Текст книги "Кносское проклятие"

Автор книги: Дмитрий Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Знал, – ответил Властос.

– Почему он не сказал тебе?

Димис знал верховную жрицу Тини-ит. Он даже просил ее не приносить в жертву Евдокию. Тини-ит отказала и умертвила невесту Димиса собственными руками.

После этого Димис решил действовать: в гневе и ярости он поклялся отомстить. Отомстить страшно.

– Я разрушу минойский орден, – сказал он Властосу. – Хватит этому безумию властвовать над людьми! Тридцать четыре века это проклятие владело остатками минойского народа. Жизнь скольких поколений изуродована!

После гибели Евдокии Димис словно сошел с ума. Мысль о страшной мести завладела им полностью. Сбросить оковы Кносского проклятия, веками довлеющего над людьми, сломать власть верховной жрицы, прекратить служение Великому Червю – вот что стало его целью.

Подавленный смертью сестры, Властос был полностью на его стороне, но его терзали сомнения.

– Думаешь, ты первый, кому за эти три тысячи четыреста лет пришло в голову освободиться от власти Тини-ит и стать нормальным человеком? – спрашивал он друга. – Неужели родители не рассказывали тебе о судьбе тех несчастных, кто пытался пойти против Червя, жрицы и установлений?

Конечно, Димис знал о таких случаях в прошлом. Верховная жрица и ее люди из столетия в столетие, из поколения в поколение усердно распространяли слухи о том, какая жестокая смерть ожидает ослушников.

Но Димис Лигурис считал, что у него есть шанс выйти победителем и разрушить тайную минойскую общность, давно уже ставшую самым настоящим секретным орденом.

– Он был сыном верховной жрицы, – сказал Властос, уже еле ворочая языком. – Никто, конечно, при жизни не знал этого про старую Анастасию. Она почти всю жизнь прожила в нашей деревне. Когда мы узнали о том, кем была Анастасия, то подумали, что и Димису она могла кое-что передать.

Вскоре после гибели Евдокии Властос понял, что не ошибся насчет Димиса.

– Люди до меня погибли, потому что знали слишком мало, – сказал он Властосу. – Верховная жрица всегда держала наш народ в неведении. Мы разобщены, мало знаем друг о друге и совсем не знаем тайн. Но я – другое дело.

Димис рассказал о том, что владеет главным секретом Тини-ит. Его мать – верховная жрица, конечно, знала о том, что нельзя сообщать эту тайну сыну. Передать ее она могла только дочери – той, которая с момента рождения держалась в тайне от всех, потому что именно ей предстояло унаследовать титул и власть верховной жрицы.

Отчего Анастасия, чувствуя, что скоро придет черед умирать и передавать свою власть дочери, поведала тайну своему сыну? Теперь этого никто не узнает. Может быть, она втайне недолюбливала дочь? Или у нее было особое чувство по отношению к сыну? Кто знает…

– Что это за тайна минойцев? – спросил я, с тревогой вглядываясь в лицо Властоса, который засыпал буквально у меня на глазах. Мой мозг лихорадочно работал, придумывая все новые и новые вопросы к Властосу – один важнее другого. Мне нужно было так много выяснить, и находившийся в моей власти человек знал ответы, но было уже совершенно очевидно – я не успею.

Еще минута или две – и Властос уснет на несколько часов. Его обессиленное наркотиком сознание угасало.

Он смотрел на меня бессмысленным взглядом и молчал.

– Что за тайну знал Димис? – повторил я, борясь с желанием схватить Властоса за воротник и встряхнуть хорошенько. Только сознание бессмысленности такого поступка останавливало меня…

– Золото, – вдруг произнес Властос. – Сокровища Кносского царства.

В голове у меня словно разорвалась бомба. Потрясенный, я несколько мгновений молчал, пытаясь осмыслить сказанное. Так вот оно что: Димис узнал от матери тайну сокровищ древнего Кносса! Он узнал святая святых!

Так вот что в конечном счете объединило Димиса и Властоса! Они решили отомстить верховной жрице и завладеть минойскими сокровищами…

– Где они? – едва не завопил я, опомнившись, что драгоценное время уходит. – Где эти сокровища?

Но было поздно: допрос продолжался слишком долго, и Властос отключился. В отчаянии я спрашивал снова и снова, но тщетно – время вышло.

– Он заснул? – нервно спросила Зоя, когда Властос закрыл глаза. Его дыхание, бывшее до этого напряженным, прерывистым, стало успокаиваться.

– Проспит несколько часов, – пояснил я. – От шести до десяти. Сейчас его пушками не разбудишь.

Некоторое время мы с Зоей молча сидели возле заснувшего Властоса. Оба мы были потрясены услышанным, и каждый пытался осмыслить это. Как я ни готовил себя к чему-то неожиданному, известие о тайном народе стало для меня шоком.

Больше всего меня терзало сознание того, что невозможно продолжить допрос. Мы узнали так много и в то же время так мало!

Что представляет собой тайный народ минойцев? Его численность, состав?

Какие именно нравы и представления о жизни унаследовали они от своих предков? Что пронесли они в своих сердцах через пролетевшие над миром столетия?

Какова их цель? Чего хочет верховная жрица? Может быть, целью минойского ордена является мировой заговор?

Что такое минойские сокровища? Где они находятся?

Кроме этих вопросов, были и другие, которые я тоже не успел задать. А повторить допрос уже вряд ли удастся: у меня больше нет с собой «эликсира правды», да и не держать же Властоса связанным в номере так долго…

Вот бы поймать эту самую верховную жрицу Тини-ит! Ее бы я допросил с удовольствием!

Но где ее искать? Да и получится ли ее схватить?

– Что мы будем делать дальше? – негромко спросила Зоя, указывая глазами на спящего Властоса.

– Ничего, – пожал я плечами. – А что с ним можно сделать? Он проснется, я извинюсь перед ним. Попытаюсь объяснить свой поступок. В конце концов, мы с тобой и вправду ему благодарны за многое, но он сам отчасти виноват – нечего было так скрытничать. Я был просто вынужден так поступить, потому что он отказывался объяснять что-либо, а я должен установить истину.

– Истину? – переспросила Зоя. – Какую истину?

Я задумался. Да, теперь понятие истины серьезно расширилось. Моей первоначальной и единственной задачей было установить обстоятельства смерти Димиса Лигуриса и найти заказчиков убийства: именно для этого меня нанял Константинос. За это я получал деньги, ради этого я оказался на Крите.

Сейчас все изменилось. Одна маленькая загадка сменилась другой – огромной, представляющей собой проблему совершенно иного сорта и масштаба.

Интересно, когда Константинос Лигурис нанимал меня расследовать убийство его сына, догадывался ли он о том, с чем мы на самом деле имеем дело? Знал ли, что его сын вступил в противоборство не с преступниками и даже не с государством, а с древним и жестоким орденом?

– Я хочу есть, – вдруг произнесла Зоя и виновато улыбнулась: – Ну, понимаешь, Олег, я же живой человек…

Тайны тайнами, а кушать хочется всегда – человек слаб. Мы ведь не ели почти весь вчерашний день, так что пришло время подкрепиться.

Мне самому есть совсем не хотелось, а хотелось выпить – довольно естественная реакция при шоке, хотя многие женщины с этим не согласятся.

– Сделать заказ в номер нельзя, – сказал я, и Зоя согласилась.

Незачем привлекать внимание официанта. Конечно, Властоса можно перенести на кровать и укрыть одеялом, но все равно это будет выглядеть довольно подозрительно: два человека собрались поесть и выпить, а третий при этом неподвижно лежит на кровати…

– Мы можем спуститься вниз, – предложил я, – там работает ночной снэк-бар. А Властос будет спать еще как минимум часов шесть…

* * *

Я тщательно закрыл номер на три оборота ключа, и мы спустились вниз по пустынным коридорам. Часы в холле показывали половину четвертого – самое глухое время, когда ночные гуляки уже угомонились, а ранние пташки еще не вставали…

Девушка-портье дремала за стойкой и только покосилась на нас, когда мы направились к снэк-бару.

В баре тоже было пусто, лишь в углу сидела какая-то припозднившаяся парочка, да еще два негра с бритыми головами деловито уплетали бутерброды. Наверное, это были какие-то ночные рабочие, закусывавшие после трудовой смены.

Зоя заказала мусаку и огромный бокал апельсинового сока, а я – двойное виски со льдом и эспрессо. Толстый бармен пристально смотрел на наши утомленные лица и едва сдерживал усмешку: наверное, он считал себя очень проницательным и думал, что мы всю ночь занимались любовью, а теперь спустились подкрепиться. Очень хорошо, пусть так и думает…

На мгновение мне показалось, что и впрямь было бы здорово, если бы догадка бармена оказалась верной. Гораздо приятнее заниматься любовью с Зоей, а потом выпить виски с кофе, чем находиться в нашем нынешнем положении.

Сидя за столиком в баре, мы почти не разговаривали: оба были слишком подавлены произошедшим. Открывшаяся нам бездна и грозившая опасность заставляли задуматься.

– Ты боишься? – неожиданно спросила у меня Зоя.

– Боюсь, – честно признался я. – Все случилось так быстро и так неожиданно. Я не был готов к такому…

– И я не была, – промолвила девушка. – Хотя я догадывалась о чем-то в этом роде.

– Димис тебе намекал?

– Нет, – покачала она головой. – Но само по себе умение Димиса читать по-минойски наводило на всякие смутные подозрения. Однако дальше неясных мыслей дело не шло. А теперь…

Да, теперь и впрямь все изменилось. Расследование начиналось с поиска убийцы. Затем всплыл образ заказчика. Уже здесь, на Крите, пришла догадка, что мы имеем дело с некоей преступной группой, пусть организацией.

Но речь шла о криминальной группе либо организации. А вовсе не о том, что придется столкнуться с чем-то непознанным, глубоко чуждым нашей культуре. С тайным народом…

– Что мы будем делать дальше?

Зоя смотрела на меня вопросительно, словно я мог ответить что-то вразумительное. В баре царил полумрак, негры доели свои бутерброды и ушли. Парочка в углу целовалась взасос. Перед Зоей стояла маленькая чугунная сковородка с дымящейся мусакой.

– Думаю, нет смысла ехать в ту деревню, – сказала Зоя. – Как ты считаешь? Если Евдокия все равно мертва, и Анастасия – мать Димиса тоже, то что мы сможем там узнать?

Я отхлебнул виски и закурил. После проведенного допроса в горле пересохло, а в голове стоял гул. Обжигающая жидкость подействовала в нужном направлении – мысли несколько прояснились.

– Хорошо бы поговорить с этой верховной жрицей, – заметил я. – Кстати, заодно узнать у нее о сокровищах, которые искал Димис.

– Он говорил мне, что скоро разбогатеет, – заметила Зоя, тыча вилкой в мусаку. – Но я думала, что он имеет в виду гонорар за расшифровку минойской письменности. Нобелевскую премию, например…

Она усмехнулась.

– Сокровища Кносского царства могут оказаться гораздо ценнее, чем какая-то премия, – добавила она.

– Ну, Димиса эти сокровища уже довели до могилы, – мрачно заметил я. – Надо полагать, что за три тысячи четыреста лет он не первый, кто поплатился жизнью из-за них. Наверное, были и другие желающие. Похоже, с этими минойскими парнями шутки плохи, они настроены серьезно.

Зоя впервые засмеялась.

– Тогда уж не с парнями, а с девками, – поправила она. – Властос говорил о верховной жрице. Наверное, у них много женщин среди жрецов. Древние культуры вообще склонны к матриархату.

Пока девушка доедала свой ранний завтрак, я допил виски и влил в себя успевший остыть кофе. Состояние у меня было странное. В каком-то смысле задание было почти что выполнено: я знал, кто заказал убийство Димиса Лигуриса. Мне даже было известно ее имя – Тини-ит. Другое дело, что странно докладывать заказчику, что его сына заказала верховная жрица религии Червя. И заказала за то, что он хотел присвоить себе принадлежащие минойскому народу сокровища Кносского дворца…

– Пойдем наверх, – сказала Зоя, вытирая салфеткой губы. – Властос может проснуться.

Я отрицательно покачал головой:

– Нет, еще рано.

Но встал, и мы двинулись в обратный путь. В холле, на лестнице и в коридорах я строго соблюдал предписанную в подобных случаях осторожность. Не оставалось сомнений в том, что минойцам отлично известно место нашего пребывания. Если принять на веру слова Властоса о том, что сегодня вечером нас пытались заманить в ловушку, то следовало предполагать большую вероятность дальнейших попыток.

Не верить Властосу я не мог: он выдавал информацию, находясь под воздействием проверенного препарата. А если так, выходило, что он и правда два раза спас мою жизнь. Один раз – в пещере и второй раз – вечером, возле руин дворца.

Неужели прекрасная Агафья – одна из «них»? Получалось, что так. Более того, получалось, что сильнее всего я рисковал жизнью, когда в первый же день по приезде на Крит отправился к ней домой. Меня могли зарезать в ее постели как бобика…

Подумав об этом, я невольно погладил себя по животу. Где-то там находится маленький механизм, который всю жизнь неукоснительно предупреждает меня об опасности. В ту ночь, когда я, утомленный любовными схватками, блаженно спал в постели Агафьи, механизм вдруг заработал и разбудил меня.

Чьи же шаги услышал я тогда на первом этаже? Уж наверное, совсем не брата Агафьи, как она уверяла.

Получалось, что за трое суток, проведенных на Крите, меня трижды пытались заманить в ловушку и убить. Первый раз – в доме Агафьи, второй – когда затащили в пещеру, и третий – сегодня вечером. В первый раз меня спас мой собственный механизм, а два других раза – Властос.

Больше всего мне хотелось продолжить разговор. Пусть действие препарата закончилось, но ведь Властос проснется, и тогда я смогу извиниться, объяснить свой поступок и предложить сотрудничество.

Главное, чтобы у моего спасителя хватило здравого смысла не обижаться на меня. Ведь у нас с ним общая цель – разобраться с верховной жрицей и ее компанией. Из обрывочных и коротких ответов я мог догадаться, что Властос – из тех минойцев, которые отнюдь не в восторге от своего положения.

Я подумал о том, как все может выглядеть. Имеется верховная жрица Тини-ит, чей пост передается по наследству от матери к дочери. Вокруг нее – группа приближенных, жрецов и жриц, готовых выполнить ее волю. В руках у этих людей – несметные сокровища, бережно сохраняемые, а возможно, даже значительно приумноженные. И огромная власть над остальными потомками минойцев, густо замешенная на общей тайне, крови и человеческих жертвоприношениях.

Так продолжается из столетия в столетие. Поколения сменяют друг друга, а страх перед всевластием Тини-ит остается.

Вопрос: все ли довольны таким положением вещей?

Здравый смысл подсказывал, что нет. Кому понравится жить в постоянном ожидании, что к тебе могут прийти и сообщить, что ты сам, или твоя жена, или твой ребенок должны быть по решению Тини-ит принесены в жертву Великому Червю?

Такое не может нравиться, ведь люди остаются людьми, какие бы древние предрассудки ни владели их сознанием. Им страшно, и потому они молчат. За три тысячи четыреста лет в каждом поколении, вероятно, находились смельчаки, пытавшиеся сломать этот ужасный порядок вещей, выйти из-под контроля жрецов, из-под власти Кносского проклятия.

Надо полагать, участь этих людей неизменно бывала печальной. Отсюда и всеобщая покорность.

Властос и Димис встали на путь борьбы со злодейством и покорностью, которые из века в век выдаются жрецами за традиции минойского народа. Димис погиб в этой борьбе, но Властос еще может оказаться полезным. Полезным мне и собственному народу.

Мы с Зоей пробирались в номер очень осторожно – опасность могла подстерегать нас повсюду. В таких случаях главное – не ходить вдоль стен, мимо дверей, не заходить в лифт. Потому что могут втащить во внезапно распахнувшуюся дверь, а лифт могут остановить и лишить тебя возможности маневра.

Мы поднялись по лестнице, а затем прошли по самой середине коридора. Зоя шла впереди, я – за ней, весь напружинившись, в любую секунду готовый отразить нападение. Вокруг не было ни души, только из нескольких номеров доносились приглушенные звуки ночного телеканала…

Один раз Зоя обернулась, и в ее расширенных глазах я прочитал ужас. Уж не знаю, что она увидела в моем ответном взгляде, но тотчас отвернулась. Видимо, мы оба чувствовали затаившуюся угрозу.

Наши шаги были приглушены ковровой дорожкой, однако нам все равно казалось, что идем слишком громко. Хотелось сжаться в комок, превратиться в букашку.

Тишина и пустота ночного отеля давили на психику.

Вот дверь номера, она по-прежнему заперта. Три оборота ключа – и мы вошли внутрь.

За время нашего отсутствия ничего не изменилось. Да и сколько времени нас не было? Полчаса, минут сорок – не больше.

Вот мой раскрытый чемодан с одеждой и выложенная поверх коробочка с ампулами. Шприц на полу. Полная окурков пепельница. Окно закрыто, как мы его и оставили. За окном – тьма ночного Ираклиона, с яркими точками уличных фонарей и цепочками фар. Панорама города теперь казалась зловещей.

Властос лежал на кровати в той же позе, как прежде. Уходя, я накрыл его до подбородка пледом, и он так и не пошевелился.

Да и не мог пошевелиться, потому что был мертв.

Я понял это сразу, едва увидел его лицо. Абсолютно восковое, с запавшими глазницами.

Зоя стояла посреди номера, озираясь. Что-то непонятное висело в воздухе: то ли запах, то ли страх…

Шагнув вперед, я потащил на себя плед, которым был укрыт Властос, и его голова с глухим стуком скатилась на пол.

Кровать была полна крови, вылившейся из мертвого тела после того, как от него отрезали голову. Кровь впиталась в белье, в поролоновый матрац и стояла лужей поверху. Когда я снял плед, кровь закапала на пол.

Зоя дико закричала сзади – она увидела. В мгновение ока подскочив, я зажал ей рот, и в этот момент она потеряла сознание. Признаюсь, и мне стало дурно: такого количества крови мне прежде видеть не приходилось. Как-никак я обычный частный детектив из европейского города, нечасто приходится видеть, как людей режут, как баранов…

Девушка сползла на пол. Разогнувшись, я снова заставил себя взглянуть на еще теплый труп, а затем бросился в ванную – меня рвало.

Все ясно: пока мы сидели в баре на первом этаже, кто-то пробрался в номер и отрезал голову бедному Властосу. Сомнений в том, кто это сделал, на сей раз не было – люди Тини-ит. Выходило, что я стал невольным виновником гибели нашего спасителя. Ведь это я привел его в беспомощное состояние, он уснул, а я ушел, бросив его.

Не усыпи я Властоса, он бы, наверное, сумел постоять за себя! Боже, как стыдно!

Виновен я или нет? Что за дурацкий вопрос! Конечно, это я виноват!

Стоит ли любая полученная информация загубленной человеческой жизни? Нет! Тысячу раз нет!

А может быть, и стоит…

Но теперь отсюда нужно убираться. И как можно скорее. Уносить ноги, потому что угроза нашим жизням стала совершенно реальной, осязаемой.

Осматривать труп не было никакой необходимости. Зачем? Все и так предельно ясно. А каждая минута была на счету.

Зою пришлось довольно долго приводить в чувство. Смочив носовой платок холодной водой из-под крана, я приложил его поочередно к вискам, после чего несколько минут девушка приходила в себя. Усевшись на корточки, я загородил от нее кровать с телом Властоса.

– Нужно убегать, – шептал я, как завороженный вглядываясь в лицо Зои. – Понимаешь? Нужно скорее уходить отсюда.

Зоя открыла глаза и тотчас расплакалась. Она дрожала всем телом, но когда я взял ее за руки, чтобы унять дрожь, то понял, что это бесполезно – меня и самого трясло, как в лихорадке.

Пока я пытался набрать на мобильнике номер Ашота Овакимяна, трубка дважды вываливалась из моих рук.

– Нам нужна помощь, – прошипел я, услышав заспанный голос. – У меня крупные неприятности.

– Что вам требуется? – после долгой паузы спросил Ашот: – Какого рода неприятности?

– Нам с девушкой нужно немедленно улететь отсюда, – сказал я. – И еще… Нужно привести в порядок мой номер в отеле. Вы понимаете? Здесь произошла трагедия, это недоразумение, я ни при чем…

Следующая пауза была еще длиннее предыдущей. Ашот сосредоточенно сопел в трубку, принимая какое-то решение. Он прекрасно понял меня, не сомневаюсь.

– Вазгену это будет стоить недешево, – наконец сказал он. – Надеюсь, вы понимаете, во что вляпались и как трудно теперь вам помочь?

Потом спросил:

– Там много работы?

– Много, – честно сознался я и добавил на всякий случай: – Мы с Вазгеном в долгу не останемся.

– Сейчас я пришлю машину, – произнес Ашот слова, которых я ждал с замиранием сердца. – Немедленно уходите оттуда. Машина заберет вас напротив отеля через двадцать минут. Ключ от номера отдадите водителю.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

– Но как же остальные?

– Остальные мертвы. Вы видели, как убивали живых людей.

Рэй Брэдбери. «Эшер-2»

Пролог

Шхуна «Надежда» вышла из порта Таганрог перед самым штормом. Свинцовые тучи наползали со стороны моря, ветер крепчал с каждой минутой. Чайки испуганно носились над берегом, над портовыми складами, над притихшим в ожидании грозы городом.

Капитан принял решение на свой страх и риск. Если не успеешь отойти от берега достаточно далеко, корабль выбросит на берег и разобьет о камни. Но Франц Лерман считал себя опытным капитаном и имел для этого все основания.

Еще в юности он поступил простым матросом на клипер, возивший чай из далекого Китая в Европу. Какие только опасности не подстерегали отважных мореплавателей на столь протяженном и малоизведанном пути в те лихие времена! В азиатских морях – китайские пираты на быстроходных плоскодонных суденышках, которые облепляли большое торговое судно, как мухи кусок сладкого пирога, и не отходили прочь, пока не вытаскивали из трюмов все добро. Вдоль африканского побережья бесчинствовали испанские и португальские моряки, а вблизи Гибралтара – знаменитые своей кровожадностью алжирские морские разбойники.

В этих отчаянных плаваниях прошла вся жизнь Франца Лермана. Каждый рейс мог стоить жизни и потому неплохо оплачивался. Но Франц приобрел еще кое-что, кроме денег, – он изучил корабельное дело, навигацию. Он стал помощником штурмана, затем помощником капитана, а затем и штурманом на большом клипере с белоснежными парусами, летящем по ветру к далеким берегам неведомых стран. И все это он – простой бедняк из туманного Киля…

Его семья могла бы им гордиться, но семьи-то как раз не было: родители умерли, когда Франц был еще молод, а две сестры давно вышли замуж и потеряли связь с непонятным братом – скитальцем в далеких краях. Он стал седым и ворчливым морским волком, в чьих глазах лишь пенились белые барашки волн, – такие старики сотнями сидят в припортовых тавернах.

Но Франц Лерман совсем не собирался заканчивать свою жизнь таким бездарным образом. Он заработал еще не все деньги, которые мог, и, кроме того, он отнюдь не планировал покидать сей мир, не оставив в нем потомства. Это было бы неправильно, и давно покойная матушка наверняка осудила бы его за такое безбожное легкомыслие. А матушка в накрахмаленном чепце, с вечно поджатыми узкими губами навсегда осталась для Франца единственным авторитетом…

В сорок пять лет, то есть уже в преклонном возрасте, Франц решился круто изменить свою жизнь. Через одну знакомую ему судоходную контору в родном Киле он завербовался капитаном в русский торговый флот и, приехав в Петербург, принял под командование шхуну «Надежда». Так в старости Франц Лерман сделался настоящим капитаном. В Европе он не мог и мечтать о таком счастье – все капитанские вакансии были расписаны на долгие годы вперед, и требовалась немалая протекция, чтобы занять их. Россия же совсем недавно завела флот и отчаянно нуждалась в опытных моряках.

Петербург 1731 года, когда там объявился новоиспеченный капитан, был для европейцев «терра инкогнита» – земля неведомая. Вдоль пологих берегов Невы, заросших травой, тянулись бесконечные воинские и торговые склады, слободы с покосившимися избами, а по ночам, если выйти на главную улицу – Невскую перспективу, из недалекого леса со стороны Александро-Невской лавры слышался страшный вой волков.

Здесь капитан Лерман считался завидным женихом. Невеста скоро нашлась – семнадцатилетняя Катарина, младшая дочь часового мастера Клауса Штинклера. Ухаживание по всем правилам хорошего тона продолжалось год. Юная невеста побаивалась своего солидного жениха – сурового моряка, не знавшего слов любви, и потому пряталась в дальних комнатах, когда тот ежедневно навещал их дом с неизменным кулечком сладких конфет, купленных в лучшей кондитерской в Адмиралтейской части.

Теперь со дня свадьбы прошло уже пять лет, и Кэтхен готовилась родить мужу первенца. Франц твердо решил – он уволится с капитанской службы. Денег заработано достаточно, и можно спокойно, с чувством собственного достоинства осесть с семьей в собственном доме, выходящем окнами на Третью линию Васильевского острова.

– Я сделаю этот последний рейс и больше не пойду в море, – сказал Франц своей беременной жене. – Вернусь и останусь с тобой и маленьким Готлибом.

Он был почему-то твердо уверен: Катарина непременно родит ему сына.

Но последний рейс оказался непростым. Из Петербурга «Надежда» вышла с грузом военного снаряжения для строящейся таганрогской крепости. За месяц шхуна обогнула Европу и, пройдя через Средиземное море, миновала Босфор и Дарданеллы. Здесь с большим трудом удалось миновать турецкий досмотр, потому что груз наверняка вызвал бы ярость оттоманского правительства. Турки отлично знали, с какой целью Россия воздвигает крепости по берегам Азовского моря, против кого копится военная сила на юге. Все замерло в недобром предчувствии грядущей кровавой войны. Стальной взор племянницы Петра Великого императрицы Анны был недвусмысленно обращен к Черному морю и Крыму, а фельдмаршал граф Миних уже писал распоряжения по подготовке к турецкому походу.

Но Франц Лерман не случайно вызвался провести судно в Таганрог. Еще с прежних времен он дружил с турецкими контрабандистами, которые ловко умели обойти самые строгие таможенные патрули.

Доставлять что-либо из России на южные берега посуху было решительно невозможно из-за бездорожья и бесчисленных татарских полчищ, безнаказанно шнырявших в степях. Единственный надежный путь был морской, и тут бесценными оказывались такие капитаны, как Франц Лерман.

Разгрузившись в Таганроге, шхуна должна была вернуться в Петербург налегке: везти в далекую столицу отсюда было нечего. Но тут подвернулось выгодное дело. К капитану обратилось большое греческое семейство, решившее перебраться в Петербург. Греки издавна густо населяли берега Черного и Азовского морей. Еще в античности они основали здесь свои процветающие колонии и построили города. Ловили рыбу, торговали с жителями прилегающих степей. Херсонес, Ставрополь, Одесса, Симферополь – этими и другими греческими названиями с гомеровских времен пестрят берега Черного моря.

Но сейчас на этой земле вновь готовилась большая война. Время стабильности закончились, и все вокруг знали: набирающая мощь Россия непременно столкнется с могущественной Оттоманской Портой…

Пока шла разгрузка шхуны, на борт к капитану поднялся дородный кряжистый старик.

Редеющая грива седых волос спускалась до самых плеч, длинная седая борода развевалась на ветру, а седые кустистые брови нависли над темными глазами. В уши старика были вдеты тяжелые золотые серьги, на руках и на шее блестели украшения. Несмотря на жаркий летний день, на плечи посетителя была наброшена шуба, крытая пунцовым бархатом, что свидетельствовало об официальном характере визита.

Успевший за долгие годы повидать много здешних греков, капитан понял: раз человек разоделся в пух и прах, значит, пришел по важному делу, хочет о чем-то договориться.

И Франц не ошибся. Предложение, сделанное ему стариком с кустистыми бровями, выглядело исключительно заманчиво.

– Хочу семью в Петербург перевезти, – сказал старый грек, изучая цепким взглядом лицо Лермана. – Новая столица, новая жизнь. Будем счастья на севере искать, а то сюда скоро война придет.

– Но корабль не предназначен для перевозки людей, – на всякий случай предупредил капитан. – Будет неудобно. Сколько вас человек?

Но старик только презрительно усмехнулся в ответ, давая понять, что вопросы удобства его семью особо не беспокоят.

– Главное, груз у нас большой, – сказал он. – Вещей много, добра всякого накоплено. Жалко бросать. А люди доплывут, что им сделается.

Брать на борт людей или груз, чтобы не гонять судно порожняком, никогда не запрещалось. Капитан знал, что это только приветствуется. В особенности его заинтересовала цена вопроса: старый грек не колеблясь предложил сто рублей. За сто золотых рублей в Петербурге можно было купить совсем неплохой дом. Плохонький стоил двадцать…

«Пятьдесят отдам в Коммерц-коллегию, – сразу решил Лерман. – Скажу, что за такую цену и договорились. А на оставшиеся пятьдесят можно вырастить и обучить маленького Готлиба. Вот и выйдет отличная экономия».

В тот момент Франц вдруг вспомнил, что у Катарины может родиться и девочка. Ну так что ж? Пусть девочка: ее не нужно учить и тратиться на учителей. А эти пятьдесят рублей тогда пойдут ей на приданое к свадьбе…

Семейство греков-переселенцев оказалось большим. Когда на палубу поднялись восемь мужчин и двенадцать женщин, не считая кучи черномазых детишек, Франц Лерман пожалел о том, что согласился на сто рублей в оплату за перевоз. За такую прорву можно было запросить и побольше. Впрочем, особых претензий у новых пассажиров не было: они легко и быстро разместились в пустующем трюме.

Вскоре оказалось, что глава семейства не шутил насчет багажа – четыре громадных сундука из дуба втаскивали на борт при помощи лебедки, а затем шесть человек, надрываясь, затаскивали в трюм.

Пристально наблюдавший за погрузкой капитан отметил про себя, что в сундуках отнюдь не одежда или посуда. Наметанный глаз правильно оценил содержимое сундуков по их тяжести – внутри явно были камни либо металл…

Шхуна отдала швартовы, и таганрогская гавань начала медленно отдаляться. Наполненные ветром паруса гнали корабль в открытое море. Когда опасность разбиться о прибрежные камни миновала, Франц Лерман передал штурвал рулевому и позволил себе задуматься.

А кого он, собственно говоря, везет в Петербург?

Греческое семейство из Таганрога, это понятно. Много разных людей едут сейчас в новую столицу России. Едут немцы, голландцы, англичане… Да вот и сам Франц Лерман переселился в Петербург совсем недавно. У каждого свои цели. Греки, например, спасаются от предстоящей войны между Россией и Турцией – так они сказали. Что ж, это резонно: через некоторое время в этих краях и впрямь будет жарко.

А что в сундуках?

Всю свою жизнь Лерман смотрел, как грузят различный багаж на корабль, и мог по виду определить, каков вес того или иного предмета. В четырех сундуках были камни либо тяжелое железо, он мог бы поклясться.