Текст книги "Кносское проклятие"

Автор книги: Дмитрий Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

К этому Константинос отнесся с пониманием, но его уже тогда удивило, что именно со своей семьей Анастасия его знакомить не захотела. В патриархальной Греции знакомство жениха с родителями считалось совершенно обязательной процедурой…

– Я не хочу, – сказала Анастасия. – Папы у меня нет, а мама больна. Тебе незачем с ней встречаться, я сама все улажу.

Она и вправду прилетела в Лондон спустя две недели и вышла замуж за счастливого Константиноса.

Счастье продолжалось довольно долго – два года. Это мало? А сколько должно длиться счастье?

Анастасия не работала, и каждый вечер, приходя домой, молодой муж встречал ее любящий взгляд. Они много бродили по Лондону, ездили в Шотландию, а хозяйкой дома юная гречанка оказалась изумительной. Чем не полная чаша удовольствий?

Когда родился сын Димис, преисполненный счастья отец внезапно испытал испуг: не может все столь замечательно складываться в жизни человека. Так не бывает! Если все хорошо, то нужно быть настороже, потому что так долго продолжаться не может.

– Что ж, я оказался прав, – вздохнул Константинос, прервав на этом месте свой рассказ. – Послушайте, а у них нет крепких напитков? А то я не большой любитель ледяного пива в холодную погоду…

Мы заказали виски, и веселая светловолосая девушка с толстым задом поставила перед нами тяжелые стеклянные стаканы. Народу в кафе прибавилось – появилось много молодежи. Видимо, где-то поблизости закончились лекции. Все шесть столиков вокруг нас теперь были заняты юношами и девушками, многие из которых держали в руках футляры с музыкальными инструментами.

– Это студенты консерватории, – догадался я. – Она здесь как раз неподалеку, за углом.

– В Хельсинки есть консерватория? – усмехнулся Лигурис. – Здешние музыканты играют для белых медведей?

Его сарказм мне не понравился. Не нужно думать, что мир вращается лишь вокруг Лондона, Парижа и Нью-Йорка. Пожав плечами, я неприязненно заметил:

– Я вам больше скажу. Консерватория есть и в Петербурге. Да, у нас убивают людей и продажная милиция, но наша консерватория все равно одна из лучших в Европе. Это не связанные между собой вещи.

На самом деле я слукавил: я думаю, что эти вещи как раз связаны между собой. Когда страна бедновата и в ней царят разные неполадки, то это держит людей в тонусе и они гораздо активнее раскрывают свои таланты и дарования. А в сытых, зажравшихся странах царит апатия – таланты жрут гамбургеры и не желают трудиться…

Лигурис выслушал мой выпад и промолчал. Вероятно, он лишь спрашивал себя: что же я узнал такого, отчего стал вести себя с ним так уверенно?

Студенты-музыканты за соседними столиками громко разговаривали, а финская речь для неподготовленного уха звучит довольно страшно – как будто люди все время матерятся и угрожают друг другу.

– Вы думаете, здесь безопасно находиться? – покосился Константинос на меня. – Не пойти ли в другое место?

– В другом месте будет то же самое, – ответил я. – Здесь даже лучше – много народа, молодежь, мы никого не интересуем, и никто нас не услышит.

Уже спустя полгода после рождения сына, Константинос понял, что его опасения насчет непродолжительности такого счастья сбылись. В один прекрасный день Анастасия объявила, что получила с родины известие о смерти матери.

– Мне нужно вернуться на Крит, – сказала она. – Димиса я возьму с собой.

Константинос думал, что она едет похоронить мать и поплакать на могилке, но Анастасия просто сбежала от него вместе с сыном. Сбежала насовсем, бесповоротно, ничего не объяснив.

– А вы не пытались это выяснить? – спросил я. – Должна же быть причина, по которой жена сбегает от мужа…

– Конечно, я пытался, – мрачно ответил Лигурис. – Я дважды приезжал на Крит и хотел выяснить, что же произошло. Но наши встречи с Анастасией были краткими. Она поселилась в своей деревне, среди родственников, и при каждой нашей встрече присутствовали посторонние люди. Анастасия отказывалась встречаться со мной наедине.

– Но что-то она ведь говорила?

– Она твердила, что хочет жить на родине, что хочет воспитать Димиса одна, что разлюбила меня… По-моему, она просто болтала что попадя. Единственной ее целью было отделаться от меня. Не знаю, что с ней произошло, но смерть матери Анастасии изменила все.

– А вы не пытались действовать более решительно? – поинтересовался я. – Ну, я имею в виду…

– Вы имеете в виду силовые приемы? – усмехнулся Константинос. – Что ж, вы неплохой психолог, сэр. Конечно, я пытался. Более того, я нанял людей и они выкрали Димиса из этой деревушки. Его привезли ко мне в отель в Ираклионе, и мы улетели с ним в Лондон. Знаете, я думал тогда, что если сын будет со мной, то и жена вернется. Мне казалось, что Анастасией владеет какое-то наваждение, которое нужно просто сбросить, избавиться от него. Я был уверен, что если заставлю ее приехать ко мне и к сыну в Лондон, то сумею уговорить ее остаться.

– И что же? – спросил я, чувствуя, как начала непроизвольно дергаться нога, как бывает у меня всегда в наиболее ответственные нервные моменты.

– А вот что! – Константинос ткнул пальцем в свое обезображенное ожогом лицо. – Видите эти шрамы? Так закончился силовой прием, о котором вы спрашивали.

Спустя неделю после того, как Лигурис с маленьким сыном прилетели домой в Лондон, Анастасия позвонила сама.

– Я не стану заявлять в полицию и обращаться в суд, – сказала она. – Хотя, украв Димиса, ты совершил преступление. Но не будем об этом. Если ты вернешь мне ребенка, то я позволю тебе встречаться с ним два раза в год. Он будет приезжать к тебе в гости.

– А если я не соглашусь? – спросил Константинос. Суда он не слишком боялся. Великобритания не отдаст своего маленького гражданина, если его отец против.

– Если не согласишься, – ответила Анастасия, – то твое согласие не понадобится.

Она повесила трубку, а через две недели машина Константиноса взорвалась, когда он утром спустился в гараж и попытался ее завести.

– Мощность взрывчатки была недостаточна, чтобы убить меня, – пояснил Лигурис. – В полиции мне так и сказали. Они сказали: вас хотели напугать и предупредить о чем-то. Но ожоги лица и рук чуть не убили меня. Я едва не лишился глаз.

Он умолк и залпом выпил остатки виски из стакана.

– Знаете, – негромко заметил я, – судя по тому, что я узнал об этих людях, вы должны быть до конца жизни благодарны вашей бывшей жене. Это она спасла вас. Видимо, любила, несмотря ни на что.

Сказанное показалось Лигурису столь поразительным, что он молча уставился на меня. В его глазах снова мелькнуло сильное сомнение в моей психической вменяемости…

– Дело в том, что эти люди убивают не задумываясь, – пояснил я. – Им это ничего не стоит. Похоже, они вообще не считают убийство чем-то ненормальным. Ваша бывшая супруга явно защитила вас. Она не хотела, чтобы вы погибли.

Константинос пожал плечами, показывая, что отказывается меня понимать.

– Короче говоря, они добились своего, – сказал он. – Димиса я отослал на Крит. Отправил только письмо о том, что настаиваю на регулярных встречах с ним.

– Ну и как? Ваше желание было исполнено?

– Вполне, – кивнул Лигурис. – Тут придраться нельзя. Анастасия отпускала сына ко мне дважды в год, и мы проводили с ним по две недели. Это было самое счастливое время в моей жизни. Видите ли, я с тех пор больше не женился, и, кроме Димиса, у меня не было детей. Вот только…

Единственное, что смущало Лигуриса, было то, что с каждым своим приездом Димис менялся все сильнее. Определить, что с ним происходит и какова причина изменений, было невозможно.

– Он стал какой-то странный, замкнутый, – пояснил Константинос, и в его голосе прозвучали сохранившиеся до сих пор обида и недоумение. – Нет, не подумайте, он оставался хорошим, любящим сыном. И очень послушным, вежливым. Вообще он рос хорошим мальчиком, вот только эта замкнутость. И еще он задавал странные вопросы. Иногда…

– Какие вопросы?

– Да вот о минойцах, о кносской цивилизации, – вздохнул мой собеседник. – Поэтому я так удивился, когда вы сегодня заговорили о минойских топориках и жертвоприношениях. Ни о чем подобном я и не думал, однако эти вопросы Димиса меня смущали.

– Ваша супруга была верховной жрицей культа Великого Червя, – сказал я, стараясь говорить спокойно и убедительно. – Ее минойское имя было Тини-ит. Сан верховной жрицы и имя она унаследовала от своей матери. Вот отчего все так изменилось, когда мать Анастасии умерла. Анастасия просто заняла ее место в минойской иерархии. Она перестала быть вашей женой и стала верховной жрицей – неограниченной повелительницей тайного и очень жестокого сообщества. Сообщества древнего, замкнутого, владеющего несметными сокровищами и жаждущего прийти в мир снова в роли победителей.

– Минойцы, сокровища… – пробормотал Лигурис, с досадой качая головой. – Вы в своем уме, Олег? Когда мне рекомендовали вас, то сказали, что вы вменяемый джентльмен. И что я слышу теперь?

Мой собеседник не скрывал своего раздражения. Теперь он смотрел на меня осуждающе, как человек, потерявший немалые деньги. Но меня это уже не волновало. Теперь просто было важно распутать цепочку кровавых преступлений и нанести удар по тайному сообществу, по Тини-ит. Удар сильный, сокрушительный, окончательный.

Я отдавал себе отчет в том, что, наверное, за срок в три тысячи четыреста лет и до меня находились люди, которые хотели того же. У них, судя по всему, ничего не вышло, раз злодейский орден творит свои дела до сих пор. Но у меня не было иного выхода: чтобы сохранить свою жизнь и жизнь Зои, нужно было идти до конца. Либо я сломаю им хребет, либо они, так или иначе, доберутся до меня…

Поэтому я, не обращая внимания на настроение Лигуриса, продолжал гнуть свою линию и задавать вопросы.

– А почему Димис поступил в университет в Ираклионе? – поинтересовался я. – Если он был британским гражданином, то вполне мог бы учиться в Англии. Это логично, там высшее образование гораздо лучше – это всем известно.

– Конечно, я предлагал ему, – устало ответил Константинос. – Мне с самого начала этого хотелось. Учась в Англии, Димис был бы рядом со мной. Но он не захотел. Сказал, что интересуется минойской цивилизацией, а изучать ее лучше всего поблизости. Это верно, я не мог не согласиться. На самом деле я прекрасно понимал, что это снова происки Анастасии – она не хотела отпускать сына от себя.

– Это мать воспитала Димиса таким набожным? – спросил я. – Или это ваша заслуга?

В устремленном на меня взгляде, поднялась новая волна изумления.

– Как вы сказали? – оторопело переспросил Лигурис. – Набожным? Я правильно расслышал?

– А чему вы удивляетесь? – спокойно парировал я. – В Петербурге ваш сын почти каждый день молился в церкви. И подолгу молился.

Так я и предполагал: Константинос был поражен моими словами.

После некоторой паузы он с большим недоумением заметил:

– Знаете, я сам атеист… С Анастасией мы не обсуждали такие вещи, но, насколько я понимаю, она также всегда была равнодушна к религии… А насчет Димиса мне даже трудно сказать. Как сейчас стало ясно, я многого не знал о сыне, о его жизни, однако то, что вы говорите о его набожности, мне странно слышать.

Лицо Лигуриса приняло суровое выражение. На него легла тень, и я догадался, о чем пойдет разговор.

– Олег, – сказал он деловито, кладя свою руку на рукав моего пальто. – По-моему, вы на ложном пути. Ваши слова и ваши вопросы ко мне свидетельствуют о том, что вы много фантазируете и мало занимаетесь реальными вещами. Подождите меня минутку, и я сделаю вам предложение.

Он задвигался в своем кресле и с недовольным видом встал. Пошарив глазами, Константинос нашел дверь в туалет и направился туда, с трудом пробираясь между галдевшими студентами.

Я закурил и в ожидании собеседника принялся обдумывать, как строить беседу дальше. Она не обещала быть легкой. Ясно, что господин Лигурис мной крайне недоволен: ему нужно реальное имя заказчика преступления, чтобы можно было сообщить его полиции и совершить возмездие. А что Константинос получил от меня вместо этого? Идиотскую историю о каких-то древних минойцах. Если встать на его точку зрения, то гнев можно было разделить. Деньги пропали впустую…

Что он скажет, вернувшись из туалета, было понятно. Сейчас я получу полную отставку – вот что означают последние слова о предложении. Это просто вежливая форма разрыва контракта. Знаем мы такие предложения!

«Ты, козел, немедленно убираешься вон, а за это я не стану жаловаться и портить тебе жизнь! Чтоб духу твоего рядом со мной больше не было, урод поганый!» Примерно так выглядят подобные предложения от клиентов, если перевести их на нормальный деловой язык.

Внезапно надо мной нависла чья-то тень. Подумав, что это вернулся Константинос, я машинально поднял голову и увидел склонившуюся ко мне девушку. До этого она сидела с парнем за столиком возле окна, и я обратил на эту парочку внимание, потому что девица была толстая и вся в вязаной одежде – от шапочки до длинных шерстяных гольфов, а ее прыщавый парень был обезображен пирсингом – металлические колечки торчали у него во всех частях лица.

– Ваш друг, – сказала белобрысая толстуха, ткнув пальцем в сторону туалета, куда тремя минутами раньше величественно удалился Константинос. – Он просит вас зайти и помочь ему. Ему стало плохо.

Я вскочил с кресла, едва не уронив его на сидящих сзади студентов, и метнулся к туалету. Что могло стрястись с Лигурисом? Только что мы с ним болтали и он выглядел вполне здоровым…

И он еще не старый человек! Может, разволновался? Нужен валидол, а где его взять?

Еще хорошо, что он успел позвать меня. Бывает же…

Стоп! В шаге от двери я резко остановился, будто споткнувшись. Стоп!

Резко оглянувшись, я за долю мгновения окинул взглядом кафе. Все столики, всех пьющих кофе и пиво, болтающих, смеющихся.

Толстой девушки в вязаном и ее парня нигде не было.

Ушли? Быстро собрались и выбежали из кафе?

А почему? Если девушка зашла в туалет, увидела там господина, которому стало плохо, и позвала меня, то было бы логично для нее подождать хотя бы минутку. При женском любопытстве это так естественно!

Они убежали! Идти в туалет сейчас нельзя – это ловушка. Механизм в моем животе заныл нестерпимо – он буквально выл, предупреждая об опасности.

Обогнув меня, в туалет прошел длинноволосый парень. Он закрыл за собой дверь, и почти тотчас изнутри раздался пронзительный крик. Дверь затряслась: парень пытался открыть только что запертый им замок и от страха не мог этого сделать.

Все люди в кафе разом замолчали, только кофе-машина продолжала гудеть…

Я стоял как вкопанный, не двигаясь с места. Интуиция подсказала мне, что это самое мудрое из решений, которые я могу принять.

Спустя несколько секунд волосатый парень совладал с замком и выскочил наружу. Его глаза на побледневшем лице были как блюдца. Что он выкрикивал бессвязно по-фински, я понять не мог, да, честно говоря, мне это было и не нужно – к сожалению, я отлично представлял себе, что произошло.

Бармен выскочил из-за стойки, официантка с выпученными глазами заметалась по залу, а посетители сидели не шелохнувшись, как пришпиленные к своим креслам.

Есть такая старинная китайская поговорка: если тебе нечего делать, то ничего и не делай. Поэтому я вернулся к своему столику и уселся за него в ожидании полиции. Главное уже совершилось, как плохое, так и хорошее. Плохим было то, что Константинос Лигурис мертв – в этом я ни на мгновение не сомневался. Хорошим же оказалось то, что я вовремя остановился и не вошел в туалет. Потому что в этом случае был бы единственным и главным обвиняемым…

Теперь же мне было нечего бояться. Мой спутник отправился в туалет в одиночестве, а я на виду у почтенной публики все время сидел за столиком. И обнаружил труп отнюдь не я, хотя, совершенно очевидно, убийцы хотели как раз этого.

Вызванная полиция приехала через десять минут, я успел выкурить сигарету. Поскольку я фигурировал в качестве друга убитого, мне предложили взглянуть на труп.

Я увидел Константиноса Лигуриса, который лежал поперек унитаза, упав лицом вниз: его ударили ножом в затылок, отчего он скончался мгновенно.

Зачем я смотрел на это? Ведь мне и без того с самого начала было все известно. Даже имя убийцы. Не исполнителя, которым был кто-то из сбежавшей парочки, а главного убийцы – Тини-ит…

Плывун

Не знаю, как раньше, а в наши дни благоденствуют только крупные храмы в больших городах. Там большой приток богомольцев, туда напоказ ездит начальство, а за начальством тянутся местные «денежные мешки». В таких храмах часто снимает телевидение, а потому и антураж соответствующий.

Маленькие храмы, в особенности на окраинах, влачат жалкое существование. За последние годы их пооткрывали во множестве, но, как плоды всякой кампанейщины и политиканства, выглядят они убого.

Храм Всех Скорбящих Радости на Охте был из их числа. Старинное здание никогда не считалось архитектурным шедевром, а пролетевшие со времен его постройки без малого триста лет не придали его облику благородства. Побеленные стены были неровными, давно некрашеная железная крыша облезла и скособочилась, а церковная ограда из металлических прутьев сохранилась едва на треть: семьдесят лет поколения советских пионеров растаскивали ее на металлолом…

Внутри все выглядело не лучше. Иконы-новодел в тонких канцелярских рамочках, затоптанная ковровая дорожка, ведущая к алтарю с потускневшей позолотой, и полтора десятка бедно одетых пожилых женщин, стоящих вокруг центральной иконы Всех Святых.

Вечерняя служба заканчивалась. Молоденький дьякон, небрежно держа правой рукой поднятый край епитрахили, возглашал уставные моления, ему подпевал с клироса хор, состоявший из трех женщин и одного старичка в очках, опущенных на краешек острого носа.

Уже помолились за «великую богохранимую страну нашу и воинство ее», потом за Алексея Ридигера и за местного епископа…

Хор пел, старушки часто крестились и кланялись, я ждал. Когда из алтаря вышел священник и все стали по очереди подходить к кресту с целованием, стало понятно, что пора действовать.

Этот храм был последней и единственной зацепкой в моем расследовании. Сюда почти ежедневно приходил Димис Лигурис со своим другом. Здесь они проводили по нескольку часов. Слова, сказанные Константиносом перед самой смертью, убедили меня в том, что догадка моя верна и Димис бывал здесь вовсе не потому, что отличался набожностью.

Нет, не за этим они с Властосом приезжали сюда через весь город. Не за этим…

А зачем?

Вернувшись накануне из Хельсинки, я поставил себе задачу побывать в этом храме. Не просто побывать, а осмотреться, чтобы выяснить, что здесь могло привлекать столь пристальное внимание двух взбунтовавшихся минойцев…

Когда служба окончательно завершилась и священник с дьяконом, пыля длинными одеяниями, торопливо ушли в узкую дверцу возле алтаря, я подошел к женщине, торговавшей свечами, и спросил, как бы поговорить с батюшкой.

По прежнему опыту я знал, что обычно такие просьбы не вызывают у церковных служителей энтузиазма.

А вам зачем? А по какому вопросу? Вы из какой организации? Да батюшка занят, зайдите позже…

Нет, если вынуть пачку денег и заявить, что желаешь освятить новенький «мерседес», то разговор, конечно, будет совсем другим. Но мне не хотелось начинать с вранья. Когда хочешь услышать правду, то показывай личный пример.

– Ждите! – в конце концов мрачно отрезала старушка со свечками и отвернулась. – Отец Виктор скоро выйдет.

Батюшка вышел минут через семь, уже в пальто. На вид он был моим ровесником, блондин в очках с толстыми стеклами и сильными залысинами на голове.

– Слушаю, – коротко сказал он, глядя на меня прищурившись. Лицо его было замкнутым, выжидательным.

– Я хотел спросить о двух ваших прихожанах, – начал я. – Два молодых человека регулярно приходили сюда, почти каждый день. Двое греков, они по-русски не говорили. Помните таких?

– Нет, не помню, – отрывисто произнес священник, глядя на меня сквозь толстые линзы очков. Он даже не спросил, кто я такой и почему интересуюсь. Просто стоял и ждал, пока я уйду.

– Они приходили очень часто, – настаивал я, – вы должны помнить. Последние полгода, до конца августа.

– Я здесь служу только три недели, – отчужденно проговорил священник. – Меня перевели из другого храма.

Он снова уставился на меня, ожидая, когда я исчезну с глаз долой.

Но я же не простой человек, пришедший поговорить от чистого сердца, от меня так легко не отделаешься.

– А где прежний батюшка? – с невинным видом поинтересовался я. – Где бы мне его найти?

Отец Виктор, очевидно, потерявший терпение, ткнул пальцем сначала вверх, а потом вниз.

– Там, – сказал он, – или там. В зависимости от ваших убеждений. Автомобильная авария. У вас все? А то я устал, с утра на ногах.

На секунду он замешкался. По сомнению в его взгляде я догадался: он думает, стоит ли давать мне благословение. Потом, взглянув мне в лицо и осознав, что ломать комедию необязательно, равнодушно зашаркал к выходу.

– А ты еще жив? – приветствовал меня Сергей Корзунов, когда я позвонил ему с проходной. – Странно мне это. Ну, проходи.

Он был рад меня видеть, а еще больше рад был бы услышать от меня, что я раскрыл убийство Димиса Лигуриса. Но такого удовольствия я Корзунову не доставил.

– Еще несколько штрихов, – пообещал я, – и ты будешь первый, кто доложит о раскрытии преступления. Обещаю.

– Надеюсь, – подозрительно пробурчал Сергей Петрович. – А сейчас зачем пожаловал?

– Священник погиб, – сказал я. – Настоятель храма Всех Скорбящих Радости, что на Охте. На машине разбился. Три недели назад. Сразу после того, как убили Димиса Лигуриса.

Корзунов нахмурился, сцепил пальцы рук перед собой в замок.

– Это как-то связано? – спросил он.

Я кивнул, ничего не ответив. Уж наверное связано, раз говорю…

– Это в ГИБДД, – покачал головой Сергей Петрович. – Ты пока в коридоре посиди, а я пойду разузнаю. Давай выходи, у нас теперь строгости. Посторонним нельзя оставаться в кабинете: секретность.

– Давно? – поинтересовался я.

– Скоро закончится, – пообещал Корзунов, запирая дверь своего кабинета. – Ты же сам служил, знаешь.

Он ушел, а я остался сидеть в коридоре, разглядывая обшитые деревянными панелями стены и деловитых сотрудников.

Теперь я уже почти не сомневался: Димис со своим другом наведывались в храм на краю города по какому-то очень важному делу. Недаром они проводили там по нескольку часов кряду, хотя православное богослужение вряд ли длится больше часа. Да и не был Димис верующим…

А вот что они там делали, предстояло выяснить. У меня была твердая уверенность, что священник этой церкви погиб не случайно…

– Правильно говоришь, – возник снова передо мной Корзунов с папкой в руках и позвал меня в кабинет. – Нюх у тебя еще милицейский остался. Я думал, с автоаварией ГИБДД разбирается, – заметил он, – ан нет! Там уголовное дело возбудили по экономической части. Похоже, батюшку замочили не случайно. Как выяснило следствие, храм Всех Скорбящих Радости нуждался в срочном ремонте – так установила авторитетная комиссия. Под фундаментом церкви находился плывун, и от этого по зданию пошла трещина. Тоже интересно, конечно, – заключил Корзунов, задумчиво потирая подбородок. – Почти триста лет стояла церковь, и ничего, а теперь вдруг на тебе – плывун, трещина, угроза для жизни людей!

О том, что такое плывуны, знает каждый петербуржец – иногда эти штуки становятся настоящим бичом и здорово отравляют жизнь. Построенный на болотистой почве город имеет под землей множество полостей, заполненных водой. Это целые подземные озера или болота, в которых плавают громадные куски грунта. Эти куски грунта в заполненных водой подземных полостях и называются плывунами.

Чаще всего с плывунами сталкиваются строители метро. Если на пути пробивки нового туннеля встречается плывун, это становится целой проблемой. Когда плывун обнаруживается на месте, где собираются строить дом, – все, сделать с этим уже ничего нельзя, и дом там строить не станут – слишком опасно.

Конечно, в тридцатых годах восемнадцатого века, когда закладывалась и строилась церковь Всех Скорбящих Радости на Охте, никому не пришло в голову проверять почву на наличие плывунов – это было технически неосуществимо.

Впрочем, так строили в старину все здания – без проверки на плывуны. И ничего, большинство стоит до сегодняшнего дня. Кроме тех, что рухнули, конечно…

Что же случилось с фундаментом храма?

Фирма «Клаус технолоджиз инкорпорейтед» взялась осуществить реконструкцию подвала и фундамента старой церкви – укрепить основание, стены фундамента, сделать гидроизоляцию.

Единственным человеком, который был категорически против этой реконструкции, оказался настоятель храма отец Виталий Быстрое. Этот человек писал протесты во все инстанции и вообще делал все, чтобы приостановить начало работ.

– Видно, не договорились, – подытожил свой рассказ Сергей Петрович, захлопнув папку. – А когда «высокие договаривающиеся стороны» не приходят к консенсусу, результат всем известен.

Того, кто не захотел договориться, оказался слишком упорным – убивают. «Если враг не сдается, его уничтожают», – сказал советский писатель Максим Горький, ярко обосновав систему мафиозных взаимоотношений. Уж кто-кто, а Горький – «великий друг великого Сталина» все знал о принципах уничтожения несогласных…

– Когда батюшка погиб в аварии, – сказал Корзунов, – наши ребята предположили, что это не простая авария, а подстроенная. Отца Виталия убили, чтоб не болтался под ногами, не мешал осваивать крупные суммы. Видно, упорный был парень…

Можно было не сомневаться, что убийства священника и Димиса Лигуриса непосредственно связаны между собой. Но как именно связаны? Между ними что-то было, но что? Ведь ясно же, что Димис с Властосом проводили в храме по нескольку часов почти каждый день не для того, чтобы молиться.

А теперь отец Виталий убит и некого спросить. Мне оставалось лишь с яростью смотреть на то, как Тини-ит мастерски обрубает все мои зацепки, каждый раз опережая на один шаг…