Текст книги "Тверской баскак. Том Шестой (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Фарс оценивает мой намек правильно и начинает говорить по делу:

– Мой господин и твой старый друг, Турслан Хаши, также передает тебе свои наилучшие пожелания!

Я давно ничего не слышал о Турслане и знаю лишь, что с приходом к власти Берке ему пришлось бежать из Сарая. Поэтому сейчас с интересом воспринимаю новость.

– И где же ныне благородный Турслан-Хаши нашел пристанище? Все ли у него в порядке?

В двух словах, не сильно распространяясь, хорезмиец рассказал мне о том, что Турслан сильно поднялся за время правления Боракчин-хатун, а как известно, чем выше взлетаешь, тем больнее падать. Рассчитывать на милость нового хана ему не приходилось, и потому Турслан бежал из Сарая, не дожидаясь прихода Берке. Ему повезло больше, чем бывшей ханше, и он благополучно добрался до Ирана. При дворе ильхана Хулагу его приняли благосклонно и даже дали доходное место, но вот беда, Хулагу нынче сильно хворает и над головой Турслана вновь начали сгущаться тучи.

– Ты же понимаешь, Фрязин, – закончил свой рассказ хорезмиец, – если Хулагу умрет, то очень важно уже сейчас знать, кто из наследников займет трон? Турслан-Хаши не может позволить себе ошибиться во второй раз!

Понимающе улыбнувшись, пожимаю плечами.

– Я полностью согласен с тобой, мой дорогой друг, вот только чем же я могу помочь уважаемому нойону?

Я прекрасно понимаю чего хочет от меня Турслан, и помочь ему мне совсем не трудно. Историю династии Хулагуидов, как и историю Ирана, я знаю лишь в общих чертах, но и этого достаточно, чтобы с уверенностью назвать имя того, кто наследует трон после смерти Хулагу. Я могу это сделать прямо сейчас, но вопрос, хочу ли⁈ Как говорится, дружба дружбой, а табачок врозь! Прося меня об услуге, Турслан наверняка подумал о том, что может дать мне взамен, и, прежде чем пойти ему навстречу, я хочу знать, насколько ценной будет его помощь. Теперь, когда Турслан уже не важная шишка в иерархии Золотой Орды, я пока не вижу, какую реальную пользу он может мне принести.

Учить торговаться Фарса-аль-Хорезми не надо, это искусство у него в крови. Он с первого же слова почувствовал, о чем я, и расплылся в ответной улыбке.

– Не прибедняйся, многоуважаемый Фрязин, весь мир знает о твоих уникальных способностях и талантах. Из бедного странствующего монаха ты поднялся до таких высот, что сейчас в твоих руках судьбы царств и народов!

С усмешкой машу на гостя рукой.

– Полноте, Фарс, какие высоты! Прошу тебя, не трать на меня свое красноречие, лесть не тот ключ, что открывает мою душу!

Я говорю на фарси, и закон общения на этом языке вынуждает меня быть многоречивым и патетичным.

Хорезмиец воспринимает это как должное и в сладкоречивости готов дать мне сто очков вперед.

– Ты, как и положено великим, скромен, многоуважаемый Фрязин, но слова твои источник мудрости. Я не буду рассыпаться зернами лести, а скажу тебе прямо… Так, как велел передать многомудрый Турслан Хаши. За твою услугу он ответит услугой! Когда ты ни попросил и о чем бы ты не попросил!

Слова хорезмийца о любой ответной услуге неожиданно наводят меня на мысль, что это как раз то, чего мне не хватает в будущем раскладе Золотоордынской партии. Усадить малолетнего хана на трон можно, но вот удержать его на взятой высоте будет ох как непросто! Тут Боракчин была права, для удержания трона одной силы будет маловато, необходимо еще и признание. В первую очередь признание авторитетами монгольского мира преимущественного права моего ставленника перед другими претендентами.

«Допустим, Хубилая в далеком Каракоруме можно будет подкупить вассальной присягой и признанием его власти. – Быстро прикидываю про себя. – Только вот Хубилай далеко, пока туда-сюда пройдет год, а может и два, за это время много воды утечет. А вот если право моего ставленника признает ильхан Ирана, то это уже другое дело. Боракчин устами своего сына пообещает ему отдать Азербайджан, за который он уже четыре года сражается с Берке. После такого подарка ильхан непременно поддержит ее сыночка – Туда-Мунке!»

Комбинация еще раскручивается в моей голове, но мне уже понятно, что для ее реализации мне нужен верный человек при дворе ильхана. Кто-то же должен будет донести мои предложения до его ушей.

«Так вот же он, – смотрю на Фарс-аль-Хорезми и вижу нойона Турслана Хаши, – сам идет ко мне в руки!»

Пока эти мысли роятся в моей голове, я храню на лице бесстрастное выражение, а вот мой собеседник, явно, нервничает. Фарс и раньше не отличался выдержкой, а сейчас так прямо весь издергался.

– Ты пойми, Фрязин, у Хулагу только от основной жены Докуз-хатун пять сыновей, да еще с десяток наберется от прочих, не считая наложниц. Хулагу выбрал наследником старшего сына, но Абака-хан слишком мягок, не интересуется государственными делами, а что самое печальное, его не уважают в войске. Что, если он не удержится на троне⁈ Можно ли с уверенностью ставить на него или, может быть, лучше на Юшумута? А может, Тарагай?

Мой гость с потаенной заискивостью смотрит мне прямо в глаза, и я понимаю, что Фарс тоже очень боится возможной осечки. Там, на Востоке, если уж начинают зачистку родни, то режут всех без разбора, руководствуясь лишь одним принципом: «Кто был не с нами, тот против нас!»

«Турслан мне еще пригодится! – Решаю я однозначно. – Жаль только, что гарантией служит всего лишь слово хорезмийца. Если припрет, то потом Турслан легко отопрется, но будем надеяться, что монгол сдержит слово. Раньше, во всяком случае, он словом своим не бросался!»

Молчание затягивается, и мой гость делает еще одну попытку.

– Ты не сомневайся, Фрязин, Турслан Хаши слову своему верен. Да, ты это и сам знаешь!

Соглашающе киваю головой.

– Конечно, мой дорогой друг! Знаю и ни минуты не сомневаюсь в слове уважаемого Турслана Хаши. Раз он сказал, что выполнит любую мою просьбу, то так оно и будет!

Фарс успевает быстро поддакнуть, и я продолжаю:

– Будущее трона ильханов видится мне ясно. Проблем с наследованием не будет, и через полтора года в феврале месяце Абака-хан оденет себе на голову корону ильхана.

Я замолкаю, и хорезмиец немного разочарованно выдыхает.

– Вот так вот просто! Ни разбрасывания костей, ни гадания, ни жертвенных животных…!

С усмешкой поднимаю на него насмешливый взгляд.

– Из уважения к тебе, мой дорогой друг, я мог бы исполнить что-нибудь из перечисленного, но, к сожалению, у меня совсем нет времени! Тебе придется просто поверить мне на слово и передать его Турслану Хаши. Дальше уж ваше дело на кого ставить, но когда мое предсказание сбудется, я буду считать свою часть договора выполненной.

Мой жесткий уверенный тон подействовал на хорезмийца, и он тут же начал рассыпаться в извинениях.

– Ну что ты, Фрязин! Я ничуть не сомневаюсь в тебе и твоем даре! Ты много раз доказывал, что никогда не ошибаешься. – Прижав руки к груди, он поднялся. – Ты дал моему господину то, что он просил, и он никогда не забудет о твоей услуге. Сейчас же я хочу откланяться и немедленно тронуться в путь. Впереди у меня дальняя дорога, а времени осталось не так много!

Даю ему дойти до порога и останавливаю у самого полога шатра.

– Еще одно, мой дорогой друг!

Фарс замирает у входа и поворачивается ко мне с напряженно-вопросительным выражением лица: «Что-то не так⁈»

С улыбкой встречаю настороженный взгляд.

– Передай Турслану, что в год смерти Хулагу вновь начнется война с улусом Джучи. Темник Ногай с войском вторгнется в южный Ширван в середине лета.

По вспыхнувшему в глазах хорезмийца алчному блеску вижу, что он понимает, насколько важной информацией я только что поделился и какие дивиденды она может принести его господину.

Дав ему переварить услышанное, продолжаю:

– Считай это моим подарком Турслану! Хочу, чтобы у него все было хорошо и он занял самый высокий пост у трона нового ильхана Абаги!

Часть 1
Глава 12

Конец августа 1263 года

Поднимая сноп брызг, десяток всадников пересек брод и на полном скаку взлетел на вершину холма. Прищурившись на солнце, слежу за ними и терпеливо дожидаюсь, пока от них приходит сигнал – все спокойно, переправляйтесь!

Калида трогается первым, и я, ткнув кобылу пятками, пристраиваюсь ему в «кильватер». Лошадь послушно идет в воду вслед за мерином Калиды, и наш небольшой караван неспешно переправляется на восточный берег реки Сож.

Рядом со мной трусит рысцой конек Куранбасы, и тот, не переставая, бубнит:

– Вот зря ты это затеял, господин консул! Меня не слушаешь, так Иргиль свою послушай! Не надо самому ехать, я все и так тебе расскажу! Там и смотреть-то не на что, так…

Отключаюсь и воспринимаю голос половца, как белый шум. В таком духе он гундосит с того момента, как мы тронулись из лагеря, и я все еще терпеливо сношу его нытье. Потому как, во-первых, он не так уж и неправ, и с Иргиль действительно дошло чуть ли не до ссоры, а во-вторых, Куранбаса – награжденный мною герой и мне не хочется портить ему праздничный настрой.

Он приехал в лагерь два дня назад прямо с верховьев Днестра, где теперь находится главный невольничий рынок северного Причерноморья. С окончанием Западного похода туда пришлось перебраться из Луцка, потому как оставаться на территории подконтрольной Даниилу Галицкому стало невыносимо. Князь явно спутал наше предприятие с дойной коровой и насел по беспределу. Его тиуны тянули деньги по любому поводу и без оного, и в конце концов Куранбаса не выдержал. Договорившись с тысячником Бурундая Бельбеем, он перенес свою ставку в верховья Днестра, в местечко, которое заплывающие сюда генуэзцы называли Тегеначчо, а ордынцы и местные просто Тигина. Здесь дело сразу пошло в гору, потому как сам Бурундай взял Куранбасу под свое покровительство. Старый вояка отлично понимал, что наличие своего рынка, где войско может обменять захваченную добычу на полноценное серебро, так же важно для независимости его власти, как и само непобедимое войско. До появления Куранбасы полон нужно было гнать на рынки с устойчивым спросом на рабов, а ближайшие места, где таковой имелся, находились далековато. Устоявшийся рынок сложился либо на Волге, в Сарай-Берке или Булгаре, либо в Крыму или Болгарии, а это кроме убытков означало еще и то, что оттуда всегда могли влиять на политику Бурундая, а он этого терпеть не мог.

Спрос, как известно, рождает предложение, и степные батыры с утроенной энергией взялись за ограбление соседних стран. Рейды малых орд начали регулярно опустошать Валахию и Румынию, грабить на Волыни и громить Польские и Венгерские пограничные княжества. Оттуда они гнали полон на рынок Тигины, где Куранбаса долгое время оставался единственным покупателем. Скупая измученных и обездоленных людей, он по возможности их подлечивал, подкармливал, а затем отправлял караванами на север Черниговского княжества, где я заселял пустующие земли от Мозыря до Новгород-Северска.

В общем, благодаря стараниям Куранбасы с юго-западной степи теперь, кроме страшной угрозы, шел и постоянный приток людей так необходимых на разгромленных южнорусских землях. За сие усердие я встретил его как героя. Перед выстроенным корпусом наградил именным оружием, чистокровным жеребцом и тысячью тверских рублей серебром. Созвал на пир всех офицеров корпуса и именитых людей, что были на тот момент в лагере.

Праздник удался на славу, а заодно я совместил приятное с полезным. Черниговский князь и посланник Ростислава Смоленского все еще торчали в лагере, надеясь разрешить вопрос с Мозырем. Оба уже начали терять терпение, и пир послужил прекрасным поводом возобновить диалог. После застолья я переговорил с Романом Михайловичем Черниговским. Поначалу разговор не заладился. Князь настаивал на том, что Мозырь должен отойти ему по праву наследования и мне, как консулу Союза, следовало бы придерживаться законов, а не творить беспредел. Я же после того как ввернул, что свои права надо бы отстаивать с мечом в руке, а не выжидать, чем чужая драка закончится, намекнул, что он может получить отличную компенсацию за Мозырь, ежели поддержит меня в одном деле. На его вопрос, о чем речь, я лишь напомнил ему о городище Остер, что на самой границе Черниговского и Киевского княжеств. Этот городок принадлежал когда-то Чернигову, но Александр Ярославич забрал его под себя.

Роман Михайлович Старый калач тертый и, почуяв выгоду, сразу же сменил свое мнение строго на противоположное. Остер для него был куда предпочтительнее, и он тут же уверил меня, что на него можно рассчитывать.

Практически такой же разговор получился у меня и с посланником Ростислава Смоленского, только вместо Остера я посулил Смоленскому князю вернуть ему его же городок Могилев, недавно занятый литовцами. Посол нашел размен приемлемым и пообещал вернуться с решением князя.

Единственный вопрос, который пока не решился – это Киев. Представитель киевского боярства Кучум с первого же знакомства не внушил мне доверия. Слишком уж ушлый и вертлявый! К тому же за ним не просматривалось лучших людей киевских, да и серьезных мотивов идти против своего князя я тоже у него не нашел. Доверять такому человеку как-то рука не поднималась, и потому я решил подождать приезда гостей посолидней.

Вчера как раз прибыл тот, кого я ждал. Киевский боярин Ярим Истомич был мне давно известен тем, что у него к князю Александру имелся свой счет. Тот его и с поста тысячника подвинул и в порубе держал будто татя лесного. Несмотря на нелюбовь княжью, как мне донесли, боярин своего авторитета в городе не растерял, но сидел тихо и не высовывался.

«Такому человеку есть что приобрести в случае перехода Киева под мою руку, а значит, разговор с ним будет более предметным». – Так я решил для себя и позвал его собой в поездку, дабы не откладывать дело в долгий ящик.

Поездка наметилась невзначай. После хвастовства Куранбасы о том, сколько полона он выкупил и сколько отправил на север, я вдруг вспомнил, что сейчас мы как раз стоим недалеко от полосы моих выморочных земель и лучшего случая посетить их вряд ли представится.

Эта часть границы была в ведении корпуса Хансена, и где-то здесь на реке Терюха он должен был поставить острог, вокруг которого следовало селить выкупленных крестьян. Прикинув расстояние и наличие свободного времени, я решил, а почему бы и не съездить, да не взглянуть, каковы там дела на земле, а не на бумаге.

Ближайший острог Любеч был в трех днях пути, и, не затягивая в долгий ящик, мы выехали на следующий день с рассветом. Калида, конечно же, возражал, Иргиль разозлилась настолько, что вообще перестала со мной разговаривать, но я все-таки настоял на своем. В карете ясное дело по степи далеко не уедешь, поэтому пришлось взобраться в седло.

Сразу признаюсь, Иргиль была права, и первый день дался мне нелегко. Кобыла у меня хоть и смирная, но едва зажившие раны сразу же дали о себе знать. Тело заныло, внутри что-то закололо, в общем еле дотянул до вечера. С утра думал не встану, но, к моей радости, получилось наоборот: организм попритерся, и мне стало немного легче.

Сейчас до острога осталось совсем чуть-чуть, по словам проводника Тимохи, до вечера доберемся. Это может значить все что угодно: и три часа пути, и пять, и черт его знает сколько!

Так долго терпеть нытье Куранбасы в мои планы не входило, и, дабы не обижать друга, нахожу ему дело.

– Давай-ка съезди к дозору, – тыкаю камчой в группу всадников на вершине, – глянь, не видать там уже острог-то⁈

Куранбаса недовольно хмурится, явно, собираясь возразить, но я останавливаю его жестким взглядом.

– Давай, давай, не спорь!

Тот, хлестнув коня, пустил его в галоп, а я наоборот притормозил ровно настолько, чтобы едущий позади киевский боярин поравнялся со мной.

– Жарковато нынче! Да, Ярим Истомич⁈ – Начал я для затравки, и киевлянин поддержал, утирая со лба пот.

– Это точно, солнышко жарит будь здоров!

Наши лошади идут рядом, и я молча поглядываю на боярина, давая понять, что жду от него ответа.

Вчера, на вечернем привале, после того как поели, я вывел его на разговор. Напомнив о том, что род его древний, корнями аж к Рюрику уходит, я посетовал на то, что не по чину и старине относятся ныне к нему в Киеве.

Ярим Истомич с тем согласился, но на мой вопрос, хотел бы он это порядок изменить, отшутился и прямого ответа не дал. Я давить не стал, понимая, что боярин осознает не только ответственность своего решения, но и то, куда может завести нечаянно оброненное слово.

Дальше уже разговор пошел ни о чем, но напоследок я жестко посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

– Ты, Ярим Истомич, все-таки, не затягивай с ответом. Нет так нет, я неволить не буду! Доброхотов в Киеве у меня хватает.

Поэтому сейчас боярин понимает, чего от него ждут, и на очередной мой взгляд начинает:

– Я на судьбу свою не ропщу, консул! Ежели не по силам станет, то испрошу у Ярославича разрешение и отъеду на Черниговщину или к Даниилу Романовичу. Будет не просто насиженное гнездо бросать, но на измену я не готов! – Он хмуро встретил мой взгляд. – Князь хоть и согнал меня с поста тысяцкого, но я свою клятву защищать народ киевский помню и своей рукой на город войну и разорение не приведу.

«Что ж, достойно!» – Мысленно поаплодировав боярину, решаю зайти с другой стороны.

Не зная достаточно хорошо этого человека, я подготовился ко всем сценариям. Ежели бы он захотел отомстить князю и о месте своем печалился, я бы ему просто предложил помощь, ну а уж коли он честным гражданином и подданным оказался, то и к этому я тоже готов.

Наигранно изображаю легкое удивление.

– Слышу слова мужа праведного, вот только о какой измене и войне ты толкуешь, не пойму!

Брови боярина изумленно поползли вверх, мол, неужто не так понял я тебя, тверичанин⁈

Секундное замешательство, и он уже было открыл рот, но я опережаю.

– Я ведь потому и позвал тебя, Ярим Истомич, что хочу большой беды избежать! Народ киевский только-только обжился, домишками обустроился, а беда уже тут как тут – на пороге!

Боярин недоуменно покачал головой.

– Погодь, о какой беде говоришь? Растолкуй!

– О той, что сыну Александрову Дмитрию тринадцать годков всего. Хватит ли у мальца силенок, чтобы такой город как Киев удержать⁈

Киевлянин зыркнул на меня вопросительным взглядом.

– Пошто Дмитрий, ведь и отец его покамест жив, да и брат старший…

Одеваю на лицо трагическое выражение.

– В этом то и беда, что пока…! – Беру театральную паузу и ошарашиваю боярина новостью. – Знай, Ярим Истомич, что по зиме нынешней к середине грудня месяца Великий князь Киевский Александр Ярославич отойдет в мир иной. Возвращаясь из Орды, умрет своей смертью и до Киева не доедет.

– Ты отколь такое ведаешь⁈ – В глазах боярина вспыхнул недоверчивый огонек, но я не отвечаю на его вопрос и продолжаю.

– Старший сын его, Василий, ныне в Новгороде княжит. Новгородцы его любят, но ни казны богатой, ни дружины сильной у него нет. Не с чем ему в Киев идти, да и не станет он менять сытый Новгород на все еще прозябающий в разоре Киев.

Вижу, что слова мои подействовали на боярина, и он уже начал представлять, какая грызня может развернуться за град Киев, и какие беды это сулит горожанам.

Словно отгоняя злой морок, он мотнул головой и уже зло воззрился на меня.

– Откуда тебе знать про князя⁈ Может ты за нос меня водишь!

На это я отвечаю так, как и всегда.

– Ты, боярин, знаешь, кто я такой⁈ – Дожидаюсь утвердительного кивка и продолжаю. – Значит, ведаешь какая молва обо мне идет! О том, что слово мое вещее, и что ни разу ни в деле, ни в предсказании я не ошибся!

– Слыхал такое! – Пробурчал угрюмо боярин и отвел глаза.

Вижу, что мой собеседник того и гляди уйдет в глухую оборону, и тут же меняю тактику. Привычно одев на лицо радушную улыбку, добавляю в голос вкрадчивость.

– Я ведь вижу, Ярим Истомич, какие мысли у тебя сейчас в голове! Мол, правду языкастый тверичанин болтает али нет, то время покажет, а пока торопиться не след! – Боярин чуть смутился, а я продолжаю давить. – Решение может и неплохое, ежели ты лишь о своем животе думаешь, а коли о судьбе города да народа Киевского переживаешь, то никудышное совсем!

Ловлю на себе гневный взгляд, но ничуть не смущаюсь.

– Тут ведь как! Когда весть о смерти князя все дворы вкруг облетит, большой беды будет уже не миновать! Охотников занять стол Киевский набежит не счесть, и будут они рвать добычу из рук друг друга зло и яростно, доколе вновь город в развалины не превратят.

Нарисовав столь мрачную картину будущего, делаю очевидный вывод:

– Уж коли ты о клятве народу и семье княжеской помнишь, то выжидать и уповать на волю Божию тебе невместно! Ежели город свой хочешь спасти от беды лютой, то надо действовать на упреждение!

– Как?!. – Невольно вырывается у киевлянина, и я тут же пользуюсь его эмоциональностью.

– Путь только один! Не дожидаясь кончины князя, уже сегодня Киеву следует войти в Союз городов Русских, тогда и наследники Александра без удела не останутся, и город устоит, ибо как ни алчны соседи ваши, но супротив Союза пойти побоятся.

Помолчав, боярин бросил на меня испытывающий взгляд.

– Ишь, как ты повернул-то! – Он покачал головой. – Хитро! И вижу капкан расставленный, а как обойти его не разумею!

Я тут же убираю улыбку с лица и становлюсь абсолютно серьезным.

– Я ведь в темную тебя не веду, Ярим Истомич! Готов любой вопрос обсудить заранее и, порешав миром, слово тебе дать, что ничто наш договор не нарушит!

Киевлянин крепко задумался, и я его не тороплю, ибо вижу, такой человек, как этот боярин, уж коли слово даст, то не отступит. Потому пусть подумает, все взвесит, и о чем душа его болит сейчас спросит, а не держит в себе.

Пара минут прошли в полной тишине, нарушаемой лишь шелестом травы да чавканьем лошадиных копыт. Наконец, боярин поднял на меня взгляд.

– Так кто ж править будет на Киеве⁈

Понимаю, что это такое своеобразное согласие, и не могу удержаться от улыбки.

– Лучшие люди города, коих народ выберет!

Ловлю озабоченность в глазах киевлянина и добавляю то, что он хочет услышать.

– Ну, и Великий князь Киевский, Дмитрий Александрович, конечно!

Произнеся имя среднего сына Александра Ярославича, я вдруг вспомнил о недавнем разговоре с женой и своем обещании подумать о хорошей партии для Катерины.

«Княжичу тринадцать, моей дочери пятнадцать! Почти ровесники! – В сознании начали связываться нити из разных клубков. – Вариант может быть неплохой, и жена будет довольна, и для киевлян дополнительная гарантия!»

Быстро все взвесив, дарю боярину еще одну тему для размышлений.

– Только вот о женитьбе княжича надо бы подумать хорошенько!

Сказав, тыкаю кобылу пятками и оставляю боярина поразмыслить в одиночестве.

Обрадовавшись возможности порезвиться, лошадь сразу же пускается в галоп и через минуту выносит меня на вершину холма. Отсюда с высоты открывается монументальный вид на бескрайнюю степь. До самого горизонта растекается бескрайнее зеленое море, а вершины холмов поднимаются в нем, как гребни пологих океанских волн. Вдали бликует на солнце извилистое русло реки, а в том месте, где оно изгибается петлей, видны стены острога Любеч.

Подъехавший Калида остановился рядом и указал на валы крепости.

– Так что, сначала в острог заедем?

Чуть в стороне от крепости мой взгляд различает соломенные крыши деревни, и, покачав головой, я киваю в их сторону.

– Нет, давай сначала на поселение глянем, а потому уж… – Не договорив, пускаю кобылу вниз по склону.