Текст книги "Мальчик с короной"

Автор книги: Дмитрий Дурасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Люди

Таких городков много. В центре большой монастырь, у стен прилепились мастерские и склады. По обеим сторонам пыльной разбитой дороги крашеные избы и трехэтажные темнодощатые дома с многотрубьем на крыше, а на пригорке дом из бетона. Есть кинотеатр, устроенный в бывшем купеческом лабазе, с синими каменными сводами, сквер с облитыми известью стволами деревьев и каждую весну окрашиваемой бронзовой фигурой.

В городе клеевой и скобяной заводы, автобаза Сельхозтехники, баня с парилкой, столовая с пивом и местной рыбой. Есть в городе музыкальная школа и интернат для глухонемых детей. Есть и Дом колхозника на пятьдесят коек в своих двух пропахших хлоркой этажах.

Стены бывшего монастыря отражаются в озере.

Озеро очень большое, с темной холодной водой, с лесистыми островами и заливами, с дном, покрытым зеленоватым песком. Ходят по озеру редкие мелкотоннажные самоходки, прыгают на волнах черные лодки рыбаков, связанных одной крупноячеистой сетью.

Люди в городе, как и везде, в серых ватниках и чистых рубахах и ковбойках, с красными, белыми и серыми лицами и загорелыми радостно-неунывающими физиономиями. Люди разной, но очень схожей работы – рабочие.

Вот улица одинаковых и опрятных домиков – здесь живут рабочие судоремонтных мастерских. Везде проложены дощатые, скобленные каблуками мостки, после дождя на них прыгают зеленые лягушата, бегают синие, красные, желтые, меченные краской куры, трусят деловые влюбленные городские кобели. В шесть утра в летнем светлом воздухе всегда одинаково раздается пронзительный голос заводской сирены. Люди выходят на работу.

Вот идет Аркадий Иванович, пожилой и усталый человек, по работе своей слесарь, по жизни – вечный труженик. Родился он в нищей монастырской деревне, двенадцатым родившимся и третьим выжившим ребенком. «Где родился, там и пригодился», – говорит поговорка. Никуда не уезжая, ни с кем по слабосильности не воюя, прожил Аркадий Иванович пятьдесят восемь лет жизни и каждый день трудился, сколько мог и не мог. Трудился всегда одинаково ровно, спокойно, до полного конца старого дела и до начала нового. Знал все простые ремесла деревенского человека, а в войну узнал и сложную машинную работу. С той поры привязался к ней и, пытливо угадав все совершенство труда заводских механизмов, остался в цехе.

Следом за тихим и сгорбленным Аркадием Ивановичем катится коротенький Борька Рагозин – плотник. Он лучший в городе умелец, и от этого постоянно остается без отпуска. Протюкает год топориком, только соберется отдохнуть и податься куда-нибудь, как вдруг приходят с мольбами и деньгами: «Не откажи, Борька, избу подрубить, а?» И как отказать? Приходится Рагозину тюкать свои законные две недели отпуска на строительстве чужого счастья и пристанища.

За это любит его город и балует. Мясо жене дают вне очереди, пиво оставляют в столовой, в избах, им возведенных, угощают отменно и проспаться дают. «Что еще нужно русскому человеку?» – думает Рагозин.

За Борькой бежит прикрытый большой кепкой, с красными от недосыпу глазами и книгой под мышкой заводской мастер товарищ Приемышев. Обремененный производством, большой семьей и бесконечным заочным обучением в областном центре, Приемышев год от года все гнется к земле и тает под кепкой. Истомленный загадками сопромата, откровениями истмата и диамата, глубинами высшей математики, Приемышев часто забывает простые свои мастеровые заботы и нужды. «Погоди, погоди маленько, – думает Приемышев, – вот буду – устрою на заводе техническую революцию и основной процесс». Он улыбается красными веселыми глазами и исчезает в проходной.

Рядом, из кузни, начинают звучать окрест удары молота. Огромный черный кузнец Виктор Шестихин начал трудовой день. Его напарник низкорослый мужичок Афоня, пошатываясь, засыпает печь легким древесным углем. В голове у него одна мысль; «Где бы сейчас достать и выпить стакан пива?» Машинально он сгребает уголь, двигает железо, раздувает вентилятором адское, всепожирающее пламя в печи, сует в него заготовки и болванки. Каждый удар молота, точно с размаху, бьет по тяжелому похмельному затылку. «Афоня! – строго говорит Шестихин. – Не зевай, сейчас править будем». Так проходит часа два тяжелого труда. «Не могу я больше, Витек… – жалобно просит Афоня. – Дай сходить опохмелиться…» – «Бес с тобой, иди похмелись, – говорит Шестихин. – Да зайди по дороге к моей, скажи, чтоб сегодня окрошку сготовила. Петрович утром видел, как квас в город везли, пусть запасется поболе…» Довольный Афоня исчезает с территории мастерских. Его не будет часа два-три, и все это время Шестихин один работает за двоих. «Выгнал бы ты его к лешему, Виктор, – говорит мастер. – Охота тебе за двоих вкалывать? Охота за паразита работать?» Но могучий Шестихин только отмалчивается и смотрит в сторону. Как он может прогнать Афоньку? Ведь не уходит сам, трудится, семью свою кормит. Нельзя человека прогонять, коли сам не уходит! – думает кузнец.

Метрах в двух под землей бродит по закоулкам заводской электростанции изнывающий электрик Колька Петров. По заведенному распорядку врубает Колька ранехонько дизель-генератор и, обеспечив обильной смазкой его долгую работу, остается сам безработным. Умна дизель-машина фирмы «Бош», работает без поломок. Четыре года, сразу же после «ремеслухи», числится Колька на станции, и ровно четыре года бесперебойно работает машина. Колька получает премии, висит на доске Почета – машина получает масло и хорошо отфильтрованную солярку. В душе Колька испытывает неприязнь к машине: «Хоть бы раз поломалась, проклятая!» Руки его так и чешутся что-нибудь разобрать и собрать, свинтить и развинтить. «Я бы тебе враз неисправность устранил!» – говорит он машине. Уйти далеко от станции Кольке нельзя, все книги в городе (кроме скучных и слишком уж умных) прочитаны, сидит Петров, как Прометей, прикованный к скале, возле верно работающей машины и прислушивается к ровному ее дыханию.

Каждый месяц приходит Колька в контору, стоит у дверей и, дождавшись, пока кончатся за тонкой фанерой осторожные шорохи передвигаемых чертежей, деликатные споры и треск арифмометров, входит к директору. «Дайте мне кран, – говорит он. – Хочу работать на кране…» – «На новом?» – спрашивает директор. «На новом!» – «На новом все хотят – ты вот на старом поработай…» – «Давайте старый», – соглашается Колька. «Нет, Петров, это я пошутил… – говорит директор. – Иди работай, как работал, иди, иди, и без тебя тут…» Так кончается Колькина мечта и остается действительность. Он на своем месте.

На самом солнечном припеке варит круглую пирамиду бакена сварщик Володя Блинов. Стоит ему приподнять свой квадратный черностекольный шлем, и его узнает каждый в городе. «Ты не сердись… но за стеклом-то ты красивый парень…» – однажды сказали ему. Сунет Блинов голову в шлем, за черное стекло, и варит по шву весь день, до самого отбоя. Лучший электросварщик на заводе и с недавнего времени счастливый человек. А случилось так.

Смекнул директор, что Володе уже за тридцать, а он все холостой ходит. И задумываться стал не к месту, и к бутылочке тянуться. А потерять такого человека директор не мог и придумал следующее. Подходит месяца три назад к Володе с молоденькой девушкой и говорит:

– Вот, Блинов, учи девушку сварке. Приставлю ее к тебе в ученицы. А ты, Маша, его слушай, он плохому не научит!

И оставил их вдвоем. Володька посмотрел на Машу в щель из-за маски и решил вообще больше шлем не снимать.

Но прошло время, и сдружились они. Глядят люди, а он уже без шлема с Машей сидит, глядят, а они смеются, глядят, а они уже из загса пришли и свадьбу гуляют. То-то удивились Володькиному счастью, и на улице прибавился маленький домик.

Если хорошенько прислушаться, то, помимо ударов кузнечного молота, треска сварки, грохота скручиваемого по шаблонам железа, можно услышать частое пристукивание небольшого молоточка. Это плотник Чикалев зашивает в опалубку новую продукцию. Светит ли солнышко, капает ли дождик, а лысый и беззубый Чикалев всегда на своем, особенно заваленном стружками, опилками и обрезками месте. На одной руке у Чикалева не хватает трех пальцев, голова, как уже сказано, лысая и загорелая до черноты, рот беззубый. Потерял все это Чикалев на самом Крайнем Севере, работая в страшный послевоенный голодный год. «Ела меня болезнь цинга!» – говорит Чикалев. Отойдя на теплой родной земле от северных холодов и несчастий, женился Чикалев, завел детей, хозяйство. Стукает молоточком Чикалев и думает: «Приду домой, покушаю и стол фигурный буду работать…» До появления полированных гарнитуров сидела на стульях Чикалева почти вся улица, обедали люди за его столами, прятали обнову в огромные, не сдвинуть с места и двум мужикам, красавцы шкафы, спали в самой тонкой работы кроватях. Все это было, и любит Чикалев вспоминать, постругивая долгим вечером теплое, податливое дерево.

Звучит гудок на обед. Из проходной выходят рабочие, вытирая на ходу руки ветошью, бредут к столовой. Дверь конторы распахивается, и появляется директор – высокий, плотный человек. На дороге стоит автомобиль. Это маленький, с косыми ножками-колесами «Запорожец» старой модели. С трудом втиснувшись в убогое нутро салона, директор дает газ, и автомобиль, всасывая в себя дорожную пыль, медленно катится по улицам городка.

Директор въезжает в ворота крепкого деревянного дома и останавливает машину. К отцу с радостным ревом подбегает пятнадцатилетний глухонемой Васька. Выпущенный уже как с неделю из интерната на долгие летние каникулы, Васька безумно радуется всему, что видит. Он очень любит отца и как собачка бегает за ним по пятам. Пообедав, директор выходит на двор, отмыкает замок на воротах длинного, крытого толем сарая. Вместе с притихнувшим Васькой они входят в прохладную темноту. Директор включает свет. Перед ним стоит красный крутокрылый самолет. Блестит узкий, поднятый к небу пропеллер, концы тонких обтекаемых крыльев раздвигают стены сарая. К крошечной застекленной кабине приставлена лесенка. Бросив умоляющий взгляд на отца, Васька подбирается к лесенке и юркает в кабину. Внимательно осмотрев самолет, директор залезает в кабину и садится рядом с сыном. В толстом стекле козырька отражается тусклый, далекий, как звезда, свет лампочки. Так они сидят вместе, молчаливые и задумчивые. Директор первым покидает самолет, выходит на двор и садится в автомобиль. Следом выбегает Васька, запирает дверь сарая и подает ключ отцу. Директор целует сына и выезжает за ворота.

Вернувшись после войны домой, директор, а тогда еще просто молодой авиационный техник, привез в качестве трофея мощный, высокооборотистый авиамотор. Городские удивились, покачали головами при виде странного трофея, посудачили о том о сем и разошлись. А техник женился, устроился в мастерские инженером, обзавелся хозяйством и принялся строить… самолет. Вначале он строил без всяких чертежей и пособий, руководствуясь только внутренним ощущением формы и смысла конструкции. «Самолет должен быть легким, быстрым и грузоподъемным, – думал инженер. – По нашим северным дорогам надо не ездить, а летать самолетом, – говорил он согражданам. – Я думаю, личный небольшой самолет должен заменить у нас машину… При огромных расстояниях от села до города жителям необходим маленький, сильный самолет личного пользования…» – доказывал он. Но его мало кто слушал, жителям было не до самолета. Огромные расстояния сокращались как-то сами собой под неторопливый скрип телеги или расплескивались бешеной тряской пыльного грузовика.

А инженер строил самолет. Первая модель разлетелась прямо на старте. Вторая пролетела несколько десятков метров и, ломая хозяину кости, рухнула оземь. Третья, последняя, модель строилась по многим собственным чертежам и письменным советам столичного профессора.

Самолет поднялся в воздух, пролетел несколько кругов над озером и городом и опустился на большом, покрытом васильками лугу. Здесь инженера встретили примчавшиеся из района органы. Поздравив его с удачно завершенным полетом, начальник опергруппы взял инженера за руки и увез. Самолет погрузили на уныло бредущую лошадиную подводу и отпустили домой. В органах инженеру показали статью закона, в которой коротко и предельно ясно говорилось, о «невозможности летать на самостоятельно построенных гражданами летательных аппаратах и конструкциях». «Тем более без летных прав!» – веско добавил начальник и отпустил инженера домой. С той поры самолет без малого тридцать лет стоит в сереньких сумерках сарая. В городе давно забыли полет странного самолета. Помнит о нем лишь инженер.

Сидя с сыном в крошечной и такой уютной кабинке самолета, он чувствует, как медленно и фантастично отрываются от земли колеса, ровно гудит и гонит воздух мотор. Они пролетают над огромным, изогнувшимся дугою горизонтом земли. Остается внизу крошечный монастырь, ломаные цепочки домиков, тонкие трубы заводов. Земля разворачивается перед ними гигантским черно-зеленым диском, угадываются впереди скрытые маревом города, блестят широко разлившиеся озера и реки. Видит инженер и людей: вот кто-то совсем крошечный, быстро перебирая руками, вытаскивает из озера невидимую леску с рыбой, вот девчонка в красном платье едет на велосипеде, бабка тащит на коромысле тяжелые корзины с бельем, а вот в поле застрял трактор, и шевелятся из-под него ноги залезшего чинить механика.

Низко пролетая над заводом, видит директор своих рабочих. Мелко-мелко семеня ногами, бежит в кузню суетной Афонька, машет молотом неутомимый кузнец Шестихин, весело смеется, указывая в небо пальцем, Борька Рагозин, смазывает свою машину Колька Петров, склонились в сиянии голубых искр сварки Володя с Машей, сгорбившись, в укромном местечке читает учебник товарищ Приемышев. «Эй, люди! – кричит сверху директор. – Истинно говорю вам, что самолет мой хорош!» – «А как же! – кричат с земли. – Дай прокатиться-то!»

И директор идет на посадку.