Текст книги "Последнее фото"

Автор книги: Дмитрий Ковальски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава 21

На двери фотоателье появилась надпись «Временно закрыто».

От дождя черная краска потекла, а редкие порывы ветра били дощечку об дверь, за которой три человека говорили в общем зале. Их голоса звучали чуть громче шепота, словно они боялись, что их могут услышать.

– Что же нам делать? – спросил Федор, вертя в руках квадратное стеклышко. – Снова переезжать?

– Нет, – ответила Людмила Матвеевна. – Будем ждать, когда Лаврентий Павлович поймает убийцу, а после решим, как поступить.

– Мастер вчера ничего вам не говорил? – спросил Яков.

– Нет. – Людмила Матвеевна злилась. – Вы знаете не больше моего.

Повисло неловкое молчание. Было слышно, как по крыше дома застучали тяжелые капли дождя. Звук эхом разлетался по опустевшему ателье.

– Может, пока продолжим делать снимки без него? – Федор нарушил молчание.

– Я не против, – поддержал его Яков.

– Нет. Сейчас мы должны готовиться к похоронам. Тем более мы обсуждали такой вариант, так что следуйте нашим договоренностям.

– Само собой, – согласился Федор. – Просто не хочется сидеть без дела.

– Поверьте, скучать нам точно не придется. – Людмила Матвеевна встала. – Особенно пока писатель на свободе, – сказала она куда громче, чем говорила до этого.

Ее голос эхом разлетелся по опустевшей квартире и слился с шумом дождя.

Глава 22

Второе убийство за неделю – участок Лаврентия Павловича наверняка лишен звания образцового. Но что удивило надзирателя больше всего, так это то, что его вообще не волновала судьба погибшего. Возможно, ему следовало задать больше вопросов Людмиле Матвеевне. Изучить комнату Мастера. Или рассмотреть тело. Но когда он его увидел, то утратил всякое желание расследовать дело. Мастер явно был задушен – о чем свидетельствовали следы на его шее. К тому же был убит в собственной кровати. Может, ему настолько повезло, что он умер не просыпаясь.

Теперь это значения не имело.

Сеанс, который устроил для него Мастер, навредил внутреннему миру Лаврентия Павловича. Хотя тот надеялся на другое. Вернуть призрака прошлого казалось прекрасной идеей. Он не думал, что, потревожив старую рану, пустит себе кровь, которую теперь невозможно остановить. Так что он сидел с пустыми глазами за своим рабочим столом и слышал указания Фролова, которые летели мимо ушей.

Все его мысли принадлежали фотокарточке, завернутой в черный пергамент. Он бережно спрятал ее между документов в верхней полке стола и ждал, пока сыщик закончит свою тираду.

Наконец Фролов выпалил еще несколько жгучих фраз и покинул квартиру. Но Лаврентий Павлович не шелохнулся. Ему хотелось взглянуть на снимок, но в то же время он боялся того, что может там увидеть.

Разум убеждал в том, что Мастер передал последний снимок с духом Георгия Александровича. Но сердце чувствовало иначе. Сквозь щемящую и ноющую боль оно верило в то, что на бумаге призрачный образ маленькой девочки.

Руки сами открыли дверцу и вытащили стопку пожелтевших, исписанных чернилами бумаг. Среди листов быстро нашелся сверток черного пергамента.

– Решись уже, – приказал себе Лавр и развернул бумагу.

Перед ним лежала пустая карточка. Внизу Мастер начеркал послание:

«Смерть еще не конец пути. Обещанное обязательно случится».

Лаврентий Павлович вздохнул и внимательно взглянул на снимок. Ему казалось, что он улавливает тонкий силуэт. Он встал и подошел со снимком к окну, чтобы при дневном свете его внимательно рассмотреть.

Ничего.

Хотя нет, подожди, в мыслях сказал себе Лаврентий Павлович. И действительно. Постепенно на серо-желтом квадратном фрагменте фотобумаги стал проступать силуэт. Человеческого в нем было мало, больше походило на несколько грязных пятен. Но все равно Лаврентий Павлович узнал в нем собственную дочь, которую никогда не видел. Следом проступила надпись, едва читаемая, но по отдельным буквам Лавр собрал нужную ему фразу: «Николай». Значить она могла все что угодно, но для себя надзиратель решил, что это прямое обвинение с того света.

Чудо внезапного появления изображения взбудоражило Лаврентия Павловича. От увиденного он охнул, свободной рукой схватился за сердце, попятился, уперся спиной в стену и съехал по ней на пол.

Околоточный надзиратель жадно хватал воздух ртом, но не мог надышаться. Голова кружилась. В груди кольнуло. Неужели сейчас случится их встреча? Но нет – дыхание восстановилось, головокружение прошло.

Каким бы странным человеком ни был Мастер, он держал свое слово. Лаврентий Павлович таких людей уважал. А значит, обязан был отплатить за его предсмертный жест и поймать убийцу Мастера и начальника почтовой службы. В том, что это один и тот же человек, околоточный надзиратель не сомневался. Фролов оставил какие-то указания, но Лавр ничего не помнил.

Поэтому решил начать с московского редактора, чье появления так удачно совпало с побегом писателя.

Глава 23

– Прошу возьмите себя в руки, – взмолился Савелий, глядя на то, как Настя ходила взад и вперед по комнате и тонкими ногтями впивалась в подушечки пальцев.

– Не могу, – сказала она, – тревожно мне, слишком долго от него нет вестей.

Савелий встал и приобнял девушку за плечи. Слегка, словно накинул на них платок.

– Вы о себе побеспокойтесь, – сказал Савелий, голос звучал нежно, вкрадчиво. – Николай, хоть и дурак, но с мозгами, а значит, точно не пропадет.

– Нет, дело в другом. Он же гордец, никогда не просит помощи… А ведь мы могли бы…

Девушка не договорила фразу, потому что понимала, что ничем писателю помочь не может. Оттого ее терзало чувство беспомощности.

– Все образумится.

– Надеюсь, – вздохнула она и посмотрела на Савелия, затем на часы, стоявшие на деревянном комоде.

– Что же вы стоите?! – воскликнула Настя. – Вам давно пора на службу!

Савелий бросил взгляд на часы. Обе стрелки указывали на двенадцать.

– И правда…

Словно ураган, он заметался по комнате, собирая свои вещи. Обычно в это время он заступает на дневную смену. А ведь туда еще надо бы дойти. Он прикинул, сколько времени сможет выиграть, если все расстояние преодолеет бегом. Настя в этот момент надела на его плечи старенькое пальто графитового цвета.

– Будет дождь, – пояснила она.

– Спасибо.

Перед выходом из квартиры Савелий еще раз окинул ее взглядом на случай, если что-то в спешке забыл, и открыл дверь. Не глядя, он выскочил в дверной проем и врезался в человека.

– Куда вы так спешите?! – прорычал Лаврентий Павлович и сделал шаг. Савелию пришлось попятиться.

– Служба… – промямлил Савелий. – Я врач…

Появление околоточного надзирателя шокировало его. К тому же он был в компании с городовым с внешностью разбойника.

Тот не церемонясь вошел в квартиру и первым делом обошел комнаты.

– Никакой службы, пока не скажете, где прячется бежавший Николас Райт.

От неожиданного вопроса Настя то ли громко икнула, то ли вскрикнула. Но быстро справилась с нахлынувшими эмоциями.

– Сбежал? – спросил Савелий. Его голос прозвучал с неубедительным удивлением.

Но, кажется, надзиратель на это не обратил внимания. Тем более он не верил в то, что соседи действительно что-то знают о побеге писателя.

– Именно так, – Лаврентий Павлович прошел в гостевую комнату и кивнул городовому.

Тот в ответ пожал плечами и замотал головой. Так он передал то, что в остальных комнатах никого нет.

– Что же я стою без дела? – заохала Настенька. – Может, чаю?

Лаврентий Павлович поднял утомленные, окруженные синяками глаза на девушку.

– Голубушка, убили человека… – Он не стал уточнять какого. – А вы предлагаете чай пить.

Каждое слово камнем легло на и без того встревоженную девичью душу.

– Мы ничего не знаем, – сказал Савелий. – Но если нужно – спрашивайте!

– Уже лучше, – сказал надзиратель, сел в кресло и тяжело вздохнул, – скажи, когда писатель в последний раз был в своей комнате?

– Еще до ареста, – честно ответил Савелий.

Надзиратель кивнул.

– А редактор? Заходил?

– Нет.

Лавр сощурил один глаз – явно учуял обман.

– Пусть так, но, должно быть, вы знаете, где его найти?

Савелий замешкал. Этого оказалось достаточно, чтобы околоточный надзиратель уловил его сомнения.

– Говори же, – устало произнес он, будто каждое слово отдавало болью.

– Точно не помню. – Врач почесал затылок. – Но могу показать.

Лавр, довольный, посмотрел на городового. Тот кивнул – пусть проводит, я проверю.

– Знаете, заходили еще два гражданина, – выпалила от волнения Настя, голос ее дрожал.

– Кто же это? – недоверчиво спросил Лавр.

– Одного, с круглой мордой, – она руками показала широкие пухлые щеки, – звали Кузьма, имя второго, с острым носом, – правой рукой показала клюв, – не запомнила.

– Знаю таких, – прохрипел городовой. – Только то шпана местная: один барыга, второй домушник, на мокроту кишка у них тонка.

– Ты, Макар, свои умозаключения оставь, – прорычал Лаврентий Павлович. Он повернулся к Насте и спросил: – Когда приходили?

– В тот же день, когда Николая арестовали. – К горлу подступил ком, но Настя сдержалась. – Что-то искали в его комнате, затем ушли.

– И ничего не сказали?

– Нет, – вмешался Савелий. – Тот, что с мордой, как шар, хотел к Насте пристать, я помешал ему.

Лаврентий Павлович, тяжело вздохнув, встал и выпрямил спину.

– Макар, – обратился он к городовому, – шпана по твоей части, так что отыщи мне Кузьму и второго, с острым носом. – Он повторил Настин жест, показав клюв.

– Будет исполнено, ваше благородие! – ответил городовой и удалился, громко стуча каблуками по деревянному полу.

– А ты, – сказал он Савелию, – отведешь меня к Петру Алексеевичу, и тебе явно повезет, если тебя не подведет твоя память.

Настя на прощание обняла Савелия и шепнула: «Прошу, не попадите в беду». Тот успел уловить тонкий аромат полевых цветов – так для него пахла девушка – и шепнул ей в ответ: «Обещаю».

Глава 24

О том, что будет дождь, Петр Алексеевич понял по ноющим коленям. С самого утра, а проспал он до десяти, он не находил себе места. Во-первых, беспокоили ноги, словно его коленные чашечки выворачивало наизнанку, во-вторых, писатель задерживался, и с каждым часом волнение только росло.

Даже чай не помогал в такой ситуации. Так что он без удовольствия отхлебывал горячий напиток из чашки и прокручивал в голове события прошлого вечера. Эксперимент писателя впечатлил его настолько, что Петр Алексеевич до утра не сомкнул глаз. Когда все наладится, он обязательно потребует от Николаса, чтобы тот включил в свою книгу часть про световой эксперимент.

Вчера на телеграфной станции Петр Алексеевич помимо писательского запроса передал сообщение, что вернется через пару дней, когда увидит готовую первую главу. Такой ответ явно устроит его руководство. А если нет, то не пора ли Петру Алексеевичу посвятить остаток жизни себе?

Но редактор не успел ответить на собственный философский вопрос. В квартиру ввалился промокший до нитки писатель и, не говоря ни слова, прошел в спальню Петра Алексеевича, на время ставшую мастерской. Каждый его шаг с чавканьем оставлял мокрые следы на полу.

Петр Алексеевич молча проводил его взглядом и продолжил пить чай. Одной тревогой меньше. А колени… Бог с ними, дождь когда-нибудь пройдет. Все же он не может вечно заливать Санкт-Петербург?

Через время из комнаты вышел Николас все в той же мокрой одежде.

– Что случилось? – спросил Петр Алексеевич, когда увидел встревоженные глаза писателя.

– Головная боль, – резко ответил писатель. Он подошел к шкафу и схватил стоявшую в нем свечу.

– Как все прошло? Вам удалось получить то, что вы хотели? – спросил редактор и смачно отхлебнул чай.

– Нет, – отрезал Николас и скрылся в темной комнате.

***

Говорить с редактором желания не было. К тому же каждое его слово шумом оседало в голове. Благо в комнату не проникал свет. Темнота успокаивала, хотя и хранила жуткие воспоминания. Они только и ждали, когда Николас оступится, чтобы поглотить его изнутри.

Ничего другого не оставалось. Тем более что если он протянет, то в скором времени жуткий приступ парализует его. Да и прошлую ночь он не принимал опиум. Так что заслужил возможность немного облегчить свою боль.

Николас зажег свечу. Свет уколол глаза.

Из темного угла комнаты повеяло холодом.

Трясущимися руками он открыл флакон и ссыпал несколько белых камешек, оставив один внутри. Фарфоровая трубка осталась в его комнате. Но ничего страшного.

Он поднес флакон к огню, так, чтобы пламя касалось края стекла. Огонь облизывал флакон, оставляя после себя черную копоть и наполняя нутро густым желтым дымом. Пальцы обжигало, но что стоили эти ощущения в сравнении с приближающейся болью?

Николас поднес горячее стекло к губам и втянул горький дым. Цепляясь за края глотки и обжигая их, он влетел в легкие и осел на стенках.

Спустя несколько секунд головная боль отступила. Тело стало легким, словно его набили пухом. Николас закатил глаза и провалился в безграничную тьму. В ту же секунду он оказался в пространстве, где каждая его мысль обретала форму.

Стоило ему подумать о Мастере, как тут же возник его дух, созданный из густого желтого дыма. Рядом с ним появился Михаил Юрьевич, позади Георгий Александрович. Возникли и круглолицый с остроносым. Они что-то бубнили, стоя за спиной Николаса. Были и Настенька с Савелием. Но так далеко, что лица стали размытыми пятнами.

Николас стоял в центре и смотрел на всех по очереди.

– Мастер убил начальника почты… – сказал он вслух, и тут же одна дымная фигура уничтожила другую.

– Затем кто-то убил Мастера… – Пуф, и фигура испарилась.

– Бред.

Фигуры вернулись.

– Кто-то убил друга Михаила Юрьевича и выдумал историю с призраком…

Мимо писателя сверху вниз пролетела нечеткая дымная фигура мужчины и, разбившись о пустоту, исчезла.

– Кем был этот друг? И был ли вообще?

Фигуры вернулись на исходные места и ждали, подобно актерам театра, распоряжений режиссера.

– Допустим… Михаил Юрьевич убил Мастера…

Тот оскалился, выхватил нож из-за пояса и нанес удар. Мастер с хлопком растворился.

– Выкрал камеру…

Все еще зло смеясь, дымная фигура проплыла мимо писателя с камерой в руках.

– И, чтобы обезопасить себя, он помог бежать главному подозреваемому…

Николас подошел и внимательно посмотрел на фигуру начальника почты.

– Почему убили вас, Георгий Александрович?

Дымный образ Михаила Юрьевича подошел к нему сзади и накинул на шею петлю.

– Нет, умер он от удара по голове, – сказал Николас, в памяти всплыла пустая пепельница и разбросанные бычки, – от удара стеклянной пепельницей.

Фигура нанесла удар. Георгий Александрович звонко лопнул и исчез.

– Значит, убийство не планировалось… Либо, зная про конфликт, Михаил Юрьевич хотел направить сыщиков на след Мастера, чтобы…

Он так и не дошел до причины.

Чья-то рука грубо схватила его за лацкан пиджака и вытянула из омута опиумных сновидений.

Глава 25

Городовой Макар шагал по Сенной площади. Другие служители закона редко заглядывали сюда без необходимости. Но Макар вырос на этих улицах, так что чувствовал себя спокойно.

Он шел, лавируя между снующими туда-сюда толпами людей. Чуть было не налетел на парня, торгующего корзинами, но ловко увернулся и дал тому подзатыльник. Тот ругнулся в адрес городового.

По краям грязной улицы, набившись в харчевни и кабаки, шумели бродяги, жулики, мошенники и конокрады. Чувствуя безнаказанность, они выкрикивали угрозы в адрес городового, но, разглядев в нем Макара, тут же улыбались и махали руками.

– Будь здоров, Макар! На кой ляд ты пожаловал к честным труженикам? – выкрикнул мужичок с длинной щуплой бородой и тремя желтыми зубами во рту.

– Не твоего ума дела, сиди, пока шашкой не прошелся, – крикнул ему Макар и загоготал.

Мужичок громко рассмеялся – знал, что шашка ему не светит.

Проходя «малинник», место, где не столь прекрасные размалеванные барышни за рубль предлагали женскую компанию, Макар шугнул пару девок. Так, для собственного увеселения.

Дойдя до седьмого дома на Забалканском проспекте, Макар подошел к попрошайке, сидящему у входа в трактир.

– Дылду с таким носом видал? – рукой Макар изобразил острый нос.

Попрошайка с детским лицом посмотрел на городового и ответил мужским басом.

– Ермолая, что ли? Ну, видал. И что?

Макар показал рукой на вход в трактир.

– В кабаке сидит?

– А где ж еще ему быть…

Городовой кинул в шапку попрошайки пять копеек, за что услышал недовольный свист, и вошел внутрь.

Ермолай сидел на деревянном табурете и ел мясную похлебку из жестяной миски. Макар подскочил сзади и пнул ногой табурет так, что Ермолай чуть с него не свалился. Но удержался.

– Ты че, паршивец, людей губишь? – сказал городовой и схватил его за шиворот.

Несмотря на наглеца, Ермолай встал из-за стола и оказался шире городового и выше на полголовы. Но, обернувшись, расплылся в улыбке.

– Макар, ты так не шути, а то я без разбора и врезать могу… – Он слабо стукнул его кулаком в плечо.

– Так я же и шашкой ответить могу, не забывай, – хихикнул Макар.

Ермолай сел, вытащил из-под стола второй табурет и хлопнул по нему огромной ладонью – мол, садись. Макар сел рядом.

– Ну и зачем ты пришел? – прочавкал Ермолай.

– Люди молвят, якобы вы с Кузьмой в дело дурное угодили…

– Брешут твои люди. – Ермолай отхлебнул из миски бульон.

– Тогда на кой ляд вы к писателю прицепились?

– Вот в чем дело. – Тыльной стороной ладони он вытер губы. – Так он Кузьме задолжал немало, вот мы ему и напомнили.

Макар цокнул языком.

– А знает твоя дурья башка, что писатель двух порядочных граждан порешил?

Ермолай свистнул.

– Брешешь, небось, пожаловался тебе, вот и пришел заступиться. Да сказку выдумываешь. – Ермолай махнул трактирщику. – Бражку будешь?

Городовой кивнул.

– Дело шьют на него, да серьезное, а вас видели у него в квартире, так что теперь думают, что вашими руками он зло совершил.

– Брось, – махнул Ермолай. – Ты же знаешь, мы воры честные. Припугнуть можем, поколотить кого… Но жизни лишить… Не наши методы.

На стол поставили две кружки.

– А Кузьма твой, он же не из этих мест?

– Нет, он наши законы соблюдает.

Они стукнулись кружками и выпили.

– Знаешь, я в писательской комнате опий нашел, так что если он и убил кого-то, то явно в пьяном бреду.

– Опий, говоришь, – Макар усмехнулся. – Вот уж правду говорят: сверху мило – снизу гнило. Это ты не зря вспомнил.

– Выпьем?

Макар кивнул.

И они осушили кружки до дна. Довольный городовой попрощался с Макаром, еще раз для приличия напомнил ему про шашку, пригрозил пальцем трактирщику и зашагал к двери.

– Погоди, – остановил его Ермолай. Макар обернулся. – Если мы изловим писателя и притащим к Лавру, будет нам с этого толк? А то думается, что ни копейки с него мы не вытрясем.

– Ты сперва излови, а там я и с околоточным потолкую, – ответил Макар и вышел.

– Это мы запросто.

Глава 26

Несколько пощечин с трудом вернули писателя в реальный мир. Он все еще улавливал смутные дымные образы, среди которых над ним возвышалась фигура живого человека. Этот человек одной рукой держал его за лацкан пиджака, второй бил по лицу.

– Очнитесь же! Николай! – Знакомый голос прорвался сквозь туман сновидений. Наконец его имя всплыло из памяти.

– Петр Алексич… прекратите… – промямлил Николас. – Я уже не сплю.

Где-то вдалеке громко постучали в дверь.

– Ван нужно уходить! – настаивал редактор.

Он попытался поднять Николаса, но того едва держали ноги. В дверь снова постучали. Только на этот раз куда настойчивее.

– Иду-иду! – ответил Петр Алексеевич и попытался взвалить на себя писателя. Несмотря на худобу, тот оказался довольно тяжелым. Так что Петр Алексеевич смирился и бросил его на кровать.

– Черт с вами! – Редактор накрыл его одеялом и затушил единственную свечу в этой комнате.

Конечно, оставалась надежда, что Лаврентий Павлович, который наверняка зол из-за ожиданий, не станет рыскать по квартире. Но береженого Бог бережет.

Петр Алексеевич взъерошил редкие волосы. Расстегнул несколько пуговиц на рубашке и открыл дверь, изобразив зевок.

– Простите, ваше благородие, из-за дождя весь день клонит в сон.

Лаврентий Павлович, тяжело дыша, вошел в квартиру и оглядел бардак. Он подошел к столу, повернул краник у самовара и потрогал воду – горячая.

– Значит, спали? – прохрипел он.

Следом в квартиру вошел Савелий и взглядом спросил редактора: «Николас здесь?» Тот едва заметно кивнул. В это время околоточный поставил у двери стул и тяжело сел на него.

– Может, горячего чаю? – предложил Савелий. – А то, пока дошли, промокли до нитки.

– Если бы вы не пытались меня запутать, дошли бы скорее, – срезал его Лаврентий Павлович и перевел взгляд на редактора. – А вы, Петр Алексеевич, меня разочаровали.

Тот сделал непонимающий вид, но краски испуга все равно выступили на его лице.

– Чем обязан, ваше благородие? – спросил он, стараясь вернуть самообладание.

– У меня нет никаких оснований думать, что вы укрываете писателя, – медленно начал Лавр. – Ведь вы человек порядочный. И если бы беглец пришел к вам, то обязательно мне об этом рассказали, ведь так? – Он впился глазами в редактора.

Ноющие колени дрогнули, и Петр Алексеевич пошатнулся. Околоточный надзиратель бил в уязвимое место – неспособность редактора к вранью. Проработав двадцать лет в издательстве, он понял, что ничего лучше правды нет. Так гораздо проще: прочитал, не понравилось – отказал. Коротко и ясно. Так что теперь заново учился этому навыку. И, видимо, учился плохо.

– Именно так, ваше благородие, – ответил Петр Алексеевич.

Пока они говорили, Савелий перебирал в голове все возможные варианты, но ничего подходящего не приходило на ум. Оставалось надеяться, что писатель хорошо спрятался.

– Мне даже не пришлось вам угрожать тюрьмой, – устало сказал Лаврентий Павлович. – Всем своим видом вы себя, Петр Алексеевич, сдали.

– Сдал?

– Уж простите мне мое сравнение, но вы похожи на птицу, защищающую гнездо с птенцами, ведь не зря вы встали так, чтобы отгородить собой дверь в ту комнату. – Лаврентий Павлович показал рукой на спальню.

– Совпадение…

– Еще вы ни разу не шелохнулись, не отошли на шаг, даже чай… Ну да ладно. – Лавр, тяжело дыша, поднялся. – Времени не так много, так что просто отойдите и не мешайте, тогда из уважения к вам я заберу только писателя.

Петр Алексеевич запыхтел, попытался что-то сказать в оправдание, но вылетали только обрывки несвязных фраз.

– Вы же знаете, что Николас никого не убивал, – вступился Савелий, но Лаврентий Павлович от него только отмахнулся.

– Я не судья, – сказал он, стоя перед дверью в спальню. – Мое дело – изловить преступника и передать сыщикам, – закончил он и толкнул рукой дверь.

Николас слышал их разговор, потому был готов. Спрятаться было негде. И он не придумал ничего лучшего, кроме как ждать.

Дверь открылась, и в темное пространство вошел человек, различая только слабые силуэты. Так что у писателя осталось немного времени. Он зажмурил глаза и крутанул ручку что было сил. В тот же миг комнату наполнил яркий свет.

Вспышка ослепила Лаврентия Павловича так сильно, что на миг ему показалось, будто в глаза вонзили иглы.

Воспользовавшись моментом, Николас бросился к выходу, оттолкнув от себя надзирателя. Тот ударился спиной о стену и, хватая ртом воздух, скатился по ней.

– Простите, – произнес на бегу писатель и выскочил из квартиры.

– Стойте, – крикнул Петр Алексеевич, но его голос утонул в шуме проливного дождя.

Тогда редактор подскочил к Савелию.

– Нам стоит его догнать.

– Нет, – ответил Савелий. – Лаврентию Павловичу нужна наша помощь.

Все случилось слишком быстро, и Петр Алексеевич только заметил, что надзиратель не может встать. Одной рукой он держался за грудь, вторую держал за запястье Савелий.

– Возможно, стенокардия, – заключил Савелий и отпустил руку.

– Чем я могу помочь? – взволнованно спросил редактор. Он боялся смотреть на надзирателя, потому что слышал, как часто и тяжело тот дышит. На секунду он задумался о том, виновен ли Николас в смерти Лаврентия Павловича.

– Подайте мой портфель! – скомандовал Савелий, и редактор вышел из оцепенения.

Дальше Савелий действовал сам. Сначала расстегнул мундир, затем рубашку.

– Жжет, – прохрипел Лаврентий Павлович.

Ему хотелось засунуть свою руку внутрь груди, чтобы достать тот ком, что появился и сдавливал легкие. Сердце жгло, а голова кружилась. К тому же все, что было перед ним, включая самого Савелия, плавно растекалось и тонуло в темноте.

– Знаю, – ответил Савелий, пока рылся в портфеле.

Оттуда он извлек небольшой флакон. Зубами вытащил пробку и, запрокинув Лавру голову, капнул несколько капель.

– Что это? – спросил Петр Алексеевич и сам не узнал своего голоса. От страха тот сделался писклявым.

– Спиртовой раствор с нитроглицерином. Должно помочь.

– Лечь…хочу… – выдавил Лавр.

– Нет, – оборвал его Савелий. – Сидите.

И, терпя нарастающую боль, Лавр сидел. Сначала душащая в груди жаба схватила сердце и сжала так сильно, что казалось, будто оно лопнет. Затем лицо окутал жар, словно оно оказалось прямо перед печкой.

Петр Алексеевич не мог на это смотреть. Больше всего он боялся увидеть, как лицо в свете лампы из живого обратится в мертвое и потухнут глаза надзирателя.

Но пока этого не случилось, Лаврентий Павлович дышал. При этом так часто, точно пробежал несколько километров. Иногда он морщился от нестерпимой боли и задерживал дыхание. И каждый такой раз Петр Алексеевич мысленно прощался с ним, за что себя корил.

Вот, наконец, Лавр громко выдохнул, наполнил воздухом грудь и замолчал.

Савелий и Петр Алексеевич, не сговариваясь, в тот же миг задержали дыхание вместе с ним.

Первым с явным чувством облегчения громко выдохнул околоточный надзиратель. От такого звука задрожал пол. Но с этого момента он задышал легко.

– Больше не давит, – наконец сказал Лавр. Теперь настал черед выдохнуть остальным.

– Отлично, – произнес Савелий. Он проработал врачом больше года, но впервые столкнулся со стенокардией. И вышел из этой схватки победителем.

– Ух… Вы спасли меня… Ох. – Лаврентий Павлович медленно, опираясь одной рукой на стену, встал.

– Это мой долг, – ответил Савелий и подхватил надзирателя под вторую руку.

Так они вышли из комнаты. Петр Алексеевич по пути убирал с дороги все, что могло бы помешать. Наконец Лавра усадили в кресло. На какой-то момента вся троица напрочь забыла про убийства, побег и про само существование писателя.

– Если я сейчас предложу выпить чаю, будет ли уместно? – неуверенно спросил Петр Алексеевич. Он обращался не к гостям, а именно к врачу. Не зная, может ли напиток навредить.

– Думаю, самое время, – ответил Савелий. Теперь, когда беда отступила, его руки затряслись, а лоб и спина намокли.

Он сел рядом, не сводя глаз с околоточного надзирателя. Тот выглядел гораздо лучше. А главное, дышал ровно.

Наконец, спустя час Лаврентий Павлович ушел. Правда, перед этим он взял с обоих слово, что те ни при каких обстоятельствах не станут помогать писателю. А если же он попробует связаться, то сообщат об этом городовому либо самому надзирателю. В ответ Савелий взял с Лаврентия Павловича обещание, что тот как можно скорее посетит больницу. Лавр с честным лицом пообещал.

Вот только никто своего слова не сдержал.