Текст книги "Последнее фото"

Автор книги: Дмитрий Ковальски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Глава 9

Дверь в квартиру Георгия Александровича оказалась не заперта. К тому же никто не вышел навстречу, когда Николас вошел и для вежливости поздоровался. Он постоял с минуту в узком коридоре, обставленном с одной стороны декоративными шкафами с книгами, с другой – утыканном закрытыми дверьми. Библиотека начальника почтовой службы внушала уважение. Невольно писатель пробежал взглядом по книжным коркам. Его брови взметнулись вверх, когда взгляд выхватил черную обложку с именем и фамилией – Николас Райт. Та книга навевала дурные воспоминания, отсылая писателя во Францию на несколько лет назад.

Николас мотнул головой, и дурные мысли рассыпались. Но тревожное предчувствие никуда не делось. Что-то было не так во всей обстановке. Неужели человек, занимающий такую высокую должность, может спокойно спать за незапертой дверью. Хотя ему могла попасться нерадивая горничная, выбежавшая по делам и совершенно позабывшая про замок.

Первая дверь, самая ближайшая, вела в широкую гостиную, откуда Николас попал в небольшую комнату для приемов – кофейный столик, четыре кресла и комод. Далее столовая, спальня, погруженная во мрак пустая комната и еще одна дверь. По пути он никого не встретил, что настораживало. Неужели Георгий Александрович жил без прислуги? Точно, нет, ответил мысленно сам себе Николас и тут же запутался ногой в куске белой ткани – доказательстве того, что уборку давно не проводили.

Медленно из-за нарастающего внутреннего напряжения Николас открыл дверь и попал в кабинет Георгия Александровича.

Стало понятно, по какой причине тот не отвечал. С этим не справиться, когда ты лежишь в луже собственной крови с выпученными глазами и синим лицом.

Картина, пусть и ужасная, не напугала. Она лишь вызвала смешанные чувства грусти и разочарования.

Николас осмотрел кабинет государственного служащего. Скромно. Массивный стол со стопками бумаг. На столе брошено перо с засохшими чернилами на конце – явно что-то писал. Но самих записей не видно. Кожаное, с потертостями кресло. За ним большое окно с отодвинутой портьерой. Стекло целое. Рядом шкаф со стеклянными дверцами и аккуратными стопками бумаг внутри. И много пепельниц. Николас насчитал четыре. Одна возле окна, вторая на столе. Еще две в шкафу на разных полках. И все до отказа забиты папиросными бычками, кроме той, что на столе. Бычки были разбросаны вокруг. В голове не укладывалось, как такой аккуратный, судя по стопкам документов, человек мог позволить себе раскидать по кабинету мусор.

Николас подошел к телу и опустился на одно колено.

Тонкая красная полоска на шее запеклась. Но кровь натекла из другого места. На лбу виднелась потемневшая ссадина. Нос распух, лицо исказила жуткая гримаса – тонкие губы растянулись в стороны, обнажив окровавленные зубы. Глаза с ужасом глядели прямо перед собой. Правая рука была вывернута в другую сторону, а три из пяти ее пальцев распухли и почернели. Других видимых ран Николас не заметил, потому решил, что серьезное ранение было в спине или шее. Откуда и набежала вся эта кровь.

Писатель поднялся и отошел к двери. В мыслях постепенно возникала картина.

Быстрыми шагами он подошел к креслу и сел. Осмотрел еще раз комнату. Третий этаж, окно закрыто, стекло цело. Значит, убийца вошел через ту же дверь, что и Николас.

– Кто вы? – Николас встал и изобразил удивление на лице. Он попытался принять роль жертвы на себя.

Вымышленный убийца вышел в центр комнаты.

– Гляньте в окно! – сказал Николас жутким злодейским голосом.

– Что же там? – ответила жертва и глупо подошла к окну, подставив спину под удар.

– Бред! – сказал сам себе Николас.

Почему Георгий Александрович встал? Почему был испуган? И как убийца мог незаметно зайти за спину?

– Тогда так! – Он спрятался за портьерой. – Жертва вошла, села, на шею накинули удавку. – Николас сел в кресло, схватил руками шею. – Жертва вырвалась, но далеко убежать не успела. – Удар!

Писатель ударил кулаком по ладони. Взгляд упал на пепельницу. Точно! Его оглушили – и он упал.

Николас вернулся к телу.

– Говори, иначе я сломаю руку! – прорычал он, другой причины сломанной руки не нашел. Хотя именно поэтому, вероятно, жертву не удавили сразу. С ним говорили, а значит, у него был шанс освободиться.

– Георгий Александрович, ватрушек не было… – Женский голос зазвучал в коридоре и тут же смолк.

Обладатель голоса явно начал тревожиться, решил Николас.

– Ваше благородие, с вами все в порядке? – Голос медленно приближался.

Хуже всего то, что эта женщина могла увидеть писателя в компании с трупом. А значит, легко предположить, что убийца именно Николас. К тому же, зная методы сыскной полиции, им этих обвинений явно хватит, чтобы посадить писателя в тюрьму.

Попадаться ей никак нельзя. Да и шанс у Николаса оставался. Он прикинул в голове, что женщина, увидев труп, обязательно позовет участкового, а значит, будет возможность улизнуть без свидетелей.

Других вариантов, кроме портьеры, не было. Николас встал за нее точно так же, как это сделал убийца. Женщина открыла дверь и вошла в кабинет. Она не обратила внимания, что портьера все еще шевелится. Ее внимание приковало к себе тело на полу.

Как ни старалась она сдержать эмоции, у нее ничего не вышло. Она открыла рот так, что виднелись дальние зубы, и после нескольких секунд тишины выдала ужасный вой. Николас сморщил лицо. Хотел бы закрыть уши руками, но боялся двигаться. Ведь найди она его за шторой, то никакие отговорки не помогут.

– Батюшка! Георгий Александрович! Что же с вами?! – Она опустилась на колени перед телом. Край длинной юбки испачкался свежей кровью, но горничная не заметила.

– Зови городового, – шептал Николас в надежде на то, что она уловит его мысль.

– Как же так вышло?

Началась настоящая истерика. Горничная кричала, рыдала, всхлипывала, затихала и снова взрывалась эмоциональной бурей.

Спустя пятнадцать минут, когда Николас уж было решил, что никогда не покинет этот злосчастный кабинет, горничная додумалась до городового.

Она продолжила разговаривать с человеком на полу, словно он был живой.

– Я позову врача и полицейского, они знают, как поступить в такой ситуации. – Ее голос дрожал, а частое дыхание указывало на то, что женщине грозит обморок.

Только подумал Николас, что совсем некстати, как в кабинете раздался грохот. За ним последовала тишина. Ни всхлипов, ни обращений к Богу, ничего.

Николас с осторожностью выглянул из-за шторы. Женщина лежала рядом с телом. По белому фартуку горничной медленно расползалась кровь. Благо это была не ее кровь.

Стараясь не шуметь, Николас подошел к двери и вспомнил причину своего визита. Фотокарточка. Он мысленно хлопнул себя по лбу. Как же он мог забыть? Вряд ли он где-то раздобудет другой снимок.

Но что, если горничная очнется? Тогда надо действовать быстрее.

Помня слова Георгия Александровича о том, что он носит снимок с собой, Николас стал шарить в его карманах. Начал с внутренних карманов пиджака, но, кроме пачки папирос, ничего не нашел. Следом проверил брюки. Испачкал правую руку в крови жертвы. Посмотрел на горничную – та все еще лежала без чувств.

Каким же он был дураком, когда отказался от снимка в своем кабинете. Сейчас не пришлось бы участвовать в такой опасной затее. И ради чего он рисковал? Выходит, что ради пустых карманов.

Переполняемый досадой, он потер виски. Головная боль приближалась, точно громовой раскат, и молния уже сверкнула.

Если фотография хранилась в кармане, то она исчезла. Можно было обыскать кабинет. Но на такую удачу Николас рассчитывать не мог. Он уже дошел до двери, когда позади услышал слабый женский голос.

– Вы кто?

И черт его дернул обернуться со следами крови на лице.

Из письма Петра Алексеевича

Никогда бы не подумал, что жизнь моя, дорогая Елизавета Марковна, наполнится такими красками, при том что в основном кроваво-красного цвета. Но за меня не тревожьтесь, со мной все в порядке.

Прежде хочу сообщить Вам, что человек, прозванный Мастером, фигура достаточно пугающая. Он уверял нас в том, что слышит духов. И я, признаться, верю ему всем сердцем. Потому как тоже их слышал в момент нашей встречи. Пусть неразборчиво, но голоса эти принадлежали чему-то живому либо бывшему живым.

К тому же меня радует наше с писателем сотрудничество. Во-первых, он мне пообещал начать главу. Во-вторых, не сидел без дела, уже вечером он старался разыскать начальника почты, чтобы вписать его историю. Меня переполняет радостное предвкушение за будущую книгу. Если она выйдет такой же по мастерству, какой была первая, то вернет мне доброе имя в издательских кругах.

Весь вечер я только и думал о том, как вести себя в окружении благодарных слов и хвальбы. Правда, стоило мне лечь, как думы мои поглотил мрак. В ночной тишине, я отчетливо слышал шепот. Я понимаю, что моя фантазия иногда играет со мной злую шутку. Но именно из-за этого история Мастера никак не выходила из моей головы.

Всю ночь я не мог сомкнуть глаз. Я боялся того, что мы тревожим загробный мир и можем навлечь на себя беду. И, забегая вперед, скажу Вам, что тревога не была напрасной.

Утром следующего дня я не застал писателя в его кабинете. Настенька сообщила мне, что тот ушел на рассвете. Я надеялся, что он навестит меня в течение дня, но этого не случилось. Я провел день, прогуливаясь по улицам Санкт-Петербурга, и знаете, что понял? Этот город может быть красивым и благородным, если пожелает. Вот уже несколько дней мне везло с теплой и безветренной погодой. Хотя еще в понедельник я предполагал, что Петербург меня встретит дождем и ветром.

Вернувшись в квартиру Николаса, я познакомился со странным человеком. Хотя мне кажется, что иные просто не приходят к писателю. Звали его Михаилом Юрьевичем, и, как оказалось, мы виделись в приемной Мастера. Я, признаться, лица его не вспомнил. Но и он тоже.

Человек этот выглядел нелепо. Он сидел в кресле, болтал ногами и всячески донимал своими просьбами Настеньку: то чаю подать, то окно открыть либо закрыть – дует. В какой-то момент мне даже стало жаль бедную девушку. Я уже был готов вступиться за нее, как показался Савелий. Мрачный, точно грозовая туча.

Он отвел Настю в комнату, оставив нас наедине.

Михаил Юрьевич посмотрел на меня с подозрением. Почему я так решил? Так он сощурил глаз и ухмыльнулся. Да еще и водил челюстью из стороны в сторону. Жуткий тип.

Он спросил, верю ли я в призраков. Я ответил, что, возможно, верю, потому как обратного доказать не могу. Он улыбнулся и подскочил ко мне. Говорил о ночных кошмарах, преследовании и гибели какого-то человека. Но говорил сбивчиво, так что я больше ничего не понял. В конце он меня предостерег, чтобы я не лез в мир духов, иначе помру. Я ответил, что тревожить мертвых не собираюсь, и ни капли не обманул его. Он посмотрел на меня и, довольный собой, кивнул. Словно выполнил свой святой долг.

К этому времени показались Настенька и Савелий. Оба хмурые. Я разволновался, но видом не показывал. Настенька шепнула мне, что нужна моя помощь – Николай попал в беду. Я незамедлительно согласился, и мы тут же отправились на его спасение.

К моему сожалению, Михаил Юрьевич, оказывается, обладает уникальным слухом. Так что он поехал с нами. Настенька осталась одна, мы с Савелием переживали за то, что картина может ранить душу молодой девушки.

Дорогой мы молчали. Михаил Юрьевич пытался вывести нас на беседу, но у него не вышло. Савелия попутчик раздражал, и он даже не скрывал этого. Но мне просто было не до его болтовни. Я погрузился в мысли о том, что мог натворить писатель и будет ли его арест для меня хорошим оправданием.

Когда мы доехали до места, Михаил Юрьевич первым спрыгнул с кареты и невероятно быстро скрылся. Словно его и не было. Савелий, кажется, и не заметил этого. Но так даже лучше. Его компания могла испортить нам все дело.

В участке я познакомился с околоточным надзирателем – Лаврентием Павловичем. Лицо его показалось мне знакомым, но я так и не вспомнил, где нам доводилось видеться. Принял он нас в рабочей квартире, откуда следил за порядком своего участка.

Лаврентий Павлович оказался человеком строгих порядков. Он не говорил нам деталей происшествия, но уже тогда я сердцем чувствовал, что случилось что-то ужасное. Когда он спросил меня, знаком ли мне Георгий Александрович, я понял, о чем идет речь. Я вынужденно обманул его, хоть и сгорал внутри со стыда. Сообщил, что знаком с ним и не раз мы проводили время за душевными разговорами. Еще выдумал, что Георгий Александрович любитель Чехова. Проверить он бы не смог, а мне такие сведения сыграли на руку. Тогда Лаврентий Павлович сообщил мне трагические новости, от которых возник ледяной ком внутри. Но я быстро взял себя в руки.

А еще, поддавшись моему обаянию, поделился со мной собственными мыслями касательно убийства. Околоточный не верил, что Николас мог убить человека. Как он мне сказал: «У него глаза не убийцы». Я с ним согласился и сказал, что тоже не верю, ибо хорошо знаю Николаса Райта. Простите мне мой очередной обман.

Несмотря на это, как я ни упрашивал его отпустить писателя, он мне отказывал, ссылаясь на распоряжение руководства. Зато разрешил поговорить с писателем и даже проводил к нему.

Глава 10

Петр Алексеевич постучал в тяжелую деревянную дверь с железным засовом. Никто не отозвался. Он постучал кулаком, затем повернулся спиной и дважды ударил каблуком. С той стороны прозвучал голос:

– Простите, не могу открыть – занят!

– Это я, Петр Алексеевич.

– Отлично, – ответил Николас. – Как видите, писать у меня нет никакой возможности.

Петр Алексеевич был уверен, что в этот момент писатель улыбнулся.

– Мне нужно с вами поговорить.

– В этом наши желания совпадают, но, увы, как сообщил Лаврентий Павлович, я заперт до тех пор, пока сыщики не поймают настоящего убийцу либо не докажут, что убийца я!

Околоточный цокнул. Такие ответы ему не нравились, зато Петр Алексеевич удостоверился, что писатель невиновен.

Повисла тишина. Редактор копошился в своей памяти, словно в записной книжке, надеясь среди сотни знакомых фамилий отыскать нужного человека. Того, кто способен вызволить человека из тюрьмы. Как назло, никто не приходил на ум.

Петр Алексеевич повернулся к Лавру и показал на дверь.

– Ваше благородие, только на пять минут, справиться о здравии парня да выяснить, как ему помочь.

Казалось бы, простая просьба, но Лавр заворчал, запыхтел, посмотрел сначала на редактора, затем на дверь, потом снова на редактора и опять на дверь.

Закон не позволял ему удерживать людей в комнате его рабочей квартиры. Обычно она служила для пьяниц, которых вино толкало на глупые подвиги. Тогда Лаврентий Павлович запирал их до утра, чтобы те проспались. За что не раз слышал в свой адрес проклятия и угрозы, сменяемые словами благодарности наутро.

Вот и сейчас он мог отпустить писателя. Но что, если тот виновен в убийстве? Тогда агенты сыскной полиции обязательно донесут на него начальнику полицейского управления. Хуже всего то, что разобраться в этом деле поручили унтер-офицеру Фролову, самому бестолковому из всех сыщиков. Даже в такой ситуации Фролов решил действовать со следующего дня. Ему, видите ли, нужно внимательно изучить все детали. Так что с устного разрешения Фролова Лаврентий Павлович задержал писателя до утра, когда его заберут на допрос и снимут камень с его плеч.

Петр Алексеевич мог только догадываться, о чем задумался околоточный, и в иной ситуации не стал бы отвлекать его. Но сейчас дело другое, так что редактор легонько коснулся плеча, отчего Лаврентий Павлович вздрогнул.

– Ну так как? – с осторожностью спросил Петр Алексеевич.

Околоточный ничего не ответил, а лишь вздохнул и подошел к двери.

Железным ключом он снял амбарный замок и отодвинул засов. Дверь доверил открыть редактору. Тот ухватил массивную ручку двумя руками и потянул на себя. С трудом, но она открылась.

Маленькую комнату наполнил свет.

Николас сидел на железной койке спиной к входу и пачкал мелом стену. И когда Петр Алексеевич вошел, он не обернулся, чтобы его поприветствовать.

– Пять минут, – сурово произнес Лавр и прикрыл дверь, оставив узкую линию света.

– Хорошо, – ответил Петр Алексеевич и помахал рукой.

Николас не обращал на него никакого внимания. Его испачканная мелом рука черкала на стене иероглифы, а сам он что-то бубнил под нос.

– Как же так, господин Райт, что же случилось?

Не отвлекаясь от своего занятия, Николас вкратце пересказал события дня. Закончив, он неожиданно для редактора обернулся.

– Как вы думаете, я мог бы убить человека?

Петр Алексеевич аж подпрыгнул от неожиданности. Лицо писателя казалось встревоженным, однако глаза горели огнем.

– Нет, что вы! Я верю в то, что вы невиновны! – Он сделал шаг навстречу. – Но не пойму, почему вы не сбежали?

– Почему я должен бежать, если не убивал человека, ведь именно побег вызвал бы подозрения, – удивился Николас. – К тому же я надеялся выступить свидетелем и помочь сыщикам с поимкой настоящего преступника.

– Это вы зря. Ясно же, что вы главный подозреваемый. И что теперь делать, не пойму.

– Ждать честного суда, – усмехнулся писатель.

– И сколько это займет времени?

– Если вы тревожитесь о книге, то я начну ее писать завтра. – Он указал на меловые заметки на стене. – Уже набрасываю план.

Петру Алексеевичу стало неловко оттого, что писатель метко попал в главную причину беспокойства.

– Нет, что вы, я передам издательству, что вы в беде, и, возможно, совместными усилиями нам удастся…

– Бросьте ваши фантазии, – сказав это, писатель махнул рукой. – Есть у меня просьба.

Николас посмотрел в маленькое окно, откуда в комнату все еще попадал свет. Из белого, дневного, он постепенно переходил в красный, вечерний, что значило скорое наступление ночи.

– Я слушаю, – сказал Петр Алексеевич.

– Попросите Савелия меня навестить сегодня вечером как можно скорее и передайте ему, чтобы прихватил мои писательские принадлежности.

– Принадлежности?

– Да, он поймет, и…

– Я вас обрадую, но Савелий приехал вместе со мной.

– Савелий? Он здесь? – Николас заерзал на койке, отчего та заскрипела.

– Да, но его не пустили…

Николас вскочил.

– Прошу, пусть он зайдет, мне нужно с ним переговорить. – Писатель пристально посмотрел на редактора. – Наедине.

– Сделаю, что смогу.

Петр Алексеевич поднялся, тяжело вздохнув, и подошел к двери. Трижды он постучал, дверь открылась, и показалось морщинистое лицо Лаврентия Павловича.

– Ваше благородие, разрешите врачу осмотреть писателя, что-то он выглядит худо. – В этот раз редактор не солгал, вид писателя, и правда, настораживал.

– Вечер уже, да и врачей у меня нет, так что завтра утром перед допросом его осмотрят.

– Савелий, – редактор указал на дверь, ведущую в кабинет околоточного, – тот человек, что пришел со мной, он врач. Буквально пару минут.

Околоточный почесал затылок.

– Не положено, – начал он, а потом задумался.

Что если главный подозреваемый болен? И без должного ухода не протянет до утра. Тогда Фролов всю вину повесит на него. Скажет, не выполнил должностного указания и испортил все расследование.

– Ладно, только пять минут.

Околоточный вышел и через мгновение вернулся, ведя под руку Савелия.

– Только из уважения к вам, – сказал Лавр, посмотрев редактору в глаза. Тот почтительно кивнул в ответ.

Тяжелая дверь отворилась и впустила двух посетителей. Первым вошел Савелий. Редактор остался в дверях.

– Наедине, – напомнил о своей просьбе писатель, и Петр Алексеевич скрылся за дверью.

Савелий молча подошел ближе и приложил ладонь ко лбу. Мокрый и горячий. Затем оттянул веко, открыв лопнувшие на белках сосуды. Следом взглянул на губы со следами ожогов по краям.

– Вы взялись за старое, Николай, а ведь вы обещали.

– Ничего не могу с собой поделать. – Николас вытянул дрожащие, испачканные мелом руки и поочередно коснулся носа. – Но я чувствую себя хорошо. Только мучит бессонница.

– Не обманывайте меня. – Савелий открыл писателю рот и, держа за челюсть, постарался поймать луч света. – Ваши щеки и горло обожжены. Вы зачастили со своей дурной привычкой. А ведь она сведет вас в могилу.

– Любая жизнь ведет нас в могилу.

– Не философствуйте. – Врач отошел и сложил руки на груди. – Прошлый раз мы едва вас спасли.

– Да, но сейчас другой случай, поэтому мне нужно, чтобы вы принесли мои принадлежности.

– Как вы себе это представляете? – спросил Савелий. – Вы собираетесь травить себя, когда за стенкой надзиратель? Не усугубит ли это ваше положение? Ведь вы могли совершить убийство в неадекватном состоянии. К тому же сразу легко понять, какой врач дал вам опиум.

– Вы не понимаете! – Николас подошел вплотную и заговорил тише. – Эта ночь может убить меня.

– Убить? – Савелий наморщил лоб. – Думаю, здесь вы в безопасности даже от самого себя.

– Но не от призраков прошлого.

– Снова ваши писательские бредни. Извините, но мне кажется, вам следует подумать не о прошлом, а о том, что окружает вас сейчас.

– Вы не понимаете. – Что-то кольнуло в области груди. Боль возникла и исчезла, но она была предвестником мучительного спазма, который подбирался все ближе и ждал ночи, чтобы разгуляться в полную силу. – Мне нужна ваша помощь.

– Помогите себе сами, – сказал Савелий. – Переждите ночь, и главное, дышите глубоко и спокойно. Ведь ваша проблема в вашей же голове.

– Дышать? – Николас расхохотался. – Вы превосходный друг, Савелий! В час вашей нужды я посоветую вам дышать.

Слова задели врача. Он молча развернулся и вышел.

Савелий ничего не сказал Петру Алексеевичу, так же молча прошел мимо Лавра и исчез за второй дверью.

– Что случилось? – мрачно спросил Лаврентий Павлович.

– Не знаю, – пожал плечами Петр Алексеевич.

И хотя он подслушал о проблемах писателя, но озвучивать их не стал. Боялся навредить его и без того трудному положению.

– Может, вы отпустите его под мою ответственность? – с надеждой спросил Петр Алексеевич.

– Вы человек хороший, умный, умеете расположить к себе. И признаюсь, я доверяю вам, так что не усердствуйте с этим, иначе изгадите все впечатление.

– Понял, но знаете, писатель должен получить от меня двести рублей авансу, а я слышал, в английских тюрьмах иногда отпускают за денежный залог…

– Не продолжайте, – оборвал его сладкую речь околоточный. – Последний раз предупреждаю.

– Простите, просто не знаю, как помочь другу…

– Будь это моя воля, отпустил бы грешника, – начал Лавр, – но завтра утром его повезут на допрос по решению агента сыскной полиции. Так что я хоть и представляю власть государя, но делаю это со связанными руками.

– Простите, ваше благородие, что позволил себе дурную мысль и заговорил о деньгах.

Они с удрученным видом пожали руки, и околоточный надзиратель проводил Петра Алексеевича до выхода.

Уже стоя на улице и вдыхая теплый влажный воздух, Петр Алексеевич подумал, что, и правда, чуть не совершил глупость, благо Лаврентий Павлович оказался человеком честным. Не то что он сам – несколько раз обманул государственного служащего, да еще и предложил взятку.

– Дурно на тебя влияет писатель, – строго сказал сам себе Петр Алексеевич. – Но бросать человека в беде нельзя.

Перед сном он обязательно что-нибудь придумает или вспомнит кого-нибудь из высших чинов. А пока следовало пройтись и проветрить мысли. Вот удивительно, подумал Петр Алексеевич, он сам решил прогуляться, а не ехать в кибитке. Чудеса.