Текст книги "Кносское проклятие"

Автор книги: Дмитрий Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Раздраженно фыркая, Гимпельсон поднялся на ноги и принялся подбрасывать поленья в успевшее ослабнуть пламя. Потом поворошил кочергой и, подойдя к столику, налил себе еще коньяка.

– Я – сын еврейского народа, – веско сказал профессор. – Одного из древнейших народов, сохранившихся на земле. Римляне разрушили наш храм в Иерусалиме. Они изгнали нас из Израиля и принудили рассеяться по всему миру. После этого христиане из века в век соревновались в том, кто сильнее станет давить нас и уничтожать. И что же? Мы исчезли? Мы пропали куда-то? Или мы провалились сквозь землю? Нет! А вот минойцы провалились! И я спрашиваю: куда?

Последние слова профессор почти что выкрикнул, и я вдруг заметил, какие безумные сделались у него глаза: зрачки расширились так сильно, что белков почти не стало видно, и от этого взгляд приобрел зловещий блеск.

Полно, да в себе ли он? Что вообще происходит?

Саул Аронович стоял передо мной, и я волей-неволей вынужден был смотреть на него. В голом виде старик производил жалкое и отталкивающее впечатление. Тонкие кривые ноги со вздувшимися склеротическими венами, впалая тщедушная грудь – старый цыпленок… И как только молодая красивая девушка согласилась стать женой этого старика?

Я перевел взгляд на Аню, лежавшую на ковре, и она показалась мне необычайно привлекательной и желанной. Как это раньше я не замечал ее сексапильность? Да она ведь просто королева любви!

Наши взгляды встретились, и она улыбнулась. Потом посмотрела на мужа и улыбнулась снова – томно и мечтательно. Потом плавно перекатилась на спину и раскинулась, как нимфа. Белое тело на черно-красном ковре…

Засмотревшись на Аню, я на короткое время отключился, вырубился из действительности. Когда мое сознание включилось вновь, я услышал, что Саул Аронович продолжает свою речь. При этом он был сильно возбужден – глаза горели, а в уголках рта пузырилась слюна.

– Мне страшно! – кричал он, вращая черными глазами без белков. – Понимаете? Страшно! Что, если минойцы на самом деле никуда не исчезли? Что, если они скрылись где-то и вынашивают свои замыслы?

Слова профессора показались мне смешными. И вообще – к чему весь этот нелепый разговор? Глупость какая-то…

– А почему вас так пугают минойцы? – заулыбался я, внезапно с удивлением ощутив, как путаются мысли и как трудно строить даже простые фразы. – Что в них такого страшного?

– Страшного? – переспросил Гимпельсон, для убедительности выбросив вперед обе руки и крутя пальцами перед моим лицом. – А вы можете себе представить, что это за народ – минойцы? Нас отделяет от них такая толща веков, что мы даже представить себе не можем их психологии. Это же как инопланетяне! Калигула и Атилла по сравнению с ними – просто наши современники. Парни с соседнего двора!

Саул Аронович на мгновение остановился, словно зачарованный собственными словами. Потом сглотнул слюну и, обведя гостиную невидящим взглядом, заговорил снова.

– Чаще всего, – сказал он, – нашему пониманию недоступны психология, мотивировка поведения древних греков и римлян. Нам непонятен ход их мыслей, нам абсолютно чужда их система ценностей. Перечитайте внимательно греческие мифы или почитайте о быте и нравах древних римлян – это же совершенно чудовищно для нас!

А теперь представьте себе, что минойцы, о которых мы сейчас говорим, отстоят от нас в два раза дальше. В два раза! Это существа иного мира!

– Но они же давно мертвы, – с блаженной улыбкой заметил я, потягиваясь в кресле и окончательно теряя контроль над собой. – О чем же беспокоиться, профессор? Жизнь так прекрасна.

Аня снова заулыбалась мне и потерлась щекой о ворс ковра. Я подмигнул ей: мне в тот момент показалось, что это будет более чем уместно.

Как ни удивительно, но резкое изменение моего состояния не показалось мне странным. Я совершенно забыл о цели своего визита. Забыл и о том, что нахожусь в чужом доме среди незнакомых мне людей.

Нет, я не забыл, кто я такой, помнил свое имя и род занятий. Однако эти мысли казались мне скучными и не стоящими внимания. Аня становилась для меня все интереснее и интереснее…

– Кажется, ты перестаралась, – послышался голос Саула Ароновича, – с собой и с нашим гостем. Мне нужно спешить, чтобы дойти до вашей кондиции.

С этими словами профессор пошел на кухню. Мне показалось, что он парит в десяти сантиметрах над полом и плавно движется по воздуху. Я счел это довольно любопытным, но не стоящим серьезного внимания. Вот Аня…

Поднявшись с ковра, она приблизилась ко мне, и ее лицо оказалось совсем близко.

– Ну что ты тут застыл в этом противном кресле? – жарко дыша на меня, сказала Аня. – И сидишь все время одетым. Здесь тепло, раздевайся – и пойдем.

– Куда? – спросил я, глупо засмеявшись и целуя ее в горячее плечо.

– Я помогу тебе, – прошептала девушка, стягивая с меня кожаную куртку и теребя воротник рубашки. Почему-то от этого движения груди ее выскочили из оказавшегося расстегнутым бюстгальтера, и в следующее мгновение я, мыча как теленок, впился губами в бледно-розовый сосок. – Пойдем, не здесь, – капризно забормотала она. – Не хочу в кресле, пойдем на ковер.

Двигаясь как во сне, под влиянием неведомо откуда навалившегося наваждения, я поднялся, ведомый девушкой, и упал на ковер возле камина. Новая порция дров к тому времени ярко разгорелась, и языки пламени плясали прямо перед моими глазами. Тепло от огня согревало один бок, а с другого бока я ощущал жар обнаженного тела Ани.

Мы начали целоваться. У нее оказался очень длинный, просто какой-то неправдоподобно длинный и подвижный язык, который юрко сновал у меня во рту, а затем переместился ниже, влезая в горло.

В этот миг я испугался – мне показалось, что внутрь меня забирается проворная змея. Движение, еще движение, и я задохнусь, а гибкое и скользкое тело змеи проскользнет в мои внутренности…

– А, вот вы где устроились, – раздался голос Саула Ароновича.

Я невольно вскинул глаза и увидел профессора, стоявшего над нами с бокалом. Я не испугался, что он рассердится, – краем сознания я отдавал себе отчет, что участвую в какой-то игре, куда меня втянули. И все это при том, что все это время я совершенно не был способен критически воспринимать действительность. Наверное, человеческое сознание невозможно до конца уничтожить никакими препаратами…

Профессор, с улыбкой стоящий надо мной, – это было последнее, что я запомнил в тот вечер. Дальше шли только смутные ощущения и внезапно врывающиеся в сознание обрывки разговоров.

Сознание стремительно меня покидало. Уже лежа с закрытыми глазами, я последним животным страхом пытался удержаться в этом мире и с тихим бессилием как бы со стороны наблюдал за угасанием собственного рассудка.

Меня отравили? Меня убили? В бокале, который подала мне Аня в начале вечера, был яд?

Глупо и обидно. Но зачем? Я ведь так ничего и не понял.

Сквозь пелену, окутавшую меня, иногда проступали звуки, которые сначала отдавались в ушах гулом, а затем стали сливаться в слова.

– Напрасно стараешься, – послышался голос. – Он заснул, ты опять превысила дозу. Что за ненасытность!

– Он такой крупный мужчина, – ответила Аня, и мне показалось, что она хихикнула.

– И вот результат – крупный мужчина спит, – раздраженно заявил Саул Аронович. – Оставь его в покое и иди ко мне.

Рядом со мной шорох, возня…

– Зачем к тебе, Кисик? – разочарованно произнесла Аня. – Я не хочу, я устала. Целый вечер слушала ваши дурацкие разговоры…

– А потом сыпанула от всей души, – язвительно хмыкнул Гимпельсон. – От нетерпения. Вот к чему приводит нетерпение, душенька.

Смысла разговора я тогда не понял, но отчетливо помню, что обрадовался: слышу – значит, все еще жив.

Утром меня разбудил Гимпельсон, который в спортивном костюме присел рядом на корточки и держал в руках стакан молока. Я все еще лежал на ковре. Камин погас, в окна сквозь раздвинутые шторы светило солнце.

– Да не бойтесь вы, – ухмыляясь сказал он при виде моего испуга. – Это обычное молоко из пакета фирмы «Клевер». Больше там ничего нет. Будем беречь ваше здоровье.

Он протянул стакан, и я стал пить: в горле здорово пересохло.

– Кто же знал, что вы так нестойки к «колесам»? – покачал головой профессор, как бы извиняясь таким образом передо мной. – Мы на это совершенно не рассчитывали. Так, хотели поиграть немного… Аня всего две маленькие таблетки вам положила, а вы и скуксились.

Он посмотрел мне в лицо и улыбнулся.

– Выглядите отлично. Вот что значит молодость. Хотите со мной пробежаться? Я дам вам спортивный костюм. Очень освежает.

– Нет уж, спасибо, – сказал я и сел, прислонившись спиной к камину. – Что вы мне подсыпали вчера? Я чуть Богу душу не отдал.

– Ну-ну! – дружелюбно засмеялся профессор и похлопал меня по плечу, отчего я вздрогнул и поежился. – При чем тут Бог и ваша душа? Ничего бы с вами не случилось в любом случае. Это же просто допинг – для придания сил и хорошего настроения.

– Наркотики – допинг? – злобно покосившись, буркнул я, окончательно приходя в себя. – Накачали человека без предупреждения какой-то дрянью и говорите, что для хорошего настроения. А еще пожилой человек. Профессор. Можно сказать, наставник молодежи.

Гимпельсон помолчал, потом встал и, заложив руки за спину, прошелся по комнате.

В эту минуту я отчетливо вспомнил, как он точно так же задумчиво вышагивал по кафедре во время лекции…

– Вот именно, – сказал он наконец, сопроводив свои слова тяжелым вздохом и скорчив уморительную гримасу. – Пожилой человек, как вы сказали, Олег. Любви все возрасты покорны, ее порывы благотворны… Разве не так? Вот будете в моем возрасте – сами поймете. Вам принести еще молока?

– Нет, – покачал я головой, начиная понимать смысл произошедшего.

– Помните цезаря Августа? – спросил Саул Аронович. – Когда он достиг моего возраста, то столкнулся с теми же проблемами. Тело дряхлеет, но страсти в нем бушуют прежние. Кто знает, печально это или радостно? Так вот, цезарь Август нашел способ разжигать в себе гаснущее пламя.

– Красиво выражаетесь, – заметил я, в первый раз позволив себе улыбнуться. Да и как не улыбнуться? Слишком уж идиотская история со мной приключилась. Слава Богу, что все обошлось.

– Вот мы с Аней и подумали, что вы нам подойдете, – закончил профессор.

Я понял. Престарелый цезарь Август собирал юношей и девушек, заставляя их заниматься любовью у него на глазах. Зрелище совокупляющихся молодых тел приводило его в возбуждение, и он обретал кратковременную способность к сексу. Об этом писал еще Светоний в «Жизнеописании двенадцати цезарей»…

Значит, я предназначался профессором на роль такого вот римского юноши. Совокупился бы с Аней, а почтеннейший Саул Аронович от этого зрелища пришел бы в состояние возбуждения.

Смешно и грустно. Даже жестоко – по отношению ко мне.

А чтобы все прошло естественно, Аня бросила мне в коньяк наркотические таблетки – так называемые колеса. И оба супруга, без сомнения, тоже приняли дозу. Интересно, они часто практикуют такие «сессии»? Наверное, часто…

Вот и женись после этого на молодой: хлопот не оберешься.

Я встал и привел в порядок свою одежду, основательно растерзанную нетерпеливыми Аниными руками.

– Кстати, – обратился я к Гимпельсону, – если уж мы все выяснили… У нас что-нибудь было вчера? Ну, я имею в виду между мной и вашей супругой? А то я как-то не совсем отчетливо…

– Увы, – развел руками профессор и снова скорчил мину. – Аня переусердствовала с дозой, а вы оказались непривычны к допингу. Так что удовольствия не получил никто. – Он заглянул мне в глаза: – Но вы не сердитесь?

– Если вы дадите мне еще чашечку кофе, – ответил я, – то нет. Спасибо за урок – теперь буду внимательнее в гостях.

Мы пили кофе на кухне – очень стильно оформленной. Печь, покрытую старинными голландскими изразцами, дополняли полки, сделанные из толстых досок: на них стояла медная утварь, словно вынесенная из музея городского быта позапрошлого века.

– Вы серьезно говорили вчера вечером? – поинтересовался я. – Про минойцев? Что вы их боитесь?

Гимпельсон ответил не сразу. Посмотрел в окно на соседние дома, на припаркованные вдоль узкого тротуара машины и вздохнул.

– Конечно, нет, – сказал он, пожав плечами. – Все, что я говорил вам о минойской цивилизации, – верно, ну а уж о том, что я их боюсь, – это так, ерунда. Под воздействием амфетамина. Какие еще минойцы? Цивилизация загадочно исчезла, испарилась – правда. Обидно, что мы так мало о ней знаем, – тоже правда. Но вот и все, что можно об этом сказать.

Профессор говорил уверенно, даже слегка раздраженно. Говорил, будто отрубал.

Слишком уверенно. И я ему не поверил. Мне показалось, что вечером, под воздействием наркотика он говорил искреннее…

– А Димис Лигурис много знал о минойцах? – спросил я.

– Откуда я знаю? – пожал плечами Саул Аронович, подняв плечи, и стал похож на нахохлившегося петуха. – Создавалось впечатление, что много. Гораздо больше, чем может знать человек, как бы учен он ни был. Именно поэтому мне кажется, что это его знание было блефом.

– Скажите, у него имелись враги? Враги в науке?

– Враги? – уже откровенно раздражаясь, переспросил Гимпельсон. – Какие могут быть враги у никому не известного молодого человека? Это у меня могут быть враги. А у него… Знаете, я вам скажу, – оживился Саул Аронович, видимо, приняв решение говорить до конца. – Нехорошо так о мертвом, тем более убитом… Несчастный юноша, очень жаль его родителей… Но он был обыкновенным шарлатаном от науки. Даже не был, а только еще готовился им стать. Именно шарлатаном, а не ученым.

Вот это новость! Можно сказать, поворот темы!

– Вы уверены? – от неожиданности как-то глуповато спросил я. – Так уж и шарлатан?

– Абсолютно уверен, – кивнул профессор, и только я попытался собраться с мыслями после столь категорического утверждения, как дверь открылась и на кухне появилась Аня.

Чудо-барышня! С утра она совершенно преобразилась, словно мы не провели вместе прошлый вечер. Уж на кого как действует гремучая смесь коньяка с «колесами», но Аня, видимо, была к ней привычной. Может, просто молодой организм брал свое, но юная супруга почтенного мэтра выглядела и на сей раз безупречно. Великолепный цвет лица, живой взгляд темных лукавых глаз, только что вымытые черные, как вороново крыло, волосы…

Она выглядела оживленной и ничуть не смущенной вчерашним провалом затеи с групповым сексом.

«Хотя почему она должна быть смущена? – подумал я вяло. – В ее системе координат это как раз я должен чувствовать себя не в своей тарелке. Меня должным образом подготовили, настроили и предложили сыграть в игру, а я оказался не на высоте – сломался в самый ответственный момент. Наверное, по понятиям этой девушки, я сейчас должен испытывать неловкость».

Впрочем, никакой неловкости я не испытывал, а лишь благодарил судьбу за то, что мой организм оказался слишком слаб, чтобы позволить мне наделать глупостей. Конечно, что скрывать – большинство нормальных мужчин имеют юношеский опыт невинных групповушек, но с годами все же начинаешь сторониться такого рода экстравагантностей…

Поцеловав мужа в дряблую щеку, Аня стрельнула в мою сторону глазами и прощебетала:

– А я уже совсем собралась. Вы ведь подбросите меня? А то я без машины.

– Хотя бы до метро, – вставил Саул Аронович. – У меня сегодня нет лекций, и я сижу дома. А душенька так и не научилась водить машину.

– Конечно, – вяло ответил я. – С удовольствием. Вам куда нужно?

– На Литейный, – сказала Аня, поправляя перед зеркалом волосы. – Вам по пути?

Мне совершенно не улыбалось тащиться через весь город в компании этой дамочки, но бывают ситуации, когда решительно ничего нельзя предпринять. Видимо, супруги заранее договорились, что я довезу Аню, куда ей надо.

Закончить начатый разговор нам с профессором так и не удалось – Аня спешила и поторапливала меня. Устроившись на заднем сиденье моего «рено», она послала вышедшему на крыльцо мужу воздушный поцелуй и сразу же поймала в зеркальце заднего вида мой взгляд.

– А вы женаты? – спросила она.

Я отрицательно качнул головой. После развода, состоявшегося пару лет назад, я вообще не любил разговоров на тему брака.

– А живете один? А где?

– На Лиговке, – ответил я. – Возле Обводного канала.

– Почти в самом центре, – мечтательно заметила Аня. – Я бы очень хотела жить в центре. А то у нас в пригороде такая скукотища!

– По-моему, вы неплохо себя развлекаете, – не удержался я, чтобы не съязвить. – Кстати, а вы давно замужем за Саулом Ароновичем? Насколько я заметил, вы несколько моложе его?

При этом я послал в зеркало заднего вида выразительную ухмылку. А почему бы и нет? Смеяться, право, не грешно, над тем, что кажется смешно…

– На сорок восемь лет, – чуть ли не с гордостью заявила девушка. – Я его очень люблю, моего Кисика. Вы не подумайте…

– Я ничего и не думаю, – отрезал я, с яростью обгоняя старый «Москвич», пускавший прямо в лицо клубы выхлопных газов. – Мне и без того есть о чем подумать.

– Это вы о бедном Димисе? – тонким, как у птички, голосом уточнила Аня. – Несчастный мальчик! И кто бы мог подумать? Это ужасно!

– Вы были с ним знакомы?

– С Димисом? Совсем немножко. Он ведь стажировался у Кисика… Послушайте, – вдруг сказала девушка, словно давно собиралась сказать, или же ей только что пришла в голову великолепная идея. – Послушайте, Олег! Я никогда не бывала в том районе. Ну, я имею виду Лиговку и Обводный канал. Там, наверное, очень красиво, как и везде в центре?

Невольно я усмехнулся.

– Нет, этот район нельзя назвать красивым. Близко к центру – да, но Лиговка и Обводный канал никогда не считались элитным местом.

– Все равно, – еще решительнее заявила Аня. – Мне бы очень хотелось там побывать. Хотите, я навещу вас как-нибудь? Вы ведь живете один?

Растерявшись, я промолчал. За последние два года, прошедшие с момента развода, мне приходилось слышать подобные предложения от разных женщин. Но впервые предложение было сделано столь откровенно. Да, эта барышня умеет брать быка за рога: быстро, без колебаний и очень решительно.

– Обязательно, – промямлил я. – Как-нибудь, с удовольствием…

Взгляд Ани в зеркале заднего вида сделался совсем плотоядным. Она улыбнулась так же, как накануне вечером.

– Тем более, – сказала она, – что наша вчерашняя игра прервалась так внезапно. Можно было бы продолжить знакомство.

– Вы не боитесь, что я снова оскандалюсь? – улыбнулся я, несколько оправившись от удивления. – Снова окажусь не в форме?

– Вчера я немножко переборщила с «колесами», – пожала плечами юная супруга почтенного профессора. – Не ожидала, что вы окажетесь непривычны к такому. Впрочем, «колеса» – это идея Кисика, ему нравится. А мы с вами, думаю, можем вполне обойтись и без всякого допинга. Как вы считаете?

Она вопросительно взглянула на меня и умолкла. Чего она ждала?

Может быть, предполагалось, что после этих слов я наброшусь на нее прямо в машине?

– Созвонимся, – твердым голосом неопределенно ответил я. – Вот и Литейный. Вам к какому дому?

Агент по недвижимости

«Ищу агента по недвижимости. Интересует сделка по адресу: Тверская улица, дом 15. Хорошо оплачу любую информацию».

Тверская улица, 15 – это дом, в котором снимал квартиру Димис Лигурис. Где он и был убит.

Агент по недвижимости – это киллер. Кто сказал, что недвижимость – только квартиры, комнаты и дачи? Недвижимость – это еще и состояние. Живой человек делается мертвым, то есть недвижимым…

Объявление такого содержания было размещено на нескольких сайтах, на видном месте.

Обычному человеку оно ничего не скажет, он просто скользнет по нему равнодушным взглядом. Мало ли кто кого ищет. Да и вообще в сфере недвижимости работают тысячи людей, сотни фирм – это огромный бизнес.

И далеко не каждый знает, что на специальном жаргоне агентом по недвижимости называется наемный убийца. Он выполняет платные услуги по обездвижению людей.

Это объявление разместил я.

Надежды на отклик было мало. Интернет – бездонная бочка, в которой легко может затеряться любое объявление. Кроме того, нужно, чтобы киллер вообще бродил по Интернету и читал объявления.

Но мне казалось, что именно тот, кто убил Димиса Лигуриса, с Интернетом знаком хорошо. Он – явный профессионал, а в наше время никакие профессионалы не обходятся без Всемирной паутины.

Больше всего я сомневался в успехе совсем не поэтому. У «моего» киллера не было никакой веской причины откликаться на мое объявление. Зачем ему это надо? Я обещал хорошо заплатить за информацию? Но он уже получил свое за выполненное убийство. Для чего ему рисковать ради еще каких-то неопределенных денег?

И тем не менее я надеялся.

Мою надежду питала исключительно твердая уверенность в том, что убийца все-таки может польститься на крупную сумму. Жадность к деньгам – величайшая сила, которая почти единственное, что движет этим миром.

И я совершенно не верю в легендарную «воровскую честность» преступников. Это блеф и сказочки для несведущих людей. А я знаю, о чем говорю. Если человек убивает за деньги, то ради этих самых денег он легко сделает и все остальное – что угодно. Никаких моральных и профессиональных норм для него не существует. Заказчик дал ему денег, и он за это убил человека. Но заказчик ему не сват и не брат, так что если через три дня появится возможность заработать, предав заказчика, то почему бы и нет? Подумаешь…

К тому же я подписал свое объявление. Моя фамилия Стрижаков, а в городе соответствующие люди – от милиции до преступного мира – знают меня как Стрижа. Всем известно, что я частный детектив и с органами не связан.

На самом деле связан, потому что иначе быть не может, но все же до определенного предела – у меня свои интересы.

– Я вам доверяю, – сказал Константинос Лигурис в день своего вылета в Лондон. – Суммы, необходимые для расследования, будут высылаться по вашему требованию. Все же надеюсь, что они будут разумны, хотя бы по возможности.

– По возможности работает государственная милиция, – ответил я. – Почему-то вы сочли за лучшее обратиться ко мне. Надо полагать, у вас имелись для этого причины.

– Найдите убийцу, – сказал грек сурово, – я вас очень прошу. Пусть деньги уйдут не напрасно.

Мы с Константиносом стояли в аэропорту, куда я приехал его проводить. Встречаться с ним раньше не имело смысла. А теперь я успел познакомиться с делом и встретиться с некоторыми людьми, так что мог о чем-то говорить.

Для моего клиента это был особенно тяжелый день. Константинос увозил с собой тело убитого сына. Милиция уже сделала все, что положено, и теперь цинковый гроб был помещен в грузовой отсек самолета.

– Это не он, – покачал головой господин Лигурис, когда я с сочувствием сказал о том, что грустно увозить с собой мертвого сына. Он качнул головой в сторону самолета и добавил: – Там не мой сын. – Заметив изумление в моих глазах, он пояснил: – Я не думаю, что там, в гробу – мой сын. Моего сына я хорошо помню – он был живой, умный молодой человек. А то тело, которое запаяли в гроб и запихали в багаж, вряд ли имеет к моему сыну какое-то отношение. Димис остался в моей памяти.

Константинос вдруг полез рукой за пазуху и, вытащив толстый бумажник, извлек оттуда цветную фотокарточку.

– Вот, – произнес он, подавая мне снимок, – это мой сын Димис. Оставьте себе, я вас прошу. Вы будете заниматься расследованием его убийства, так пусть у вас перед глазами будет его фотография.

Со снимка на меня смотрел высокий молодой человек с очень живыми чертами лица, смугловатый, черноволосый. Ученый. Юный исследователь. «Прекрасный любовник» – как сказала о нем недавно Зоя Некрасова. Что ж, судя по фото, вполне может быть…

До начала регистрации пассажиров оставалось минут десять, и мы вышли на улицу покурить. Вдали поднимался дым из труб завода «Кока-Кола», а вокруг суетились алчные таксисты и люди с бесчисленными чемоданами.

Что везут из России иностранные туристы? Невольно задаешься этим вопросом, глядя на туго набитые чемоданы. Что в них? Неужели килограммы матрешек? Или декалитры русской водки в сувенирном исполнении?

Или хит туристических базаров: проданный якобы из-под полы и с оглядкой «мундир генерала КГБ», который на поверку оказывается всего лишь поношенной формой лейтенанта инженерных войск?

Туристы увозят их из России тысячами, вовсе не задумываясь над тем, что в СССР просто не могло быть столько генералов…

На нас с Константиносом поглядывали раздраженно. Может быть, мы мешали туристам суетиться вокруг их чемоданов, а скорее всего раздражал наш вид среди этой толчеи. Два человека в длинных плащах неторопливо прохаживались перед дверями аэровокзала. Курили, молчали, поглядывали на часы. И лица у обоих были строгие.

– Ваши деньги не пропадут, – заверил я клиента. – Вот только вынужден вас огорчить. Убийцу я найду, об этом можно говорить с уверенностью. Но, боюсь, это вас не устроит.

Увидев, как стремительно взметнулись кверху красиво очерченные брови господина Лигуриса, я пояснил:

– Судя по материалам дела, убивал вашего сына профессиональный киллер. Его можно найти, но ведь это просто нанятый человек. Ему заплатили, и он убил…

– Конечно, меня интересует заказчик, – перебив меня, сказал Константинос. – Об исполнителе и речь не идет. Только заказчик.

– Тогда будет гораздо сложнее, – покачал я головой и тут же, вспомнив, спросил: – Скажите, а какие отношения были у вас с сыном? Вы говорили, что хорошие и что он писал вам регулярно. Но у меня имеются другие сведения.

– Какие еще сведения? – вскипев, возмущенно спросил Константинос, и я воочию увидел, что такое разгневанный грек. Точнее, увидел, как за одно мгновение сдержанный британский джентльмен превращается в бешеного южанина.

Кажется, в такие моменты «лицо греческой национальности» ничем не отличается от «лица кавказской»…

– Откуда у вас сведения? Кто может об этом знать? – гневно вопрошал меня господин Лигурис, и набрякшие мешки под глазами тряслись при каждом слове. Шрамы от ожогов на его лице побелели, что свидетельствовало о сильном волнении.

Я решил не скрывать правду.

– У вашего сына в Петербурге была близкая подруга, – сказал я. – Так вот, по ее мнению, вы с Димисом не всегда находили общий язык.

Как ни странно, после этих слов Константинос сразу успокоился.

– А… – протянул он и с явным облечением встряхнул головой. – Не знаю, кто эта девушка, но она ошибается. Отношения с сыном у нас были самые хорошие. – Он пожевал губами и, видимо, решив, что этих слов недостаточно, добавил: – Разве можно полагаться на мнение какой-то случайной знакомой? Что русская девушка в Петербурге может знать о жизни Димиса? У него есть настоящая любовь.

Я насторожился. Настоящая любовь? Что значат эти слова?

– На Крите, – пояснил Константинос. – Димис долго жил там, закончил университет. Он прилетал ко мне в Лондон со своей девушкой. Они собирались пожениться.

По тону я понял, что неведомая греческая девушка – невеста сына – господину Лигурису понравилась.

– Конечно, я сегодня же вечером ее пришлю вам, – сказал он удивленно, когда я поинтересовался фотографией избранницы Димиса. – Если вам нужно… Вы что, предполагаете, что убийство может быть как-то связано с Критом?

Несмотря на растерянность Константиноса, я почувствовал его тревогу: может быть, мысль о том, что корни преступления находятся на Крите, не казалась греку такой уж дикой?

Но в этом случае он что-то скрывает. Почему? Впрочем, настаивать было бесполезно: не подвергать же допросу собственного клиента.

Константинос крепко пожал мне руку и улетел, а я в глубокой задумчивости поехал в город.

На Московском проспекте в районе Парка Победы существует участок, где в середине дня, когда нет пробок, машины мчатся на полной скорости, обгоняя друг друга. Психологически это объяснимо: автомобили с мощными двигателями повсюду в городе вынуждены тоскливо урчать в заторах или тащиться еле-еле, а вырвавшись на свободное пространство, стремятся хоть три минуты ехать быстро. Водители радостно вдавливают педаль газа в пол, и на дороге мигом складывается опасная ситуация.

Именно в этом месте у меня зазвонил мобильник. Обычно так всегда и бывает. Можно часами сидеть с телефонной трубкой в руках и ждать звонка – тебе наверняка никто не позвонит. Но стоит набить рот во время еды, пойти в туалет или помчаться по шоссе на большой скорости, лавируя в густом потоке, как телефон тут же оживает, требуя внимания…

– Привет. Ты что сейчас делаешь? – деловым тоном осведомился Сергей Корзунов.

– Пытаюсь не врезаться в синюю «тойоту», – ответил я, прижав трубку к уху и лихорадочно тормозя перед светофором.

– Ну и как? – спросил он. – Не врезался?

– Пока нет, – сообщил я, переключая трубку на режим динамика. – А в чем дело?

– Ты все еще интересуешься делом этого грека? Тогда можно повидаться, есть новости.

Через пятнадцать минут мы встретились в «Идеальной чашке» возле Сенного рынка. Сергей Петрович с задумчивым видом сидел в зале среди галдящих студентов путейского университета. Видимо, там как раз закончились занятия, и молодежь переместилась в кафе.

– Шумно, – посетовал я, присаживаясь за столик с чашкой эспрессо.

– Ничего, – заметил Корзунов. – Нам с тобой недолго говорить. Просто решил тебе помочь. Ты уже узнал что-нибудь?

– Пока ничего, – покачал я головой. – Встречался с разными людьми, беседовал.

– Ну и как? Безрезультатно?

Я пожал плечами и промолчал. А что я мог ответить? Рассказать о том, как пил коньяк с «колесами», а потом чуть было не стал участником пикантного групповичка?

– А у нас результат есть, – сказал Сергей. – Мы запросили Интерпол по поводу знака, который был вырезан на груди у нашего жмурика. Сам знаешь, среди наших бандюков такого знака нет, и мы решили узнать, что вообще в мире известно об этой «бабочке». Все-таки жмурик – иностранец…

– И что вам ответили?

Лицо Корзунова сделалось мрачным и озабоченным. Он одним махом допил остатки кофе и крякнул.

– Да понимаешь, ерунда какая-то. Честно говоря, мы вообще никакого ответа не ожидали. Во-первых, Интерпол вообще долго тянет с ответами. Та еще бюрократия… А во-вторых, думали, что пальцем в небо попали и знак этот – просто дурость или шизофрения.

Он помолчал, подбирая слова, а потом решительно закончил:

– Из Интерпола сообщили, что именно такой знак на жертвах убийств был зарегистрирован четыре раза: в 1898-м, в 1929-м, в 1943-м и в 1980 году. Все четыре убийства были совершены в Греции, на острове Крит. Ну, как тебе? Любопытно?

Он посмотрел на меня и, закурив, откинулся на спинку стула.

Я застыл над своей чашкой, пытаясь собраться с мыслями. С одной стороны, ситуация меня ошеломила. С другой… С другой стороны, я почему-то не был слишком удивлен. Хотя прежде я не признавался себе в этом, чувствовал, что тайна убийства Димиса Лигуриса кроется совсем не в нашей стране. Смерть пришла к нему издалека.