Текст книги "Изоляция"

Автор книги: Дмитрий Матяш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Так у них, у каталовских, заведено. Сидельцы там, да правильных только нет. Отморозки одни остались, шнырье, более важной масти не водится. А по части беспредела «дожьи» сорвиголовы рядом с этими – просто цыплята в сите.

Вспоминая, какого черта я сюда притащился, не могу не обозвать себя дураком. Вот реально – какого?! Долг перед восставшим против режима «догом» замучил? Или банальное любопытство покоя не дает? Что за ключ и куда его сунуть? Да выбросил бы и забыл давно, разве нечем больше заняться? Так нет же, потянуло, епт. И это с каких-то пор я начал чувствовать что-то подобное? Совесть цепи порвала, бегает, лает теперь? Заскрипело патриотически-идеологическое, вынырнувшее из слота памяти о героях Гайдара: я ведь обещал! Я должен!

Дурак. Пулю в лобешник, если что, получу заслуженно.

– Мало еще проблем на ж-жопу, – выдавливаю я сквозь стиснутые зубы.

Никогда не любил играть в контрстрайк. Бессмысленная игра. В тебя стреляют, а ты бежишь дальше. В жизни такого нет. Неуклюжими кособокими перебежками, полуприсядью, мирясь с жжением в боку, я добрался до обусловленного Жекой двухэтажного дома из белого кирпича. Он разместился по диагонали к главному корпусу тюряги, метрах в семидесяти.

«НадраБанк. Они стараются для меня» – было написано на проржавелом в уголках штендере. Одной ногой он стоял на тротуаре, другой на дороге, и я почему-то удивился как так, что его до сих пор никто не повалил. У нас же обычно так делают, просто мимо ж пройти – кайфа лишиться.

Название банка объемными, когда-то подсвечиваемыми изнутри буквами нависало и над входом. В ранее стеклянных дверях не было стекла. Переступив через осколки, я проник внутрь, остановился в коротком предбаннике. Прислушался – не бегут каталовские гамадрилы? Тихо ли внутри?

Похоже, тихо.

Денег на полу – кафеля не видать, ковром усеяно. Порванные мешки здесь же. Бурые сухие пятна на полу. Ведут к металлической двери направо, в отделение «Надр». Слева юридическая контора, специалисты по операциям с недвижимостью и защите права собственности, ежели верить рекламе. Дальше дверь агентства недвижимости – ну разумеется!

Действуя тише оседающей пыли, заглядываю в открытые на треть двери банковского отделения. Четыре высохших трупа. Один с мешком в окостенелых пальцах возле самого входа, лежит лицом вниз. Куртка на спине продырявлена, кровавое пятно под ним растрескалось, словно тоненькая прослоечка высохшего болотца. Другой в маске сидел в углу, околел, держа руку на груди. Продырявили легкое. Два мента валялись посреди помещения, один под опрокинутым набок столом, положив руку так, будто собрался подняться, опираясь на него. Напарник чуть ближе ко мне, широко раскинув ноги и руки, словно перед смертью гимнастическое кольцо выполнил. Вокруг него мелкой квадратной крошкой было рассыпано витринное стекло, с ресепшен-стойки свисала на спиральном шнуре телефонная трубка. В стене дыры, на полу женская туфля и кровавый след, ведущий за стойку. Значит, трупов здесь, по меньшей мере, пять. Не добрались санитары тогда на вычистку, видать. Или не захотели. А каталовским, как и предполагалось, все пох, им тела не мешают.

Вспоминается голос, который возвещает о победе террористов в «страйке». Потому что, если в игре погибают оба отряда, победа все равно почему-то засчитывается «террорам».

«Они стараются для меня»… Стараются они. Этот слоган здесь повсюду!

Оставив немую сцену, я вернулся в коридорчик и последовал к проходу, над которым был изображен поднимающийся по ступеням человек.

Антенн на крыше всего было пять или шесть, и смотрели они кто куда, но нужную я заприметил сразу – прямо передо мной, в каких-то двух метрах. «Черной точкой» Жека называл эмблему то ли изготовителя тарелки, то ли провайдера, но черная клякса на тарелке явно служила отличительным знаком.

Встав почти на четвереньки, я внимательно осмотрелся, уделив особое внимание крайней каменной башне старой тюрьмы. Конечно, заметят, если будут сюда смотреть, шухер поднимут. Но и до вечера я торчать тут тоже не намерен. Нужно действовать сейчас. Выдохнув, я погуськовал к первой из двух металлических полусфер, вокруг которых торчали «лопухи» спутниковых антенн. Без особых усилий и даже почти беззвучно провернул «меченую» в нужном направлении. А сам рывком назад, на ступени, будто бомбу на крыше заложил.

Тихо снаружи. Непохоже будто заметили. А если заметили, и не Жекин корешок, то либо проигнорируют, либо патруль пришлют проверить.

Покинув двухэтажку черным ходом, я вышел на квадратную площадку с выцветшими зонтами и поломанными пластиковыми стульями, где раньше было летнее кафе. Бывал тут или нет? Не помню.

Продвигаюсь дальше. Проникши в соседствующий с банком и кафешкой продуктовый магазин, останавливаюсь и прислушиваюсь к звукам города. Далеко где-то кто-то орет, поблизости же лишь сквозняки свистят да оконная рама погрюкивает.

Одноэтажный, небольшой, в отличие от банка в нем не осталось ни одного целого стекла. Как и вообще чего-либо целого внутри. Разбиты холодильники, опрокинуты витрины, разбросаны по всему магазину стеллажи. А кровавых пятен здесь куда больше, чем от перестрелки у ментов с бандитами. Сразу видно – обычные граждане хлеб делили. Правда, трупов не видать, вынесли, наверное.

Свое место я нахожу в кладовой. Отсюда два выхода и небольшое зарешеченное окошко, смотрящее ровно в четвертый кабинет, где должен был сидеть управляющий делами банковского отделения. Здесь подожду до вечера, ждать-то уже почти ничего. Если Жеке фартит и после смерти, корешок заметит маяк, если нет, пусть не злится десантник на том свете, я сделал что мог. На крайняк, оставлю этот чертов ключ в этом же кабинете. Смысл, думается, поймет лишь посвященный, кто не поймет – даже не заметит этой железяки. И тогда уж точно в расчете.

Впрочем, сказать проще, чем сделать. Во-первых, я реально уже что-нибудь прихавал бы – голод никогда не цацкается, коль уж приходит, жди только ухудшения. А во-вторых, перспектива просидеть за столиком кладовщика пару часов еще как раздразнит зверя под повязкой. Нужно бы прилечь, а негде. На полу не растянешься же. Поэтому я решил: если не придет за двадцать минут, ухожу.

На самом деле я прождал почти час. И вполне закономерно, что к двум насущным проблемам добавилась ничуть не лучшая третья. На город свалилась ночь, и стало так холодно, что невольно я начал выдавать себя цокотом зубов. Не помогал ни поднятый воротник, ни затянутый потуже пояс. Походить бы хоть, размяться, дык спалиться беспонтово неохота.

Проклиная себя совестного – за необыкновенно распухшее чувство сраного долга, Жеку – за дурацкое поручение, кореша этого, Руслана, – за то, что его либо нет, либо он близорукий остолоп, я уже собрался было вываливать из магазина… когда в окне банка заметил черную тень.

Опа-на, есть контакт!

Подхватив лежавшего на столе «галиля», я шустренько покинул выпотрошенный магазин и тихо, дабы не скрипнули двери черного выхода, проник в банк. Человек, в непонятке топтавшийся посредь кабинета управляющего, судя по всему, был один. Это уже тешило, поскольку если этот Руслан – гендерный каталовский быч, то хорошо, что с ним нет эскорта. С одним, пожалуй, еще справлюсь.

Услышав шорохи, черная тень сразу же оглянулась. Вперили мы стволы друг в друга в одночасье. Сердце, конечно, бахнуло – интуитивно, но я был уверен, что стрелять он не станет. Раз ищет тут чего, значит, я ему все-таки нужен.

– Я от человека одного тебе привет передать пришел, – говорю. – Назовись, чтобы я понял, что обратился по адресу.

Он молчал, и это меня уже напрягло. В этом месте уже должен быть поток бранных слов, из которых непосвященный поймет не больше одной четверти. Но парень молчал.

– Если тебя зовут Руслан, ты понимаешь от кого я. Правильно?

Молчок. Та ну не ептвою?!

– Ты чего, глухой, что ли? Мукни хотя бы, чтоб я понял, что ты меня слышишь.

Пауза не привела ни к чему.

«Нет, дело тут мутное», – думаю. Чего-то наш Чирик в неадеквате малость, как бы мне не прогадать насчет его замыслов. Может, я не так тарелку повернул? Может, Жека мне забыл сказать о чем-то? Типа, что у них система обозначений была: если не под тем углом черная точка, то, знать, их вскрыли и пришедший человек – враг?

Ай-яй, не подумал раньше, да, Салман? Хотя, будь так, чего бы не завалить сразу? К чему эта игра в молчанку?

– Мне сказали, ты можешь знать, где искать одного человечка. Знаешь, о ком я говорю?

На самом деле, это был не только последний козырь, но и последний миротворческий ход. Если он окажется ущербным, бабушкой-чистой-арийкой клянусь, я шмальну ему промеж глаз.

А когда ответ прозвучал, я не то чтобы удивился его смыслу – мало ли кто как шифруется и под какими погонялами ходит (да и, может, сам Жека чего не знал?), – меня удивило другое. Несмотря на то что это был совсем не нежный, трепетный голосок, а как раз больше напоминающий сухой, жестяный голос Дианы Арбениной, он все же принадлежал женщине.

– Я – Руно, – сказал явно теперь уже не Руслан. – Давай, что принес.

– Твою, блин!.. – совсем без скидок на вежливость в общении с дамой сплевываю я. – Ты – баба! Какого хрена?!

– Давай ключ, – отняв руку от цевья, протянула мне ладонь девушка.

– Едрен-батон, только не говори, что этот ключ все это время был от коморы с прокладками.

– Хотелось, чтоб с надувными бабами? Сочувствую.

– А ты типа дерзкая, – хмыкнул я.

– А ты благовоспитанный мальчик? Или, может, за живое зацепило?

– Да, мой мальчик прошел кое-какую школу. Проверишь? Возьмешь зачетку прямо тут?

Презрительно хмыкнула, вернув руку под цевье.

– Неужто вправду имеется чем гордиться? Смотри, чтоб не пришлось краснеть, красавчик.

– Перед бабой с овечьим поганялом мне не придется краснеть. Руно – это ведь шерсть овцы. Надеюсь, ты об этом знала, когда называлась так? Или другие за что прозвали?

– Прости, не узнала в темноте. Петросян?

– Ага, Степаненко. Будем дальше юморить?

– Может, лучше опустим стволы? А то нечаянно еще пораним кого-то. Так и грозить потом нечем будет.

– Только после вас, мэм, – криво улыбнулся я. – Не хотелось бы вам портить прическу лишней дырой в голове.

– Ох, как вы галантны. Небось посещали школу благородных девиц? И я, вообще-то, не мэм, ясно? – сказала она и первой убрала оружие.

«Руно… – в уме пожевал я непривычный ник, опустив ствол. – Руно. Вот я тебя и нашел. Только предчувствие такое… Будто бы я зря не оставил этот злосчастный ключ в столе».

Да, надо было оставить – чутье редко подводит тягача.

Ладно, коль уж провернул рулетку – чего теперь думать? Надо делать ставки, господа.

Глава 8
Бегун. Эпизод третий

18 февраля 2014 г., 11.11

7 месяцев 3 дня после завершения эвакуации

«Новые условия эвакуации лишат „остаток“ продуктов питания и средств первой медицинской помощи!

Недавно в нашей газете сообщалось, что Россия, как принимающая сторона в эвакуационном процессе, выдвинула требование о необходимости параллельной поставки к ОРЭ (областям расположений эвакуированных) продуктов питания в количестве, необходимом для полноценного жизнеобеспечения людей. В дополнение к требованию, созданный Комитет по вопросам временного расселения и обеспечения беженцев – граждан Украины, сегодня предоставил украинскому правительству „Таблицу расчета рациона“, в которой четко обозначил размеры порций для категорий людей возрастом до 5 лет, до 10 лет и до 60 лет (как известно, людей старше указанного граничного возраста не эвакуировали). В частности, как указанно в таблице, человеку в возрасте от 30 до 60 лет ежедневно должно быть выдано: белого хлеба – 400 г, каши (пшено, гречка, рис) или картофеля (пюре) – 400 г, супа (пшено, гречка, рис) 400 г, мяса говяжьего, рыбы или мясных консервов – 350 г, сыра плавленого – 250 г, сахара – 200 г, чая или кофе – 20 г, соли – 10 г. И это если опустить требования относительно рецептуры приготовления супов и не перечислять сколько требуется для порции моркови, лука и т. п. Также в таблице имеются нормативы относительно обеспечения беженцев бытовыми, гигиеническими средствами и средствами первой медицинской помощи.

Напомним, речь идет о девятнадцати миллионах эвакуированных на данный момент на территорию Российской Федерации. И прогнозируемых пяти миллионах, которых обещают принять до конца июля.

Комментируя требование российских властей, министр чрезвычайных ситуаций Украины В. И. Благин обозвал таблицу „шкуродерней“. На экстренном заседании кабинета министров Украины Благин озвучил свое мнение, упомянув при этом, что „Россия под видом беспокойства за судьбы эвакуированных пытается вычистить наши с вами закрома до черной земли! Рацион эвакуированных в сравнении с потребительской корзиной для россиян больше и разнообразней в несколько раз. Это несправедливо! Даже трехкратно увеличив объемы экспорта, мы не сможем в полной мере обеспечить продовольственную программу для эвакуированных“. Почему-то никому нет дела до тех, кого мы называем „остатком“, – кто не попадет под эвакуацию. Пусть простит меня Бог, но люди, которых расселят в ОРЭ, будут просто купаться в масле по сравнению с теми, кто останется тут с пустыми амбарами. Если мы согласимся с этим требованием, то умышленно толкнем этих людей на грабежи и мародерство. Мы их лишим всего…»

Смешно. Теперь уже смешно. Что толку было горланить об «остатке» – все равно все вывезли до последнего колоска. И до последнего золотого слитка. Северному брату надо было нас чем-то кормить. Даже если он сам нехило покормился за наш счет. В самом же деле – не себе ж в ущерб принять такую уймищу эвакуированных? Так что никаких обид.

Я сложил газету. Июль тринадцатого. Последний месяц эвакуации. Последний месяц цивилизации. Месяц выпускаемых газет. Сегодня всего-то февраль на дворе, а кажется, будто уже полжизни прошло с той поры, как вышла эта газета.

Выглядывая через забеленное инеем окно квартиры, я начинаю понимать, что, оказывается, до сих пор не до конца постиг глубины той проблемы, что сложилась в нашей стране. До сих пор по привычке воспринимал ее как какую-то временную складку на ровном рельефе жизни. Да ладно, пускай огромную складищу, в Эверест высотой, но которая обязательно должна была бы после всей мерзоты рассосаться. Обязательно! Мы же в цивилизованном мире, не может же этот беспредел продолжаться постоянно. Пусть не сразу, не за месяц, но за полгода наверняка же что-нибудь да должно бы измениться! И черт бы с нашим правительством – где оно теперь, на каких островах отсиживается вместе с «заботливым» Благиным? Есть ведь еще ООН, ЮНИСЕФ, другие организации взаимопомощи, которые обычно и без приглашения неграм в жопу заглядывают. Куда они все девались?!

Вот именно что неграм. Или арабам. Будь это не Хохляндия, а чертов Ирак, тут уже было бы полно амеров и разбитых палаток с симпатичными сестричками. Помощь бы оказывали, демонстрируя всему миру свою безграничную доброту и самопожертвование отдельных сознательных организаций. Да нас должны были засыпать тучей всякой гуманитарки, свезенной из всей сострадательной Америки!

Только раскрывай хлебальник шире. Может, под Винницей нефть добывали? Или шахты с ядерными фаллосами где-нибудь остались? То-то. Посему и закупорили, что пауков в банке. Даже журналисты, что суют во все щели свои объективы, сюда за плачевными сюжетами не суются. Незачем. Показали уже все. О себе черед заботиться.

А я еще не верил. Думал, надеялся, что до зимы устаканится канитель. Хрена. Все стало только хуже.

Зима в этом году соберет свою кровавую жатву, в этом не стоило сомневаться. Неприспособленных пожрет первыми, ведь они на виду. Топчутся, следы после себя оставляют, маячат дымом от костров.

С приходом холодов многое поменялось. Люди неволей разделились на два лагеря: на овец и волков. На адаптировавшихся к суровой среде и тех, кто оказался неспособным к внутренним изменениям. Тех, кто понимал, что еду нужно вырывать из чужих рук, и тех, кто по неверию своему надеялся на манну небесную.

Овцы не пережили эту зиму. Их, наивных, неразбитных, грабили, вычищали закрома до последней зернины, а самих нередко пускали под нож. Зима не дарила улыбок. И не прощала малодушия.

Что касается меня, то я считал, будто стал зверем, когда до полусмерти избил нигерийца – мне тогда еще и восемнадцати не было – или когда еврея с моста столкнул (повезло, не расшибся). Но оказалось, что это не так. Даже после того, как счет убитых мною пошел на десятки. Может, вся причина в том, что раньше (не считая юных годов моей идеологической агрессии) мне приходилось причинять смерть только как контрдействие, только в ответ, защищая себя, свое жилище, запасы провизии? Когда в противовес жестокости ставилась увесистая гиря оправданий: если бы не я его, то он бы меня?..

Но скоро все поменялось.

Однажды я выследил рейдеров. Тех неудачников, что вытянули цинус в деревенских погребках уже после того, как ближайшие села были обчищены до черной земли. Я подстерег их ночью, когда они разгружали из багажника «шестерки» добытый скарб. Двое – мешковатые, нерасторопные мужики, в спортивных костюмах, кепках. Когда я приблизился, один из них меня узнал: «Салман? Ты что тут делаешь?» Черт бы с ним, я был голоден как гепард и не задумывался над тем, откуда мужик меня знает. Убив двоих, я не испытал абсолютно ничего. Но с ними был третий. И я его мог оставить в живых. Пусть бы бежал. Да дьявол шепнул на ухо: он запомнил твое имя! Когда я пырнул ему под ребра, он вскрикнул как ребенок. И в этом не было никакой ошибки, беглец оказался парнем лет тринадцати. Я хотел бы обмануть себя, утверждал, будто не мог определить подобного в темноте, но… Для чего и, главное, кого мне обманывать?

На дне багажника насыпью лежала сморщенная гнилая картошка. На заднем сиденье – банка засоленного сала. Желтого, старого, как свет. Вот она, моя добыча. Кульминация безумной пьесы. Я отправил на тот свет трех людей из-за ведра гнили и банки солонины.

Жри, Салман, ты это заслужил.

Знаете, я ведь давно осознал, что стал душегубом. Занял достойное место в адском кинозале. Но, черт бы меня побрал, я не хочу признавать себя инстинктивной тварью, лишь по инерции волокущей лишенную всякого смысла жизнь. Двуногим неодушевленным существом, сделанным даже не из мяса и костей, а вылепленным из картофельной гнили. Без чести, веры, убежденности.

Без сущности.

Не хочу… Да только кто ж спрашивает? А коль бы я знал, что ждало меня впереди, я бы понимал, как много я от себя требую, желая оставаться хотя бы таким, как есть сейчас…

Войдя в подъезд, я сначала тупо таращусь на мокрые следы от ботинок на кафельной плитке. Здесь живут? Не-ет, скорее работают. Судя по следам, человека три. Следы еще не высохли и ведут только в одну сторону. Можно предположить, что одной бандой промышляют. Это уже хуже. Но дом давно не посещали, так что все равно не уйду.

Поднимаюсь по ступеням. Тихо все. То ли нашли запасы водки и расслабились наши тягачи, то ли меня просекли и на стрем встали. А мы тут тишком, мешать никому не станем, верно?

В заиндевелой левой руке держу фомку, в правой – «коротыша».[16]16
  АКСУ (жарг.).


[Закрыть] Первый этаж, все шесть квартир вскрыты, где без следов взлома, а где ногами выбивали. Следы протекторной грязи до сих пор остались на глянце «бронированных» дверей. Думается, на втором и третьем этажах та же картина. А впрочем, и до девятого пейзаж может не поменяться. Мародеры первой волны старались. Смысл только в том, что искали тогда они другое. Ну или, по значению ежели, то первое: жрачку (причем самую востребованную, крупой тогда брезговали, ибо заморочка да и вес), оружие и рыжие металлы (в них-то ценность, надеялись, не пропадет). Теперь же пошла новая волна. Не гнушаются нонче грести все, что можно употребить внутрь себя. Причем даже без оглядок на срок годности.

На первых этажах смотреть не на что – повымели тут все, зуб даю. Поэтому поднимаюсь я сразу на четвертый. А тут уже поинтересней. Бронедверь одна (не путать с фикциями из жести!) вообще не вскрыта, лишь следы скобления монтировками, сорванный наличник и горки осыпавшейся штукатурки на полу. Следов внизу куча, хоть мозаику выкладывай. А вот мокрых нет – трое парней, что вошли в дом, по системе «сверху-вниз» работать, видимо, решили. Так, может, пользуясь случаем, стоит мне попробовать?

Попробовал. Вспомнил анекдот о том, как Спящую красавицу мужики воскрешать ходили… В общем, я тоже не воскресил. Стопорные стержни сантиметров на двадцать в стены выдвинуты, не расковырять. А любопытство ж гребет! Может, как-нибудь по балкону? Тем более есть опыт.

В соседней квартире дверь была взломана, но замок захлопнут. Расковырнул я его без труда, вошел.

Вот чего я не люблю, так это когда вскрытая жилплощадь оказывается наркопритоном или обиталищем бомжей. Не то чтобы их трупы воняли хуже остальных, но от понимания, что пришел нарыскать чего бы пожрать у бомжей, кишки сами провоцировали выброс. А здесь, судя по антуражу, именно он и был – гребаный бомжатник.

Хоть и презираю себя за эту меркантильную пытливость, но все же тащусь на кухню. Вдруг че ценное имеется? Хозяин тут. Сидит в одной майке за столом, голову на руки положил. Перед ним пустая бутылка с-под водки, на миске замерзли колечки гнилого огурца, по столешне рассыпаны хлебные крошки. Всегда немного жутковато, когда застаешь мертвого человека в положении, в котором он кажется живым. Даже несмотря на то, что с лета его неплохо мухи обработали и бледная плоть местами до кости червями проедена. Все равно не исчезает предощущение, что он сейчас поднимет голову и на тебя оглянется. Мол, чего без стука вваливаешься?

Да-да, иногда фильмы об оживших мертвецах рулят.

Странно еще одно обстоятельство: кухонные шкафчики, хоть их у пропойных бычей никогда не бывает много, были закрыты. Что как бы намекало на неприкасаемость, ведь брутальные тягачи, работающие исключительно в режиме поиска, не тратят время на уборку после себя. Разве если…

– Баба навещала?

Господи, как же я сам себя пугаю этой шизоидной склонностью к разговору с мертвяками!

В непонятном напряжении покрепче сжимаю автомат. Прохожу мимо мужика, открываю дверцы замызганного буфета. Пачка соли, в полулитровой банке какое-то невнятное содержимое, бумажная упаковка лапши – на дне осталось, полстакана не наберется, столько же овсяных хлопьев. На нижней полке пачка самого дешевого чая, коробочка с натыканными в нее приправами, что-то неопределенное, покрытое зеленоватым мхом. Ничего не беру, покидаю кухню (ага, привередливый еще, ну это попустит к следующему году) с пустыми руками. Напоследок лишь оборачиваюсь. Как в той песне – не оглянулся ли мужик, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я?

Балконная дверь в зале открыта, сам балкон не застеклен, и поэтому снегом завеяло полкомнаты. Тряпье, когда-то бывшее тюлем, развевалось на ветру, позвякивало кольцами на карнизе.

У них тут не балконы – лоджии, а стало быть, соседская квартира всего-то за вот этим вот перестеночком с выцветшим бюстом Саманты Фокс. Долбить кирпич не вариант, шуму много. А вот перелезть, выбив соседу окно, можно попробовать. Ха! Что ж это получается, только я умный такой?

Я умею разбить окно так, чтоб оно дало только трещины, не осыпалось и не побилось. Для этого нужно ударить всего один раз, чем-то тяжелым, но не габаритным. Типа сплющенным краем сапожного молоточка, что вот лежит на поржавелой «лапе». А мужик, оказывается, подрабатывал чеботарем. Что ж, думаю, он не против, если я воспользуюсь его инструментом?

Удалось. Даже перелез без шуму.

Лепота! Вот это я понимаю! Мало того что квартира чистенькая (даже в ванной трупа я не нашел, хотя очень часто бывает, что если никого нет в комнатах, то кто-то обязательно приныкается в ванной), не тронутая и даже при поверхностном осмотре имеющая чем угостить настырного тягача, так она еще и оказалась принадлежащей Вячеславу Узелкову! Об известном в боксерских кулуарах собственнике квартиры говорили как пояс интерконтинентального чемпиона по версии ВБА, так и множественные награды, коим был отведен в комнате специальный уголок. Стены украшали фотографии в рамках, чемпионские перчатки на крючке, медали на специальных подставках, грамоты и награды. Пылью только припало все, а будто вчера только выставлено на обозрение.

Где, интересно, сам Узелков? Подпал под эвакуацию или?.. Жаль, если так.

В холодильник, так уж повелось, я не заглядываю. Говорят, иногда там можно надыбать путное пойло, но меня это не сильно подначивает. Я, если что, от водочки не отвернусь, а в ней, родимой, дефицита пока что нет. Вот в кладовой, размерами чуть поменьше, чем комната в хрущевке, наверняка найдется из чего выбрать.

Предчувствие не подводит. Запасливый Узелков. Хороший Узелков. Тут тебе и сахара полмешка, и картошка-свекла в клетчатых барыжных сумках. И закрутки всякие: от маринованных огурчиков, минуя компоты и заканчивая пол-литровыми баночками с вареньями. Гы, такое нечасто увидишь. Бабушка с деревни гостинцы передавала?

Пожалуй, обоснуюсь тут. Таскать все на Первомайку, где обитал до сегодняшнего дня, смыслу нет. Во-первых, на «кравчучку» все не возьму, а нагружать коль стану в пять этажей – неминуемо спалюсь – на белом снегу даже ночью хорошо виден контур человека с тележкой. Как в той песенке, где я маленькая лошадка, и мне живется несладко.

Поэтому пока побуду тут, думаю, хозяин возражать не станет. В квартире минус десять? Ничего, привыкнем. Полиэтилен бы раздобыть, обшить всю комнату, как на Первомайке, вообще б тогда апартаменты люкс.

Но… Как это бывает всегда, если только внезапно поперло, жди, скоро придет Кайфолом. В моем случае недолго музыка играла, он пришел примерно через час. Кайфолом Кайфолому состоял только в том, что на подсознательном уровне я его ожидал. Полноценного облома не получилось.

Ведь я не забыл о троице, которая всенепременно должна была когда-нибудь вернуться. И дала она о себе знать, когда на дворе начало смеркаться.

Шурхотня под дверью вынудила меня отложить банку с замерзшим, но все равно чертовски вкусным смородиновым вареньем, взять с дивана «калаш» и на цыпах продвинуться в коридор. Пихают фомки-монтировки меж луткой и стеной, хотят стену раздолбить, чтоб вывалить дверь вместе с коробкой. Нехитро, но в три орудия справятся.

В голове сразу возникают несколько вариантов дальнейшей реакции. Так-с, можно посидеть молча, подождать. Вдруг помучаются, плюнут и уйдут? Как поступали предыдущие взломщики. Еще можно сыграть в спецназовскую внезапность: резко распахнуть дверь и пострелять их к чертям собачим. Рисково, конечно, мало ли кто там и что. Вдруг один как раз на стреме стоит, я только дверью рыпну – он меня сразу и уложит? А можно было еще дипломатическим путем, то бишь, не открывая дверь, объяснить парням, что нора занята, ищи взяток-де в другом месте. Шансы тогда? Нулевые. Вряд ли это их остановит.

Интересно, а дверь в соседнюю квартиру я закрыл за собой, а? Не догадаются ребятульки заглянуть? А там мои следы по снегу – и по фиг, что целлофанки на ботинках.

Что делать? Что? Часики… часики уже пошли в голове, слышишь? Еще не знаю, что я буду делать, зато точно знаю, чего не буду, – ждать пока им надоест клевать стену. Не смогу. Я ж себя уже выучил – часики пошли, значит, сейчас во мне проснется нелюдимый мистер Хайд.

Время! Как в эпизоде «Пилы» – пошел секундомер. У тебя есть минута, Салман, прежде чем твои мозги разлетятся по квартире знаменитого боксера.

Оружие на плечо, возвращаюсь назад в комнату, выхожу на балкон – пара секунд обзора, дабы убедиться, что маневр не привлечет внимания. Перебираюсь обратно в квартиру пьянчуги. Причем в обратную сторону гораздо быстрей. Останавливаюсь посредь засыпанной снегом комнаты, автомат в руках. Входная дверь закрыта, никто не входил. По ходу, даже вариант такой не рассматривали. А я ведь даже на щеколду за собой не запер. Знач, несмышленые тягачи. Пацанва, может?

Но запал остается, стрелка бежит, не могу устоять на месте. Пусть они даже будут невинными менеджерами по продажам, они точно ошиблись подъездом.

«Хык!» – из груди; с разгону ударяю ногой во входную дверь. Тяжелое когдатошнее полотно распахивается настежь, хлопает в стену. Зная, что момент внезапности может длиться не дольше пары секунд, выпрыгиваю на площадку.

Слушай, быть может, я реально каким даром обладаю? Двое с монтировками присутствовали – тут, разумеется, было сложно ошибиться, но третий-то сволочонок таки держал квартиру Узелкова на прицеле. Правда, такой хренью держал, что, даже если б я голой грудью на него вышел, не факт, что он бы меня подстрелил.

Я коротко придавил спусковой крючок. Грохот огня неприятно ударил по ушам, зелеными окурками брызнули справа гильзы. Дебелого парня в толстовке с капюшоном на голове встряхнуло, он шлепнулся спиной на пол, выпустил из рук допотопный «шмайсер» с оттопыренным штыком. Двое остальных, бросив монтировки, отскочили назад, широко раскинули руки. У одного изо рта выпала сигарета; споткнувшись о прилично наполненную дорожную сумку, он едва устоял на ногах.

– Эй! Эй! Эй! Не пали! – Мужик лет сорока пяти, невысокий, плотный – шея ничуть не тоньше головы, – с контрастно-черной щетиной на толстокожем лице, в растекшейся по макушке плюшевой кепке и поднятым воротником дубленки, протянул ко мне ладонь, будто к чудодейственному и одновременно страшащему монолиту. – Слышь, не пали! Не пали, малой! Успокойся!

Парень в толстовке рядом лежит, кровавые пузыри пускает, руки на груди трясутся. До СКС своего сможет дотянутся, но чую я, не станет. У остальных стволы есть, по рефлексу заметно – руки назад дернулись. Но вовремя тормознули. Правильно, не дай мне повода себя пристрелить. По крайней мере не сразу.

– Малой, ты чего натворил? – Второй, высокий, тощий, кадыкастый, примерно одногодок живого подельника, сначала неотрывно глядел на «отряд прикрытия», затем перевел взгляд на мои берцы в целлофанках, поднял взгляд. – Ты за что?.. Мы же… За что палил? – Последнее он сказал уже с плохо прикрытым негодованием, будто был уверен, что самое страшное позади. – Такие же тягачи, епта!

– Стволы сложили, – говорю тихо.

Лицо у крупного поменялось. Первичный коктейль из неожиданности, испуга и растерянности сплыл, как плевок по стене. Вместо него подали ребра на решетке под острым соусом табаско – с этим нужно поосторожнее, можно и обжечься. Мужичок явно не водитель маршрутки, ствол ему в грудь, а он чтоб заботился этим – незаметно.

– Я бы на твоем месте хорошо покумекал, – сказал он, полностью вернув самообладание и даже, казалось, ведущую в своем надщербленном трио позицию. Руки приопустил. – Ты не знаешь нас, мы не знаем тебя. Зачем все усложнять? Ты и так… – он опустил глаза на лежащего, в спазмах трясущего ногами парня. – Накуролесил, мама не горюй. Ни за что в пацана стрелял. Нехорошо, а? Подумай.