Текст книги "Изоляция"

Автор книги: Дмитрий Матяш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Одноглазый крутнулся было на месте, должно быть, выход искал. Но сделал лишний поворот и вместо выхода повернулся на меня. Мне ничего не стоило вогнать другой кусок стекла ему в шею. Сбоку, как желобок в мартовскую березу.

Матюгнулся, на колени рухнул, затряс растопыренной ладонью у осколка, будто боясь к нему прикоснуться.

– С-сучара! – прошипел.

– Да ну брось.

Ногой я прочно загоняю торчащий кусок внутрь. От удара зэк сваливается на бок, в лошадином галопе стучит ботинками по полу, обеими руками пытается нащупать край стекла. Влажный хрип лишь отдаленно напоминает знакомые слова.

Даром. Не старайся. Крикнуть ты уже не сможешь.

Я оставляю его в операционной, закрыв за собой дверь. А сам пулей в конец коридора.

Да только… Где же вы, пацаны? Вспомнился приглушенный оклик Бакуна: «Салман!» Вспомнилась возня, скрип петель. Топот…

Лужи крови на затертом линолеуме, валяющиеся на полу трупы зэков – у одного ступня с определенной ритмикой пошаркивает по полу – и двух воняющих застоенным болотом баб…

Пусто. За дверь, на ступени – никого.

Пригнувшись, возвращаюсь через тоннель. Ема, от беглецов и след простыл. В темноте не разобрать даже, в какую сторону ушли. Кинули.

Твою мать… Твою мать! Твою мать!!!

Глава 10
Объект

28 октября 2015 г., 02.40

2 года 4 месяца после эвакуации

Сколько у меня оставалось времени? Как долго мне оставалось жить? Когда осы обнаружат, что в их гнезде затерялся чужой? Да уже, Салман, уже. Слышишь там, сверху, шухер? Скоро завертится шар голубой. Удачи, браток.

Удачи.

На первом этаже горит керосиновая «летучая мышь». Слабенько пыхтит оранжевый фитилек. Жлобский светильник едва освещает Г-образную площадку с затертыми линиями на бетонном полу. Металлическая дверь в небольшом коридорчике справа заперта, за ручку дернул – глухо. Наверное, с той стороны захлопнули. Или вообще не открывали? Может, каким другим маршрутом ушли? Метнулся налево – решетка, наружный замок висит, громадный, увесистый. Точно не сюда повел Сусанин беглецов.

Оставалось еще заглянуть за угол – вдруг там счастье? Но сверху грямзнули сталью, и я застыл. Кто-то спехом вышел из лазарета, на ступенях остановился. Тишина. Увидел еще одного дружка со свернутой шеей, наверняка пульс проверяет. Сюрприи-и-из!

– Твари… – донеслось оттуда. Негромко, но подавленно как-то, будто единого кормильца машина сбила.

Он там один, и это уже неплохо. Вона как ритмично застучал в дверь «зверинца», наученный.

– Какого хера там? Открой кто!

В другую сторону метнулся. Задолбил ногами по железу.

– Слышь, э! «Догаря» увели! Открывай, Бирнач, трезвей, сука!

О-о, блин. Сейчас тут, чую, начнется. Бежать бы за угол посмотреть, может, как раз открыто? Я только сдвинулся с места, как лошачок застучал копытцами вниз, прямиком ко мне. Бежать тут нет смысла, это тебе не поля кукурузные, не приначишься. Да и у этого, может, ствол имеется?

Провертев заржавелое колесико, я перекрыл светильнику дыхание. Надо отметить, он вообще слабо выполнял свою функцию, но без него стало еще хуже. Словно накрыл кто гигантским ведром, как мышь в хлеву. Лунного света сквозь единственное здесь замызганное, запыленное, да к тому же забранное решетками окно проникало не больше, чем сквозь грязную мешковину. Впрочем, прыгнул я в последний вагон – еще потоптался бы секунду, он непременно бы меня заметил. А так эффект внезапности сыграл против него. Правда, он мог оттуда орать начать, охрану по тревоге поднимать. Спалит меня тогда вообще, считай, за бесцень. Так что тут надо быстренько, чтоб не выкупил раньше времени.

Я нарочито громко дергаю решетку, так чтоб она издала свой фирменный хлипающий звук, и высовываюсь на ступени. Изображаю потревоженного лентяя.

– Шо тут за дела? – сонным голосом спрашиваю у застывшего в промежутке лестничного пролета бойца. – И хто лампу погасил? Сквозят тут, заняться больше не хер чем. Искра йе?

– Жига имеется. – Голос этот сыпкий, хриплый теперь я узнал. В моей голове сразу же завертелись катушки памяти, отматывая тот момент, когда я впервые его услышал. – А ты там хто такой, чой-то пения не узнаю? И шо на погребах мутил?

Во, блин. Так тут погреб? Чуйка, чуйка, не молчи. Что отвечать? А он напрягся, по карманам зашуршал. Зажигалку ищет? Или ствол? Если первое, то все равно вряд ли для того, чтоб дать мне подкурить. Сейчас подожжет, хана, Салман.

– Мутил, ля. Лучше раздупли шо за движуха, Шпыра? – в последний миг вспомнив, от кого совсем недавно слышал этот хриплый голос, я подымаюсь по ступеням. То, что я знаю его погоняло, парня успокаивает. Но то, что он не узнает меня, все еще держит его в натянутом, предбросковом оцепенении.

– Да шо-шо, «псята», по ходу, на лыжне! Жмуров вона полный лазарет! А хрен кого тут добудишься!

Я приблизился на расстояние, достаточное чтобы дотянуться до его вытянутой руки. Что в ней, пистолет или зажигалка? Нащупал. Зажигалка.

– Попал ты, Шпыра.

Хватаю его за рукав на запястье и делаю резкий рывок вниз. Попутно локоть правой руки адресую ему в голову. Он выкрикивает что-то от неожиданности, теряет равновесие. Дважды ударяю его, навалившегося на меня, по печени, бью «мартенсом» с металлическим носком ему по ногам ниже коленной чашечки. Зажигалка полетела, кувыркаясь, вниз. Не пальцем деланный Шпыра одной рукой сумел поймать меня за шиворот, а другой даже намерился расшибить кулаком мне лицо. Как-то там меня назвал. Бесполезно, зэчек, я сейчас не чувствую боли и явно не подвержен ранимости от сквернословия.

Четкий удар в подбородок и очередной тычок по колену, наконец, вынуждают зэка отпрянуть от меня и, согнувшись, повалиться на колени. Не давая ему возможности дотянуться до ствола или что у него там еще, этой же ногой адресую удар по ребрам сбоку. Он падает лицом вниз, на ступени.

Как же пакостно, что нет ничего под руками-то, а!

Упав, Шпыра сразу же принимает упор лежа, чтобы встать. Оглянулся, блеснул белыми зубами. Правым «мартенсом» я подбиваю ему одну руку и наваливаюсь сверху.

– Сука, это за «петушочка», – шиплю.

Сгребши жирные волосы в кулак, с ускорением опускаю его голову на ступени. Хватило одного раза, чтобы очередная его попытка принять вертикальное положение сошла на нет. Батарея села. Хруст намекнул на перелом носовых хрящей. Но устроил пламенную встречу в бетонной ступенью я ему еще раз десять. Последние – просто в невменяемом состоянии, когда вроде бы понимал, что уже нет надобности, а рука как чертов станок – вверх-вниз, вверх-вниз!

Сплюнул в потекшую по ступеням темную лужу, быстро прошарил у Шпыры по карманам. Е-е, беби! Выигрышный билет попался – торчит ствол за поясом. На ощупь, так «форт» наш, винницкий; ствол, вообще, коротенький, «десятка» по ходу. Ничего, и на том спасибо. Запасная обойма есть, но, по весу судя, неполная. Ага, а вот еще и ножичек. Не охотничий, конечно, но хай буде такой, уже лучше, чем ничего.

Вниз. За угол. С надеждой.

Я так и не узнал, была ли закрыта тяжелая железная дверь на замок, – двое уже стояли в проходе, за ними зиял темный провал. В руках держали керосиновую лампу, пламя в ультраэкономном режиме, абы только видеть куда идешь. Желающая верить в сказки часть моего воображения подпитала веру в то, что это за мной вернулись Трофимов с Бакуном. Наивный чукотский мальчишка, да?

– Стой! – рявкнул один из них. В руке второго, не обремененного светильником, сверкнуло оружие. Автомат?

Я выстрелил первым. В голове пронеслось: «Идиот!!!» – но был ли у меня другой выход? Эхо выстрела раздалось по всей лестничной клетке. Зато короткой вспышки достаточно, чтобы я понял: пуля попала в цель. Вовремя, что надо отметить. Слетев с ног, тот выронил автомат, вскричал. Спускаю курок еще. Следующая пуля прошибает его напарнику, что держал «летучую мышь», грудь. Сползая по стене, он роняет светильник. Керосин разливается по полу, тут же вспыхивает.

Подскочив, я выхватываю объятый пламенем «калаш», машу им, что победным знаменем, задуваю огонь, как на праздничном торте.

Второй жив. Харкая кровью, запустил руку под полу грязно-серой фуфайки. Тут либо пистолет еще в бок жмет, либо фотографию достать хочет – взглянуть на прощание. Бывает, находит такое. Перепрыгнув огненное озерцо, я приземляюсь на нем, вдавливаю ствол «форта» ему в глаз, выдергиваю его руку. Какая там фотография? Конченому зэчью есть разве кого вспоминать? Заточка. И каким образом собирался ее применять, интересно?

– Как отсюда выйти?! – сквозь зубы. – Куда ведет этот коридор? Говори, сука, а то еще и череп продырявлю.

– Х-х…й-й тебе, – выплюнул тот.

Ладно. Тратить на тебя пулю не буду, мало ли что там еще впереди. Нож, который достался от Шпыры, отправляю этому в шею. Мразь, сука. Дохни медленно.

Сверху кто-то закричал. Лязгнули двери, топот слышен теперь уже нескольких пар ног.

Выдернув нож, я обнаруживаю у второго висящий на поясе фонарь. Если он рабочий, то восприму это как милостивый подарок судьбы. Захлопываю за собой массивную дверь, задвигаю засов. Снова темень полная, но фонарь, к счастью, работает.

Фуф. Зэки, видать, не по тревоге шли, раз обходились полудохлой керосинкой. А может, сверхдефицитную батарею фонаря экономили. Ну и тупые же они! Батареи ведь надо отдельно хранить или хотя бы контакты не запитывать, чтоб не разряжались так быстро. А хотя… кому тут удивляться?

Закрыв стекло ладонью на тот случай, если здесь есть окна, я повертел головой. Окон здесь не было. Справа длинные ряды стеллажей, заваленные разнообразным бытовым хламом, слева – глухая стена с утоплениями для двух дверей. Смердит тут влажной затхлостью, высохшей мочой, чем-то еще, непременно знакомым, но из-за нехватки времени сложно определимым. Фиг поймешь, куда попал, одним словом. Впрочем, помещение это, длиной метров десять, я преодолел меньше чем за секунду.

Тогда же и загромыхали кулаками в запертую мной дверь, требовательно заорали с той стороны. Ага, иду-иду, сейчас халат только накину.

Добежав в конец, поворачиваю. Прутяные створки, слава тебе Господи, распахнуты. Ну правильно, чего каждый раз этими решетками клацать?

Пригнулся я, голову в шею втянул, фонарик под цевье, стволом мах-мах в обе стороны, как разудалый спецназовец. Никого. Но зато имеется разветвление. Перпендикулярный коридор пошире будет. Значит, ожидай на нем еще разветвлений и, скорее всего, людей. Черт бы вас, тюремных архитекторов!

Отпустил автомат на ремень, оставил лишь пистолет и фонарь в руках, посветил на девять часов. Двойная клеть в бетонном простенке с этой стороны, за ней – контрольный пункт, когда-то конвоиры, должно быть, там сидели. Над входом лампа красная, камера слежения и жестяная табличка прикручена: «Изолированный сектор максимального уровня содержания».

Твою мать, куда привела шальная стезя-то, а?.. Аж мурашки по коже.

Луч света выхватил из-за решеток невозмутимо холодное лицо, смотрящее прямиком на меня. Чуть не выстрелил в стенд с требованиями к внешнему виду военнослужащих ИТУ. Черти!

Направо – глубоко коридор уводит, не видать чем закончится. На стене красная стрелка, указывающая прямо по направлению движения, и жирная трафаретная надпись: «Сектор распределения», под ней стрелка с заворотом вверх – «Участок социальной реабилитации», с наклоном вниз – «Диагностический кабинет».

Вот тебе и пятизвездочный отель! Все включено, ема. Так, на первый взгляд, не хватает лишь указания на массажный кабинет и солярий.

Продвигаюсь вдоль стеночки, огибаю деревянные, затертые тюремными робами скамейки. Портрет президента, развевающийся фанерный флаг на полстены, текст гимна, порядки, порядки, порядки…

А псы цепные уже на хвосте. В этот миг, наверное, бегут по воняющему ссаками коридору.

Маленькая радость заключается в том, что все звуки тут как в пещере – высморкаешься на входе, а услышат в глубине. Чего-чего, а бесшумно передвигаться под этими высокими и пустыми сводами можно разве что Дюймовочке в балетных тапочках. Без бряцающего на груди «калаша», разумеется.

Я прибавил ходу. Лучом фонаря – во все стороны, как чертов вращающийся стробоскоп. Ответвлений тут и правда было много, притом почти везде вход свободен. Приглашают будто бы. Странно другое. То, что после моей стрельбы тут все еще тихо. Может, все силы Каталова сосредоточены в противоположном крыле, через который нас заводили?

Да хрен с ним, куда бежать?

Посветил на очередной темный прогон. «Переход к административному корпусу», написано. «Вход служебный», уточнено. Не-е, вот туда точно не пойду. Где-то на том краю сидит сам Каталов, окруженный сотней головорезов. Соваться туда надо, когда точно решил, что умереть хочешь методом декапитации. Что мне там цыганка-то? Не от пули, да? Так что лучше держаться от таких вот мест подальше…

Да и оттуда уже орут. Бегут, воины тюремного сумрака, бегут. Дошло наконец-то, что у них тут жареным запахло. Ну, Женька-десантник, коль свидимся на том свете – готовься, выставляться за все это каждый день будешь.

Затаив дыхание, поворачиваю в противоположную сторону. «Переход в производственную зону». Открытый, разумеется. Сквозняк оттуда тянет за собой запах машинного масла и пропитанных солидолом тряпок. Это то, что надо. У здешних эта зона биржей называется, оттуда наверняка есть много выходов наружу. Тем более заградительные перегородки тут просто сложены у стены. Чисто недвузначная подсказка для заблудившегося тягача: тебе сюда, тупица.

Я как раз скрылся за углом, когда по темному холлу за моей спиной заметались лучи фонарей. Вовремя. Прикрыт свой ладонью.

– Где ты приныкался, утырок? Чуш, э! Если ты тут, выползай сам, мож, с ходу пристрелю. Отмажешься.

Та да. Уже иду.

Переход в производственную зону был по сути длинным, затяжным поворотом – полукруглой сырой кишкой, не имеющей ни окон, ни дверей. Лишь инструкции на стенах и предупреждения для конвоиров: провод заключенных осуществлять только в наручниках. Неоднозначно, правда? То ли конвоирам быть в наручниках, то ли заключенным?

Блин, мозгу просто нечего делать, смысловой анализ проводить. Тьфу ты.

Опа, первые признаки первопроходцев. Кровавый след на полу свеж. Посветил фонарем в сторону – есть крупные капли, есть брызги на стене. Кровь еще жидкая, не потемнела даже. Минут десять прошло, самое большее. Иду вдоль следа. Ох, е-мое! Сразу четверо лежат, безоружные, и ни одной гильзы рядом. Тихо сняли. А что это значит? А значит, что мои новые друзья тут были. Видишь, отметились.

Да я чертов следопыт! Аж сердце веселее в груди застучало. Жаль, нет времени прошмонать их, может, еще чего нарыскал бы?

Производственная зона началась с покореженных решеток (обрезанных автогеном), а потом – с нового, будь они тут неладны, коридора. Инструментальный цех, сборочный цех, дальше, что там дальше? Огибаю хаотически расставленные большие телеги, горы железной отработки, сложенные тут еще, наверное, до жопы с пандемией. Что тут? Цех готовой продукции.

Похоже, Трофимов умышленно оставлял мне маяки. Еще один труп лежит у поднятого ролета. В подтверждение теории отдаленный вскрик слышится из глубины цеха. Верняк на правильном пути.

Прибавь, Салман, прибавь.

Бегу, болтая «калашом» на груди, луплю фонарем по всем углам – будто чей-то призрак пытаюсь обнаружить. По пути сбиваю бочки с-под краски, путаюсь ногами в змеиных кублах пульверизаторных шлангов, опрокидываю ящики с мелкими запчастями. Мелочи все это. Куда дальше? Цех по форме квадратный и небольшой в сравнении с каким-нибудь полноценно заводским, но в какую из трех распахнутых дверей увел Чирик-Сусанин беглецов?

Луч фонаря ворвался в помещение сбоку. Это как рулетка, у меня был один шанс определить правильную дверь, на второй раз времени не хватит. Я рванул туда. Обычный производственный хлам, пара станков. На полу перед проемом в следующее помещение разлито масло, взявшееся от времени легкой коркой пыли. Не перепрыгнуть и не оббежать.

Fail! Я ошибся, Чирик повел их другим путем.

Назад, на исходную. Я преодолел половину расстояния до следующей двери с надписью «Контрольная». Контрольная – что, блин?!

– Твою мать… – Я вырубил свет в последний момент, подался назад.

Несколько лучей одновременно осветили цех со стороны соединительной «кишки».

Слава Богу, громадный, окрашенный в зеленое бункер отделил меня от вошедших. Лучи их фонарей, как в безумии, шарахались по всему цеху, выискивая нужную тень. Парни осторожно переступили порог, не геройствовали, знали, что у меня пушка есть. Даже не матерились, что уж совсем на зэчье не похоже. Наверняка прислушивались ко всем шорохам.

Выудив момент, я сделал шаг назад. В горле пересохло. Почему-то чувствовать я себя сейчас начал отвратительней всего. Будто только теперь до меня дошло, где я и что делаю. Сказал бы кто еще вчера, что я по тюряге каталовской шнарить буду с «калашом» в руках, – ни в жизнь не поверил бы.

Сидельчики приближались. Скрежет пыли под подошвами слышался просто за углом бункера, свет их фонарей бил ярче.

– Где эта тягловская фрайра, ля? – шепотом прямо у меня над ухом.

Тут я, уроды, тут. Сжал «калаш» в руках, попытался припомнить, доправлял ли патрон в патронник? Убей – не помню, а сейчас передрачивать затвором просто глупо. Клацанье меня по-любому выдаст. Полагаюсь на свои рефлексы, я ведь всегда ходил с оружием, находящимся в боевом режиме, безопасность от случайного выстрела как-то меньше всего нынче заботила. Наверняка и этот перезарядил.

Вываливаясь из-за бункера и падая на пол, поднимая при этом облака пыли, я понимал, что действую до крайности непродуманно. Бесхитростно в плане тактики. Но чем черт не шутит?

Стреляю без особого прицеливания. Привычно затрясся в руках АК, застучали гильзы по бетонному полу. Есть! Двоих отбросило назад, фонари, как снаряды жонглера, закувыркались в воздухе, один открыл огонь в ответ. Да только… куда ж ты стреляешь, кулёма? От неожиданности он изрешетил совершенно в другом конце цеха находящуюся безбортовую вагонетку. Пули порвали цепи, и сотни полторы стальных труб макаронами из продравшейся пачки посыпались на пол.

В жутком стальном грохоте, который уж наверняка поднимет абсолютно всю каталовскую гвардию, выстрелы из моего «калаша» были почти неслышимы. Я снес третьему верхнюю часть башки. Как там, вынос мозга это называется? Рядом был еще один, четвертый, или даже два, но они, пригнувшись, дернули обратно. Кажись, одному я продырявил бок, по крайней мере, верещал он так, что было очень на то похоже.

Еще голоса, еще фонари. Подоспели еще корешочки. Сколько их там теперь, интересно?

Выстрелил одиночными, трижды. Вслепую. Нет, не зацепил. Огрызнулся один, выпустил очередь тоже наугад.

Дын-дын-дын, что-то покатилось в цех… Привет, я посыльный, принес тебе вот это…

Я рванул за опрокинутый металлический стол одновременно с грянувшим за спиной взрывом. Яркое пламя осветило внутренности цеха, запах гари прошиб до костей, и осколки, расшвырянные во все стороны, вздули на поверхности стола десяток прыщей. Повезло. Понимая, что сейчас вбегут, я снова шмаляю наугад, держа на мушке широкий проем. Ответа не последовало, но мой «калаш» предательски умолк на самом интересном месте. Отбросив его, я достал из-за пояса «форт».

Так просто меня не возьмешь, и не ори там, подстреленный!

Я было собирался высунуться из своего укрытия опять и врезать остатком из обоймы по вошедшим, как по полу застучала еще одна вещица.

По звуку так пустой газовый баллончик, не больше. Остановилась метрах в полутора от меня. Я, как идиот, на нее еще и ствол направил. Будто боялся, что оттуда злой лепрекон выпрыгнет. Сигнальная лампа в мозгу пылала: «Съе*ывай на хер!» – но ведь даже не верилось, что это – похожее на оторванную круглую дверную ручку – может причинять ущерб.

Бах! Я ослеп. На глаза натянули белую простыню. И оглох. Крики доносились эхом из прошлой жизни.

Накрыл ладонями уши, зажмурил веки, но, как водится, уже после всего. Пистолет у меня тут же отобрали, им же, наверное, ударили по затылку. Улыбка судьбы сменилась кислой миной, но в теле стало легко и мягко.

Стрекот автоматных очередей сливался с голосами. Кто-то орал прямо над головой, кто-то поодаль. Только слов не разобрать. Больше напоминает львиный рык. Под аккомпанемент бьют взахлеб «калаши» по обе стороны от меня. Огрызаются откуда-то издали другие, злые, напирающие, преобладающие количеством. Мне за шиворот летят крупинки штукатурки, стегает горячими искрами по затылку. Мимо потому что. Если б в цель…

– Салма-а-а-а… – издали, будто с того берега реки. Сложно определить, но кажется, Трофимова голос.

– Салма-а-а-а… – уже ближе.

Чувствую тряску. Несет, по ходу, разведчик. Не бросил. Вернулся. На горбу несет, поперек положил, как картошки мешок.

– Бакун, крой нас! Салман! Очнись! Очнись, сукин сын!

Я хочу сказать, что в норме, но автоматный грохот перекрывает мое глухое карканье. Сгребши ткань его куртки в кулак, дернул пару раз. Наконец открываю глаза. Моя башка, уже второй раз за последнюю неделю отведавшая супа из топора (читай: приклада), включается в работу не сразу. Открыв глаза, вижу землю над черным небом. Все еще ночь. Та самая, которая я так хотел бы чтоб уже закончилась. Снова дергаю несущего меня за рукав.

Выпущенный, я ударяюсь лицом в мокрый асфальт. Привычно.

– Да держись ты! – орет Трофимов. – Поднимайся!

Пули свистят с такой злобой, что кажется, даже если пройдут мимо, то непременно развернутся и таки ужалят, куда были нацелены. Старлей схватил за руку повыше локтя, помог принять пародию на вертикальное положение.

– Раздупляйся, Салман, а то всех на хрен перешибут! Бакун, крой! Работаем.

Бежал я, естественно, как очкастый доходяга на физкультуре. Не видел впереди ничего, бежал просто за ботинками впереди бегущего человека. За кем – не знаю. Веки приоткрыты на одну восьмую, а поднять гремящую изнутри голову просто не в силах.

Странно было находить себя вообще на свободе. Уж готовился к тому, что очнуться придется в каморе Каталова – жирного, низкого, облысевшего, беззубого дядьки, любителя отделять гостям головы, – но уж никак не опять в команде разведчиков.

Останавливаемся за углом школы, чтоб перевести дыхание. Громыхание преследователей прекращает быть хоть сколько-либо опасным. Да и в сторону они здорово забрали. Квартала на четыре левей пошли; небось кто-то по ложному следу повел.

– А где Коробов? – спрашиваю.

– Нету Коробова, – присев и тяжело дыша, ответил Бакун.

– Чего значит? Зэчье на допросе перестаралось?

– Да не, в деберц играли, – вместо него ответил Трофимов, развел плечи. – Ема, ну ты тяжелый, Салман. Где отожрался, скажи? Причитается с тебя. Ладно, пошли, до утра затихариться надо. Антоха, – он потрепал сержанта по волосам, – поднимайся, брат, поднимайся. Недалеко тут осталось. Отдай ему ствол.

Сержант стянул с плеча что-то похожее на «галиль», протянул.

– Мой?

– А чей же еще? Не забывай больше в песочнице.

– Договорились, – улыбаюсь я.

В чем одно из немногих преимуществ брошенного города, так это в том, что здесь легко можно затеряться. Главное, уметь тень за собой не отбрасывать. Не вляпываться в грязь, не шуметь, не нарушать первичного положения вещей, ни к чему не прикасаться, чтоб не оставлять в пыли свежих следов. Я уж вроде как умеющий, да и парни не казались слонами в посудной лавке.

Мы забрались в мясной павильон центрального рынка – место, которое давным-давно никого не интересовало ни как источник еды, ни как сооружение для размещения внутри гарнизона. Заперлись в одном из подсобных помещений. Невзирая на то что из элементов интерьера тут имелись лишь заваленная тряпьем кушетка, смердящее гнилью старое кресло образца года так семидесятого, пара стульев и хлипкий стол, подсобка была воспринята нами как номер в гранд-отеле.

Люкс, и не менее того.

Тем не менее я первым вызвался в караул, поскольку башка болела так, что сон все равно не пошел бы. А вообще, привычно уже как-то, еще пару раз по челдану дадут, глядишь, кость уплотняться начнет. Поди, внуки мои в шлемах тогда вообще нуждаться не будут.

Шутки шутками, а на колесо «спазмалгона» я б полрожка сейчас без раздумий разменял. Но поскольку все аптеки поблизости были давным-давно вычищены до последней клизмы, приходилось терпеть.

– А Олька где?

Не хотелось признавать, что этот вопрос зудел на языке с самого начала, поэтому подмаскировал я его самым что ни есть равнодушным голосом. Мол, не помнишь, Трофим, какая погода была год назад в эту пору?

Старлей, которого тоже сон не брал, подкурил две сигареты, одну дал мне.

– С братцем, отвлекающий, типа, маневр. Одну группу этих мудаков за собой увели, надо ж было тебя как-то забрать. Тоже, епть, Рэмбо. Попался так беспонтово. Заря-2, светозвуковая граната, слыхал-не?

Я пожал плечами, почесал репу.

– Да не дошла как-то моя цивилизация до такой хни. Обычно бросают кой-чего потяжелее.

– Да вот не хня это, Салман, – серьезно сказал Трофимов. – Лично я бы лучше такой хней наряжался, чем «осколами». Веса меньше, удобнее, да и вытравить, если надо, такого как… – «как ты» он хотел сказать, даже не знаю, что его остановило, – …как иногда бывает, один чмырь в квартире засядет, хрен к себе подпустит. «Эфку» жалко тратить, а бросишь пару «слепяшек» в окно – и сразу сговорчивей становится. У «Беркутов»[18]18
  «Беркут» – спецподразделение МВД Украины.


[Закрыть] такие были, знаю точно, а где их каталовские взяли, даж не догадываюсь. А вообще, ты заметил, какой бардак у них там? Тюрьма громадная, а толку нет. Пока раздуплятся, в каком конце стреляют, уже можно целую диверсию провернуть. Раньше такого не было. Давно, знать, никто на Каталова не наскакивал.

– Да ладно, с Каталовым-то. Лучше скажи, что случилось с Коробом?

Старлей, восхищенный было мыслью о диверсии внутри каменного гадючника, поник, нервно пальцем застучал по сигарете, сбивая пепел.

– Колена ему перебили. Звери, сука, – прошипел. – Рот заткнули, чтоб не орал, и молотком все кости перехерачили. Мы хотели увести – отказался. Просил… лучше уж мы, чем они. В общем, ты понял. Не яри душу, Салман, для тебя он просто Короб, для меня почти отец родной. – Затянулся дымом, выпустил вниз. – Ты когда-нибудь пырил отцу нож в сердце? А мне пришлось. И если эта Олька нас кинет, обещаю – из-под земли ее вырою… живую или дохлую.

В общем, зря я согласился дежурить первым. Не прошло и двадцати минут, после того как Трофимов оставил меня в павильоне, как усталость обвалилась мне на плечи бетонной глыбой. Предполагалось, что будет время, чтоб подумать, оказалось же, что думать совсем как-то невмоготу. Попытка напрячь мозг отдавалась нытьем в области затылка.

Нет, думать в таком состоянии вредно. Глядишь, так можно и до чего совсем бредового дойти. Например, вспомнить, что накануне вечером парни-то – Бакун с Трофимовым – как-то не совсем охотно восприняли решение Коробова о моем наемничестве. Да понятно, что раз уж из плена спасли, то, знать, не сбросили со счетов (удобнее было бы бросить, да?), но все-таки… Кто ж их знает, до чего дошептаться там, в каморке, могут? Или, может, спасли, чтоб на допросе у Каталова не вскрылся? Не начал выкладывать все, о чем знал?

Вот. Заметили, уже началось? А я что говорил – нельзя давать больным мозгам нагрузку. Иначе тут и до греха недалече. Сейчас ведь проще простого пустить им по пуле в лоб и идти со спокойной душой спать домой.

А Коробова реально жалко, хороший, наверное, был мужик…

Когда Бакун прикоснулся ко мне сзади, я чуть не отрезал ему руку. Нож сам ожил, я среагировал почти неосмысленно.

Отпрянув, Антон хыхнул, криво усмехнулся.

– Нервный ты, братишка. Иди, отдохни, я тебя подменю.

Спасибо, хотелось сказать. Выручил. Но словам было тяжело родиться. Я кивнул, похлопал его по плечу и потащился в коморку, где на разложенном кресле растянулся Трофим.

Вырубился я, едва лишь под головой оказался нагретый коряво имитирующий подушку тряпичный ком. Не снилось ничего. Слишком непродолжительно показалось время забвения. Проснуться было сложнее, напомнило школьные годы и звон чертова будильника.

– Салман, подъем, – кто-то подвигал меня за плечо раз, эдак, уже третий. – Давай-давай, спящий красавец.

– Трофимов, тебе никто не говорил, что ты похож на злую фею? – спрашиваю.

– Поднимайся, ты, сказочный герой. Есть Олька твоя.

Я даже не понял, что на меня так подействовало – имя ее или само появление за спиной у Трофимова, – но принял я вертикальное положение даже быстрее, чем мог от себя ожидать. Продрал веки, растер ладонями харю, облизал пересохшие губы. Ну во, привел себя в порядок, хоть на свидание.

На улице занималась заря. В полосах света, пробивших наискось каморку, мириады пылинок метались в привычном для них хаосе.

Мне показалось или от этого «твоя» у меня воспылали щеки?

– Ну что? – Ольга осмотрела меня докторским глазом.

– Да поживет еще, десантничек, – не оборачиваясь, ответил за меня Трофимов. – Не такой уж и больной. А ты, может, наконец, посвятишь нас в свои планы? Скажешь, что делать дальше?

Ольга присела на пустующее кресло, достала из рюкзака за спиной флягу, бросила мне. Как знала, что меня сушит будто с перепою. Затем развернула газетный сверток. Пара кусков домашнего хлеба, испеченного в волнистой жестяной форме в печи… Господи, есть ли что вкуснее?

– Бабушкина выпечка, – сказала, положив сверток на кровать. – Угощайтесь, из печи только.

– За хлеб спасибо, – сказал Трофим, отломив кусок белой мякоти. – Но от темы не отлынивай. Мы потеряли комбата. Я хочу знать, за что.

– Всему свое время, – холодно ответила Ольга. – Узнаешь, когда окажемся на месте. Извини, но эти правила установила не я. Где ваш человек?

Трофимов устало пережевал хлеб, вздохнул с досадой, отвернулся. Сказал бы что-то, но сдержался. Может, понимал, что все равно без толку? Раз уж на допросе из нее не вытянули ничего и в камере не сказала, то, наверное, действительно что-то архисекретное.

– На подходе. Бакун за ним вышел.

– Слишком долго. У нас нет времени ждать.

Внизу тихо скрипнула дверь, послышались аккуратные, почти бесшумные шаги. На всякий случай мы взялись за оружие, без прицеливания направили его в дверной проем. Замерли.

– Дышите ровнее, – подал голос Бакун, подходя к месту нашей дислокации. Задержался на пороге, оглядел нас троих, улыбнулся. – А шухер на дворе, мама не горюй. Зэки что из клетки вырвались – во все щели ломятся. Тягачей почем зря шмонают. На тюремке, прикиньте, новые черепа висят – своих Каталов чикирнул.

– Давно бы так, – опустил ствол Трофимов. – На шухере оставил кого?

– Егора Ламзина, у парадного входа засел. С другой стороны Чирик прикрывает.

Вслед за сержантом в подсобку зашли еще двое парней – молодые, годков по двадцать с лишним. Оба в черной форме, чистой, целой, не как у пожмаканных за ночь на тюремке Трофимова и Бакуна. Без скатанных под темя шапочек-пидорок, за что им спасибо. А то в последнее время раздражают нешутейно эти их уборы. Один высокий, скуластый, «натуральный блондин», правую бровь в двух местах разрезали шрамы и нос кривой-горбатый. Раз пять, не меньше, сломан был. Но это для баб смертельно, для нас это как купола на спине. Молот, блондин. Другой пониже ростом, коренастый, смуглый, немного больше обычного суженные глаза намекают на присутствие в родословной азиатских кровей.