искал все минойские тесты, которые только имелись в Петербурге, но этим все и ограничивалось.
А зачем Димису был нужен профессор Гимпельсон? С самого начала он утверждал, что для него чрезвычайно важны научные консультации Саула Ароновича, но на деле все сводилось к тем текстам непонятного происхождения, которыми владел старый профессор.
До поры до времени Зоя не придавала значения всем этим странностям, относя их на счет допустимых различий в моделях поведения людей. Мало ли у кого какие бывают «закосы»?
Но встреча с Властосом взволновала ее. Зоя пришла к Димису на квартиру на десять минут раньше назначенного срока и, подойдя к двери, услышала, что ее возлюбленный с кем-то разговаривает в прихожей. Через несколько секунд дверь на лестничную клетку распахнулась, и из квартиры вышел молодой мужчина.
– Познакомься, это мой друг, – сказал Димис, увидев Зою. – Его зовут Властос, мы земляки.
Девушке показалось, что на лице Димиса промелькнула тень неудовольствия. Он явно был не в восторге от того, что Зоя увидела этого Властоса.
Впрочем, сам новый знакомый произвел на девушку хорошее впечатление: красивый, смуглый, высокого роста. Совсем как Димис, только другой масти.
Они пожали друг другу руки и улыбнулись.
– Вы давно живете в Петербурге? – из вежливости поинтересовалась Зоя.
– Да, – быстро ответил тот. – Нет… Недавно… Мы приехали вместе.
Молодой человек говорил по-английски гораздо хуже Димиса. Речь его была неуверенной, с запинками и дурным произношением.
– Он тоже историк? – поинтересовалась Зоя, когда смуглый незнакомец ушел, а она оказалась в прихожей и Димис закрыл дверь. – Вы вместе учились?
В ответ возлюбленный пробурчал что-то невразумительное и перевел разговор на другую тему.
Уже одно это показалось девушке странным: обычно земляки любят рассказывать друг о друге. Тем более что Властос сам сказал: они приехали в Петербург вместе…
Зоя видела его еще несколько раз вместе с Димисом, но возлюбленный упорно избегал знакомить их ближе и старался никогда о Властосе не упоминать.
У девушки даже закрались подозрения сексуального свойства, что-то вроде ревности. «Может быть, они любовники?» – подумала она.
А почему бы и нет? Среди южан, говорят, приняты подобные отношения. Двое красивых молодых мужчин…
Если мужчины просто дружат, то у них нет оснований скрывать свои отношения. Так что же их связывает?
К тому же, положа руку на сердце, Зоя могла сказать, что Властос совсем не походил на ученого. Хоть она и видела его мало, а разговаривала и того меньше, некоторые детали не укрылись от ее внимания: друг Димиса совсем не походил на историка и вообще на человека, закончившего университет…
Ревность и недоумение были столь сильны, что однажды девушка даже решилась на совсем несообразную выходку – она решила выследить предполагаемых любовников.
«Стыдно так поступать, – говорила она себе. – Недостойно и глупо!»
Какой смысл из ревности выслеживать близкого человека? Для чего? Чтобы наверняка узнать, что он тебе неверен? Ну узнаешь, а что потом делать? Бросить его? Но не лучше ли тогда бросить его сразу, без всякой слежки, если ты уже ему не доверяешь?
Доверие между двумя людьми – это такая вещь, которую очень трудно восстановить. Если уж оно однажды утрачено, то вряд ли стоит пытаться вернуть его вновь…
В один из дней Зоя оделась в старую куртку, которую Димис никогда не видел, повязала на голову платок, чего не делала никогда, и подкараулила своего возлюбленного у выхода из университета, где тот, как она знала заранее, встречался с профессором.
Димис вышел и направился по набережной Невы. Перейдя мост, он прошел по Невскому до станции метро, где и произошло то, чего Зоя так ждала и боялась: он встретился с Властосом.
Укрываясь за спинами прохожих и пряча лицо, Зоя проследила за молодыми людьми до вагона метро, где втиснулась в соседнюю дверь.
К счастью, народу было много и она могла оставаться незамеченной.
Всю дорогу Зоя страшно волновалась, потела и тряслась от страха. А вдруг Димис со своим другом ее заметят? Это будет полный позор!
«До чего я дошла! – корила она себя. – Разве могла бы я хоть когда-нибудь подумать, что как какая-нибудь дура буду следить за своим любовником? Что ревность делает со мной!»
Потом была еще дорога от станции метро на Охте до маленькой церквушки, затерявшейся среди зеленой листвы. Храм был маленьким и каким-то покосившимся. Лишь подойдя ближе, Зоя поняла, отчего строение выглядит так непрезентабельно. Установленная недавно мемориальная доска сообщала, что эта церковь Всех Скорбящих Радости является памятником архитектуры восемнадцатого века и была построена аж в эпоху правления императрицы Анны…
При Анне Иоанновне в Петербурге строили не так уж много. Исключение составляет, пожалуй, только Никольский собор, освященный во имя Николая Мирликийского Чудотворца. Это величественное сооружение, способное сделать честь любой европейской столице, но оно такое одно. А на дальних окраинах Петербурга в те времена каменное строительство велось мало, а если и велось, то по старым, чуть ли еще не допетровским «лекалам».
В тридцатых годах восемнадцатого века население новой столицы еще не чувствовало себя петербуржцами – это были люди, свезенные из разных мест. Вот и эту церквушку наверняка построили по заказу здешних прихожан – так, как они привыкли, как выглядели привычные им храмы Новгородской земли и Псковского наместничества…
Стены толстые, неровные, слегка кривые. Само здание маленькое и приземистое, с крошечными, едва пропускающими свет оконцами возле самой земли.
При власти коммунистов эта невзрачная церквушка наверняка была закрыта и местный жилкомхоз хранил в ней какие-нибудь доски или мешки с цементом. Сейчас храм был снова действующим, но средств хватило лишь на то, чтобы прибить на низенький купол крест, и на минимальное внутреннее убранство. Снаружи здание выглядело убого и жалко.
«Зачем они сюда приехали? – спрашивала себя Зоя, остановившись у двери в храм, куда за минуту до того вошли Димис с Властосом. – Неужели для того, чтобы молиться? Но молиться можно и в центре города, где много прекрасных церквей! Незачем было тащиться в такую даль.
Переступить порог храма она не решилась. Наверняка внутри мало людей и очень тесное помещение – ей не удастся остаться незамеченной.
Да и зачем входить внутрь? Она ведь добилась своего, проследила.
«Дура! – еще раз сказала себе Зоя. – Идиотка ненормальная! Чего ты достигла? Тащилась через весь город, пряталась, тряслась – и все для того, чтобы убедиться в том, какой Димис, оказывается, набожный.
Она была рада, что все получилось именно так. Ведь ее худшие опасения не подтвердились. Димис с Властосом оказались не любовниками, а единоверцами, которые вместе прилежно посещают храм. Чего уж лучше!
Но спокойствия открытие не принесло. Вместо одного вопроса возникли другие. Почему именно этот храм? Он далеко и неудобно расположен…
И потом если Димис с Властосом ездят молиться, то почему было не рассказать об этом Зое? Это вполне невинное занятие, она бы сразу все поняла, не стала тревожиться.
А тайны Зоя не любила с детства. Когда она была еще ребенком, папа с мамой начали потихоньку «гулять налево» друг от друга. То ли размолвка вышла, то ли еще что, но только атмосферу в семье, сложившуюся после этого, Зоя запомнила на всю жизнь. Недомолвки, косые взгляды, подозрительность и затаенная обида – вот что висело в воздухе и отравляло существование. Тогда еще Зоя сказала себе, что в ее жизни никогда не будет места для лжи.
Пример родителей оказался убедительным. Зоя прекрасно помнила, как все было и как в результате, после череды изнурительных скандалов, папа с мамой все равно расстались – измотанные, несчастные…
«Кому это нужно? – всю жизнь потом спрашивала себя девушка. – Зачем вообще нужны отношения, которые строятся на лжи? Пусть даже на маленькой лжи или только на недомолвке – ведь эта неправда в конце концов все равно станет разрушительной».
Грех сказать, но трагическая гибель Димиса в какой-то степени стала для Зои облегчением. Он нравился ей как любовник, она восхищалась его способностями, но целая череда загадок, которыми он себя окружил, скорее отталкивала девушку.
Он лгал ей? Нет, Зоя этого не замечала. Но Димис не говорил ей правды, она не чувствовала его искренности. Целуя ее, ложась с ней в постель, Димис все равно оставался закрытым, частью чужого мира, куда вход ей был заказан.
Есть девушки, которые могут смириться с таким положением дел, но Зоя была человеком совсем другого сорта. Она все равно рассталась бы с Димисом – рано или поздно. В какой-то момент, когда она окончательно решила бы, что нужно поставить точку.
– Если ты не хочешь впускать меня в свою жизнь по-настоящему – сказала бы она Димису, – то я лучше совсем уйду из нее.
Она даже представляла себе этот разговор, репетировала его.
Между прочим, для людей с сильным характером разорвать отношения не менее приятно и интригующе, чем завязать их: адреналина в кровь при этом поступает даже больше.
