Текст книги "Последнее фото"

Автор книги: Дмитрий Ковальски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Глава 29

Таких тяжелых дней Настя не помнила. Хотя судьба особо ее не баловала – хиленькая, бледная, самая младшая из шести сестер и трех братьев. Несмотря на это, с детства готовая к труду с улыбкой на лице. И все из ее рук выходило ладно.

К тому же нелегким оказался и переезд в Петербург. Постоянные поиски работы: служанка, прачка, нянечка. Но даже в те моменты душа ее не знала таких переживаний. Наступала ночь, она прикладывала голову к подушке и в тот же момент засыпала.

Последнюю ночь Настя не спала. А утром была сама не своя. Могла замереть во время уборки с мокрой тряпкой в руке и так простоять с четверть часа. Потом приходила в себя, бралась за новое дело и снова погружалась в мысли.

Настя боялась. Но не за себя. Как-то этому она не научилась. Зато за других людей переживала всем сердцем. И в этот раз волновалась сразу за четверых. Савелий из-за пропуска работы пусть и по уважительной причине получил выговор, к тому же ему пригрозили переводом в глухую деревню, коих полным полно по всей России. Петр Алексеевич, который по своей воле ввязался во всю эту чертовщину. Благо удача не отвернулась от него. Иначе судили бы его, как собираются судить писателя. Ах! О нем сердце болело сильнее всего. Настя знала Николаса недолго, но сквозь печальные глаза видела его душу, которая была не способна навредить живому существу. И уж тем более убить человека. В это Настя не поверила, даже если бы сам Николай ей в этом признался. Вот только по глупости он решил самостоятельно во всем разобраться и сделал только хуже. Сейчас он в дурном положении, ведь по его следу идет агент сыскной полиции на пару с Лаврентием Павловичем, за которого Настя тоже сильно переживает. Савелий рассказал ей о случившемся в квартире Петра Алексеевича. Хотя минутой спустя пожалел об этом.

Так что стоило Настеньке только избавиться от мыслей об одном человеке, как на нее накатывала волна переживаний за другого.

Поэтому ей ничего не оставалось, как навестить Петра Алексеевича, чтобы увидеть собственными глазами, что хотя бы с ним все в порядке.

Правда, пока девушка собралась, наступил вечер. Но от своей затеи она не отказалась. По пути она купила связку баранок для Петра Алексеевича. Насколько она помнила, тот любитель выпить чаю. А уж как тогда не макнуть в него баранку? Мысль повеселила девушку, и на душе стало чуточку светлее.

Она так спешила в гости к редактору, что, завернув за угол дома, влетела в молодого человека. Тот неловким движением руки задел связку, веревка порвалась, и все баранки оказались в луже.

– Простите меня, сударыня, – выпалил он и принялся их собирать.

– Что вы! – ответила Настя, – это мне стоит извиниться. Весь день сплю с открытыми глазами.

– Нет, мне следовало вас пропустить. – Мужчина держал на ладонях размокшие баранки и виновато улыбался.

Настя отметила про себя, что ему к лицу его ямочки.

– Знаете, – вдруг радостно сказал он, – баранки я вам не верну, но зато знаю, где рядом продается вкуснейшая пастила.

– Право, не стоит…

– Нет, я настаиваю. – Он рукой показал на противоположную улицу. – За тем домом лавка, а там уже и пастила. И ваш друг, который ждал баранки, поверьте, не расстроится.

Девушка колебалась, но опасности не чувствовала. Скорее, неудобство за то, что по своей неловкости втянула парня в такую ситуацию.

– Хорошо, – сдержанно ответила она, – только вместе с пастилой я хочу сообщить имя того, кто ее порекомендовал.

Парень шмыгнул носом и улыбнулся во весь рот. Ямочки действительно его красили.

– Федор, а вас?

– Анастасия.

– Прекрасное имя – Анастасия, есть в нем что-то царское, – мечтательно произнес Федор.

– Бросьте вы, – засмущалась Настя, – лучше покажите дорогу до лавки, а то, не ровен час, дождь пойдет.

– Только если вы позволите потом проводить вас, – сказав, он улыбнулся.

Конечно, тревога девушки никуда не делась. В ее голове все ее жили дурные мысли. Но вся эта ситуация немного отвлекла ее. Даже позабавила. К тому же Федор мило улыбался, да и вел себя прилично. Так что, немного подумав, больше для приличия, она согласилась, но ничего больше не обещала.

Проводит ее до квартиры редактора, и на этом все.

***

Петр Алексеевич сверлил взглядом оба письма. Еще днем он решил, что отдаст их писателю, но чем дольше они лежали на столе, тем больший интерес вызывали. Второе, конечно, не так сильно. Белый мятый конверт. Ни печати, ни герба, ни марки. Только адресат – Николас Райт. Даже улицу не написали. Видимо, очередное послание суеверного человека.

А вот второе – другое дело. Оно хранило в себе тайну куда большую, потому что могло раскрыть подозрительную личность Михаила Юрьевича.

Редактор настолько сильно погрузился в думки по поводу прошлого этого чудного человека, что подпрыгнул на стуле, когда в дверь с силой постучали.

Николас, решил редактор и, хрустя коленями, побежал открывать дверь.

– Бог ты мой, Настенька, – на выдохе произнес он, когда увидел намокшую от мелкого дождя девушку.

– Простите, – промолвила она, перешагнув порог, и тут же под ее стопой собралась маленькая лужа, – не могла найти себе места. Савелий весь день и всю ночь проведет в больнице, а одной невыносимо.

– Конечно-конечно, входите, рад вас видеть.

– Я вам пастилу принесла. – Она протянула мокрый сверток. – Яблочная.

– Моя любимая, – ответил Петр Алексеевич, хотя всякая пастила была его любимой.

Они сидели в комнате, пили чай и беседовали. Петр Алексеевич рассказал девушке, что утром видел Николая, приврал, что тот отлично выглядит и что у писателя есть план. Настя понемногу успокоилась. От горячего чая, а может, от приятных мыслей на щеках выступил румянец. Она все меньше думала о плохом и все больше смеялась. К ее удивлению, Петр Алексеевич оказался восхитительным собеседником. Казалось бы, он рассказывал простые истории, но из его уст они звучали забавно.

Они настолько осмелели, что принялись с легкостью обсуждать недавние смерти. Строили свои догадки по поводу убийцы, словно это была простая игра, а не их собственная жизнь. Но, когда Петр Алексеевич рассказал о письме, в котором, возможно, хранились сведения о предполагаемом убийце, глаза Насти загорелись любопытством.

– Что же, вам даже неинтересно открыть и прочитать его содержимое? – спросила она, вертя в руках конверт. – Все же это ответ от вашего издательства по вашему же запросу.

– Все так. – Он забрал конверт, положил на стол и накрыл пухлой ладошкой. – Кроме того, что запрос принадлежит писателю. А значит, и ответ предназначен ему.

– Верно, – согласилась Настя, но отступать не хотела. – А что, если Николай в беде, а содержимое письма его спасет? Если там, и вправду, важное сообщение, так не лучше ли открыть его и передать Лаврентию Павловичу?

Петр Алексеевич задумался. Девушка была права, а он это упустил из виду.

– Будь по-вашему, – ответил он и, не дожидаясь ответа девушки, схватил конверт и надорвал его. Оттуда осторожно достал телеграмму и развернул ее.

Настя наблюдала за всем, затаив дыхание. Она краем глаза заметила императорский герб, печатный заголовок и рукописный текст, доходящий до середины листа.

– Что там? – в нетерпении спросила она, видя, как по сообщению бегает глазами редактор.

– Ничего не пойму, нам достался телеграфист с ужасным почерком. Но, возможно – он поднес письмо поближе к масляной лампе, – мы знаем настоящее имя убийцы.

– Расскажете? – взволнованно спросила Настя.

– Конечно, только по дороге к околоточному надзирателю.

Глава 30

К вечеру Лаврентий Павлович стал чувствовать себя лучше.

Голова не кружилась, руки и ноги больше не походили на перину, да и одышка сильно не тревожила. Конечно, резкий подъем со стула все еще мог вызвать головокружение, но в целом жить было можно.

Хотя он все равно не был готов к внезапному появлению переполошенных Петра Алексеевича и Насти. Они говорили слишком быстро и много, отчего слова преображались в непонятный шум.

– Хватит, – оборвал их Лавр и показал ладонью на редактора. – Говорите только вы!

Настя с досадой вздохнула, но умолкла.

Петр Алексеевич вкратце поведал о своих поисках и просьбах писателя. Рассказал про Михаила Юрьевича. А в конце протянул телеграмму.

Надзиратель взял ее, достал из верхней задвижки очки, надел их со второй попытки – руки все еще тряслись и с трудом крепили очки на нос – и внимательно прочитал текст.

– Там дальше пишется про Михаила Юрьевича. – Петр Алексеевич прижал к лицу согнутый палец, как бы показывая нужный фрагмент.

Лаврентий Павлович сурово взглянул на него сквозь очки, отчего глаза увеличились в два раза. Редактор посыл уловил сразу и притих. Но палец от лица не убрал.

– Ничего не пойму…

– Ну как же! – воскликнул Петр Алексеевич и выхватил письмо. – Вот же написано. По вашему запросу касательно отставного штабс-ротмистра двенадцатого драгунского полка Михаила Юрьевича (без фамилии) – ничего не известно. Однако в данном полку в том же чине служил Юрий Михайлович с фамилией Фролов. Семь лет назад вышел в отставку. Дальнейшая судьба неизвестна. Но можете взять его биографию за основу сюжета.

Петр Алексеевич с торжествующим видом отложил письмо.

– Ну как?

Вот только ответа никакого не последовало, потому что в кабинет вихрем влетел городовой Макар и по-солдатски выпалил:

– Ваше благородие, взяли негодяя. Да не одного, а с подельником!

– Взяли? – удивился Лаврентий Павлович.

– С подельником… – прошептала Настя и подумала про Савелия. Неужели они были вместе и теперь оба арестованы?

– Именно так, ваше благородие! Выследили их укрытие и там же связали.

– Кто выследил?

Голова Лаврентия Павловича соображала туго. Особенно после невнятной телеграммы, из которой он узнал, что Фролов служил в двенадцатом драгунском полку.

– Ответственные жители города. Им бы награду какую за поимку убийц…

– Погоди ты, – отмахнулся Лавр и не спеша встал из-за стола. – Знаю я твоих ответственных жителей… Лучше дорогу показывай.

Глава 31

В то, что они с Кузьмой поймали агента сыскной полиции, Ермолай не поверил. Он повидал на своем пути немало аферистов и мошенников, так что прекрасно знал, как они поют в случае опасности. Он вытащил платки, тем самым позволив пленникам говорить.

Мужчина с ненастоящей бородой говорил с Ермолаем откровенно, отвечая на все его вопросы так, чтобы избавить от всяких сомнений. Но Ермолай остался при своем мнении. Тем более что скоро все равно явится околоточный надзиратель.

Тогда он проверил узлы, но рты закрывать не стал – вдруг, и правда, борзой, – взял оставленную Кузьмой фляжку и прилег на лежанку, которую устроил в своем укрытии агент сыска.

– Так вы на самом деле сыщик? – спросил Николас.

– Как и то, что вы писатель, – ответил Фролов.

– Неудачное сравнение, – ухмыльнулся Николас. – Зачем же вы устроили мне побег? Вы же могли распорядиться, чтобы меня отпустили.

– Тогда бы мой план не сработал. А так вы проявили себя как умный человек, к тому же теперь я знаю, что вы никого не убивали.

– Почему же?

– Настоящий убийца давно бы скрылся… А еще… – Он почесал красный подбородок о плечо. – Я надеялся, что вы своей пытливостью приведете меня к настоящему убийце.

– Увы, я не справился, – ответил Николас и почувствовал, как кольнуло в висках. Снова приступ.

– Нет, наоборот, вы избавили меня от неверных вариантов, так что спасибо.

– Не за что, – ответил Николас, и тут же дыхание свело.

Веревка с новой силой впилась в руки и ноги. А тело налилось свинцом. Голову наполнила тяжесть. Из-за этого шею окутал жар. На лбу выступил пот. Дыхание стало тяжелым.

– Что с вами? – обеспокоенно спросил Фролов.

– Думаю, наступил вечер, – хрипя, ответил Николас.

– Что это значит? Вы сейчас обратитесь в упыря?

– Нет, – голос писателя звучал слабо, – пожаловали ошибки прошлого, чтобы испить мою кровь.

Вроде бы в кармане пиджака хранился опиум. Хотя нет. Это был другой пиджак.

– О чем вы говорите?

– Когда-то, – собравшись с силами, продолжил Николас, – по моей глупости погибла девушка…

Сердце сжали тиски. Из темного угла повеяло холодом. Тени зашептали имя писателя. Она наблюдала сквозь пулевое отверстие в лице.

– С чего вы взяли? Вы убили эту девушку?!

– Нет! – неожиданно для самого себя выкрикнул писатель. – Я желал ее спасти, но был слишком молод.

– Тогда вашей вины в ее гибели нет, – строго ответил Фролов.

– Но я мог! Если бы тогда я не был так слеп, – последнее слово он прохрипел, будто его душили.

– Возьмите себя в руки!

– Легко сказать…

– Хорошо, дышите глубоко!

– Ха, вы знакомы с Савелием? – постарался пошутить Николас.

– Дышите! Повторяйте за мной. Вдох! – Фролов втянул носом воздух. – Выдох. – Выдохнул ртом.

– Вдох, – повторил писатель, – выдох.

Они дышали, но писателю легче не становилось.

– Как вы? – спросил Фролов.

– Ни жив ни мертв.

Возможно, боль в этот раз оказалась не такой сильной из-за дыхания. А может, он просто к ней привык.

– Мертвым вы вряд ли кому-то поможете…

Его перебил грохот, с которым в подвал вбежал Кузьма.

– Ваше благородие, простите, – он подскочил к Ермолаю и пнул того по ногам. – Вставай!

Тот, не понимая, как уснул, поднялся и огляделся.

– Что происходит? – спросил Ермолай, сморщив свое круглое лицо.

– Борзого взяли, – ответил Кузьма.

Из темноты вышел Макар, следом показался Лаврентий Павлович, за ним Петр Алексеевич и Настя, которая тут же бросилась к писателю.

– Как вы? Вы в порядке? Вас трясет! Вас били?

– Наконец-то, – сказал Фролов. – А вы, Лаврентий Павлович, не спешили.

Лавр оценивающе окинул взглядом присутствующих.

– Что вы такое затеяли, Юрий Михайлович?

– Эксперимент, который удался, – ответил тот с улыбкой, – ну же, развяжите меня!

Глава 32

Поздней ночью в квартире околоточного надзирателя собралась группа людей, никак не связанных между собой, но все же увязших в одном и том же происшествии.

Кузьму с Ермолаем по распоряжению Фролова отпустили. Действовали они сугубо из нравственных соображений, решил сыщик, стало быть, нужно наградить и отпустить.

Вот только награда вышла скромной – каждому по рублю из личных средств Юрия Михайловича. Кузьма постарался изобразить на лице подобие благодарности, но только слепой не видел разочарования в его глазах. Уходя, он шепнул Насте, что если та проболтается об их совместном прошлом, то пожалеет. Девушка в ответ фыркнула и отвернулась. Круглолицый принял этот жест за согласие.

Петр Алексеевич не скрывал радости оттого, что писатель оказался ни в чем не виноват. Он кружил вокруг него, приятельски подбадривая и хлопая по плечу. Правда, редактор не знал, что каждый хлопок отдает глухой болью в воспаленной голове.

Без бороды и в строгом мундире Юрий Михайлович выглядел иначе. Он аккуратно зачесал редкие волосы назад, убрал с лица остатки клея и бороды и надел портупею с императорской саблей. Даже взгляд и тот изменился. Будучи Михаилом Юрьевичем, он смахивал на дурачка. Теперь же рядом с ним отчетливо ощущалась сила закона Российской империи.

– Почему же вы просто поменяли местами имя и отчество? Вас могли раскрыть! – спросил его Петр Алексеевич, воспользовавшись удачным моментом.

– Как-то я забыл имя, которое придумал для одного дела, и чуть было не поплатился за это жизнью, с тех пор с именем не мудрю. Но хочу похвалить, ловко вы придумали с издательством.

Петр Алексеевич засмущался.

– Идея господина Райта. К тому же в издательстве с трепетом относятся к истории и военным хроникам, так что ответили быстро.

Больше всех сыщику удивился Макар. Он десятки раз видел его и в ателье, и на Думской улице, но ни разу не заподозрил в нем агента. Даже не обратил никакого внимания. Хотя тот вел себя весьма подозрительно.

Юрий Михайлович попросил разрешения остаться с писателем наедине, и никто возражать не стал. Даже Лаврентий Павлович поднялся из-за стола.

– Вы-то останьтесь, – скомандовал Фролов.

– Понял, – ответил Лавр и устало плюхнулся на стул.

Остальные, включая городового, вышли. Его отправили наблюдать за Думской улицей, чтобы в случае подозрительных действий обязательно доложить надзирателю.

Оставшись втроем, Юрий Михайлович вновь преобразился. Лицо стало жестким, черты заострились, а глаза сузились.

– Так, господа, – начал он требовательным голосом, – финал истории близок, только в ней еще остались темные пятна, и вы, господин Райт, мне с ними поможете.

Николас схватился за голову. Ему казалось, что в голове что-то лопается, словно разрываются сосуды, переносящие кровь.

– Постараюсь, только мне нездоровится…

– Бросьте это, – скомандовал Фролов. – Пять минут вас не убьют, после чего вы вернетесь в свое опиумное царство и забудете обо всем случившемся.

Слова задели писателя, но виду он не подал.

– Хорошо, спрашивайте.

И Фролов начал свой допрос, который продлился куда дольше пяти минут. Спрашивал он прямо, не церемонясь и не переживая за чувства других людей. Писатель также прямо отвечал. Рассказал обо всем, что знал и до чего успел дойти. Даже объяснил принцип появления призрака на фотокарточке.

До этого момента Лавр молчал, но тут вмешался.

– А скажите, может ли произойти так, что рисунок появляется не сразу?

– Что вы имеете в виду? – тут же спросил Фролов и впился в него глазами. – Говорите, и будет лучше, если вы все честно расскажете, вы последним были на сеансе у Мастера. Так значит, он вам и карточку сделал?!

Откуда сыщик узнал про снимок, Лавр не понял. Но решил отвечать честно. Избегая подробностей, он рассказал, как прошел сеанс. После из верхней полки достал черный пергамент и протянул сыщику.

Тот его развернул, изучил и передал писателю. Николас взглянул на снимок и в тот же миг отвернулся. Ему показалось, что мутное пятно, которое Лавр принял за своего нерожденного ребенка, тянет к нему свои руки-щупальца.

– Два вопроса, – подытожил Фролов. – Откуда они узнали о вашем прошлом и как сделали так, чтобы на ваших глазах явился призрак?

– Возможно, – прохрипел Николас, вернув карточку, – они покрыли бумагу фотоэлементом в полной темноте и завернули в черный пергамент, а когда вы его развернули, свет заставил раствор потемнеть.

– Звучит слишком невероятно, – пробубнил Лавр, но Николас его услышал.

– Зато верить, что на снимке действительно призрак, куда как проще! – выпалил он и закрыл рукой правый глаз. Его собственные слова десятками эхо взорвались в голове, причиняя жуткую боль.

– Держите себя в руках, – строго сказал Фролов и продолжил допрос.

Дальше он узнал и про истерику Мастера, которую застал Николас. И про то, что Лаврентий Павлович предпочел личную жизнь государственным делам.

– Но я на вас не сержусь, все-таки я сомневаюсь, что вы бы говорили с настоящим духом Георгия Александровича, – задумчиво произнес Юрий Михайлович, по привычке почесывая подбородок. – Но теперь я вижу, насколько расчетлива эта банда аферистов, раз они заранее знали, что вы выберете ребенка.

Когда писатель закончил свой непродолжительный рассказ, Фролов воскликнул:

– Вы только подтвердили мои догадки!

Довольный собой, он стал расхаживать взад-вперед по кабинету Лавра.

– Дело обстояло так: банда аферистов нашла какого-то безымянного актеришку. Силой или монетой заставили его прикинуться фотографом-медиумом, а когда он решил завязать, испугавшись убийства Георгия Александровича, они задушили его и обвинили писателя. Ведь он и так был под подозрением.

– Тогда их следует арестовать! – воскликнул Лаврентий Павлович.

– Следует. Но у нас нет никаких доказательств, и они об этом знают.

– Тогда что вы собираетесь делать?

– Есть одна мыслишка, как заставить их показать истинное лицо, но мне нужна ваша помощь, господин Райт.

– Теперь, когда вы знаете преступника, я надеялся, что вы обойдетесь без меня. Тем более я оказался совершенно бесполезным.

– Вам даже ничего не нужно делать. Достаточно того, что с ваших слов в завтрашних газетах мы развенчаем суеверный страх вокруг личины Мастера. Открыто назовем его аферистом и растопчем его репутацию.

– Люди не поверят… – равнодушно ответил Николас.

– Вот тогда вы повторите свой фокус, который продемонстрировали своим друзьям.

– Хорошо. – Проще было согласиться. Но в эту затею писатель не верил.

Ему очень хотелось вернуться в свою комнату и забыться до утра. А там уже он что-нибудь обязательно придумает. Только сначала следует заглянуть к редактору и забрать свой пиджак.

Глава 33

На обратном пути Настя, позабыв о былой скромности, говорила без умолку. Радость оттого, что все благополучно закончилось, распирала девушку. Ей хотелось прыгать и кричать. Но она ограничилась лишь звонким смехом да забавными танцами. Петр Алексеевич всячески поддерживал девичий настрой.

– Закатим пир по такому поводу!

– Верно говорите! Я вареников налеплю с картошкой, с грибами… Николай, вы любите вареники? – спросила Настя.

Но писатель их радости не разделял. Ему хотелось бы с той же легкостью шагать по Петербургу. Шутить и смеяться, но прошлое научило его, что именно с таких моментов начинается все самое плохое. Так что Николас шел напряженный, стараясь не обращать внимания на внутреннюю боль, похожую на то, что его внутренности сминают, как испорченную чернилами бумагу. А потом сжигают от пламени свечи.

– Конечно, он любит вареники, – ответил за него Петр Алексеевич, – особенно слепленные такими нежными руками…

– Скажете тоже, – засмущалась Настя, – обычные руки. А еще я куплю ту яблочную пастилу, которую вчера принесла Петру Алексеевичу.

Петр Алексеевич одобрительно закивал.

– Обязательно надо брать, очень вкусная пастила!

– Мне самой понравилась, Федор подсказал мне отличную лавку. Там, кстати, и сливовая есть, и грушевая… Вы, кстати, любите пастилу, Николай?

Случайно брошенное Настей имя кольнуло писательский слух.

– Как вы сказали?

– Пастилу… яблочную… любите? – неуверенно повторила Настя.

– Нет, до этого. Кто вам подсказал это место?

– Федор… Мы с ним встретились случайно… – Настя хихикнула. – Забавная вышла история. Шла я, значит, к Петру Алексеевичу с баранками…

– Погодите! – грубо перебил ее Николас.

Компания остановилась. На лужах начали появляться слабые разводы от мелких капель дождя.

– Что за Федор?!

– Парень. – Настя решила, будто писатель ее приревновал. Ей понравилось, так что она решила немного подлить масла в это пламя чувств. – Молодой, весьма симпатичный, с милыми ямочками на щеках…

– С ямочками? – Было заметно, как Николас задрожал. – И что вы ему сказали?!

– Ничего, – ответив, она махнула рукой. – Он только проводил меня до квартиры Петра Алексеевича, и больше я его не видела.

– Если все так, как вы рассказали, то у нас проблемы!

– Почему же?! – удивилась девушка.

– Возможно, я ошибаюсь, поэтому не буду говорить ничего заранее.

Но Николас не ошибся.

Когда они вошли в квартиру Петра Алексеевича, то сразу заметили, что она опустела. Словно никто в ней не жил. Пропали практически все вещи. Самодельная лампа Николаса вместе с камерой-обскурой, все книги, взятые из библиотеки. Даже некоторые вещи, в том числе пиджак.

Петр Алексеевич первым делом бросился на пол и поднял половицу у дальней стены. Там он устроил временный тайник, куда прятал свои сбережения и письма. И, к его счастью, они уцелели.

– Какой же черт вас дернул, Настя, шарахаться по городу? – прорычал сквозь зубы Николас.

– Но я же не знала.

– Вы… должны… сидеть… дома!

– Почему это она должна сидеть дома? Она, между прочим, беспокоилась о вас! – вступился за девушку Петр Алексеевич. – Хотя, на мой взгляд, лучше бы беспокоилась о другом человеке.

– Вот именно! – выкрикнул писатель. Он плохо ладил с эмоциями в таком состоянии. – Что вы ко мне прицепились?! Савелий – отличный парень и давно влюблен в вас!

На глазах девушки появились слезы. Она отвернулась, чтобы их смахнуть.

– Ну, хватит, Николай, понимаю, что вы расстроены. Столько пережили, теперь еще и пропали все ваши записи. Конечно, без них сложно будет писать, но я вам помогу.

– Писать?! – удивился Николас. – Вы в самом деле сейчас сводите все к тому, что я расстроен, что не смогу написать главу?! Или книгу?! Да пусть она сгорит в огне вместе с вашим издательством! Меня чуть было не повесили, а вы про главу…

Пропажа устройства, несомненно, беспокоила писателя, но не так сильно, как пропажа пиджака, в кармане которого хранился флакон.

– Я не позволю так говорить…

– И что вы мне сделаете? Откажете печатать рукопись? Я не друг вам, Петр Алексеевич, потому могу говорить честно. Вы здесь возитесь со мною не потому, что сопереживаете моему положению, а потому, что погрязли в серой жизни редактора, окруженной паршивой литературой. И в жизни этой вы одиноки.

– Неправда… – ответил слабым голосом редактор. От переживаний его губы высохли и слипались.

– Да какая уже разница… – Николас махнул на них рукой и вышел из квартиры.

Петр Алексеевич обнял девушку, и та разрыдалась, уткнувшись в мягкое плечо.

– Он не со зла. – Петр Алексеевич по-отечески гладил Настю по голове. – Просто выдались тяжелые дни.

– Он и вас обидел, – сквозь слезы сказала Настя.

– В чем-то Николас прав, я действительно окружен плохой литературой. Наверное, оттого и полюбил сладкое. Чтобы хоть как-то избавиться от дурного послевкусия, – сказал редактор и улыбнулся.

Девушка понемногу успокоилась.

– И вправду, бывает так плохо?

– Еще как, один идиот прислал мне рукопись, в которой в двух предложениях написал, как он единолично спас нашу империю от нашествия французов. И обещал написать подробнее, если я вышлю ему аванс. Хотя бы рублей пять.

– По крайней мере, вам не пришлось много читать, – хихикнула Настя.

– И то верно. – Петр Алексеевич взял девушку за плечи и посмотрел на нее.

Большими пальцами он вытер слезы под глазами и улыбнулся.

– Ну вот, гораздо лучше. Вам так идет улыбка!

– Спасибо вам, и я рада, что жизнь нас познакомила.

– Я тоже.